Об этом нельзя говорить, но об этом нельзя не писать.

Частушка первая
Пролог

5.10.2003 г. Аэропорт Домодедово.

Улетаю, а настроение почему-то не очень. Впрочем, есть от чего, я опять вынужден оставлять семью. Эти три года после моей депортации из Афин, мне показались вечностью. И всё равно улетаю, как ни старался адаптироваться к новой обстановке. Не дай бог, если это паранойя. Ну, мания-то преследования в начальной стадии у меня, наверняка, имеется. А иначе бы, не озирался постоянно, словно за мной тут все охотятся.

И потом, к кому не обращался за советом, мне все в один голос твердили, что раз меня депортировали из Греции, то и на Кипр я тоже не пролечу. Что же делать тогда, интересовался я, а мне говорили, меняй фамилию, паспорт. Ага. Честно признаюсь, что от навалившихся на меня бед, стал я слегка недолюбливать людей. И хотя до мизантропии ещё дело пока не дошло, но мне кажется, что всё движется в этом направлении.

Почему я выбрал Кипр? Трудно сказать. В списке стран, на которые я обращал свой взор, он объявился почти случайно. Но когда я начал анализировать такие факторы как климат, родственную с Грецией культуру, а главное идентичный язык общения, то всё сразу же встало на свои места. Напротив, даже странным было, как я сразу не отдал предпочтение именно Кипру? Я не то чтобы в совершенстве владел греческим, но и тех базовых знаний, что я получил когда-то в греческой эмиграции, на Кипре бы мне хватило с лихвой. Плюс там, я слышал, был в широком ходу английский язык, что тоже значительно усиливало мои стартовые позиции.

Сейчас я покидаю Россию, потому что мне это срочно нужно сделать, иначе, я развалюсь морально. Мой нынешний отлёт, это вообще-то, логичное продолжение сюжета. Кто читал мою первую книгу мемуаров, тот врубится сразу, почему мне так и не удалось найти здесь себя.Слишком многое изменилось с тех пор, я сам поменялся необратимо.Человек слишком сложный механизм: не там нажал какую-то кнопку и всё, запускается необратимый процесс. И тут не то что в одну реку дважды не войдёшь, а и река сама давно поменяла своё русло, а то и пересохла вовсе. В девяносто восьмом улетая с семьей за границу, мы, по сути дела, имели на руках билет в один конец.

В принципе, оно и объяснимо, ведь, у каждого свои жизненные перипетии, но всегда, когда доходишь до какой-то определённой точки, то берёшь в руки линейку с карандашом и чертишь линию, это и будет твой следующий маршрут. Так луч, очерченный мной,упёрся в Кипр. Конечно, там теплынь и там люди крестятся так же, как и я, а, главное, что там есть море. Моряк и море, что может быть гармоничнее этого состояния? (Смайл) На самом же деле, всё было гораздо и сложнее и проще, но как всегда, истина лежала посредине. Итак, линия проведена, ею пересечён аэропорт Домодедова, мой будущий самолёт и… полная неизвестность впереди. Но неизвестность это как раз то, что меня и привлекает больше всего. Квест как квест, мне и не такое приходилось переживать. Сейчас, как и в предыдущую свою эмиграцию я настроен так же решительно. А у меня, между прочим, только такие номера и проходят, когда я луплю по всему по максимуму. А по максимуму, это значит, что возможен любой из вариантов, как тюрьма, так и сума. Классика.

Лечу налегке, только бы пролететь. Не в смысле облажаться. Вот, ведь, русский язык, а! А аэропорт гудит, одни туда, другие сюда. Бьюсь об заклад, что я единственный в своём роде пассажир, который не имеет плоти. Я-дух, я привидение. Или чья-то зрительная галлюцинация. Россия это очень сложный набор факторов, и чаще противоречивых. Велик риск не вписаться, вылететь на обочину, трагически закончить свой путь. Про Москву я, вообще, молчу. Россия при всей своей неоднозначности, не смогла бы спасти меня от какого-нибудь, к слову сказать, биполярного расстройства. Это с моей-то лабильной психикой? Я вас умоляю.

У Империи другие задачи, понимаю я, поэтому мне опять придётся полагаться только на себя, да на свою изобретательность. Я где-то догадываюсь, что являюсь сдвинутым по фазе индивидуумом, но чтобы не уличить себя в нарциссизме, свой хлеб с маслом я зарабатываю исключительно на ниве конченного трудоголика. Да, вкалывать я умею, это правда. Куча народа шлындает вокруг меня, а я ощущаю себя совершенно потерянным человеком. Как так могло случиться? Я сам себе сейчас напоминаю тайного агента несуществующих спецслужб (Смайл). Среди своих мне одиночества не добиться, поэтому улетаю. Здесь, на Родине, меня будут дёргать бесконечно, лезть в душу, и не чтобы вникнуть, а чтобы просто поприкалываться. Теперь все почти живут исключительно по приколу, а меня тошнит от всего этого шапито.

