Страницы истории всё же страшней
Того, что возможно придумать о ней.
Но я пролистаю историю вспять,
О мрачной эпохе чтоб вам рассказать.
Четыреста лет полыхали костры,
Что были во имя Христа зажжены,
Четыреста лет созерцала толпа,
Как корчились ведьмы в огне у столба.
Почти двести тысяч невинных людей
Ушли в небытие на камнях площадей.
За что Орлеанская дева сгорела
Не тайна, ведь память о ней уцелела.
И имя Джордано века не сотрут,
Их помнят потомки, что ныне живут.
Они ради цели великой ушли,
За убеждения к гибели шли.
Но вспомнить зову о невинно казнённых,
Доносом на страшную смерть обречённых.
Что их заставляло под пыткой молчать,
Чтоб адскую боль вновь и вновь испытать?
А был тот мотив, он почти что не зримый,
С великими целями в ряд не ставимый,
Не дать душу ложью свою запятнать,
Навлечь подозренья на мужа и мать.
Молчать, чтоб детей на костёр не вести,
Одно только слово – и их не спасти.
То мрачное время не плод моих снов,
Младенцев сжирало в нём пекло костров.
Двухлетние дети, в оковах сгорая,
Рыдали, в нём пламени рев заглушая.
Охота на зло не ручалась с сомненьем
В Европе, живущей тогда возрожденьем.
На казни смотрел Капеллан, Рафаэль
И даже Спиноза их видел, поверь.
А путь на костёр был примерно один:
Увлёкся служанкой её господин,
Впустить его дева не хочет в себя,
Так ведьма ты, значит, ворожишь меня!
Донос, порождаемый гневом очей,
Свободу подарит рукам палачей.
А после солдаты к служанке придут,
Объятья кричащих детей разорвут.
И выломав руки верёвкой тугой,
Затянут узлами за хрупкой спиной.
И мать будет взглядом её провожать,
В безумии горя не в силах стенать.
Предвидя чем дочери страшен сей час,
Её она видит в последний лишь раз.
Оставлено всё за незримой чертой
Чрез жизни, проведенной чьей-то рукой.
Теперь её спутник – клокочущий страх,
Он демоном кроется в тёмных углах.
Его не развеет огарок свечи,
Что крест на стене освещает в ночи.
А утро несёт время мук нетерпимых,
Допросы фанатиков Богом любимых,
Где пальцы дробят и на колья сажают,
Где ноги свинцом в сапогах заливают,
Калёным железом рвут женскую грудь
И топят в воде, не давая вздохнуть,
В колодках затёкшие жарят ступни,
Покуда углями не станут они.
У этих злодейств цель всего лишь одна,
Признания вырвать, что ведьма она.
Желание выжить из тела изгнать
Бунтующий дух растереть, растоптать.
Но алчностью души, увы, не бедны
У тех, кто воюет с детьми сатаны.
С особенной страстью допросы пройдут
Над теми, чьи земли церквям отойдут.
И опыт с излишним усердием свой
Проявит палач пред богатой вдовой.
А через месяц, а, может быть, год
На казнь посмотреть соберётся народ.
И к подвигам вовсе себя не готовя,
Там тысячи женщин прошли сквозь такое!
Того, что рассудок не в силах понять,
Как можно всё это с людьми сотворять.
И разум восстанет, зрачки расширяя,
Тех лет протоколы допросов читая.
Но стойкость любая имеет границы,
Терпеть до конца смогут лишь единицы.
А многие боль победить не смогли,
Но выстоять всё же пытались они.
И даже имён не осталось от них,
Лишь страшные цифры в отчётах сухих.
Страницы истории всё же страшней
Того, что придумать возможно о ней.
Так, склоним же головы с должным почтеньем
Пред болью великой и долготерпеньем.
Я вашим Богам попрошу помолиться,
Эпоха чтоб та не смогла возродиться.
Не ведомо нам, что нас в будущем ждёт,
Но всё, возвращаясь, по кругу идёт.
А я, проникая в прошедшее взглядом,
Подобное видел в столетье двадцатом.

31.07.2007г.

По мотивам книги Николая Бессонова «Суды над колдовством»