Не так уже светла Агидель. Один из её стражей, шихан Шахтау разрушен. А ведь это с него, когда он ещё был царевичем Ашаком, всё и началось в начале времён. Сплелись тогда судьбы Агидели и четырёх каменых великанов, и возник из их единения чудесный край, цветущий жизнью.
“Ну что же ты, Шахтау, Ашак? Почему не устоял? Почему оставил меня и своих каменных братьев? Разве не знал, что нам станет нелегко без тебя?”
Долгое падение Шахтау утяжелило ношу оставшихся шиханов, и нарушило равновесие, что поддерживало течение Агидели многие века.
А потом пришли люди, отправленные тем, кто прячется, и были они темны в своих сердцах, потому что не было у них лиц. Они пришли выполнить поручение своего хозяина – разломать шихан Куштау и увезти по частям за самый дальний горизонт, к тому, кто не признает Великого Закона жизни. Отобрав их лица, хозяин и рабов своих отлучил от Закона: – Нельзя губить даже самую тонкую травинку, если это не служит продолжению Жизни в следующих поколениях.
Немыслимое нарушение Закона – увезти священный шихан и построить из него дворец, в котором будут жить лишь дети хозяина. Это прервёт передачу Жизни, и так нарушенную падением Шахтау. И одной Агидели не справиться со страшной угрозой. И кажется, что в людях, живущих сейчас в этом краю, нет силы их славных предков. Неужели прервалась та нить?
Не раз видела Агидель, как наполнялись люди великой силой, поднимаясь на вершину шиханов, или просто припадая к подножию с благоговением в сердце. Но со временем золотой блеск далёкого шайтана – в образе тельца, – всё более затмевал сияние истинной силы, очерняя дух и лишая глаза человека их настоящего предназначения – созерцания Красы Равновесия. И скоро уже забудут люди свою суть, и отдадут шиханы, и саму Агидель, служителю золотого блеска, ослепившего всех. И разве так бесславно всё должно закончиться?
Нет, пока ещё нет. Остались люди, хоть и не великим числом, но с открытым Красе взором. И собрались они у подножия Куштау, чтобы остановить приближающихся служителей хозяина, забирающего лица. Но как же мало их, этих последних башкир! И славен будет конец истории народа, связанного с Агиделью и шиханами судьбой всех своих поколений!
Знает Агидель, что последние башкиры будут стоять до конца, защищая священные шиханы и Великий Закон жизни. Но гордиться их подвигом будет уже некому – ведь они последние! А те, кто останется жить у ям в земле на месте срытых шиханов, уже не будут башкирами. Не смогут они петь о красоте родной земли. Это же понимали когда-то и Старцы, вставшие на защиту Шахтау. Стояли они тогда без всякой надежды, ведь народ был искоренён войнами и не было в тот год батыров на башкирской земле. Некого было призвать на помощь Шахтау. Но решимость защищать Родину была в тех Старцах твёрже скал шиханов, и Агидель помнит их лица и имена. И их последнюю песню, обращённую к родному краю.
“О, Хумай, сестра моя небесная! Заканчивается моё время на этой земле. Скоро уж лишат меня второго из Стражей, и я не буду больше светлой рекой. Прилети в последний раз в мою страну! Посмотри на её последних защитников и запомни их лица!”
И услышала Агидель колыхание неба, вызванное взмахом волшебных крыльев. И прилетела дочь небесного царя. Засверкали розовые отблески в выси, прямо над обеими вершинами шихана, объятого пламенным кличем защитников: “Куштау живи!” Колыхалось небо яростной звенящей дрожью, которая далеко теперь разносила клич защитников, до всех четырёх углов. И самай Хумай, раскинув крылья над Агиделью и шиханами, Песней созидания усиливала звенящую дрожь неба, чтобы дальше разносились призывы людей к жизни.
И всё больше людей, даже из дальних краёв, слышат тот зов. Многие устремляются к нему, не считая возможным оставаться на месте. Ведь не будут они больше людьми, если позволят забрать один из стержней, связывающих все прошлые и будущие поколения до последнего колена.
А в глазах людей, идущих рушить шихан – пустота, скрывающая проклятие предков. В их глазах – мрак, скрывающий равнодушие потомков, лишённых Красоты родины.
“Куштау живи!”
Защитников всё больше. Это уже настоящий народ, с объединяющей единой целью.
Агидель воспряла плеском прозрачных волн. Давно уже она не видела настоящего единения народа. В журчании её перекатов тот же призыв: “Куштау живи!” Вплетаются в это клич и голоса птиц с вершин Торатау и Юрактау. Голоса ветров поют в ветвях деревьев, в стволах и цветах курая: “Куштау живи!”
И когда подступили слуги хозяина к священным склонам, путь им преградили не защитники, радеющие за заповедные места, но Народ, вставший за Родину. Увидел это хозяин, увидел открытые, живые лица. И, не имея должного духа, не посмел пойти против настоящей силы.
Видела это всё Хумай, и, очарованная проявленной силой, призвала на народ возродившийся благодать небесную, сошедшую очищающим дождём. Дождь же этот намочил также слуг хозяина, лишив их и малейших остатков воинственного пыла. Ушли они, не выполнив поручение своего хозяина, что забрал себе их лица и их дух.
Так должно было быть. Так стало сейчас и так будет всегда, пока жив народ. Это можно понять, лишь чувствуя сакральную суть Красоты своей земли.
“Куштау живи!”
В этом призыве есть, слышимые не ухом, но сердцем, и голоса великих Старцев Шахтау. Есть где-то оно, волшебное красивое место, в котором Старцы непокоренные стоят на вершине родного шихана, и смотрят на прекрасный край, раскинувшийся у их ног. Они – самые красивые из всех людей. И Агидель знает то место…
“Куштау живи!”

