С рассветом войско кипчаков продолжило движение на восток, готовясь к неизбежной уже схватке с иштэками.

Вдали показались горы. Над одной из них, ближайшей к ним и очень правильной формы, поднимались два столба густого дыма. Пришельцы из Степи поняли, что этот дым – сигнал иштэкских дозорных, говорящий об их, кипчаков, приближении. Этой горой была Зирган-тау. Через некоторое время стал виден, открывшийся с возвышения, на котором оказались Иргиз-хан и его воины, стан иштэков, расположенный на самом берегу широкой реки, за которой сразу поднималась заросшая лесом гора.

Кипчаки продолжали двигаться вперёд. Оказавшись на широкой равнине, перед самым станом балабашняков (в Большой Степи именуемых иштэками), выстроившимися в боевой порядок, Иргиз-хан остановил своё войско, подняв правую руку. Военачальники, готовые к бою, ждали его решения. Иргиз-хан обратился к ним:

– Иштэков чуть больше тысячи, меньше, чем нас. И напав на них, мы без труда опрокинем их и сметём в ту реку.

Его первый военачальник, Арслан, командующий отрядом в пять сотен воинов, заметил:

– Не заманивают ли они нас в засаду, великий хан? Здесь много холмов и оврагов – среди них могут прятаться и другие иштэки.

– Ты прав Арслан. Надо быть осторожными: начнём постепенно. Нападём с трёх сторон, чтобы никто из них не ушёл. Кошбатыр?

– Слушаю, великий хан.

– Та гора к югу отсюда, видишь её?

– Да, повелитель, – ответил Кошбатыр, внимательно всматриваясь в гору, указанную ему ханом. Ничего подозрительного там видно не было, но кто знает?

– Двинешься со своими месегутами к ней, но не на саму вершину. Туда вышлешь разведчиков: посмотреть, нет ли за ней засады. Оттуда, с юга, по моему сигналу нападёшь на иштэков, начав битву первым. Но если за горой засада – сразу отходи на запад, чтобы растянуть их. А я отсюда решу, что делать дальше.

– Я понял, великий хан.

– Арслан, ты нападёшь с севера, сразу же после Кошбатыра. Понял?

– Да, великий хан. Мы набросимся на них, как львы. Ты будешь доволен.

Иргизу понравился его ответ.

– Хорошо, Арслан. А я нападу с центра, и мой удар окончательно опрокинет иштэков. Кошбатыр, – хан поднял руку, – начинай. – И хан махнул рукой в направлении горы, о которой он говорил.

Три сотни месегутов, во главе с Кошбатыром, двинулись к югу. Чуть позже от войска отделился полутысячный отряд Арслана и направился в противоположном направлении, чтобы оказаться с северной стороны войска иштэков.

Глядя вслед удаляющимся месегутам, Иргиз-хан, почему-то, начал испытывать смутное беспокойство. Вид горы, к которой они двигались, вдруг начал внушать тревогу Иргизу. Потом ему показалось, что какое-то рыжее пятно мелькнуло на вершине этой невысокой горы. С того места, где находился хан кипчаков, нельзя было рассмотреть, что это, но Иргизу показалось, что он узнал его. Он вздрогнул, когда с неожиданной ясностью, охватившей его сознание, вдруг понял: это – та самая лисица! Что делает здесь эта тварь? Вчера она упомянула о землях месегутов, и вот сейчас эти самые месегуты направляются прямо к ней. Что замышляет эта ведьма? Это ведь точно она – Иргиз-хан чувствовал это без малейшего сомнения.

– Назад! – закричал хан, поняв, что всё начинается не так. – Верните их назад! – Голос его был страшен. Затем он прошептал еле слышно: – Плохой знак… нехорошо.

Оба отряда, повинуясь новому указанию, повернули назад и стали возвращаться…

– Кошбатыр, – сказал Иргиз-хан, когда Кошбатыр вернулся и подъехал к нему, – я изменил своё решение: начнёшь не с юга, а с севера. С юга, после тебя, нападёт Арслан, а я, так же, нападу последним, в центр их войска. Начинай, Кошбатыр: проложи путь нашей победе.

– Да, великий хан. Месегуты начинают битву.

Когда Кошбатыр удалился, Иргиз-хан повелел вернувшемуся также Арслану:

– Арслан, с юга начнёшь ты. Подойди к той горе и, когда будешь готов, Кошбатыр нападёт. Потом я дам знак тебе. Но первым делом, слушай внимательно, Арслан, отправишь одну сотню на вершину горы – пусть поднимутся туда и, если кого-нибудь там увидят, пусть убьют всех, кто там окажется. Отправь сотню прямо отсюда, а сами поезжайте следом, но на гору не поднимайтесь – готовьтесь к нападению на иштэков. Всё, начинай, бесстрашный Арслан.

– Я всё понял, великий Иргиз-хан. Всё будет, как ты повелел.

Пять сотен воинов двинулись к югу. Арслан отдал распоряжение одному из предводителей, и тут же сотня всадников устремилась вперёд, к горе. Арслан вёл своих воинов туда, куда ему было указано ханом. Что заставило повелителя изменить первоначально задуманное? Это недобрый знак. Он может означать, что Иргиз-хан не готов по-настоящему к битве. Но он, Арслан, должен выполнять то, что ему поручено не поддаваясь никаким сомнениям.

Кошбатыр, в это время, вёл три сотни своих месегутов к северо-востоку, чтобы, сделав крюк, обрушиться на иштэков с севера. Он был в недоумении: почему хан изменил своё намерение? С этого не начинают сражение – это плохой знак. Но нельзя подвергать сомнению решения повелителя, иначе будет ещё хуже. Поэтому Кошбатыр отбросил всякие предчувствия и целиком посвятил себя подготовке к начинающемуся сражению.

Очень скоро месегуты оказались с северной стороны иштэкского войска и остановились там, готовые к бою. Кошбатыр и все его воины, разгорячённые, как бывало перед любой битвой, в нетерпении ожидали сигнала. Отсюда они уже видели серьёзные, нахмуренные лица иштэков.

Когда из-за горизонта, с запада, появилась ощетинившееся копьями войско кипчаков, балабашняки уже были готовы. Что будут делать пришельцы из Степи? Кинутся сразу в битву сметающей лавиной или остановятся, чтобы оценить положение? Но вот они остановились вдали. Их полторы тысячи и их грозный, воинственный вид внушает башнякам серьёзные сомнения в способности выстоять. Все кипчакские воины – взрослые, сильные мужчины в расцвете сил, закалённые в многочисленных войнах и превосходно владеющие своим оружием.

Войско балабашняков состоит из шести групп, по числу родов, а их предводители, батыры и тарханы, собрались возле Алтузак-хана. Они, готовые к битве, ждали дальнейших действий кипчаков, внимательно следя, при этом, за горой, на которую ещё с рассветом отправились месегут Урдей и его спутники. Никто не знал, что должно там произойти (хотя Алтузак смутно догадывался).

Вот три сотни кипчаков выдвинулись к югу, в направлении той горы. Но это, видимо, не потому, что они знают о находящемся где-то там потомке месегутских ханов, а, скорее, для того, чтобы совершив обходной манёвр, напасть на башняков с юга.

– Они нападут с трёх направлений, – сказал Алтузак-хан.

И тут же, как бы в подтверждение его слов, от войска кипчаков отделился полутысячный отряд и направился к северу.

Старый Аккош-батыр, глава воинов рода Беркута, предложил:

– Алтузак-хан, давай нападём на них сейчас: не дадим им осуществить задуманное.

Его поддержал Бурихан-батыр, предводитель воинов родов Ночного Оборотня и Хозяина Вод:

– Если мы нападём первыми, Алтузак-хан, то нарушим их намерения. Когда им придётся прикрываться щитами, вместо того, чтобы натягивать луки, их разум упустит серебряную нить: кипчаки не будут знать, что делать. В этом наша возможность, Алтузак-хан.

– Нет, батыры, – ответил им Алтузак-хан. – Не забывайте о Хранительнице Анкай. Пусть они дойдут до той горы.

Внезапно кипчаки, двигающиеся к горе, развернулись и направились назад. Что это значило? Они что-то обнаружили на той горе? Развернулись и стали возвращаться и те, что двигались на север. Что заставило их изменить планы? Теперь оба отряда, получив, видимо, новые указания, направляются в противоположных направлениях. Те три сотни, что двигались к горе, заходят теперь с севера.

– Это не кипчаки, Алтузак-хан, – сумел узнать их Бурихан-батыр. – Это месегуты.

Алтузак-хан встревожился. Предводитель кипчаков не пустил месегутов к той горе – он что-то почувствовал? Но как он мог хоть что-то заподозрить? Теперь они движутся в другую сторону и, когда начнётся битва, могут даже не узнать, что там, на той невысокой горе (скорее просто кургане) – хан месегутов Урдей, их истинный вождь. Воистину, нечеловеческое чутьё у кипчакского хана.

Вскоре месегуты остановились, достигнув, напротив северной стороны войска балабашняков, удобной позиции для нападения. Их кони, предчувствующие битву, оглашают окрестности ржанием и всадники с трудом сдерживают их порыв. Ещё не настало время – их товарищи, направляющиеся на юг, ещё не готовы.

От тех воинов, что двигались к горе, вырвалась одна сотня и быстро устремилась вперёд. Похоже, что они собираются проверить гору. Алтузак-хан понял, что наступает очень важный момент.

– Приготовиться! – предупредил он своих воинов, вскинув кверху руку, держащую сверкающий меч. Одновременно с этим и Белес, бывший рядом с ханом, поднял шестихвостое знамя, призывающее балабашняков к готовности.

Кипчаки приблизились к горе, а их передовая сотня уже начала подъём по её склону. Алтузак-хан посмотрел направо, на север, на стоящих там и готовых к нападению на него месегутов и решил, что пора.

– Вперёд, башняки! Владыки неба и духи наших отцов с нами! – закричал хан балабашняков и все его воины, во главе с ним, устремились к юго-западу: на кипчаков, находящихся у горы, указанной вчера Хранительницей.

Сотне кипчаков так и не удалось достичь вершины этой проклятой горы. Они уже почти взобрались на неё, оставалось совсем чуть-чуть, и уже открывался вид за нею, и… вдруг они замерли, как вкопанные. Из высокой травы, по ту сторону вершины, поднялись, словно появившись из-под земли, два человека. Это были седые старики в просторных одеждах из волчьих шкур и опирающиеся на деревянные, разукрашенные цветными полосами, изогнутые посохи. Волчьи головы, с торчащими ушами украшали головные уборы старцев, а шкуры, заканчивающиеся мохнатыми хвостами, свешивались серым мехом по спинам этих странных людей. Хранители Степи!? И сразу двое!? Встреча с Хранителем – редчайшее событие, не с каждым человеком случающееся за всю его жизнь. А тут их сразу двое! За ними появилась и женщина – та самая, что они встретили вчера на Ашкадаре. Она тоже Хранительница? Кипчаки начали пятиться, не осмеливаясь повернуться спиной к Хранителям, начавшим медленно двигаться в и сторону. А затем, немного придя в себя, развернулись и помчались, не оглядываясь, назад, тем более, что Арслан-батыр давно уже подаёт им знаки, повелевающие вернуться. А с востока на них неслось, с громкими криками, всё тысячное войско иштэков.

Пять сотен воинов Арслана, развернув коней, помчались на запад, как велел Иргиз-хан, чтобы увлечь за собой и растянуть иштэков. Если они бросятся преследовать Арслана, то справа от них окажется Иргиз-хан, а сзади месегуты Кошбатыра, который уже получил знак хана напасть на иштэков.

Иргиз-хан удовлетворённо улыбался, наблюдая за удачным началом сражения: иштэки, сломя голову, несутся прямо в ловушку. Сзади их начал догонять Кошбатыр: – пусть подойдут поближе, тогда надо будет дать знак Арслану развернуться и вступить в битву, а затем, когда и месегуты нагонят иштэков, и самому нанести завершающий удар.