Я улетаю, чтобы уцелеть и морально и физически. Этих двуногих в аэропорту я ещё могу как-то потерпеть, несколько часов полёта и мы расстанемся с ними навсегда. Можно сказать, что я болен душевно. Так что сегодня, для меня аэровокзал это мой приёмный покой. Просто вместо отметки в амбулаторной карте, мне здесь поставят желанный штампик в загранпаспорте, что автоматически будет означать, что мой провизор уже поджидает меня со своими пилюлями с другой стороны магического портала. Нет лучшей терапии, чем билет в кармане. Мой символический самолёт подбит, и я просто увожу его подальше от города. Кстати, прощаясь недавно с матерью в тульском Белёве, я ей так просто и сказал, что скорей всего, мне придётся опять зайти на тюрьму. Видать, предчувствие у меня было такое. Может быть, колейность момента не столь очевидна, но всё же.

Разумеется, что Кипр неспроста, ведь, после высылки меня из Греции, я буквально с ума по ней сходил, совсем как отверженный жених. Три года я её кадрил, три года! И когда мне уже казалось что всё, свадьба не за горами, она взяла и наставила мне рога. Грубо, с элементами порнографии. Господи, кто только не оседает в Греции! А вот стараешься вести себя морально – получи! Короче, поставили меня в стоп-лист аж на пять лет. А за пять лет человек перегорает в шлак. Я же в себе этот последний огонёк, своего мультяшного Кальцифера, сохранил. И вот, я дошёл до точки, до ручки, до самого последнего своего предела. Нет сил больше терпеть, улетаю в страну похожую, в страну далёкую. Некоторые товарищи не правильно понимают эмиграцию. Автоматически отъезд за границу ничего не даёт, если ты сам внутренне не готов воспользоваться фактором радикальных перемен. Я готов. Был всегда.

Но менять одно ярмо на другое я как-то не планировал. Однако, чтобы не заполучить в лоб противорадарной ракетой, нужно вовремя отключать отражающий сигнал. Так что уже в аэропорту я был полностью обесточен. Эмоционально. Все наши страхи, в основном, подразделяются по категориям физического восприятия. Один страх медленный и липкий и доминирует в нём, скажем, не менее убийственное ожидание казни. Другой напротив, лёгкий и почти невесомый. И если в первом случае ты представляешь из себя потное, объятое стрессом существо, то во втором ты полностью ощущаешь себя птицей. Сегодня я заслуживаю этого состояния. Вполне.

По мере сосредоточения на предмете, всё больше успокаиваюсь мыслью о том, что Кипр правда может быть хорош для моего лечебного уединения. Во-первых, он совершенно не отягощён предыдущим негативным опытом, и там мне предстоит проделывать всё впервые, с учётом прежних ошибок. Да, кажется,мне впервые было чем возразить моему политизированному сознанию, жаль только, что нельзя было выйти из собственного тела, чтобы совсем не думать о еде, так как смертным боем хотелось жрать. Действительно хорошо, что за два дня до этого я успел навестить в Белёве свою старенькую мать, может, не свидимся уж больше? К семье перед отлётом решил не заезжать, дабы не тратить драгоценные время и деньги. Тем более, что мы уже виделись с ними месяца полтора назад, что в новой системе ценностей было почти что вчера.

Улетая, не от себя бегу,просто мой мозг сейчас перегружен так, что его нужно срочно перезапустить, иначе… Когда б ты знал, дорогой читатель, что движет человеком на краю бездны. Это крест. Я уже поставил мысли на перезапись и я чувствую, как надоевший контент в моей голове беззвучно превращается в ничто.
Но что самое смешное, что мне опять придётся нарушать греческие законы! Ниц не зробишь, как говорят поляки. Объективно человек, выбившийся из нормального ритма жизни, рискует лишиться разума.
Жуткая перспективка! Время в аэропорту движется аритмично, оттого меня бросает то в жар, то в холод. Даже если на Кипре всё пойдет не так, то и это всё равно будет мне польза, так как перезагрузка во всей моей нервной системе произойдёт автоматически. Пусть и ненадолго. Я сейчас живу одним днём. Если не сказать, мгновением. Я почти три года ждал этого часа. Многое ли изменилось с момента нашей первой эмиграции? Пожалуй, да. Прежде всего то, что сегодня я лечу один, а не с семьёй, как раньше. И сегодня я уже не испытываю прежней эйфории, потому что смертельно устал от бесконечной борьбы за выживание.

Эйфория в фазе голубой асфиксии, это не эйфория, а предвестник смерти. И всё равно, некая значимость происходящего всё же присутствует, это она в облике странно объяснимой грусти бродит рядом со мной, а её унылая тень мокрым асфальтом липнет к моим ногам, словно просит: – «Не улетай!» Сегодня наивно чего-то ожидать и на что-то надеяться. Остаётся опять рисковать, провоцируя жизнь на скромное внимание к себе. Я улетаю. Се ля ви, тихая русская осень! Сколько раз воспетая своими гениями, сегодня она почти не впечатляет меня. Наверное, это нервы. Так улетают на год, а остаются навсегда. Но мне нужно исчезнуть хотя бы на время. Спрятаться. Отдохнуть от всего. Жизнь справедлива, я верю в это. Ну, всё, наконец началась долгожданная посадка в самолет. Ступив на лётное поле, я с нескрываемой тоской смотрю на акварельный пейзаж Домодедова, может быть, мы тоже видимся с ним в последний раз. Всё, Андрэа, фенито! Улетая, мы изменяем наши имена. Сейчас в моём меню значится ИЛ – 86!