Отрывок из повести «Тихое озеро, волшебная птица…»

 

Был шихан, во времена юности мира названный Ашак-тау. И возник он из тела юноши с каменным сердцем, которого звали Ашак. Про̀клятый старым Уралом, даже и в образе горы не обрёл он посмертного покоя. Сперва было забыто само имя Ашак, и гору стали называть Шах-тау, но и на этом проклятие не закончилось. Как бы красива не была эта гора, украшавшая собою весь край, но разорвали её на куски люди с такими же каменными сердцами, как у самого Ашака. И долгие десятилетия тело Ашака переносили по кускам через желаемую им когда-то Агидель. Сильно̀ проклятие старого Урала.

Но и любовь его сильна. Ведь дочь его, прекрасная Агидель, стала сияющей душой всего этого края, великолепием своим радуя людские сердца. А ведь раньше, в те самые времена юности мира, была она прекрасной девой ослепительной красоты.

И узнал о ней Ашак, сын великого правителя, юноша с каменным сердцем. И поехал к ней, уверенный, что Агидель согласится стать его женой. Но она не приняла богатых даров, отвергая, тем самым, его сватовство. Ашак рассвирипел, ведь никогда ещё не испытывал он отказа своим желаниям. Схватив юную деву, юноша бросил её в свое седло и помчался на юг, увозя Агидель. Опасаясь расправы Урала и его грозных воинов, Ашак гнал коня во всю прыть, безжалостно хлестая бока его бичом. А верный беркут Ашака, его охотничья птица, летел высоко над ними, взирая с небес на их путь.

В отчаяньи воззвала Агидель к старому Уралу голосом самого̀ сердца: «Отец мой! Не позволь унести меня! Не вынести мне разлуки с Родиной!» И взмахнул Урал своим бичом, свист которого разрезал воздух до самого неба так, что беркут Ашака заметался в испуге кругами. И ударил хлёстко о землю, и громоподобный щелчок расколол саму землю перед конём Ашака. Провалился конь под землю, и разлом над ним начал смыкаться.

Агидель же бросилась бежать назад, на север, в сторону родного дома. Но быстр был в беге Ашак, и скоро схватил её своими сильными руками. Вновь воззвала Агидель к своему отцу: «Как же крепко он держит меня! Не вырваться мне из этой хватки!»

И второй раз взмахнул Урал бичом своим волшебным, и, раскрутив его над головой, щелкнул так, что воздух вокруг задрожал и зазвенел, оглушая пронзительным стоном.

И растворилась Агидель в этом дрожащем звоне. Обратилась водою текучей и легко выскользнула из объятий Ашака. Став рекой сверкающей, понеслась стремительно прочь от юноши, неподвластная более его жадным рукам.

Тут же беркут Ашака, видя, что добыча ускользнула из рук хозяина, бросился с неба вниз, чтобы преградить путь Агидели, не дать ей утечь далеко. А Ашак озлобленный, не способный удержать реку в руках, всё хватал и хватал воду. Но лишь разбрызгивал её высоко над своей головой.

И из брызг тех возникла радуга, раскинув дугу волшебную над Агиделью. Но не радостным сиянием озаряла она всё вокруг, а светилась тревожной печалью. Ведь путь Агидели был перекрыт орлом, что крепко вцепился когтями в землю и широко раскинул свои могучие крылья. Не прорваться светлой Агидели через такую преграду – слаба она против великой птицы.

