Я с годами всё чаще и чаще болею; Обрастаю волнами землистых морщин. Не по дням, по часам, по минутам старею; Не хожу, а топчусь, как на льдине пингвин.
Как в былые года, я и нынче романтик, И душой молодой, и мне нравится жить. Как в былые года, жизни честной фанатик, И от схваток со злом не успел я остыть.
Я в Сочах не бывал, не случалось и в Ялте. Стройплощадок я больше ценил красоту. Не зализывал ран я в больничной палате. От вчерашнего “за” не страдал поутру.
Для себя я коттеджей не строил. Я идеями жил, я пахал за троих. За себя я не дрался, не спорил, Но в беде не бросал побратимов своих.
Я и нынче в Боли загорать не летаю. Только это не значит, что я размазня. Слабых, бедных, больных от хамья защищаю, Хоть бывает и так, что колотят меня.
Я орлом в небесах никогда не парил, Но и спину не гнул под пятой подлеца. Если душу мою унесёт Азраил, Чтоб поставить её перед ликом Творца, Не ховайте мой труп под кремлёвский забор, И не суньте мой гроб под ступенчатый склеп. Над могилой моей пусть поёт соловей. Встанет пусть надо мной, хоть одна, из опор Мной рождённых, построенных ЛЭП.
Этот мир на другой я вот-вот поменяю. И туда не возьму достояний земных. Я потомкам моим оставляю Этот вот мой, жизнь венчающий, стих.
Василий Петренко. Тел.8 965 691 65 04Завещание ЛЭПмона
Я с годами всё чаще и чаще болею; Обрастаю волнами землистых морщин. Не по дням, по часам, по минутам старею; Не хожу, а топчусь, как на льдине пингвин.
Как в былые года, я и нынче романтик, И душой молодой, и мне нравится жить. Как в былые года, жизни честной фанатик, И от схваток со злом не успел я остыть.
Я в Сочах не бывал, не случалось и в Ялте. Стройплощадок я больше ценил красоту. Не зализывал ран я в больничной палате. От вчерашнего “за” не страдал поутру.
Для себя я коттеджей не строил. Я идеями жил, я пахал за троих. За себя я не дрался, не спорил, Но в беде не бросал побратимов своих.
Я и нынче в Боли загорать не летаю. Только это не значит, что я размазня. Слабых, бедных, больных от хамья защищаю, Хоть бывает и так, что колотят меня.
Я орлом в небесах никогда не парил, Но и спину не гнул под пятой подлеца. Если душу мою унесёт Азраил, Чтоб поставить её перед ликом Творца, Не ховайте мой труп под кремлёвский забор, И не суньте мой гроб под ступенчатый склеп. Над могилой моей пусть поёт соловей. Встанет пусть надо мной, хоть одна, из опор Мной рождённых, построенных ЛЭП.
Этот мир на другой я вот-вот поменяю. И туда не возьму достояний земных. Я потомкам моим оставляю Этот вот мой, жизнь венчающий, стих.
Василий Петренко. Тел.8 965 691 65 04
Грядущее пришествие
С тем, что подслушивание, подглядывание есть порок и свинство, я категорически не согласен! Кабы человек изначально боялся, что ему, как той любопытной Варваре, нос оторвут, не было бы теперь у мужиков наших Адамова яблока.
А куда подевались Пугачёва, Галкин и Макаревич ты знаешь? Нет, нге знаешь, а знать хочешь. Про Максима я тебе ничего не скажу. Не знаю. Но про остальных вот что узнал, приложив ухо к замочной скважине врат небесных.
Отец мироздания, в связи с неурядицами последних лет в сообществе хомо сапиенсов, решил, посредством опыта, узнать: кому из нас (мужчине или женщине) сподручнее быть предводителем в стаде.
За бывшей королевой сцены закрепил 100 мужчин. Андрею подчинил столько же особей противоположного пола. И сказав: -Царствуйте!- отбыл в сою резиденцию. Там что-то ещё было сказано, только я не расслышал. Туговат на ухо стал. Девять десятков лет жить в напряге это вам не зелен лес перейти. Главное то , что и Андрей, и Борисовна оказались в равных стартовых условиях.
Прошёл какой-то период времени. Соваоф, в сопровождении архангела-летописца, учинил инспекторскую проверку.
Такого расстройства хозяйства, как у Макаревича, Владыка вселенной и до, устроенного им, Всемирного потопа нигде не видел: присутственные места бурьяном заросли, кусты живой изгороди не подстрижены, топорщатся в разные стороны, будто волос на голове премьера Бориса. Тюльпаны, хризантемы и маргаритки, поникнув головками, почву под собой своими слезами орошают. Макаревич на верхушке пальмы пристроился. Его гарем, в полном составе, вокруг той пальмы топчется. -Андрюшенька, ну что там хорошего среди пернатых, спускайся к нам, родненький! -Отстаньте, стервы,- визжит Андрей,- Я чай не петух какой!. Меня от одного вашего запаха бабского тошнит уже! И, отбиваясь от приступа бывших затворниц монастырских келий, швыряет в них кокосами.
От там и сям разбросанных, дурно пахнующих, накладок, прокладок и томпонов Соваофа стошнило. Наказывать Милосердный Макаревича, пока, не стал. Но летописцу “неуд” Андрюхе велел поставить.
