Хватит это терпеть!
Жириновский. ЛДПР
Главное правило врача – Не навреди.
Психиатр стоит между законом и человеческой душой.
Преступление
Я разбил все зеркала дома. Взял молоток и ударил сначала по самому большому зеркалу в комнате мамы. Зеркало зазвенело, но не поддалось. Я ударил ещё раз, и ещё, и ещё, пока с оглушительным звуком зеркало не распалось на части, и осколки не посыпались на пол. Методично пройдя по всей квартире, я разбивал ещё и ещё, пока все зеркала не превратились в груду обломков… Перед тем как ударить в первый раз я ощутил что-то вроде ража и понял, что перешёл какую-то черту. Обратного возврата нет. Дома никого не было.
Когда домой вернулись мама и племянница, моё лицо уже было разрисовано зелёнкой, в руке я всё ещё держал молоток, а в рот вставил пробку от бутылки. Немой изумлённый взгляд матери, слёзы от страха племянницы, которая инстинктивно потянулась к большой кукле, лежащей на диване, моё молчание и странная поза с молотком. Мама взяла трубку радиотелефона, собираясь звонить в милицию. Я поднял руку с молотком, ясно давая понять, что не намерен ей это позволить. Мать и племянница ушли к сестре, а я остался один и начал бредить.
Утро. Я закрыл входную железную дверь на внутренний засов, который мог открыть только я. Я не намерен был никого впускать, даже свою мать. Даже в её квартиру. В дверь звонили, в дверь стучали, дверь распилили болгаркой МЧС-ники. А я, приготовившись к их неминуемому приходу, налил в таз воды и произнёс молитву «Отче Наш», чтобы вылить содержимое таза на свою семью. В итоге я промахнулся и облил только лестницу.
***
Вечер. Местное отделение милиции. Я сидел за одним столом с милиционером. Тот писал что-то на бумаге, а я глядел по сторонам и вертел обложку паспорта, целясь в углы комнаты милиции, тогда я всё ещё боялся нечисти. В одном углу комнаты почему-то лежали кочаны капусты.
–Так, – говорил милиционер. – Ты взял молоток. И замахнулся на мать. Правильно?
– Да, – говорю я, ещё не оправившись от того, что натворил. В таком состоянии мне можно было бы приписать даже убийство принцессы Дианы.
– И сказал матери: «Я тебя убью», – продолжал милиционер.
–Да, – зачем-то сказал я. Хотя в момент аффекта я лишь что-то мычал ртом, замкнутым пробкой.
– Очень хорошо. Распишитесь.
Расписался. Рядом в пакете для улик лежал мой молоток.
***
Двухстотый участок милиции. Меня перевезли туда на служебной машине. Это было здание, гораздо больше отделения участкового. Меня сфотографировали. На минуту я подумал, что теперь буду известен. Ещё бы. Лицо в зелёнке, высокий, бледный.
Обезьянник. Камера и куча непонятных и незнакомых мужиков, сидевших на лавочке. В ней мне предстояло провести всю ночь, но этого я не знал, относясь к происходящему, как к какому-то аттракциону. Мужики что-то говорили друг другу, иногда немножко дрались. И вдруг я увидел пацана через окошко тюремной общей камеры. Я ощутил нечто вроде узнавания или чего-то родственного. Пацан подошёл к двери и протянул туда пачку сигарет. Я взял их и раздал тюремщикам. Тогда я не курил. Обстановка стала менее напряжённой.
– А ты здесь почему? – спросил один из мужиков.
– Зеркала разбил.
– Что-то пил?
–Кофе, – ответил я. Я, правда, тогда выпил кофе.
– Видать, ох**нный был кофе! – сказал мужик, и в камере заржали.
В камере никто не докапывался. И я просто просидел, простоял, прождал весь этот срок. В камере через стенку сидели женщины, видимо, проститутки, судя по их вульгарным выкрикам и просьбам в сторону офицеров.
Наступило утро.
– Матрасов! На выход, – сказал офицер милиции мне, и я вышел.
Мне отдали мой матерчатый ремень для брюк, но корочки компьютерных курсов, которые я зачем-то забрал с собой, никто не собирался отдавать, пока я с нажимом их не потребовал (и откуда во мне было тогда была такая наглость?). С паспортом, компьютерными корочками и ремнём я вышел на свежий воздух. Свобода. Мне было вполне достаточно этого наказания, чтобы я понял, что был не прав и сошёл с ума.