Лишённая теперь голоса, сиянием радуги обратилась Агидель за помощью к Уралу отцу.

И уже в третий раз взмахнул он бичом своим, и яростно щёлкнул в сторону недругов Агидели, чтобы навсегда уже остановить их. Гром от бича устремился в сторону Ашака и его беркута, сотрясая всё грохочущим гневом.

Но не поразил он полностью Ашака. Конь его упорно выбирался из-под земли, и голова его показалась уже над поверхностью. И поразил гром Урала голову коня, за которой спрятался Ашак, и устремился дальше к беркуту, коснувшись самого̀ Ашака лишь чуть.

И от грома того обратился конь в камень, а следом за ним и беркут стал камнем, раскинувшимся на пути Агидели. И хоть юноша мог ещё двигаться, но чувствовал уже, как каменеет тело, и замедляются его движения. Но зато Агидель была остановлена, как думал он в последнем своём торжестве.

А радуга Агидели, сверкая в небесах, привлекла другие реки этого края. И устремились на помощь сестре своей новой Ашкадарья и Стерля. С их помощью легко уже Агидель обогнула крылья каменной птицы и обрела, наконец, свободу желанную.

Ашак, почти лишённый уже подвижности, увидев свободу Агидели, задрожал в охватившей его отчаянной страсти к потерянной девушке. То последняя искра его жизни сумела зажечь в каменном сердце любовь, которую не знал до этого юноша, сын великого правителя.

В последнем отчаянном усилии вырвал Ашак из своей груди сердце, и бросил вслед Агидели. «Возьми, прекрасная Агидель, моё сердце! Больше оно не принадлежит мне!»

Но не приняла красавица последнего дара юноши. И он, чтобы уже не стеснять свободы Агидели, отошёл от её течения в сторону. Со стороны ещё долго любовался Ашак плавными изгибами и сверкающей свежестью Агидели. И вот так, любуясь чудесной красотой, обратился в недвижный камень, как и его сердце, ставшее большим лишь в последний миг жизни.

А Агидель, кроме Ашкадрьи и Стерли, обретшая ещё много других сестёр и братьев, стала признаваема ими как старшая сестра, ведь она была дочерью старого Урала. И не пожелала уже вернуться домой в прежнем своём облике. Стала она сверкающим украшением прекрасного края, привлекающим благоволение небес на эту землю.

И верным стражем Агидели стал тот самый каменный беркут, величаво раскинувший крылья свои над ней и её страной. И до сегодняшнего дня люди зовут его Кош-тау (гора птица), зная без тени сомнения, что он, как и сама Агидель, неиссякаемый источник духа всей этой страны.

Долгие века возвышается Кош-тау над Агиделью, и пока стоит он на страже великой реки, будет существовать и сама эта страна.

Каменная голова коня Ашака и его каменное сердце так же стоят, к югу и к северу от Кош-тау, на пути Агидели. И дополняют, гордым величием своим, бесконечную красоту этой страны…

Во времена давние-давние жило одно племя в стране зелёных лесов, широких полей и древних гор. Племя это было остатками могучего когда-то народа, обитавшего далеко отсюда. У предводителя племени был один единственный сын, молодой егет, удачливый охотник.

И вот однажды этот охотник отправился на охоту, чтобы принести добычу для нуждающихся сородичей. Несколько дней он ходил по лесам и полям, но так и не добыл ничего. Хотя попадались ему на пути и косули тонконогие, и олени с ветвистыми рогами, и даже лоси с мохнатой бородою. Что же такое? Стрелы его летели мимо цели, и подобраться к зверю незаметно, так, чтобы верней прицелиться, у него не получалось. Не мог понять молодой егет, что с ним происходит – ведь раньше он всегда был удачливым охотником. Какой-то шум всё время отвлекал его – то ли шум ветра в листве деревьев, то ли журчание далёкой реки.

И когда осталось у него всего лишь три стрелы, пригорюнился совсем молодой егет. Сел на землю у подножия огромной сосны с раскидистыми ветвями, и опустил голову. Вдруг раздался голос сверху: «Эй-эй, глупый человек. О чём грустишь?»

Резко поднявшись, охотник взглянул наверх и увидел, что это медвежонок обращается к нему, сидящий в развилке толстых ветвей. Чуть было не потянулся за луком, – ведь медвежонок так близко, и подстрелить его не составило бы труда. Но устыдился своих мыслей – ведь это волшебное существо обращается к нему.

– Здравствуй, медвежонок, – сказал егет. – Грущу я о неудачливой своей охоте, ведь дома ждут меня с добычей. Все стрелы уже почти истратил, а ничего добыть не смог.