 

Частушка вторая
Подыбас

Моё место в самолёте находится в среднему ряду, так что уединиться мне опять не светит. Я, вообще, не из этой коллекции. Они здесь все туристы, надо полагать, а я беглец. От кого и зачем бегу, не важно. Важно, что я подорвал с ненавистной мне зоны, а дальше всё будет зависеть от обстоятельств. Сижу полуприкрыв веки, ненавязчиво изучаю видимых сквозь щели глаз пассажиров. У меня в кармане всего семь баксов, у них, я уверен, лямы лежат на карте. Контингент летящих со мной людей мне доподлинно неизвестен, но, в основном, судя по всему, тут преобладают богатенькие буратины. Не исключаю, что кое-то из них даже летает на Кипр как к себе домой. При нынешней российской нищете, вряд ли это доярки, хлеборобы и прочие горняки. Я другое дело, я деньги у людей на билет дозанял.

Эта ухмылка на моём лице, явный признак оттепели, я ещё не пересёк границы родного государства, а меня уже сейчас начинает пробирать охотничий азарт. Моё сознание вдруг сосредотачивается на дате моего отлёта: сейчас начало октября, а это значит, что ещё немного и в Россию придут настоящие холода. Невольно через ряды кресел устремляю свой взор к иллюминаторам, словно там находится моё спасение. Но позитивные перемены наступают в моём сознании уже теперь, так как оно прекрасно осведомлено откуда и куда пролегает мой будущий географический маршрут. Лечу-то я на Юг, а не куда-нибудь! Переменчивое настроение гуляет по моим венам волнообразно, в зависимости от темы, посетившей меня в конкретный промежуток времени. Ежели меня завернут прямо в аэропорту, то это будет облом, конечно, но всё равно не смертельный.

А что смертельно, мы знаем. Из очевидных минусов то, что не смотря на полученное мною когда-то среднеспециальное образование, по факту я являюсь рабочим самой низкой квалификации. Ну, кем я обычно работал в России, матросом в море? Строителем-самоучкой? Правда ещё резчиком по дереву десять лет отмантулил, но больших доходов на этом поприще себе тоже не снискал. Это только в Греции, чтобы выжить, мне приходилось держать наготове до пяти-шести навыков, включая новые для себя профессии садовника и реставратора. Но там и возможностей всё же было больше по сравнению с Россией девяностых годов. И вот три года нахождения в яме, образно говоря, и я снова лечу за бугор. В Тридевятое царство в Тридесятое государство. Золото три девятки и три золотых целковых на кону…

Раньше дня не проходило без того, чтобы я что-то не планировал, не прикидывал в уме, не пытался что-то рассчитать наперёд. А теперь, по крайней мере, хотя бы по прилёту, не буду думать ни о чём, постараюсь посвятить себя благоглупостям. Думая так, я с удовольствием просовываю ноги под впереди стоящее кресло и чуть съезжаю спиной по спинке сиденья вниз, моя поясница тут же приятным расслаблением отзывается на этот бесхитростный трюк. В СНГ я настолько выучился ценить каждое мгновение, что сейчас практически счастлив тому немногому, что окружает меня. Мягкое кресло, самолёт… не исключено, что на той стороне портала меня ожидает пятый угол. Но темп задан и теперь главное не терять его.

А процедура оставления мною родных пределов была на редкость проста: немного поболтался по аэровокзалу, выпил стаканчик отвратительного кофе, сел в самолёт и полетел. Кстати, сегодня я впервые лечу на Ил-86! Хотелось бы верить, что не в последний раз. Скрестив пальцы на животе, продолжаю болтаться в тотальном ликворе. Кажется, подлетаем к границе чего-то тёплого, кое-кто из пассажиров даже начал понемногу разоблачаться. А я лишь молнию на куртке слегка приспустил, так как весь гардероб практически на мне. Пардон, не было времени собраться как следует, вот и лечу в осеннем прикиде. Продолжаю рассуждать: даже если на Кипре всё пойдёт по печальному сценарию, то всё равно депортировать меня сразу они не смогут. Пока задержат, пока доставят в каталажку, пока то, да сё…

А если нет, то тогда, вообще, лафа! Совсем недавно я себе такого и представить не мог, а тут в моём распоряжении теперь будет аж целый гостиничный номер! Да ещё в течении двенадцати дней! Всё как у белого человека: душ, туалет, чистая вода из-под крана! Кипр это остров, что тоже мне сейчас на руку, ибо, в случае депортации, прежнего издевательства, как было у меня в прошлый раз с греками, здесь не будет. Только самолётом домой, господа! Только самолётом!

Да, что мне ещё сразу бросилось в глаза, так это всеобщая настороженность во взглядах! Всё же недавние московские теракты, как я вижу, здорово осложнили отношения между людьми. С грустью готов признать, что человек человеку больше не друг, а всё путешествия по воздуху отныне можно смело приравнивать к прогулкам по минному полю. Если честно, то видеть мне моих соотечественников тоже что-то совсем не хочется. Кто сейчас летает за рубеж, бандиты, в основном, казнокрады? Либо дошедшие до крайней степени отчаяния индивидуумы, вроде меня? Не факт, конечно, что только эти две категории перелётных птиц, но в подавляющих случаях, пожалуй, да.