Балабашняки скачут, устремившись за отходящим на запад врагом, приготовив луки и направив вперёд свои пики; копыта их коней сотрясают мёрзлую степь, разбрасывая вокруг комья земли и грязного снега. Они выкрикивают имена священных прародителей, укрепляя тем самым свой дух и свою решимость биться с врагом не жалея жизни. В этой бешеной скачке, ведущей к славе или к смерти, Баламир стремится сместиться правее, поближе к воинам рода Красной Волчицы, где находится Айхылу. Он видит её среди плотного строя молодых женщин и девушек: Айхылу скачет на своей пегой лошади, держа поводья в правой руке и отставив вбок левую, в которой зажаты лук и заправленная в него стрела, готовая к полёту, как только кипчаки окажутся в пределах досягаемости башнякских стрел.

Алтузак-хан понимает, что вскоре преследуемые должны будут развернуться и тогда башняки окажутся в очень уязвимом положении, между трёх вражеских отрядов. Если в ближайшее время ничего не произойдёт и не воспрепятствует этому – то это будет последний день народа балабашняков. И останется только достойно погибнуть в бою,  совершив последний подвиг во славу предков, и о котором… некому будет уже рассказывать.

Но то, чего Алтузак, хан башняков, так долго, мучительно терзаясь неопределённостью, ждал, случилось. Проезжая мимо горы, в спешке покинутой кипчаками, Алтузак-хан посмотрел налево, на её вершину и увидел, как с той стороны выскочили, на своих конях, четверо месегутов. И они остановились на вершине горы, с высоты взирая величественно, словно небесные воины, на происходящие внизу события. Молодой Урдей держит неподвижно, высоко подняв кверху вытянутой рукой, пятихвостое знамя, которое колышется и трепыхается, подчиняясь осеннему степному ветру. Справа от него Кодебек, гордо расправивший плечи: – старик словно скинул бремя многих лет и вновь, как в былые времена, стал правой рукой хана месегутов Урдея. По краям стоят, застыв неподвижно, Тиграс и Коркут – верные воины своего юного хана. Все четверо невозмутимы и спокойны – словно они не скитальцы, изгнанные с земель своих предков, а повелители всей Степи, поднявшиеся на курган, чтобы оглядеть свои владения. Сердце Алтузака запело от радости: всё так, как и было явлено ему на Кунгак-тау! И во всём этом – полный захватывающей тайны, всеопределяющий дух загадочной волшебной силы, именуемой Тэнгри. Теперь месегуты, скачущие за ними, не смогут не остановиться у этой горы.

Месегуты Кошбатыра, по велению Иргиз-хана кинувшиеся за иштэками, описывают в своём пути дугу, чтобы оказаться позади преследуемых врагов. И эта дуга неизбежно выводит их к этой, ключевой в начинающемся сражении, горе. Месегуты видят, что иштэки уже почти миновали гору, и вдруг… четыре таинственных всадника появляются на её вершине и у них… знамя Урдей-хана! Кошбатыр не верит своим глазам. Один из них – старый Кодебек, испытанный воин, верный товарищ и мудрый советник их легендарного хана! А эти два воина  – потрёпанные жестокой судьбой, как видно даже отсюда – Тиграс и Коркут, из того последнего отряда, что не пожелал примкнуть к карагаям. И этот юный воин, в руках которого пятихвостое знамя… Не может быть! Значит, то были не просто разговоры сожалеющих о былом и оплакивающих павшее месегутское ханство… Внук Урдей-хана… он и правда жив! Воины Кошбатыра, достигнув горы, остановились у подножия и, забыв обо всём, изумлённо смотрят на её вершину.

– Моё имя – Урдей! – обратился к ним юноша с вершины горы. – Я – внук вашего повелителя, Урдей-хана! Его власть, над народом месегутов, унаследована мною! И если вы – месегуты, то пойдёте за мной и за этим священным знаменем!

Иргиз-хан, издалека наблюдая за всем происходящим, понял, что произошло. Потомок Урдея жив, и он здесь! И в его руке – знамя месегутов! Это событие, такое неожиданное, вмиг поставило под угрозу возможность победы кипчаков. Примут ли теперь месегуты, обретшие нового хана, сторону иштэков – вопрос решающий. Если да – тогда полное поражение и, скорее всего, уничтожение кипчакского войска. Теперь всё – в руках Кошбатыра. Как же он, непобедимый Иргиз-хан, оказался в таком положении? Слишком мало воинов взял он в этот поход. Надо было идти всем племенем… Совершенно неожиданно в его сознании возник вчерашний образ: лиса на том берегу оврага, натянутый лук и стрела, готовая к полёту смерти, а затем… обжигающий удар оборванной тетивы, оставивший ссадину на его лице. Вот оно что! Тут не обошлось без козней мадьярской колдуньи! А ведь просил вчера Кошбатыр не связываться с ней. Что ж, пора Арслану развернуться и принять удар иштэков. И сразу же ударить самому, моля Тэнгри, чтобы месегуты не вступили в битву на стороне иштэков. Один из помощников хана, по его знаку, поднял жёлтый сигнальный флаг, повелевающий Арслану прекратить отступление и развернуться.

В это время молодой Урдей, со своими спутниками, уже спустился с горы вниз.

– Я – хан месегутов! Вы со мной?

Никто ему не ответил. Месегуты смотрели вниз, не осмеливаясь поднять глаза и взглянуть в лицо Урдею. Все они искоса поглядывали на Кошбатыра, тоже опустившего взор к земле. Заговорил Кодебек:

– Вы все вместе со мной бились в войске нашего хана Урдея! В этом молодом воине – его кровь и он по праву является его наследником! Тэнгри хранил его все эти годы! Сегодня Хранители Степи вручили ему знамя его деда – даже они признают его власть над народом месегутов!

Три сотни воинов, склонившие головы перед четырьмя оборванными бродягами… не смеют поднять глаза… И все молчат. Слова старого воина болью отзываются в сердце Кошбатыра. Он знает, что месегутское ханство никогда не возродится: ведь их исконные степи давно и прочно заняты многочисленными кипчакскими племенами. Неужели этим четверым это не ясно? Старый, мудрый Кодебек… почему он хранит верность призракам безвозвратно ушедшего прошлого? Всей душой хочется Кошбатыру быть с ними, но… всё это осталось в прошлом. Никто не сможет упрекнуть Кошбатыра, что он не бился отважно, сражаясь в войске Урдей-хана. Даже после его смерти он продолжал сражаться с саксынами, до тех пор, пока саксыны не ушли дальше на запад. Лишь поняв, что месегутское ханство пало окончательно и народ их рассеян огненными ветрами войны, Кошбатыр повёл остатки своих воинов к хану карагаев. Нет великого месегутского ханства… Так чего же хотят эти четверо? Куда зовут они Кошбатыра и его воинов? Он – военачальник великого хана карагаев. Он не может предать своего повелителя из-за безумной, неосуществимой мечты… Всё, хватит…

– Мы – воины Иргиз-хана, повелителя Джаика, – твёрдо произнёс Кошбатыр жестокие слова. – Зачем вы пытаетесь оживить то, что умерло? Зачем ты, мальчик, поднял это знамя? Нет ни одного клочка земли, где ты мог бы его установить. Я, отважный Кошбатыр, первый военачальник хана карагаев, говорю: мы не идём с вами! И я не желаю вам зла: пусть Тэнгри и духи Степи хранят вас.

– Что ты говоришь, Кошбатыр? – настаивал Кодебек. – У берегов Илека стоят ещё юрты нескольких семей месегутов. А башняки – теперь наши братья. Наш народ может ещё возродиться. Этому юноше сами Хранители вручили знамя хана – значит, они поддержат его!

– Хранители не помогают людям – ты, старый Кодебек, лучше меня это знаешь. Хотя я и вижу, что это – то самое знамя.

– Это они вручили его юному хану. И они здесь, Кошбатыр, на вершине этого кургана.

Кошбатыр посмотрел наверх, туда, откуда спустились Урдей и его спутники.

– Там никого нет, Кодебек.

Урдей, поняв, что всё это бесполезно, принял решение. И сообщил его троим своим товарищам:

– Башняки – наши братья! И мы должны сражаться рядом с ними! Здесь нам нечего делать, за мной! – И пустил своего коня вперёд. Старик и два воина тронулись за ним.

Они двигались поначалу прямо через плотный строй воинов Кошбатыра, стоящих тесно и поэтому расступающихся очень медленно. Тиграс подал своего коня вперёд, поднял его на дыбы и закричал гневно:

– Расступитесь, кипчакские псы! Дорогу хану!

Его поддержал и Коркут, также направивший коня напролом и выкрикнувший:

– Дорогу хану месегутов!

Всадники, преграждающие путь, начали торопливо отводить своих коней в стороны: – движение пошло намного быстрее. Вскоре Урдей, со своими спутниками, выбрался на открытое место. Пустив коней в галоп, они направились к западу, туда, где балабашняки уже почти настигли отряд кипчакских воинов Арслана.

Там, в бурой осенней степи, балабашняки неслись, с криками и гиканьем, предвкушая предстоящее вот-вот столкновение. Белес, скачущий с шестихвостым знаменем по правую руку от Алтузак-хана, и не забывающий осматривать всё вокруг, предупредил главу племени:

– Кипчаки на севере подняли жёлтый флаг, Алтузак-хан! Это сигнал тем, которые впереди нас: они сейчас развернутся!

Алтузак-хан знал, что нельзя давать кипчакам возможности подготовиться: –  лучшим временем для нападения будет момент, когда они остановятся, но ещё не успеют развернуться. Хотя это почти и невозможно, он заставляет своего коня мчаться ещё быстрее. И всё его войско, окрылённое и воодушевлённое горячей погоней за отступающим врагом, не отстаёт.

В тот момент, когда кипчаки остановились, расстояние между преследуемыми и догоняющими резко сократилось. Воины Арслана только начали разворачиваться, и тут – в такой уязвимый момент – на них обрушилась лавина иштэкских стрел. Многие всадники попадали со своих коней, раненые животные, обезумевшие от боли, заметались, внося разброд в ряды кипчакских воинов, – а безжалостные удары стрел продолжались. И с неистовой яростью, вырывающейся в боевых кличах, набросились башняки на ненавистного врага, так и не дав ему оправиться и собраться для отражения удара. И разносятся по степи, и поднимаются к самым небесам громкие, нечеловечески яростные, звуки жестокого столкновения воинов двух кочевых народов: крики раненых и умирающих, истекающих кровью; страшные вопли несчастных, попавших под копыта коней; дикое ржание покалеченных лошадей, обезумевших от боли и от сводящего с ума невыносимого мельтешения яростно кричащих фигур перед их расширенными, охваченными беспредельным ужасом, огромными глазами; грохот, а иногда и треск, ударов пик и копий о круглые деревянные щиты; искрящийся звон клинков друг о друга, а также о металлические шлемы или пластины на кольчугах воинов; боевые кличи, переполненные яростью, и имена предков и прародителей родов, и небесных покровителей…

И с недоумением поняли кипчаки Арслана, что удар месегутов Кошбатыра в тыл иштэкам запаздывает. И не могли они больше, несмотря на свою отвагу и на всё свое боевое умение, выдерживать натиск вдвое превосходящего противника – и устремились они, следуя повелению Арслана, к северу, где сам Иргиз-хан только-только выступил в их сторону.

Балабашняки не стали преследовать отступившего врага: им самим, после долгой скачки  и яростного сражения, нужно было собраться с силами и приготовиться к дальнейшему. Алтузак-хан поднялся на небольшой пригорок. Четверо месегутов, с молодым Урдеем во главе, только сейчас преодолели разделяющее их расстояние и подъехали к балабашнякам. Они сразу поднялись на пригорок к Алтузак-хану. Тот посмотрел на восток, на оставшихся там три сотни месегутов.

