Не так уже светла Агидель. Один из её стражей, шихан Шахтау разрушен. А ведь это с него, когда он ещё был царевичем Ашаком, всё и началось в начале времён. Сплелись тогда судьбы Агидели и четырёх каменых великанов, и возник из их единения чудесный край, цветущий жизнью.
“Ну что же ты, Шахтау, Ашак? Почему не устоял? Почему оставил меня и своих каменных братьев? Разве не знал, что нам станет нелегко без тебя?”
Долгое падение Шахтау утяжелило ношу оставшихся шиханов, и нарушило равновесие, что поддерживало течение Агидели многие века.
А потом пришли люди, отправленные тем, кто прячется, и были они темны в своих сердцах, потому что не было у них лиц. Они пришли выполнить поручение своего хозяина – разломать шихан Куштау и увезти по частям за самый дальний горизонт, к тому, кто не признает Великого Закона жизни. Отобрав их лица, хозяин и рабов своих отлучил от Закона: – Нельзя губить даже самую тонкую травинку, если это не служит продолжению Жизни в следующих поколениях.
Немыслимое нарушение Закона – увезти священный шихан и построить из него дворец, в котором будут жить лишь дети хозяина. Это прервёт передачу Жизни, и так нарушенную падением Шахтау. И одной Агидели не справиться со страшной угрозой. И кажется, что в людях, живущих сейчас в этом краю, нет силы их славных предков. Неужели прервалась та нить?
Не раз видела Агидель, как наполнялись люди великой силой, поднимаясь на вершину шиханов, или просто припадая к подножию с благоговением в сердце. Но со временем золотой блеск далёкого шайтана – в образе тельца, – всё более затмевал сияние истинной силы, очерняя дух и лишая глаза человека их настоящего предназначения – созерцания Красы Равновесия. И скоро уже забудут люди свою суть, и отдадут шиханы, и саму Агидель, служителю золотого блеска, ослепившего всех. И разве так бесславно всё должно закончиться?
Нет, пока ещё нет. Остались люди, хоть и не великим числом, но с открытым Красе взором. И собрались они у подножия Куштау, чтобы остановить приближающихся служителей хозяина, забирающего лица. Но как же мало их, этих последних башкир! И славен будет конец истории народа, связанного с Агиделью и шиханами судьбой всех своих поколений!
Знает Агидель, что последние башкиры будут стоять до конца, защищая священные шиханы и Великий Закон жизни. Но гордиться их подвигом будет уже некому – ведь они последние! А те, кто останется жить у ям в земле на месте срытых шиханов, уже не будут башкирами. Не смогут они петь о красоте родной земли. Это же понимали когда-то и Старцы, вставшие на защиту Шахтау. Стояли они тогда без всякой надежды, ведь народ был искоренён войнами и не было в тот год батыров на башкирской земле. Некого было призвать на помощь Шахтау. Но решимость защищать Родину была в тех Старцах твёрже скал шиханов, и Агидель помнит их лица и имена. И их последнюю песню, обращённую к родному краю.
“О, Хумай, сестра моя небесная! Заканчивается моё время на этой земле. Скоро уж лишат меня второго из Стражей, и я не буду больше светлой рекой. Прилети в последний раз в мою страну! Посмотри на её последних защитников и запомни их лица!”
И услышала Агидель колыхание неба, вызванное взмахом волшебных крыльев. И прилетела дочь небесного царя. Засверкали розовые отблески в выси, прямо над обеими вершинами шихана, объятого пламенным кличем защитников: “Куштау живи!” Колыхалось небо яростной звенящей дрожью, которая далеко теперь разносила клич защитников, до всех четырёх углов. И самай Хумай, раскинув крылья над Агиделью и шиханами, Песней созидания усиливала звенящую дрожь неба, чтобы дальше разносились призывы людей к жизни.
И всё больше людей, даже из дальних краёв, слышат тот зов. Многие устремляются к нему, не считая возможным оставаться на месте. Ведь не будут они больше людьми, если позволят забрать один из стержней, связывающих все прошлые и будущие поколения до последнего колена.
А в глазах людей, идущих рушить шихан – пустота, скрывающая проклятие предков. В их глазах – мрак, скрывающий равнодушие потомков, лишённых Красоты родины.
“Куштау живи!”
Защитников всё больше. Это уже настоящий народ, с объединяющей единой целью.
Агидель воспряла плеском прозрачных волн. Давно уже она не видела настоящего единения народа. В журчании её перекатов тот же призыв: “Куштау живи!” Вплетаются в это клич и голоса птиц с вершин Торатау и Юрактау. Голоса ветров поют в ветвях деревьев, в стволах и цветах курая: “Куштау живи!”
И когда подступили слуги хозяина к священным склонам, путь им преградили не защитники, радеющие за заповедные места, но Народ, вставший за Родину. Увидел это хозяин, увидел открытые, живые лица. И, не имея должного духа, не посмел пойти против настоящей силы.
Видела это всё Хумай, и, очарованная проявленной силой, призвала на народ возродившийся благодать небесную, сошедшую очищающим дождём. Дождь же этот намочил также слуг хозяина, лишив их и малейших остатков воинственного пыла. Ушли они, не выполнив поручение своего хозяина, что забрал себе их лица и их дух.
Так должно было быть. Так стало сейчас и так будет всегда, пока жив народ. Это можно понять, лишь чувствуя сакральную суть Красоты своей земли.
“Куштау живи!”
В этом призыве есть, слышимые не ухом, но сердцем, и голоса великих Старцев Шахтау. Есть где-то оно, волшебное красивое место, в котором Старцы непокоренные стоят на вершине родного шихана, и смотрят на прекрасный край, раскинувшийся у их ног. Они – самые красивые из всех людей. И Агидель знает то место…
“Куштау живи!”