От автора. То, что ниже – лишь небольшая часть опубликованного в блоге “Территория любви” http://el-somov.livejournal.com/, который был заморожен Abuse Teаm с формулировкой “чайлд порн”. Насколько представленные тексты соответствуют этой формулировке – судить читателям.

лифт

Двадцать четыре года своей жизни

я прожил на верхних этажах, под самой крышей,

а потом еще семь – в самой середке

густозаселенного девятиэтажного улья.

Поначалу было странно слышать шаги

соседей над головой, не менее странно,

чем твое дыхание каждую ночь совсем рядом,

плач ребенка или шум лифта

за тонкой стенкой (там, где я прожил

двадцать четыре года, не было лифта) –

как ему не надоест ползти то вверх, то вниз,

содрогаясь в узкой шахте, будто сглатывая комок.

Каким-то образом я всегда

угадывал, остановится ли он на нашем,

четвертом, или проедет мимо.

Теперь я снова живу на последнем этаже дома,

в котором лифт не предусмотрен проектом.

Я убеждаю себя, что ничего не

изменилось, абсолютно ничего, и даже порой

слышу за стенкой знакомый спотыкающийся шум.

“Нет, это не к нам, это на третий, шестой или девятый”.

…………………………………………………

А на самом деле где-то снаружи

льет дождь.

бремя желтого человека

Интересно соотнести “Дневник наркомана” Алистера Кроули с “Исповедью англичанина, употребляющего опиум” Томаса де Куинси.

Во-первых и самых главных, это все действительно очень по-английски, и не зря де Куинси акцентирует на этом внимание – не просто человек, а англичанин. У Кроули британская невзозмутимая педантичность порой принимает забавные формы:

“Вы прекрасно знаете, как трудно хранить спички. Совершенно тривиальная вещь спички, ими пользуются постоянно, их всегда легко заменить; и никто не удивляется, если вдруг его коробок оказывается пустым; так вот, я не считаю, что хотя бы на миг нарушил чувство меры в этом вопросе” (это – сразу после описания самых сумасшедших трипов).

В “Исповеди” ужаснейший обитатель кошмаров главного героя – некий желтый человек, чье ухмыляющееся лицо мерещится бедолаге повсюду. То есть мы уже знаем: появился желтопузый – значит, пиздец особенно близок. Давно и не мной подмечено, что в этом персонаже сконцентрирован подспудный страх подданного Британской империи перед несколькими миллиардами “угрюмых мятущихся дикарей, /Наполовину бесов,/Наполовину людей” – населением колоний и доминионов, которое чего-то не слишком приязненно косится снизу вверх из-под грязной ладони, чего-то все молчит или лепит горбатого – твоя-моя мала-мала понимай. Все чего-то замышляет, травит нас белыми шариками, как крыс, и исподтишка точит большущий ножик. Расширительно – олицетворение всего животного и грубого, что грозит умирающему викторианскому благонравию. Еще расширительнее – персонифицированное Зло. Такой себе пиздоглазый мистер Хайд.

И едва ли не тот же самый малаец появится во второй части «Дневника наркомана» Кроули. Там в ответ на просьбу достать хоть понюшку Царь Лестригонов читает Петушку и Лу длинную, прямо-таки издевательски длинную поэму безымянного автора о морфии.

…С глазами, налитыми кровью и тупо-остекленелыми
Вопящий Малаец бредет, спотыкаясь,
Через свой пораженный ужасом поселок…

– и в общем, понятно, куда он бредет. Там же вскользь упомянуты «монгольские глаза» и «бледные китайские щеки» как атрибуты то ли Жажды, то ли Любви, то ли самой Смерти.

Характерный для Кроули и всей эпохи, не слишком убедительный с нашей точки зрения, но броский сюжетный ход: поэма – от начала до конца – не что иное, как пророчество-предупреждение. Совсем скоро каждая ее строчка воплотится в реальность в потрясающих по силе и достоверности описания героиновых ломках Петушка и его подруги. Конкретно пассаж о Вопящем Малайце соотнесен с моментом, когда сэр Питер Пендрагон, утратив человеческий облик, подбирается к Лу с явным намерением убить ее. Но сил у него хватает лишь на то, чтобы попытаться убить СЕБЯ.

…Стоит ли говорить, что эта часть «Дневника» озаглавлена «Ад»?

рыжий день

Гену, отвечающему за рыжесть, всего-навсего 50 тысяч лет. То есть до какого-то момента мир вполне умудрялся существовать без рыжих.