В любом случае, публика, собравшаяся в этом самолёте, мне чужая и я им чужой. Кстати, мне это значительно облегчает мою вторую по счёту эмиграцию, так как их недовольные физиономии в мой адрес только ещё больше утверждают меня в мысли, что то, что я делаю сейчас, верно. Бессмысленно объяснять им, что я нормальный человек и что все так или иначе, крутится у меня вокруг одного и того же импульса выживания, когда ничего не позволено, но всё разрешено. Для тюрьмы я пока клиент несозревший, но и в классические обыватели мне тоже путь заказан. Первые полтора часа полёта у меня прошли в эйфории,но чем ближе к финальной точке маршрута, тем тревожнее мерцает красная лампочка в моей голове. Хорошо, что в московском аэропорту на последнюю мелочь успел купить себе сканворд. Пожалуй, настало время извлечь его из запасников.

Моя шариковая ручка прерывисто скользит над пустыми клетками, я совершенно не могу сосредоточиться над вопросом, синдром отказа диктует мне иную, чем прежде, форму поведения. В голове мелькают обрывки фраз: «ты никогда не выберешься из этой ситуации», «ты не проедешь», «тебя пожизненно занесли в компьютерную базу данных»… Я с грустью поглядываю на наших туристов, у них-то с визами, наверняка, всё в порядке, одни шутят, другие обмениваются адресами. Все они стопроцентно пройдут таможенный контроль, а, может, и не все. В это время самолёт несколько раз плавно погрузился вниз, меняя эшелон, а салон самолёта тут же заполнился всевозможными техническими звуками, значит, мы точно идём на посадку. Сердце моё взбрыкнуло несколько раз и затихло.

 

Частушка вторая
Диез

Накренившись слегка, самолёт окончательно пошёл на снижение. В чужие иллюминаторы ни хрена не видать, но то, что промелькнуло в них, заставило меня напрячься. Толпа радостно забурлила, заёрзала в креслах, а я сижу ни жив, ни мёртв. Ещё немного… и шасси мягко ударились о бетонку. Да, паранойя в начальной стадии у меня всё же присутствует, как не отмазывайся, а иначе бы в голове не возникало дурацких мыслей о неминуемой авиакатастрофе. Короче, депря завладела мною вполне конкретно. Дальше упираться было бессмысленно и я тоже скинул с себя куртку и свитер. Крепко же я закоснел в своих мыслях, раз не додумался проделать это сразу во время посадки в самолёт.

Всё, железный исполин замер на бетонке, пассажиры начали подниматься со своих мест, доставать ручную кладь с антресолей, а я пока ни с места, моя стрёмная чёрная сумка весь полёт проболталась у меня в ногах, кажется, там у меня только единственная вошь на аркане. Вот я и на Кипре. М-да, прикид у меня для него не совсем неподходящий. Кажется, я чувствовал себя ренегатом, конченным маргиналом, вообще, кем угодно, только не туристом. Пошла движуха.

Я следом. Стараюсь в лицо никому не смотреть, словно на моём написано, что я ренегат и есть. Передняя часть пассажиров, а следом и я, медленно двинулись на выход. По выходе из самолёта погода шокировала меня, словно вылетал я с Северного Полюса, а приземлился уже в знойной Сахаре. Вскоре к нашему трапу скользнул убогий автобус, мы шустро все разместились в нём и поехали. Смотрю в окно и обалдеваю, неужто, это октябрь? С Грецией пока никаких аналогий, но это пока. Кружим по лётному полю, но кроме убогого ангара в стороне больше ничего не видать.

Жара стоит нестерпимая, мой организм словно оглох, отключился. Скорей всего, это шок и мгновенная анестезия, как защитная реакция организма на стресс, спровоцированный резкой переменой климата. Тормозим возле того самого ангара… Вдруг, возникший из ниоткуда работник аэропорта, нам рукой показывает, чтобы мы прошли внутрь. Интересный поворот! Подчиняемся и растянувшейся кодлой неуклюже протягиваемся внутрь через приоткрытые на четверть большущие двухстворчатые ворота. Обстановка внутри спартанская, но досмотровые кабинки присутствуют, всё как положено. И тут, кстати, куда прохладнее, чем снаружи. Тоже плюс.

Мне уже сейчас всё нравится здесь. Там я всё время играл по чужим правилам, здесь же всё иначе, юрисдикция отечественного чистогана, слава богу, на здешний аэропорт не распространяется. Как я почти тридцать лет прожил в Заполярье, не понятно. Мне же всегда жара нравилась? Против неё, по крайней мере, есть действенное противоядие, вроде тенёчка с пивом, но, блин, зима в последнее время меня просто выбешивала своей декомпрессией. Я не человек Федерации, однозначно. Плохо управляем, озлоблен жизнью, но пока не мизантроп. В общем, нахрен никому не нужен. Разве, детям своим немного и жене?

