Миновало две луны, проведённые балабашняками в тревожном ожидании. Наступила осень и пришли первые холода…

Балабашняки готовились зимовать в лесах у Тора-тау, а их войско стояло на левом берегу Агидели, напротив Зирган-тау. К западу от Агидели, в просторных степях с редкими лесами, стало безлюдно…

Хмурое небо было затянуто серыми, казавшимися тяжёлыми и совершенно неподвижными, тучами. Во все стороны, от горизонта до горизонта, раскинулся унылый осенний пейзаж: бурая, потемневшая степь, перемежающаяся обнажившимися лесами с голыми, скинувшими листья, деревьями. Мрачной и неприветливой казалось эта страна, уже испытавшая первые морозы приближающейся зимы. Небольшая река несла свои серые, цвета свинцового неба, холодные воды через этот край.

Вдоль этой реки, по её правому берегу, двигалось на север вторгшееся с далёкого юга, из Степи, большое войско, в полторы тысячи всадников. Шедший иногда мелкий, колючий снег заставлял воинов поглубже натягивать шапки и поплотнее кутаться в свои меховые и войлочные одежды, поверх которых у многих из них были надеты металлические кольчуги и шлемы. Большинство их остроконечных пик, направленных к серому небу, было украшено густыми конскими хвостами, а во главе войска, рядом с их предводителем, один из воинов держит семихвостое знамя с чёрным конским хвостом под острым наконечником. Хотя кони и рвутся пуститься вскачь, всадники, повинуясь своему предводителю, сдерживают их порыв и войско двигается шагом – земли вокруг неизведанные и следует соблюдать разумную осторожность.

Появились разведчики и сообщили, что впереди, в небольшой роще, стоит одинокая юрта. Разведчики доложили предводителю, что мужчин и верховых лошадей возле неё нет, и живёт там, вроде бы, всего лишь одна женщина.

Вскоре войско было уже в той роще и авангард его, во главе с предводителем, остановился широким полукругом перед юртой. За авангардом встало и всё остальное войско. Юрта казалась очень старой и была покрыта не войлоком, как принято у степняков, а звериными шкурами. Вокруг неё кольцом  располагались вертикально вкопанные в землю шесты, с насаженными на них черепами животных: медведей, лошадей, быков с длинными, изогнутыми рогами, также шесты были украшены разноцветными лентами и лисьими и волчьими хвостами. Неподалёку бродила, сама по себе, небольшая отара коз и овец, принадлежащая, видимо, хозяйке юрты. Сама хозяйка стояла возле входа в жилище и внимательно рассматривала непрошенных гостей, остановившихся перед её домом. Это была ещё не старая женщина, довольно высокого роста и одетая в меховые одежды, расшитые пёстрым, очень ярким орнаментом. Взгляд её был ясным и пронзительным, и совершенно не выдавал никакого беспокойства или страха.

Было ясно, что это не простая женщина.

– Что ты делаешь здесь одна? – обратился к ней с вопросом предводитель вторгшихся воинов. – Кто ты такая и где твои сородичи?

– Я – женщина этой реки, и род мой везде, даже там, откуда явились вы, кипчаки, – был ответ на кипчакском, родном для пришельцев, языке.

-Ты с юга? Из страны кипчаков?

– Нет, но я бывала и там…

– Как называется эта река и кому принадлежат земли здесь вокруг? Иштэкам?

– Река эта – священный Ашкадар, Светлая Вода. Здешние земли, так же, как и всё остальное, принадлежат лишь небу и подземным мирам, и более никому; а уж меньше всего – людям, кем бы они себя не возомнили. Тебе бы следовало это знать. Даже сама дочь небесного царя может пребывать здесь лишь на правах гостьи.

– Ты ошибаешься, женщина. Я один из великих ханов страны кипчаков, моё имя – Иргиз, и я говорю тебе: земли эти будут принадлежать мне и моему народу.

Женщина опустила голову, затем вдруг резко подняла её и устремила пристальный взгляд на воина, сидящего на коне рядом с ханом Иргизом.

– А земли месегутов тоже принадлежат кипчакам? – неожиданно спросила она, то ли у Иргиз-хана, то ли у этого воина, который чуть заметно вздрогнул от этого вопроса, заданного на чистейшем языке месегутов, похожим на кипчакский.

– Ты, я смотрю, всё знаешь, женщина, – удивился хан. – Этого воина зовут Кошбатыр и он из рода месегутов, который покорился мне, склонившись перед моим могуществом. Кошбатыр – один из лучших вождей войска Урдея, хана месегутов, убитого саксынами в давней войне. Я принял его в своё войско и он верно мне служит, как и многие его соплеменники. Теперь они – мои подданные.

– Возвращайся на юг, хан карагаев. Боги войны успокоились, а их шаманы перестали внушать каганам востока жажду завоеваний. Пришло время мира, хан, зачем ты явился сюда? Там на юге, в большой Степи, саксыны и сарысыны двинулись на запад, за Идель и вам, карагаям, хватит земель на берегах Джаика и его притоков. Возвращайся туда, хан.

Иргизу не понравились слова этой странной женщины.

– Не смей указывать мне, что делать! Взоры стариков нашего народа направлены сюда, на север. Мы ищем новую родину, и я решил, что она будет здесь!

– Нет, кипчак, этого не будет. Это место не для вас. Повторяю ещё раз: ваше место сейчас на юге.

– Я же тебе сказал, не смей указывать мне, женщина! – рассвирепел Иргиз-хан.

Нисколько не испугавшись, женщина спокойно, медленно произнося слова, сказала презрительно:

– Ты очень глуп, хан кипчаков. Убирайся назад, в свои выжженные степи…

– Кошбатыр, убей её! – гневно приказал Иргиз-хан.

Женщина не выразила никакой тревоги и продолжила стоять совершенно спокойно, устремив сверкающий сталью взгляд на Кошбатыра.

– Она великая знахарка, разве ты не видишь, хозяин? Её защищают духи этих мест, мы не должны ссориться с ними.

– Я сказал: убей её! – повторил Иргиз-хан.

Кошбатыр покорно склонил голову, в знак согласия, и двинул коня вперёд, вынимая свой меч.

Продолжая стоять на месте, женщина вдруг резко и громко выкрикнула какое-то слово. Что это было? Что это за слово, пришедшее из древних, сокрытых непроницаемым мраком, времён.

Всех, услышавших его, пронзила дрожь.

Конь Кошбатыра в ужасе вздыбился, чуть не сбросив седока, а затем начал пятиться назад, совершенно не слушая своего хозяина. Один из кипчакских воинов, повинуясь взмаху руки хана, достал из-за спины лук и заправил в него стрелу. Женщина не двигалась до последнего момента, спокойно наблюдая, как этот воин трясущимися руками наводит на неё своё оружие. Лишь в момент выстрела произошло то, чего ещё никто из этих опытных воинов никогда не видел: женщина, в одиночестве бросившая вызов их могучему, непобедимому хану, шагнула левой ногой в сторону и, развернувшись вполоборота, левой рукой, мелькнувшей с быстротой молнии, схватила на лету пущенную в неё стрелу, не отрывая при этом взгляда от перепуганного лица стрелка. В следующий миг женщина очень быстро развернулась и скрылась в своём жилище.

– Разрушить здесь всё! Принесите мне голову этой мадьярской колдуньи! – приказал Иргиз-хан своим встревоженным воинам, охваченным суеверным страхом.

Но, всё же, своего грозного повелителя они боялись больше и не посмели ослушаться. Сперва с опаской, а затем всё более распаляясь, воины начали ломать ограду небольшого загона, примыкающего к юрте. Уничтожив ограду, принялись сшибать шесты с черепами, стоящие вокруг юрты.

Резко усилился ветер.

К тому времени, когда упал, переломанный с треском, последний шест, разыгралась уже настоящая зимняя вьюга, заметающая разгоряченных разрушителей снегом, залепляющим глаза и уши, и колющим кожу лица.

– Убейте её! – кричал Иргиз-хан сквозь завывающую метель. – Повалите юрту и убейте её!

Повалив юрту, воины начали протыкать её мечами и пиками. Вьюга стала ещё сильней – поднялся настоящий ураган. С громким, оглушительным треском вдруг рухнули два сухих дерева, не устоявшие перед сильным ветром и чуть не придавившие самого хана, конь которого едва успел отскочить в сторону.

– Её здесь нет, великий хан! – доложил один из воинов. – Юрта была пуста!

Хан направил коня вперёд, прямо на поваленную и уже разорванную в клочья его людьми юрту. Потоптавшись по ней копытами своего коня, он стал смотреть вокруг. Сильный снежный ветер, дувший до этого попеременно со всех сторон, так же внезапно, как и начался, прекратился.

Сразу за юртой проходил овраг с растущим на его склонах кустарником, теперь по-зимнему голым. Овраг был небольшой: так, что человек не смог бы уйти по нему незамеченным. Иргиз-хан подъехал к его краю. И смог разглядеть, на другом его берегу, притаившуюся, в занесённых снегом кустах ивняка, внимательно разглядывающую его рыжую лисицу. Появилось ощущение, что её нужно обязательно убить, пока ещё не поздно… Поздно для чего? Сейчас не до раздумий. Хан быстро достал свой лук, изготовленный лучшим мастером далёкого Отрара, и, натянув тетиву, прицелился в неподвижную лисицу. Цель была близка и Иргиз, как отличный стрелок из лука, не мог промахнуться. Но, когда он перед самым выстрелом, как обычно чуть сильнее натянул тетиву, она вдруг лопнула, больно хлестнув его по лицу. Стрела, вместо того, чтобы принести верную смерть лисице, упала у ног коня непобедимого хана карагай-кипчаков. А лисицы уже не было видно…

Через некоторое время войско, оставившее в почерневшей роще, на берегу Ашкадара, лишь разрушенные обломки на месте, где стояло одинокое жилище, продолжало свой путь на север…

На следующий день один из отрядов разведчиков, рыщущих по окрестным землям, вернулся с востока, и его предводитель прямиком направился к своему хану, спеша сообщить важную весть.

– Великий хан, мы нашли иштэков!

– Кочевье?

– Нет, великий хан, войсковой стан. Они стоят лагерем на восток отсюда, на берегу реки у подножья большой горы.

– Военный лагерь? Сколько их там?

– Не меньше тысячи, великий хан! Но это всё, кого они смогли собрать –  потому что среди них даже женщины.

Иргиз-хан, остановив своего коня, посмотрел на восток: волнистая степь уходит вдаль, обрываясь неровным горизонтом, за который уносятся, подчиняясь осенним холодным ветрам, серые неприветливые облака, заполняющие всё небо. Значит, иштэки там. Иргиз хан, конечно же, понимал, что им известно о приходе кипчаков. И за те три дня, что они двигались по этим землям, он не удивлялся, что их нигде не видно – ясно, что они где-то укрылись. Но то, что они успели за это время собрать войско, встревожило его. Слишком быстро это произошло. А ведь ни разведчики, ни сам Иргиз, ни разу не видели сигнальных дымов – обычного средства сообщений людей, в чью страну вторглись чужеземцы. Значит, эти иштэки были готовы заранее и ждали прихода войска карагаев. Но откуда им это было известно? Иргиз-хан так и не сумел дать самому себе ответ на этот, очень важный, вопрос.

– Далеко до их стана? – спросил он у разведчика.

– Мы выехали оттуда в начале дня, после того, как всю ночь и всё утро наблюдали за лагерем.

Иргиз-хан обратился к своему окружению:

– Идём на восток. На ночь остановимся за теми холмами.

… А за несколько дней до этого балабашняки уже узнали о приближении кипчакского войска, превосходящего их по численности. Эту тревожную весть принёс гонец дозорного отряда, наблюдающего за землями, с юга примыкающими к истоку Ашкадара. Уже на следующий день все воины балабашняков были в войсковом стане у Зирган-тау.

Алтузак-хан не спешил нападать на врагов, как поступил бы в обычных обстоятельствах. Кипчаков полторы тысячи – больше, чем балабашнякских воинов, и они все опытные, закалённые в многолетних войнах, умелые войны. Хотя и не это тревожило Алтузака. Ведь балабашняки, всё-таки, на своей земле и каждая речка,  и каждый холм будут им подмогой в этой войне. Пришедших кипчаков изгнать будет можно, но это, скорее всего, не всё их войско. Вслед могут прийти и другие. Значит, этих надо разбить так, – без потерь для себя –  чтобы остальные не осмелились сунуться на эту землю.

Однажды утром стан был взбудоражен таинственным, встревожившим всех событием: – из степей, не замеченная никем из дозорных, явилась таинственная женщина, возникшая словно из ниоткуда. Она была совершенно одна и пришла пешком, и то, что её никто не заметил, встревожило балабашняков. Кто она такая и с чем пришла? Женщина, держа в руке кипчакскую стрелу, двигалась к центру стана, к ханскому шатру, ступая спокойно и невозмутимо, с уверенным видом хозяйки. Алтузак-хан, увидев её, сразу отметил сходство с Басаат, Хранительницей Агидели, – в глазах этой женщины тот же свет, таящий в себе силу древних знаний, и весь её вид такой же величественный и исполненный силы духа: – она явно одна из Хранительниц. Выйдя навстречу гостье Алтузак-хан почтительно обратился к ней:

– Мы приветствуем тебя, Хранительница. Моё имя Алтузак, я – хан балабашняков, почитающих своих прародителей и священную Хумай. Чем, скажи нам, Хранительница, заслужили мы великую честь принимать тебя в наших шатрах?

– Моё имя Анкай, я – дочь Ашкадара. Хан, ты должен внимательно выслушать меня. Вам, я думаю, известно, что войско кипчаков уже у Ашкадара? Вот одна из их стрел, – сказала женщина и бросила стрелу к ногам хана.

– Да, мы наблюдаем за ними.

– Сегодня они повернули сюда – их разведчики нашли ваш стан.

Алтузак-хан, глядя на гостью, произнёс:

– Но ты, Мать Хранительница, здесь не для того, чтобы сообщить нам это…

– Нет, об этом тебе скоро сообщат твои разведчики. Я же лишь выполняю повеление моей старшей сестры, дочери Агидели. Вчера я разговаривала с кипчаками, и внесла семя раздора в их войско. – Женщина замолчала и стала оглядываться вокруг, словно ища кого-то среди стоящих, вокруг них с ханом, воинов. Остановив взгляд на группе четверых месегутов, она продолжила: – Кошбатыр дрогнул, когда я коснулась нити, связывающей его с прошлым – она очень прочна.

– Кто такой Кошбатыр? – спросил Алтузак-хан. – Он месегут?

Ему ответил Кодебек, шагнувший вперёд:

– Кошбатыр – это один из лучших воинов всего месегутского ханства, Алтузак-хан. – И обратился к женщине: – Ты разговаривала с ним?

– Нет, месегут, я лишь пробудила его сердце. Он в смятении.

Женщина повернулась к западу и стала внимательно изучать местность. Рассмотрев, всё, что ей было нужно, она решила:

– Вон… та гора, хан… к юго-западу, – сказала Анкай и указала туда рукой. – Завтра утром четверо месегутов должны быть там. Теперь всё, я ухожу…

И Анкай, Хранительница Ашкадара, не сказав больше ни слова, зашагала на запад, в сторону своей реки…