Рио-Рита

Дождливым утром после пробуждения только и бываешь по-настоящему счастлив всего несколько мгновений перед тем, как запоет свою песню будильник: старая любимая мелодия-ретро, кажется фокстрот, хотя сейчас ожидаешь ее как удара, свернувшись в клубок под одеялом. Вот-вот грянет. Этот фокстрот любил играть отец, когда еще был в силах держать в руках аккордеон. Утром дождливого дня хорошо под одеялом…

Ах, чертов будильник! Я не хочу. Вот если зарыться с головой под одеяло, то ощущаешь себя тогда надежно укрытым в маленькой уютной пещерке, и может быть мимо пронесутся все эти страшные напасти… Навалились как снег на голову, чуть только тебе перевалило за пятьдесят: вдруг то одно, то другое, пятое-десятое, и страшно, когда звонит телефон. Боже, как я измотан… Лежать бы и лежать вот так, никого не видеть и знать не знать… Ну и буду лежать, и только изредка высовывать из-под одеяла нос и один глаз, чтобы посмотреть, что делается в комнате, хотя само собой ничего не сделается.
У меня одна большая комната, очень хорошая, светлая и не дорого, хоть и стало последнее время шумновато за окном. И еще этот неисправный кондиционер: дребезжащий железный ящик, который уже совершенно никуда не годится, а звонить хозяину и требовать, чтобы он его починил… Не знаю, я вообще не люблю напоминать кому бы то ни было о собственном существовании. Черт с ним… Все раздражает, вот что плохо, и я ужасно измотан.

Эта маленькая, душная и потная страна. И тесная… Вот позавчера, например. Вечером, вижу, поселился в нашем блоке один как будто знакомый мужчина, и я целых два часа мучительно соображал, где я его видел, пока не осенило: господи, да это же водитель автобуса, на котором я каждый день езжу на работу. Обстоятельный такой дядечка в зеленых очках, ездит медленно, и если у него что-нибудь спросить, то изо рта всегда приятно пахнет шоколадной конфеткой. Может быть, развелся с женой и теперь переехал в маленькую недорогую квартиру. А что, бывает… Но самое интересное, что на следующее утро вижу он в коридоре уже обнимается с соседом из четвертой квартиры и хлопают друг друга по плечу, – ну да, конечно: встретились старые армейские друзья. Я поражаюсь, как это может быть так тесен мир? Просто невероятно.

Боже как я измотан, а до отпуска еще целых полгода. Отпуск… Смешное слово. “Меня отпустят”. В Париж? Да, пожалуй… Я люблю Париж и хорошо его знаю, поэтому зарываюсь еще глубже в подушки и буду теперь не спеша обдумывать себе предстоящий отпуск. Так. Прежде всего позвонить заблаговременно и заказать по хорошей цене билеты на удобный рейс, а остановлюсь я в маленьком трехзвездочном отеле в центре города, где-нибудь недалеко от Северного Вокзала: это если пройти под тем ужасным железным мостом и повернуть в противоположную от набережной сторону мимо памятника какому-то якобинцу, то там есть несколько узких улочек, где полно самых разных отелей на любой вкус. Запахнув плащ и придерживая свободной рукой шляпу, потому что на улице будет, вполне возможно, дождь с ветром, я подойду к пешеходному переходу и, не дождавшись зеленого, ступлю на дорогу, а навстречу мне тоже переходит под красный свет молодая высокая француженка с румянцем во всю щеку и виновато опущенными вниз глазами, всем своим видом как бы говоря: – “Что ж делать, ведь дождик, и ни одной машины не видно, да вон и этот, в плаще, тоже пошел на красный. Симпатичный, и скорее всего иностранец…”.
А впрочем, она могла думать что-нибудь другое. Ну, значит, дальше… Вот, перейдя на ту сторону, я захожу в приглянувшийся с очень длинным названием отель в четырех- или пятиэтажном доме под черепичной зеленой крышей и с узкими венецианскими стеклами, положу рассеянно на стойку футляр с очками и начну рыться в портмоне, а пожилой портье, прежде чем я успею вытащить международный паспорт, неожиданно поприветствует меня на языке моей маленькой несчастной страны, а на мое удивление хитро улыбнется и постучит пальцем по футляру моих очков – по причудливому шрифту этих древних корявых буковок с названием магазина оптики.
-Да, мсье очень наблюдателен…- скажу я ему по-французски и еще вежливо осведомлюсь, не из наших ли он краев родом.
-Нет-нет, бывал только несколько раз, зимой: у вас в январе хорошо погреться на Красном море…
Кажется, он очень порядочный человек. Я, пожалуй, дам ему пятьдесят франков. Но бог с ним и теперь скорее наверх, в номер. Так, где чемодан?.. А, мальчик забрал.

