Пролог

«Ветер унес имена далеких королей. Тени прошлого стерты с лица земли. Души богов обратились холодными звездами и ждут своего часа»

 

 

1199 г.

 

 

Две долговязые фигуры, похожие на высохшие березы, глухо шагали по летнему саду роз, находящемуся в центре Дельфийского замка Одиторн Его Величества Клауса Олигьери.

Тяжелые серые сукна шлейфом волочились по земле, оставляя почти невидимые следы, тянущиеся еще от главного входа. Из-за скрытых под подолом ног создавалось впечатление, что женщины «плывут», как барки, прямо по траве.

— Эти несносные дети снова чуть не поубивали друг друга! Ей-Богу, маленькие черти! Брат тянет сестру за волосы, а та вопит на всю детскую. Едва успела разнять, пока глаза друг другу не выцарапали. Госпожа строго отчитала меня за то, что, видите ли, маленькая леди Эриэл пришла на обед с ярким синячком на руке. Брат ударил ее, пока я пыталась разнять их! — ворчливым тоном говорила первая служанка. Бледная, как ее крузелер, вдова по имени Долли. Хмурая, с поникшими от долгой службы плечами, и даже сладковатый аромат роз и теплые лучи солнца не возвращали улыбку на ее лицо.

— Тише ты, а то еще кто услышит и доложит Госпоже, как ты о детях графини отзываешься. Страшно представить, что будет тогда, — шепотом отвечала Лидия, ее голос походил на шипение змеи. Она была на пару дюймов ниже Долли, и никто бы не осмелился сказать, что она краше подруги. — Я тоже не люблю этих рыжих сорванцов. — Она еще сильнее понизила тон. — Только нервы губят. Из-за них выбросила любимое старое платье. Пролили на него чернила, когда пыталась усадить их за уроки!

— И матери постоянно ябедничают. Я слыхала такое, — Долли интригующе усмехнулась, оглянулась через правое плечо, убедилась, что придворные короля собрались под беседкой в другой части сада, — что Эльзу… Помнишь ведь ее? Так вот, эту мерзавку наказали! А все потому, что детишки Либерти наклеветали, якобы она разбила тот дорогой хрустальный сервиз. Я ее застала всю в слезах, красную и распухшую, как помидор. Совсем не хотелось разговаривать, но из вежливости пришлось поинтересоваться, что сталось. Она и говорит: «Я ни в чем виновата не была, никакой сервиз не била, просто как-то прикрикнула на малышню, а они с того дня на меня и озлобились, и матери пожаловались, чтоб жизнь мне испортить».

— Гады растут, — перебила ее Лидия. — Самые настоящие. Яблочко от яблони недалеко падает.

Две женщины шли дальше по вытоптанным пыльным тропам. Сверху они были похожи на зажатых жизнью ворон-сплетниц. Так считал Анндем, сидящий на ветке одинокого дуба. Тени приближались к прогалине, где под редкой кроной стояла, надувшись как шарик, тучная маленькая девочка с золотисто-рыжей косой.

Ее голова была вскинута вверх, а взгляд упирался в брата, неуклюже спускающегося по веткам. Сидя на верхушке, мальчик ощущал себя орлом-разведчиком, однако, ступив на землю, неприятно поежился, осознав, что здесь он едва дотягивает до недальновидного путника.

— Лазь, лазь, братец, больше по деревьям. Глядишь — так и ноги себе переломаешь, — сказала Эриэл, щурясь от лучей солнца. Для своих восьми лет девочка была слишком язвительной и угрюмой. Однако красоту выразительных глаз, по-детски нежных черт лица и пухленьких губ не способны были испортить даже полные щечки и второй подбородок. Она походила на перекормленную свинку, но до того умилительную, что так и хотелось обнять и взять на руки маленькое плотное тельце.

Анндем светился энергией и весельем. Он игриво потрепал сестру по волосам, разлохматив осторожно убранную прическу на макушке, широко улыбнулся и отбежал, понимая, что гнев Эриэл начал расти в тот момент, когда мальчишеская ладонь упала ей на голову.

— Там идут эти старухи, — тихо сказал он, их с сестрой разговоры не отличались манерностью, когда дети оставался наедине. Анндем знал, что она тоже их заметила, но все равно считал своей обязанностью огласить мысль, вертящуюся у обоих в голове.

Сильный порыв ветра качнул розовые и алые бутоны в сторону, вырывая крошечные лепестки и разнося их в округе. Рядом с одним из самых лохматых кустарников в этот момент появились Лидия и Долли. Теперь Лидия стала еще более согбенной и мрачной, а Долли, напротив, выровнялась и натянула на лицо самую льстивую улыбку в мире, которая так и была переполнена фальшью.

— Маленькая леди, маленький лорд, — слащавым голосом она растянула гласные в своих словах, — пришло время обеда, Ваша мать хочет видеть вас за столом, а не пачкающимися в грязях сада. Вы должны еще успеть переодеться и привести себя в порядок, так что поспешите.

Лидия наблюдала за стараниями подруги быть раболепной. Тоже изобразила на лице полуулыбку, но ужимки в ее поведении стали отчетливо заметны, словно Лидия растерялась не перед парой детишек, а перед самим графом Атавиусом Либерти. Иногда отвращение на ее гримасе побеждало лукавое дружелюбие, и Анндем с Эриэл хорошо это замечали. Они часто наблюдали за этой неразлучной парочкой слуг и подслушивали их нелестные разговоры о своей семье, о короле и принцессе и обо всей придворной жизни.

— Да, Долли, — Анндем самоуверенно улыбнулся, чувствуя свое, пусть и небольшое, давление на служанок. Он думал, что, когда вырастет, будет пугать их до дрожи, как лев пугает овец. Уже сейчас он явственно ощущал превосходство над противными лицедейками, несмотря на все, что они о нем с сестрой думали и говорили, и точно знал, что Долли и Лидия в будущем поплатятся за свои длинные языки и неуважение к высокородным членам графства Либерти.

Анндем посмотрел на Эриэл, кивнув ей.

— Идем, милая сестра. Пора обедать.

Он не стал препираться и спорить с прислугой, а вел себя, как хорошо воспитанный маленький лорд, взяв пухлую ладошку сестры в свою руку, крепко сомкнув пальцы и направившись в сторону входа в самое величественное и грандиозное архитектурное строение столицы.

У железных дверей с золотой насечкой их приветствовали двухметровые мраморные львы с рубиновыми глазами, а ионические колонны и пилястры с каннелюрами приковывали взгляд своим великолепием. Впрочем, уже давно не новым для детей и не вызывающим восторга, который бывает у простых селян, окажись они на пороге королевского дворца.

После обеда Эриэл ожидало вышивание на полотне под наблюдением леди Филиады, тетки, которой к спине словно доску привязали, — так ровно она ходила.

Анндем тоже не будет бездельничать, пока сестру учат дамским ремеслам. В кабинете его ждал Георг, учитель арифметики, чтения, правописания, фамильной генеалогии, географии, экономики, истории, иностранных языков и политологии. Были у него и другие наставники, например, учителя сражения на мечах, стрельбы из лука, верховой езды, хороших манер, охоте, игры в карты, шахматы и кости.

Хотя Анндем считал, что половина из всех этих предметов ему больше не нужна. Допустим, география: карту мира он давно выучил наизусть, а особенности родного края и вовсе знал почти с пеленок благодаря поучениям отца.

Он знал о Сандре все: считается не самым большим, но зато самым холодным материком, если исключить Безмолвный. Король боготворим народом, войн и конфликтов уже много лет не было, экономика шагает вверх уверенной походкой.

Анндема заставили выучить все о Западной, Восточной, Северной и Южной Дельфах. На первой расположена «Каменная долина» — так ее зовут в народе — огромная территория прибежища для горных племен и поселений, являющаяся источником добычи железной руды и камней всех форм и пород. Именно эта «Долина» считается драгоценностью материка, обеспечивая рынки доселе невиданной мебелью, оружием и украшениями, ставя международную торговлю на первое место в развитии королевства. Всему миру известно — в Дельфе работают лучшие кузнецы и ювелиры.

Восточную часть Сандры, где у залива, в культурной столице Луне, жил сам Анндем и его семья, покрывали большие города, маленькие деревни, множество ферм и полей. С земледелием дела всегда шли менее гладко. Из-за непредсказуемости климата и плохой почвы нередко случались неурожаи, но от голода спасал ввоз продовольствия из других королевств, а еще леса, наполненные дичью, набитые рыбой водоемы.

Но больше всего маленький лорд любил узнавать о суровых заснеженных краях Сандры, ведь, чем дальше на юг, тем холоднее становились земли. В тундре где-нигде селились стойкие к морозу племена, но на крайней южной точке материка люди выжить просто не могли. Зимой морозы там достигали семидесяти-восьмидесяти градусов ниже нуля.

Анндем мечтал поехать туда однажды, пусть и не заезжая слишком глубоко, посмотреть на сугробы, размером больше, чем Одиторн. По крайней мере, так ему описывала юг старая сказочница Миранда.

Обед проходил в уютной семейной обстановке. Во главе массивного стола из красного дерева сидел Атавиус Либерти, человек, который был графом-палатином и близким другом короля, а также приходился отцом Анндема и Эриэл. По правую руку от него жена — Лили Либерти, чудесная рыжеволосая женщина с румяными щеками и выразительными карими глазами. Когда-то она и подумать не могла, что станет супругой такого целеустремленного человека, чей род известен и уходит корнями в древние века. Сестра Лили, Хельга Ричворд, не так давно в браке ставшая маркизой и не менее скоро овдовевшая, иногда бросала хмурый взгляд на Лили и Атавиуса, которые нежно смотрели друг на друга, сложив руки вместе на столе. Его крепкая ладонь накрывала изящную женскую ручку, на лицах сияли согревающие души обоих улыбки.

Лорд и леди Либерти еще не приступили к еде, они ожидали прихода важных гостей к обеду. Дети нетерпеливо суетились на стульях, мысленно пуская слюни на ароматные куски бараньего мяса, мягкий пшеничный хлеб с медом, засахаренные фрукты, сыр и прочие лакомства, которыми был уставлен стол.

Тяжелая дверь отворилась, в зал вошел крепкий рослый мужчина лет сорока. На его висках уже выступала седина.

Это был виконт Ольберт Кид, родной брат Лили Либерти и Хельги Ричворд. Он прибыл вместе со своей семьей: женой Оливией Кид, детьми Алией и Сваном Кид.

Лили еще шире улыбнулась, увидев Ольберта, с которым они попрощались год назад. Все это время он проживал в графстве Либерти, ведя хозяйство и заменяя истинного графа — Атавиуса, — живущего с семьей при дворе. Король был слишком сильно привязан к Атавиусу, чтоб так просто его отпустить, да и Лили с детьми нравилось в Одиторне. Лили когда-то была фавориткой покойной королевы, а теперь верно служила ее дочери.

Даже по праздникам в этом году у Ольберта было слишком много дел, чтобы навестить сестер, поэтому долгожданная встреча стала большой радостью.

Мужчина сел за стол первым, следом уселись члены его семьи.

— Вы, как всегда, выглядите превосходно, сестры мои. Словно солнце разделилось надвое и стало вашими воплощениями.

— О, вы, как всегда, красноречивы, — сказала Лили, опередив Хельгу. — Расскажите скорее, что вы делали весь этот долгий год, пока мы изредка общались лишь в строках писем?

Ольберт Кид загадочно улыбнулся. Оливия, Алия и Сван засвидетельствовали почтение родственникам отца и молча приступили к трапезе, не вмешиваясь в разговор.

Дети Кид выглядели куда младше, чем поцелованные солнцем сорванцы Либерти, Анндем и Эриэл, но за столом держались так манерно, что походили на маленьких короля и королеву. Бесспорно, Ольберт серьезно занимался обучением их дисциплине. Четверо детей из одного семейства разительно контрастировали на фоне друг друга.

— С удовольствием обсужу это с вами, — кротко сказал мужчина и оглянулся на прислугу, мельтешащую в зале. — Оставьте нас с семьей наедине. Спасибо.

Атавиус нахмурился от такой наглости со стороны шурина, но промолчал, крепче сжав ладонь супруги.

Ольберт неприятно улыбнулся, провожая взглядом последнюю миловидную служанку, за которой захлопнулась дверь.

— У стен есть уши, друзья мои, — важно сказал он, словно ощущая себя хозяином за столом.

— Раз ты прогнал слуг, братец, значит, привез действительно стоящие новости, — сказала Лили. Манерность тут же выветрилась из зала вместе с ушедшими работниками.

— Думаю, детям тоже следует прогуляться, — заметил Ольберт.

— Они только сели обедать, — возразил Атавиус, прожигая собеседника пристальным взглядом. — Ты вице-граф, но это не дает тебе права выгонять мою семью из-за стола.

— Какой ужас, моя племянница съест чуть меньше положенного. Умрет от голода, полагаю, уже через несколько часов, — язвительно произнес мужчина.

Эриэл нахмурилась, сжав рукой шелковый подол платья. Мысленно она вообразила сцену, в которой взяла со стола вилицу и воткнула в шею дяди Ольберта по самое основание. Пусть их связывали родственные узы, а в жилах текла одна кровь, лучшая часть в отношениях была тем периодом, когда год они друг друга не видели и не слышали.

Анндем тоже напрягся, стараясь больше смотреть себе в тарелку, а не на родственников, испепеляющих друг друга яростными взорами.

Хельга обвела взглядом всех присутствующих и заострила внимание на Оливии. Они, две серые мышки, тотчас нашли понимание в глазах друг друга.

Дети Кид съежились, Алия продолжала макать хлеб в тарелку, а Сван осторожно доедал крупный кусок мяса.

— Брат, — оборвала Лили. Тон ее был холоден и спокоен, несмотря на пробежавшую в зале напряженность. — Будь мягче, — женщина очаровательно улыбнулась и, кажется, от ее улыбки растаяли сердца сразу обоих мужчин. Как истинная придворная королевы, а ныне ее дочери, Лили обладала чарующим шармом и неотразимой элегантностью.

Она заглянула в глаза супруга, так и сияя обаянием.

— У моего брата была долгая утомительная поездка. Покои для него ведь уже давно готовы, верно? Я просто хочу убедиться, что Ольберт не будет ни в чем нуждаться и прекрасно проведет у нас время.

— Более чем, — кивнул Атавиус, смягчился и посмотрел на сына и дочь. — Доедайте скорее. Я хочу, чтоб вы провели Алию и Свана по дворцу и показали им сад. Они были совсем малы, когда последний раз приезжали к нам. Пусть осмотрятся.