***
Дорога на Уфу
Придя домой, я успел только захватить тетрадки с конспектами по компьютерной графике и посмотреть в зеркало, чтобы оценить состояние лица после зелёнки. Выйдя из подъезда, я бодро зашагал к автовокзалу. Мне нужно было отсюда исчезнуть. Немедленно. И меня глодало только одно, и это было вовсе не моё преступление, которому я отдавал отчёт, не зная всех последствий, а именно, моя вера в эзотерическое учение, которое начало сносить мне крышу ещё, когда я учился в строительном колледже, который год назад закончил. Имя этому учению было «Цветок Жизни». Точнее сам трактат в двух томах, который я прочёл, назывался «Древняя тайна Цветка Жизни» под авторством учёного-физика и творческого человека Друнвало Мельхиседека. В студенческие годы я зачитался этим и стал таким наивным, что верил в реальность хохочущих ламп из фильма «Зловещие мертвецы». До того я принимал всё за чистую монету. Но до сих пор не мог понять, что же это за Цветок Жизни такой, и каковы люди, занимающиеся этими вещами. Дома я успел мельком взглянуть на сайт, где были указаны так называемые фасилитаторы. Разумеется, по дурости своей я не стал им звонить, а пошёл в столицу Башкирии – Уфу, где кто-то из них жил. Я должен понять, что это такое. Это что-то давало мне надежду, но я искал осязаемой опоры.
Спросив дорогу на Уфимский тракт, я шёл до города пешком. Не знаю, сколько километров я прошёл, но путь был длинный. Моё намерение тогда было просто несгибаемым, и я шёл и шёл, сделав всего один перерыв, чтобы мои опухшие ноги передохнули. Я вдохновлялся Ломоносовым, который шёл учиться в другой город пешком, и это давало мне сил. Я пугался машин, которые останавливались, что-то себе придумав на счёт их водителей, и в итоге с того утра, как я вышел из милицейского участка, прошло довольно много времени, и наступил вечер. Был август, ночи становились холоднее, и я забрался в дыру в кирпичной подставке под памятник оленю. Наивный олень, лежит под памятником оленю. Весьма иронично. Я лежал в этой дыре и дрыгался, пытаясь согреться и уснуть. Мне было всё равно.
Но не уснув, я вылез оттуда и продолжил путь в потёмках. Я попытался поймать машину, побежав в темноте за одной, но видимо напугал женщину, сидящую за рулём, и она уехала в ужасе.
Наконец, одна машина остановилась. За рулём был мужчина. Я сел, и мы поехали. Чтобы как-то объясниться, я сказал, что еду на семинар. Добросив меня до какой-то столовой, он дал мне денег и поехал дальше. Мужик был нормальный. Я купил бутерброд и поел. Впервые за весь день.
И вот я подходил к самому городу. Мне был интересен сам город, и я предвкушал что-то необыкновенное. На улице по-прежнему было темно.
Не помню, как и почему я нашёл старый заброшенный двухэтажный деревянный дом. Деревянная филёнка запертой наглухо двери поддалась, и я, как кот, влез внутрь. Нашёл кровать и лёг спать. Мне было холодно, и я обложился пенопластом, что лежал рядом. Я смотрел в потолок, который явно требовал ремонта, и готов был обвалиться, и думал, что делать дальше. Незаметно я уснул.
***
Уфа. В этом городе я был всего раз или два. И ничего не знал. Наступило утро, я встал и начал думать, как выжить. В чужом доме. Как будто, так и надо. Отыскал пятилитровые баулы для воды и, выйдя, нашёл колонку. Так, вода есть.
На улице к дому был подстроен флигель, и там жил парень. Я сказал, что временно тут живу, отчего он почему-то не удивился. Он порекомендовал мне выйти на так называемый «пятачок», куда ходят уфимские безработные, чтобы случайный работодатель на машине взял кого-то из них на разовую низкоквалифицированную работу, и объяснил дорогу. Придя туда и немного подождав, я был взят на работу. Суть работы была в том, чтобы собрать мусор с многоэтажного строящегося дома, с чем я успешно справился. Мне дали рублей пятьсот, и я, счастливый, от того, что будет еда, пошёл на местный базарчик и купил себе колбасы, хлеба и молока, а также канцелярский нож, чтобы резать эту колбасу. Так, еда есть.
