В аэропорту Домодедово светло и пусто в столь ранний час. Ожидающих очередного рейса на Новосибирск немного. Скоро и они усядутся в кресла лайнера… Cпустя какое-то время по громкой связи представится капитан корабля и пожелает доброго пути. У иллюминатора присесть самое то, прелестный вид. Еще когда самолет на взлетной полосе берет разгон, ты не веришь (в общем-то, строишь из себя настоящего аборигена), что эта стальная птица оторвется от земли, ты поглядываешь через стекло: увеличивается скорость и окружающие объекты исчезают мгновенно позади, но вот Ту уже взмыл ввысь и летит над зефировыми облаками. В глаза бьет необыкновенно яркий свет, и ты спешишь поскорее задернуть ширму. Все это будет, а пока зал ожидания. И заскучавшие сонные пассажиры веселят друг друга вялыми беседами.

История Виктора Штольца.

– Извините, что присел рядом с Вами, ничего? – обращается пожилой человек к девушке с книгой в зале ожидания.

– Да мне без разницы, садитесь, – отвечает безразлично брюнетка. Она уже не молода, но в одежде много радостных цветов.

– Спасибо. А вы очень милы, – бросает он ей комплимент.

Дама кривит нос, мол, пристал старикашка, и утыкается в книгу.

– Хороший автор, я перечитывал эту книгу. Признаюсь, Холодин мне по душе, а какие герои в романе! – настаивает на разговоре он.

– Вы извините, но мне хочется просто узнать концовку произведения. Можно я дочитаю? – она старается вежливо избавиться от собеседника. Сказать более жестко она не может. Воспитание не позволяет.

– Да, конечно. Только хотел бы предупредить, что не стоит расстраиваться окончанию, ибо грядет продолжение. Герои выживут, а далее будут попадать в разные переделки, но всегда с честью их выдержат. Уж вы то мне поверьте, – он улыбается, словно ребенок, совершивший проказу.

– И зачем вы все это мне сказали? – она фыркает от злости и внимательно смотрит на обидчика. – Я так волновалась, что будет там далее. Вы, поди, продолжение уже прочитали?

– Продолжение не читал, просто я знаю намерение издательства, – он отвернулся от нее, сейчас он принял позу всезнайки, подбородок его заметно приподнялся от гордости.

– Читаете желтую прессу? Слухов набрались? – ей ничего не остается, как начать расспросы, спокойного чтения явно ей не видать.

– Издательства всегда просят от автора продолжения, если книга хорошо продается. Но тут еще вот какой момент… – он задерживается с ответом, кряхтит, поправляет шляпу на голове. – Это моя книга! – он тут же делает вид, будто сам испугался того, что сказал вслух.

– Да, нет. Эту книжку я купила в киоске, – она словно оправдывается, показывая на стеклянную будку с газетами у входа в аэропорт. – Вот там!

– Вы меня не поняли, это я написал эту книгу, – произносит он тихонько, словно боится собственных слов.

Она сразу подмечает сию нерешительность:

– Да, ладно?! Вы – Сергей Холодин?

– Ни в коем случае. Витей меня зовут. А Сергея Холодина знаю уже давно… Он – мой сосед. Живем на одном этаже.

– Ну, и при чем тут Вы? – захлопывает она книгу и смотрит то на обложку, то вновь на безумца рядом.

– Понимаете, тут вот какая заминка получается. Я немного ненормальный, – он пытается шутить. Похихикивает.

– Я это успела заметить, – кажется, что она с удовольствием признала диагноз собеседника и не постыдилась отметить это вслух.

– Спасибо за комплимент, – он не обижается, улыбка не слезает с его уст. – Жил я, жил. И показалось мне пресным и монотонным мое бытие. Так я и решил сделать подарок… Знаете, мой сосед, тот самый Холодин, сейчас жутко популярный писатель. Так было не всегда. Он приходил ко мне и постоянно плакался, впадал в депрессию и тогда я не видел его неделями. Потом он появлялся, часто очень пьяным появлялся… Он мечтал стать… писателем. И тогда я его пожалел. – тут он замолкает и смотрит на незнакомку.

– Как же? Взяли и написали за него роман? – она смеется. Чем больше Виктор говорит, тем меньше она ему верит.