— Хорошо, отец, — с нотками недовольства сказала Эриэл. Анндем подхватил, закивав, с неприлично набитым хлебом ртом.

Виконт Ольберт Кид на слова Атавиуса многозначительно вскинул правую бровь и, бросив сумрачный взгляд в сторону детей Либерти, наморщил лоб. Присутствующие без проблем могли бы прочесть мысли мужчины по ярко выраженной мимике. Ольберт визуально сделал акцент на Эриэл и презрительно скривил губы от вида племянницы. Черноволосая голова в недовольстве качнулась из стороны в сторону. В итоге виконт, смирившись, опустил взгляд в тарелку, нанизал на вилку кабачок и откусил.

В обеденном зале остались лишь взрослые. Ни слуг, ни детей — никого лишнего. Двери были плотно заперты. Переговоры велись практически в пол тона.

Дети Кид — словно несозревшие цветы, но для своего возраста такие послушные и тихие — залюбуешься.

Анндем и Эриэл вместо скучной экскурсии предложили им поиграть в жмурки, Алия и Сван заметно повеселели от этой идеи, с радостью согласились. Проказники Либерти завели малышей в чулан, велели считать до ста и закрыли дверь, тихо провернув ключ в скважине. Хихикая, они кинулись бежать с места преступления, оставив своих кузенов запертыми в тесноте и темноте.

Анндем и Эриэл, запыхавшись, остановились в одном из роскошных залов отдыха, где всюду были расставлены диваны, обитые алым бархатом.

Эриэл злорадно захихикала. Анндем тоже скривил пухлые губки в усмешке, а затем громко плюхнулся на мягкое сидение.

— Они будут кричать. Их освободят слуги, — подвел итоги мальчик. — Нам влетит и от отца, и от дяди Ольберта разом. Но мы можем сказать, что не запирали дверь. Мы убежали прятаться, а дверь запер… может, кто-то из слуг, кто не знал, что внутри эти малявки.

— Лгать бесполезно, правда все равно всплывет наружу. Выслушать отчет все равно придется, — ровным тоном сообщила Эриэл.

— Это того стоило! — хихикнул Анндем. — Посмотреть бы на их перепуганные рыльца, когда они стали дергать ручку двери. Дядя Ольберт будет просто в бешенстве. Помнишь, однажды он был так зол, что не сдержался и дал тебе оплеуху? Я помню. Тогда отец заступился и стал скандалить, но это была ужасно смачная пощечина!

— Не смешно, — девочка насупила брови, посмотрев на брата. — Дядя за это свое получил. Как-то у него в бокале с вином оказалась горстка червей. Месть, как и положено, была холодным блюдом, а еще грязным, — Эриэл жестоко ухмыльнулась.

— Тебе повезло, что он не узнал, откуда там взялись черви. Скорее всего, догадался, но у него не было фактов на руках, поэтому тебя даже не наказали. Очень повезло. Неуловимая Эри, — Анн снова хихикнул. — Странно, что никто не заметил твою толстую тушку, когда ты пробиралась в его кабинет.

Эриэл мрачно сморщила лоб и дала брату подзатыльник, схватила с дивана такую же ярко-красную декоративную подушку и ударила ею Анндема в лицо.

— Матушка говорит, что, когда я вырасту, многие будут завидовать моей красоте.

— Она тебя утешает, — Анндем вырвал из рук сестрицы подушку, небрежно швырнув ее на место. — Я хочу знать, о чем они сейчас говорят, — резко перевел тему он. — Что они обсуждают с дядей Ольбертом. Как ты думаешь?

— Должно быть, какие-нибудь важные дела, в которые нас никогда не посвящают.

— Да ну, ты открыла мне глаза! — саркастично выразился Анндем. — Я хочу знать, что именно. И я даже знаю, как нам это узнать.

— Ну, давай, выдай одну из своих гениальнейших идей, за которую отец лишит нас голов!

— У отца в кабинете есть ракушка — магический артефакт, который ему подарил какой-то лорд, имя которого я забыл. Я знаю, на что она способна. Такие артефакты часто используют люди, что плохо слышат, она способна усиливать звуки, стоит поднести ее носиком к уху. А еще с ее помощью можно подслушать даже тихий разговор соседей за стеной! — Анндем азартно усмехнулся, по выражению лица стало понятно, что он уже использовал чудо-ракушку не в тех целях.

— Звучит интересно. Но это все-таки рискованно.

— Не бойся, сестрица, мы встанем даже не у входа в зал. Будем слушать из соседней комнаты, через стенку. Только сначала нужно достать раковину. Ключи от кабинета находятся у ключницы.

— Должно быть, Элизабет не выпускает их из рук. Нам будет нелегко их достать.

Анндем хитро улыбнулся.

— У меня уже есть план.

Дети, как полевой ветер, вылетели из зала отдыха. Лишь подушечка, скатившаяся и рухнувшая на каменный пол, осталась напоминанием об их недавнем присутствии.

Элизабет сидела на кухне, пила ароматный черный кофе и беззаботно беседовала с кухарками, сплетничая обо всем, что происходит при дворе. Долли и Лидия развесили уши, внимательно впитывая каждое слово белокурой старухи. Как только разговор завершится, они станут первыми, кто выбежит в коридоры дворца, разнося сплетни среди прислуги, как фермеры, раскидывающие зерно для своих кур.

— Нам нужно поспешить, — сказал Анндем, выглядывая из-за угла. — Собрание не вечное. Скоро они разойдутся, а потом еще и дядя узнает о том, что мы сделали с его детьми. Нужно, нужно спешить, — напряженно проговорил последнее предложение. Потом еще раз подчеркнул, строго посмотрев на сестру:

— Очень спешить.

— Я отвлеку Лидию и Долли. Ты хватай ключи и беги, — сказала Эриэл.

— Если я не сделаю этого незаметно, все пропало, — возразил Анндем, но сестра уже его не слышала.

Эриэл даже не взглянула на брата напоследок. Она направилась к собравшейся стайке женщин, что-то живо обсуждающих. Женщины перевели удивленные взгляды на графскую дочку, оказавшуюся в змеином логове. Воздух здесь пропитался ароматами запекающегося хлеба, отжимаемого сыра и недавно выщипанных диких птиц, засунутых в печь.

Эриэл сделала несколько шагов в центр помещения и немного зашаталась. Затем ее ноги подкосились, и девочка рухнула на пол, заставив всех присутствующих испугаться и кинуться к ней.

Тем временем, пока в этот спектакль с непритворным беспокойством вглядывалась нагнувшаяся Элизабет, Анндем краденым ножом срезал связку ключей и убежал. В шуме взволнованных возгласов и вздохов его детский топот не заметил никто, и сама ключница продолжала испуганно кудахтать над Эриэл, еще не зная, что лишилась важнейшего атрибута своей профессии.

Анндем прошел длинную анфиладу роскошных комнат и притаился в маленьком проходном помещении. Уселся на мраморный подоконник и стал ждать сестру. Это уютное местечко было негласным пунктом их встреч в экстренных или обыденных ситуациях, поэтому Анндем был уверен, что вскоре увидит в арочном проходе Эриэл.

Ему показалось, что прошло всего две минуты, прежде чем ее лиловое платье и рыжие волосы на фоне серых стен бросились в глаза.

Он помотал связкой ключей перед глазами, жестом показав — миссия наполовину выполнена, дело осталось за малым.

Дети тайно проникли в отцовский кабинет и стянули с полки искусственную ракушку из неизвестного материала персикового цвета. Уходя, заперли за собой дверь и побежали по дворцу так, будто от скорости их бега зависела чья-то жизнь.

В итоге они закрылись в комнате, соседствующей с обеденным залом. К счастью, в нее еще никого не заселили и изредка использовали как подсобку.

Анндему не терпелось испытать магический артефакт в самом настоящем «криминальном» деле.

Мальчик приложил ракушку к стене, примкнул ухом к острому краю и даже зажмурил глаза. Сначала голоса были тихими и неразборчивыми, будто чье-то бредовое бормотание, но вскоре ракушка стала преподносить звуки внятнее и на порядок громче, словно сама настраивалась на нужный сигнал.

— Значит, общее горе? — это точно голос дядюшки Ольберта, подумал Анндем.

— Да, — покорным тихим тоном отвечала Хельга. — Нас с королем объединяет общее горе. Мой супруг скончался от горячки. Его жена умерла, пытаясь выродиться дитем…

— Я прекрасно знаю, что произошло с королевой, не говори мне о вещах, известных всем. Хочешь сказать, вас с королем объединяют покойники?

— Мы просто нравимся друг другу, — Хельга едва удержалась от того, чтоб повысить тон. Но в ней никогда не хватало смелости кричать на брата. — Он пожаловал мне отдельные покои. Дарит платья.

— Надеюсь, в дарах он поднимет планку выше и пожалует нашей семье новые владения и титулы. Верно, тебе, Атавиус, хотелось бы стать герцогом? — шуточный тон. Но в этой шутке была и доля правды.

— Я добиваюсь всего своими силами, — сказал Атавиус.

— Ты родился графом, — не согласился Ольберт. — Это и есть твои силы?

— А ты обязан своему положению сестре и ее супругу.

— И не жалуюсь на это. А если Хельга станет любимицей короля — мы все получим еще больше его благосклонности.

— Я и так его друг и советник, — возразил Атавиус.

— Вот и прекрасно. Все наше семейство находится и будет дальше находиться под крылом Его Величества. Мы возьмем от жизни лучшее, — изрек оптимистично.

— Уже взяли, — милым голосом сообщила Лили. Анндем не видел, что его мать делает, но ему показалось, что сейчас она должна была приобнять за плечо или сжать руку Атавиуса.

— Ты тоже многое взял в моих владениях, причем, без моего ведома, — угрюмо сказал граф Либерти. Наверное, на этот раз чары Лили не сдержали его от неприятного разговора с дядей.

— Я не хотел посылать письмо об этом — слишком рискованно, — уверенным тоном ответил Ольберт. — Я должен был написать о том, что незаконно выращиваю на своих плантациях фальшивые златогривки?

— Ты должен был посоветоваться со мной, прежде чем начать, — голос Атавиуса становится еще строже, в нем ощущаются нотки обиды и задетой гордости.

— Это принесло столько прибыли, — вмешалась Лили. — Да, мой брат поступил ужасно, не известив нас, но он высоко метил. К тому же, на выручку с продаж златогривок он приобрел у Короля Королей редкий артефакт, позволивший нам без труда выращивать растения на неплодородной почве. Он старается для тебя, дорогой супруг, и для нас всех. Не удивлюсь, если однажды мой брат прославит род Либерти.

— Он?! — возмущенно. — Он просто набивает карман, — фыркнул Атавиус, но сказал это уже тише, даже не требуя ответов и возражений. Ольберт промолчал.

— Наш общий карман, — мило уточнила Лили. Анндем решил, что его мать сейчас вновь кокетливо растянула пухлые алые губы в улыбке.

— Я думаю, на этом наше собрание окончено. Не хочу больше спорить с тобой, зять. Главное, что наши дела идут гладко и все основные препятствия мы уже устранили. Дай Бог, и Хельга для нас чего-нибудь урвет, — подвел итоги Ольберт.

— Пусть будет, как будет, — сказал Атавиус. Судя по скрипу, они начали вставать со стульев.

— Милый? — писклявый голос Оливии. Анндем успел забыть об ее присутствии в зале.

— Иди, проведай детей, — отмахнулся от женщины Ольберт и пошел на выход за всеми.

Дети переглянулись, Анндем дождался момента, когда взрослые окончательно разойдутся, по привычке сжал руку сестры в своей руке и в спешном темпе отправился с ней возвращать чудо-ракушку на место, пока отец не обнаружил пропажи.

 

***

 

С приходом осени на сад роз будто пролилось золото: растения впитали желтизну, местами смущенно краснея, местами вспыхивая апельсиновыми оттенками. Многие виды роз уже отцвели, редкие одинокие бутоны стали жалкими призраками ушедшего лета. Но не сдавались розы породы «Рин». Прибывшие с чудесного края — Энеиды, — смелые и раскованные красавицы, чьи лепестки напоминают кровавые капли, оросившие первый снег. Шипы их острее лезвий, и нередко хозяйки используют их в качестве игл. Стебли же всегда тянутся высоко к солнцу, даже зимой их крепкие головки пробьются сквозь сугробы, глядя на путников единственным лунным глазом, окропленным винными пятнами.

В эту пору года Хельга, в отличие от погибших цветов, распустилась. Еще летом была без кровинки в лице, тощая мышь, а сейчас вся румяная, аппетитная, как только что высунутая из печи булка — свежая, манящая и теплая.

Меняла платья одно за другим, самые роскошные ткани, самые дорогие украшения, а пошивка от лучших портных Сандры. И Король ходил подле нее — весь светился от счастья в обществе леди Ричворд. Будто помолодел лет на пять, и седина, и лысина на макушке почти не портили счастливый лик правителя.

Семейство Либерти было в шагу от абсолютной благодати. Его Величество Клаус Олигьери стал еще теплее к ним и преподнес скромный дар, расширив территорию графства. Ольберт Кид сиял от восторга, управляя теперь и новыми частями владения Атавиуса. Казалось, что в жизни Либерти наступила белая полоса.

Однако нечто никому неизвестное слегка омрачало леди Хельгу. Анндем разглядел сомнение и печаль в ее глазах. Что-то тревожило душу его тети, но счастливые члены семьи, казалось, не замечали этого, пока почти каждый день озарялся хорошей вестью.

Анндем не говорил с ней об этом. Тетя не очень любила беседовать с племянниками и, если делала это, то разговор обычно не заходил дальше светских тем.

Анндем не заметил, что в последнюю неделю она еще больше переменилась. Мальчик не хотел вновь обращать внимание и замечать детали, его не касающиеся, ставшие новыми играми взрослых. Даже его азарт к подслушиванию семейных советов угас.

Он играл с сестрой, вместе они разыгрывали слуг, устраивали маленькие и большие шалости во дворце, получали за это добрую трепку, но не останавливались. Так текли деньки восьмилетней девочки и девятилетнего мальчика из графской семьи, и их все устраивало.

Привычная колея остановилась в тот день, когда они с Эриэл только проснулись. Вообще-то у них были раздельные покои, но Анндема правила не останавливали: ночью он сбежал к сестре и остался у нее до самого утра. Видимо, их тетушка прознала об этом, когда обнаружила пустую спальню маленького лорда.

