Рассказ удостоен высшей литературной премии профкома 21-го Автобусного парка и опубликован в мартовском N48 стенгазеты «Красный светофор» за 1985 год.
________________________________
Ударник коммунистического труда Петрухин был с раннего утра в необычайном волнении: за высокие показатели в работе и в связи с приближающимися Октябрьскими праздниками водитель 21 автобусного парка комсомолец Игорь Петрухин был премирован новеньким автобусом и теперь ему предстояли самые что ни на есть приятные хлопоты: автобус ведь надо как положено принять и проверить тормоза и зажигание, расписаться где следует в журнале у главного механика Гаврилыча, прикрутить номера, побегать туда-сюда по этажам и еще получить и проверить всякие там инструменты и домкрат, — процедура! Но самое главное будет поближе к вечеру, когда это дело предстоит как положено «обмыть», — шутка ли: новый автобус! Это ж понимать надо…
***
Три бутылки чистого спирта дала братова сожительница-медичка Райка Аляутдинова, а жена Валентина отварила молодой картошечки и яиц. Сам же Игорь с утра еще сбегал на рынок и взял не торгуясь редиски, черемши и огурцов, так что закуски получилось рублей на семь. А чего, солидно…
Экое счастье, — новый автобус! В гараже событие первостатейное и крайне редкое. Игорь чувствовал момент, да все поджидал возвращения из рейса своих приятелей, которых намеревался теперь по незыблимой шоферской традиции хорошенько угостить, потому что уж так заведено: и Пименов обмывал год назад, и Заболотный обмывал, – Шапиро, правда, не обмывал, ну тут уж, как говорится, ничего не поделаешь, так что теперь он все время поглядывал на ворота предприятия да все что-то такое подправлял и подтягивал гаечным ключом и протирал зачем-то чистой тряпочкой, одним словом, — эх, твою мать!.. Волновался. Ведь все такое новенькое, добротное, даже не верится.
***
Вообще-то сперва на производственном совещании у начальника гаража автобус этот хотели выделить совсем даже не ему, а Кольке Рыбину, но тут встал председатель месткома Жухов, — это уж как потом за шоколадку рассказывала Игорю толстая Верка из планового, — взял он, значит, слово и говорит, — я говорит, товарищи, хотя и очень уважаю беспартийного Рыбина Николая Тимофеича и как человека, и по итогам социалистического соревнования, но, говорит, как всем хорошо известно, у Рыбина-де на запястье имеется татуировка «смерть легавому», в то время как, например, комсомолец Игорь Петрухин активно участвует и ведет стенгазету «Красный светофор».
Спорить с председателем месткома дураков не нашлось, и таким, значит, образом все это и получилось, и вот он теперь стоит особняком на самом видном месте в гараже, — его, Игорька, новенький ярко-желтый «Икарус», а между тем наконец уже и возвращаются с рейса шофера: отирая черные руки ветошью подходили Садыков, Убийбатько, Ааронян и Витька Луков, а там за ними и другие, — Пименов, Рыбин, Горохов, Выгодин, Замышляев и еще ребята — все поздравляли и жали Игорю руку, восхищенно и со знанием дела осматривали двигатель и нежно трогали руль, стучали все по очереди зачем-то сапогом по резиновой покрышке и, наконец, довольные заходили в салон автобуса, а там уже, шумно выдохнув, выпивали спирту: кто разбавлял из трехлитровой банки заготовленным под это дело сладким морсом, а кто и вовсе не имел такой привычки.
***
Подошел и ночной механик Гаврилыч, — выпил самую малость и не закусил, а только понюхал свежей рыночной черемши, еще раз поздравил и по отечески приобнял Игоря, после чего вышел из автобуса и степенно направился «отлить» на колесо.
-Э, Гаврилыч, зачем же на колесо-то? Постесняйся! — Игорю было очень жаль колесо, такую новую красивую вещь, которую дед намеревался теперь хладнокровно изгадить.
— То есть как это зачем? — удивился старый механик. -Традиция. Эх, ребяты, ити вашу мать… Молодо-зелено, а шоферского закона-то и не знаете. Да новому автобусу перво-наперво надо обоссать правое переднее! Да… А иначе плохо бегать будет машина, поломки всякие… да вон хоть у Харина спросите. Эй, Харя, иди-ка сюды!..
Но второй механик Петр Никитич Харин уже и сам шел прямиком к автобусу поздравлять.