– Вообще-то, так оно и было. Вернее вот как: я всю жизнь писал одно произведение, знаете, эдакая художественная форма моей биографии. Нужно было только все приукрасить. Хотя… в моем случае, ничего украшать не надо было. Я просто описал свою жизнь. Львиная доля текста о жене, любимой моей.

– Всю жизнь одно произведение? А с ума Вы не сошли? – глупая дама, она продолжает говорить с издевкой.

– Скорее всего Вы правы. Я сошел с ума. Но я написал то, чем зачитываются сейчас все поголовно, – он в очередной раз задрал подбородок от гордости за самого себя.

– Под чужой фамилией Вас читают и все лавры не Вам. Да и с чего это вдруг я должна Вам поверить, что это Вы написали?

– Я Вас не заставляю верить. Имя главной героини – имя моей жены. Меня зовут Виктор Штольц. Паспорт могу даже показать. Главного героя зовут так же. Я просто писал про себя.

– Это Вы уже говорили. Бред какой-то. Есть правдоподобная версия.

– Какая?

– Совпадение. А у Вас маразм. Вы себя олицетворяете с главным героем. Вот и все, – жалости от этой дамы не дождаться, это уж точно.

– Пусть будет так, – он погрустнел и уставился в блестящий пол.

В конце зала ожидания забухтела машина по мойке пола. Уборщица направила автомат прямиком к стойкам, туда, где обычно толпятся люди, мечтающие скорее покинуть этот город. Она вновь уткнулась в книгу, но настроить себя на чтение не смогла и вновь обратилась к странному пассажиру:

– Я – Лена. Сегодня плохое настроение у меня. Не обращайте внимание.

– Ничего страшного.

– Вы обиделись?

– Что Вы. Ни в коем случае.

– Правда, простите, – она словно отошла ото сна и теперь понимала, что нагрубила и весьма безосновательно.

– Да, ладно Вам. Забыли, – улыбка вновь осветила его лицо.

– Почему Вы не судитесь с Холодиным?

– Зачем? Мне приятно, что я помог человеку. Вы бы видели, каким он был. Казалось, что он наложит на себя руки. Еще бы чуть-чуть и струна лопнула. Понимаете? – он принялся жестикулировать, а затем уставился на незнакомку.

Она кивнула.

– А как он Вас отблагодарил? И вообще, как Вы передали ему рукопись?

– Пришел к нему. Он побежал на кухню чай ставить. А я положил на стол текст и сверху записку о том, что я передаю ему роман, потому что хочу его видеть счастливым. Ведь он молодой, а молодые должны быть счастливыми. А затем я убежал. Зашел к себе в квартиру и стал смотреть в глазок, ожидая, когда он придет устраивать со мной беседы, уговаривать взять обратно роман. А он не пришел. Правда, я стоял у входной двери три часа, полагая, что вот-вот отворится дверь и он, словно ужаленный, подбежит к моей коморке, и звонок будет надрываться, так Холодин захочет вести разговор по душам. Не пришел… он не пришел.

– Весьма инфантильное поведение у Вас, не так ли? – она уже не издевается, а говорит серьезным голосом, полным сочувствия.

– Может быть. Но я доволен, что поступил именно так.

– И что же далее?

– Далее в моем общении с Холодиным?! Ничего. Когда я звоню в дверь, он не открывает. Трубку телефонную не берет. Недавно была презентация вот этой самой книги. Я пришел туда. Он сделал вид, что не знает меня. И даже спросил мое имя, когда я подал ему книгу на подпись.

– А куда Вы собрались? Вы, извините, пожилой человек.

– К жене. На кладбище. Я там давно не был. Она на меня сильно ругается. Приходит во сне и говорит, что я совсем про нее позабыл. Она похоронена у деревни Лукино. Вот такие дела. В город не вернусь. Останусь в этой самой деревеньке. Народ в селении хороший, я там бывал и ни раз. Есть там домик один кирпичный. В наследство от матушки моей достался. Вот в тех краях и поселюсь.

– С чего это Вас потянуло то в глушь?

– А чего старику надо то? Кусок хлеба и молока. Доживу свой век. Все равно у меня никого нет.

– Извините за мою любопытность, но почему Вы сами не опубликовали свое творение?

– Я постеснялся. Скромный я, понимаете?

– Не жалеете о том, что отдали текст?

– Ни на секунду. Ведь я помог становлению ребенка… Холодина… Теперь у нас, у людей, есть еще один хороший писатель, который обязательно напишет весьма поучительные истории.

