1. Побережье

Вонг-Рак допил теплое пиво и обтер пену с усов. Мальчишка по имени Лам, сидевший напротив и разве что в рот не смотревший Вонг-Раку, пока тот рассказывал, вздохнул с сожалением:
– Прошу меня простить. Я должен идти работать.
– Давай топай, – усмехнулся Вонг-Рак (Лам уже поставил ему две кружки, большего от мальчишки не дождешься). – Топай, а старый Рак будет сидеть в прохладе и наслаждаться. Рак заслужил.
Лам в знак согласия склонил голову и вышел.
Насчет прохлады Вонг-Рак здорово преувеличивал. В лачуге, собранной из обломков старых ящиков, стояла липкая вонючая духота – вечером еще хуже, чем днем, потому что к вечеру под жестяную крышу набивались чуть ли не все ныряльщики, и пахло… ну, как от ныряльщиков и пахнет. Гнилыми водорослями, туманом, солью и солнцем. Здесь, на Побережье, солнце имело свой запах. От этого проклятого солнца нечем было дышать.
Пиво у жулика Джосайи тоже паршивое, как всем известно. Но это единственная выпивка, которую можно было раздобыть на Побережье, что опять же известно каждому.
Вонг-Рак, хоть и обливался потом и мучился от изжоги, совсем не торопился покинуть заведение Джосайи. Вообще-то ему просто не хотелось возвращаться на катер. Пусть сопляки вроде Лама работают в такую жару. Авось, тепловой удар хватит.

***
Лоскут противомоскитной сетки, которым был завешен дверной проем, пришел в движение. Снаружи послышалось сочное чертыханье – неизвестный вступил в неравную схватку с лоскутом, имевшим дурную привычку облеплять руки и лицо. Еще через какое-то время в лачугу Джосайи вошел – нет, вкатился – коротенький и толстый белый человек.
Вонг-Рак немного знал его. Титоанский писатель, как говорили, съехавший с катушек на почве буддизма. Вернее, одной разновидности, получившей распространение среди полуграмотных ныряльщиков Побережья. Никто не мог сказать толком, чем эта разновидность отличается от других, имеющих хождение, скажем, в соседнем княжестве Гатай или в крупном портовом городе Мо-Дала в семидесяти милях отсюда. Но толстый титоанец утверждал, что на Побережье только и сохранился буддизм в его чистом, первозданном виде – тот самый, который пережил и Реформацию, и последнего ламу, Безумнейшего из безумных, и исход с Адской планеты.
Исход, завершившийся тем, что немногие выжившие обосновались на другой Адской планете, только и всего.
Впрочем, Вонг-Рак в этих высоких материях не разбирался. И вообще его приемные родители были мусульманами из Пхавора.
Титоанец-Как-Его окинул заведение взглядом из-под круглых очков. Ненадолго задержался на Вонг-Раке – тот выпятил тощую коричневую грудь и попытался напустить на себя важный и неприязненный вид. Белых людей здесь не жаловали, вряд ли кому пришло бы в голову первым заговорить с чужаком. Как и выспрашивать имя и вообще проявлять интерес. Отступать от этих неписаных правил позволял себе только старый жулик Джосайя, который сам, к слову, был когда-то белым (ныне – не менее коричневым, чем Рак), но назвать его чужаком не поворачивался язык.
Джосайя поприветствовал титоанца неопределенным жестом – его можно было понять и как «рады видеть вас» и как «закрываемся через пять минут». Титоанец же обратился к нему на своем тарабарском наречии с неким вопросом. Джосайя помедлил, пошевелил бровями, что-то ответил. Не сказать, чтобы шибко охотно. Затем отвернулся от стойки и начал перетирать грязные стаканы столь же грязным полотенцем. Титоанец еще что-то спросил – заискивающе, как показалось Вонг-Раку. Джосайя, и не думая оборачиваться, ткнул большим пальцем через плечо.
Показал на него, Вонг-Рака. Больше-то никого в лачуге не было.