В Египте их приносили в жертву богам. Видимо, богам рыжие были особенно по вкусу. Ровно также, по одному только факту рыжести, чуть позже в Европе их запекали целиком на городских площадях, при большом скоплении народа. В этом месте нам зачем-то вспоминается дворовая девка Ефросинья, погубившая царевича Алексея. И бессмертный мальчик из детской песенки, с особой жестокостью и цинизмом захуяривший родного дедушку сельскохозяйственным инструментом за здорово живешь.

Что-то бесовское или эльфийское в каждом рыжем.

За то и любим, наверное.

“…и охотник вернулся с холмов”

Если на минутку забыть о действительно гениальном «Охотнике» Стивенсона, то лучший образец жанра у англосаксов – автоэпитафия Уолтера Рэйли, который литературкой хоть и баловался, но не опускался до того, чтобы она, литературка, отвлекала от честного пиратского промысла.

Even such is time, which takes in trust

Our youth, our joys, and all we have,

And pays us but with age and dust,

Who in the dark and silent grave

When we have wandered all our ways

Shuts up the story of our days,

And from which earth, and grave, and dust

The Lord will raise me up, I trust.

Перевод Лялина, на наш вкус, не вполне адекватен.

Многих древних поэтов мы знаем лишь по двум сохранившимся строчкам автоэпитафий, благо бронза и камень материалы более, хмхм, времяупорные, чем бумага и пергамент.

В творчестве Нашего Всего™ находим как минимум две автоэпитафии, одна из которых, ранняя, написана еще вполне человеческим языком и являет близкий и родной образ симпатичного разъебая, –

Здесь Пушкин погребен; он с музой молодою,

С любовью, леностью провел веселый век,

Не делал доброго, однако ж был душою,

Ей-богу, добрый человек,

– а вторая (там, где про тунгусов и калмыков) известна несколько более, чем того заслуживает.

Некто Ефим Придворов (Демьян Бедный такой Damian) тоже отличился в таком вот духе:

Не плачьте обо мне, простершемся в гробу,

Я долг исполнил свой, и смерть я встретил бодро.

Я за родной народ с врагами вёл борьбу,

Я с ним делил его геройскую судьбу,

Трудяся вместе с ним и в непогодь и в вёдро.

Никак не пройти мимо расового украинского философа с его «мир ловил меня, но не поймал» (в менее известном варианте за этим следует: «…а поймав, уронил»). Многие тексты и стихи Игоря Федоровича Летова, сказавшего между прочим: «Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг», являются отличными эпитафиями самому себе.

***

Heros and Kings! your distance keep!

In peace let one poor Poet sleep,

Who never flatterd folks like you.

Let Horace blush, and Virgils too!

Король! Герой! – держись в дали!

Поэт несчастный, с миром спи,

Ты льстивым не был никогда.

Красней, Гораций, от стыда!

(Александр Поп)

Владимир Соловьев

Лежит на месте этом.

Сперва был философ.

А нынче стал шкелетом.

Иным любезен быв,

Он многим был и враг;

Но, без ума любив,Сам ввергнулся в овраг.

Он душу потерял,

Не говоря о теле:

Ее диавол взял,

Его собаки съели.

Прохожий! Научись из этого примера,

Сколь пагубна любовь и сколь полезна вера.

(Владимир Соловьёв)

Жила – в любви неутомимой,

И даже камень над могилой

Во мне страстей не истребил…

Я жду тебя, мой некрофил!

(???)

Умру я тихо и под утро

от незажившей в сердце раны,

без муки, боли и печали,

когда пойдет мне сотый год.

И люди в дельте Брахмапутры

и у истоков Сасквеханны

почтут минутою молчанья

достойный гения уход.

Вполне всерьез, не на бумаге

день выходным обьявлен будет

в Бангкоке и Аддис-Абебе.

Вздохнут и нищий, и набоб…

По всей Земле приспустят флаги,

уронят по слезинке люди,

прочтут молитву старый ребе,

а также пастор, ксендз и поп.

Творя великое искусство

и обращая руды в слитки,

радея о народном деле,

я жил у бездны на краю.

И, полон искреннего чувства,

имея мрамора в избытке,

великий скульптор Церетели

воздвигнет что-то в честь мою.

(Александр Габриэль, на самом деле никакая это не автоэпитафия, зато весело)

Арсений Прохожий –

На черта похожий,

И в чем-то немного

Похожий на Бога.

Он жил неумело:

Трясли, словно грушу…

Черт взял его тело…Бог взял его душу.

(Арсений Прохожий aka А.Н. Чанышев)

Послушный прихотям природы,

Вкушал я мирно дни и годы

В беспечной праздности своей,

Меня немало удивило,

Что смерть прийти не позабыла

К тому, кто позабыл о ней.

