Я сижу в комнате, готовой заполнится сумерками. Вовнутрь комнаты льется последний солнечный свет, разрезая воздух золотистыми лучами. В комнате летает мелкая пыль, то оседая на пол, то поднимаясь вверх. Она кружится в воздухе, словно в медленном танце. Я делаю взмах рукой и пыль начинает плясать, крутиться в беспорядочном танце. Пылинки залетают внутрь этого мелкого вихря, будто актеры первого плана, поднимаясь все вверх. Вот они поднимаются высоко-высоко, застывают без движения, и блестят в золотых лучах закатного солнца. Однако воздух постепенно успокаивается, и пыль замедляет свой шаг, опадая вниз, словно брошенные люди. Медленно пыль оседает, плывет вниз в своем тихом вальсе, будто в трансе. Как замедленное кино, я смотрела на танец ожившего воздуха. Так, я раздумывала, делать ли еще одно движение рукой, чтобы дать пылинкам снова вознестись, а фильму не останавливаться.

Вся наша жизнь – это взмах руки. Иногда – нашей собственной руки, но чаще по велению других людей. Все мы словно пыль кружим в танце – у кого-то румба, у кого-то вальс. Кто-то всегда в центре, всегда тянется вперед, чтобы танцевать соло. А кому-то хорошо быть сбоку, с краю, где его почти не видно. Мы танцуем, встречаемся, где-то цепляемся друг за друга, где-то теряем друг друга. У кого-то румба, у кого-то вальс…

Я люблю танцевать; танцую одна, танцую со всеми. Как мелкая пыль, я кружу в вихре, появившемся по взмаху чьей-то руки. Чаще танцую в тени, покружу и улетаю, чтобы никто не заметил. Момент, когда ты становишься главным героем, наступает неожиданно, нежданно. Сперва страшно, но как приятно быть в центре, когда все смотрят и восхищаются! В следующий раз солистами станут другие, а меня не вспомнят, забудут, не заметят более. И я, как многие другие, полетаю и осяду, так и оставшись в тени.