***
– Ну и дрянь, – сказал титоанец, осилив чуть больше половины кружки.
– Будешь допивать? – осведомился Рак и, не дожидаясь ответа, пододвинул кружку к себе. Сделал приличный глоток и лишь потом продолжил беседу:
– Так значит, слава о Вонг-Раке дошла до самого Мо-Дала?
Он задавал этот вопрос в третий или четвертый раз – ему хотелось слышать подтверждение снова и снова. Человек падок на лесть. И на дармовое пиво.
Титоанец кивнул:
– Вот именно. Люди говорили, что вы – лучший ныряльщик в тумане.
– А ты вообще знаешь, что такое туман?
– Я слышал кое-что, – сказал титоанец. – Но мало что понял. Поэтому ты мне и нужен. Люди говорили, что в девятнадцати милях от Побережья в тумане есть развалины древнего города. Говорили еще, что город построен ламой Гхаши, учеником Безумнейшего из безумных – единственным, кто не принял ереси Реформации. Говорили, что в тумане происходит что-то странное…
На прибрежном диалекте титоанец изъяснялся, пожалуй, получше Вонг-Рака.
– Город… Реформация… Ученики какие-то, – неприязненно забормотал Рак (он начинал хмелеть). – Туман – он всегда странный… Ты скажи прямо, чужак – тоже ведь жемчуг ищешь?
– Нет-нет, что вы, уважаемый, – титоанец вроде как даже испугался. – Я вообще от таких вещей предпочитаю держаться подальше. К чему мне проблемы с Таможней? Я ученый… писатель…
– Ладно, ученый, – процедил Вонг-Рак. – Я твоих сказок наслушался… ик! – из ушей скоро полезет. Сколько ты платишь за то, чтобы я отвез тебя к развалинам?
– Десять рупий сразу, десять потом, – проговорил титоанец быстро, как завзятый торгаш.
– Так мы никогда не поладим, – сказал на это Вонг-Рак.

***
Но они поладили. На двадцати пяти рупиях и еще трех порциях теплого темного пива.

2. Туман

Наутро, за полчаса до отплытия, Рак имел неприятный разговор с начальником Таможни. Тот, оказывается, уже знал о предстоящем рейсе к развалинам.
Главный таможенник Побережья был строг и официален еще больше обычного, если такое возможно. Он предупредил, что: во-первых, вся ответственность за жизнь и здоровье чужака – как телесное, так и душевное – целиком лежит на Вонг-Раке, а во-вторых, во время поездки Раку следует воздержаться от поиска жемчужин. Делу, как говорится, время, а потехе час.
Вонг-Рак подозревал, что начальник Таможни просто недолюбливает его (на то были причины) и лишний раз хочет показать свою власть. Особенно в том пункте, где насчет жемчужин. Начальнику Таможни вовсе не должно быть дела, где Вонг-Рак добывает свои жемчужины – в пределах десятимильной зоны или за ее пределами. Это забота служителей береговой охраны, с которыми, если они и появятся на горизонте, всегда можно договориться. Но береговики в последнее время что-то совсем обленились и не высовывали носа дальше желтых буйков.

***
Так или иначе, но настроение у Вонг-Рака, и без того не слишком радужное, после этой беседы окончательно испортилось.
Вдобавок его мучила изжога после вчерашнего.
Вдобавок ныло под ложечкой предощущение какой-то пакости. Причем непонятно, с чьей стороны. То ли титоанского пассажира – четырехглазый все же о чем-то умолчал. А то ли тумана, который Вонг-Рак воспринимал как живое существо, наделенное изощренным разумом и злой волей. Скорее всего, решил осторожный Рак, подвоха следовало ожидать от обоих сразу.
…Да, тумана Рак боялся. Порой восхищался им. И все-таки больше боялся. Оговорку начальника Таможни насчет душевного здоровья чужака он воспринял всерьез. В самом деле, туман иногда подбрасывал такое… Вспомнилась прошлая зима. В тот день прямо на глазах у Вонг-Рака здоровенный катоец по имени Чон свихнулся за считанные минуты. Его выудили из белесой мглы, цеплявшегося за канат и орущего дурным голосом. Когда Чона уложили на палубу, он был уже весь седой. Что привиделось катойцу в тумане – он не рассказывал, а когда с ним заводили об этом разговор, бледнел и трясся.