Жена отпустила меня легко, наверное, знала, что удерживать меня в подвешенном состоянии будет только себе дороже. Жесть. Я чертовски устал, отупел от всего. Кажется, мне было уже всё равно, что со мною будет в дальнейшем. Правда здорово, что Кипр это остров. Отступать мне некуда, а если меня всё же соберутся депортировать обратно, то им сначала придётся повозиться с моей бронью на обратный перелёт и, наверняка, какое-то время до высылки я буду вынужден провести в тюряге. Там хоть отосплюсь немного. А если нет, то как я уже говорил, и того лучше; десять дней аккредитации в отеле будут для меня прекрасной передышкой от нескончаемого кошмара в СНГ.

Мои инстинкты, вообще, в последнее время обострились настолько, что я готов был выгоду извлекать из чего угодно. В кипрском аэропорту сразу что-то пошло не так и я за это тоже ухватился, расценив заминку как некий позитивный сигнал к переменам. Вышедший к нам кипрский офицер пытался нам что-то объяснять, но я плохо понимал о чём идёт речь, поскольку нарочно болтался позади всех и был взвинчен до предела. Я смотрел сквозь тела своих соплеменников, или поверх их голов, будто лучом радар ощупывал враждебное пространство и искал цель. Цель мне была пока не ясна, но Кипр уже проступал, Кипр знакомыми запахами просачивался с другой стороны аэровокзала и словно все это почувствовали сразу, толпа пришла в движение, стала чётко выстраиваться вдоль невидимых магнитных меридианов.

Я тоже стал метаться из стороны в сторону, пытаясь занять очередь хоть за кем–нибудь из ускользающих крайних.Странно, но так ни одна из очередей не смогла сформироваться, так как люди постоянно перестраивались от одной кабинки к другой, ломая очерёдность. Велик человек, смиряемый гордыни его. Не желая позориться в стадном помешательстве, я просто на какое-то время вообще отошёл в сторону. Пусть я буду крайним во всём этом бедламе. Вскоре ситуация показала, что я поступил правильно, что не подчинился всеобщему психозу: киприоты просто тупо бросили нас болтаться по залу, вынуждая наиболее неуровновешенных людей приставать к другим с дурацкими вопросами типа: «А вы не знаете, с чем это связано, что нас до сих пор не пригласили для проверки документов?»

Здесь я почувствовал себя более раскованно, на этой кипрской земле, казалось, здесь даже сама природа была за меня. Да, на родине я дошёл до крайней черты и лишняя капля негодования, добавленная в мой кубок с отравленным вином, уже практически не меняла ничего в общем раскладе. Я как бы оглядывал предмет с двух сторон и выходило, что в нас совок был неистребим даже в условиях, когда на этот фактор можно было совсем не обращать внимания. Нам что дефицит из-под полы, что место в очереди поскорей занять, лишь бы сорганизоваться поскорей вокруг кого-нибудь, или чего-нибудь.

Но в трудные времена либо миссионером нужно быть, либо пофигистом, причём, отмороженным. Мне же больше импонировало сравнение с послушником, который прибыл в один из кипрских монастырей,чтобы исполнять свою епитимью. И пусть не в горах или пещерах будет располагаться моя келья, а в обычном гостиничном номере, но полная неизвестность и отсутствие каких–либо средств к существованию, как раз и сделают меня похожим на этого субъекта.

Зачастую, человек не в силах воспринимать мир целиком, а только фрагментами, это чтобы не грузился без меры. Моим же личным куском свободы была пока эта серая бетонка, она действовала мне на нервы, слепящим солнечным промежутком проглядывая сквозь створ распахнутых ворот в наш ангар. Лишённая лидера, толпа соотечественников долго шарахалась по залу, но вот индукция сделала своё дело и люди стали понемногу выстраиваться в затылок друг другу. Общим числом очередей вышло две, по одной в каждую из кабинок.

Пристроившись в самом хвосте одной из них, я стал то и дело оборачиваться назад, с тихой грустью поглядывая на аэродромное поле, его значение для меня было сейчас почти метафизическим. У каждого свой жизненный оазис, думал я, глядя на своих соплеменников. Они живут в комфортном мире, где зарабатывается достаточно денег, чтобы можно было позволить себе Кипр или Анталию, я же всё время вынужден рисковать, ставя на кон либо здоровье, либо жизнь.

Помню, дед мне как-то заметил, двенадцатилетнему мальцу, что с моим характером мне будет очень тяжело существовать. Дед мой мудрый был, как никак двенадцать лет в ГУЛАГе по оговору отбатрачил и с тех пор очень много про людей понимал. Но, боюсь, что и он умер без осознания того, что же на самом деле произошло с его современниками. Помню, как он топил за Хрущова, за то, что тот им амнистию подарил,болезным, а что Хрущ был гнидой отменной в реальности, не знал, да и не мог знать в виду закрытости такого рода информации.

Так что, мудрость она у каждого своя, как показала нам наша постперестроечная действительность. И только одно всегда остаётся неизменным, это власть. Вернее, её суть. Власть как вирус, ей чтобы выжить, мимикрировать нужно постоянно и при этом не забывать про наставления Никколо Макиавелли. Жизнь моя тяжёлая, спору нет, зато, я знаю чего хочу. Вот они сейчас дней десять-двенадцать в номерах своих пропьянствуют, ну, там в море несколько раз ополоснутся, а потом гальку с пляжа в банку насобирают и обратно к себе в стойло. Так вся жизнь и пройдёт, одни понты. А чтобы вкус к пище оставался, нужно пост соблюдать.