Она без стука отворила двери комнаты Эриэл и улыбнулась своей догадливости, увидев рыжего сорванца, разлегшегося в нижней сорочке у камина, на теплой шкуре белого медведя.

Анндем вскочил на ноги от такой внезапности и понял, что сейчас его отчитают. Хотя, это было бы странно, ведь тетя старалась избегать разборок в семье сестры, ругали Анн и Эриэл мать с отцом, а иногда и дядя, но сейчас последнего не было во дворце.

— Мне матушка велела навестить сестру, — стал придумывать ложь на ходу мальчик. — Сказала, что Эриэл нездоровится и нужно принести ей теплого молока.

Обман был жалким, Анндем сам это понял. Ведь, если бы все было в самом деле так, Лили послала бы к Эриэл слугу, а не сына, да и не разрешила маленькому лорду идти в таком неопрятном виде после сна.

Анндем очень удивился, услышав ответ тети:

— Да? Хорошо, — она кивнула так, будто поверила.

Мальчик поспешил еще раз кивнуть. Эриэл тоже удивилась доверчивости леди Хельги, наблюдая за их с братом диалогом. Она не соизволила даже подняться с кровати, лениво зевая. Походила на сонливую кошку, готовую пролежать так целый день.

— Вам что-нибудь нужно? — спросил у Хельги Анндем.

Женщина забегала глазами по комнате в напряженном молчании, рождая в голове свои трудные мысли, которые вскоре небрежно сорвались с уст:

— Отныне можешь звать меня своей матерью. Ты теперь мне сын.

Анндем всегда считал, что «отвисшая челюсть» — это забавная метафора из книги, преувеличенная выдумка авторов, однако сейчас на себе прочувствовал, что это такое.

 

07.05.1200 г.

Магнолия, столица Магнолия. Королевство Западная Альфа. Правитель: Эйф Биллеандр

Хельга

 

 

На плечах небрежно разметались рубиново-рыжие волосы, сплетенные пальцы туго сжались, морщинки залегли меж огненных бровей, а потный лоб напряженно нахмурился.

Она стояла на коленях у алтаря и громко молилась. Молилась так, как молятся осужденные в шаге от виселицы. Как молятся немощные старики, боящиеся кончины. Как молятся матери за детей, возлежащих на смертном одре.

— О эйф Биллеандр, Бог Богов, Господин Господ, прошу, услышь мои мольбы и убереги мою душу! — она кричала без страха, что кто-то услышит. Дом был пуст. Холодная комната погружена в одиночество. Уединение четырех стен разрушает лишь одна женщина, напуганная до смерти.

— Прошу тебя, пощади невинное дитя, не дай ему поплатиться за мои грехи! Спаси мою жизнь, не дай кануть в небытие! Убереги нас от смерти, о, Творец!

Перед ней не было Бога. Свечи отбрасывали игривые тени на его портрет. Биллеандр на холсте как живой, истинное воплощение гордости и величества. Холодный взгляд нарисованных глаз сосредоточен на Хельге. Но внимал ли настоящий Биллеандр ее мольбам в этот момент?

— Я совершила преступление! Я совершила убийство! — женщина заплакала, широко распахнув глаза, и снова зажмурилась через мгновение. — Я каюсь в своих грехах и молю о прощении! Только ты… Только Вы можете меня спасти! Я верю, что Вы слышите мольбы своего народа и спасаете души обреченных! Спасите мою жизнь и жизнь мальчика!

Где-то за закрытыми ставнями прогремел грохот. Его можно было принять за раскат грома, но сердце замерло, отказываясь в это верить, и Хельга побледнела в ожидании худшего. Нет, — говорило сознание, — это точно не глас природы. Это звук приближающейся смерти. Ее твердые мерные шаги.

Полоска бледных губ плотно сжалась. Хельга застыла, словно каменное изваяние, все еще стоя на коленях. Не двинулась даже в тот момент, когда с грохотом сорвалась дверь с петель. Мечники в серебристых доспехах ворвались в каменный зал. Звуки топота стальных башмаков эхом отбились от стен и ударили по ушам Хельги. Шумное вторжение опорочило молитвенный зал. Хельга не шевелилась до тех пор, пока не почувствовала резкую боль в районе груди. Тогда она позволила себе опустить голову и увидела окровавленное острие меча, торчащее из впадинки меж грудей. Хельга сплюнула густой кровавый сгусток, а рыцарь рывком извлек орудие, дав еще теплому телу упасть, наконец-то освободив ее от позы молящейся праведницы.

07.07.1208 г.

Магнолия, столица Магнолия. Королевство Западная Альфа. Правитель: Эйф Биллеандр

Анндем

 

 

Маленькое здание, куда направился карманник, располагалось вдоль узкой проезжей части. Дом с каменной кладкой, укрытой деревянными панелями. Верхний этаж выдавался над нижним.

Дверь летом постоянно открыта для встречи гостей и проветривания зала, но даже свежий воздух не в силах избавить помещение от вони, пропитавшей все.

Анндем влетел внутрь с легким порывом ветра, остановился у входа, внимательно обвел взглядом здешний сброд: рыцари, селяне, шлюхи и бродяги. Половина посетителей уже пьяна в хлам: орут песни, скандалят, лезут в потасовки. В общем, все, что можно увидеть в любой среднестатистической таверне города.

Пьяный менестрель осушил очередную кружку пива, потом взял в руки лютню и фальшиво заиграл. Пьяный голос его резал слух:

 

— Красавица-ведьма в дремучем лесу

Заплетала ночную свою косу!

И сердце мое украла она,

Горела в глазах ее синева!

 

В тот лес каждый день отныне ходил,

Теперь в тавернах до ночи не пил!

Я с ведьмой прекрасной часто гулял,

И счастлив я был, и горя не знал!

 

Анндем усмехнулся музыканту и сел за свободный столик, заказывая у развратно одетой служащей выпивку — отборного эля, как гласил девиз паба, — «лучшего в столице».

Громко хохоча, в пивнушку пожаловала орда покрасневших мужчин с густыми бородами. Анн узнал в них рыцарей ордена «Бессмертный Лотос», нередко заглядывающих сюда, а еще в полсотни других развлекательных заведений. Поскольку Анн уже имел честь беседовать с рыцарями, они его узнали. Продолжая громко обмениваться гнусными, пошлыми шутками, напевать и насвистывать, расталкивая посетителей и щупая распутных девок, мужчины добрались до стола вора и присоединились к нему, заказав целый бочонок вина. Они не мелочились, если дело доходило до выпивки. Анндему было сложно поверить, что эти распухшие лица принадлежали благородным мечникам, которые еще недавно гнали жеребцов по дороге, мчась параллельно с каретой своего лорда, оберегая от разбойников герцога Крофорда Алси.

Сэр Рудольф Шейм подозвал к себе пышнотелую шлюху и усадил на колени, сжав в руке упругую грудь.

— Главное в женщине — это чтоб было за что ухватиться! — засмеялся он, и хохот подхватили товарищи. Анндем тоже усмехнулся и выпил имбирного напитка. Пускай идея слов Рудольфа не нова и фразу его язык не повернется назвать сильно смешной, среди этих мужчин главное было гаркнуть что-то грязное и похабное, связанное с женщиной и сношением или дерьмом и кровищей, чтоб заслужить одобрение и гортанный хохот товарищей.

Сэр Рудольф вытащил пару монет, осторожно просунул их в ложбинку меж женских грудей, наблюдая, как те туго сжимают и не дают упасть медякам.

Шлюха улыбнулась, обнажив желтые зубы, и присосалась к шее рыцаря, словно голодная пиявка, целуя и вылизывая его кожу.

Анндем нахмурился с легким отвращением и закрыл себе обзор на распутство кружкой, глотая новую порцию эля. Ему никогда не нравились слишком толстые девушки. Анн был ценителем женской худобы. К тому же эта продажная женщина, которая сидела на Рудольфе, по мнению вора, была еще той страхолюдиной.

Сэры Милч Топаз, Итан Норверг, Родвин Кадрин и Чарли, не отрывая глаз, наблюдали за светловолосой блудницей, которую между бедер сжимал и гладил Рудольф.

Анндем обратил внимание на других троих: сэров Алфи Бломфилда, Ностана и Хусейна Хифорда. Они общались, поливая друг друга оскорблениями, потом переводили это в шутку и заливались смехом. Анндем присоединился к ним, слушая байки и анекдоты, ему это было больше по душе, нежели смотреть на любовные ласки с жирной шлюхой.

Сэр Чарли вскоре присоединился к беседе Анндема и тройки рыцарей. Анндем заметил, что Чарли и Ностана, несмотря на их неблагородное происхождение, принимали в компании, как равных. С детства они и многие другие селяне, не имели фамилий, поскольку не выходили из знатного рода. Попали в рыцарство через кропотливую службу и, хоть не получили фамилий до сих пор, живут припеваючи. Анндем тоже теперь не носил фамилии. Он всем представлялся как Анн Кёрли: сам выдумал, но люди знали, что рода Кёрли нет и никогда не существовало, что Анндем — простой беспородный щенок.

Мужчины накидались в хлам, Анн заодно с ними. Шлюха бесстыдно скакала на паху сэра Рудольфа Шейма, пошло постанывая. Он схватил ее мясистые бока, сжал их и зарычал, как дикий медведь, а она визгливо закричала. Кто-то в таверне облизывался, возбуждался и онанировал, но Анндем старался даже не смотреть в ту сторону.

— Смазливый юнец, наверное, твоя мать была такой же потаскухой! — сэр Родвин уже в который раз пытался задеть Анндема за живое. Что-то в карманнике жутко не понравилось пьяному рыцарю, и алкоголь побуждал открыто и смело об этом заявлять.

Какое-то время Анн терпел, отшучивался и иногда огрызался.

— У тебя рожа, как у бабы, небось, часто путают, а? А ты уже нагибался для мужиков? Нагибался, небось! Таких миленьких трахают первыми!

Напряжение в Анндеме росло с каждой новой бранью из уст сэра Родвина. Керли не понимал, почему мечник присосался как клещ, за что так яростно атаковал унижениями, оскорбляя семью, личную жизнь и желания.

«Не срал же я ему в суп, чтоб он меня так ненавидел!», — подумал вор, сжав пальцами кромку туники и пытаясь расцарапать ее. На губах застыла простодушная усмешка. Его уже несколько раз назвали блядским отродьем, шлюхой с недееспособным членом, убогим, безродным, тупым ребенком; грязным как свинья; больным; и предсказали, что он не доживет до двадцатилетия. В итоге Анндем просто не выдержал давления и с презрением выкрикнул:

— Да твои шутки нуднее, чем у моей столетней бабки! Где ты набрался такого юмора? У мертвеца на могиле? Ей Богу, трупы шутят остроумнее! — будто плюнул прямо в лицо этому толстобрюхому кабану. В отличие от прочих фраз, эти Анн выпалил грубо и враждебно. Его веснушчатые щеки сильнее налились багрянцем, пока дерзости слетали с языка. — Я сын шлюхи? Тогда ты плод, вышедший из чресел подзаборной свиньи, которую отлюбил пьяница! Такой же грязный и вонючий, как кабаниха, разродившаяся тобой! Даже не разродившаяся, а высравшая тебя!

Родвин покраснел, еще больше напоминая румяный окорок, истекающий жиром. На лбу у него выступила испарина, в глазах потемнело от ярости. Сопливый зеленый малец оскорбляет его чувство юмора! Родвин плохо принимал критику в свою сторону, если только ее умело не заворачивали в покров шутки.

— Ты, что, совсем мозги пропил, юнец? Ты понимаешь, что говоришь? Ты понимаешь, кому ты это говоришь?!

— Разжиревшему от лени рыцарю, который меч в руках уже год не держал? Я слышал, ты целыми днями лишь пьешь, жрешь и трахаешься с дешевыми потаскухами, а твоего герцога вместо тебя защищают соратники, — пьяного Анндема Керли словесно понесло в степь безбожного хамства. Смелость сочилась из него безбрежными потоками, которые больше походили на юношескую глупость. Только что он стал оскорблять человека, которому ничего не стоит отрубить рыжую голову и запить славное убийство пряным элем в этой же таверне.

— Успокойтесь вы, оба! — воскликнул сэр Рудольф, сиявший после жаркого секса и не желавший раздоров. Проститутка уже покинула его, но от Рудольфа до сих пор отдавало запахом ее пота.

Другие рыцари наблюдали за ссорой с интересом. Кто-то жалел Анндема, кому-то было безразлично до жизни селянского парнишки, кто-то уже сделал ставки на исход перепалки. Анн делил с ними пищу и алкоголь, но это не значит, что ему с легкостью простят обиду одного из членов ордена.

— Да ты обнаглел, мальчишка! — сэр Родвин никогда не сдерживался в порывах ярости. Он резко вскочил из-за стола, чуть не перевернув дубовую мебель.

Анндем рефлекторно отскочил на два шага назад, испугавшись рослого, как великана над ним, рыцаря.

Родвин сжал в ладони эфес тяжелого двуручного меча, притороченного за спиной, ловким маневром извлек оружие. Теперь он крепко держал рукоять, направляя клинок в сторону Анндема.

— Ты — труп! — крикнул он, и взгляды посетителей вокруг стали еще пристальнее, ожидая красивого кровавого представления. Драки в местных забегаловках были такими же частыми как и пьянство. Если за день из дома алкоголя никого не вынесли вперед ногами — то этот день прошел напрасно.

Одурманенный хмелем рассудок Анндема внезапно подал сигнал об опасности, в нем пробудился инстинкт самосохранения. Продолжать оскорблять рыцаря казалось уже не такой славной идеей, стоит отступить. Он осмотрел своего противника еще раз: сэр Родвин неуклюже пошатывался, был пьян и зол, таращился на Анндема, как бык на алое полотно, готовый в любую минуту разрубить его своим мечом.

— Ну что, извинишься перед смертью, сын шлюхи?! — закричал басом Рэдвин и рассек воздух перед собой в том месте, где только что стоял Анндем. Тот снова отбежал назад, от шатаний чуть не врезавшись в стену. Посетители расступались, волнуясь, что ненароком Родвин заденет и их. Члены «Бессмертного Лотоса» не вмешались в бой. Даже Рудольф Шейм, находящийся в миролюбивом духе, не предпринял ничего.

«Он порежет меня, как барана на шашлыки», — подумал Анндем, и тошнотворный ком встал в его горле, а в голове вспыхнула картина, где сэр Родвин жарит на костре его отрезанную руку в маринаде.