Уже начав привыкать к такому образу жизни, в следующий раз, свободное от гуляний по городу время, я попал на работу к одному профессору, где надо было возить на тачке песок. Я старался, как жеребец, но быстро это всё равно не получалось. В конце концов, приехал сын профессора, привёз арбуз и деньги, и глядя на мои потуги, посадил к себе в машину.
– Что ты здесь делаешь? – спросил он меня.
– Работаю, – говорю.
– Я вижу, как ты работаешь. Я спрашиваю, что ты тут делаешь?
– Я из дому ушёл. И пришёл в этот город, – и вкратце пересказал историю о Цветке Жизни.
– Знаешь, что. Тебе лучше вернуться домой или сходить в церковь, а ещё лучше, в армию.
При слове «армия», я поморщился. Я уже проходил комиссию, и меня из-за сломанного пальца, который я не мог сжать в кулак, отмазал один врач из Уфы. Я совсем не хотел туда, так как практика бетонщиком навсегда отбила охоту долго заниматься тяжёлым физическим трудом. Да я не знал, как там ко мне отнесутся. В общем, армии я боялся.
Я вздохнул.
– Хорошо, – говорю.
Он высадил меня, и опять был вечер. Я лёг спать.
На следующее утро я попытался, было, найти этот пресловутый семинар Цветок Жизни, но смог только отыскать в городе Дом Культуры, и один человек дал мне денег на проезд. Я нашёл и церковь, где молодой служащий, выслушав мою историю, посоветовал мне вернуться домой. Я отыскал магазин игрушек, купил игрушечного чебурашку и, сев по-человечески на маршрутку, поехал домой, в свой ненавистный Стерлибург.
Потерянность
Не успев вернуться домой, я уже нашёл работу. Меня хотел поставить шиномонтажником на свою точку один человек, с которым я был немного знаком по одной из многих работ, на которых работал раньше, а именно, мойщиком машин. Недалеко от дома была эта точка, где я был сам себе хозяин, что меня устраивало. Я вернулся в квартиру, и так как меня не было несколько дней, ко мне более-менее остыли, и я подарил чебурашку племяннице.
Человек с автомойки направил меня к старому шиномонтажнику, к которому я ходил каждый день. Он обучал меня премудростям работы по смене шин на станке, балансировке и вулканизации.
Обучившись, я вернулся на свою точку. Большинство дней никого не было, лишь один раз я подкачал шины велосипеду.
Но однажды вечером приехали какие-то братки на машине с хромированными дисками. Я взялся за шиномонтаж, и тут понял, что совсем не умею работать на станке, который был на точке. Старый шиномонтажник работал на крестовом станке, а у меня была какая-то свастика. Я попытался снять шину и начал понимать, что сейчас покоцаю хромированный диск. И вроде бы даже покоцал. Братки чуть с ума не сошли, глядя на то, что делаю. Ещё они мне дали шину, которую надо было залатать. Тут я начал быстро её латать и перданул, видимо, от страха, что меня сейчас прибьют за хром.
Я вернулся домой в ужасе. Братки обещали снять с меня бабло, и мне надо было снова завтра идти на работу. Я пришёл, на всякий случай взяв фомку из дома, но когда пришёл на точку и остался один, разбил фомкой камеру и горько, чтобы даже камера не видела, заплакал.
Я не хотел больше тут работать. Я вернулся домой. Был вечер. Я сел на пол на кухне перед телевизором. Под рукой оказались какие-то тряпки, и я стал их перекладывать. Я бредил, и воображал, что это кожа Христа. По телевизору шёл фильм «Семь самураев». Я погрузился в сюжет и абсолютно потерялся в пространстве, в фильме, в реальности и в нереальности происходящего.
И вот тут мама подошла и спросила:
– С тобой что-то не так. Что с тобой? Может тебе помощь нужна? Психологическая?
Я с облегчением сказал:
– Да.
Но я не знал, какова окажется помощь.
Первый приход в дурку
На следующий день мы с мамой вышли из дому. Зашли в полицейский участок в районе Сода, а когда вышли, я с полным ужасом осознал, что мой мир, состоящий из образов того, каким я себя мнил, полностью рушится и расходится по швам. Всё это дерьмо из фильмов, комиксов про супергероев, и прочее был не я. А я был… меня просто не было.
Мы пришли в трёхэтажное здание психиатрической больницы и стали ждать в вестибюле с мамой своей очереди. Поначалу ничего не казалось страшным, а лишь странным. В вестибюле было темновато, лишь над дверью иногда включалась лампочка, как будто ты собака Павлова, и должен реагировать только на неё. Эту сраную лампочку.