В уделе Аллы Борисовны чистота и порядок были доведены до предела совершенств: тропинки посыпаны жёлтым песочком, обрамлены белым кирпичиком; кустарники выровнены под линеечку и подстрижены по шнурочку. Аромат райских цветов Вседержитель почувствовал ещё при входе в пределы владений Аллы.
Присутственных мест обнаружено не было. Вместо них инспекция увидела возвышение, (в простонародии “альпийская горка”), выстланное ковром соцветий разнообразных нектароносов. На вершине возвышения трон Екатерины Великой, на нём наша Борисовна-в черевичках самой Екатерины Алексеевны. Два полуголых чёрных амбала опахалами мух с правительницы смахивают. Пока пресс-секретарь учредителя Вселенной, т.е его летописец, обдумывал под каким титулом записать новую обладательницу атрибутов верховной власти в стаде хомо сапиенсов, Алла Борисовна, на пересечении райских троп, заметила одного из своих подданных: -Ну-ка, Антоша, подь-ка сюда,- сладко пропела бывшая мадонна,-Чего это у тебя, Антоша, галстучек-то на бок съехал! Да и пуговица, я вижу оторвана.-Ты какой у нас на очереди? -Ввоосьмой, проблеял Антоша. -Ну так вот: теперь пятьдесят, нет сто восьмым теперь будешь.
Соваоф почесал затылок своей круглой, как земной шар, головы, взмахом волшебного жезла облёк Борисовну в прежние телеса. И велел готовить её к возвращению на Землю.
Как скоро состоится, и в каком образе будет второе пришествие мадонны не известно. Называлось то ли имя Екатерины Великой, то ли Маргариты Тетчер, я не расслышал. Но лучше бы в образе Маргариты Симонян: мы, мужики, тотчас и безропотно покорились бы ей.
/А подслухивал и записывал Василий Досужий.
Лесная история
Под городом под Курском, а может под Рязанью ( иль даже под Москвой) леса большие были, в них звери дружно жили, друг к другу в дом ходили, чаи с малиной, пили, у них там всяк был свой. Там каждый был счастливым: насвистывал и пел, друг друга не подсиживал, и ни кого не ел. Весною на опушке водили хоровод. Простецким и беспечным был лесной народ.
Но вот в лес заявился ещё один зверок: шипучий и вонючий, маленький хорёк. На всЕх шипел он гневно. Кого б не повстречал, ярился непременно и без конца ворчал! Глухарь, мол, беспредельщик, ещё и туп, как пень… Мол, клюквы сока клюкнув, дуркует ночь и день. Лиса, мол, потаскуха, вульгарная старуха, у ей в башке ку-ку!- поруха, имея малый рост, таскает за собою большущий рыжий хвост. Мол, пожила и хватит, пора и на погст! А крот хитрун! глаза прищурит, как будто он слепой, как будто бы калека, и вовсе не крутой. Мол, чтоб потом не жалковать, крота, пока не поздно, из леса надо гнать. ….У хорька: индюк ворчун сопатый, козёл-стиляга бородатый, медведь- вельмолжа толстопятый. Барсук к соседям ночью тайно ходит и справляет там нужду. Звери друг на друга злились и затеяли вражду: сожгли, сломали дружбы мост. Лиса вдруг зайку не взлюбила, до кровей его избила, оторвала напрочь хвост.
Хорь и белку в сердце ранил, жизнь девчонке испоганил, она теперь в дупле сидит, на всех обиженно глядит.
Его послушав, дятел спятил: презревши сладкую малину-долбит горькую осину.
Волк вконец осатанел: у ручья барашка съел, шакала взяв себе в подмогу, с разбоем вышел на дорогу.
Медведь молчал, сопел всей тушей, потом надрал друзьям своим он уши: мол, у меня порядки строги: все! должны об этом знать! И отправился в берлогу. До весны там будет спать, лапу левую сосать.
Звери дОлго б бедовали, реки слёз бы проливали, но пришёл к ним в лес сурок, дАл! хорьку под зад пинок, вЫшиб хоря за порог. В жёны взЯл красу лису. БаАал пять дён гремел в лесу! . Звери стали ладно жить, лес от хорей сторожить. Сказка-ложь, да в ней намёк, киевлянам и смолянам в назидание урок. .Такой вот сказочке конец. Сурку поклон. Он молодец!
Вокруг лужи
Под мирным синим небом Старушка с кошкою жила. Кормила пташек хлебом И чай из блюдочка пила.
Вблизи вонючим блюдом Лужа разлилась. Она всем местным людом Комарником звалась.
В ней комары плодились; Столбом звенящим вились; Нещадно в нос и бровь Жалили старушку, Пили её кровь.
Мурлычке мышка снилась, Бабульку боль будила; Старушка материлась, Комариков давила.
И в той же самой луже, Не зная бранных слов, Жила лягушка с мужем И ела комаров.
Под страхом надоело Кровь сосущим жить: Гуртом взялись за дело, Чтоб кваку истребить.
Беды не обнаружив- Выпили всю лужу.
Квакушке стало жарко- Рассохлась ополам. Так умерла лягушка На радость Коморам.
Не знали и не ведали Комарики беды. Не знали, что не можно им Плодиться без воды.
Без луж и без болот Вымер постепенно Комариный род.
Бабуленька смеялась, Исчез звенящий столб. Кровь бабки застоялась; Возник нежданно тромб. (кто ж об этом знал!) Забил старушке вены И сердце разарвал.
Давайте так рассудим: Коль нам без луж не жить, Уж как-нибудь да будем Консенсус находить.