Родвину надоело баловаться, стоя на одном месте. Он побежал, как охотник за добычей, и Анндем изумился его скорости, ожидая, что рыцарь будет медлительнее. Средние доспехи и грузное орудие кренили его вниз, но ярость как лучший мотиватор толкала вперед. Неужели пара обидных слов действительно так ранили его душу?

Анндем влез на стол, схватил чью-то тяжелую кружку и ловко бросил ее, целясь в лицо сэра Родвина. Лишь бы попасть и хоть минуту дезориентировать того болью. Хорошо, что забрало не опущено. Но рыцарь разочаровал Анндема, вскинув меч вверх и в сторону, ударом отбросив деревянную утварь. Кружка полетела в стену, оставляя за собой след из пенистых брызг, почти задела стоящую рядом деву из дома удовольствий. Полуголая блондинка вскрикнула от неожиданности, закрывшись руками. Родвин после взмаха мечом потерял равновесие и, зашатавшись, перевернул чужой стол, но не упал.

— Сукин сын! — выругался Анндем.

— Иди сюда, скотина! — проревел сэр Родвин Кадрин, приблизившись к Анндему, атакой оставляя глубокую трещину в столе, на котором секунду назад стоял противник. Стол едва ли не раскололся на две части.

Еще увидев замах, Анндем прыгнул назад, по неосторожной случайности больно свалившись на спину. Злой рыцарь настиг и вновь ударил. Острие меча попало в пол прямо между бедер Анндема.

«Еще немного, и я лишился бы мужской гордости!» — мысль бегло промелькнула в голове.

Анн живо подтянул ноги и в полуразвороте поднялся, на всех парусах кинувшись к выходу. Отступление с осознанием того, что сегодня он не умрет, стало самой прекрасной частью приключения. Анндем знал, что у него не было шансов перед Родвином: вор слаб и безоружен, а рыцарь даже подшофе потягался бы с диким зверьем на охоте и вышел бы победителем. Ну, правда, это не точно. К тому же, кое в чем Анндем таки одолел противника.

Сэр Родвин тяжело дышал, глядя вслед убегающему зайцу. Он взял с чужого стола пива, не услышав ни единого возражения, поднял и отхлебнул.

— Беги, беги, вонючий трус! И не появляйся здесь, потому что в следующий раз я спущу с тебя шкуру и насажу глазом на меч!

Народ вокруг расселся по местам, опечалившись, что драка не увенчалась смертью или сильным увечьем. Товарищи сэра приняли его обратно за стол и продолжили банкет, несмотря на произошедшее. Ну, драка — так драка, с кем не бывает? И только сам Родвин гордился собой, пока не обнаружил, что вместе с Анндемом из таверны пропал его толстый кошель с монетами, раньше висевший на поясе грозного рыцаря.

— Вонючий сукин сын! — прогремел его голос на все заведение.

***

 

Тем временем, под жарким солнцем огромные толпы двигались к главной улице столицы, снося все на своем пути бурным потоком. С большой высоты они напоминали волны из пестрых пятен, переплетающихся друг с другом. Все дороги города переполнились этими волнами, и они стремительно накатывали к своему «морскому королю».

Кипящий людской бурун вынес Анндема к божественному спектаклю, который разворачивался прямо перед площадью Белых Вестников. Он, хоть и заранее знал о торжестве, не ожидал, что пожалует сюда, уйдя из таверны. Но теперь Анн стоял, ослепленный красотами шествия. В глаза ему бросилась девушка с гордой осанкой, ехавшая мимо на высокой платформе. Лицом обращена к народу: волосы белые — первый снег, глаза — серебро, кожа, словно не тронута солнцем. Анндем слышал о ней. Это эйф Луна-Сандра, дитя Демиурга, и имя ей, вор убежден, как нельзя подходит.

 

07.07.1208 г.

Сандра, столица Луна. Королевство Восточная Дельфа. Правитель: Клаус Олигьери

Катхизис

 

В безлюдном лесу бесновалась вьюга. Из котла разносился душистый запах лекарственных трав. Множество высушенных растений висели на стенах и лежали в ящиках, ожидая своей очереди быть брошенными в кипящую воду и стать частью одного из зелий, что могли убить или спасти чью-то жизнь.

Ведьма подошла к окну, отворила створы, стала наблюдать за тем, как ветер гонит по земле морозную поземку. Ей в лицо бросились колючие снежинки, липнущие к ресницам и кудрям длинных волос. Она поморщилась и живо закрыла проем, пока снега не навалило в избу. Последние порывы ветра, успевшие ворваться внутрь, колыхнули пламя в камине, но не сумели погасить. Катхизис со спокойствием вздохнула и подкинула в огонь еще один торфяной брикет.

Она грелась рядом с полыхающими язычками, что жадно вылизывали уголь и торф. Катхизис заплетала тугую косу и думала о том, как скоро придется ехать на север за пищей. В Магнолии люди нежились под жарким солнцем, а она мерзла в снежной тундре Сандры и не знала, хватит ли заготовленной еды еще на неделю. Вырастить свои продукты сейчас возможности не было, а охотиться и рыбачить, как жители соседних племен, она не умела.

Размышления прервал стук в дверь. Он стал таким неожиданным, что Катхизис вскочила на ноги, подбирая подол шерстяного платья. На кончиках пальцев подошла к входу, притаилась, словно мышь. Попробовала через щель разглядеть незваного гостя, но в глаза бросился только белый свет, отраженный от сугробов.

— Кто там? — неуверенно спросила ведьма за три секунды до того, как незнакомец снова собрался постучать.

— Я ранен, — сиплый, слабый мужской голос. — Прошу вас, впустите. Я замерз и мучаюсь от боли.

— Откуда мне знать, что вы не лжете? — ведьма была осторожна. — В этих краях путники — редкость. А, судя по вашему акценту, вы не принадлежите к южным племенам. Вдруг вы убьете меня мечом, как только я отворю двери?

— Клянусь Богом всех Богов, я пришел с миром и не несу дурные намерения. Мне нужно только… Немного помощи… И тепла. И мне очень больно, я потерял много крови… Я вас умоляю, откройте, или я умру под вашей дверью. Моя смерть ляжет на вашу совесть.

Катхизис обреченно вздохнула. Она была встревожена и напугана словами мужчины, но чувство недоверия еще протестовало. Ведьм на востоке материка, в цивилизованных городках и столице, совсем не жаловали. Ее однажды поймали на горячем и чуть не бросили в темницу. Она просто пробовала помочь больному оборванцу с помощью «колдовских штучек». Но разве объяснишь это суровым стражам?

После того случая Катхизис поняла, что легче отовариваться у южных племен или, в крайнем случае, идти в горы. Хотя дикари из «Каменной долины» пугали ее больше южан. Они почитали ведьм, но имели слишком жестокие устои и правила.

Судя по языку, мужчина за дверью точно не западный выходец. Скорее всего, восточный городской житель или, ну это очень маловероятно, беглец из южного города, пригорода. Возможно — враг независимых колдунов.

— Как вы нашли дорогу сюда? — спросила она.

— Я просто бежал. Меня преследовали. Прошу вас, откройте. У меня голова кружится. Я сейчас упаду в сугроб.

Катхизис ничего не осталось, кроме как довериться. Она не желала обнаружить на крыльце своей избы труп. Катхизис чувствовала, что человек, скорее всего, говорит правду.

Дверь со скрипом отворилась. Грузный мужчина в темных мехах, покрытых снегом, ввалился внутрь, чуть не сбив молодую ведьму с ног. Он со стоном свалился на пол, закашлял и перевернулся на спину, держась рукой за рану на теле. Багряное пятно расползалось по одежде.

Катхизис заперла дверь и села рядом, недолго думая, взяла нож, распахнула его шубу и разрезала верхнюю и нижнюю туники, а также сорочку, пропитанную кровью. На коже мужчины зияла отвратительная резаная рана. Он был весь испещрен ссадинами и гематомами. От старых загноившихся рубцов тянуло запахом мертвечины. Мужчина был бледен как смерть, а из его губ будто высосали все соки.

— О, эйф Биллеандр… — прошептала ведьма, рассматривая страдающие тело и лицо. Нежданный гость со вздохом лишился чувств, распростершись на дощатом полу. Под его телом расплывалась темно-красная лужа. Катхизис так низко нагнулась над ним, что белые кончики волос окрасились алым.

Она промывала и зашивала рану, пыталась вытащить мужчину с того света весь день и всю ночь. Втирала лечебные мази в места порезов, осторожно вливала в уста укрепляющее снадобье, как только он приходил в полусознание. Катхизис ставила ему припарки и отогревала у камина, заботилась, словно сестра, даже не зная имени пострадавшего. Она испытывала странное чувство долга помочь, будто бы от этого зависит вся дальнейшая судьба.

За свою жизнь Катхизис часто практиковалась в искусстве врачевания. Новая жертва, нагоняемая смертью, напомнила ей о том, почему ведьма стала так ценить чужие жизни. В голову врезались отрывки воспоминаний, как маленькой девочкой она повидала убийство всех своих родственников. Как она не сумела помочь. Против их рода был поднят бунт. «Убьем ведьм Пикеринг!» — кричали люди с вилами и факелами в ясную летнюю ночь. Семья Катхизис была воистину уникальна, они происходили из древнейшего колдовского клана, который долгое время был тайным. К сожалению, с веками он редел. А когда вышел на свет — его уничтожили.

В ту ночь у нее была возможность спасти младшего брата, пострадавшего меньше всего. Сейчас он мог бы быть жив и здоров. Но вместо этого его труп давно разложился в сырой земле, став кормом для червей. После тех трагических событий Катхизис часто корила себя за то, что растерялась и ничего не предприняла. Ведьма позволила заразе проникнуть в его неглубокую рану и тем самым исполнить смертный приговор малыша Грихти. Умирая, мальчик плакал и говорил, как сильно любит сестру и как хочет к маме и папе. Катхизис уверена, что была недостойна его обожания. Она упустила все шансы, дала роду Пикеринг кануть в небытие. Стала буквально последней из них. И все это из-за банальной лени: в детстве она игнорировала уроки врачевания и избегала наставницу-лекарку, ее тетку Титаху.

Долго воспоминания терзали утомленное девичье сознание, а ранним утром, когда ведьма позволила себе впасть в дрему, ей пришло видение, связанное с этим человеком, ее неожиданным гостем. Он звался Мортимером Темным и вел за собой полки грозных воинов, облаченных в черное. Катхизис проснулась в холодном поту. Она не знала, что видела: прошлое или будущее, а может ясновидение вновь лгало, но ей вдруг стало не по себе, и дрожь пробежалась по телу сотней мелких насекомых.

07.07.1208 г.

Магнолия, столица Магнолия. Королевство Западная Альфа. Правитель: Эйф Биллеандр

Анндем

 

Процессия брала свой путь из самого Миража. Над головами эскорта развевались королевские штандарты с изображением крылатого коронованного льва — символа Биллеандра. Огромное количество эскадронов окружило роскошный кортеж, медленно двигавшийся по главной улице. В центре растянулась в длину сосновая платформа внушительных размеров. Ее не толкали и не тянули, магическая сила заставляла колеса вращаться самим, перевозить на помосте любые грузы. В авангарде, рядом с всадниками в позолоченных доспехах, перемещались крупнейшие боевые колесницы: легкие двухколесные и тяжелые четырехколесные, защищенные кожаными или бронзовыми листами. По бокам платформу окружили почетным эскортом из дюжин вооруженных кавалеристов. И, наконец, в арьергарде, помимо полоски музыкантов, тянулись знатные миледи и милорды на крупных лошадях, укрытых попонами. Среди них мелькали разноцветные гордые стяги. Ровным строем за артистами и господами замыкали процессию воины. Они демонстрировали цепных злобных серрилов — чудовищ, которые были похожи на гигантских зловонных ящериц с длинными когтями и мощными челюстями.

В изголовье платформы, где она становилась заостренной, стоял грузный пьедестал со ступенями, на нем возвышался трон, искрящийся драгоценными вставками и насечками. Гордо подняв голову, там восседал Бог Богов, Король Королей и Творец-Демиург. Пышное обмундирование так и манило жадные взгляды, слепило глаза, излучая сияние. На златокудрой голове — высокая массивная корона. А рядом с ногами Биллеандра лежал свирепый зверь — великан среди сородичей, пшеничный лев с перепончатыми кожистыми крыльями, которые были покрыты шрамами.

Позади возвышения, на коем люди созерцали Бога, в ряд выстроились его дети: укутанные светлыми муаром и парчой дочери в компании облаченных в легкие доспехи сыновей. Они ясно выделялись на фоне простых смертных, окруживших кортеж. Полубоги величественно подняли головы и выровняли спины: Луна-Сандра, Миранда, Эллиада, Энеида, Грация, Магнолия, Микаэлла, Лукас, Беллатрикс, Рудбекия, Актавион и Фэймилл — двенадцать избранных для сражения в канун Судного дня.

Стоя в толпе зрителей, Анндем потихоньку трезвел. Хмель всегда живо покидал юношу, стоило хоть полчаса побыть на прохладном воздухе — и вор уже ощущал себя оживленным.

Народ вокруг уплотнялся все сильнее, и вскоре обзор на шествие так перекрыли, что Анндем разнервничался и стал искать новое место созерцания.

Он захотел забраться как можно выше, чтоб в идеале разглядеть неописуемые красоты процессии. Полез по высокой колонне с абстрактной узорчатой резьбой, за которую легко было зацепиться. Пару раз чуть не сорвался, но докарабкался почти до самой высокой точки и, крепко установив одну ногу в углублении, а другую — на выступе, не отпуская рук, впился взглядом в божественную семью.

«Неземная прелесть», — закралась в рыжую голову мысль, которая, наверное, сегодня посетила всех тысячей подданных, стекающихся сюда со всего города.

Хотел бы Анндем жить той жизнью, какой довольствуются полубоги. Ему никогда не пришлось бы воровать — у него всегда было бы все, о чем попросит. Одежда — самые дорогие ткани, загляденье; еда — целые столы невиданных яств; развлечения — состязания, турниры, балы и званые вечери, а еще лучшие шлюхи со всех двенадцати королевств!

Однажды Анн уже вкусил плод дворцовой жизни, и, признаться, не отказался бы вернуть ее, несмотря на гнусные интриги, придворную лесть и обманы, вечные игры на публику и многое другое. Просто, богатство и жизнь при дворе — это всецело его стихия.