– Что месегуты, хан? – спросил он у юного Урдея.

Всего два слова произнёс Урдей:

– Месегутов четверо.

Во время сражения между кипчаками и башняками, Кошбатыр, терзаемый мучительной болью, разрывающей его душу, смотрел в сторону удаляющегося Урдея и троих его верных спутников. Он и его воины с особой, пронзительной остротой чувствуют чёрную, беспросветную тоску своего положения… В третий раз в окружении Иргиз-хана поднимается синий флаг, повелевающий Кошбатыру напасть на врага. Вот уже и сам Иргиз-хан двинул своё войско в сторону иштэков.

– Мы должны быть с нашим ханом… – обратился Кошбатыр к месегутам.

Акбарс, его помощник, спросил чуть дрогнувшим голосом, скрывающим затаённую надежду:

– С каким ханом, Кошбатыр?

– С каким ханом?! – разозлился Кошбатыр. – Ты что, Акбарс, не знаешь своего хана? Великий Иргиз – наш хан! Вы меня поняли?! Всё, едем к нему: наш хан идёт на битву и зовёт нас.

Месегуты двинулись за своим предводителем. Но боевой дух и жажда сражения покинули их – воины едут медленно, хмуро уткнувшись взглядами в землю перед собой. Конь Кошбатыра бежит мелкой, вялой рысью, и постоянно останавливается, подчиняясь воле хозяина, неосознанно использующего малейший повод, чтобы отодвинуть время вступления в битву.

– Акбарс, это ведь было то самое знамя…

– Да, Кошбатыр, это оно. Ты не мог его не узнать – во многих сражениях ты держал его в руках.

– Да, Акбарс, я всё помню… Небо затягивается. Кажется, опять пойдёт снег…

– Может быть. Мрачные здесь места. Неужели оно падёт здесь, Кошбатыр?

– Знамя нашего хана?..

Время идёт и месегуты всё так же медленно движутся к войску Иргиз-хана.

Победа, одержанная в первой стычке, воодушевила башняков, но кипчаков всё равно намного больше, и это сильно тревожит Алтузак-хана. Месегуты, вопреки его ожиданиям, не пошли за юным Урдеем. И уже неоткуда ждать спасения. Что же ждёт их женщин, стариков и детей, скрывающихся в лесах Тора-тау? Хан балабашняков смотрел, в тревожном ожидании, на грозное войско кипчаков, готовящееся вот-вот выступить в их сторону. Мусай-батыр, его правая рука, высказал то, что его тревожило:

– Силы неравны, хан: нам не устоять в этой битве! Ещё есть время, – добавил, глядя в глаза хану, старый воин, – мы можем уйти за Агидель. Так мы сохраним войско, а затем, заручившись поддержкой бурджан, сможем изгнать кипчаков.

– Нет, Мусай-агай. Мы не можем уйти – если мы, хоть на один день, оставим кипчаков хозяевами на этой земле, они немедленно отправят за всем своим племенем. А со всеми карагаями нам, даже с помощью бурджан, не совладать.

– Это так, хан, всё верно… Значит нам, уходя в иной мир, следует захватить с собой как можно больше врагов.

– Да, агай. Смерть в битве – славная смерть, достойная великих мужей. Но наш народ… я должен думать о его будущем.

Старый Мусай понял, о чём говорил хан.

– Это должен быть Каракош, – сказал он.

– Да.

…Алтузак-хан, глава славного племени балабашняков, начал отдавать последние указания к предстоящей битве. Молодёжь из разных родов – егеты и девушки – составят отряд, подчинённый Каракошу. Их задача – с началом сражения отъехать в сторону и обстреливать врага из луков. А когда основное войско будет сметено кипчаками, Каракош должен будет увести своих на восток, за Агидель. Взрослые женщины, под предводительством опытной воительницы Инекай, Догоняющей Ветер, выедут с другой стороны, и тоже будут обстреливать врага с расстояния. Но, если кипчаки бросятся на молодых воинов Каракоша, они должны будут кинуться на врага, давая молодёжи возможность уйти, чтобы сохранить часть племени… Взрослые же мужчины, занявшие этот широкий холм, будут стоять до конца. Если всё пройдёт так, как задумано Алтузаком, часть молодёжи племени сможет спастись. И, кто знает, может с помощью прародителей и священной Хумай, народ балабашняков не сгинет во тьме забвения… Но осталось ещё кое-что. Четверо месегутов.

– Урдей, – начал свою речь Алтузак-хан. – Брат мой Урдей, башняки благодарят тебя за то, что ты встал рядом с нами в это трудное время. Но мы не вправе просить вас, отважные месегуты, умирать вместе с нами. Поэтому уходите, и пусть Тэнгри хранит вас.

– Нет, брат мой Алтузак, – ответил юный воин. – Мы вас не оставим. – Урдей стал смотреть на восток, на месегутов, которые приближались медленно и неуверенно; было видно, что они не спешат к Иргиз-хану.

Вот Кошбатыр опять, в который уже раз, остановил своего коня и стал смотреть на небо, словно ждал оттуда указания.

Месегуты очень долго стоят посреди степи…

Иргиз-хан смотрит на них выжидающе, пытаясь угадать, какое же решение они примут. К нему подъехал Арслан, приведший недавно свой поредевший отряд.

– Что происходит, Иргиз-хан? Почему Кошбатыр не ударил иштэкам в спину?

– Их остановил мальчик…

– Мальчик? – удивился обескураженный воин. – Что это значит, хан?

– Внук их бывшего хана, Урдея – вот что это значит. Ты слышал о нём. Он здесь: злые духи привели его сюда. Смотри, Арслан: вон он, возле иштэкского вождя, со знаменем месегутов… Если бы я только знал…

Нападение трёмя отрядами, как было задумано первоначально, не удалось… Не удалось из-за непредсказуемой, как вроде бы сперва показалось Иргиз-хану, но всё же, если оглянуться на всё произошедшее вчера и сегодня, подчинённой единому замыслу последовательности, направленной против кипчаков. Похоже, духи этих мест сильны.

– Кого ты посылал на тот курган, Арслан?

– Сотника Кадира.

– Я хочу говорить с ним, позови его.

Кадир, вызванный Арсланом, подъехал немедленно. Он чем-то напуган, это видно по его лицу. И это не сражение его, воина испытанного, напугало. Сотник чего-то боится и сильно встревожен, – и хочет сказать об этом.

– Что ты видел на той горе?

– Там были трое. Двое из них с волчьими головами.

– Хранители Степи? – Иргиз-хан не очень-то и удивился. – А третий? Это была та женщина, что мы видели вчера?

– Да, мой хан, – склонив голову, подтвердил сотник Кадир.

– А четыре всадника с пятихвостым знаменем? Ты их видел?

– Никаких всадников там не было, великий хан.

Иргиз-хан нахмурился. Разумно ли сражаться с теми, кому благоволят Хранители? Но тут что-то не так. Неслыханное, совершенно невозможное явление: – чтобы Хранители помогали кому-либо в войне. Это противоречит самой их природе и всему их существованию. Хранители не могут быть на стороне иштэков. Тут дело в другом. Так в чём же? В чём замысел Хранителей?

Воины обоих, а вернее трёх, сторон, замерли в ожидании; наступило напряжённое затишье, но оно не может длиться слишком долго.

Наконец Кошбатыр, после долгих, тягостных раздумий, принял решение. Он повернулся к своим воинам и начал говорить с ними:

– Мои бесстрашные воины! Славные батыры, месегуты! Я, ваш военачальник Кошбатыр, сын великого, прославленного Алтека, победитель саксынов, булгар, олобашняков и иштэков, первый военачальник великого Урдей-хана, обращаюсь к вам: Я вижу тьму, охватившую ваши сердца, вижу горечь, поразившую ваши души – то же самое происходит и со мной, храбрые воины! Мы все верно и долго служили хану карагаев Иргизу; так долго, что нас уже перестали называть месегутами! Я думал, что уже смирился с этим, но сегодня… Сегодня я увидел вновь наше знамя! Много раз мы бились насмерть под ним! И мы никогда не предавали его. Лишь когда не стало нашего ханства, я повёл вас к карагаям. Но посмотрите туда, – Кошбатыр указал рукой на холм, где среди башнякских военачальников был и юный Урдей со знаменем месегутов. – Этот юноша, внук великого Урдея – разве он не возродит наше славное ханство? Может быть и нет – но он умрёт достойно, как настоящий месегут, каким был его дед. Я не погиб рядом с его дедом, и теперь я ясно вижу, зачем Тэнгри оставил меня на этой земле. Теперь я знаю, что моё предназначение – быть рядом с новым ханом, потомком Урдея! Я, Кошбатыр, сын Алтека, объявляю себя воином нового хана месегутов Урдея! Я иду к нему и зову вас с собой!

Восторженные крики воинов Кошбатыра долго не умолкают над просторами степи…

Иргиз-хан понял, что эта битва проиграна. Теперь уже ему самому надо ждать нападения.

Молодой Урдей радостно прокричал боевой клич месегутов. Кодебек высоко поднял знамя и начал размахивать им над головой. Месегуты Кошбатыра устремились к своему хану.

Сбылось видение Алтузак-хана…

Солнце клонилось к закату.

Холмистую степь оглашает жуткое карканье чёрных ворон, собравшихся в стаи на вершинах деревьев, оголённых осенними ветрами, и ждущих, в крикливом нетерпении, начала своего страшного пира.

Но на месте минувшей битвы ещё бродят люди. Это те из балабашняков, что потеряли в сражении своих близких. В этот период затишья они отделились от войска, отошедшего к северу, в сторону кипчаков, и выискивают потерявшихся. Воины Каракоша, кроме Белеса, помощника хана, все здесь. Они застыли безмолвно, остановив своих коней. Лишь Балкан, верный конь их товарища Гилара, бродит, опустив голову, вокруг одного и того же места. И нет на нём седока, поэтому некому его остановить. Поводья Балкана волочатся по земле, а своим тёплым носом он, всхрапывая, обнюхивает лицо человека, лежащего неподвижно у его ног. Но его хозяин никогда уже не поднимется и не потреплет его густую чёрную гриву. И не будут они больше мчаться, обгоняя ветер, по степи.

Но у друзей Гилара, ставших сегодня взрослыми, нет времени стоять здесь долго: сейчас не до мёртвых, надо помочь живым.

Вот слева раздался натужный, хриплый крик: – это один из воинов, похоже, из воинов рода Беркута, сумел выдернуть кипчакскую стрелу, застрявшую в его ноге. Его коня не видно поблизости. Друзья подъехали к раненому, собираясь отвести его к югу, – туда, к неглубокому оврагу у подножия одного из холмов, балабашняки относили своих найденных раненых воинов, где им и оказывали посильную в этих условиях помощь.

– Тарпаны? – спросил раненый у подъехавших.

– Да, мы поможем тебе, сказал ему Каракош. – Мы отведём тебя в убежище, агай, подождёшь там окончания битвы. Ты слышал крики, агай? Это месегуты. Они присоединились к нам, ведь Урдей – их хан. Так что, теперь мы победим точно. Ну, давай, агай, мы поднимем тебя и…

– Нет, тарпаны, битва ещё не окончена и не время думать о покое. Ходить я не могу, но в седле удержусь. Вы потеряли своего брата, Тарпаны, – я видел, как вы стояли там, возле него, – так дайте мне его коня. Мой Унаяк убит; вот он лежит, верный старый друг, а ваш конь невредим.

Тигой съездил назад, подхватил поводья осиротевшего Балкана и привёл его к раненому воину.

– Его зовут Балкан, – сказал Тигой.

Баламир, спешившись, помог Тигою подсадить раненого в седло, подал ему пику, колчан со стрелами, лук и круглый щит. Раненый, поблагодарив друзей, тут же направился к своим.

