Мы сидели на каменной ограде и рассматривали прохожих. Некоторые из них вели себя довольно забавно, когда думали, что на них никто не смотрит.

– Ты думаешь о том же, о чëм и я? – спросила я.

– Я и понятия не имею, о чëм ты думаешь, – фыркнул Серëга.

– За последние два часа здесь менялось всё, кроме нас и ландшафта.

– Хочешь сказать, мы стали частью ландшафта?

– Я ничего этим не хотела сказать.

Через каких-то полчаса мы решили, что всё склоняется к тому, что нам нужно купить кислоту. Денег у меня было крайне мало, но скоро должна была прийти расчётка с прошлой работы. У Серëги денег не было никогда. Не знаю, как он вообще дожил до этого дня.

Купив две марки, мы отправились к мосту между Петроградским и Центральным районами.

Когда мы подошли, нас ждало разочарование – дорога была перекрыта, время разведения мостов.

– Чëрт, – выругалась я.

Моих денег хватило на такси.

Мы вызвали машину на ту сторону, и пешком оставалось идти всего минут сорок.

– На этой улице обычно происходят странные вещи, – предупредил меня Серëга.

Не пройдя и ста метров, я поняла, о чëм он говорил. Через дорогу от нас мужчина пьяным голосом пел какую-то глупую песню, а за ним прыгал в нелепом танце человек на костылях.

– Хороший знак, – хихикнула я.

Мы пришли в нужный двор и с горем пополам нашли нужное место. Я с опаской смотрела по сторонам. Серëга принялся раскапывать землю, пока мы не увидели заветный жëлтый свëрток.

Пока Серëга распаковывал покупку, я искала глазами место, где можно было бы отлить. Девушкам в этом плане сложнее, да ещё и почти в центре города.

– Жди тут.

Я наконец нашла укромное место и, сделав свои дела, вернулась к другу, который одними ногтями держал мой счастливый билетик. Стала рассчитывать, до какого времени нас будет крыть. В час дня мне нужно было быть в тату студии, где я была моделью для учеников. Было три часа ночи, и, по моим расчётам, к нужному времени действие должно было закончиться.

– Присядем, покурим? – предложил Серëга.

Мы сели на лавочку и закурили.

Напротив мелькала вывеска с рекламой аптеки.

– Чувствуешь что-то? – спросила я, замечая, что вывеска становится ярче и начинает прыгать.

– Не знаю, – ответил Серëга, но голос его тоже изменился. – Пошли отсюда, а?

Мы встали и мои сомнения исчезли – мир вокруг начал меняться.

Не прошло и двадцати минут, как я увидела скамейки и настойчиво попросила присесть. Серëга был полностью согласен.

Вокруг уже не было ничего привычного. Куда бы я ни посмотрела – всюду плавали фракталы. Сигарета никак не подкуривалась.

– Алиса, твою мать, – сквозь зубы проговорил Серëга, отобрав у меня сигарету и прикурив её для меня. Несмотря на безумие вокруг, я поняла, что пыталась подкурить сигарету фильтром.

Серëга встал и подошёл к памятнику Лермонтова или какой-то другой значимой личности, я уже не могла разобрать. Мой друг с непониманием переводил взгляд с него на меня.

– Мы не дойдëм до дома, – сказал он, сев рядом со мной.

– Я ничего не понимаю, – я протянула ему телефон с открытыми картами.

– Нам нужно идти.

– Я ничего не понимаю, – повторила я.

Следуя за ним, я терялась в реальностях. Пыталась говорить и не сводила взгляд с друга, поскольку только в этой – самой абсурдной – реальности, мы с ним были друзьями.

Мы шли по бесконечной набережной.

Мимо проехала полицейская машина с мигалками. Серëга в панике дëрнулся.

Я не понимала ровным счëтом ничего, ошалело глядя по сторонам. Я не могла понять, где я, и как мне вернуться туда, куда нужно. Куда мне было нужно, я тоже понять не могла.

– Это всё, конечно, хорошо, – прервал меня Серëга (если я что-то говорила), – но почему мы мокрые?

Я почувствовала, что моя одежда действительно была влажной, хотя дождя не было.

– Ты тоже мокрый? Почему?

Вопрос оставался без ответа.

Впереди замаячила станция метро.

– Мы дошли? – взволнованно спросила я.

– Ты тоже заметила? – процедил Серëга.

– Как мы войдём?

Мы сели на лавочку и закурили.

– Да, одному всегда легче, – сказал Серëга.