От шествия остался только хвост. Гарцевали великолепные лошади, отбивали ритм последние барабаны, ровным строем удалялась заключительная стража. Простой народ, как загипнотизированный, удалялся за ними. Казалось, что эти люди никогда не отстанут от королевского кортежа, будут преследовать его до тех пор, пока не смогут передвигать ослабевшими ногами.

Тогда Анндем тоже спустился и посмотрел на небо над головой. То потемнело. На столицу опускался вечер, уже виднелись первые звезды. Казалось, воздух стал чистым, несмотря на то, что полоса свежего конского навоза кучами тянулась по широкой Королевской улице.

Анндем был полностью удовлетворен тем, что сегодня увидел. Еще он радовался наживе, которую собрал — особенно крупным оказался именно кошелек сэра Родвина Кадрина, как иронично — тот, кто пытался сегодня расправиться с вором, проиграл больше всего!

Анндем усмехнулся и, почти вприпрыжку, побежал в темные переулки, которые должны были вывести его в самый преступный квартал под названием «Крысиная нора». Там собиралось больше всего его коллег и приятелей. Вечером, под затяжные песни и дешевую выпивку, местные обитатели играли в карты и кости на деньги, незаконно вырученные за день. Отесывался тут весь сброд столицы, и Анн без гордости вынужден был причислять себя к ним. Однако, недавно, в Крысиной норе появилась особа, ради которой Анндем не прочь был возвращаться в зловонный квартал снова и снова.

Когда он подходил ближе, утопая сапогами в болоте, пробираясь по узкому переулку, где двое не пройдут, то наконец уловил шум говора и музыки. Усмехнулся и вышел прямиком в оживленный переулок. Один полу беззубый, с россыпью аллергии на лбу, подбежал, растянув губы в странной нелепой усмешке.

— Анн Керли! Соб меня! Ты снова с-сдесь!

— И тебе не хворать, Чарли, — дружелюбно отметил Анн, не уделив внимание встречному. Взглядом он искал Ее. Наконец-то справа, за пыльным столом, он обнаружил объект поисков, радостно улыбнувшись.

— Сто, как твои дела, друг? — спрашивал Чарли, но Анндем уже не видел и не слышал его, стремительно двигаясь к столику.

Вот Она — та, ради которой, отчасти, он сегодня решился зайти в Крысиную нору. Сидит с веером игральных карт, вся такая азартная и дерзкая.

Когда Анндем впервые увидел Ее здесь, то в его голове была только одна мысль, повторяющаяся снова и снова: «Что такая как Она здесь забыла?!»

Действительно, что эта стройная красотка могла делать среди грязных отшельников и бандитов? Почему она примкнула к стае вшивых разбойников?

Анндем до сих пор не мог найти ответы на все вопросы, а последних становилось только больше и больше.

Девушка, которая называла себя Ворон, посмотрела на него. Анн словил ее взгляд, воспользовался моментом, чтоб заглянуть прямо в глаза разбойнице и хищно усмехнуться. Он вытащил из-за пазухи кошель сэра Родвина и кинул его на стол.

— Сегодня у меня будут большие ставки, — игривая улыбка не покидала юношеского лица. Она делала его обаятельней и притягивала чужие взоры.

Воровка посмотрела на Анн только с долей презрения.

— С большими ставками придут и большие проигрыши.

Анндема словно не тронули ее слова. Он все еще сиял.

— Только, если я плохо сыграю. А этого не будет. Слово «удача» всегда идет рядом с именем «Анн Керли».

— Сегодня рядом с твоим именем будет идти «Проиграл все деньги», — она азартно ухмыльнулась, уже готовая забрать деньги прочих игроков, которые в кончающейся партии не одолели девчонку. Конечно, она мухлевала, но так искусно, что никто не обвинит. Для случая надела вызывающее платье с короткой юбкой и прятала карты в чулки, пока разбойники любовались выглядывающей из декольте грудью, а иногда заговаривала им зубы и очаровывала улыбкой, одновременно подменивая масти.

«Прекрасный дерзкий дух», — отметил Анндем и сел за стол. Справа от него сел жирный волосатый мужчина, слева тощий лысый. Интереснейшая картина двух внешних противоположностей.

— А ты, видимо, еще ничего не проиграла? — спросил Анндем, глядя как бандиты складывают у ее рук свои медяки и даже пару серебряных. Однако, ни одной золотой. Для Анндема худ любой улов, среди которого нет золота.

— Не проиграла, и проигрывать не собираюсь, — Ворон отхлебнула из рядом стоящей кружки пенистого кваса.

— А ты самоуверенная, — Анндем встал на раздачу. После прошлой партии ушли несколько мужчин, оставшихся ни с чем. Только тонкий и толстый остались в новой, делая ставки.

«Сплошные медяки», — Анн осмотрел их деньги, — «Фи, и ради чего мне играть?»

Но он уже заранее знал ответ на свой вопрос. Ради того, чтоб выиграть у этой самоуверенной нахальной девчонки, ради того, чтоб подкормить свое самовлюбленное эго, ради того, чтоб позлорадствовать над побежденной. И пусть для этого ему придется рискнуть одной золотой, оказавшейся среди кучи медяков в кошеле сэра Родвина Кадрина.

— Ну что ж, начнем игру, — она усмехнулась, кинув хитрый взор на Анн, — Пусть каждый вооружится своим оружием, в данном случае карточным, и начнет битву на полное поражение, опустошая свои карманы.

— Какая воодушевляющая речь, — сказал Анндем, рассматривая свои карты. Удача решила отвернуться от него с самого начала партии. «Ничего страшного, я еще доберусь до туза в рукаве», — подумал вор, — «Буквально».

Первым ходил тонкий. Толстый задавил его сразу, безжалостно. Пара ходов — и тонкого след простыл. Пузан забрал все деньги соперника и теперь его ставка вдвойне возросла. У Анндема и Ворон сдвигов пока не было.

— Знаешь, мне все еще интересно, — разбавляя игру разговорами, начал Анн, — что такая красавица забыла здесь? Ты могла бы заработать неплохие деньги в доме удовольствий со своим-то телом, и личиком. Золото сыпалось бы тебе в карманы потоками, куда больше, чем за этим столом, среди нищебродов.

«Господи, что я ляпнул? Из комплимента в оскорбление! Как же неловко получилось!» — буквально закричал внутренний голос. Анндем насилу заставил себя успокоиться, заволновавшись, что его щеки зальются багрянцем. Такую глупую ошибку допустил! Куда же делись те навыки куртуазного общения с дамами, которыми он владел? Ей Богу, сейчас он с охотой бы ударил себя по лицу!

Ворон внимательно смотрела на свои карты, казалось бы, полностью пропустив слова Анн мимо ушей.

— А это уже не твое дело, красавчик, — она снова улыбнулась, выкинув пару победных карт на стол. — Осторожнее, ты почти проиграл. Еще пару минут и при тебе останется только твой острый язычок. Прощайся с монетами, Анн Керли.

Напряжение за игорным столом росло. Толстый вылетел следующим, его деньги ушли к красавице-авантюристке. Он стал похож на помрачневшего колобка, когда покидал квартал. Анндем расчетливо и незаметно скинул пару-тройку слабых карт. Он почувствовал, что лоб стал влажным от пота. Теперь пальцы со страшной осторожностью тянулись к каждой карте, секунд десять держали картонку за краешек, прежде чем решиться сделать новый ход. Ему казалось, что даже дыхание в эти мгновения перехватывало.

Последние карты. У вора в руке одна, у воровки тоже. Теперь все зависело лишь от того, к кому из них двоих повернется фортуна. К кому-то она встанет лицом, а кому-то спиной…

Анндем был заведен. Нервы натянулись, словно тугие паруса, готовые лопнуть. Он держал козырь, ожидая хода Ворон. Если она кинет более сильную карту — он отдаст все добро, лежащее перед ним. Если ему подмостит — у них случится ничья. Ничья будет лучше поражения, бесспорно.

Девушка медленно опускала карту на стол. Анн готов был взорваться, пока воровка тянула хомяка за щеки! Это оказался «шут». И вот, в следующую минуту, Ворон уже забирала монеты-путешественники сэра Родвина, набивая свой кошель.

Анндем мысленно стал материться хуже любого пьянчуги. Он проклял все, на чем свет стоит, облил грязью каждого знакомого и послал в глубокую задницу свою «подругу-удачу».

— Я поддавался, — а на лице невозмутимая улыбка, несмотря на бушующий шторм злости и возмущения внутри. — Решил, что хочу порадовать милую девушку.

— Тогда мог бы сразу отдать деньги, без игры, — она собрала весь победный куш, оставив один медяк Анн, чтоб еще больше его унизить. — Я же говорила, спутником твоего имени будет — «Проиграл все деньги». Угости себя выпивкой, утешься.

Анндем в одно время восхищался, а в другое жутко ненавидел то, как ловко эта девица орудует словом, унижая его достоинство. Он должен ответить не менее остроумно, чтоб не упасть в ее и своих глазах! Но ему не позволили это сделать.

— Со, Анн, проиграл девсенке? — Чарли молнией прибежал к карточному столу. Он всегда был жутко гиперактивным: то он в одном конце улицы, то через минуту уже в другом. Худой как глист и страшный. Глаза его всегда смотрят в разные стороны.

— Молодес, Ворона, выигрываес насых постоянно! Всех валис! Не зенсина, а волсебниса!

Анн закатил глаза и поднялся, уходя, пока Чарли продолжал осыпать своими замечательными комплиментами Ворон. Если бы Анндем был девушкой, то унес бы ноги сразу, как только к нему подошел этот жуткий тип. Карманник даже поежился от таких представлений, почему-то его больная фантазия вырисовывала Чарли голым. Болезненная фигура, покрытая пятнами, с маленьким обвисшим члеником. Отвратительно.

***

 

Пока Анн блуждал по мрачным переулкам, размышляя о Чарли, то сам не заметил того, как пришел к тупику. Уже собираясь развернуться, вдруг услышал свист. Оглянулся — его нагоняли чьи-то незнакомые силуэты. Вору стало не по себе. Он хотел бы побежать вперед, да только там непроходимая высокая стена из серого кирпича.

Незнакомцы приближались. Они ускоряли шаг. Анн кинулся в сторону, инстинктивно почувствовав угрозу, но было уже поздно. Трое нагнали и окружили его. Один из них, грозный мужчина под два метра ростом, схватил за руку и больно дернул, так, что что-то хрустнуло, и Анн решил, что ему сломали кость. Затем нечто тяжелое обрушилось на голову, в глазах поплыло, и Анндем упал, последним ощутив только влагу грязи под собой.

08.07.1208 г.

Сандра, столица Луна. Королевство Восточная Дельфа. Правитель: Клаус Олигьери

Катхизис

 

Катхизис стояла, укутываясь в шерсть, смотрела на коренастого черноволосого мужчину, шею которого обвил серый хвост медволка. Это был Тек-Иш Уашга, житель южного племени Хынс. Он примчался на длинных узких нартах с запряженными псами крупной породы.

Ведьма замерла у двери своей избы, воздушные порывы развевали ее волосы, снег покрывал их белесой короной.

— Мой женщина красивый, как звезда на небе.

— Я не твоя, Тек-Иш Уашга, — напомнила ведьма. Она ему доверяла, но ненавидела его желания присваивать все себе.

— Я знать, — сказал он. — Ты свободный женщина, но ты присвоить мой сердце и похитить мой душа.

Его ужасный акцент резал слух Катхизис. У южных племен были свои наречия и, пытаясь общаться на общем языке, они лишь насиловали уши жителей других регионов.

— Я не могу вернуть твои сердце и душу — это не в моей власти. Скажи мне, зачем ты примчался так внезапно? Что-то произошло?

— Ты давно не показывать себя. Я волноваться о твой жизнь.

— Все в порядке. Почти… — Катхизис опустила взгляд. Ветер усиливался, падала температура. Над лесом смеркалось, и она решила, что больше не может держать гостя на пороге. Но должна ли приглашать его в свой дом, где лежит другой мужчина, полумертвый?

— Почти? — Тек-Иш Уашга заострил на ней вопросительный взгляд узких темных глаз, маленьких по сравнению с другими пропорциями лица. — Ты иметь проблема? Я помогать тебе решить проблема.

Катхизис мягко улыбнулась.

— Заходи в избу. Напою тебя горячим сосновым отваром.

Он засиял и кивнул, идя по следам ведьмы.

В действительности, Тек-Иш Уашга не беспричинно стал ее верным другом. Когда Катхизис отоваривалась в южном племени Хынс, он, увидев ведьму, почти сразу зарекся, что возьмет в жены чужеземную красавицу. Она была не похожа на прочих женщин племени — в том году рыжеволосая, ясноглазая, но все еще чертовски бледная, на фоне женщин Хынс казалась высокой и стройной. Тек-Иш Уашга страстно влюбился, как охмелевший юнец, впервые оказавшийся в борделе. Но Катхизис не разделила его чувств и дала отказ, невзирая на то, что Тек-Иш Уашга — уважаемый муж своего племени, сын шамана — проводник душ умерших, связь своего народа с духами. Тогда он стал трепетно ухаживать за ней и оставался вернее любой собаки все эти годы.

Тек-Иш Уашга застыл и оторопел, увидев у камина тушу незнакомого мужчины под плотными шкурами. Он сильно нахмурился, олицетворяя собой пасмурный день. Выгнул бровь в явном неодобрении.

«Наверное, решил, что это мой новый любовник», — подумала Катхизис, сунув раскаленную кочергу в кувшин с сосновым варевом, подогревая его.

— Это та самая «проблема», Тек-Иш Уашга, — сказала Катхизис.

— Проблема? — спросил удивленно дикарь, вытащив копье и несильно ткнув им спящее тело. — Этот мужчина причинять вред мой женщина? Я убить мужчина и устранить проблема!

Катхизис испугалась, обернувшись и затараторив:

— Нет, нет, не делай этого! Он не причиняет мне вред, — она тяжело выдохнула. — Просто я не знаю, что с ним делать.

— Это твой новый любовь?

— Нет, Тек-Иш Уашга. Он раненный. Забрел ко мне и попросил помощи, а потом совсем изнемог и больше не просыпается.

Он кивнул.

Они сели за стол, сначала Катхизис угостила Тек-Иш Уашгу своим отваром, потом он поделился оленьим мясом, которое привез с собой. Желудок Катхизис, умея говорить, кричал бы от восторга после такого аппетитного ужина.