Поездив ещё немного, молодые воины убедились, что раненых уже всех успели подобрать. Убитых башняков было немного – меньше, чем убитых кипчаков, в трудном положении так и не дождавшихся помощи своих соплеменников. Туктамас, ехавший крайним справа, указал рукой на кого-то, по правую сторону от них. Это был воин в железной кольчуге. Кипчак. Он сидел на земле, покачиваясь вперёд и назад, и кровь, сочившаяся из-под шлема, заливала его лицо. Каракош махнул пикой в его сторону и Туктамас направился туда, вынимая из ножен подобранный ранее меч. Кипчак, заметив его, поднял руку. Это далось ему с огромным трудом.

– Мое имя Урхон, я сын Бурнаса, победителя месегутов и гузов. Назови свое имя, воин. Я должен знать, кто отправит меня к безымянной реке.

– Я Туктамас, сын Мусая из рода Тарпана, народа балабашняков, – сказал юноша и, наклонившись с седла, обрушил меч на голову кипчакского воина.

Всё было завершено.

Каракош и его товарищи отправились обратно, к башнякскому войску. С поля прошедшего сражения возвращались и другие, закончив здесь свои поиски. Среди них особенно много было женщин. Женские отряды, во время погони оттеснённые мужчинами, не участвовали непосредственно в битве. Они выезжали на открытые места и оттуда поражали врага меткими стрелами, оказав, тем самым, значительную поддержку мужчинам. А после сражения многие из них искали на поле битвы своих павших отцов, мужей и братьев.

Баламир, внимательно всматриваясь в возвращающихся к войску женщин, заметил среди них Айхылу. Она, как всегда, была со своими сёстрами. Каракош разрешил своему братишке ненадолго оставить отряд и тот немедленно направился к девушке. Айхылу же, заметив его, отстала от своих сестёр. Баламир подъехал к ней, держа в левой руке кипчакский щит, а в правой стрелу, на окровавленном наконечнике которой висело какое-то украшение.

– Много ваших убито, Баламир? Я видела, что ваши воины набросились на врага первыми из всех.

– Двенадцать детей Тарпана отправились в страну мёртвых. Среди них – Гилар, помнишь его?

– Да, я помню его, – ответила девушка. – Он был неразлучен с твоим братом Каракошем. Я хорошо его знала, потому, что моя сестра, Гульсина-апа, постоянно говорила о нём, и она будет оплакивать его… А наших – убито пятеро мужчин, ранено восемь. – Айхылу стряхнула что-то со своих ресниц и, отвернувшись, стала смотреть в сторону своих сестёр. Она не хотела показывать, что глаза её влажны.

– У нас ранено семеро. Это из тех, что не смогут сегодня сесть на коней и сражаться, – сказал Баламир. И, с жаром в голосе, добавил: – Но мы победим! Ведь теперь нас стало больше – месегуты признали Урдея своим ханом и присоединились к нам. И кипчаки проклянут своих старейшин, направивших их сюда!

– Многие ещё отправятся искать страну мёртвых… – Девушка смотрела вверх, где за серой пеленой угадывалось солнце. – И сегодня, с закатом, Красной Волчице, Тарпану, Поющему Змею и другим предстоит спеть много погребальных песен по своим детям. – Айхылу посмотрела на юношу. – Что это у тебя, Баламир?

– Твоя стрела, Айхылу. Я вынул её из груди убитого кипчака. Ты сразила его, а вот это – его амулет. Теперь он твой, возьми его, Айхылу. – Баламир протянул ей стрелу вместе с украшением. – Вот его щит, теперь он по праву твой, я подобрал его для тебя. Я думаю, битва ещё не окончена и поэтому пусть он защитит тебя, Айхылу.

Хрупкая девушка, подержав в руке щит, сделанный для взрослого воина, протянула его обратно.

– Он слишком тяжёл для меня, Баламир. Возьми его себе: это мой подарок и пусть он хранит тебя.

– Хорошо, Айхылу, я возьму его себе. В битве я буду рядом с тобой, ведь теперь, по велению хана, мы все – воины Каракоша, моего брата.

Юноша и девушка направились к войску. Здесь они присоединились к трёхсотенному отряду Каракоша, состоящего из молодёжи всех шести родов племени.

А на поле прошедшей битвы, которое уже покинули живые, начали слетаться, оглушительно каркая, чёрные вороны…

Кипчаки уже давно отошли на запад, к своему обозу, – они готовы к битве и ждут нападения иштэков.

Но Алтузак-хан не спешит продолжить сражение: – крови пролито уже много, а он помнит наказ Хранительницы Басаат.

Юный Урдей, ставший настоящим ханом и обретший своё войско, принял промедление за нерешительность, которую он, пылая ненавистью к кипчакам, не мог понять. Да и новое для него ощущение власти над хоть и маленьким, но всё же настоящим войском, наполняло его неудержимой жаждой битвы.

– Чего ты ждёшь, Алтузак-хан? Теперь мы сильны, давай разобьём их окончательно!

Кошбатыр поддержал своего юного хана:

– На юге, в Большой Степи, четыре тысячи воинов карагаев готовы выступить сюда. Если они соединятся с Иргизом, своим ханом, то их войско станет непобедимым для нас. Ты не должен допустить этого, хан башняков: не отпускай Иргиза в Степь. Иначе они вернутся и разгромят вас – кипчаки не прощают поражений.

– Я понял тебя, месегут.

– Ну так, что? – приготовился к битве Урдей. – Бросимся на них сейчас?

– Нет, Урдей-хан, пока нет.

Урдей замолчал. Проявлять нетерпение – недостойно вождя.

Кипчаки, скорее всего, сами нападать уже не станут, несмотря на свою отчаянность и отвагу, – они убедились, что сегодняшний день для них неблагоприятен. В любое другое время Алтузак-хан, как хочется сейчас юному Урдею, не раздумывая, продолжил бы битву. Но не сейчас… Не в это время… Нельзя забывать о священной птице…

Наконец хан балабашняков объявил свое решение:

– Будем ждать. Когда кипчаки пойдут на юг, мы будем идти за ними до тех пор, пока они не покинут пределы наших владений. И только там мы нападём на них, не раньше. А сегодня – хороним убитых, на Белых курганах.

Сражение окончено…

Несколько отрядов балабашняков вернулось на поле сражения, чтобы подобрать убитых. Другие занялись ранеными, а все остальные вернулись в стан, чтобы собрать его – военный лагерь в этом месте уже не нужен…

Кипчаки ушли на юг, вынужденные оставить своих убитых на этой земле. Балабашняки тоже двинулись к югу, к Белым курганам.

Тучи рассеивались. Вскоре стали появляться  первые звёзды в темнеющем небе: – хоронить погибших придётся ночью…

Белые курганы освещены ярко: пылающие, сыплющие искрами костры расположены по границам шести правильных кругов – воины каждого из шести родов племени будут похоронены вместе, в расположенных рядом могилах. Башняки роют могилы в начинающей замерзать земле: – тяжёлая работа –  вгрызаться в землю приходится ножами, копьями, боевыми топорами, но дело, хоть и медленно, идёт. В это время воинов, павших в сражении, готовят к переходу в иной мир: приводят в порядок их оружие и одежду, смывают кровь, придавая надлежащий вид. Все остальные, не участвующие в рытье могил и обряжении, стоят поодаль – время для прощания ещё не пришло. Тарханы, взяв с собой некоторых старейших воинов, поднялись на вершины холмов. И в ночной тишине слышно их монотонное пение, обращённое к небу, к прародителям родов. Наконец могилы готовы. Они не глубоки – в будущем над ними насыпят курганы. Главы родов спустились к ним. Каждым из тарханов тщательно осмотрена, с факелом в руке, каждая из могил для погибших воинов рода. Могила – не просто яма, в которую закопают умершего, она – начало нового пути, пути духа, и должна быть изготовлена так, чтобы показать уважение сородичей к уходящему в иной мир. Павших воинов опустили каждого в свою могилу – с оружием, в полном боевом облачении. Рядом с каждым воином положили шкуру коня, четыре его копыта, голову и хвост – дух коня будет служить похороненному на том свете.  Балабашняки подошли к могилам. Слова их, высказанные наиболее уважаемыми в роду людьми, несут пожелание пройти тропою умерших без тяжести в сердце. К предкам и духам покровителям возносятся похвалы о храбрости и отваге павших, не пожалевших жизней во имя рода. Погибнуть в бою во имя своего рода – славная смерть, и прародители примут героев достойно и окружат их подобающим почётом и уважением. И память о них сохранится в сердцах потомков, и будет передаваться последующим поколениям в преданиях и легендах. Искры полыхающих костров уносятся ввысь, к ночному небу, усыпанному множеством сверкающих звёзд; так и души похороненных устремляются к безымянной реке, которая унесёт их в царство мёртвых.

Речи закончены. Могилы засыпаны землёй и над ними невысокие пока курганы (они будут досыпаны позже, в другое время). Наступила пора обрядовых песнопений и молитв, призывающих предков, которые должны будут увести с собой души погибших в бою воинов. И до самого рассвета, сменяя друг друга, старые воины поют песнь павших; а в волшебном переплетении теней и мерцающего света костров мелькают фигуры, исполняющие магический танец умерших…

Немного похоронено здесь башнякских воинов. Сколько ещё их будет?..

Кипчаки уходили на юг. Балабашняки следовали за ними – на расстоянии, не приближаясь, но и не отставая, держа своим присутствием кипчаков в постоянном напряжении. Вот оба войска уже пересекают земли рода Красной Волчицы, за ними – конец владений балабашняков и конец земель, избранных Хумай. Скоро всё решится…

Шёл уже третий день после первого столкновения, – и он подходил к концу, близился вечер. Когда кипчаки обошли с запада горы шотигесов и остановились на стоянку, Алтузак-хан решил, что место уже подходящее: здесь нет рек и ручьёв, которые несли бы свои воды в Агидель. Значит, дальше тянуть не стоит – это будет последняя стоянка хана карагай-кипчаков Иргиза.

Кипчаки, повернувшись лицом к северу, к иштэкам, ждут. Почему иштэки не нападают? Третий день они следуют за войском кипчаков и ничего не предпринимают. Что это означает? Нет согласия с месегутами Кошбатыра?

Алтузак-хан же, посовещавшись со своими помощниками и вождями родов, решил подождать до рассвета и тогда нанести решающий удар.

Кипчаки, в очередной раз не дождавшись нападения иштэков, стали устраиваться на ночлег. Это был стан воинов, готовых в любое время вступить в битву: кони, не рассёдланные, рядом, возле своих хозяев, оружие под рукой, а треть всех воинов попеременно бодрствует в сторожевом дозоре.

Такая же обстановка и в лагере балабашняков – ведь кипчаки могут решиться на нападение, рассчитывая на неожиданность и на свое яростное отчаяние.

Разведчики с обеих сторон внимательно наблюдали, как и в две предыдущие ночи, за обоими лагерями. Никто ничего не предпринимал.

И едва начало светать, ещё задолго до восхода осеннего солнца, войско балабашняков вскочило на своих коней и приготовилось к предстоящей битве, выдвигаясь к югу. Кипчакское войско, сразу же предупреждённое своими разведчиками, было уже готово к встрече врага. Нападение не получалось неожиданным, но Алтузак-хан и не рассчитывал на это – кипчаки слишком опытные воины, чтобы застать их врасплох.

Предстояла решающая битва. Войско балабашняков и месегутов двигалось к югу, к стану кипчаков; и земля сотрясалась от топота копыт коней более чем тысячного войска. Славный хан башняков Алтузак, не раз принимающий участие в походах на Булгарию и на племена, обитающие в северных лесах на берегах Сулмана, не впервые изгонял врага со своей земли. И он знал, что изгнать врага недостаточно – необходимо разбить его наголову и уничтожить предводителя, Иргиз-хана. Иначе кипчаки вернутся, – и вернутся в гораздо большем количестве и с сердцами, пылающими жаждой мщения.