Поднявшись в свой номер, пахнущий чистым накрахмаленным постельным бельем, синтетическим ковровым покрытием и еще чем-то таким, чем пахнут всегда недорогие номера в трехзвездочных гостиницах, и вытащив кое-что самое необходимое из чемодана, и в том числе тапочки, халат, мобильный телефон и блокнот для некоторых записей, я первым делом приму горячую ванну, куда возьму с собой чашку кофе и полистать журнал для мужчин, и тут в дверь неожиданно тихонько постучат…
“Хорошо бы молоденькая горничная”, – подумаю я и, набросив на тело халат и запахнув его так небрежно, чтобы открытыми оставались мужественный торс и курчавая поросль внизу живота, с нарочито недовольным видом пойду открывать дверь.

Значит я пошел открывать дверь и попутно взглянул в окно своего номера, где увидал типичный для любой европейской столицы пейзаж: небольшую вымощенную камнем площадь и на ней множество голубей, которых кормил какой-то дед. Голуби его не боялись и ходили у него между ног.
Я не стану спрашивать “кто там?”, потому что иначе будет неинтересно, и взявшись за ручку, рывком открою. За порогом стоит довольно полная женщина лет тридцати.
-Извините, вы кажется из России?.. – робко спросила она.
-Да, – соврал я, потому что заграницей я не всегда осторожен.
-Ой, какое счастье… Я сразу поняла, когда вас увидела там внизу. Извините… Э-э…У вас не найдется спичек?
-Где-то была зажигалка, – отвечал я, жестом приглашая ее зайти.
Она все не решалась переступить порог и смущенно посматривала на мою полуголую грудь.
-Да заходите же, – я запахнул халат, отступил назад. Мы вошли, я порылся в дорожной сумке и нашел зажигалку. “Прошу!”
-Благодарю вас…- она закурила сигарету почему-то в длинном мундштуке и спросила, курю ли я.
-Нет, я сам давно не курю, уже лет десять наверное не курю, но мне почему-то нравится, когда возле меня курят женщины. Вот сюда, садитесь пожалуйста.
Она рассеянно поблагодарила.

Халат между тем сам собой опять как-то распахнулся и я так и сидел напротив нее в полураспахнутом виде и с мокрыми ногами. Сначала она внимательно оглядела комнату, причем взгляд ее бегал так, как будто она следила за полетом мухи, а я в свою очередь следил за странным бегающим взглядом моей таинственной гостьи, которым она теперь торопливо ощупывала в номере разбросанные тут и там кое-какие вещички, затем открытую дверь в ванную комнату и мокрые следы на полу, после чего так же быстро и внимательно она оглядела меня снизу доверху, остановившись только на мгновение на уровне голого пупка, так что мне тут же пришлось инстинктивно почесать это место, и затем, не найдя уже больше на чем остановиться, взгляд ее тупо уставился в пространство. Примерно с минуту мы оба молчали.

-А вы, наверное, тоже в отпуске? – попытался я помочь ей начать разговор, потому что чувствовал, что ведь она наверное должна что-то сказать. Она все так же напряженно молчала. Я тоже помолчал.
-Как вам здесь нравится? – снова попытался я создать непринужденную атмосферу и тут уже она неожиданно зло ответила: – “Совсем не нравится”, что меня, признаться, несколько обескуражило, а она, затушив недокуренную сигарету в пепельнице на журнальном столике и пряча в маленькую сумочку янтарный мундштучок, виновато взглянув, добавила, вставая: – “Вы извините, я ведь вам, наверное, мешаю, вы тут что-то делали… Я живу на этом же этаже, через три двери, и… Ради бога, извините… Я ведь в этом проклятом Париже совсем одна и ничего не понимаю, на французском не говорю и английский у меня никакой, и мне сейчас очень нужно с кем-то…”
-Да что вы, что вы! – вскочил и воскликнул я, и даже замахал на нее руками. -Ничуть даже не мешаете, и я очень рад знакомству. Кстати, как вас зовут?
-Рита…
-Очень хорошо. А меня – Август, – соврал я, и чтобы она не успела усомниться в подлинности имени, тут же поспешно предложил следующий вопрос: – “Скажите, Рита, а вы это… ммм… А вы кем работаете?”
-Я вообще-то художник, – отвечала она, немного оживляясь. -Вот, если хотите, я вас сейчас… Вы позволите? – и тут она, увидев на столе у меня раскрытый блокнот, достала из сумочки тонкий серый карандашик и очень быстро и точно набросала мой портрет, или даже, скорее, довольно смелый шарж, где я был прямо так как есть, то есть в неприлично распахнутом халате и шлепанцах.
Я взял листок и, покачав головой, оценил сходство выглядывающих из-под халата волосатой груди и курчавой поросли лобка.
-Кхм… Да, это действительно очень похоже, – сказал я, смущенно запахиваясь, потому что теперь, взглянув на себя со стороны как-бы в кривое зеркало, я и сам уже видел, что это было не совсем учтиво. Мы опять помолчали.
-А я учитель танцев, – сказал неожиданно я, и опять соврал, потому что я не могу не врать и не знаю, что с этим делать.
-Вы любите танго, Рита? Давайте потанцуем, вот у меня тут где-то… – я схватил со стола мобильник и, понажимав нужные кнопочки, удачно быстро отыскал мелодию “Рио-Рита”, хотя это был, собственно, фокстрот, – милое любимое ретро сороковых годов.
-Нет, танцевать я как-то не очень… – отвечала Рита, но я уже, взяв ее за руку, галантно, прямо так как был, в халате и тапочках, выводил ее на середину комнаты. Она, впрочем, довольно недурно прошла со мной вперед и назад под музыку, хотя и оглядывалась все время из осторожности, так чтобы не налететь на брошеный чемодан или не поломать случайно какую-нибудь другую вещь, потому что была, действительно, очень тяжела и неповоротлива.