– Так что же тебе мешало, молодой охотник? Не был ли это шум в ушах, не дающий сосредоточиться?

Лицо егета вдруг просветлело:

– Да! – воскликнул он. – Это он, шум в ушах мешал мне всё время! Я думал, что ветер в траве и деревьях шумит. И только сейчас понимаю, как сильно он отвлекал меня.

И вдруг замолчал он, поражённый новой мыслью.

– Но это вовсе не шум! Он так красив, этот звук. Похоже на песню. Скажи мне, брат мой медвежонок, что всё это значит.

– Это и есть песня, – ответил ему медвежонок. – Волшебная песнь, зов духа. Он всегда раздаётся под этим Небом, наполняя всё красою, и все существа слышат его. Люди предпочитают не замечать эту песнь, убеждая себя, что это шум ветра или ещё чего-то. Лишь некоторые, те, у кого открыты сердца, осознают его красоту, как и ты осознал сейчас, молодой охотник. Ступай, егет, слушай эту красу. И знай, что песнь волшебная приведёт к великой силе.

Вдохновленный, исполненный совершенно новых невероятных впечатлений, егет собрался продолжить путь.

– Брат мой медвежонок, – обратился он напоследок к волшебному существу, – у меня с собою всего лишь три стрелы, лук, да нож охотничий. Что из этого ты согласишься принять в знак благодарности?

– А стрелы твои свистят на ветру?

– Да.

– Тогда дай мне одну. Она будет забавлять меня.

Отдав одну из трёх стрел медвежонку, егет отправился в путь.

Теперь он чувствовал себя намного лучше. Песнь волшебная, подобная серебристому дрожанию чистого воздуха, переполняла его, окутывая красой. Шаги были лёгкими, словно он стал невесомым, и тягостные мысли не тревожили разум охотника. Егет полным сердцем внимал красе, окутывающей мир под небесами, и не тревожился более ни о чём. Таких приятных ощущений не приходилось ему ранее испытывать.

А вскоре он увидел и подходящую добычу. Это была лань, пасущаяся за кустами орешника, из-за которых не могла увидеть приближающегося охотника. Егет обрадовался такой удаче. И начал ступать очень осторожно, не производя никакого шума.

Но в стороне и дальше от того места, где паслась лань, охотник заметил ещё более крупное животное. Это был лось с великолепными огромными рогами. Вот это может стать по-настоящему великой добычей! Только пасся лось-великан на открытом месте, и подобраться к нему незаметно на расстояние хорошего выстрела будет очень сложно.

И выстрелить можно только один раз, по одной цели, потому что другое животное сразу убежит. Кого же выбрать охотнику? Приблизиться к лани можно почти наверняка, скрываясь кустами, и это – верная добыча. Но не очень крупная. А рядом великолепная удача для любого охотника – огромный лось, но подобраться к нему незамеченным будет очень сложно.

Егет выбрал лося. Пригнулся пониже, и почти на корточках стал бесшумно двигаться в сторону своей цели.

Проходя край кустарника, он посмотрел в сторону лани, и увидел, что она подставилась боком так, что невозможно промахнуться. Забыв о лосе, егет повернулся к столь заманчивой цели. И сделал это неосторожно – ветка сухая с громким треском переломилась у него под ногой! Оба животных посмотрели в его сторону. Лань мгновенно пустилась наутёк стремительными скачками, а лось неторопливо и важно пошёл в сторону лесной чащи. И знал охотник, что его уже не достичь, потому что и он, величавый лось, при угрозе преследования скроется очень быстро.

Что же это за наваждение?! Опять неудача!

И вдруг опять, сверху, как и в прошлый раз, услышал егет голос, обращённый к нему: «Ой-ой-ой! Опять не повезло»!

Это была птица, белый кречет, сидящая на высокой, высохшей давно берёзе.

– Кто ты? – спросил у неё охотник.

– Я мать всех кречетов по обе стороны гор. А ты, охотник, такой удачливый раньше, почему не сразил добычу?

Егет, подумав немного, ответил:

– Я не понимаю что со мной. Слышу песнь, на которую указал мне медвежонок. Она прекрасна как весенний рассвет, и ослепляет меня своей красой.

– Разве не говорил тебе тот медвежонок, что песнь эта приведёт к великой силе? – спросила белая птица.

Егет согласился:

– Говорил. И я даже ощущаю её!

– Нет, – сказала птица. – Это ещё не сила. Ты чувствуешь пока всего лишь силу своего собственного сердца, открывшегося красоте. Но вспомни хорошенько, что именно говорил медвежонок, хозяин лесов.