— Я знать один лекарство растение. Он может помочь спасать «проблема» от смерть.

— Правда? Я знаю все лекарственные растения в округе. Большинство из них погибло с приходом зимы, — она скептически взглянула на него.

— Это растение цвести и зима и лето. Я привезти его тебе через… — он подумал. — Через время. Он хорошо помочь твой раненный.

Катхизис пожала плечами. Ей все казалось, что сын шамана преувеличивает и, скорее, выдумывает все это, лишь бы впечатлить ее на словах, но до дела у него не дойдет. Где он найдет сильное чудо-растение, цветущее круглогодично, когда она сама о таком не слышала, живя на Сандре уже много лет?

— Я буду тебе очень признательна. Я наблюдала за его состоянием. Ему то лучше, то хуже, хоть я сделала все, что могла. Как лекарь, конечно, — но она знала, что не как ведьма. Как ведьма она могла бы испытать еще кое-какие приемы на больном, но тот лежал у Катхизис всего второй день и перед тем, как идти к отчаянным шагам, можно было подождать, выполняя стандартные процедуры.

— Дух жизнь с тобой. Он излечить раны больной, — как сын шамана, он был ужасно суеверен и веровал во многие странные легенды, слишком неправдоподобные даже для ведьм. Катхизис вспомнила, как Тек-Иш Уашга пытался внушить ей, что материк Сандра — это спина спящего белого кита. Однажды альбинос-великан нырнет на дно большого океана, и Сандра навсегда скроется под мраком вод.

Она проводила Тек-Иш Уашгу до самых нарт. Вьюга снаружи усилилась и щиплющими хлопьями била в лицо, заставляя кровь прилить к коже. Била, будто суровая хозяйка хлыстом по рабскому телу. Ветер, ее соратник, свистел и выл.

— Тек-Иш Уашга! — крикнула Катхизис, взглянув на него. Он угнездился на переднем сидении саней, взял в руки поводья.

— Катхизис, мой женщина! Ехать со мной! Я забрать тебя в племя Хынс — великий племя, — сделать моя жена!

Катхизис улыбнулась, но вряд ли он разглядел это в полутьме.

— Я не могу стать твоей без любви! — крикнула она в ответ. — Найди себе женщину в племени и подари ей детей, стань, наконец, счастлив!

— Нет, я привезти тебе лекарство-растение и сделать тебя свой жена! — упрямо заявил темноволосый и погнал псов по снегам, не дав ей возразить. Катхизис немного испугалась за него: «А найдет ли он дорогу в такой буран? Почему не попросил остаться на ночь, увидев за окном метель? Почему же он, этот герой-любовник, глупый как дитя и смелый как воин одновременно, живет в постоянном риске?»

08.07.1208 г.

Магнолия, столица Магнолия. Королевство Западная Альфа. Правитель: Эйф Биллеандр

Анндем

 

В воздухе витала нездоровая сырость. От каменного пола тянуло прохладой. На стенах плодились, разбегаясь в разные стороны, грибок и темные поросли мха. Зловоние терроризировало дыхательные пути.

Анндем был плотно прикован к железному стулу. Пробыв несколько часов в помещении с повышенной влажностью, он сам стал мокрым и помятым, словно выжатое после стирки полотно.

Саркес Ян сидел напротив, перед деревянным столом, в широком кресле, обитым синим бархатом. На фоне затхлого подвала это кресло казалось той еще роскошью.

Саркес являлся предводителем Черных вестников — группировки, полностью противоположной королевским Белым вестникам. Здоровый эндоморф с лицом, заросшим густой черной бородой и усами. Пышные кудри волос на голове собраны в низкий хвост.

Он пристально вглядывался в пленника единственным глазом, второй был скрыт за узорчатой угольной повязкой. Саркес беспрерывно стучал пальцами по столу.

— Табун лошадей. Целый табун, — он продолжал отбивать свой загадочный ритм, — И золото. Ты явно не мелочился.

— Я был не один, — попытался возразить вор, но тяжелая рука в железной перчатке ударила по лицу. В глазах заискрилось, а в ушах загудело от удара. Он ощутил, как горячие струйки крови потекли по щекам и губам. Больно. Он сжал зубы, стараясь не застонать от острых ощущений. Глубоко дыша, облизывал разбитую губу и отвлекался от агонии, распростертой по лицу, на солоноватый привкус с нотками металла.

— Твои напарники уже давно мертвы, — сказал Саркес. — Мы искали последнего. Ловким же ты оказался, мальчишка, что так долго от нас бегал.

Анн харкнул кровью.

— Я и не пытался бегать. Это вы плохо искали.

Рядом стоящий мужчина с железной перчаткой, орошенной кровью, вновь замахнулся. Жестом Саркес Ян его остановил.

— Хватит. Проку нам от того, если он снова отключится и не сможет говорить?

К темноволосому главарю подошла женщина. Она была одета, словно забитая старуха, самая настоящая ведьма: серые лохмотья висели на ней, как рваное тряпье. Женщина тоже была слепа на один глаз, только ее глазница не прикрыта тканью, а заделана грубым швом. Волосы сальные, грязные — свисают, как текучие сопли.

Анн поморщился от ее вида. Впрочем, он сам сейчас выглядел не лучше: в грязи и крови, и разорванной местами одежде.

— Итак, — продолжил Саркес, смотря на пленника. — Сначала я думал убить тебя, как и твоих соратников. Но, пока мои люди копали на вашу шайку, успел заинтересоваться твоей воровской натурой. О тебе ходят интересные слухи, Анн Керли.

— О многих из нас ходят слухи, о которых мы не подозреваем. Слухи — сомнительная штука, — встречаешь «героя», а оказывается, что это просто убогий трус, о котором слишком много говорили.

— Сплетни нынче самый ходовой товар, мой гость. Нужно иметь надежные источники, чтоб не путать героев с трусами. У меня, к счастью, такие источники есть, и они многое напели о тебе. О том, что ты острый на язык, я тоже слышал. Но рассчитывал на нечто большее.

— О, как жаль, что я тебя разочаровал, — без сожаления ответил Анндем.

Та жуткая женщина все еще стояла рядом, следя за диалогом. Саркес обернулся к ней, смирил взглядом с примесью презрения.

— Агдера, ей Богу, не стой над душой. Ты мешаешь нашей откровенной беседе. Как тень, нависла здесь надо мной. Убирайся.

Женщина всколыхнулась, будто очнулась от транса, и, повинуясь приказу, пошла наверх по пыльной каменной лестнице, опутанной паутиной.

Анндем сверлил нахальным взглядом Саркеса.

— И что со всех этих слухов? Какую пользу ты в них нашел, раз не спешишь меня убивать?

— Думаю с тобой поиграть. Знаешь, как в детстве, с деревянным солдатиком на поле.

— Только я не деревянный солдатик, а ты уже не ребенок.

— Поэтому и играть мы будем не с игрушками, а с людьми, не на маленьком игральном поле, а на территории столицы, а может и вне ее пределов, — рассказал Саркес, ухмыляясь.

Анндем всегда знал, что это за братство. Они шли против Биллеандра. Замышляли заговоры, плодили тайные секты, прятались, иногда вылезали из своих нор, чтоб сделать пакость, а затем вновь закапывались, словно кроты. Черные вестники — скорее черные слизни, полные подлости и скверны. Анн не видел в их противостояниях смысл и презирал членов тайного общества. Отчасти, из-за этого презрения он с коллегами-разбойниками и решился на грабеж одного из их лагерей. Вычислить Черных было не просто, практически невозможно. Как крысы, они отлично маскировали свои норы. Но Анндем нашел зацепочку — оказался не в том месте не в то время, подслушал проповедь одной женщины, Черной вестницы, а дальше дело было проще — проследить за ней до самого лагеря. Незнакомка несколько раз чуть не терялась из вида: петляла, кружила, пряталась, таилась. Затем доверила подозрительному мужчине — еще одному их члену — кодовые слова: «Да будет эйф Розмонд». Если бы не чудо-ракушка, спутница рыжего, он никогда бы не услышал пароля.

Под покровом одной из самых темных ночей они пришли, обокрали черных крыс, продали их лошадей и разделили золото. Невероятная нажива, стоящая всего пары десятков людских жертв. Невероятное везение.

Теперь же Анндем так не считал. Фортуна сделала подарок и вскоре отобрала, заставив вора платить за удачу. Таков закон жизни: за все приходится платить, даже за успешное стечение обстоятельств.

Саркес надел на Анн странный металлический ошейник — тот обхватил шею, сжав ее. Маленький и невзрачный — напоминал скорее странное колье, — так показалось Анн, когда он, уже, будучи на свободе, впервые разглядел ошейник в зеркале.

— Что это?

— Твоя смерть, — сказал Саркес Ян неопределенно.

Анндем заколебался.

Саркес вытащил из заднего кармана свернутый пергамент, на котором ветвились непонятные глифы неизвестного вору языка. Он оросил лист кровью, кольнув лезвием ладонь. Стражник Саркеса, тот самый, что бил Анндема перчаткой, освободил одну руку вора и порезал ее, заставив приложить ладонь к пергаменту. Мгновение боли сменилось продолжительным пощипыванием покрасневшей ссадины. Анн поморщился.

— Это что? Какой-то контракт на крови? Меня такими глупостями не проймешь. Я не суеверный, — сказал Анн.

Саркес подозрительно ухмыльнулся.

— Вовсе нет. Отныне лишь этот пергамент, связанный с твоим нашейным украшением — твоя жизнь. Стоит мне уничтожить бумагу — за ней последует твоя душа.

— Что за бред? Я не верю. Ты просто пытаешься меня запугать, пока еще не знаю зачем.

— Запугать? — Саркес Ян вскинул кверху лохматую бровь. Осторожно сложил свежий сверток в карман и вытащил другой, весьма похожий, только иного оттенка и с иными глифами внутри. Саркес ухмыльнулся и приставил пергамент к огню настольной свечи. Бумага вспыхнула синим пламенем, страж с окровавленной перчаткой с криком бросился к Саркесу, но было поздно. Мечник вдруг схватился за грудь и своим падением чуть не свалил с ножек хрупкий стол. Металлические доспехи звонко ударились о камень. К счастью для Саркеса, рядом были и другие стражи, защищающие его. Он обвел их взглядом и грозно покачал пальцем.

— Ваш друг тайно воровал крольчатину с кухни. Пришлось его наказать. Не думайте, что я бы стал идти на такой жуткий шаг без причины. Слуга эйф Розмонда не действует безрассудно, — он засмеялся, производя впечатление самодура.

Анндем побледнел, глядя то на мертвое тело стража, то на пепел от бывшего пергамента. Он вгляделся в труп, распростертый на полу, заметил, что у него на шее действительно висит ошейник, похожий на тот, что теперь носит вор.

«Какой ужас. Это магический артефакт? Только его сила способна объяснить произошедшее»

— Да-да, мальчик, это — магический артефакт, — будто прочитав мысли перепуганного пленника, изрек Саркес. — Очень сильный артефакт, сила которого достанет тебя, где бы ты ни был — хоть на другой планете! — он снова засмеялся. Анндем поднял на него недоуменный взгляд, подумав, что покрасневший мужчина похож на одного знакомого пьяницу, завсегдатая таверн и пабов. Только более жуткого.

— И за что меня убьют?

— Если ты нарушишь мои запреты или отклонишься от правил нашей маленькой игры. Если попробуешь сбежать, избавиться от ошейника, сдать меня кому-то…

— Это штука, что, умеет еще и наблюдать за мной?

— Поверь, я смогу за тобой наблюдать и иначе. И не смей мне не верить, грязный воришка, потому что, если я вновь продемонстрирую свои умения — ты будешь гнить в сырой земле, — он прекратил говорить со смешком, его тон резко стал злобным и угрожающим.

— Я тебе верю, — Анндему пришлось поверить. Теперь он ощущал сильное напряжение рядом с этим безумным предводителем «черных крыс». Сердце так и стучало в груди, отдаваясь вибрированием в шее, будто там появилось еще одно маленькое сердце. Анн заметался взглядом по комнате, пытаясь собраться и взять свой страх под контроль. Ему не нравилось, как потели ладони, а от соли сильнее саднило рану, не нравилось, как мокрая челка липла ко лбу, а дыхание, словно дикая лошадь, не поддавалась контролю: мчалась и мчалась так быстро, что казалось, Анн скоро лишит тесное помещение всего кислорода.

— Умное решение, — сказал Саркес. Сделал небольшую паузу, сотканную из напряженного молчания обеих сторон, — А теперь к делу. Я хочу, чтоб ты похитил дитя Бога. Одного из детей эйф Биллеандра, я имею в виду.

 

***

 

— Вы все тут с ума сошли?! Это вам не принц или принцесса Сандры, которых в любом случае похитить — дело далеко нелегкое! Это — ребенок Бога! Бога! Всевластного всесильного существа, который одной мыслью может истребить все человечество!

Возмущение Анндема достигало зенита. Изогнув правую бровь, он смотрел на Саркеса, как здоровый человек смотрит на пациента «дома скорби».

О чем только думал этот здоровяк? Он посягал не на что-то приземленное или солидное — он покушался на БОЖЕСТВЕННОЕ!

Саркес улыбнулся, наблюдая за встревоженным пленником. Анндем в третий раз убедительно доказывал главарю Черных вестников всю нелепость и невозможность выполнения порученной миссии.

«Неужели его это забавит?» — недоумевал Анндем. — «Его забавит посылать меня на эшафот под прикрытием безумного задания? Да он конченый садист!»

— Я понял, — сказал Анндем. — Ты просто захотел выбрать самый мучительный способ казни для меня. Самое неминуемое наказание, потому что им будет руководить Творец. Лучше убей меня здесь и сейчас, я не желаю играть в эти извращенные игры!

Саркес расхохотался и согнулся пополам, чуть не уронив голову на стол. Он свирепо ударил кулаком по деревянной поверхности, от чего дощатая конструкция скрипнула.

— Парень, если бы я хотел действительно изощренно убить тебя, то отправил бы поиграть с одноногим Бо.

Анндем нахмурился. Он понятия не имел, кто такой одноногий Бо и чем так страшны игры с ним.

— Тогда что ты хочешь? — спросил Анн.

— Я уже сказал. Я хочу, чтоб ты похитил дитя Создателя нашего мира.

— А я уже сказал, что это невозможно. Что дальше?

Саркес разочарованно вздохнул, как отец, вынужденный разжевывать элементарные вещи пятилетнему сыну.