А я уже одуревал от страсти и жадно втягивал хищными ноздрями запах тучного женского тела, несколько распаренного от быстрого танца и к тому же еще со странной тонкой примесью чего-то такого наивного и давно знакомого, потому что она, видимо, стирая нижнее белье, простодушно добавила туда капельку одеколона, и когда по ходу танго, то есть фокстрота, мне следовало, подняв высоко вверх наши обе соединенные руки, положить правую даме на поясницу и “обломить” ее тело таким образом, чтобы она изящно прогнулась назад и голова ее чуть не коснулась бы пола, – ведь это фокстрот и именно так это и должно быть, – в это самое время она не удержалась на ногах и мы оба очень возбужденные повалились прямо на удачно подвернувшуюся кровать.
-Рита…- горячо шептал я. -Дорогая, как бы мне хотелось…
-Что?
-Как бы мне хотелось, э… чтобы моя маленькая птичка залетела в вашу золотую клеточку…
-Вы говорите ужасные вещи, Август.
-Да, пусть так… – жарко шептал я, наваливаясь на нее всем телом и лихорадочно в то же время отыскивая пуговицы ее платья. -Рита… Рита… – я тяжело дышал. -Рита, вы же понимаете, что в таком состоянии мужчина, как правило, говорит одну только правду… Рита, я люблю вас…
Но Рита вдруг легко, одним движением живота, сбросила меня на пол. Падая, я ударил колено, и теперь, вставая и потирая ушибленное место, тяжело вздохнул и, с опаской поглядывая на нее исподлобья, уселся на стуле напротив.
Она смотрела на меня такими глазами, что мне стало холодно.

-Сволочи… Сволочи вы все, – тихо сказала она, сказала почти без эмоций, не осуждающе, а как бы просто устанавливая факт. И вдруг заплакала навзрыд, почти завыла. Я сперва слушал внимательно, как она все повторяла – гады, сволочи, – и наконец подсел к ней на кровать и тихо спросил: – “В чем дело?” Она только горько мотала головой, а затем уткнула лицо себе в поджатые мягкие колени и замолчала.
Я тогда опять попробовал заговорить и тронул ее за плечо: – “Послушайте…”. И тут она подняла на меня глаза.
-Извините пожалуйста, это я не про вас. Парень у меня был… -тут она набрала побольше воздуху в грудь и продолжала. -Вобщем, обокрал и сбежал. Гадина…
-Как обокрал?
-Да как… Ну вобщем, типа влюбился, слова стал говорить и пытался носить на руках…
-А…- понимающе покивал я. -Где же ты его нашла?
-Познакомились в ульпане.
-В чем?
-Не в чем, а где. Это школа такая, для новых иммигрантов – ульпан, где учат еврейский язык иврит. Вот… Давай, – говорит, – уедем отсюда, во Францию, у меня, говорит, там родственник, и дело заведем свое…
-Минуточку… Так вы не из России, значит, приехали?
-Нет, из Израиля.
-Что такое Израиль?
-Господи, да вы что? Ну Израиль же… Государство такое на Ближнем Востоке.
-Ах, Израиль… Так ты еврейка, что ли?
-Нет.
-Ничего не понимаю…
-Ой, ну это долгая история. Я ведь в Израиль совсем одна приехала, еще года не прожила, ни слова не знаю, как глухонемая ну и больная я еще, диабет… Одной очень тяжело было, а тут парень, вижу, толковый и с таким не пропадешь. Красивый… Ну и, одним словом, клюнула… Денег-то у меня было своих шестнадцать тысяч долларов, еще из России, от квартиры проданной осталось… Ну, одним словом, решили уехать. Он и говорит, – бери, мол, из банка все наличными. Так надо. Я тогда уже заподозрила, почему же это все наличными? Ну дура и есть… Вот. Ну, взяли билет, полетели. Приехали мы, значит, сюда, в этот отель, в ту же ночь выпили, много, а утром, гляжу, ни вещичек его в шкафу, ни сумки моей. Да. Ну все ясно. А ведь и документы, и деньги, билеты тоже…

