Давайте кошке колбасу
И не жалейте веса.
Храните кошкину красу
От голода и стресса.
Пусть кошка слушает да ест
Сметану и котлеты.
Раз у неё хозяин есть –
Он должен ей за это.

Пускайте кошку на кровать,
На мягкую подушку.
Но не пытайтесь приставать
С чесанием за ушком.
Чтоб обустроить кошкин рай,
Усилий зря не тратьте,
А просто двигайтесь на край
Своей большой кровати.

Как грациозны и легки
Её телодвиженья,
Прыжки и позы – вопреки
Закону притяженья.
Сомлеет от такой красы
Хозяин-недотёпа
И даст кусочек колбасы
Он кошке с толстой попой.

Стать доброй феей, может быть,
У кошки шансов нет, но
Она научит вас любить,
Пусть даже безответно.
За все старания свои
Ответных чувств не ждите.
А если хочется любви –
…Собаку заводите.

В доме поэта не пахнет котлетами,
Музы поют, но не варят борщей.
Неприхотливы поэты, поэтому
Жить им не в тягость без лишних вещей.
Всё бы им строчки развешивать гроздьями,
Всё бы искать потаённую суть,
Всё бы им небо забрасывать звёздами
Каждую ночь – перед тем, как заснуть.

Радость, печаль и погода ненастная
Брошены в топку рифмованных строк.
Если любовь, так уж лучше – несчастная,
Личное счастье – поэту не впрок.
Свитер потёртый да шарфик по случаю –
Мода строга к чудакам без гроша,
Всё для того, чтоб мы видели лучшее
В теле поэта, а это – душа.

Души поэтов отмечены шрамами,
Но безоружны, свежи и полны
Двух- или даже трёхстопными ямбами
С жаждою славы в масштабах страны.

Если же стать вы хотите поэтами,
Знайте, что (вместе с дарами небес)
В доме поэта не пахнет котлетами…
Что не касается лишь… поэтесс.

Веронике Долиной

Я просто слушала её.
Я просто падала без страха
Туда, где время – настаёт,
Где всё случается – инако.
Там дни от старости бегут,
Следы хозяев заметая,
Там отчего-то жизнь простая
Пуста без маленьких причуд.

Я просто слушала её.
И так отважно проживала
Чужое горе, как своё,
Чужое счастье – как попало…
Коротких пауз тишина
Казалась мне дефектом слуха,
И послевкусием от звука
Дрожала глупая струна.

Я просто слушала её.
И время словно растворялось
В сосуде, полном до краёв,
Где Быль и Боль, где Жизнь и Жалость,
Где неразменным пятаком
К нам возвращаются утраты,
И песни, спетые когда-то,
Грустят о будущем тайком.

Я просто слушала её…

Для Бога моего нет имени земного.
Из тысячи имён не выберешь одно,
наверно, оттого, что имя – только слово.
А слово, как в плену, в себе заключено.

И, может, потому мой Бог немногословен,
что сказанное – ложь, а истины – просты.
Так видится ему с небесных колоколен,
а Богу, очевидно, виднее с высоты.

Для Бога моего нет божеского дома, –
ютится в небесах мой одинокий Бог.
Но, может, оттого светло и невесомо
Он царствует в душе того, кто одинок.

Он судеб не вершит. И жертвы приносящих
жалеет, – никакой не оплатить ценой
бессмертие души, рождение для счастья
и место на Земле под солнцем и луной…

Для Бога моего нет праведных и грешных,
есть воля и судьба на призрачных весах.
А райские сады и ада мрак кромешный
придуманы людьми, чтоб верить в чудеса.

Но каждому из нас отмерено по силам
и веры, и любви, и горя, и дорог,
и солнца, и земли, и звёзд на небе синем,
где любит нас мой добрый и… безымянный Бог.

Я думаю на русском языке.

Мне никуда от этого не деться.

От первых снов осознанного детства

и до сегодня.

В маленьком мирке,

что по старинке назову душой,

я думаю знакомыми словами

о вечности, о глупостях, о маме,

о сыновьях, о каждой небольшой

своей удаче, если не спугну.

И о любви.

А если вдруг заплачу,

по-русски буду плакать, не иначе,

и проклинать бесовскую войну,

где мой язык, жлобами взятый в плен,

ещё вчера великий и могучий,

поруган, изнасилован, замучен.

Но не убит.

Под воплями сирен

он онемел от злобы без границ,

зияющей на знамени позорном,

от буквы z, последней, подзаборной,

чужого алфавита. Для убийц.

Но если мой родной язык в плену,

не мне ли вызволять его словами

о вечности, о глупостях, о маме,

о сыновьях.

И проклинать войну.

Поселилась во мне война.
Потеснила меня во мне.
Я – одна, и война – одна.
Мы с войною – наедине.

