Провокатор

Когда тётка Геннадия пригласила родственников на какое-то семейное застолье, разговор о предстоящих выборах зашёл ещё, когда все ели салаты и не перешли к горячим блюдам. Завёл его как раз Геннадий. Накладывая себе ложкой небольшие порции каждого из салатов, он говорил:
– Хорошо, тот так вот за столом разные блюда пробовать. Захотел один салат взял, захотел другой. А не нравиться тебе, к примеру, Оливье, положи себе какой-нибудь другой с тунцом … например…
– Ты знаешь, Геночка, а я ведь с тунцом сегодня не делала, – поспешно вмешалась тётка. – Знаю, что твой любимый, но не купила вчера на рынке, – виновато умолкла она.
-Да, это ж я к примеру, – великодушно махнул рукой слегка захмелевший Геннадий, скрывая лёгкую гримасу неудовольствия на лице, – Я ж к примеру! – повторил он громче. – Так сказать для иллюстрации того, что раз за столом мы можем выбирать то, что хотим, то и президента должны выбирать только мы сами! – громогласно заключил он, словно не замечая окружающих родственников, жадно поглощающих в это время лёгкие закуски и косившихся на бутылки с водкой. Лишь один из них, переводя свой захмелевший взгляд, с горячительных напитков, стоявших на столе, на экран работавшего телевизора, откуда лились зажигательные речи в поддержку кандидата действующей власти, глубокомысленно заметил:
– Так ведь мы и выбираем…. Поэтому же и называется выборы…
– Называется выборы, – поддразнил родственника Геннадий. – Важно не просто придти на выборы, отметиться на участке для галочки. Это на работу можно так приходить. А выборы совсем другое дело, тут важна гражданская позиция каждого…
– Тебе легко говорить, ты не на государственном предприятии работаешь, – бросил в сторону другой родственник.
– Что изменится от твоей гражданской позиции? – равнодушно спросил третий.
– Изменится, изменится, – злорадно пообещал Геннадий. – А то тут некоторые… не буду показывать пальцем, – пояснил он, покосившись в сторону, телевизионного экрана, – некоторые довели страну, что… тунца консервированного не найдёшь… А ещё у нас внешний долг больше, чем в Ирландии…
Тут Геннадий умолк, потому что жена наступила ему под столом на ногу. Каблук у неё был высокий, и Геннадий ощутил его укол, вероятно, сильнее, чем вся страна ощутила груз внешнего долга.
– Кстати, – вмешалась примирительно хозяйка, – а у меня на десерт конфеты со вкусом ирландских сливок.
– Какой десерт! – прервал тётку Геннадий. – Ещё и горячего не приносили, так что ещё можно рюмки пригубить пару раз. Выпьем! – запросто обратился он к родственникам так, будто и не было сейчас его обличительного монолога.
Те с радостью откликнулись и наполнили рюмки. Сам Геннадий пил мало, подливая другим. Поэтому уже никто из родственников не запомнил, как он заявил, наматывая шарф на шею, когда все уже собирались уходить, а он еще о чём-то спорил со своей тёткой:
– И всё-таки в ходе начавшейся избирательной компании я не собираюсь прятать свою голову в песок, как страус.
И лишь один родственник, менее захмелевший, чем все остальные, услышав его слова оборонил:
– Какой песок? Снег же кругом, зима…
– Тише, дурак, – прошептала говорившему на ухо его жена, и дальнейшего продолжения возобновившейся разговор о политике не получил…
Но вести себя подобно страусу Геннадий и в самом деле не стал. Он с жадностью слушал редкие выступления альтернативных кандидатов по радио и телевидению, собирал листовки в почтовом ящике, прежде чем бдительные пенсионеры успевали бросить их на пол, читал программы кандидатов, напечатанные в официальной прессе, аккуратно вырезая их ножницами и бросая жене возмущённые высказывания:
– Не могу понять, почему вся газета печатается цветными красками, а программы альтернативных кандидатов – чёрно-белыми. Ведь это же дискриминация!
Жена только молча уходила на кухню готовить ужин. Она вообще не читала газет.
А в середине недели, возвращаясь с работы, Геннадий встретил на одной из центральных улиц агитатора, раздающего плакаты с призывом голосовать за одного из альтернативных кандидатов.
– Молодой человек, – непринуждённо заговорил с ним Геннадий, приняв у того печатную продукцию. – Молодой человек, – продолжил он, хотя на вид агитатору было лет тридцать пять, – очень рад за вас, что вы занимаетесь таким полезным для всех граждан нашей страны делом. Это, наверное, очень трудно стоять целый день зимой на холоде. Благо, сегодня ещё не настоящий зимний день… Сами видите, оттепель и слякоть. Но, к вечеру обещают усиление морозов, – предостерёг Геннадий агитатора. – Я бы с удовольствием бы предложил вам чего-нибудь выпить, но сам, знаете ли, не пью и другим не советую…на работе. Кстати, – вспомнил он, – когда в стране собирали подписи, я как-то шёл мимо пикета с портретом вашего уважаемого кандидата, хотел даже поставить свою подпись, но, к сожалению, вспомнил, что оставил дома паспорт. Да, не вышло, знаете ли…, – пробормотал Геннадий напоследок и удалился, заметив на себе тяжёлый взгляд агитатора. Впрочем, воспоминание о глазах агитатора, в которых уже поднималась ярость, не помешало Геннадию вечером рассказывать, жене, какого замечательного человека довелось сегодня встретить её мужу.
– Удивительно приятный молодой человек, – заверял он супругу уже в пятый или даже седьмой раз. – Он делает великое дело. Я бы сказал слишком большое дело для нашей небольшой страны. И, главное, – подчеркнул Геннадий, – главное это его вежливость. – Не то что сынок наш Володька. Тому слово нельзя поперёк сказать… И где о шатается до сих пор, хотел бы я знать? Мы с тобой уже почти поужинали, а его всё нет, – сердито заговорил Геннадий, поглядывая на часы на кухне. Жена снова только промолчала и принялась мыть посуду. Последнее время она отмечала про себя, что с приближением дня голосования муж становиться всё более раздражительным, оставаясь при этом таким же хлопотливым. Когда к ним домой пришла сотрудница избирательной комиссии, чтобы вручить им официальные извещения о дне голосования, он сам вызвался передать их соседям, которых тогда не было дома.
За несколько дней до выборов жена попробовал развлечь его своими ласками, когда он смотрел ночной выпуск новостей.
– Выключи ты этот телевизор, – тихонько попросила она мужа и проворковала грудным голосом: – Хочешь, я сегодня буду сверху?
– Вопрос, кто из нас будет сверху не так важен в данный момент, – спокойно ответил Геннадий, – потому что мы, как супруги, можем решать его хоть каждую ночь. Гораздо более актуален вопрос, кто будет сверху в стране, потому им задаётся население всей нашей страны, но только раз в пять лет.Вот я и хочу сейчас поразмыслить над этим, – охладил он пыл супруги. – Кстати, ты послушай, как они поливают грязью других кандидатов?
– Ну, ты и зануда, – зло прошептала жена, а затем пробормотала, отвернувшись, : – Как же, дождёшься от тебя каждую ночь…
– Но я же хотел только объяснить свою политическую позицию, – слабо запротестовал в тишине супружеской спальни Геннадий.
Но жена уже задремала и не слышала его. Так что Геннадию пришлось всю оставшуюся ночь объяснять свою политическую позицию стене спальни и висящему на ней ковру…
В самый день выборов домашние тоже разочаровали Геннадия. Жена идти на участок для голосования не собиралась, а решила отправиться к подруге, живущей в соседнем доме. Геннадий стал взывать к её совести:
– Послушай, дорогая, а ты знаешь, что в Англии суфражистки приковывали себя наручниками в людных местах только для того, чтобы женщины получили право голосовать на выборах! – воскликнул он.- Поверь, они делали это не для того, чтобы, такие как ты, пренебрегали таким завоеванием цивилизации, как избирательное право.
Жена в ответ лишь смерила его таким взглядом, словно он предлагал ей развлечься в наручниках, затем улыбнулась своему отражению в зеркале, подкрашивая губы, хмыкнула и ушла. А на прощание она сказала:
– Если пойдёшь на свои выборы, купишь там молоко в буфете. Там оно, говорят, дешевле. Только смотри на срок годности…
Поняв, что потерял избирателя в лице супруги, Геннадий переключился на молодое поколение и постучался в комнату к сыну, сидевшему, как всегда, за компьютером. Тот, услышав стук, лишь слегка повернул голову.
– Может, на выборы сходим сынок? – навязчиво предложил ему отец.
– Да какие выборы? – буркнул недовольно сын. – Я сейчас в своей игре на новый уровень перехожу. Я, когда в первый раз ходил на выборы, как мне восемнадцать лет исполнилось, думал мне подарок вручат. Так ведь ничего и не дали. А сейчас тем более ждать нечего…
– Вот она, наша молодёжь! – прикрикнул на него Геннадий. – Вот оно новое поколение. Только и думает, что о подарках, о вещах, да о своих стрелялках!
А кто же страну будет выводить…на новый уровень? А ещё говорили, мол, наши дети будут лучше нас. Да ты знаешь, – углубился он в прошлое, – в советское время был всего лишь один кандидат, а люди всё равно шли и голосовали. А сейчас их несколько…
– А какая разница? – спросил сын – Какая разница, если… если урны всё равно непрозрачные, – закончил он с усмешкой, – такие же, как при совке. Ладно, старик, достал уже своими выборами. Мне всё равно там в буфете пива сразу не продадут, подумают, несовершеннолетний…
И Геннадий пошёл на избирательный участок, располагавшейся, как это обычно бывает, в здании ближайшей школы, в одиночестве. Дорога не заняла много времени, хотя продувавший насквозь ветер и гололёд делали путь к свободному волеизъявлению довольно сложным. На участке на всю округу играла попсовая музыка. Люди спешили к месту голосования во множестве, но торопились побыстрее отдать свой голос, чтобы потом устремиться в буфет. Глядя на них, Геннадий подумал: « В нашей стране необходимо, чтобы выборы проходили в будний день, как в той же Англии, а не в выходной. В выходной день человек слишком ленив, чтобы принимать важные политические решения. Поэтому и думает о еде и выпивке. А если бы мы голосовали по будним дням, у нас бы выстраивались очереди в кабинки для голосования, как это и было на прошлых британских парламентских выборах».
Размышляя подобным образом, Геннадий, всё же, первым делом почему-то заглянул в буфет, есть ли там молоко. Он увидел, как под плакатом, рассказывающим школьникам, что нужно делать в случае пищевых отравлений и как их избегать, бойко торговали булочками, слоёными язычками и прочей съестной мелочью. Пакетов с молоком на прилавках не было, и Геннадий решил, что их, вероятно, уже разобрали.
Теперь оставался лишь долг гражданина. Итак, он предъявил паспорт, получил под расписку избирательный бюллетень с фамилиями всех кандидатов и прошёл в кабинку для голосования, задёрнув за собой шторку.
И вот тут он остался один. Перед ним мысленно встали побагровевшие физиономии родственников с тёткиного застолья, усталые глаза агитатора за альтернативного кандидата, презрительная ухмылка жены, взгляд сына, устремлённый на монитор компьютера, наконец, застывшие лица самих кандидатов, глядящие на него с газетных вырезок. Но сейчас никого из них рядом не было. И ему теперь не нужно было кому-то что то доказывать, кого-то убеждать, перед кем-то претворяться. Он был, словно актёр, вышедший за кулисы. И это вызывало в нём страх, а ещё неудобство. Будто бы он находился не в кабинке для голосования, а в примерочной в магазине одежды, куда он так не любил ходить с женой. И нужно примерить на себе новый костюм. А зачем примерять новый, когда и старый ещё не так уж плох? Да и решено ещё до визита в примерочную, что он останется в старом…
Все эти размышления пронеслись в голове Геннадия всего за несколько секунд. Он поставил галочку в бюллетене напротив фамилии кандидата действующей власти и неспешно опустил бюллетень в урну. Затем медленно вышел из кабинки. И всё сразу стало хорошо. И страх что-то менять, в тот момент, когда кто-то уже решил, что в переменах нет необходимости, исчез. И чувство выполненной гражданской обязанности билось в груди. И голову, точно страус в песок, во время избирательной кампании он не прятал. И шторка в кабинке для голосования не разорвалась, как евангельская завеса из Иерусалимского храма.