Она кончила говорить, а я с минуту еще молча, раскрыв рот и вытаращив глаза, смотрел на нее.
-Но… Но ведь надо же сообщить в полицию, – выдавил я из себя наконец.
-Да ходила я, позавчера ходила… Я ведь ни на одном языке не понимаю ни слова, они там возились со мной три часа, привели какого-то русского, который уже по-русски сто лет не говорил, какой-то дед из Узбекистана. Потом отвезли куда-то, не знаю, в другое место и там дали чек, за гостиницу эту чертову заплатить. А еще в посольстве была, так и там мне что-то говорят, говорят на иврите, говорят, ничего не поняла… Ох и дура же я толстая… Ужас, одним словом. Вы знаете, – тут она опять подняла на меня глаза, полные слез, – я ведь такая больная, у меня диабет… Вот , посмотрите, – мне уже ампутировали один палец на ноге…
Я посмотрел на ее ногу и действительно увидел, что среднего пальца не было, и еще я заметил у нее на голени такие черные точки. “Это уже совсем плохо, – подумал я, – Кажется, вторая степень.”
Рита умолкла и только шмыгала носом, и вскоре опять заревела. Я откинул прядь густых черных волос с ее лица, попробовал успокоить, но какое там… Она подняла голову и в застывшем лице ее было одно сплошное горе.

-Господи, только бы не умереть… Я наверное с ума схожу. Вчера вечером сидела одна в номере и вдруг вижу – в углу какая-то морда страшная, на меня смотрит. Я закричала и показала ей кулак, она исчезла, жуть такая…
Я слушал ее, до боли закусив губу. “Бедная, бедная баба…”
-Но вам же надо срочно возвращаться в Израиль, – сказал я вдруг, как бы очнувшись.
-Да. Да. Конечно. Но вы только не подумайте. Мне от вас ничего не надо, честное слово. Мне просто страшно, и не с кем посоветоваться…”
-Да нет, почему же, я… Я могу помочь… У меня есть лишние деньги и я хорошо говорю по-французски, и… и даже на иврите…
-Как, вы говорите на иврите?
-С детства. У нас во Дворце Пионеров был кружок иврита. А впрочем, это сейчас не важно. Короче, мы идем в посольство, я там все объясню как надо, и потом в полицию тоже еще раз надо сходить, обязательно…
Рита молча смотрела на меня и глаза ее были все так же полны слез.
-Ты сегодня что-нибудь ела? – спросил я. Она не ответила и только горько помотала головой.
-Так, ну вот что, – сказал тогда я, быстро вставая. Я уже знал, что делать. -Ты иди одевайся, и я тебя жду вон там, – видишь на площади на углу кафе, там где старик и голуби? Давай быстро. Что-нибудь перекусим и вперед. А, черт! Ччерт бы тебя взял… Нет, ну что же это?.. Ведь вот хотел, зарывшись с головой в одеяло, спланировать предстоящий приятный отпуск, и вроде нормально сперва все пошло и уже как бы заказал недорого билеты, но почему, почему же такая горькая фантазия? Почему, в самом деле, когда вспоминаешь прошлое, то это обязательно красивые стройные ноги, увлекательное приключение, весенний встречный ветерок и ощущение бесконечной жизни впереди, а стоит только попытаться заглянуть в самое недалекое будущее, как тут же обязательно в дверь должны постучаться чья-то боль и горе? Хотя… Хотя жизнь это и есть ожидание горя. Да, пожалуй… ведь так оно и есть на самом деле.

Я наверное болен. Надо бы избегать всяких случайных знакомств, от которых теперь уже нечего ждать добра и которые грозят только болезненным вторжением, чтобы смутить и перевернуть мою жизнь, и поэтому лучше не открывать никому двери, а если все же постучит, поскребется тихонько и попросится войти чье-то горе, – что скорее всего так и будет, потому что горе наподобие воды имеет свойство просачиваться в любую щель, – то сперва подойти тихо и прислушаться: не ушло ли? и если не уйдет и будет там за дверью напряженно сопеть и переминаться с ноги на ногу, ожидая слабости и сострадания, то взять себя в руки и сказать так: – “Послушайте, я не знаю, что вам нужно, но могу предположить, что вы толстая, одинокая и больная. Послушайте, убирайтесь. Я не желаю знать ваших проблем, у меня хватает своих. У меня очень старенькие родители. Я страшно измотан. Пожалуйста, оставьте меня в покое”.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *