Возвращение

Мерно постукивают колёса. В купе душно. За пыльным окном скрылась станция, пролетел перрон, мелькают редкие дачные домики и облетающие осенью перелески. Домой! Домой! Он едет домой. Ещё не осознал, не поверил, что завтра утром уже будет дома! Сегодня в девятом часу утра он вышел из госпиталя, бодрый и пьяный, от внезапно обрушившейся свободы, но вот к середине дня почувствовал себя обессиленным, будто на нём пахали. Хотелось спать. Он закрыл глаза и быстро провалился…

Когда он проснулся вечерело. В купе тихо. Поезд стоял. Напротив сидел Севка вырезал ножом что-то на столе, высовывая язык, для точности. Рядом с Димой сидел Рыжий и крутил в руках гранату. У торца на ящике из-под снарядов – Альпинист зашивал разгрузку. Рядом с Севкой, Ваня – осматривал купе.
– Пацаны! Вы что, живы?! – вырвалось у Димы.
– О, очухался наконец-то! – обрадовался Севка и воткнул нож в оконную раму.
Севка не ответил на вопрос. Он одёрнул выгоревшую занавеску и прочитал:

– Рыбинск… А чё не Червлённая[1]? Ты куда едешь, Димас? – просверлив Диму взглядом, продолжал, – ты помнишь, о чём мы мечтали?
Дима кивнул и опустил голову.
– А мечтали мы всё делать вместе. И в связи с этим у нас вопрос: Почему ты всё ещё здесь, Димас?
Дима вытер внезапно сбежавшую слезу и пробормотал:
– Я вернусь, вернусь, слышите, пацаны?!
–Ты же хотел вернуться за пулемётом. Что ж не вернулся? И куда ты сейчас вернёшься? Они уже выводят войска! Ладно, не реви. Вижу, ты и сам всё понимаешь!
Севка выхватил гранату у Рыжего, положил в центр стола и раскрутил:
– Ну что, сыграем, Димас? Кто будет следующим?
Дима вздрогнул и открыл глаза.

Севка, Рыжий, Альпинист и Ванька исчезли. Поезд двигался дальше. Он задёрнул занавеску и осмотрелся. Аккуратная бабуля с подхваченными гребнем волосами, боязливо посмотрела на Диму и продолжила раскладывать пасьянс из таблеток на чистеньком платочке.  Крупный седой мужчина, лет пятидесяти, в мятой рубашке, но отутюженных брюках, сидевший рядом, бросил на него сочувствующий взгляд и снова уставился в газету. «Надо выйти…».

– Ах ты ж, Господи! Наркоман что ли? – услышал Дима, как только сомкнулись за ним двери купе.

– Да, нет, мать. Парень с войны едет…Эх…

Он затянулся. На улице правда начало вечереть, густо посерело небо, мелькали ржавые поля, провода. В тамбуре сквозило из щелей. Дима поёжился.

«А может прав Севка? Он сказал «вместе». Сдохнуть вместе. Может это нужно было? И как мне теперь? Компромисс с совестью искать?». Он медленно присел на корточки и тут же подскочил. Ногу будто обливали кипятком. «Ой, бля…, допрыгался. Так мне и надо!». Он помял ногу, стиснул зубы и сжал поручень, упираясь лбом в холодное окно. В глазах темнело.

– Эй, ты что это, пьяный что ли?!

Проводница. Полная тётка со злым лицом и прокуренным голосом. Принесло же её. Дима не ответил.

– Смотри мне, наблюёшь – высажу!

Дима кивнул, мол, что всё ясно. «Вот овца. Хотел у неё таблетку спросить. Ладно, обойдёмся без твоих таблеток…».

Бабуля проворно крутила в руках шерстяной клубок, ловко подтягивая нить. Это успокаивало. Дима немного вытянул ногу и помассировал. Прикрыл глаза. «Не помогает…Надо лечь». Услышал тихое и протяжное:

– Сынок, сынок… – бабуля протягивала ему какую-то маленькую бумажку – На вот, возьми.

«Анальгин! Вот спасибо!»

– Спасибо.

Он залез на свою полку и уже начал проваливаться в сон, как вдруг снова услышал, протяжное:

– Сынок, сынок…

Пришлось выныривать обратно.

– Сынок, ты мне с сумками поможешь?

– Конечно, помогу. Только разбудите.

***

Он шагнул на тщательно выметенный перрон и задохнулся от пряного запаха опавшей листвы и прозрачного морозного воздуха. А вокзал почти не изменился, разве что облупилась и поблекла краска на его здании, но его бледно-мятный цвет показался Диме очень приятным и слишком чистым. Да, он заметил, что появилась трещина на часовом циферблате, но это не портило впечатление.

За изъеденной коррозией оградой виднелись аккуратные жёлтоватые дома с покатыми крышами и  всё ещё зеленеющие газоны, усыпанные охапками медовых листьев. Вдоль проспекта шелестели красно-оранжевые клёны, разгораясь в лучах мягкого прощального солнца, из репродуктора сонно плескалась мелодия, что-то из 60-х, на перроне толкались люди, но, всё равно, было так тихо!

И в этой тишине что-то было не так. Было странно наблюдать, как беспечно ходят по улице люди: никто не бежит, пригнувшись с автоматом и ежесекундно просчитывая, откуда ждать нападения. Ему показалось, что вот ещё мгновение и землю тряханёт, за этим ухнет разрыв и сверху осыплет разорванной землёй и осколками и тут же застрекочут автоматные очереди и пули визгливым степом отобьют щербинки от асфальта…Тогда он согнётся, схватит свою СВД[2] , крикнет людям: «В укрытие!» и побежит на свою позицию. Он поймал себя на мысли, что уже взглядом выискивает выгодную огневую точку и засмеялся над собой.

И тут он увидел её. Марину. Она он торопливо бежала, нет, она летела по ступенькам к перрону, летели её волосы, взмахивали полы пальто, легко мелькали её маленькие ботинки, летел её взгляд, он летел то вниз по ступенькам, то поверх толпы. Кажется, она увидела его, вдруг остановившись на секунду, она засияла и полетела дальше.

А она изменилась: девичье очарование сменилось завораживающей плавностью движений, от чего хотелось перестать дышать. Она стала женщиной. Он замер и выпрямился, уронил под ноги свой рюкзак и наблюдал, как мелькает её берет в человеческой потоке, мелькает её сосредоточенный взгляд, и немного наклонившись вниз, она легко пробирается вперёд через чужие спины, плечи, разговоры, взгляды…

Наконец она влетела в его объятия. Запахло весенним лесом, солнцем, тёплым хлебом и морской водой. У него кружилась голова. Он сначала немного растерялся, потом крепко обнял и закрыл глаза. Нежность, боль, возбуждение, всё смешалось в нём, закрутилось, застучало. Он нащупал её губы и принялся целовать, сначала коротко, осторожно, будто по кусочкам прорываясь сквозь долгую разлуку, расстояние, сквозь непонятную войну, от которой ещё не вырвался до конца, сквозь госпитальный бред и хрупкую надежду на возвращение. Тяжёлые глыбы пережитого откалывались от него, всё больше и сильнее забилась в нём жизнь, устремилась скорее прорасти, остаться навсегда и вылилась в долгий поцелуй.

Дима поправил выбившуюся прядь её волос. Они взялись за руки и пошли к выходу из вокзала. Он смотрел на её точёную фигуру в чёрном пальто, красный берет, длинные светло-русые волосы и бордовые перчатки, зажатые в свободной руке, и никак не мог осознать, что он наконец-то дома и идёт с ней за руку.
Иногда она оборачивалась и смотрела на него сияющими глазами, а он замирал. Дальше от вокзала толпа поредела и утекла в разных направлениях. Они шли по свободному проспекту, сворачивали к торцам пятиэтажек под кроны пылающих деревьев и снова целовались.

Между поцелуями она обнимала его за шею и бессвязно шептала: «Вернулся, мальчик мой…, солнышко, я так ждала тебя».

Он вытирал ей слёзы, прижимал к себе и тихо говорил: «Ну что ты, Мариша, всё хорошо».

Марина писала длинные письма. Писала о том, что происходит в посёлке, писала, как мечтает его обнять и как медленно тянется время. В каждом письме спрашивала: здоров ли он? Иногда по несколько раз. Дима по многу раз перечитывал её письма и улыбался.

Однажды она прислала свою фотографию, очень красивую. Она стоит на фоне высокого окна, облокотившись на подоконник, в коротком чёрном платье, в руках держит что-то новогоднее. Она накрашена, волосы уложены на одну сторону, сдержанная улыбка, грустный взгляд. Её взгляд будто сообщает: «Нет, ты не подумай, что я веселюсь, мне очень грустно без тебя. Просто Новый год».

Дима носил эту фотографию с собой, но редко на неё смотрел: очень хотелось близости, просто невыносимо! Однажды он возился с ремонтом БМП и минут через сорок понял, что остался один, впервые за время службы. Тогда он спустился в отсек, достал её фотографию и очень быстро получил разрядку. Стало легче.

Вдруг Марина сказала:
– Дим, все наши уже собрались, ждут тебя…у нас, хотят отметить твоё возвращение.
Он задумался: «Сколько их там, человек пятнадцать? И что же теперь, придётся разыгрывать перед ними вернувшегося с войны героя? Совершенно не хочется. Начнут расспрашивать…, потом начнётся пьянка. Сейчас бы прийти домой, сначала в душ, а потом проспать часов двенадцать. Ногу опять тянет, неслабо так. Неужели теперь так будет всегда?». Он чуть поморщился и посмотрел на Марину. Она перебирала красно-оранжевые листья носком обуви и ждала ответа.

– Марин, я хотел домой зайти, да и к бабке надо… может, завтра всё это?
–Твоя бабушка у нас. Они уже шашлыки ставят… Так что завтра никак не получится. Пойдём на пару часов хотя бы?

Он кивнул, и они свернули на Маринину улицу. Казалось, он поднимается на сцену, зритель ждёт в темноте, а он совсем не знает своей роли. На войне он совсем не думал о таких вещах: как вести себя с одноклассниками или чем будет заниматься и как зарабатывать на жизнь. Там его волновали только две вещи: как выжить и как остаться человеком. Он впервые задумался: а сейчас он, Дима Мельников, кто? Он прошёл путь, но вернулся на исходную точку, от которой начал чуть больше года назад. Он вернулся другим, и на эти, казалось бы, простые вопросы, ему сейчас трудно ответить. «Теперь живот схватило… Так спокойно. Да что ты, в самом деле сегодня?!» – Пытался он успокоить себя.

Показался Маринин дом: бревенчатый добротный дом, голубая веранда, резные ставни нараспашку, белёсые наличники. С майских праздников и до первого снега семья Марины жила в этом доме на окраине посёлка. Дом будто стал ниже и слегка накренил крышу в сторону дороги, но был так же крепок. Запахло грибным лесом, прелыми листьями, старой краской, паутиной, холодной водой и яблоками. Запах Родины. Его ни с чем не спутаешь! Вкусно тянуло готовящимся шашлыком и дымком. Дима вытер испарину со лба.

– Солнышко, тебе плохо?
– Нет, всё в порядке… Нервничаю. Пройдёт.
Она взяла его ладонь и пожала пальцы.
– Что с тобой?
– Не знаю. Дома давно не был.
– Всё будет хорошо.

Он прижал её к себе.

– Я знаю. Так и будет. Я всё сделаю.

Около мангала бодро суетилась компания. Дима присмотрелся: «Нет он никого не узнаёт. А где Валька? Неужто не пришёл?». Марина помахала кому-то рукой, и ей помахали в ответ.
– Хватит обниматься! Идите к нам!
– Сейчас! – крикнула Марина и обхватила Диму за талию.

Он обнял Марину.

Примечания: 1 – Червлённая-Узловая – железнодорожная станция в Чеченской республике.

2 – СВД – 7,62-мм снайперская винтовка Драгунова (СВД) — советская самозарядная снайперская винтовка, разработанная в 1957–1963 годах группой конструкторов под руководством Евгения Драгунова.