— Я тебе помогу. Это дело важно для нас, Черных вестников. Ты не останешься без поддержки, понимаешь? Ты в любом случае умрешь, если откажешься. Я отдам тебя одноногому Бо и тот клещами вытащит все твои зубы, а потом будет отрезать по кусочку от твоего тела, пока ты не испустишь дух. Но, если согласишься, будет маленький шанс спастись.

Анндем рассматривал свои колени, размышляя над словами Саркеса. Груз отчаяния душил его. Разве выдержит Анн такие недетские испытания — расплату за воровство у Черных вестников в виде кражи сокровища Бога? Очень сомнительный вопрос.

Вор поник, опустил плечи и томно вздохнул:

— Мне кажется, шанс выжить в «играх» вашего Бо куда реальнее, чем в руках Демиурга! — крикнул он и замолчал, потупив взгляд. — Впрочем, если расскажешь мне, зачем вам дитя Биллеандра и как мне его похищать, я, может быть, соглашусь.

— Зачем нам дитя Билла — это не твое собачье дело, — грубо ответил Саркес. — И то, как именно ты похитишь его — дело сугубо твое. Я только дам ресурсы и пару инструкций. Я слышал, ты пронырливый вор, да и тихо увести целый табун лошадей смог, так что сам свой план доработаешь.

— Тоже мне сравнил: Табун и ребенок Демиурга, — саркастично подметил Анндем.

Саркес шепотом отдал приказ рядом стоящему стражнику. Тот кивнул и зашагал вверх по лестнице, ведущей прочь из подвального помещения: наружу, на свободу, в безопасное и светлое место, о котором так грезил Анн.

Через пять минут здоровяк вернулся, сжимая в ладони цепочку, на конце которой качался и сверкал амулет с золотистым отливом.

— Что это? — спросил Анндем.

— Магический артефакт, — Саркес провел пальцем по гладкой поверхности металла, вылитого в кристаллической форме, с бирюзовым малахитом внутри. Анндем с детства почему-то накрепко запомнил, что бирюзе и малахиту зеленый цвет придает медь. Урок из прошлого всплыл в уме, как только в поле зрения попал ограненный камень.

— И что он делает? — спросил юноша. — Похож на обычную побрякушку.

— Каждый второй артефакт на артефакт не похож, — подметил главарь, — этот может сделать человека невидимым. На время. На полчаса в суммарном использовании. После этого еще двенадцать часов он будет бесполезен.

— Почему?

— Силы в нем быстро истощаются. Заново набираются они через полсуток. Потом тридцать минут использования — и снова полсуток восполнения.

— И откуда у вас этот артефакт? — Анндем скептически осмотрел Саркеса Яна и его команду невежественных здоровяков. — Эйф Биллеандр лично следит за тем, к кому и какие попадают артефакты. Он бы не допустил, чтоб шайке черных крыс досталось могущественное изобретение.

— Ты говоришь как ребенок, который никогда не слышал о черном рынке артефактов или о подпольных изобретателях, — фыркнул Саркес. — Однако конкретно этот артефакт, ты прав, достался нам более высокой ценой. Когда-то он был в самом сердце дворца наших Богов. Много-много лет назад.

— Значит, дитя будет не первым, что вы похитите из Миража? — вопрос был риторическим. — Как вам удалось выйти сухими из воды после кражи такой ценности из-под носа у Демиурга?

— Очень старая и очень длинная история. У нас нет на нее времени. Возьми артефакт и используй по назначению. Надень на шею и, когда захочешь стать невидимым, просто скажи вслух слово «Невидимость». Соответственно, когда захочешь снова стать видимым, или сними его, или скажи «Видимость». Все гениальное просто, верно?

— Не думаю, что похищение будет простым, насколько гениальным оно бы ни было. Биллеандру не сложно найти даже невидимого вора. Он — Бог!

— Он Бог, который вот-вот впадет в свой божественный сон. Анн, знаешь, что происходит с ним сейчас?

— Конечно нет! Глашатаи не распространяются о таком на площадях! — возмутился вор. Его и раньше не интересовала жизнь Короля Королей и все, что он о нем слышал — это извещения о новых реформах из уст Белых вестников или новости о помилованиях и казнях при дворе. Периодически в народе ходили слухи о новых фаворитках Демиурга, о том, кто, может быть, наконец-то станет его королевой. Не больше. Биллеандр никогда не посвящал подданных в тайны личной жизни.

Саркес усмехнулся:

— Он ослабевает. Насколько мне известно, сейчас в нем осталось мало магической силы. И он ее очень бережет, тратит исключительно на поддержание бодрости. За целую историю не было периода, когда он был бы слаб так, как сейчас.

— Откуда ты знаешь?

Саркес пожал плечами, явно не стремясь рассказывать пленнику обо всех тайных путях добычи информации:

— Птички напели.

— Славные птички… — Анн с полминуты подумал. В это время Саркес ритмично отбивал пальцами по крышке стола, — почему бы не провести миссию с похищением, когда Биллеандр уже уснет?

— Ты дурак? Перед его сном состоится Судный день, после которого и похищать будет нечего. Появится новый Бог с новой силой, и будет править, пока отец в «спячке».

Анндем распознал, что Саркес Ян имел в виду. Судный день — масштабная битва, резня между полубогами. Победитель получит трон, станет признанным наследником эйф Биллеандра. Будет править в отсутствие отца. Когда первый Бог из Богов проснется, триумфатор, скорее всего, получит титул десницы Биллеандра.

— Я все понял. Но нельзя ли провести операцию на пике его слабости? — все пытался оттянуть резину Анндем. Ему хотелось еще немного пожить беззаботной жизнью обыкновенного мошенника.

— Нельзя, — отрезал Саркес. — Мы не можем рассчитать точную дату. Немного не успеем — и будет слишком поздно.

— Но…

Саркес поднял ладонь вверх и перебил Анндема, бросив на него раздраженный взгляд единственного глаза.

— Замолкни. Я дам тебе напарника и золото. Как всем этим распорядиться — все еще твои проблемы. Главное — достань то, что мне нужно. Умри, но достань, или, клянусь, ты умрешь по-другому, в моих руках — в страшных муках!

— Я уже понял. А что за напарник?

Анн ждал ответа и иногда хмурился от покалывающей в теле боли. Руки в оковах затекли и задеревенели, горло терзал удушьем металлический ошейник, а в голове до сих пор били бубны. В таком состоянии не хотелось созерцать весь белый свет, а ему еще навязывают знакомство с непрошенным напарником. Наверняка, верзила лет за сорок, здоровый, грубый и вонючий.

— Позови ее, — снова-таки Саркес обратился к стражу, который недавно выходил за амулетом. Теперь он вышел, но на этот раз не за украшением, а за живым человеком. Анндем, по крайней мере, надеялся на это.

И страж вернулся с девушкой, бросив взгляд на которую, Анндем обомлел. Он смотрел на пришедшую, и язык не мог вымолвить ни слова.

— Не думал я… — когда голос вновь вернулся к нему, промямлил Анн. — Не думал, что мы вновь встретимся при таких обстоятельствах.

Саркес залился в привычном хохоте. Похоже, он все это заранее предусмотрел, подумал Анндем.

Смеясь, одноглазый следил за изумленным лицом пленника и дерзким видом Ворон — его подчиненной.

— А я как раз ожидала именно такой встречи, — усмехнулась Ворон. — Надо лучше выбирать круг общения и быть более внимательным. Ты мог бы избежать пленения.

— Значит, красотка из крысиной дыры оказалась приспешницей Черных вестников… Это многое объясняет, — только и сказал Анндем, еще раз окинув взглядом девушку, которая долгое время влекла его своей привлекательностью.

Он-то думал, ломал голову над тем, как в зловонной грязи Крысиной норы всплыла такая чудесная жемчужина. Оказывается, «всплыла» она не по своей воле, а по указаниям Саркеса, который придумал отличную ловушку для мужского сердца.

Саркес Ян поднялся со своего кресла, прошел мимо Ворон, проведя пальцами по ее взлохмаченным рыжим волосам, подошел впритык к пленнику, победно ухмыляясь. Такая же ухмылка, наверное, будет светить на его лице, когда Анндем приведет ребенка Биллеандра. Если приведет.

— Я рад, что тебе понравилась твоя напарница, друг мой, — так мягко сказал Саркес, что Анн, не зная его, мог бы поверить в дружелюбие темноволосого гада. — Полюбуйся чем-нибудь красивым. Кто знает, может это последняя красота в твоей жизни, — он обнажил гнилые зубы и хищно сверкнул глазами.

 

08.07.1208 г.

Магнолия, столица Магнолия. Королевство Западная Альфа. Правитель: Эйф Биллеандр

Саркес

 

 

— Ты его уже отпустил? — спросила Агдера, повернувшись в сторону входа в комнату.

Саркес стоял у двери и разглядывал женщину, скинувшую с себя лохмотья. Так она стала похожа на гусеницу, которая наконец-то освободилась от ошметков кокона и расправила восхитительные пестрые крылья.

— Да, он упорхнул, — Саркес сказал так, подумав о бабочках, с представительницей которых только что сравнил Агдеру. — Вместе с Ворон.

— Ты в нем уверен? — спросила женщина, присев на прохудившийся матрас. Саркес медленно шагал к ней, рассматривая две складочки жира на животе, поднимаясь взглядом к пышной, но немного обвисшей груди. Она так и манила пощупать себя.

— Я уверен в ошейнике, который висит на его шее, — прошептал Саркес, присев рядом с Агдерой, положив ладонь на бедро, нежно поглаживая взад-вперед. Ее нагота заводила мужчину в плен помешательства.

Агдера зажмурила здоровый глаз и сладко выдохнула. Ее вздох был глубоким и протяжным, как у человека, задержавшего дыхание на полминуты.

— А если его схватят?

— Я сразу же порву пергамент, — Саркес развернул ее к себе за плечо. Осуществляя вспыхнувшее в голове желание, властно сжал рукой обмякшую грудь. Агдера поддалась его ласкам, позволяя сделать с собой все, что придет в голову Саркеса Яна.

— А если ты не успеешь узнать, что его схватили? — она тоже стала говорить шепотом. От этого их разговор делался капельку интимнее. В особенности ее хриплый голос и пониженный тон заводили предводителя Черных вестников. В тесных брюках Саркеса колыхнулось.

— Поверь, я успею, — сказал он, теребя твердую бусину соска. Она так славно поддавалась, что Саркесу моментально захотелось прильнуть к груди ртом и пососать розовенькую плоть.

Агдера рывком перехватила руку Саркеса, словно резко отрезвела после хмельного празднества.

— Постой, — сказала она. — Погоди.

— Что такое? — Саркес хмуро взглянул на Агдеру. Он ненавидел внезапные остановки. Ненавидел, когда срывались планы. Ему все еще хотелось гладить каштановые волосы и зарываться в них носом, хотелось целовать потрескавшиеся губы с вечным солоноватым привкусом, а еще он жаждал погрузиться в сладкое женское море и искупать Агдеру в нежных поцелуях и ласках. Но она только закрывалась от него и упиралась руками.

— Постой же.

— Ну что? — снова раздраженно спросил Саркес. — Что еще?

— Дите Биллеандра…

— Что «дите Биллеандра»? Я говорил тебе. Как только мы схватим полубожка — сразу начнем ритуал. Все подготовки завершены, Агдера, тебе нечего бояться.

— А ты точно вынесешь все это? Вдруг его сила не уживется в тебе? Вдруг ты умрешь? — Агдера вмиг стала выглядеть так, будто уже находится на похоронах любимого. Лицо ее вытянулось и побелело, и так большой глаз раскрылся сильнее.

— Ты моя перепуганная мышь, — с чуткостью произнес Саркес, накручивая на палец локон волос Агдеры. — Я все выдержу. Ко мне снова приходило видение прошлой ночью.

— Розмонд говорил с тобой?

— Да, он говорил. Он сказал, что, когда я обрету магическую мощь, мы поднимем с колен Черных вестников. Шаг за шагом мы будем идти к великой революции. Подумай, сколько мы совершим, только убив ребенка Билла: мы разрушим пророчество, отменим Судный день, мы заполучим силу полубога! Разве тебе не кажется, что это начало легендарной истории?

Агдера кивнула и робко улыбнулась, переплетая свои пальцы с мозолистыми пальцами Саркеса.

Он смотрел ей в лицо и видел, что, помимо нежности, во взгляде Агдеры витало что-то еще. Что-то темное, мрачное, далекое даже от Саркеса, самого большого сокровища ее жизни. В черноте проглядывалась та неясная прогалина души Агдеры, о которой, вероятно, знала лишь она сама, укрыв личных бесов за занавесом тени.

С Саркесом Агдера вела себя, как преданная слуга, заботливая жена и страстная любовница. Он мог говорить ей все, о чем думал, он мог оскорблять ее и измываться над ней, но Агдера всегда стояла и, Саркес уверен, будет стоять на его стороне до последнего.

Она принадлежит ему. Она — его ангел-хранитель. А он…

Внутри он ощущал себя опасным чудищем на фоне этой заботливой мышки. Иногда Саркес ловил себя на воистину жутких мыслях: например, глядя на зашитый глаз Агдеры, он думал о том, каково это — забить в глазницу свой хер, разорвав при этом сшитую кожу. Отверстие, правда, выглядело слишком узким для него, и поэтому Саркес воображал, как расширил бы проход подручными средствами. Господи, да даже сейчас он не переставал думать об этом!

— А мне он так ничего и не сказал… — нахмурилась Агдера. — Розмонд. Я так и не услышала ни слова.

— Ты недостаточно сильно веришь… — строго начал Саркес, говоря словами праведного учителя, но Агдера перебила, не дав ему закончить:

— Верю! Я очень-очень сильно верю в Розмонда, Саркес, и в тебя, и в твой врожденный дар! И я согласилась провести ритуал выкалывания ради того, чтоб Розмонд заговорил со мной!

Саркес снова посмотрел в уничтоженное око Агдеры, вспоминая тот день, когда кривым острием Энель аккуратно извлекал ее глазное яблоко. Восхитительное зрелище.

— Он говорил со мной и до того, как я ослеп. Это просто… Улучшило нашу связь, — сказал Саркес. — А ты изначально не была наделена ею. Связью. Я — его проводник, его избранный. А ты — пока еще нет.

— И что мне сделать? Отдать ему второй глаз? Полностью ослепнуть? Может тогда он милостиво снизойдет ко мне? — Агдера кисло скривилась, брови ее сошлись к переносице, а губы неровно изогнулись.

