«Новую девочку привозят в палату! Я слышала от санитарок, что прямо на скорой везут, – оживлённый шёпот доносился со всех сторон, – интересно, она нормальная?»

Хотелось спросить: давно ли вы видели «нормальных» в психушке?

Однако Анечка превзошла все ожидания. Эта истощённая девушка со стеклянным взглядом, растрёпанным каре, желтоватой кожей была абсолютно не в себе. С первых же минут появления в палате Аня начала галлюцинировать, кричать на врачей и объяснять, что попала она сюда только потому, что слишком много помогала людям.  По ночам она скребла длинным кривым ногтем шершавую стену, а иногда бесцельно бродила по палате в полусонном состоянии.

Никто не знал, сколько Анечке лет, откуда она и как попала в психиатрическую больницу. На вид ей было не больше двадцати пяти лет, однако иногда её лицо будто бы покрывалось морщинами, приобретало старушечий вид. В некоторые же моменты – разглаживалось, и Анечка походила на десятилетнюю девочку.

Аня была неадекватна: постоянно говорила с некими сущностями, которые плодил её мозг, звала воображаемых попутчиков, а иногда – смеялась громко и без причины. Она съедала всё, что попадалось под руку: ела с упоением, будто в первый и последний раз.

Однажды санитарки зашли в палату и попросили Анечку раздеться. Не знаю, зачем это было нужно, однако, иногда они так делали. Возможно, проверить, не припрятана ли какая-нибудь контрабанда в трусах. Кстати о трусах: на ней были чёрные мини-шорты с белой резинкой.

– Но это мои трусы! – воскликнула наша соседка по палате. – Аня украла мои трусы! Ну-ка снимай! – она на секунду замялась. – Хотя нет, не снимай. Чёрт с тобой…

Аня криво улыбнулась, обнажая желтоватые зубы.

Она крала трусы. И не только трусы: еду, прокладки, карандаши, мыло из душевой – всё, что плохо лежало и попадалось на глаза.

 

***

 

«Что происходит?» – первая мысль, возникшая у меня в голове после того, как нечто холодное и влажное прикоснулось к плечу, потихоньку заставляя сознание выбраться из нейролептического трипа.

Я лежала лицом к стене. Потребовалось немало усилий, чтобы повернуть голову и посмотреть, кто же посмел нарушать мой фармакологический сон.

На краю кровати сидела Анечка. Глаза её блестели в темноте, и улыбка, заставляющая напрячься даже в дневное время, при свете ламп из коридора казалась ещё более потусторонней. Тонкие холодные пальцы расположились на моём плече.

– Эй, – прошептала она, – займёмся сексом?

Я не знала, стоит ли смеяться, звать врачей или просто попросить её уйти. Второй вариант сразу отпал: понимала, что тех, кто не спит по ночам и пристаёт к другим пациентам, привязывают к кровати. Никому не пожелаешь такой судьбы, поэтому было решено попытаться провести конструктивный диалог:

– Слушай, – протянула я, – видишь, уже поздно. Наши соседи по палате спят: ты ведь не хочешь их разбудить? Давай в другой раз, ладно? – я пыталась придать голосу наиболее непринуждённый тембр.

– Нет? Ну тогда ночью я задушу тебя подушкой! – Анечка произнесла это настолько обыденно и задорно, что стало не по себе.

С большим трудом приподняв своё тело, я встала с кровати, взяла Аню под руки и поволокла к её койке. Два пройденных метра ощущались десятикилометровым беговым марафоном. Уложив девушку, я как можно плотнее обернула её одеялом, что, в теории, могло бы затруднить последующие попытки встать. Анечка улыбнулась и, проваливаясь в сон, прошептала:

– Спасибо, отец…

 

***

 

На следующее утро Аня не проснулась. Это естественно для такого рода заведений: тут пробуждение не имело ни смысла, ни радости, но день ото дня все просыпались. Однако, Анечка спала.

Я вышла в коридор, чтобы выполнить ежедневную рутину: умыться, поздороваться с санитарами. Пожелание доброго утра давало плюсик в рейтинг «нормальности», соответственно, отношение становилось более снисходительным. Но кое-что выбивалось из привычного пасторального пейзажа бюджетного лечебного заведения: стояла гробовая тишина. Тишина не ушла ни к обеду, ни после.

И вот до меня дошло. Буйные спали: не выл контуженный Валерий Евгеньевич, Надя не угрожала судом, если её не выпустят, Оля не сидела в коридоре в полуголом виде, чем нарушала покой пациентов. Помню, подумала тогда: «Может, фаза луны какая влияет, давление низкое». На деле всё оказалось намного прозаичнее.

После обеда ко мне подошла взволнованная санитарка, её речь была быстрой, но вполне ясной:

– Так, ты у нас нормальная, бери книжку, садись в коридор, читай. И приведи себя в порядок: волосы паклями висят. Только быстро, пока ОНИ не пришли.

– Но я не могу читать, в глазах плывёт.

– Тогда телевизор смотри, главное, сиди тихо.

Пакли расчесать не удалось, но сидеть тихо виделось посильной задачей.

В коридоре действительно собрались самые спокойные и здравомыслящие: оказаться в числе избранных было приятно.

И тут пришли ОНИ, и имя им – легион. Это была делегация одной небезызвестной партии. Организованной толпой они зашли в коридор, смотрели на нас, как на музейные экспонаты, взгляды их были наполнены состраданием и жалостью.

Ко мне обратились с вопросом, всё ли хорошо, нравится ли пребывание в этом Богом позабытом месте. Хотелось ответить, что не помешало бы сделать двери и разделения между кабинками в туалете, душе, что стричь ногти тупыми кухонными ножницами не очень удобно, что курить всего раз в день – вредно для психического здоровья, что контуженного Валерия Евгеньевича нельзя привязывать к кровати каждый раз, когда он вспоминает поездку в Чечню.

Но я почувствовала на себе пристальный взгляд санитарки, поэтому ответ был несколько короче: «Замечательно. Как на курорте».

Потом они сказали, что партия сделает это место ещё лучше, вложит деньги, купит новый телевизор вместо этого, постоянно выдающего помехи. А ещё всем подарили блокноты с небезызвестным лидером организации. Правда, записные книжки были на пружинках, поэтому их у нас в последствии изъяли. Жаль, конечно.

А к вечеру проснулись буйные.