На улице уже было светло и я видела людей, надеясь, что они не видят и не слышат меня.

– Мы не сможем, – проговорил Серёга. – Придëтся идти пешком.

Мы продолжили путь. Изредка впереди маячили светофоры, но дороги мы переходили по наитию. А если быть точнее, я просто шла за Серëгой.

Вспомнилась история одного знакомого, который утверждал, что однажды под кислотой он перешёл в другую реальность и так в ней и остался, не в силах вспомнить, кем он был до этого.

– Алис, мы почему мокрые-то? – снова спросил Серëга, с любопытством глядя мне в глаза.

– И правда, почему?

Если он об этом спрашивает, значит, в нашей реальности мы мокрые. Я стала трогать свою рубашку и штаны, убеждаясь, что они влажные, чтобы не потеряться.

Мы присаживались на каждую скамейку, что попадалась нам на пути.

Не знаю, сколько их было – может, двадцать, а может и две.

Наконец, мы дошли до дома Серëги – комната в старом доме в историческом центре Петербурга.

Включив телевизор, я взяла в руки лапшу быстрого приготовления, которую вчера Серëга украл из «дикси» неподалëку.

Я хотела есть. Но сухая лапша в коробке дышала. Я не могла съесть живое существо и без конца спрашивала Серëгу, как мне поесть. Но он лишь беспомощно переводил взгляд с телевизора на меня. В конце концов, он уснул.

Я поняла, что мне пора ехать на сеанс татуировки, а попустило лишь наполовину – как Серëга мог уснуть, для меня оставалось загадкой.

Оставив ему три сигареты, я вышла из дома. Весь путь был сплошной пыткой, особенно двери и калитки.

Вагон метро казался бесконечным. В отражениях я видела свои большие зрачки. Я судорожно пыталась выбрать эскиз для татуировки и остановила выбор на фотографии, сделанной недалеко от дома Серëги: четыре небольших символа, которые кто-то нарисовал на стене.

Рядом с тату студией кружила оса, но я её не пугалась. Я вдруг поняла, что все мы – одно целое, и если я под кислотой, и воспринимаю мир так, то и эта оса – тоже.

– Ты чего трясëшься? – спросила Катя, тату-мастер, помогая ученице переводить эскиз на мою ногу.

– Боишься? – улыбнулась ученица.

– Ага, десятую татуировку боится набивать, – усмехнулся Илья, тоже тату мастер.

Мой главный страх под кислотой – наложить в штаны или обмочиться, ведь я совершенно не чувствую своего тела.

Я сидела, не сводя глаз со своей ноги, где четыре часа подряд мешалась моя кровь с краской. Ученица спрашивала меня о чём-то, но мне было не до того, я ждала, когда кто-то скажет мне о пятне на штанах или о вони. Но этого не происходило, и я успокаивалась.

Уходя, я не сомневалась, что все всё поняли.

Уже около дома я купила на последние деньги шоколадку и газированную воду.

Визуалов уже не было, но звуки были слишком громкими и нереальными. Или я была нереальной.

Мир всегда пытается меня раздавить, просто под кислотой – чуть больше.

 

Я ходила по комнате, а Серëга развалился на моём диване с книгой в руках.

– Знаешь, что? – сказала я. – Хочу, чтобы мои стихи были похожи на неровный осколок с острыми краями. Чтобы оставлял глубокие рваные раны. Понимаешь?

– Понимаю, – он отложил книгу. – Как же меня бесит эта Милдред. Когда он её бросит?

Я не сразу поняла, что он говорит о книге, которую я ему одолжила – «Бремя страстей человеческих».

– А, да, меня она тоже раздражала.

– Она меня бесит, и похожа на мою бывшую.

– А мне казалось, что я чем-то с ней схожа.

– Ты не потребитель в худшем значении этого слова. И не такая тупая. Иногда.

– Спасибо. Но мои бывшие с тобой не согласятся.

– Я дружу с твоими бывшими.

– Иронично, правда?

– Тебе нельзя заводить отношения.

– Я знаю. Дунем ещё?

Мы прошли в туалет.

– Твои стихи и так похожи на что-то колюще-режущее.

– Они тебя ранили когда-нибудь?

– Они не могут меня ранить. Ты пишешь грубую истину, а я и так воспринимаю реальность такой, какая она есть.

– Ты романтик, признай.

Он протянул мне, и я вдохнула. Не разом, чем вызвала его смешок. Мы вернулись в комнату.

– Десять… Двадцать… У меня тридцать шесть рублей, а у тебя?