Молодой охотник ответил сразу:

– Он сказал, что это волшебная песнь, зов духа!

– Вот-вот, – согласилась Мать кречетов. – Зов духа! Ты же ощутил красоту и весь отдался ей, забыв об этом зове. Сама по себе краса – это всего лишь выражение сути песни духа. Одна она не даёт направления. Ты не имел его, поэтому и не смог верно выбрать необходимую тебе добычу. А глубже, за слышимой красой, таится великая сила. О которой и говорил медвежонок. Следуй зову, молодой охотник. Ступай дальше своим путём.

– Благодарю тебя, мудрая птица, – сказал егет. – У меня есть две стрелы, лук и нож охотничий. Возьми что-нибудь из этого, или всё сразу, в знак моей благодарности.

– Я возьму стрелу, чтобы укрепить гнездо для моих птенцов.

Охотник отдал стрелу. Теперь у него осталась лишь одна. С нею он и отправился дальше.

Всё так же слышал он дивное звучание, волшебной дрожью пронизывающее всё вокруг, и проникающее в самое сердце. Но уже не умилялся безвольно красоте, а старался уловить то, что может быть за нею. Через какое-то время стал он замечать, что песнь волшебная наполнена разными звучаниями, составляющими единую восхитительную мелодию. И одно из этих звучаний казалось отличным от других, имело какую-то особенную привлекательность для молодого охотника, словно звучало только для него. И у него был исток, направление, откуда оно исходило! Егет чувствовал это ясно, словно всегда слышал эту песнь, этот зов духа!

Вскоре, следуя этому зову, оказался охотник молодой у реки Армет, где не бывал раньше никогда. Подходя к широкой заводи, манящей восхитительной красою, увидел он на поверхности воды одинокого лебедя, сверкающего чистейшей белизной. И принял это егет за волшебный дар духов этих мест: – может, лебедь и есть то, что наделит его великой силой, о которой говорили медвежонок и белый кречет.

Осторожными, тихими шагами приблизился он к стоящей прямо зелёной вербе, откуда лучше всего просматривалась заводь. И было ему здесь, под её нависающими ветвями, так спокойно и хорошо, словно оказался он в заветном месте своих самых лучших снов.

…А песнь волшебная ощущалась так ясно в самом сердце. Да, это и есть дар духов, убедился в своём предположении сын вождя племени.

Опустившись на одно колено, заправил охотник стрелу в свой верный лук, и прицелился в прекрасную птицу.

Почему же она, песнь эта волшебная, кажется такой близкой, словно раздаётся прямо с ветвей зелёной вербы? И вдруг понял охотник, ощутил сердцем, что это так и есть – от вербы зелёной и исходила песнь, приведшая его сюда!

Положил он лук и стрелу на землю, поднялся на ноги, и приложил ладони к стволу волшебного дерева. И долго стоял так, не находя слов, и даже мыслей, для выражения переполнявших его чувств! Свисающие ветви дерева колыхались на лёгком ветерке, и напевали такие знакомые и родные слова, наполненные восхитительной мелодией красы изначальной!

И услышал сын вождя племени голос, обращающийся к нему со стороны заводи:

– Здравствуй, егет.

Обернулся егет на этот голос, и замер на месте, поражённый, задыхаясь от охватившего его восторга! Восхитительной красоты девушка, небесное создание, стояла перед ним!

– Ну что ты молчишь, егет? И почему бросил лук свой на землю?

С трудом обретя дар речи, охотник выдохнул и заговорил:

– Здравствуй, красавица!

Я охотился в этих местах, но ничего не добыл. Не слышал путей зверей, потому что следовал зову волшебной песни, о которой мне рассказали волшебный медвежонок и белая птица, мать кречетов. У этого дерева, когда  понял, что зелёная верба привела меня сюда, я бросил лук – здесь он мне не нужен.

– Верно говоришь, егет.

– Ответь мне, красавица: а где лебедь, что плавал в этой заводи?

– Этот лебедь – я и есть, егет. Заводь эта у зелёной вербы – моё изначальное место, как и вся река Армет. Я – дочь этой волшебной страны! Но я знаю также, что это и твоё место тоже – ведь ты пришёл сюда, следуя зову своего сердца, ведомого песнью духа.

Так и было. Знал егет, сын вождя племени, что это его место. И остался он здесь, и красавица, встретившая его на этом месте, стала его женой.

Их потомки впоследствии образовали род, называемый Юрматы, по названию взрастившей их когда-то реки Армет, что до сих пор так же спокойно несёт свои чистые воды через прекрасную страну волшебной красоты…

 

Сказка о журавлях

Прощальная песнь