Балабашняки достигли края, за которым начинался спуск к раскинувшейся впереди широкой, ровной степи, покрытой белым снегом. Там, на расстоянии двух полётов стрелы к югу, стояло войско кипчаков, хорошо вооружённых и готовых к яростному, кровавому сражению, в котором им, скорее всего, предстоит сложить головы. События последних дней говорили о том, что даже духи этой страны восстали против прихода кипчаков.

Слева от балабашняков – леса, скрывающие южные склоны гор шотигесов; справа – холмистая равнина (наполовину леса, наполовину степи, изрезанные оврагами ), а впереди, внизу – огромная открытая степь и вражеское войско.

Алтузак-хан подозвал к себе Бурихан-батыра.

– У меня для тебя особое поручение, славный батыр.

– Слушаю, великий хан.

– Возьми всех своих воинов и отступай к северу – незаметно. Когда достигнешь Оленьего леса, под его покровом двинешься на запад, к лесам Бесплотных. Делай всё быстро, Бурихан-батыр и смотри, чтобы кипчаки не заметили ничего. Теми лесами, – хан указал рукой на запад, – пройдёшь на юг и выйдешь из них только позади кипчаков. Когда ты со своим воинами появишься позади них, мы начнём сражение. Ты не должен допустить отступления врага на юг; все они должны остаться здесь, в этой степи. Особенно их предводитель, Иргиз-хан, – он ни в коем случае не должен уйти. Всё, Бурихан-батыр, начинай. Мы будем ждать.

– Я понял, великий хан. Мы всё сделаем, как ты повелел: обложим кипчаков, как бешеных шакалов и не выпустим ни одного. – Бурихан-батыр удалился.

И тут же воины родов Ночного Оборотня и Хозяина Вод стали отступать назад к северу, стараясь, чтобы их перемещение не было заметным, где вскоре и скрылись в Оленьем лесу. Алтузак-хану оставалось только ждать.

Оба войска, готовые начать битву в любой момент, стояли напротив друг друга: кипчаки внизу, в открытой заснеженной степи, а балабашняки чуть выше, на лесистой возвышенности – границе своих земель, лежащих далее за ними, к северу.

Случалось, что какой-нибудь юный кипчакский воин, не выдерживая напряжённого ожидания, в одиночку пускал своего коня вперёд, на врага; подъезжая к подъёму, на котором стояли иштэки, он выкрикивал ругательства и оскорбления, показывая своё презрение к врагу и к смерти, пускал стрелу или метал пику – а затем, так и не вынудив врага начать сражение, возвращался к своим. Было несколько таких смельчаков, бросающихся к вражескому войску поодиночке или группами по двое-трое.

На западе, в лесах Бесплотных, поднялся шум – это стаи ворон, оглушительно каркая, повзлетали с ветвей деревьев. Значит, воины Бурихана уже там. Но птицы не стали кружить над своими лесами – что дало бы понять кипчакам, что их кто-то спугнул – они, обнаружив с высоты своего полёта два войска людей, направились сюда, продолжая громко каркать. Вороны знали, что скоро им будет пожива. С других сторон тоже слетались стаи и многие из них кружили, заполняя небо чёрнотой, над местом предстоящего сражения. А на востоке, из-за дальних гор, вставало солнце…

Алтузак-хан раздавал указания: воины родов Тарпана и Красной Волчицы, вместе с месегутами устремятся прямо на центр вражеского войска и будут пробиваться вглубь, разрезая его пополам; воины Беркута нападут на ту часть кипчаков, что останутся слева, а воины рода Поющего Змея – на оставшихся справа; молодёжь Каракоша обойдёт врага с востока и, держась на расстоянии, будет обстреливать его стрелами; то же самое, только с запада, будут делать женщины под началом Инекай. Таким образом, кипчаки, ещё и обойдённые Буриханом с юга, окажутся полностью окружёнными.

Балабашняки ждут. Лица их серьёзны, а сердца полны решимости уничтожить врага.

Далеко на юге, позади кипчаков, появились воины Бурихан-батыра: они выехали на открытое место из-за холмов, покрытых лесом, и остановились, ожидая начала сражения. Алтузак-хан вынул меч из ножен и поднял его над головой. Балабашняки приготовились броситься на врага, лишь только хан, их боевой вождь, подаст знак. Всадники уже с трудом сдерживают своих коней, которые, чуя настроение хозяев, порываются вперёд, храпя и роя копытами рыхлый снег.

Появление неизвестного войска, выстроившегося позади них, вызвало суматоху и смятение в рядах кипчаков. Беспорядочное движение, всё усиливающееся, охватило кипчакских воинов, – откуда теперь ждать нападения? Иргиз-хан, не ожидавший такого развития событий, только теперь совершенно ясно ощутил близость неминуемого поражения, – и пришёл в ярость, которая лишила его обычной трезвости суждений. Он впервые не знал, что следует делать, и поэтому его гневные, грозные крики не могли навести порядок среди воинов – военачальники не получали ясных указаний.

Алтузак-хан заметил смятение во вражеском стане и его крик, обращённый к воинам, нарушил напряжённую тишину:

– Наши предки взирают на нас! Вперёд, отважные воины, сила наших отцов с нами!

Вороны, ждущие своего часа на вершинах окрестных деревьев, взмыли в воздух, оглушённые громовым криком полуторатысячного войска, ринувшегося в сражение, на врага. Земля сотрясалась от конского топота, накрывшего дробным гулом степи, леса и холмы. Лавина башнякского войска, преодолев крутой спуск, хлынула на открытую равнину и устремилась, с яростными боевыми кличами, вперёд, на встревоженного, озирающегося во все стороны, врага.

Кипчаков нельзя назвать трусами – они храбрые, отважные воины, и готовы к встрече врага, но… позади тоже враг, и это обстоятельство не даёт собраться, заставляет постоянно оглядываться и ждать удара в спину. А ведь они ещё и в значительном меньшинстве пред лицом врага – хозяина этих мест. Тяжёлое положение.

Расстояние сокращается и вот уже стрелы взмывают в воздух, издавая протяжное пение, несущее смерть. Крики первых раненых, падающих в грязный снег. Бешеное метание и обезумевшее, истошное ржание покалеченных стрелами лошадей. И свист в воздухе – непрекращающийся ужасный свист сыплющихся стрел.

При приближении к врагу, от войска балабашняков отделились два отряда и стали заходить на кипчаков с боков – это три сотни воинов Каракоша и, с противоположенной стороны, женщины, которых вела Инекай, Догоняющая Ветер, прославившаяся тем, что ещё в свои юные годы участвовала в кровавых стычках с месегутами.

Кипчаки ждут врага – и они готовы к сражению. Взращённая предками-завоевателями склонность к войне взяла своё: воины совладали с собой, и отбросили прочь охватившее их было смятение. Предстоит битва – жестокая, скорее всего последняя для них, но вступить в неё следует достойно, глядя прямо в лицо врага. Воин, дрогнувший в бою, покрывает себя позором, и нет ничего более страшного для кипчака. Поэтому Иргиз-хан, посмотрев назад, на юг – нет, не на ждущих там воинов иштэков, а в сторону Великой Степи, в которую он больше не вернётся – поднял кверху свой изогнутый клинок и указал им вперёд, на приближающегося врага. Яростные, громогласные крики кипчаков слились с криками балабашняков, и воины Иргиз-хана устремились навстречу врагу.

И столкнулись два конных войска в жестоком, кровавом сражении; и набросились кипчаки и башняки друг на друга, пылая отчаянной ненавистью, придающей страшную силу ударам клинков и копий. И кровь перемешивалась со снегом и грязью, в которую копыта коней втаптывали упавших. Удар балабашняков и месегутов был страшен и их натиск откинул назад войско кипчаков, не успевших достаточно разогнаться перед столкновением. С боков кипчаков обстреливают стрелки из лука – юные воины Каракоша и женщины отчаянной Инекай, – а сзади уже приближаются воины Бурихан-батыра, который, увидев, что кипчаки не собираются отступать, решил тоже вступить в битву.

Воины Тарпана и Красной Волчицы, вместе с месегутами бывшие на острие башнякского удара, раскололи войско кипчаков и устремились в образовавшийся пролом, прорубая путь к центру, где развевается вражеское знамя. Там их предводитель, Иргиз-хан, и уже виден его островерхий шлем, с красным колышущимся хвостом на конце. Алтузак-хан отчаянно рвётся вперёд, во все стороны нанося удары страшной, сокрушающей силы своим острым мечом. Рядом с ним его батыры, прославленные воины, и среди них Белес, высоко держащий шестихвостое знамя балабашняков. Месегуты Урдея тоже тут – они сражаются чуть правее, ещё более расширяя брешь во вражеском войске, и их гордое знамя тоже высоко.

Осколки кипчакского войска, не устоявшего перед первым страшным ударом, в ходе сражения дробились на ещё более мелкие группы, отчаянно сражающиеся и постепенно тающие в лавине неудержимо рвущихся вперёд иштэков. Бурихан-батыр нанёс удар с юга – и это лишило кипчаков малейших остатков надежды на победу или хотя бы достойное отступление. И случилось то, отчего многоголосый торжествующий  крик балабашняков огласил поле ожесточённой битвы – семихвостое знамя карагай-кипчаков, когда-то гордо и властно развевающееся над бескрайними степями юга, упало под копыта коней башняков. Исход сражения предрешён – бесславный поход Иргиз-хана закончен здесь…

Отдельные группы кипчаков, потерявшие своего хана, начали вырываться из гущи сражения в последней попытке сохранить жизнь. Бурихан тут же отвёл своих воинов назад, памятуя о наказе Алтузак-хана не допустить отхода кипчаков к югу.

Каракош, волею хана ставший главой трёх сотен воинов – пусть молодых и неопытных, но всё же воинов – соблюдая наказ старейшин, держался на расстоянии от врага, и это давалось ему с величайшим трудом. Неодолимое желание жгло его – желание схватиться с врагом в яростной схватке, – но он не мог нарушить повеление вождей, ведь это было его первое сражение и он вёл за собой свой первый военный отряд. Каракош должен доказать, что он достоин оказанного ему доверия. Правда, за всё время сражения, несколько групп юнцов всё же умчались, не совладав с собой, в самое пекло жестокой битвы, где дрались их отцы и старшие братья. В какой-то момент туда бросились даже сыновья Мусая Бурибай, Туктамас и Аюхан – достойные сыновья прославленного батыра, знаменитого воина народа балабашняков, каким был их отец. Каракош с завистью смотрел им вслед, но, памятуя о долге вождя, своим громким, исполненным гнева голосом, удержал остальных, готовых вот-вот сорваться, на месте.

А после того, как семихвостое знамя врага упало, Каракош увидел, что многие кипчаки, спасаясь, начали вырываться с поля сражения. Вот прямо на них несётся вражеский отряд в две сотни воинов, кажущихся огромными напротив молодых егетов и девушек Каракоша, в большинстве вооружённых лишь луками и стрелами. Им не остановить врага. Что же делать? Уходить на восток? Но для этого не осталось времени: пока они развернутся и начнут движение, несущиеся во весь опор кипчаки будут уже здесь и накинутся сзади. Выбора нет, надо встретить их лицом к лицу. Им, стоящим неподвижно, легче поражать врага стрелами.

– Всем стоять! – скомандовал Каракош. – Целиться точно! Стоять и стрелять по целям! Башнякская стрела точна и остра – каждая найдёт врага и поразит его!

Стрелы егетов и девушек, протяжно засвистев, начали уноситься в смертоносный полёт. Многие кипчаки, хотя и прикрывались щитами, вылетали с сёдел, выбиваемые точными попаданиями. И всё же они приближались.