 

Частушка вторая
Диез

 

Я устал, как устаёт металл от бесконечных перегибаний. В России мне даже в больницу иногда грезилось попасть, чтобы впервые ничего не делая, хотя бы с недельку бездельником поваляться на чистой больничной койке. Жизнь у меня порой такой темп набирала, что невозможно было предметы вокруг себя различить, всё как в тумане было. Какая уж там полноценная жизнь. В принципе, последствия таких экзерсисов вполне понятны, если вовремя не сбавишь скорость, погибнешь. Часто так случается, что чтобы вернуться куда-либо, нужно сначала извлечь себя оттуда. Именно это сейчас со мной и происходит, я самоизвлекаюсь.

Занимаясь не своим делом, в Москве я был близок к паранойе. Ещё может, быть год или два и изменения в моей психике стали бы необратимыми. В принципе, я уже не здоров и скажется или нет кипротерапия положительно на моём здоровье, не известно. Между полной апатией и небывалым эмоциональным подъёмом у меня зазор три миллиметра, но раздвоения личности, как ни странно, не происходит. Это радует. Пожалуй, я был единственным человеком в нашей очереди, кто желал двойного эффекта прогрессии: чтобы двигаясь быстрее, эта очередь не двигалась бы совсем. Второе было на небесах услышано быстрее, и потому наше топтание на одном месте растянулось на два с лишним часа. Не сторонник конспирологий, я и тут был готов поверить во что угодно, вплоть до ниспосланной мне свыше кары небесной за всё плохое, что я успел натворить в жизни.

Странно, но даже это навязчивое состояние было моим разумом трактовано по своему: а,вдруг, мне и в самом деле не следовало спешить с проверкой документов, а пойти последним, когда у кипрских чиновников чуйка от усталости совсем притупилась бы? Для нас, бывших советских, очередь когда-то была чем-то сакральным. Но и сегодня, я думаю, мы всё равно остаёмся ярыми приверженцами старых большевистских традиций. Для нас стоять в очереди, всё равно что жить в ней. Для многих из нас время, потраченное в очереди, это не напрасно потраченное время. В таких очередях, наверняка, могут заключаться многомиллионные сделки, там могут завязаться новые знакомства и распадаться старые, даже, допускаю, что в очереди вполне возможно отбросить и копыта.
Если вы не пассионарий, то вам в очереди делать нечего. Очередь самодостаточна, как морской гребешок, покоящийся на дне морском. Чёрт, как я завидую тем, кто летит сейчас легально, кого не вносили ни разу в стоп-лист, кто не имел никогда проблем со своим и чужим законами! Для этой категории граждан все напасти по прилёте на Кипр, может, только этим сюжетом и ограничатся. Но мне так же доподлинно известно, что среди нас, наверняка, найдутся такие, кто по ряду объективных причин тоже находятся в больших неладах с законом одной из стран мира. Стопудово, не все сюда отдыхать прилетели, кое-кому и умереть здесь будет суждено.

Стоим долго, муторно и вдруг – кипеш какой-то начался! Оказывается, на нашу толпу бланки какие-то принесли, чтобы мы их заполнили безотлагательно. Я так понимаю, что это въездные декларации? Я опять не успел к шапошному разбору. А если сказать честно, то и не слишком спешил. Мне в падлу было ломиться в эту кучу-малу. «Адреса, явки, с какой целью прибыл…» Я решил ничего не писать, обойдутся. Это всё вещи одного порядка, когда ржачные немцы нашим военнопленным тоже хлеб прямо в грязь бросали, а потом наслаждались видом дерущихся между собой обезумевших от голода людей.

Конечно, я бы не выжил ни в одном из таких переплётов. Не потому что гордый, а просто комп мой глючить сразу начинает в таких ситуациях. У нас уже здесь разделение и эти взгляды недобрые со всех сторон говорят сами за себя. Вот, бля*ь, даже прилететь по-человечески не дают! Я дождался пока насытятся жаждущие, и только после этого снова пристроился охвостьем к одной из очередей. Я рассудил так, если мне суждено пройти паспортный контроль, то я его пройду непременно и тут никакие перестраховки мне всё равно не помогут.

А вот доставлять удовольствие желающим лицезреть, как меня тут будут линчевать, я не стану. Я и так сыт всем по горло. Но действия кипрских властей мне понятны, так как «зайцев» из Пакистана, Украины, Филиппин, России или Зимбабве, что нескончаемым потоком прутся в их страну на ПМЖ, в реальности вычислить будет не так-то просто. А вот, с «зайчихами» дело обстоит немного проще: их здесь каждый день полицейские отлавливают пачками. Причём, каждую вторую в их конспиративно не накрашенное евроазиатское личико греческие астиномикосы* (полицейские),с их рылом в пушку, могут знать даже и лично.