(Матюрен Ренье)

Прохожий! Марш домой!

Не шастай по кладбищам!

Здесь пищи нет уму,

Червям здесь только пища!

Дурному не учись,

Живи себе и здравствуй!

Знай, уповай себе,

Пока не склеил ласты.

***

Прохожий! Здесь лежит Запоев Тимофей,

Тимур Кибиров тож, пиита и афей.

Наверное, теперь он понял наконец,

Чего же от него так долго ждал Творец!

Так долго, так напрасно ждал

От смертного сего

И Весть Благую посылал

Буквально для него.

***

Прохожая! Пройди!

Чего теперь рыдать!..

А впрочем, погоди —

Вдруг выскочу опять!

(Тимур Кибиров)

Я был весёлый Колобок,

Горячей полон страсти,

Влеченья превозмочь не смог

И сгинул в лисьей пасти.

(Татьяна Разумовская)

Впрочем, умирают всегда другие.

(Марсель Дюшан)

Ну и ваш покорный слуга до кучи, чо уш там.

Я призову в свидетели полнеба

и беспощадно синий окоем.

Я высек это в камне – кто б полнее

запечатлел отсутствие мое.

Я жил внаймы, я уповал на помощь,

я ел с ножа и убивал, смеясь.

Я столько позабыл, что не упомнишь –

как это звали – радуга ли, полночь,

что это было – нежность или грязь.

А смерть приходит с белыми руками,

с горелым хлебом, с пригоршней огня.

Я обманул ее. Я высек в камне:

меня здесь нет. Я здесь – но без меня.

Благодарение высоким манам

за право жить, за доблесть умереть

каким родился – голым, безымянным.

Я был – я не был – я не буду впредь.

Я высек это в камне.

Автоэпитафия в лучших своих проявлениях освежает, бодрит, побуждает к новым свершениям духа и плоти.

тихая поступь судьбы

Богиня случая Тихэ – одна из симпатичнейших во всем древнегреческом пантеоне. Кое-кто считает, что она – старшая из Мойр. По другим данным, «культ Т. распространился тогда, когда вера в богов пошатнулась или вообще была утрачена, когда казалось, что надо всем царит слепой рок». То есть в переводе – Тихэ придумали спецально, когда, значит, древнегреков нешуточно подзаебал этот всесильный рок (на минуточку, рок и случай – две очень большие разницы).

Ошибочно полагать, что у распиздяйки Тихэ, богини веселого случая, есть какие-либо пересечения с римской богиней удачи (а вернее, неудачников) Фортуной. Каковая Фортуна есть просто-напросто тупорылая этрусская мрась, изначально – покровительница девственниц, земледельцев и подъяремного скота, что кагбэ символизирует. Это позднее шустрые римляне наделили ее некоторыми чертами Тихэ, но и здесь пересолили, ибо ясно же, что случай и удача опять-таки две большие разницы.

Далее. Общеизвестно, что греческие мифы – это трэш, угар и содомия, как и полагается у богов и героев. Но что-то я не припомню, чтобы Тихэ была замешана в какой-то темной или скользкой истории. Не скажу навскидку, чем она занимается в трагедиях, но вроде бы тоже ни с кого три шкуры заживо не сдирает, барбекю из собственных детишек никого не кормит, отравленных плащей никому не подсовывает.

Положительная девушка, одним словом.

Да и на русский слух в самом ее имени есть что-то уютное и кагбэ смутно знакомое.

Приносить жертвы Тихэ следует возлияниями молока.

отрывок

Ты не поверишь,

но все псы будут с ангелами

на небе. У отца был эрдельтерьер Джим,

когда я приходил, он вылетал в коридор

и с размаху ударялся слюнявой мордой

мне в лицо (представь,

что тебя приложил боксер-любитель

в среднем весе). Его хоронили

на пустыре за домом, в конце ноября,

когда землю схватило морозом, она была

твердая и сердито звенела под лопатой,

отказываясь принимать то,

что было завернуто в старое покрывало.

А на следующее утро я вышел покурить

на балкон, и оказалось, что ночью кто-то здорово

потрудился, убрав вон те и вон те дома, оставив

лишь одну панельную пятиэтажку,

которой лет как мне. Впрочем, теперь она

была заново выкрашена в легкомысленный

яичный цвет. По улице шли люди, одетые

в странные, будто из картона

вырезанные пальто, на головах у мужчин

были шляпы, у женщин – смешные круглые папахи,

на дворе стоял жутко холодный апрель

1978 года, мы с тобой только что переехали

в новую квартиру, где еще пахло мастикой,

и какая-то женщина, чудесным образом

не ослепшая и не умершая через несколько лет

(откуда-то я знал это совершенно точно),

смотрела на нас снизу вверх,

щурясь от солнца, и махала рукой, и улыбалась.