Баламир, как и обещал, был возле Айхылу. Они оба, быстро прицеливаясь, выпускали стрелы, всякий раз торжествующе вскрикивая, когда какая-либо из них поражала врага. Вот огромного роста всадник, машущий над головой своим кривым мечом, несётся прямо на них. Айхылу и Баламир оба целятся, но не находят места, куда можно поразить его. Всё его тело защищено кольчугой, на голове шлем с железной маской, закрывающей всё лицо. У него даже щита нет, он и так весь прикрыт. Выстрелить в ногу? Но это не остановит разгорячённого схваткой воина. Баламир, поняв, что стрелой его не поразить, засунул стрелу обратно в колчан, убрал лук за спину и, выхватив свою дубину, бросился ему навстречу. Держа в левой руке такой непривычный щит, он едет так, чтобы оказаться левым боком к врагу. Айхылу, наведя стрелу на этого страшного великана, выжидает удобный момент. Этот момент должен наступить и она, оберегая своего Баламира, не может упустить его. Одним выстрелом (на второй времени не будет) Айхылу должна послать стрелу так, чтобы враг был сражён. Её воля, натянутая как эта тетива, слилась со стрелой, и для девушки ничего более не существует на свете… только этот огромный чужак, весь прикрытый железом, в котором необходимо найти брешь… Вот Баламир слева от него. Прикрываясь щитом, он замахивается своей шипастой дубиной и обрушивает её на голову кипчака. Тот слегка отклоняется и дубина Баламира соскальзывает по его шлему, не причинив вреда. Теперь этот великан поднимает свой меч с громким криком ярости, вырывающимся из-под его маски. Баламир выставляет перед собой щит и отклоняется, насколько возможно, в сторону, чтобы избежать страшного удара. Кипчак, стараясь достать до этого мальчишки, сильно наклоняется вперёд, и в этот момент голова его поворачивается и его неприкрытая сбоку шея оказывается на острие взгляда замершей неподвижно девушки. Взгляд этот составляет единое целое со стрелой, готовой к полёту, и с быстротой, не снившейся бросающемуся на добычу беркуту, Айхылу выпускает свою стрелу. Баламир смотрит на занесённый над ним меч (выдержит ли щит?) и готовится тут же, без замаха, ударить врага дубиной снизу. Он слышит отчаянный, неистово яростный крик Айхылу. Голова кипчака вдруг дёрнулась, он издал какой-то хрипящий звук. Баламир увидел торчащую из его шеи стрелу и алую кровь, струёй хлынувшую в сторону. В следующее мгновение этот грозный, казавшийся неуязвимым, воин сполз со своего коня на землю.

Арслан видел, как его лучшего товарища, непобедимого Муйнака, сразила стрелой молодая девушка. Как же так? Отважный Муйнак, когда-то внушающий ужас олобашнякским батырам… сражён девчонкой с маленьким, похожим на детский, луком? Арслан, громко закричав, повернул своего коня на неё, –  Муйнак должен быть отомщён. Вот тот мальчишка, которого не успел убить Муйнак, бросается ему наперерез, размахивая своей дубиной. Но, ослеплённый жаждой мщения за друга, Арслан не обращает внимания на него.

Айхылу видит стремительно летящего на неё врага. В её руке нет стрелы, а достать новую из-за спины она уже не успеет: слишком близко этот кипчак. И в самый последний миг, когда чужак уже был перед девушкой  и начал замахиваться мечом, на него сбоку набросился Баламир и обрушил на голову удар такой силы, что дубина раскололась пополам. Это был сильнейший удар –  кипчак повалился со своего коня на землю, и на лице его навсегда застыло выражение безграничного изумления.

Так, от рук башнякского егета и хрупкой башнякской девушки, пали первый военачальник хана карагаев Иргиза и его прославленный товарищ, непобедимый батыр, знаменитый во всей Большой Степи…

Каракош, сумев пронзить пикой первого из налетевших кипчаков, отбросил её в сторону и достал меч. Его воины – мальчишки, из боевого оружия владеющие только луком, и ещё более неумелые девчонки – не могли противостоять такому грозному противнику в открытом столкновении. И они падали один за другим, сражаемые страшными ударами кипчаков. И никто бы из них не уцелел, если бы Алтузак-хан не отправил на помощь им Чегет-батыра с воинами Красной Волчицы.

Алтузак-хан видел, что большой отряд кипчаков бросился на воинов Каракоша. Их сила велика и они сомнут и опрокинут молодых, даже не задерживаясь. Но юные воины встретили врага достойно. Каракош поступил правильно, приняв удар грудью вперёд, – уйти они всё равно бы не успели, а так, обстреливая врага из неподвижного положения, они выбили много кипчаков. Когда кипчаки подошли вплотную к воинам Каракоша, Алтузак-хан немедленно отправил туда Чегет-батыра с воинами  Красной Волчицы. Кипчаки, увидев их, бросились на север, к лесам шотигесских гор. И они были не единственными, кому удалось избежать неминуемого уничтожения: – ещё несколько более мелких групп скрылось в других направлениях. Лишь на юг, в сторону Степи, никому не удалось пробиться – Бурихан-батыр чётко следил за исполнением наказа своего хана…

Поле сражения усеяно убитыми и ранеными; отовсюду раздаются крики боли и стоны страдающих от ужасных ран. Алтузак-хан, верхом на взмыленном коне, стоит посреди недавнего побоища. Перед ним, в грязном красном снегу, лежит, лицом вниз, воин в богатых доспехах. Это сам Иргиз, хан карагай-кипчаков, нашедший свою кончину в этом жестоком сражении на чужой стороне. Алтузак-хан принял знамя из рук Белеса и с силой воткнул его в землю у ног своего коня, обозначив тем самым владения своего народа. Иргиз-хан, будь он жив, мог бы рукой дотянуться до древка башнякского знамени.

– Битва окончена, бесстрашные воины! – объявил хан. – Мы победили, хвала Тэнгри, и оставили эту священную землю за собой! Мы достойны славы наших великих отцов, которые сейчас гордятся нами! Время битв закончилось, батыры.

Победа одержана – балабашнякские воины, ведомые своим могучим ханом, покрыли себя великой славой, память о которой будет вызывать у потомков гордость за своих славных отцов…

Постепенно войско начало распадаться. Воины объединялись теперь вокруг своих родовых вождей, тарханов. Хан, предводитель племени, более не военный вождь – он объявил об окончании войны. Каждый из родов скоро отправится к своим угодьям, куда вернутся затем и их старики, и дети, уже долгое время ждущие у Тора-тау. Возвращаясь домой, воины заберут своих павших в сражении сородичей с собой, чтобы похоронить их с великими  почестями, приличествующими славным героям.

Война окончена… если не считать несколько мелких кипчакских отрядов, сумевших скрыться в разных направлениях. Но они не представляют опасности – они, должно быть, ищут теперь обходные пути в южные степи. Пусть уходят –  после такого разгрома – и гибели их хана – карагаи вряд ли осмелятся вернуться.

Каракош уже не предводитель трёхсотенного отряда воинов. Рядом с ним теперь лишь Баламир, его братишка, Белес и Аюхан; остальные его братья и товарищи, те, с кем когда-то он выступил в поход вместе с ханом, погибли…

Хан месегутов Урдей скоро поведёт своих воинов на юг: в Степи его ждут трудные, почти непреодолимые свершения, и хан башняков обещал ему поддержку в войне с карагаями. Но перед уходом юный Урдей-хан должен похоронить своих погибших воинов на этом поле.

– Ваши кочевья будут на этих же угодьях?

– Я не знаю, Баламир, это решат старейшины. Хочешь приехать навестить меня? – игриво спросила девушка.

– Нет, Айхылу, не навестить. Я приеду за тобой, взять тебя в жёны. Но надо будет выждать до следующего года. Летом я приеду говорить с твоими родичами, а осенью, если будет на то воля Тэнгри, Тарпана и Красной Волчицы, я возьму тебя в жёны.

– Я буду ждать тебя, Баламир. – Глаза Айхылу блестели радостью.

– Да, Айхылу, жди меня. Время пройдёт, – сказал юноша. Лицо его было до смешного серьёзным. – Поезжай, Айхылу, твои сёстры уже скрылись за лесом.

– Да, мне надо ехать. Вы, наверное, будете возвращаться на север через наши земли? Может быть, ещё увидимся. Прощай, Баламир.

– Прощай, Айхылу. Жди меня.

Девушка отправилась догонять своих. Юноша со счастливой улыбкой смотрел вслед ей, постоянно оглядывающейся…

Тарпаны уходили домой, на север. Здесь им больше делать нечего: если и бродят где-то остатки разгромленного кипчакского войска, то с ними легко справятся воины Чегет-батыра и Аккош-батыра, хозяева этих мест. Но кипчаки, скорее всего, уже далеко…

Каракош не спешил возвращаться со своими. Он, взяв с собой Белеса, Баламира и Аюхана, решил подняться на вершину шотигесских гор, чтобы осмотреть с высоты место кровавой битвы и великой победы балабашняков. Эта гряда – скорее даже не гор, а очень высоких холмов – почти сплошь покрыта густым лесом; лишь некоторые из вершин свободны от деревьев и оттуда открывается хороший обзор на огромные пространства вокруг. Четверо егетов поднялись на одну из голых вершин. Они смотрели с высоты на юг, на место утреннего побоища. На поле битвы множество невысоких холмиков – это могилы погибших сегодня месегутов. Поле сплошь усыпано  чёрными воронами; те, кому не хватает места на земле, кружат тучами в воздухе и их жуткое, оглушительное карканье доносится даже сюда, до вершин гор шотигесов (древнего народа, от чьего существования в этих краях осталось лишь название этой местности).

Баламир развернулся и стал смотреть в другую сторону – на земли рода Красной Волчицы. Прямо на севере Олений лес, а правее – очень далеко на востоке – громада Кунгак-тау открывает страну великих гор. Но это далеко, а ближе сюда где-то расположено озеро Балыклыкуль. С этой вершины Баламир не видит зеркала водоёма, но зато он видит совсем близко другое – дерево, одиноко стоящее на вершине холма. Как же можно не узнать его – это дерево Айхылу, то самое. Баламир заметил невдалеке от дерева, на склоне холма, отару овец и вдруг с удивлением узнал в пастухе маленького Газиза. Значит, он всё это время провёл в этих холмах, один, со своей отарой. Про него что, забыли? Газиз смотрит в эту сторону, на вершину горы. Узнал ли он Баламира? Расстояние неблизкое…

– Кипчаки, – негромко вскрикнул Аюхан, указав рукой в сторону Оленьего леса, темнеющего на севере. Оттуда направлялись в их сторону два всадника.

– Быстро, прячемся, – скомандовал Каракош товарищам.

Они скрылись в густом лесу. Похоже, кипчаки не заметили четверых егетов из-за множества деревьев, стеной стоящих рядом с ними. Кипчаки продолжали спокойно двигаться, явно намереваясь подняться на гору, – хотят, видимо, с высоты обозреть окрестности.

– Подождём их здесь, – решил Каракош.

Но, затаившись в засаде, молодые неопытные воины не заметили, что с запада к горе приближаются ещё несколько всадников.

Этого не видел и Газиз, хотя и смотрел на эти горы. Он, маленький пастушок, провёл три долгих месяца в одиночестве в этих обезлюдевших холмах и лесах. Но сегодня пришёл конец его страху и мучительному беспокойству: Газиз слышал утром шум сражения за этими горами; а затем видел, как многие группы балабашняков возвращались в эти места – некоторые к востоку, к реке Мелеуз и Балыклыкулю, а многие уходили дальше на север. Значит, война окончена и всё теперь станет как прежде и ему не придётся в одиночку встречать приход зимы.