Нас маринуют здесь неспроста, чью-то указявку выполняют. Короче, мера эта была малоэффективная, но как любое человеческое унижение, относящееся к разряду редкостных психологических провокаций. Срабатывает в большинстве случаев. Конечно, киприоты не враги себе, пропустят, надо их только хорошенько попросить об этом. О, сколько раз я был свидетелем таких бесплатных концертов! А потому что закон, как дышло, ему проще наказать какого-нибудь бедолагу, нежели, защищать его от произвола. Разделяясь на подсистемы и уходя грибницей своей в саму суть человеческих проблем, Система Ниппель при этом как бы остаётся не при чём, и мстит она человеку как раз задействовав такие подсистемы.

Одна из них – это подсистема противоречий, базирующаяся на искажениях глобального принципа подчинения и непослушания, но при этом, сама подчиняющаяся всегда основному закону, принятому к безусловному исполнению в той или иной части мира. Нарушаешь баланс? Получи! Своим серым веществом человеку не понять, что любые ограничения, когда–либо возникавшие на пути познания себя и мира, с самого рождения были заложены в его характере и скорее являются благом, чем злом.

А кто, вообще, сказал, что жизнь это лёгкая штука? По команде извне, наш мозг комбинирует для нас различные житейские комбинации, что является одним из косвенных доказательств нашей с вами запрограммированности на цель. Часто отъезд за границу является для человека единственным шансом уцелеть. Здесь даже устойчивая мотивация к жизни и та не является определяющей. Что уж говорить о человеческом факторе, если вся наша жизнь и есть сплошной человеческий фактор. Цени мгновение, чувак, ибо, только в момент твоего творческого воскрешения и возможно активизировать такие глубинные психофизические процессы, которые позволят тебе гармонично сочетаться с концепцией твоего временного пребывания на Земле.

Мне грустно находиться среди своих.Да и выборка так себе. Я уже не впервые с этим сталкиваюсь. Едва миновав границу родного государства, «руссо туристо» практически сразу перестаёт быть носителем уникальной этнографической информации о себе. Где, скажи, наши чисто русские диаспоры за рубежом? Ну, разве что, духоборы с Аляски, да представители белой элиты, полёгшей без боя на парижской Сен Женевьев Де Буа? Брайтон Бич не беру, там всякой твари по паре. А где взаимопомощь? Где взаимовыручка, как у других народов? Ну, пусть не горой, но хотя бы кучкой? Вот гордости в нас хоть отбавляй, это точно!

Гордость за страну у нас и впрямь присутствует, только, увы, она отчего-то никак не сливается в общем хоре родных голосов.Чаще верность национальным традициям декларируется нами каждым по отдельности, да и то в компании с верной подружкой, пивною кружкой. На дворе две тыщи третий год и вместе с тем почти осенний экватор на календаре. Третий раз заходить в зиму в России мне как-то не улыбалось. Я всё время анализирую ситуацию, постоянно сопоставляю какие-то факты. Я стал чертовски жаден до нюансов. Короче, заполнять въездную декларацию я не стал; просто киприоты кинули баранам расчёску, типа, на-те, сами и расчёсывайтесь!

По мне, наверное, заметно, что я сюда не загорать прилетел, а оставаться? Три года я готовил этот побег, три года! Да, разве, ж, я забуду, как упорно стирала меня жизнь с карты мира? Как был вынужден я собирать себя по чужим городам, потому что своих городов у меня давно не осталось? Три года борьбы за выживание вконец измотали меня, только ещё больше обострив в моей душе дремавшие классовые противоречия. Работяга без блата, семейный. Короче, раздолбай с добрым сердцем. С чем мне против них идти, успешных, денежных, агрессивных? Единственное, на что я был способен, так это рисковать, рисковать, и ещё раз рисковать.

Моя очередь двигается, но уж больно как-то медленно. Чтобы окончательно не поддаться унынию, разглядываю закреплённую на стене под потолком большую рекламную растяжку, на ней без зазрения совести рекламируется местный кипрский брэнд – пиво «КЕО». Своей цифровой документальностью плакат разит меня в самое сердце. Я любуюсь его жёлтыми пузырьками за запотевшим зелёным бутылочным стеклом с яркой золотисто-красно-синей этикеткой. По иронии судьбы я сейчас как раз хочу пива и женщину. Меняя цвет, пиво морской волной выплёскивается из бутылки и даже сквозь вал полуденного зноя, настойчиво прорывающегося с улицы, всё равно ощущается эта безусловная близость моря. Мои рецепторы включились, мне уже нестерпимо хочется туда, на волю.

 

Частушка вторая
Бекар

Я спинным мозгом чувствую, как море пива плещет где-то рядом с аэропортом и мне так не хочется улетать обратно, туда, где давно всё схвачено и отфигачено так называемыми постмодернистами от политики. Вдруг, сзади кто-то осторожно коснулся моего локтя и я на это прикосновение рассеянно обернулся назад, оказалось, что это вновь прибывшие иностранцы в эйфории прибытия перепутали свою зону паспортного контроля с нашей бедолажьей.
-Что? – рассеянно переспросил я, уставившись на пожилую иностранку в лёгкой белой кофточке, в соломенной шляпке с широкими полями и салатового цвета бриджах. – Нет! Среди нас нет пассажиров, только что прибывших в Ларнаку последним рейсом из Лиона! Я хотел ещё добавить что здесь только русские, но вовремя передумал, вряд ли бы это добавило ей оптимизма.