Наконец нас приняли. В кабинете психиатра сидела вполне нормальная женщина. Она ласково задавала вопросы и интересовалась, что я натворил. Наконец елейным голоском спросила:
–Полежишь в отделении у нас?
Я согласился и подумал тогда, что наконец-то получу психологическую помощь и разберусь с самим собой. Не тут-то было.
Мы с мамой пошли в приёмный покой. Когда меня передали на поруки врачам, маму отправили домой. И я столкнулся с этой гнилой лечебницей один на один.
Сначала меня раздели, забрали личные вещи, одежду и помыли. Постригли ногти и переодели в пижаму. Со мной поднялась медсестра на верхний этаж, и меня запустили внутрь отделения.
Отделение номер 1, для всех тех, кто всегда намбер уан!
Наблюдалка. Так называется большая общая палата коек на двадцать. И на них лежат больные. Пахнет мочой, потом и безысходностью. Днём, наблюдать за больными даже немного забавно. Но вечером, когда тушат свет и светит лишь зелёный ночник, становится жутковато. На посту дежурит медсестра, и кто-то режется в карты. Я никого тогда ещё не знал. И не знал, что даже в дурдоме существуют порядки.
Мне показалось, что я знаю одного парня, который прогуливался по коридору. Он был молод, но при этом он напомнил мне чертами солиста рок-группы Skillet. Я, как зачарованный, смотрел, как люди гуляют по длиннющему коридору, доступ к которому был мне закрыт. Я был в наблюдалке. Мне ещё не доверяли.
Какой-то худощавый парень протянул мне конфетку. Я её взял. И вдруг этот «солист» уличает меня:
– Он взял конфетку у пидараса! Теперь он тоже пидарас!
Атмосфера в наблюдалке стала молча накаляться. Оказывается, к людям с нетрадиционной сексуальной ориентацией в дурке было особое отношение. У них нельзя было ничего принимать из рук, начиная от еды и заканчивая сигаретами. А тех, кто этот закон нарушал, называли «отъехавшими» и отлучали от «настоящих мужиков», и порицали. Парень, давший мне конфетку, был геем. Почти тюремный закон. А я ничего об этом не знал.
И когда этот «парень из группы Skillet» громко начал меня уличать, я понял, что надо бежать, пока меня тут не убили, а чего доброго, не трахнули бы.
Я подгадал время, когда старая вонючая санитарка, будет открывать и закрывать входную дверь, которая была неподалёку от наблюдалки, и кинулся бежать, пытаясь проскользнуть под её рукой, запирающую дверь.
Но она успела дверь закрыть и завопила истерическим криком. На помощь ей прибежали рослые крепкие обитатели больницы, и так как в наших российских психиатрических больницах не могут или не хотят устраивать медбратьев, некоторые виды работ выполняют сами больные. За них. А что? Очень удобно. Больной подтёр жопу больному, а санитарка ему за это сигаретку.
Обитатели больницы подхватили меня на руки и даже немного подняли над полом, отчего я почувствовал себя рок-звездой, занесли в наблюдалку и положили на койку. И меня в первый раз в жизни привязали к кровати.
В нашей психбольнице нет смирительных рубашек. Вместо этого есть четыре ленты из материи, которые называются «вязки», и тебя к ним привязывают за руки и за ноги к кровати. И как хочешь, лежи весь день, два дня, три, неделю. Даже если ты в сознании и вполне вменяем. Или считаешь, что ты вменяем. Чтобы поссать, проси утку, чтобы посрать, судно. Но не всегда её тебе дают. Так как просто игнорируют, или брезгуют, или уток и суден на всех не хватает.
Я лежал до обеда или дольше. И когда захотел пописать, то не знал, как попросить. Мне было очень стрёмно, что мне снимут штаны и заставят ссать при всех. Какая-то интеллигентная часть меня отказывалась от этого. И я специально обоссался под себя в знак протеста.
Когда запах мочи учуяли санитарки, они сначала не поняли, откуда он доносился. Но поняв, что от меня, сдёрнули одеяло и заверещали:
– Он обоссался!
– Как ты мог обоссаться?!
– Обоссался! Обоссался! Б***ь!
– Принесите сменные штаны!
Естественно, прибежали обитатели, переодели меня и сменили матрац. А я всё лежал на вязках, и не знал, как мне выбраться. Операция с мочой провалилась. Или нет?
