Маленький Наровчат (рассказ)

Есть люди-луны и люди-звёзды. Чудаки и оригиналы. Рыцари и вассалы. Люди-эха и люди-эх…

В моём маленьком городе, точнее, селе, имя которому – Наровчат, много самых разных людей. Я перебираю их глазами, как спелые семена ржи, или нежные головки цветов, или прибрежную цветную гальку, мокрую и блестящую на солнце. Я очень люблю разглядывать и запоминать людей.

Когда-то я родился в Большом Городе. У меня была счастливая семья, и детство своё я помнил наизусть. Что заставило меня однажды бросить всё – друзей, работу, привычный жизненный распорядок – и умчаться туда, где нет автобусов и электричек, нет шумных улиц и ярких вывесок, где не бурлит мощный поток человеческих настроений, судеб, целей, но зато много леса и воды, неба и воздуха?

Маленький мой Наровчат, я наткнулся на тебя случайно. Твоё лицо, словно вырванное из толпы внезапностью встречи, отпечаталось однажды на сердце и уже не могло меня отпустить. Я видел тебя в своих снах, сочинял тебя и писал твои портреты – да что там, я помешался, мечтая о тебе, как можно мечтать об Итурупе, о Байкале или о Марсе. Однажды я бросил всё и уехал искать тебя. И когда я впервые вступил на твою землю, маленький Наровчат, мне показалось: я вернулся домой.

Есть люди-самоцветы и люди-травы. Люди-рассветы и люди-затмения…

Я прошёл долгий путь, прежде чем обрёл себя в твоих объятиях, Наровчат. Я много путешествовал и много думал. Любил и разочаровывался, чувствовал и забывал, находил и создавал воображением. Бродя по городам и сёлам, я собирал в огромный холщовый мешок, который раздобыл однажды у подозрительного менялы-бомжа, чудесные глупости, в изобилии растущие в лесах и вдоль рек, разбросанные, словно камни, по засеянным и невспаханным полям или падающие прямо с неба лавиной холодного дождя. Мешок мой тяжелел, но никогда не наполнялся до краёв.

С тех пор прошло много лет. Я постарел, но не устал, я устал, но не разочаровался. Обретя пристанище в маленьком русском селе, я ощутил в душе необыкновенный покой, но не тот, который сопутствует умудрённой жизнью старости, а тот, в котором тишину сопровождают пение птиц, шум леса и дыхание земли.

Никогда не забуду нашу первую встречу.

На маленьком мостике через Мокшу стояла женщина. Её длинные чёрные косы ласковой волной расплескались по спине и ручьём струились по земле, утопая в её душистых травяных объятиях. На смуглом лице незнакомки сияла полукругом белозубая улыбка, солнечная и смелая. Руки были раскинуты в стороны, как крылья мельницы; тонкую талию обрисовывали невесомые белые одежды.

Я кивнул женщине, приветствуя: она молча склонила голову, а затем кинулась с моста в реку – только золотые брызги разлетелись по воздуху…

Я внезапно понял, будто учили древней истории в детстве, бабушка или учитель: Нарчатка, хранительница земли мокшанской, приглашает меня войти в свой город.

Так я остался в Наровчате.

Есть люди-птицы, и живут они в городах, ясных, как соколиные глаза. Есть люди-рыбы, и дом их прозрачен и свеж, словно река в погожий день. Есть люди-камни…

Много лет подряд я просыпаюсь засветло и терпеливо складываю в огромный мешок разные вещицы, в изобилии разбросанные по крошке-домику, в котором я живу – всё, что я смог насобирать, чем заполнил свою жизнь от края до края, что вытряхивал из бездонного мешка на земляной пол своего нового жилища, и что хочу вернуть людям.

Я иду на главный городской рынок…

Я вовсе не волшебник. Волшебство в моих руках – это возможность изменить действительность в лучшую сторону, открыв миру её подлинную красоту. По крайней мере, попытаться, рискуя быть осмеянным, но не пугаясь совершённых ошибок: ошибки – тоже путь к развитию, и я очень долго шёл по этому пути, прежде чем судьба освободила меня от тяжёлых мыслей, никчёмной работы, горестных воспоминаний и вручила мне из рук менялы широкий серый мешок, в котором не поместится разве что Гулливер.

Наровчат – уютный и светлый город, и рынок его тоже уютен, словно тёплый осенний плед, и переливается радужными красками на солнце – частом госте здешних мест. Я не иду вглубь, а останавливаюсь у самого входа на рыночную площадь: тот, кто торопится, пройдёт мимо, ну а тот, у кого времени в достатке, возможно, и заметит чудесные глупости, нелепо торчащие из моего мешка.

Перво-наперво я достаю из него семицветную радугу и легонько подбрасываю её в небо; она опрокидывается навзничь и улыбается, глядя вниз сквозь пушистые кремовые облака.

Правда, у меня есть радуга!..

– Что такое у вас тут? Палочки?

– Это бамбук. Бамбуковые палочки.

– Бамбуковые… А для чего они нужны?

– Ну, вам они, разумеется, не нужны, – отвечаю я толстому господину в выцветшем синем плаще и нелепой белой кепке. От господина крепко и остро пахнет луком, крестьянским потом и парным молоком. – Зато из них выйдет прекрасная заколка для вашей жены.