Я выгребла мелочь из карманов.

– Ха! Шестьдесят восемь, выкуси!

– Хватит на один доширак и одно пиво.

На улице у меня в мгновение промокли ноги.

– Ненавижу весну, – сказал Серëга. – Всë дерьмо всплывает.

– И закладки.

– Но дерьма больше.

– А я люблю весну. Как будто всё перерождается, и хочется начать жизнь с чистого листа.

– Хоть раз начинала?

– Я уже месяц не употребляла ничего тяжелого.

– И сколько дней была трезвой?

– Три. Не подряд.

В магазине мы купили только две банки пива.

– У меня есть гречка, – успокоила я друга. – Жаль, что кетчупа никакого нет.

– Есть, – он выудил сырный соус из-под толстовки.

– Как тебе удаëтся воровать так, что даже я не замечаю?

– Алис, я могу вынести твой холодильник, и ты не заметишь. И дело даже не в моём мастерстве.

Пока Серëга готовил гречку, я подготавливала плюшки в туалете.

– Саня называл меня королевой унитазов, – сказала я, когда Серëга зашёл. – Потому что я тут постоянно сидела.

– Просто вы нюхали в туалете, вот и не вылезали отсюда.

– Я здесь однажды уснула.

– Представляю, как Саня смеялся.

– Он постоянно надо мной смеялся. Я ему иногда хотела зубы выбить.

– Громко сказано. Ты пацифистка.

– Все пацифисты представляют, как выбивают кому-то челюсть или отрезают конечности. А Саня мне все нервы попортил.

– Вы оба друг друга задолбали.

– Как думаешь, я могу быть хорошей девушкой?

– Не знаю. Слава Богу, я с тобой не встречался. Зато ты поэт хороший.

– «Всегда поэт, никогда поэма». Слышал такое?

– Ты романтик.

– Каюсь, грешна.

Я улеглась на диван, а Серёга принёс две тарелки с гречкой.

– О, завтрак в постель, вы так галантны!

– Дура, это ужин, и у тебя нет обеденного стола и стульев.

– У меня есть табуретка.

– Двумя жопами на одной табуретке не усидишь.

Когда гречка, гашиш и пиво закончились, Серëга засобирался домой. Он жил с девушкой на другом конце города.

Закрыв за ним дверь, я упала на диван.

В тишине мне казалось, что я схожу с ума.

 

Саня, мой бывший молодой человек, написал мне с просьбой поискать его наушники. Я нашла их в глубине комода и он сказал, что зайдёт за ними сегодня.

Когда он пришёл, я допивала четвëртую банку пива.

– Бухаешь?

– Культурно выпиваю.

Он опустился на диван, решив передохнуть. Я улеглась ближе к стене.

Он расспрашивал меня о моих делах, и как всегда был чертовски дружелюбным и очаровательным. Это меня бесило.

Я не заметила, как его руки скользнули под мою футболку.

– Мне неприятно, – попыталась отстраниться я.

– Правда?

Мы целовались, а его руки опускались всё ниже. Этот гад помнил все мои слабые места.

– Ты же знаешь, что я так не люблю, – снова попыталась я.

– Так это по любви, – выдохнул он мне в губы.

– Какой…  – договориться я не смогла, из-за невольно вырвавшегося стона.

– Я хотел поговорить об этом позже.

– Говори сейчас.

– Сейчас как будто бы не время.

Я оставила тщетные попытки прекратить это, и он быстро стянул с меня штаны.

– Я тебя ненавижу, – пробормотала я, скорее для себя.

Когда всё закончилось, я сходила в душ и молча легла рядом с ним.

– Поговорим, когда ты протрезвеешь, – сказал Саня, обняв меня.

Я кивнула, и скоро мы оба уснули.

Проснувшись, я застала уже одетого Саню около двери. Он что-то шутил и я саркастически улыбалась в ответ.

Закрыв за ним дверь, я увидела наушники на журнальном столике.  Я усмехнулась. Любой романтик рано или поздно становится циником.

Я достала банку пива из холодильника и, несмотря на тошноту и головную боль, разом опустошила её на добрую половину.

 

«Маленькая девочка-торчок… » – так начиналось стихотворение, которое я писала, сидя на диване в компьютерном клубе, где работал в ночную смену Серëга. У меня были отхода и настроение было терпимым только благодаря литру выпитого пива и одному воднику, опущенному ещё дома.

Серёга закончил свои дела и плюхнулся рядом со мной.