Его отара паслась на склоне холма, где стояло дерево его хозяйки. Газиз посмотрел на горы шотигесов и увидел там четверых всадников. Да это же тот агай из Тарпанов, Баламир. Он смотрит на Газиза и, наверное, тоже узнал его. Вдруг всадники укрылись в зарослях. Слишком быстро – что-то случилось. Газиз стал тревожно оглядываться вокруг и увидел, что из Оленьего леса к той горе, где был Баламир-агай, движутся двое кипчаков. Его они не заметят – отара на склоне, который им не виден, а сам Газиз, вместе со своей маленькой рыжей кобылой, скрыт зарослями кустов. Эти двое кипчаков сейчас поднимутся на гору, где их ждут в засаде четверо башнякских воинов…

Пёстрые разноцветные ленточки, украшающие дерево духов, еле заметно трепыхались. Ветер затихал. Синее небо было чистым и прозрачным, а солнце, приближающееся к закату, заливало всё вокруг ярким светом.

Тишина вокруг.

Одинокий всадник направляется в эту сторону с востока. Это Айхылу едет к своему дереву. Она уже давно не была у него и хотела увидеть, что две стрелы, прочно всаженные в его ствол, всё ещё на месте. Это было необходимо ей –  таким образом, Айхылу надеялась унять уже долго живущие в ней волнения и тревоги, вызванные тяжёлыми испытаниями. Чтобы всё стало как прежде…

Путешествовать одной опасно – здесь могут появиться кипчаки – но девушка не боялась: это её  родные края, где она знает каждый куст и каждый холм, а если что… в её колчане ещё сохранилось три стрелы. Она – воин своего народа, достойная дочь Красной Волчицы, бившаяся с врагом и сразившая нескольких из них.

Вот оно уже виднеется на вершине далёкого пока холма – её дерево духов. Было её, а теперь оно уже их двоих: Айхылу и Баламира.

Отара? Откуда она здесь? Чья она? Да это же Кусюк! Он всё это время, все эти месяцы, был здесь? Девушка была удивлена. Затем её охватил жгучий стыд перед этим мальчиком, забытым здесь в одиночестве.

Газиз заметил её. Он узнал пёструю лошадь под всадницей и понял, что это хозяйка. Мальчишка начал махать ей руками, а потом и бросился ей навстречу. Айхылу тоже погнала свою лошадь к нему.

– Хозяйка, там чужаки, кипчаки! – кричал пастушок, указывая рукой на горы.

– Где, Газиз? Ты их не бойся – они сами нас боятся.

– Я их не боюсь! Но там твой Тарпан, Баламир-агай!

– Где? – встрепенулась девушка.

– Там, на горе шотигесов.

– Ты его с кем-то перепутал, Газиз. Тарпаны ушли на север, к себе.

– Нет, хозяйка, я узнал его. Их было четверо там. И я видел, как туда же направились кипчаки!

– Сколько? Сколько их, кипчаков?

– Двое! Они выехали из Оленьего леса и Тарпаны спрятались, когда увидели их. Сейчас кипчаки поднимаются по склону. – Газиз показал рукой. – Их не видно из-за деревьев.

Почему Каракош остался здесь, когда остальные Тарпаны давно уже на пути к своим кочевьям? Наверное, на гору они поднялись осмотреться – может быть ищут кипчаков, чтобы сразиться с ними?

Ни Айхылу, ни Газиз, ни четверо воинов Каракоша не знали о том, что по западному склону поднимаются другие кипчаки…

Айхылу направилась к горе.

Четверо егетов ждут…

Двое кипчаков, целый день скрывавшиеся в Оленьем лесу и наблюдавшие, как мимо них проходят на север многочисленные отряды иштэков, взбираются всё выше и выше по лесистому склону. Там они оглядятся и выберут безопасный путь к югу. Совсем недавно, перед тем как вступить под своды леса, двое товарищей видели идущих с запада пятерых воинов бывшего отряда Арслана –  они тоже поднимаются на эту гору. Это хорошо: они встретятся на вершине и продолжат путь вместе.

Молодые башнякские воины затаились, напрягая слух и всматриваясь в сторону, откуда приближаются враги. Скоро они должны выйти из тени леса. Кипчаков ещё не видно, но уже слышен хруст сухих ветвей, ломающихся под копытами их лошадей. Открытое место, свободное от деревьев, простирается от вершины горы немного вниз по её склону. Когда кипчаки покинут густые заросли и выйдут на открытое место, егеты поразят их стрелами из своего укрытия. Четверо стрелков не смогут промахнуться.

Вот уже заметно какое-то шевеление в лесу, какие-то неясные пока тени, маячившие за стволами деревьев. Стали слышны тихие голоса двух людей, негромко переговаривающихся между собой. Они уже близко. Ещё чуть-чуть и кипчаки покажутся. Каракош и его воины бесшумно заправили стрелы в луки, ожидая появления врага. Первый из них показался. Он выехал на границу открытого участка и остановился, внимательно осматривая всё и чутко прислушиваясь: – предосторожность опытного воина, оказавшегося на враждебной местности. Второго пока не видно; первый стоит на месте. Что-то почуяли? Кони воинов – и кипчаков и башнякских егетов – хорошо обучены своими хозяевами: они стоят смирно, не издавая ни звука. Показался второй кипчак. Четверо юношей натянули свои луки, нацелив стрелы на врагов. Кипчаки, так и не обнаружив опасности, продолжили свой путь – прямо навстречу засаде.

Егеты одновременно выпустили свои стрелы. Короткий свист – и кипчаки вылетели с сёдел, не успев даже понять, что произошло. Каракош торжествующе прокричал боевой клич балабашняков, который тут же повторили и его товарищи. Враг сражён.

Теперь надо забрать кипчакских коней и оружие, – и можно отправляться на север, к своим сородичам. Егеты выехали из своего укрытия и стали потихоньку окружать двух лошадей, оставшихся без хозяев. Друзья не подозревали, что в этом лесу они не одни…

Пятеро уставших и измотанных воинов – остатки разгромленного отряда доблестного Арслан-батыра – двигались через лес к вершине горы. Они видели, что туда же направляются и ещё двое из их бывшего войска. Совсем скоро все они встретятся на вершине, отмечающей границу иштэкских земель. Дальше их ждёт бесславное возвращение домой, в бескрайние степи Дешт-и-Кипчака. Бессильный гнев и стыд поражения сжигают души степных воинов – после стольких побед и завоеваний в Великой Степи они испытали позор разгрома от каких-то иштэков, прячущихся в этих северных лесах. Грозная слава их непобедимого войска, их великого хана Иргиза – победителя гузов и олобашняков – втоптана в мёрзлую грязь иштэкского пастбища. Позор невыносим. Как теперь возвращаться к соплеменникам, какие слова найти для старейшин, ждущих их с победой?

До вершины осталось совсем немного: уже виден просвет за густыми зарослями. Вдруг громкие крики – боевой клич иштэков – разорвали тишину леса и заставили вздрогнуть пятерых воинов. Всадники остановились, приготовившись к схватке с врагом. Поначалу им подумалось, что они угодили в засаду, что иштэки ждали их и теперь нападают. Но нападения не последовало. А кричали они потому, что уничтожили тех двоих воинов, которые поднялись на вершину раньше. Кипчаки переглянулись. Судя по голосам, иштэков там, впереди, четверо или пятеро – не больше, чем кипчаков, поэтому можно броситься всем вместе и уничтожить их.

Пятеро кипчакских воинов устремились вперёд, яростно выкрикивая боевой клич своего племени и размахивая над головами изогнутыми саблями.

Башнякские егеты оказались застигнутыми врасплох. Их луки убраны за спину; спасаться бегством они не могут – Баламир и Аюхан перед этим спешились, чтобы подобрать оружие убитых врагов. Белес, едва успевший развернуться лицом к нападающим и выхватить боевую дубину, не успел даже замахнуться для удара: – кипчак, летящий на него с искажённым от ярости лицом, обрушил на юного воина страшный удар своего клинка. Белес, который достойно пронёс шестихвостое знамя балабашняков через всё сражение, пал от руки врага, бежавшего с поля битвы и предпочетшего позор поражения геройской смерти со своим войском и своим ханом. Юный воин сполз с коня на землю, окрасив её кровью.

Другой кипчак летел на Каракоша, рассчитывая ошеломить его своим стремительным натиском. Но молодой егет, недавно командовавший трёмя сотнями воинов и не боявшийся биться лицом к лицу с превосходящим противником, был проворен: он успел выставить свою пику и направить её на врага – тот налетел на полном скаку на остриё и пика так глубоко вошла в тело кипчака, что Каракошу не удалось выдернуть её обратно: грузный воин так и упал с коня вместе с ней. Но отважный егет не успел уже выхватить из ножен саблю – ещё один степняк налетел на него и Каракош, сражённый смертельным  ударом кипчакского клинка, упал на землю.

Баламир и Аюхан были в это время на земле. Они видели, как их старшие братья пали под ударами врагов, неожиданно налетевших из леса, и отчаянная ярость охватила юношей. Баламир схватил пику одного из убитых кипчаков и вонзил её в грудь коня первого из подскочивших к ним врагов. Раненый конь, захрипев, взвился на дыбы, отчего два ближайших к нему коня шарахнулись в стороны – это дало Аюхану время достать лук и заправить в него стрелу. Когда всадник справился с лошадью и, ударив в её бока пятками, заставил опуститься на все четыре ноги, Баламир выставил ему навстречу острую пику: – всадник напоролся на неё всей своей массой и, схватившись за древко обеими руками, рухнул вместе с конём наземь. А в горле у него уже торчала и стрела Аюхана; – Аюхан видел, что кипчак, чей конь взвился на дыбы, замахивается саблей на Баламира и послал стрелу ему в горло – и в этот же миг Баламир вонзил пику ему в живот. Это была последняя стрела Аюхана, и он выпустил её, спасая своего товарища. Отбросив ненужный теперь лук, юноша схватил кипчакскую саблю, намереваясь биться до последнего.

В это время Баламир, выдернув пику из тела сражённого им врага, кинулся на всадника, выскочившего из леса последним. Степняк летел прямо на него с огромным копьём наперевес. Юноша с размаху ударил пикой по передним ногам коня и тот рухнул, как подкошенный и покатился вперёд с переломанными ногами. Всадник вылетел из седла и выронил своё копьё. Но это был опытный воин – он тут же вскочил на ноги и в его руках уже сверкала сабля. Баламир приготовился к схватке с пешим противником.

Двое всадников в это время теснили увёртливого Аюхана к зарослям – юноша мог бы кинуться в лес и скрыться в его чаще… но сын Мусай-батыра не может оставить товарища в беде.

Пеший кипчак приближался к Баламиру, не особенно опасаясь этого неопытного егета. С ним он быстро покончит: этот молодой иштэк даже пику держать правильно не может. Баламир ждал врага, идущего на него с саблей в руке. По его спокойствию и уверенности, и по тому, как он держал своё оружие, было видно, что это опытный воин, закалённый во многих битвах и походах. Но сейчас он не на коне и его движения не стремительны. И тут Баламир увидел, что его последний товарищ, бесстрашный Аюхан, переживший своих старших братьев, не устоял перед натиском двоих конных воинов и пал под их ударами. Двое кипчаков торжествующе прокричали что-то и повернули сюда, к Баламиру. Пеший кипчак повернулся на их крики и в этот момент Баламир, собрав все свои силы и всю свою жажду мести и ненависть к врагам, метнул пику в своего противника. Удар его, исполненный ярости и гнева, был точен: враг, пронзённый пикой, изумлённо уставился на Баламира, затем, что-то прохрипев, опустился на колени и рухнул лицом вниз.

Осталось двое врагов, и Баламир знал, что с ними ему не справиться. Это его последняя битва и скоро он отправится за своими погибшими товарищами и братьями. Но он, последний воин славного отряда Каракоша, будет биться достойно –  враги запомнят бесстрашных башнякских егетов, убивших уже стольких кипчаков.