— Не думай об этом. Главное, что с ним говорю я. А ты просто верь — и милость Розмонда снизойдет к тебе и без божественных видений.

Саркесу надоело утешать падшую духом женщину. Он желал совершенно иного от ее тела, способного удовлетворить все похотливые потребности главы Черных вестников.

Саркес прильнул к ней мокрым чавкающим поцелуем, завалил на матрас и придавил своим весом. У Агдеры изо рта несло чесноком, а губы были слизкие и окровавленные, как будто Саркес приложился устами к рыбе, но процесс жгучего переплетения языков приносил ему блаженное удовольствие.

Мужские руки блуждали по всем укромным местечкам ее тела, гладили изгибы, сжимали складки кожи и легонько проникали в глубины влажной ямки. Лицом он уткнулся в шелковистые волосы подмышки, щекочущие носовые пазухи.

Саркес чувственно погружался в нее пальцами, параллельно насилуя языком рот Агдеры. Утешить ее славно получилось — уже скоро женщина скользила по кровати, извиваясь под его ласками, глухо вздыхала и прерывисто стонала в губы Саркеса.

Саркесу казалось, что кол в штанах способен прорубить собою ткань, лишь бы выбраться на воздух. Тогда тесные брюки полетели на пол, а Агдера взвизгнула как свинка, когда мужчина сурово вонзился в нее членом.

Его окутала приятная мокрота и теплота женского лона, заставив забыться в удовольствии все более и более глубокого погружения под аккомпанемент пошлых криков изящно прогибающегося тела. Саркес сконцентрировался на ощущениях и ритме постоянных толчков, сминая потную кожу Агдеры пальцами как тесто…

 

 

09.07.1208 г.

Сандра, «Каменная долина». Королевство Западная Дельфа. Правитель: Клаус Олигьери

Триша

 

 

«Демиурги рождаются из звёзд и, умирая, обретают свою подлинную форму…»

 

 

Среди горных детей род «голубовласых», как их называли, считался редким и малочисленным. Всего в горном племени было пять таких семей, а в общем числе — пятнадцать человек.

Триша была одной из них, но не благодарила судьбу за подарок рождения среди «особенных».

Она не считала себя победителем во внешности: странные веснушки — сапфировые крошки — рассыпанные по щекам, торчащий горбатый нос, круглые фиалковые глаза и фосфорические губы. В довершение ее волосы, которые оправданно считались предметом гордости расы: светло-голубые с белыми прядями — были ужасно непослушными, взъерошенными и спутанными — настоящая копна васильковой гривы. Сочетание всех этих элементов делало портрет девушки одновременно забавным и нелепым.

«Голубовласые» очень редко рождались в семьях, где один из родителей был другой крови. В таких узах с большей вероятностью появлялись крупные темные дети с грубыми чертами, похожие на сотни других детей горного племени. Из-за этого странная раса потихоньку вымирала. Идя на зов страсти, женщины и мужчины исподволь меняли корни на любовь: изящные носители небесного цвета отдавались крупным мужчинам и женщинам со смуглой кожей и угольными кудрями.

На пике исчезновения, образумившись, чтоб сохранить свою породу, «голубовласые» родственники стали вступать в связь друг с другом. С тех пор пришла и новая проблема: нередко в порочных союзах зачинались полоумные.

Младшая сестра Триши была такой: то, зайдя, чуть не утонула в озере, то беспричинно спрыгнула со скалы. К счастью, во втором случае девочка приземлилась в болото и чудом уцелела. За ней нужен был постоянный жесткий надзор, который стал ношей Триши.

Сестру она тем не менее очень любила. Часто, крепко взяв за руку, она водила Ромашку по серым каменным полям, по роще бирюзовых деревьев, а иногда спускалась с ней к полноводной стремительной реке.

В последнее время ей с Ромашкой пришлось сильно сократить прогулки по родным краям. Дело было не в травле другими детьми, завидующими голубовласым, нет, все обстояло куда серьезнее: исчезли близнецы Арг и Сат — два миловидных мальчика с волосами — ну просто пушком, сплетенным из снега и небес. Им было по семь лет, оба уродились недалекими и шкодливыми. Триша иногда выходила гулять с ними, но близнецы постоянно толкали и дергали ее, щипали или рвали одежду во время бурных игр. За это Триша недолюбливала братьев, но все равно не желала им плохой участи.

Это было лишь полбеды: отец близнецов набрал группу смельчаков и вышел на поиски сыновей. Всю его группу нашли подстреленными и изувеченными, покрытыми ранами от копий и мечей. Гора трупов — исполосованная, заколотая и забитая — лежала посреди пустыря, окрасившегося в багровые оттенки. Причем среди всех жертв кровавой бойни не было лишь одного — отца голубовласого семейства — отца Арга и Сата — Заата.

Тогда в племени пошли слухи о чужеземцах, охотящихся на редкую расу. Люди живо обсуждали эту тему, но никто не хотел верить, что на их земли ступили глупцы, не боящиеся гнева великих горных племен: владык металла, искусных бойцов и безжалостных воинов.

Однако не прошло и недели с момента убийства группы Заата, когда поймали первого пленного — чужака из города на востоке. Его мучили трое суток, прежде чем зарубить. Под гнетом боли бедняга сознался, что работорговцы ворвались на территорию детей гор, дабы похитить самых редких жителей, естественно, чтоб потом перепродать их по выгодным ценам на рынке рабов. В успешности плана никто не усомнился — главное было сделать все тихо и незаметно, не напоровшись на лезвия дикарей.

К сожалению, как раз в тот день, когда пленник только-только признался в планах своих людей, Триша повела Ромашку к реке, несмотря на родительский запрет уходить далеко от шатра. Вскоре она ужасно пожалела об импульсивном и бессмысленном желании, вспыхнувшим в юной голове. Однако в тот день никто не успел предупредить о приближающейся опасности…

***

 

 

— Ловите ее! — закричал грубый мужской голос. — А ну иди сюда, голубенькая шлюшка!

Триша сжимала потную ладошку сестры, пробираясь через неудобные каменные коридоры. У входа эта пещера была с человеческий рост, но периодами невыносимо сужалась настолько, что приходилось ползти на четвереньках. Змеиные гроты то выводили в просторные залы, обитые сталагмитами и сталактитами, то вталкивались в искаженные тупики. Порой они открывали перед Тришей природные колодцы, ведущие на нижний уровень, но Триша обходила их стороной.

Эхом девочек нагоняли жуткие голоса охотников. Для жестоких громил не существовало никаких законодательных и моральных препятствий, Триша это прекрасно осознавала и искренне волновалась за Ромашку. Если бы не глупенькая беззащитная сестренка, Триша бы накинулась на преследователей и с яростью дикой пантеры исполосовала им лица ногтями. Она вгрызлась бы им в глотки зубами и забила кулаками с такой силой, на которую только была способна шестнадцатилетняя девочка, не участвовавшая ни в чем крупнее уличной драки.

Нужно было свернуть, спрятаться куда-нибудь и дезориентировать преследователей, поэтому вовремя подвернувшийся колодец стал благословенным чудом. Триша спустила первой Ромашку, придерживая плечи младшей сестры до тех пор, пока девочка не ступила на отчасти устойчивую поверхность. Малышка была такой хрупкой, что казалось — уронишь — и разобьется на сотню стеклянных осколков. После сестры наступила очередь лезть Трише, и к их общей радости, этот спуск был безопаснее многих других.

Внизу девочкам в глаза бросилось то, что неровные стены были украшены кальцитовыми кристаллами, служившими напоминанием о прежнем уровне воды здесь, а слева от колодца они заметили одно из выходных отверстий, которыми Питоновые пещеры нередко сообщались.

Триша с сестрой побежали к нему, поскольку в коридоре справа земля выглядела слишком ломкой. Пока над ними раздавались крики и шаги работорговцев, Триша, трясясь и пыхтя от напряжения, помогала Ромашке пролезть через очень узкий проход наружу. К счастью, сестренка была мелкой, и это не стало проблемой. Незадача появилась в другом — сама Триша пролезть через проход не могла.

— Беги, Ромашка! — крикнула она сестренке, понимая, что иного выхода нет. — Убегай прочь! Быстрее! Я тебя догоню! Беги домой, скажи родителям, что случилось! Ну же, беги!

В ответ Триша услышала детское хныканье, Ромашка оставалась на другой стороне, но не спешила уходить, несмотря на уговоры.

— Уходи! Прочь! — грубо крикнула Триша. Через минуту она услышала звук удаляющихся шажков и всхлипов.

Триша вздохнула со спокойствием и расслабилась, но вдруг с тревогой вспорхнула от звуков, оповещающих о приближении охотников. Тогда она помчалась в другую сторону — туда, где земля была совсем неустойчивой, где было много рвов и ям — бывших подземных озер и рек. Триша знала, что ее недавние крики были слишком громкими, поэтому преследователи тут как тут, почти дышат в затылок.

Впереди возвышалась стена. На сводах пещеры вниз головами свисали небольшие черные пятна — летучие мыши — самые распространенные обитатели Змеиного грота.

Триша не заметила углубление в земле, споткнулась и упала прямо под звериной опочивальней. Испугавшись громкого звука, мыши ухнулись врассыпную с писком и громкими хлопками крыльев по каменным барьерам.

Мужчина, который был ближе всего к жертве, закричал и согнулся, закрывшись руками от летящих в его сторону маленьких монстров. В отличие от него, Триша с совершенным спокойствием проводила взглядом исчезнувших в лабиринте летучих мышей. Затем приподнялась с места падения. На ее ноге проступили линии неглубоких рваных ран.

— Эй, голубой лобок! А ну иди сюда! — крикнул другой мужчина, который оказался смелее товарища, сложившегося на полу от страха.

Бежать было некуда, Триша поднялась, гордо стоя напротив них. Всего пятеро, но другие могли ждать и вне пещеры. Однако Триша готова была дать им всем достойный отпор.

Алость приливала к впалым щекам, суровое лицо загорелось жаждой мщения, а взор полыхнул гневом. Она враз стала воплощением всех элементов бури: грозой и вихрем, молнией и ветром.

Триша смотрела в глаза того, кто был ближе всех — чернобородый, высокий и широкоплечий мужчина. Он тоже внимательно изучал Тришу, но для него маленькая самонадеянная девочка не казалась угрозой. Он ухмылялся — был уверен в себе и своих силах. Предвкушал добычу, веселился, пока мог играть с ней.

Триша считала, что ее нельзя недооценивать — она всегда была проворной, всегда выигрывала в соревнованиях наперегонки и догонялках.

Она схватила рядом лежащий булыжник и с дикарским криком кинула камень, целясь в тяжелую голову чернобородого мужа.

«Проломить его череп, раскромсать головы им всем, оставить только кровь и размазанные по стенке мозги!» — единственное желание, преследующее ее, когда лидер с окровавленным лицом бросился душить Тришу. В сопротивлении она кричала, хватала ткань его одежды и яростно тянула, звонко била ладонями везде, куда могла достать, а еще шипела подобно змее, по легенде жившей в пещере.

Усмиряя строптивую девчонку, работорговцы обняли Тришу живым кольцом.

Чернобородый ударил ее лбом о лоб, двое других подхватили и поволокли обмякшее тело по твердой тропе. Острые каменные образования, вырвавшиеся из пола, царапали и обдирали кожу, цепляли куски одежды и рвали ткань.

***

 

 

Когда Трише было шесть, отец впервые поведал ей былины Питонового Грота. Это была любимая тема старика: он восхищенно уверял, что система пещер, соединенных между собой, протягивается на целые десятки километров под землей, а все проходы имеют ярко выраженный змеиный изгиб с резкими поворотами и крутыми спусками. Судя по россказням, он неоднократно побывал и чуть ли не заблудился в жутком подземелье — какие только приключения раз за разом не случались с ним в мрачном месте!

Но больше всего отец любил и по сто раз пересказывал дочери знаменитую легенду. Она начиналась с того, как с пальца древнейшего великана, жившего на облаке, слетело кольцо. Это кольцо оказалось гигантским живым питоном, вгрызшимся зубами в свой собственный хвост. Увидев чудовище, древние жители горных племен погнали его вилами и факелами, а змей, до трепета трусливый, уполз и проник головой в скальную расщелину. На длительное время поселился он внутри гор, ежедневно прокладывая извилистые коридоры в своем логове.

Однажды мирная жизнь питона-людоеда, как его беспричинно нарекли в народе, окончилась — храбрецы горных племен вошли в лабиринт, налетели на позвоночного и проткнули его своим оружием. Змей пал, труп сгнил, а пещеры, пропитанные его обиженным духом, и ныне существовали и ждали любопытных путников.

Как иронично…

Любимые пещеры — символ всех светлых детских воспоминаний — враз омрачились безмилостной действительностью.

Триша лежала на острых камнях Змеинового грота и не могла пошевелиться — так сильно ныла каждая частичка и каждая клеточка тела. Тягучая и липкая как мед боль растекалась по всем четырем конечностям, ломая суставы.

Триша лежала на холодном, но кожа горела. Триша дрожала как в лихорадке, но вместо мороза чувствовала жар.

Она захотела перевернуться и впервые осознала, что это может стоить таких больших усилий. Трише показалось, что косточки в теле методично прохрустели, когда она со стоном опустилась на другой бок.

Ее руки были все красные: исцарапанные и кровоточащие. В ногах яро накатывала знакомая боль — она всегда появлялась, чтоб предупредить: на месте покраснения скоро родится новый здоровый синяк. Сейчас бедра были буквально усеяны этими пятнами месторождений.

Плечо пульсировало от терзаний — недавнее лезвие описало там искаженный рисунок змеи, похожий на багряный иероглиф.

В грудной клетке Триши пылало. Она подумала, а не сломали ли ей пару ребер? Один из мужчин сильно ударил её ногой в грудь, когда она, извиваясь, вонзила зубы в его руку. Теперь каждый вдох для Триши — маленькое поглощение огня, выжигающего дыхательные пути.

Но ужаснее всего оказалась влага. Мокрота. Между ног и под ними расплылась лужа крови и спермы. Казалось, что там, внизу, она погрязла в мерзком зловонном болоте, утаскивающим ее прочь из белого мира.

Триша уткнулась взглядом в неровную поверхность стены. Созерцая извилистые выступы, она почти не ощущала слез, катящихся по щекам.

 

Это неполная версия. Для продолжения чтения перейдите по ссылке: https://vk.com/moon_and_fox