Обход
На вязках я пролежал до следующего дня. А перед обедом наступал период «обхода» врачами. Обходом называлось то, что один врач, который считался настоящим врачом, в окружении толпы фанаток, простите, в окружении санитарок и медсестёр проходил почти мимо всех больных, они задавали вопросы, и записывали «благодарные» пожелания и заметки себе на листок с планшетом. Каких-то больных они сразу проходили, не интересуясь, даже если внутри их душ что-то изменилось. Иногда не слушали их, а слушали других больных или тех же санитарок. Когда был обход, каждый больной был обязан заправить постель. Зачем и кому это было нужно неизвестно, но все это яростно выполняли.
И вот проходя мимо меня, врач-психиатр по имени Никита Панкратов-Гурджиев спрашивает меня:
– Есть ли у вас голоса?
– Нет, – говорю.
Так прошёл один обход. Другой. Третий. А я всё лежал на вязках.
Наконец, врач подошёл и снова спросил:
– Есть ли голоса?
Я психанул и ответил, что есть. Лишь бы что-то изменилось в обстановке.
– Так, – сказал врач. – Матрасова на освидетельствование в Уфу.
Другая Уфа
Когда согласовали время прибытия машины, которая увезла бы меня на освидетельствование, меня начали готовить. Отвязали, наконец, выделили мне тапки и вывели в сопровождении медсестры на улицу. Приехала машина, и мы поехали.
Август кончался, и наступала осень. Шёл дождь. Мы снова ехали в Уфу. Я молчал и смотрел в дождливое окно, уже не зная, что ещё будет меня ждать после всего этого цирка.
Мы приехали, и я шёл под руки с медсестрой, спотыкаясь и наступая на лужи тапками в своей нелепой психиатрической робе. Меня привели к большому зданию, и я снова оказался в очередном заведении для «особо одарённых». Но тут было по-другому.
Прежде всего, тут был относительный мир и в палатах, и в коридорах. Никто меня не привязывал, и более того, тут были девушки и женщины, в отличие от сугубо мужского отделения «намбер уан». Коридор с палатами делился на секции, женскую и мужскую. И даже туалеты были раздельные. Пол в коридоре был мраморным с приятными оттенками и вёл в комнату с телевизором и стульями. Как оказалось, здесь были парни и девушки, которых условно говоря «судили» и давали оценку вменяемости его состояния, а также «меру» наказания в соответствии с его правоправным поведением. Вот тут-то и всплыло то, что я совершил. А я, было, обрадовался, что уже понёс достаточное наказание. Всех обитателей «мраморного дома» рано или поздно ждала медицинская комиссия. Но всех этих нюансов я тогда не знал.
Первое, что бросилось в глаза, были кровати в отдельных палатах по четыре человека. Кровати были из сплошного плоского листа железа, без отверстий, пружин, матрацев. Голый жёсткий лист железа на ножках. Поначалу я не понял, как, вообще, на этом можно спать. Но потом эта суровая аскеза мне почему-то понравилась. То ли позвоночник стал прямее, то ли вставать легче и бодрее.
В столовой была приятная компания девушек и парней, мужчин и женщин. Мы ели варёную капусту, а усатый дядька, который здесь же лежал, опять же выполнял работу санитара-раздатчика и ставил на стол тарелки, ложки и хлеб с чаем.
Не все, ждущие здесь результаты комиссии, совершили что-то либо дикое. Хватало и простой наркомании или распространения наркотиков, бандитизма, хулиганства и грабежей.
Одним из таких людей оказалась Ирина Никанорова.
Она мне чем-то понравилась. Она была довольно умной. Не сказать, что красавица, но внешность приятная. А может быть и личная энергетика. Плюс я себе вбил в голову, что раз она Дракон по восточному гороскопу, то у меня с ней будет гармоничный союз, и даже припомнил свою платоническую любовь по имени «Ринуа», которая являлась персонажем компьютерной игры. Ведь если как-нибудь переставить буквы в этом имени, получится что-то похожее на имя Ирина. В общем мне с ней было хорошо рядом в этой компании «избранных».
Её осудили за распространение наркотиков-«Спайса». А я всё равно играл с ней в шахматы. А она учила меня как играть в нарды. В компании обитателей больницы мне по приколу приставляли ко лбу изображение третьего глаза, когда я ляпнул как-то раз, что когда письменно прикалывался над комиксами в компьютере, это или что-то подобное случалось со мной в реальности. А Ирина…она просто ждала комиссии.