– Ребенок, говорите… хм… я бы так не сказала. Раз у нас с Вами такой откровенный разговор приключился, может и я Вам поведаю один рассказ? Как мне кажется, он вполне может стать сюжетом для какой-нибудь слезливой истории. И она, эта самая повесть, как раз о детях.

– Послушаю с большим любопытством. А то в последнее время со мной мало кто беседует. Знаете, старики всегда у нас остаются без внимания. Начинайте.

История Елены Вольской.

– Наслаждайтесь, – она хлопает по обложке книжки так бодро, словно ей не терпится поделиться некоторыми эпизодами из своей жизни, словно ей хочется скорее высказаться, а собеседнику пора идти уже к чертям и подальше. – Итак. Мне 46. Не замужем. Потому что ненавижу всех мужиков. Друзей не имею. Они предают. Родители давно отошли в мир иной. Я одна как перст. Спросите, почему нет детей? Есть. Просто в молодости я оставила сына в детдоме. Сразу после рождения.

Она встает и демонстративно кидает книгу прямо под нос Виктору.

– Не знаю зачем я Вам это рассказала. Почему-то очень захотелось. Я сейчас я пересяду, хочу посидеть одна. Хорошо?!

Не дожидаясь ответа собеседника, Елена отправляется в другой конец зала, туда, где за чистоту пола борется уборщица и усаживается спиной, так чтобы Виктор точно не видел ее.

Странная дамочка, я даже больше скажу, настоящая истеричка, – размышляет старик, пока он подбирается к Вольской и вновь усаживается рядышком с ней.

– Вы позабыли творение Холодина!

– К черту его! – она плачет. – Извините, что я так отреагировала, это я не на Вас, а сама на себя. Наболело.

Он протягивает платок. Она покорно берет.

– Я хочу исправить свою ошибку. Хочу найти сына! – сквозь слезы молвит она.

– У Вас нет данных детдома?

– Есть. Его усыновили и увезли в Америку. У него новые родители.

– Вы знаете, некоторые ошибки невозможно исправить.

– Я беру девочку из детдома. Именно поэтому я лечу вот этим самым рейсом. Может быть, я таким образом искуплю свою вину, взяв к себе сироту?

– Безусловно. Главное, чтобы дали, а то, знаете ли, в вашем возрасте, да еще и одинокой… не дадут ребенка.

Она пожимает плечами, он повторяет за ней.

– У меня есть фиктивный брак. Один мужчина, мой одноклассник, согласился на аферу. Он живет в моем же подъезде.

– Он такой же одинокий, как и Вы?

– Выходит, что так. Он говорит, что любит меня. Я склона ему верить.

– Значит, все складывается как надо. Чем не семья. Он, Вы и сирота, которую Вы осчастливите своей родительской теплотой.

– Справлюсь?

– Вы не имеете право поступить иначе. Всегда держите в голове мысль, что Вы ставите на кон свою жизнь. Так или иначе.

– Так и есть.

– Как зовут девочку?

– Даша.

– Дадите свой номер телефона? Я хочу знать продолжение вашей истории. Если получится, непременно пишите.

Он черкает быстро в блокнот ее номер.

– А Вы не забудьте дать свой адрес новый, деревенский?

– Это еще зачем?

– А вот я думаю, чего звонить то? Лучше увидеться. Давайте мы с Дашей к Вам нагрянем как-нибудь?

– Вы уже так уверены в хорошем исходе дела. Похвально. Что ж, а адрес нате.

Она успевает записать спешно продиктованный адрес нового обитания Виктора.

– А Вы знаете, когда меня осенила мысль, что я – чудовище? – дописывая в блокноте номер дома, заявила она.

– В смысле?

– Ну, когда я поняла, что я – гадюка, бросила дите, ну, когда собственно совесть проснулась?

– И когда же?

– Дом у меня на даче сгорел. Хороший такой домишка. Проводка что-то не выдержала и загорелась. Успела я только выскочить. Усадьба моя и вспыхнула как спичка. Смотрю кошка моя, Муся с крыши, через дырку успевает вытаскивать котят. Зубами схватит котенка и ныряет с высоты. Потом второго. И так шестерых котят. Крыша уже залилась огнем, а она не боится, лезет за последним. В общем, сгорела она, вытаскивая последнего. Вот какой материнский инстинкт, понимаете?

– Понимаю.