Кипчаки больше не торопятся – их двое, а этот иштэкский егет один. Никуда ему не деться. Они не торопятся – но не так ведёт себя Баламир: он видит их промедление и быстро подзывает своего коня, хватая с земли кипчакскую саблю. Конь его послушен: – мгновение – и Баламир уже в седле, готовый к своему последнему бою. Двое врагов приближаются к егету, намереваясь покончить с ним.

Юноша ждёт их; он не думает о спасении, о том, что вокруг густой лес и что ещё можно скрыться в его зарослях: – Баламир должен биться с врагом до конца – чтобы быть достойным своих павших товарищей и братьев, которых он скоро догонит на  их пути, сокрытом туманом от взоров живых. Его место – рядом с ними – и он займёт его гордо… Вот только Айхылу… Она остаётся и им не увидеться уже более… Он будет со своими братьями. И гибель их не будет напрасной: ведь они сразили множество врагов и покрыли себя великой славой; и многие воины с великим уважением будут уступать им дорогу в стране мёртвых. А сородичи сложат о них героические песни…

Один из кипчаков вдруг остановил коня, резко натянув поводья, и повернул голову налево, к востоку, откуда он тут же услышал свист летящей в его сторону стрелы. Воин, проявив отменную скорость движений, успел прикрыться своим круглым щитом, в который и вонзилась стрела, выпущенная неожиданно появившимся всадником. Это была Айхылу. Она только что поднялась на вершину по восточному склону и сразу же увидела, что её Баламир приготовился к неравному бою и что он остался один – его товарищи все мертвы. Девушка, не теряя времени, быстро натянула лук и выпустила стрелу в одного из врагов, но тот всё же заметил её и в последний миг успел прикрыться щитом. Осталось ещё две стрелы; Айхылу достала одну из них и закричала:

– Скачи ко мне, Баламир! Мои стрелы остановят их!

Юноша уже не мог сражаться: его Айхылу не могла бы стрелять в гущу схватки, а после того, как они расправятся с ним, девушка останется одна. Этого не должно произойти. Баламир помчался к ней, к своей Айхылу, целившейся в сторону двоих кипчакских воинов. Они ещё могут спастись, ведь врагов всего двое и в таком малом количестве они, быть может, не станут преследовать их.

Баламир уже приближался к Айхылу, когда кипчаки, наконец, сообразив, что всадница всего одна, помчались в их сторону. Они не очень-то опасались этой молоденькой девушки, не считая её серьёзным противником. Когда Баламир поравнялся с ней, Айхылу выпустила стрелу; но воины готовы к этому – стрела вонзилась в один из щитов, которыми они прикрывались.

– Уходим вниз, Айхылу! В лес!

Девушка развернулась, и они вдвоём поскакали бок о бок вниз по склону, где начинались заросли, и стрелы кипчаков будут уже не так опасны. Оба кипчакских всадника устремились в погоню за ними.

Спускаясь вниз по склону, заросшему лесом, Баламир и Айхылу удалось увеличить расстояние между собой и преследовавшими их врагами. А когда погоня перешла на открытую местность,  которая была здесь очень неровной –  много спусков и подъёмов, крутых холмов и извилистых ложбин, – беглецы стали надеяться, что скоро смогут оторваться от врагов и не попасть под их быстрые стрелы. Но кипчаки, величайшие наездники Степи, не отставали больше, держась на расстоянии от преследуемых, а вскоре стали и настигать их. И вот вслед юноше и девушке полетели уже кипчакские стрелы – и означает это,  что спасения нет уже и скоро всё закончится.

У Айхылу была в колчане за спиной одна единственная стрела, и девушка приготовилась к своему последнему выстрелу. Перехватив поводья левой рукой, в которой она держала ещё и свой лук, правой Айхылу достала последнюю свою стрелу. Затем она совсем отпустила поводья и развернулась всем телом назад, полностью доверившись своей лошади, которая продолжала нестись вперёд. Стрелять из лука назад, на скачущей во весь опор лошади, очень непросто. Такое по силам лишь величайшим наездникам и не каждый из опытных воинов способен на это – здесь нужна особая гибкость тела и умение держать равновесие, а кроме этого – способность чувствовать своего коня, замечать малейшие изменения в его движениях. Айхылу никогда раньше не делала этого. Баламир, на своём коне, скачет рядом, сжимая в руке кипчакскую саблю. Он решил, что после выстрела Айхылу – останется ли один враг, или их по-прежнему будет двое – он остановится и примет бой. И вот Айхылу уже заправила стрелу и, выбрав целью ближайшего к ним врага, начала натягивать тетиву своего лука. Юная девушка не боится уже ничего: она отбросила все страхи и сомнения, понимая, что от этого выстрела зависит всё. На острие её изящной стрелы, сделанной лучшим мастером – их с Баламиром жизнь, их будущее и общая отныне судьба. Но Айхылу не думает сейчас о будущем. Для неё ничего уже не существует, кроме ближайшего к ним кипчака – цели, которую она выбрала для своего выстрела. За время погони этот кипчак выпустил уже три стрелы вдогонку (его товарищ выпустил больше), и сейчас готовится выстрелить четвёртой. Пролетит ли она также мимо?

Кипчак выстрелил первым. Стрела вырвалась из его лука и устремилась к Айхылу. Жуткий свист её полёта превратился для девушки в оглушительный вой, заполнивший всё. Жестокий удар – и в глазах Айхылу потемнело от резкой жгучей боли, охватившей её спину. Она вскрикнула и дёрнулась, чуть не выпав из седла бешено скачущей лошади, и пальцы её почти разжались, отпуская тетиву, но… воля и решимость девушки, собранные для этого последнего выстрела, не позволили ей выпустить стрелу, пока она не наведена на цель безупречно. Айхылу, превозмогая нестерпимую боль, удержала и лук и стрелу, продолжая целиться во врага. Боль, жестокая, беспредельная боль разлилась по всему её телу. Хочется кричать, и забыться в этом крике, и раствориться в нём, не думая больше ни о чём. Но Айхылу, стиснув зубы и сузив глаза, заполнившиеся слезами, которые и не утереть даже, продолжала смотреть назад, в сторону кипчакского воина, скачущего за ней. Всё расплывается и меняет свои очертания, и темнеет в глазах, и начинают появляться бесформенные пятна, за которыми и не видно уже ничего, но Айхылу продолжает целиться, ожидая, что помутнение оставит её хоть на миг и она разглядит цель. Ей хватит краткого мгновения – лишь бы разглядеть уязвимое место врага, и тогда он будет сражён. Айхылу знает это точно, и это знание вдруг наполняет её необычайной силой и покоем, заставившем отступить боль. И так легко удерживать туго натянутый лук, и так всё вокруг невыразимо прекрасно: мельтешение ярких красок и цветов, волшебное пение небес и восхитительное ощущение полёта. Ничто уже не имеет значения… и Айхылу забыла обо всём…

Лишь на один краткий миг вернулось сознание к ней, и увидела она врага чётко и ясно… а затем – темнота, погружаясь в которую, Айхылу успела прошептать имя любимого…

Баламир мчался на своём коне рядом с Айхылу, справа от неё. Он увидел, что девушка достала свою последнюю стрелу и приготовилась стрелять, бросив поводья и обернувшись назад, к догоняющим их кипчакам. Такой выстрел –  настоящий подвиг, которым гордятся самые опытные воины. И она не промахнётся – Баламир видит это по безупречной решимости, пылающей в её глазах. Но эта страшная кипчакская стрела… Айхылу вскрикнула, скорчившись от боли – стрела вонзилась ей в спину. Баламир, испытав боль, как будто стрела поразила его самого, направил коня поближе к лошади Айхылу, чтобы подхватить девушку. Но что это? Как такое может быть? Отважная девушка, бесстрашная дочь Красной Волчицы Айхылу удержалась. Не только удержалась, но и не выпустила тетивы из своих таких тонких и маленьких пальцев. Она скорчилась от боли на один лишь краткий миг, а затем… выпрямилась в седле и безупречно чётким движением направила лук в сторону врага и сразу же выпустила стрелу с красным оперением. Кипчак вылетел из седла, как будто его выбила не стрела, посланная юной башнякской девушкой, а копьё могучего батыра, наделённого исполинской силой. И в тот же миг силы оставили Айхылу: она развернулась вперёд, лук выпал из её обессиленных пальцев, голова свесилась на грудь, а руки пытались ухватиться за гриву лошади. Но смертельно раненая девушка уже не могла удерживаться в седле. Прошептав еле слышно: “Баламир”, она выпала из седла и упала в мёрзлую, колючую траву.

Баламир резко остановил коня и развернул его навстречу последнему из врагов. То был грозный старый воин и был он уже близко – не успел Баламир приготовиться к встрече. Едва только он развернулся, как копьё кипчака ударило его в грудь. Баламир пытался увернуться и остриё не вонзилось прямо, а прошло вскользь. Но, всё же, тяжёлый и сильный был удар кипчакского воина, и выбил он егета из седла и бросил его оземь.

Ибрай (так звали кипчакского воина) огляделся по сторонам – других иштэков не видно. А этот егет ещё жив, хотя видно, что немного ему осталось. Старый воин слез со своего коня, подобрал саблю Баламира, лежащую невдалеке и подошёл к умирающему.

– Это клинок моего товарища, отважного Малика, сына брата моей матери. Ты очень молод, егет, но ты отважный воин; и та бесстрашная девушка тоже. Вы, как и ваши братья, бились достойно и  заслуживаете великого уважения.

Баламир смотрел на кипчака, слушая и не понимая его слов. Сейчас всё закончится…

– Теперь она твоя, храбрый иштэк, – Ибрай положил саблю возле Баламира. Подобрал лук Айхылу и отнёс его к ней, также положив рядом. – Она ещё жива, егет.

Кипчак вскочил на своего коня, осмотрелся по сторонам, и поехал обратно, в лес шотигесов, уводя с собой коня убитого товарища…

Баламир лежит бездвижно. Жестокая боль жжет огнём его грудь, и нет сил пошевелиться; нет сил даже открыть глаза. Юноша знает, что пришло его время отправиться за товарищами – в страну, откуда нет возврата. Славным был их воинский путь, хотя и очень кратким. Что ж, такова воля Небес…

Баламир открыл глаза – прямо над ним серое небо. Какая же земля холодная. Спина онемела, руки и ноги тоже. Рядом стоит конь Баламира, верный Хакас, но звать его бесполезно – не сесть уже егету в седло. Кровь, пропитавшая его одежду, дымится на морозном воздухе.

Айхылу… ей нужна помощь. Осознание этого придало Баламиру сил. Он, превозмогая боль, сумел повернуться набок и немного приподняться. Едва удерживая остатки сознания, юноша разглядел невдалеке пёструю лошадь, принадлежащую Айхылу. Значит и она где-то там. Шагов тридцать, но сумеет ли Баламир, истекающий кровью, их преодолеть? Хватит ли у него сил?

Воины рода Тарпана движутся на север, к месту своих кочёвок. Своих павших в бою сородичей они везут с собой. Война окончена, одержана великая победа, и теперь предстоит готовиться к зиме. Алтузак-хан, славный вождь балабашняков, впервые за долгое время оглядывает земли своего народа без тревоги в сердце. Хотя было много жертв и пало немало храбрых воинов, но наступил мир, хвала Тэнгри, и теперь всё будет хорошо. Род потомков Тарпана и все остальные роды балабашняков уцелели, и скоро народ обретёт былую силу.

Хан осматривает степи и леса, через которые они едут, и почему-то начинает чувствовать смутную тревогу: что-то должно произойти. Вдруг слева, на западе, Алтузак-хан заметил женщину, стоявшую на вершине невысокого кургана. Он остановился, внимательно всматриваясь в ту сторону. Женщина одна и стоит неподвижно, глядя прямо на него.

– Что ты увидел там, хан? – спросил его Мусай-батыр, тоже остановив коня.

И с удивлением понял Алтузак, что ту женщину кроме него никто больше не замечает. И он узнал её – это Анкай, Хранительница Ашкадара.

(Читать далее)