Содержание:
О колбасе
Ты помнишь, Босякин..?
Моя любовь скромна, не искромётна…
Про девушку красивую, и так, вообще…
Грёзы об учёбе в институте
О колбасе
Посвящаю соседу ( но он об этом не знает…)
Епифан Мокеич Ухов
Изгонять умеет духов
И метлою, и котлетой,
Сковородкою согретой,
И поленом, и свистком
И чернильным пузырьком.
Экстрасенс и самородок,
Лоботряс и балагур.
Он живём в соседнем доме
И в сарае держит кур.
Те несут в сарае яйца,
Ухов их исправно пьёт,
А потом, натешив брюхо,
Околесицу несёт.
Про галактиков просторы,
Про магизмы и миры,
Очевидности и споры,
Кои таинством полны.
Про летающих тарелок
И другие чудеса.
Епифан Мокеич Ухов –
Презабавный колбаса!
Ты помнишь, Босякин..?
Посвящаю моему коллеге по работе на насосно-канализационной станции номер восемь, слесарю-наладчику четвёртого разряда Христофору Евлампиевичу Босякину. Подлинному герою труда, быта, горячительных напитков повышенной градусности (особенно уважает зубровку. Губа не дура! Кто ж её не уважает!) и неприхотливых закусок в виде ливерной колбасы и плавленых сырков марки «Дружба», «Волна», «Янтарь», а также «Колбасный». Этих великолепных питательно-закусошных продуктов, получаемых в результате переработки обычного сыра или творога[1].
Ты помнишь тот день превосходный, Босякин,
Когда мы на станции номер восьмой
Чинили с тобою насос марки «Юность»,
Который гавно перестамши качать?
А чё перестал-то? А срок подошедши.
Ему ж уж тогда уж исполнилось лет,
Наверно, пятнадцать. А может быть, сорок.
Кто ж эти гавённые годы считал?
Его же в утиль бы давно надлежало,
Но не было чем-то его заменить.
Вот он и пыхтемши на сей гавнососке,
Пока совершенно не выбился с сил.
И мастер Михеев, козёл безобразный,
Заданье нам дал, чтобы завтра к утру
Насос был починен. А то катастрофа.
Утонем в гавнище как швед под Полтав.
И ( помнишь, Босякин?) полдня мы пыхтели,
Но мёртвого нам удалось воскресить!
Михеев наш труд оценил очень скупо.
И даже «спасиба», козёл, не сказал.
А мы с тобой вышли с родимой насосной,
И бодро обнявшись, пошли в магазин.
И шли мы по полю. И шли мы по лесу.
Вокруг разнося специфичн. аромат,
Поскольку на этой восьмой гавнососке
Начальство нам душ обещало лет пять.
Иль даже пятнадцать. А может быть, сорок.
Но всё не хватало для этого средств.
Поэтому мылись из бочки железной.
Но разве тот запах она отшибёт?
Хоть мы не в претензии были. Конечно!
Нам главное чтоб расцветала страна!
Цвела чтоб и пахла цветов ароматом!
Целинновых трав и ковЫлем степным.
И вишенным духом и яблонь духмяных,
С которых печаль облетает как дым…
А больше с Босякиным нам и не надо!
Такие скромняги, герои труда!
И светит нам ласково с тёмного неба
Насосного, может, созвездья звезда…
Моя любовь скромна, не искромётна…
Посвящаю моим старинным друзьям замечательно-неповторимым коломенским поэтам земли русской – Боцману Сергееву и автору поэмы «Кандалы Кюхельбеккера» Гаррию Бонифатьевичу Ложкину-Забисдулину. Вот это ребята! Настоящие люди будущего! Настоящие забисдулии! Истинные кюхели и беккеры (почти что студебеккеры)!
Я люблю, когда мальчики где-то…
Я люблю, когда девочки щас…
Сам опять прохожу по бульвару,
Пожираю в ходу ананас.
А конфеты уже я покушал.
Лишь изжога от этих конфет!
И пришлось потому спозаранку
Посетить привокзальный буфет.
Выпить там от изжоги портвейна.
А потом кружку пива испить.
Ах, изжога, изжога собачья!
Без тебя бы спокойно пожить!
Чтоб без этих липучих конфетов,
что горчат своей сладостью рот.
И без этих вокзальных буфетов,
Где в витрине засох бутерброд…
И опять когда мальчики как-то…
И когда все девицы накой…
Я опять прохожу по бульвару…
Есть такая болезнь – геморрой…
Про девушку красивую, и так, вообще…
Эпиграфы:
– Перемен! Мы ждём перемен!-
( из песни некоей. Кажется, про любовь. А может, не про любовь. Может, ещё про чего. Может, про более выдающееся… А то всё про любовь да про любовь… Сколько ж можно про любовь-то! Она ж всё равно нечаянно нагрянет! Когда её совсем не ждёшь!)
– Девушку из маленькой таверны
Полюбил суровый капитан
За глаза пугливой дикой серны,
За улыбку, как морской туман. –
( кто сочинил – не знаю. Может, Шекспир. Может, Пушкин. Может, Адриано. Который Челентано. Знаю одно и наверняка: это любимое стихотворение Гены Ляпишева из фильма «Большая перемена»)
Девушка красивая на забор залезла,
Взглядом закручинилась и с забора слезла.
А накой залазила? За каким за хреном?
Иль в неё повеяло ветра переменом?
Или не повеяло?
Или в неё подуло?
Уж давно сломалася
Ножика у стула.
Холодильник тоже вот
Мясу не морозит,
А по телевизору
Кто-т по ком-т елозит…
Иль уж отъелозился?
Ишь, как улыбается!
Девушка заборная
Без любови мается.
Иль уже отмаялась?
Иль рукой махнула?
Как же сремонтировать
Ножику у стула?
Как же холодильник мне…?
Телевизор гадский…
НЕ столЯр, не плотник я!
И не чёлн рыбацкий,
Чтоб елозить досыта,
Нюхать табуретки…
Воробей качается
На осинной ветке…
Иль берёза-дерево?
Или не осина?
Или подарила ты
Мне на Пасху сына?
Или, может, дочерью
Разрешилась милою
Поутру по самому,
Во пору унылую?
А девица дерзкая снова лезет с силою…
До чего же противная! До чего ж постылая…
До чего тоскливая… Этой табуреткой
Засветить бы девушке под еловой веткой…
Под сосной могучею… Под осиной старою…
Что ль, сходить в хозяйственный
Мне за скипидарою?
А ещё шурупами. Надо ж табуреткою
Мне заняться поутру с девою-соседкою…
Грёзы об учёбе в институте
Посвящаю соседу моему, Зуеву. Этому поганому псу (даже псине), затерроризировавшему своими безобразными пьяными выходками весь наш славный орденоносный подъезд номер восемь дома два дробь тридцать пять по Кошачьему переулку
Я поступлю, наверно, скоро
В мануфактурный институт.
Я буду петь, играть, смеяться
И там, и тут! И там, и тут!
Ходить на лекции небрежно.
Щипать студенток за бока
( А те бока у них мясисты!
От них становится легка
И жизнь, и сладость мирозданья!
Эх, красота! Приснися мне.
Как будто летней гулкой ранью
Скакаю резво на коне.
Иль на игривистой кобыле.
Иль на студентке на какой.
Она смеётся, хохотушка,
И неспокоен мой покой…).