– Вам котенка не надо? – она достает корзинку, которую она держала все это время при себе. На белоснежной тряпке лежат и посматривают полусонные голубоглазые, сероглазые, кареглазые пушистые комочки.

– Ох, вот заразы они. На жалость давят! Вид такой делают, что не отказаться! Ничего не остается, как взять вот этого! У него глаза разные. Один голубенький, а другой карий, – Виктор вынимает писклявого заспанного котенка, укладывает себе под куртку и тот вмиг засыпает.

– Ну, хоть одного малыша пристроила. Надеюсь, остальных тоже раздам.

Разговор неожиданно прерывается. Пассажиров приглашают на регистрацию. Виктор и Елена, конечно, еще организуют разговорчик в самолете. Каким-то чудесным образом их места окажутся рядом. Они станут щебетать, словно птички, которые не могут наговориться. Им придет на ум мысль, что они больше никогда не увидятся… Какие глупости…

***

Лукино – прелестное место, если хочется сбежать от цивилизации. Виктор здесь уже чувствует себя как рыба в воде. А то! Живет здесь всего три месяца, и его знает вся округа. Настоящий мастер по хозяйству. Прибить гвоздь, покрыть крышу, нарубить дрова – к Виктору. Бодрый старичок, откуда только силы берутся?!

Сегодня пожилой лукинец решает выскочить спозаранку на холод, поискать дровишек для печки. Нахлобучивает шапку на голову, накидывает тулуп и долго мучается с валенками. Те никак не налезают вместе с новыми шерстяными носками.

Чертяги! Что б вам пусто было! – поругивает обувь старикан.

В этот самый момент оконное стекло сотрясается от удара. Снежок, запущенный неким «бандитом», растекается, словно жижа.

– Вот так дела! Это кому жить надоело?! – ноги вмиг влетают в валенки и старик Витя открывает входную дверь.

На пороге Елена и … Даша. Та самая Даша. Милый ребенок лет восьми. Глупая голубая шапочка с бубончиком, зеленые, хитрые глаза и звонкий голос:

– Мы прибыли! Дедушка!

Он молчит. Дверь приоткрыта. И зимний ветер заносит снежинки в дом. Слегка поеживается и вальяжно к входу подбирается котик Фил (тот самый и подросший. В Лукино он себя чувствует комфортно!) и внимательно вглядывается большими глазками.

– Какой миленький! – Даша кидается к коту и начинает его тискать.

– Я же обещала, что мы приедем! Да, ведь папа? – заявляет Елена.

Старик делает весьма удивленный вид, но кивает. Наедине Елена непременно сообщит о том, что она придумала хороший жизненный план. Виктор – папа Елены. Ну, а правду Даше знать и не обязательно. Пусть хоть почувствует себя частью семьи. Девчонке так не хватало тепла.

– Мы привезли, дедушка, пирог! Вкусный-вкусный! Попробуем? – весело предлагает Дарья.

– Непременно, красотуля наша! – соглашается Виктор.

***

Под вечер не грех и устроить чаепитие. За окном гуляет пурга. А в домике тепло, уютно и светло. В кухонке над пирогом, словно хирург, навис с ножом лесник (как прозвала Дашка дедушку!), не решаясь как именно расправиться с вкуснятиной.

– Давай-ка я! – Дарья нетерпеливая. – Вот так надо! – она в одно мгновение разрезает сладкое на три куска. Два больших и один узенький.

– Дашь, а почему так надо? – улыбается Лена.

– Ну, как же. Вот эти два большие! Один мамочке моей любимой, а второй моему дедушке. Потому что я вас сильно люблю. А третий мне. Хорошо?

Лена плачет, прикрывая лицо обеими руками.

– Только вы меня не отдавайте обратно в детдом. Не хочу. Не отдадите? – она посматривает то на Виктора, то на Елену растерянным, испуганным взглядом.

– Мы не можем отдать тебя, потому что ты самая главная радость и любовь для нас. Дороже тебя у нас нет на свете никого. – успокаивает старичок Витя.

– И мы всегда будем вместе? – глазки Дарьи веселеют.

– Всегда! – Елена подсаживается впритык к девочке и стискивает ее в объятиях, продолжая рыдать.

– Всегда! – не выдерживает сердце Штольца. Старик обнимает … дочку… и внучку…

А за окном бушует метель. И давит ночь. И только в избе тепло… Не только у печки, не только…