***
Туман не был туманом в полном смысле слова. Кто его впервые так назвал – неизвестно. На первый взгляд вещество, скопившееся на дне высохшего древнего моря и заполнявшее все пространство от береговой кромки до горизонта, и впрямь было похоже на туман. Однако эта бледно-молочная взвесь была неоднородной по плотности и, возможно, по составу. И уж точно – по характеру. Ибо у тумана, как частенько думал Вонг-Рак, помимо разума и воли был свой характер, вздорный и непредсказуемый.
Кое-где туман легко удерживал на своей поверхности паровые катера с десятком-другим человек на борту. Хрупкие парусные джонки в таких местах скользили как перышки. Казалось, что плывешь по тугим молочным волнам. Но стоило уклониться от курса – и корабль проваливался в пустоту: здесь странное вещество, из которого был соткан туман, теряло свойства жидкости и тяготело к газообразному состоянию. Судно летело вниз со скоростью свободного падения каких-то несколько очень долгих секунд и неминуемо напарывалось брюхом на каменные иглы, которыми было усеяно плоское, как доска, дно. Больше на дне ничего не было, за исключением мертвых водорослей да длинных извилистых трещин, избороздивших ровную унылую поверхность во всех мыслимых направлениях.
В этих-то трещинах и находили то, что за неимением более точных имен назвали «жемчужинами». Многие утверждали, что жемчужины – третье, твердое состояние тумана, его семена или зерна. При известной доле фантазии можно было вообразить, как белесая субстанция понемногу сгущается-схлопывается-скатывается в небольшой тусклый комочек. И наоборот, как из жемчужины появляется дымное облачко, растет-растет-растет во все стороны и превращается в душный клубящийся кошмар.

***
За жемчужины хорошо платили при дворе гатайского князя – порошок из них якобы благотворно влиял на мужскую силу. Знающие люди поговаривали, что на самом деле покупателей привлекал риск, с которым была сопряжен добыча жемчужин. Редкие и труднодоступные вещи всегда в цене. А чтобы достать жемчужину со дна высохшего моря, преодолев несколько слоев тумана, действительно приходилось рисковать.
Больше всего такое путешествие напоминало судорожные прыжки с облака на облако, как по лестнице – вниз, вниз, еще и еще вниз, иногда на несколько сотен метров. Сверзиться на каменистое дно, не рассчитав «на глазок» плотность очередной ступеньки, и сломать шею было проще простого.
Но главная опасность подстерегала ныряльщиков на самом дне.
Во-первых, жемчужины, как и туман, представляли собой некую неорганическую форму жизни, и, как туман, обладали довольно скверным и капризным нравом. Новичку они могли заморочить голову своим тусклым блеском, похожим на болотные огни. Неясный сонный свет двоился, троился, убегал все дальше, терялся и снова возникал, манил за собой… Потом новичка находили в какой-нибудь расщелине лицом вниз, с зажатым в руке пучком сухих водорослей.
А во-вторых, жемчужины словно генерировали дрянные чудеса и жуткие видения. Те, например, что свели с ума несчастного Чона. Или те, о которых толковал однорукий старик, однажды зашедший в заведение Джосайи. По его словам, туман был просто нашпигован чудовищами. Они – до поры до времени неслышимо и незримо – змеились, скользили, перетекали из одной формы в другую в двух шагах от ничего не подозревающего ныряльщика.
Их были тысячи тысяч. Каждую жемчужину охраняли не меньше двух сотен демонов.
Рассказчик лишился своей правой руки еще в молодости, случайно задев одного такого стража. Одно-единственное молниеносное движение, вспышка безумной злобы в красных зрачках, лязг клыков – и о ремесле ныряльщика юноше пришлось забыть навсегда.
Некоторые видели на дне умерших родственников, нерожденных детей, плакавших кровью, духов загробного царства. Но о таких ужасах Вонг-Рак предпочитал вообще не задумываться.

***
И все же Рак любил смотреть на туман – с Побережья, разумеется, на безопасном расстоянии. Особенно вот в такие утренние часы, когда два солнца Адской планеты, расползаясь в стороны друг от друга, заливали клубящуюся, будто медленно-медленно переваривающую самое себя массу потоками яростного света. Туман и впрямь казался сейчас огромным, сильным и равнодушным зверем, ворочающимся в земляной яме.
– Впечатляет.
Вонг-Рак обернулся. Титоанец, до омерзения чистенький и свежий, стоял за его спиной, одетый в дурацкую желтую парку. На груди писателя висел бинокль. На носу, взамен вчерашних, круглых, с диоптриями, красовались квадратные солнечные очки.
– Я, знаете, тоже могу часами наслаждаться этим зрелищем. Похоже на… буддизм, да. Под прекрасной непроницаемой оболочкой – океан страха.
Вонг-Рак сплюнул: опять он со своими книжными бреднями.
– Вот попадем в холодное течение – тогда действительно страха не оберемся, – проворчал он. – Отплываем, что ли?