-Рад, рад за тебя, Игорек, заслужил… Это что, полстаканчика? Выпью, выпью за такое дело… — и Харин деликатно с оттопыренным мизинчиком принял из рук Игоря угощение.
-Нет, ты погоди, Харя,- остановил Гаврилыч, -Ты вот что сперва: тут ребята-то все молодые, так ты прежде для воспитания-то ну-ка им расскажи, как полагается новую машину-то обмывать, как, мол, в наше-то время было!
-Кхм… Ну, ежели по закону, мужики, то первым делом это конечно надо уважение отдать правому переднему колесу, так в старину делывали, таков обычай, да… — авторитетно и почти слово в слово подтвердил он утверждение Гаврилыча и, чтобы не быть голословным, тут же подошел к колесу, вынул из штанов нечеловеческих размеров баклажан и торжественно исполнил обряд, а в конце мочеиспускания немного потряс тазом и издал при этом короткий неприличный звук.
— А что, красивая русская традиция! — при общем молчании произнес Саламатин.
-Именно что русская! — воодушевленно подхватил уже несколько захмелевший Убийбатько. -Евреи так не могут: им лишь бы в Израиль…
***
Убедившись, что это не выдумка Гаврилыча и такой обычай действительно имеет место, ребята из уважения к профессии стали почтительно подходить по одному к правому переднему и наконец основательно его увлажнили, образовав благодаря неровности почвы немалую лужу по щиколотку, и тогда уже подошел замначальника отдела кадров Исаак Мойсеевич Кацев, которого за окончание фамилии на «ев» и за инициалы «И.М.» на табличке его кабинета шоферня двусмысленно называла Иван Михалычем. Он осторожно остановился перед лужей и поманил пальцем механика.
-А что тут у вас, Гаврилович? Уже петрухинский новый автобус обмывают?
Гаврилыч в коротких словах объяснил ситуацию. Кацев понимающее кивнул, сделал бровями еврейское выражение лица и только попросил проследить, чтобы мужики не перепились, потому что завтра в рейс, но в обряде участвовать отказался.
«А поссать не снизошел… -обиделся про себя начинавший уже хмелеть Игорек Петрухин. — Гордый, биомать-то… Эх ты сука носастая, ведь в одной советской стране живем, одно дело делаем…»
Подошли сторож Матвеев и с ним председатель месткома тот самый Жухов, который устроил Игорю новый автобус, — оба и без того уже поддатые, и Жухов по-родственному обнял и поздравил Игоря, потому что они были дальними родственниками, потребовав себе штрафную за опоздание, а получив полный стакан неразбавленного, пристроился к колесу и стал пить и одновременно мочиться, что вышло прикольно и все смеялись, кроме Рыбина, который знал о его, Жухова, неблаговидной роли в распределении автобуса и теперь нехорошо сузил глаза, замышляя ссору. Но тут подбежал гаражный пес и всеобщий любимец по кличке Доллар,которого все дружно стали тоже сапогами подталкивать к колесу, а Доллар не понимал и упирался, потому что там было мокро, и тогда невменяемый уже к тому времени Садыков попытался наглядно ему объяснить, что надо делать: встал сам в лужу на четвереньки, неловко упал набок но снова стал на четвереньки, энергично покрутил носом, как-бы обнюхивая колесо, а затем уже натурально по-собачьи поднял ногу.
Это, впрочем, нисколько не прибавило ясности бедному псу и он все растерянно наклонял голову то на одну, то на другую сторону, заглядывая в глаза шоферам, которых он всех так любил, и морда его выражала ужасную растерянность от того, что он такой бестолковый и что, при всем своем желании услужить, никак не понимает, что именно от него требуется.
А дело-то было уже к вечеру и перепились все, надо сказать, изрядно, но еще не расходились и всё рассказывали разные случившиеся с каждым бесчисленные шоферские истории, а Убийбатько вдруг без всякой видимой причины заехал Горохову в челюсть кулаком и выбил зуб, но их быстро разнял дюжий и авторитетный Замышляев: — «Мужики, ибаца-сраца, хорош базарить!» Оба тут же охотно помирились и запели «Катюшу».
На дворе тем временем сильно похолодало, и выходить из автобуса по нужде уже никому не хотелось, несчастное переднее правое колесо наконец оставили в покое и стали ссать прямо в автобусе на пол между сидений и на ступеньки. Игорек Петрухин сперва возмущался и лез даже драться, но когда наконец увидел, что пьяны были все поголовно и он больше других, то вдруг понял, что протестовать бесполезно. Ему сделалось как-то необычайно хорошо и беззаботно на душе и его от этого даже два раза густо вырвало на сиденье, после чего он и вовсе махнул на все рукой.