И я сказал тебе:

«Ты не поверишь…»

притча о гадюке и кукушке

Было дело, один человек хотел отомстить другому. С этой целью он выбрал самый глухой полдень, произнес двадцать окаянных слов, проглотил лягушонка, начиненного белыми червями, и нарисовал алмазом круг на земле. Круг превратился в колодец, из колодца вылезли двое. Ты звал нас? Человек только и мог, что кивнуть. Хорошо. Мы исполним так, чтобы стало ЛИЛОВО. Но ты обещай, что не станешь окликать нас по именам, сказал тот, что пониже. Обещаешь? Обещаю. И упаси тебя твой рогатый господь повторить этот ритуал когда-то еще, сказал тот, что повыше, для твоего же блага я говорю, ты понял? Человек снова кивнул. Да, и заодно посторожи колодец, чтобы он не закрылся, сказал кто-то непредусмотренный, но как бы очень серьезный, а потом двое ушли в пустыню.

Много дней прошло, а может быть, и веков. Человека давным-давно выели изнутри белые черви, но он не мог сдвинуться с места, ведь он обещал. Также не мог он позвать тех двоих – очевидно, заблудившихся – обратно, и не мог вызвать подкрепление. И когда гадюка пожрала кукушку, и песочные часы начали отсеивать вторую по счету вечность (а сколько их там еще предстояло), человек понемногу стал понимать, кто были те двое и кому он хотел отомстить на самом деле.

Итак, бойтесь дэвов, поскольку лукавы они, и за каждую их услугу платишь больше, чем вообще можешь себе представить. А те из вас, у кого нет ушей, чтобы услышать двадцать, всего двадцать, двадцать простых окаянных слов, пусть же вам прямо сейчас станет ЛИЛОВО, и вечность за вечностью

длится

глухой

полдень.

всем похуй

Это старый-престарый интернет-мем. Так говорят, когда кто-то в очередной раз начинает прилюдно жевать сопли по поводу очередного дохлого рок-героя, быдлокачка или медиаклоуна.

Всем похуй. Это так легко – сопереживать, скорбеть, негодовать. Удаленным доступом, дистанционно, ага.

В моем подъезде почти сутки умирал здоровенный красивый черный котэ. Явно не приблудный, судя по ухоженной длинной шерсти. Он пришел сюда, в тепло, чтобы умереть. Так и лежал, забившись под ступеньку, вжавшись в бетон. Люди через него аккуратненько переступали. Я – тоже.

К нему невозможно было прикоснуться – он тут же начинал тихонько и злобно урчать. Вероятно, у него был переломан хребет, а то и все кости. Я заглянул в его глаза – там были одни жуткие черные расширенные зрачки.

Через сутки его не стало. То есть он просто исчез. Наверное, кто-то в резиновых перчатках положил трупик в пластиковый пакет и сунул в контейнер. А может и нет. Может быть, он отлежался и ушел. Я не знаю. Никто не знает. Потому что всем (кроме того, кто в резиновых перчатках, чья прямая обязанность – избавляться от падали) похуй.

Увы, мне – тоже.

Лучший демотиватор, который ты мог сделать в своей жизни – взять эту обыденную реальность, эту вселенную страдания и боли, заключить в черную рамку, а снизу подписать белым —

Ну, ты понял.

это искусство

Это искусство –

носить недорогие шмотки с таким видом,

будто ты король в изгнании и единственный

не догадываешься об этом, делать

одни и те же ошибки при заполнении важных

казенных бланков, наблюдать за развитием

облаков при помощи некоего инструмента,

спрятанного в мозжечке, бесить самим фактом

своего существования бухгалтеров во всех редакциях,

забывать о человеке, как только он выпал

из поля зрения, принимать подарки не кобенясь,

лгать любимым с улыбкой, глядя в глаза просто и ясно,

каждой весной умирать от счастья, перед каждой

женщиной открывать невидимую дверь,

прятать от себя ножи и прочие колюще-режущие предметы,

редко просить, а если просить, то таким голосом,

что отказать невозможно, разговаривать с маленькими детьми

как с очень важными персонами (может быть,

тоже царской или ангельской крови), памятуя

об их месте в иерархии Луны,

наслаждаться алкоголизмом,

говорить “спасибо”.

_________________________

Иллюстрация – Alex Grey