– Тебе нужно чем-то заняться, – сказал он. – Двигаться как-то, а то ты на месте стоишь. Самореализовываться, что ли.

– Чтобы самореализоваться, нужно знать, кто ты. А я не знаю.

– Если на тебе нет ярлыка, то ты можешь сама придумать, кем быть.

– Если на бутылку водки приклеить этикетку от лимонада, она слаще не станет.

– Вылей водку и налей лимонад.

– Вот ведь находит же на тебя иногда такая дурь. Ты-то сам – кто, умник?

– Я не знаю, и знать не хочу.

Я встала, собираясь идти домой.

– Мне на работу вечером, – пояснила я.

– Ты до дома-то хоть дойдешь?

До дома я доползла и сразу вырубилась. В семь вечера едва смогла проснуться и опоздала на работу на полчаса. Я работала ночным продавцом в цветочном магазине. Платили копейки, едва хватало за квартиру заплатить, но зато работа терпимая и делать почти ничего не надо.

За всю ночь зашла только одна парочка, купили букет за восемь тысяч.

Девушка с явно накаченными губами едва скользнула по мне взглядом, пока я пробивала покупку. Я вспомнила про дырку у себя на штанах и даже посмеялась про себя.

Оставшееся время на смене я проспала, а утром мы встретились с Серëгой и пошли ко мне.

Дома опустили по воднику и я достала карандаши, дешёвые краски и блокнот.

– У тебя только одна кисточка?

– Ага, я карандашами порисую.

Серëга принялся возить кисточкой по листу, заполняя его тëмным цветом, а я бездумно обводила один и тот же силуэт карандашом на соседнем листе.

Я прервалась, чтобы сбегать в магазин за чипсами и газировкой. Когда вернулась, рисовать уже не хотелось. Но я добавила внутрь силуэта шипы, а снаружи неаккуратно закрасила всё красным. Вышло депрессивно.

У Серëги был грязно-коричневый лист, с красными, синими и жëлтыми мазками.

– Ерунда какая-то, – объявил он.

– Согласна.

Мы оставили всё на полу. Зашли в туалет, дунули, вернулись в комнату и развалились на диване. Оба почти засыпали.

«Водка, – пронеслось в голове, – я палëная водка».

Серëге скоро нужно было выдвигаться домой, и он включил какой-то мультик на телефоне, чтобы не уснуть. Мы тупо уставились в него, изредка хихикая над шутками. Я параллельно листала ленту новостей.

– О, смотри, – ткнула я друга, показывая на экран своего телефона. – Конкурс грязного реализма имени Чарльза Буковски. Представь, написать твою или мою биографию.

– Напиши нашу.

Я хихикнула, и выключила телефон.

– Давай дунем, и я домой поеду, а то усну тут у тебя, Лиза ругаться будет.

Пока Серëга был в туалете, я с любопытством разглядывала себя в зеркале.

– Похожа я на писателя грязного реализма?

– Ты в нём живëшь.

– Все в России в нём живут. Но не все пишут.

– Так возьми и напиши.

Я опустила водник, закашлялась.

Серëга начал медленно собираться, а я ходила кругами по комнате.

– Не похожа, – сама себе ответила я. – Я живу и пишу метафорами, это не подходит по стилю.

– Какая разница?

– Наверное, ты прав. К чëрту, напишу что-нибудь, просто так.

Я не заметила, как задела стаканчик с водой из-под краски. Чертыхнувшись, постаралась всё убрать, но не удержалась на ногах и плюхнулась на пятую точку. Меня вдруг начало трясти от смеха. Всё вокруг казалось слишком карикатурным.

– История будет про двух идиотов, которых выплюнули во взрослую жизнь, не объяснив, как жить.

– У тебя истерика, кажется, – заметил Серëга.

– Мне правда смешно.

– Я верю.

Я поднялась, всё ещё не в силах сдерживать хохот и легла на диван. Серëга принялся быстро убирать всё с пола.

– Всё хорошо? – спросил он.

– Ага, – я уже почти успокоилась и встала, чтобы закрыть за другом дверь. – Слышал бы ты, что у меня в голове творилось, ты бы со мной смеялся.

– Ты совсем обкурилась.

– Ага.

Я проводила Серëгу и вернулась на диван. Что ж, Чарльз Буковски писал свои произведения, будучи пьяным вдрызг.

Я встала, достала большую тетрадь из комода. Писала я всегда от руки. Буквы расплывались перед глазами и будто выпрыгивали из-под ручки. «Ладно, – подумала я, – когда протрезвею, разберусь, что написала».