— А я блевать не могу морально, — с вызовом глядя на Игоря, заявил Рыбин. Он нашел пол-огурца, вяло пожевал и сразу же вслед за тем, чуть приподнявшись на сиденье, громко испортил воздух, разбудив Лукова. Вздрогнув и проснувшись, Витек Луков отошел в дальний угол автобуса, а вернувшись и на ходу застегивая ширинку, встал неожиданно на защиту Иван Михалыча, то есть Кацева, про которого теперь говорили, причем откровенно антиеврейские речи.
— Не, ребят, это вы зря… есть еврей, а есть жид… ну это ж надо понимать…
Но Петрухин не соглашался и икал, а потом тоже стал невпопад рассказывать Замышляеву, как он по молодости учил жену Валентину уму-разуму.
— А я значит ей и грю, я грю Валька бля сука бля, убью нахер!.. Ну теперь-то уж она у меня золото, Валюха…
— Эх, а у меня, ребяты, баба говно, ничего делать не хочет…
— А физдюлей? Перво-наперво!..
— Ну ты, Рыба, ты в натуре кончай тут бздеть, понял? Люди кушают…
-А ты Ленина не трожь, падла! Ильич ежли б сейчас жил…
-Что-то чешется муде, не иначе быть беде!
— И што, прямо в рот?! Врешь… Е-моё… Да как же она… Ни в жисть не поверю… Я те, Никитич, как коммунист коммунисту скажу: ежели б я такое своими глазами увидел, — тотчас с ума бы сошел…
Игорь слышал сквозь сон, как начали расходиться и потащили его домой, взяв за руки и за ноги, причем тащили неловко: хотели перевернуть и Аароньян взялся крутить ему левую ступню по часовой стрелке, а потом Выгодин — против, и таким образом чуть не выломали ногу, но Игорь наконец вырвался и заплетающимся языком пробормотал что останется спать здесь в автобусе на полу потому что завтра рано в рейс и что надо еще подтянуть там одну трубку в карбюраторе и что мол Валька сука бля…
***
Проснулся он без десяти минут пять, с трудом оторвал от пола тяжелейшую голову и огляделся. Предприняв невероятное усилие, встал. Сильно растер руками виски и снова огляделся:-«Кошмар… кошмар… Э!.. Что такое, откуда говном воняет? Елки, не может быть… Вот здесь… вот здесь вот говном воняет… вот суки…»
Игорь, осторожно ступая по скользкому полу и держась за поручни автобуса, стал искать в проходах и между сиденьями и вскоре действительно обнаружил между четвертым и пятым сиденьем большую кучу, а возле задней двери еще две, — поменьше. Та, большая, почему-то ассоциировалась у него с Рыбиным: он был крупного телосложения и способен на поступок. К тому же Игорь припомнил, что подонок Рыбин вчера весь день портил воздух.
— Ммммм, скоты блять… Что ж теперь делать-то?..
У Игоря помутилось в глазах, он почувствовал предательскую слабость и обильно блеванул на ступеньки. Стало легче. Нет, но что же теперь делать?!
А делать было нечего, потому что было уже без пяти минут пять и надо было ехать. Опоздать с выездом он не мог. Ударник комтруда комсомолец Петрухин еще ни разу не выехал с опозданием.
***
— Ой, мамочка, новый автобус, совсем новый автобус! — Так кричал малыш на автобусной остановке, дергая мамашу за рукав и подпрыгивая от радости.
К остановке автобуса, к великой радости десяти или пятнадцати ранних в это час первых пассажиров, действительно подъезжал новехонький «Икарус» 157-го маршрута. Игорь отрешенно наблюдал в зеркало за тем, как они входят в автобус и как радость на их лицах постепенно сменяется растерянностью и ужасом, и говорил себе что больше никогда, никогда, честное комсомольское никогда…
_______
Так окончилась эта простая, вобщем-то, история, — простая и настолько обыденная, что автор вряд ли рискнул бы представлять ее вниманию просвещенного читателя, если бы не одно действительно примечательное обстоятельство, а именно: с того самого дня петрухинский автобус и в самом деле бегал на удивление очень хорошо и практически без поломок, так что, как ни крути, а в этих мудрых дедовских обычаях все же что-нибудь да есть.
Непременно что-то должно быть…