И с этими словами я ловко манипулирую палочками, создавая из их тел заколку для волос, а у жены господина они длинные – едва ли не длиннее волос царицы Нарчатки.

Господин смотрит на меня недоумённо, затем вдруг широко улыбается, кивает мне и, принимая из моих рук заколку – никчёмную, в общем-то, но так нужную ему именно в тот день, когда он опасно повздорил с женой, – лёгкой походкой направляется домой.

Заколка, в сущности, ничего не значит. Она лишь один из возможных путей к примирению, которого этот господин до сегодняшней встречи со мной не видел. Всё просто – как любое волшебство, но я радуюсь своему подарку, как настоящему чуду.

Обложки для книг! Лавандовый чай! Фартук королевского повара! Клоунские очки! Плащ-невидимки для ночных полётов над рекой! Невесомые носки!

– Невесомые носки? Что за чушь?

Но гурьба ребят уже подбегает ко мне и наперебой начинает расспрашивать, что за такие носки прячу я в недрах холщового мешка.

– Они правда невесомые? Ничего не весят?

– Весят, да побольше жуков и мошек, которые вы собираете в спичечные коробки, – ласково отвечаю я детям.

– Как же так? Зачем тогда они?

– Надень-ка их, – говорю я мальчишке, стоящему ко мне ближе всех. – Надевай, не бойся, и посмотришь, как твои ноги легко и быстро побегут на гору, полетят в космос, помчатся в лес не хуже самой стремительной птицы!

Миг – и мальчишка уже несётся впереди своих товарищей, а на ногах у него – добрые фантазии, которые подчас сильнее всякой правды. Я бесконечно рад и смеюсь ему вслед.

Пластыри-самоклейки, погремушки для вызова дождя, игральные карты, свинцовые шары, сладости для создания настроения!

– Это что ещё такое – сладости для настроения?

Я поднимаю голову и вижу перед собой хмурую усталую женщину. Она не так прекрасна, как Нарчатка, но глаза у неё голубые и чистые, в уголках губ собрались мягкие морщинки, а брови удивлённо подняты – значит, остановилась, заинтересовалась, не прошла мимо.

Я даю женщине горсть разноцветных конфет – самых обычных, какие можно встретить в любом магазине – и говорю:

– Отнесите их детям. А вот эту, – ещё один ярко-красный фантик падает в раскрытую ладонь, – немедленно съешьте сами, и вы увидите, как ваше настроение мгновенно станет весёлым.

Женщина недоверчиво суёт конфету в рот. В эту минуту проходящий мимо нас мужчина – он высок, строен и грациозен, но неуловим в своей необычности как осенняя бабочка – замирает на миг возле женщины и негромко, но уверенно произносит:

– Вы очень красивы сегодня, одна из дочерей Наровчата.

Задумавшись на мгновение, мужчина добавляет: – Не вечна жизнь оригинала, пусть копия хранит его…

Женщина улыбается, забыв про меня и конфету, сладко растекающуюся во рту тёплой волной…

Есть люди-слова и люди-улыбки…

Маленький Наровчат бескраен и полон судеб. Я брожу по его мощёным и земляным улицам, мимо хорошеньких домиков с цветистыми палисадниками, мимо дома писателя Куприна, мимо витой беседки с двумя голубками на круглой макушке – незатейливого уголка для молодожёнов. Я разглядываю лица, вдыхаю сонный, напоенный травами воздух, и тихо радуюсь счастью быть дома.

Ведун-пиче, или колдовская сосна, устремившаяся в небо из объятий зелёного парка, по которому я люблю бродить в ясную погоду, щедро ссыпает мне в карман зелёные пальчики-иголки. Крепкими золотыми жёлудями, которые я собираю, чтобы варить из них густой дымчатый кофе, одаривает меня тумо маза, или прекрасный дуб, много лет хранящий в своём сердце вечность Наровчата. Саворне лей – тихая речушка – сочиняет песни, и камни, стерегущие берег, запоминают каждый – свою. В песне такой грусть и радость воедино слиты. Придёт человек к реке, сунет в карман по рассеянности один такой камешек, а тот ему напоёт негромко о доме, о матери, о высоком небе и грядущем дожде – обо всём том, что несущественным кажется, но без чего душа человеческая мельчает и истончается, словно бумажный лоскут.

Бывают люди-розы и люди-подсолнухи, люди-печали и люди-радости… Я брожу по Наровчату, собирая его предания и легенды, и возвращаю их таким не похожим друг на друга людям. Я достаю из бездонного холщового мешка нелепые вещицы, могущие подтолкнуть человека к сотворению чуда. Я не волшебник: волшебство бытия доступно любому, в ком ещё бьётся сердце и кто слышит обращённые к его уху слова и музыку. Я собирал чудесные глупости по всему миру, а обрёл людей, которых могу ими одарить, в Наровчате.

В маленьком селе, одиноком и неведомом,  благородном и гордом, под пенно-кремовым настилом бескрайнего неба, на пушистом зелёном ковре из мокшанского разнотравья, хранимом Богом и Нарчаткой, тоже творится волшебство. И мы, люди, его создатели.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.