Так живём мы который день
в вечных спорах – кто друг, кто враг.
Я – кремень, и война – кремень,
но и порознь нам никак.

Так, глядишь, проживём и век,
Я – с войною, война – со мной.
Для того ли я – человек,
Чтобы век коротать с войной?

Только где же мой светлый мир?
Только где же мой мирный свет?
Мне с войною и свет не мил,
да и мира в помине нет.

Не укрыться, не убежать
в тихий край и в чужие сны.
Даже в бешенстве не разжать
мёртвой хватки своей войны.

Страшен мир, где война вокруг.
Для меня же страшней вдвойне
цепь из намертво сжатых рук,
заключивших войну во мне.

Поселилась во мне война…

Одето в краденый камзол
чужой удачи,
блефует меньшее из зол
и карты прячет.
А в них то правда без прикрас,
то небылицы,
то ложь во благо – про запас,
авось сгодится.

Узлы гордиевы в узор
судьбы вплетая,
жирует меньшее из зол
и расцветает,
и гнёт своё, чтоб на излом –
душа и тело.
Оно хоть меньшее, но зло.
Такое дело.

Мы сами выбрали его,
себе переча.
Пугливо наше естество
и узкоплече.
Нам что ни день, то жить пора
добрей и чище,
а мы упрямо от добра
добра не ищем.
И только меньшее из зол
искать не надо,
оно натасканной борзой
крадется рядом
и гнёт своё, чтоб на излом –
душа и тело.
Оно хоть меньшее, но зло.
Такое дело.

За что ж нам так не повезло
ходить по краю,
где с двух сторон добро и зло
в войну играют?
Нам жизнь для подвига мала.
Но ждёт героя
тот мир, где вдруг не хватит зла
для нас с тобою.

А когда всё это кончится,
Будет просто тёплый день.
И, забытый в одиночестве,
Мир с короной набекрень.

Мир притихший, но недремлющий,
Не герой и не боец.
Как он хлеба ждал и зрелища!
И дождался наконец.

Ах, свобода невозможная,
Словно крылья вместо рук!

Пустоту спрошу: А можно я…?
Пустота заплачет вдруг.

Нелюбимая, постылая,
Как лекарство от беды,
Серафима шестикрылая
В замке Синей Бороды.

Ей бы сгинуть в тихом омуте,
Там, где черти и тоска,
А она кружит по комнате,
Крутит пальцем у виска.
Никого не буду спрашивать,
Просто выйду за порог.

Надо мной по праву старшего
Пролетит усталый Бог…

Сидит во мне заноза
И дырочку сверлит.
Без всякого наркоза
Дырявит монолит.
Заноза тихой сапой
Вошла мне в кровь и в плоть,
И ну давай нахрапом
Собой меня колоть!

Мне в душу червь сомненья
Вползает напролом.
Случится воспаленье,
Я чувствую нутром!
Поэзией и прозой
Стреляю по врагу,
Но ничего с занозой
Поделать не могу.

Не каплями по камню –
Железом по стеклу.
Не посадить пока мне
Занозу на иглу.
Рука дрожит – всё мимо
От мысли, что, хоть режь,
Я стала уязвима!
Во мне пробили брешь!

Чтоб снова стать свободной
И жить в ладу с собой,
Я с телом инородным
Веду неравный бой.

Но, как любовь из сердца,
(К гадалке не ходи),
Я вырву Заусенца…
Из дырочки в груди.

Поиграем в любовь до гроба,
Дураками побудем оба.
Мне – смешинка,
тебе – морщинка,
Сувенирчики ни за грош.
Ничего нам с тобой не стоит
Ненадолго попрать устои,
Всё равно ты
такой охоты
Не объедешь, не обойдёшь.

Поиграем в любовь, как в сказку,
Я – в загадку, а ты – в подсказку.
Я без спроса
задам вопросы,
Ты ответишь, как на духу.
Не беда, что нам дела нету,
Сколько правды в твоих ответах.
Мне бы меры,
тебе бы веры
В эту милую чепуху.

Поиграем в любовь, как в карты.
Как победу бы ни ковал ты,
С дамы-козыря взятки
гладки,
Ей не страшен чужой король.
Не рискуя ничем особо,
В дурака мы сыграем оба,

Жизнь – не покер,
а ты – не джокер.
Хоть и кажется так порой.

Поиграем в любовь без правил,
Словно кто-то для нас исправил
На немножко и понарошку
Лжи и правды круговорот.
Ну, а если игра наскучит,
Не пеняй на судьбу и случай,
Мне – смешинка,
тебе – морщинка,
А быть может, наоборот.

Поиграли в любовь до гроба,
Дураками побыли оба…
Мне – смешинка,
тебе – морщинка,
А быть может, наоборот…