– Нет?! – иностранная гражданка, вероятно, француженка, стала рассеянно крутиться на месте, а вместе с нею и её пузатый чемодан на колёсиках, который она всё время держала рукой за длинную выдвижную рамку.Гражданка не отлипала от меня и тогда я рукой указал ей в сторону совершенно не занятого никем прохода, в отличие от нашего, грамотно огороженного от других турникетом из ленты, сматывающейся по типу рулетки из специальных пластмассовых кассет на столбиках ограждения. Эта женщина, наверное, была феей. Потому что когда она ушла, остатки наших очередей рассыпались мгновенно!

Всё дело было в том, что нам дополнительно открыли и все остальные кабинки для проверки документов, и я вдруг из «последних» моментально переместился в «первые», Библия не врала, что так оно в конечном счёте и будет. Тем лучше. Да, зал был почти пустой. Быстро оценив ситуацию, я выбрал среднюю кабинку, к ней и устремился, на ходу доставая документы из внутренного кармана куртки. Когда я подошёл к окошку, греческий офицер сонно оторвался от писанины, вид у него был конкретно уставший. Он угрюмо посмотрел на меня своими тёмно-карими брызгалками и просящим жестом протянутой ко мне руки, застыл в жидании моих доков.

– Из той же компании? – По-русски спросил он, без видимого интереса листая страницы моего загранпаспорта.
– Нэ! – бодро ответил я и тут же пожалел, что слишком рано перешёл на греческий. Киприот машинально вскинул чёрные брови и сдержанно улыбнулся, а я стоял ни жив ни мёртв. Мне показалось, что теперь он мой паспорт стал прочёсывать более тщательно. Эти несколько минут, пока он проверял мои документы, мне надолго запомнятся. Настоящий психолог меня бы расколол на раз и поэтому я старался не смотреть ему в глаза, но, чёрт возьми, я видел сам, своими собственными глазами, как он щёлкнул пальцем по «клаве», а потом напряжённо уставился в синюю рамку диалогового окна на мониторе. Эти рамки у него всё время менялись,видимо, он всё глубже и глубже залазил в мою скандальную эмигрантскую историю. Короче, это был полный писец! Кажется, я даже дышать перестал.

Настроившись на худшее, я на всякий случай мысленно попрощался с Кипром, даже на бетонку ещё раз оглянулся посмотреть, благо ворота из-за жары и неработающих кондёров были по-прежнему приоткрыты, а кипрский офицер продолжал лениво рыться в моих данных. Интересно, о чём он сейчас думает? Исподтишка подглядываю за ним, находясь почти в состоянии нокдауна, с назойливым шумом в ушах.

Но нет, в мимике его лица я не нахожу пока ничего для себя настораживающего: вроде сидит себе чувак, лениво поглядывает в комп, носом подшмыгивает и в разминочном стиле поводит лопатками на спине. Вроде всё. Правда, был один неприятный момент, когда он начал вдруг свериваться с данными моего загранпаспорта и потом что-то печатать у себя на компе, но и тогда лицо его по-прежнему не выражало никакого беспокойства. Я в зале один, больше никого. Экстрасенс из меня неважнецкий,но я не могу сейчас себе отказать в удовольствии, чтобы не попробовать воздействовать на него своим пассивным гипнозом (Смайл). Кто-то когда-то сказал мне, будто я им владею. Попробовать, что ли?

И вот, убрав последнюю таблицу с монитора, грек завис указательным пальцем над клавой, а вместе с ним и я… Ну? (длинная спичка, или короткая?) – Щёлк! – На экране появилась заставка. (Компостер, компостер!)- Я буквально впился глазами в его кисть: (Ну, давай, давай!)Ещё секунда, и офицер и в самом деле потянулся рукой к компостеру… Клац! – Я не поверил чувствам осязания! Мгновение, и на развороте моего новенького загранпаспорта победно отпечатался строгий четырёхугольный штампик прибытия!
– Пожалуйста, ваши документы! – Перейдя на греческий, киприот дружелюбно протянул мне в окошко мой паспорт с вложенными в него турреквизитами. «Неужто,прошёл?!» Желая ещё раз убедиться в истинности отмеренного мне судьбой подарка,едва пройдя через условную разделительную черту, я опять обернулся назад, но офицер уже покинул свою кабинку и удалялся по коридору направо, совершенно не обращая на меня ни какого внимания. Этот похожий на большого чёрного ворона человек, можно сказать, только что своим поступком спас мне жизнь. Сначала это сделали четыре человека в России, а теперь и он.

Я и вправду не был закоренелым преступником и меня не разыскивали по Интерполу, так что он поступил правильно, этот грек, что по живому отсёк мой страх, навсегда оставив его болтаться в нескончаемо длинной и печальной очереди по ту сторону условной разделительной черты. В следующее мгновение ноги сами вынесли меня в багажное отделение, где, жалко завалившись набок посреди неубранного зала, словно вывалянная в пыли дворняжка, лежала одиноко на бетонном полу моя мятая деревенская сумка, всего-то три дня назад (а я думал, что где-нибудь на Марсе!) позаимствованная мною у моей матери в провинциальном русском городке под названием Белёв.

Неужто, свобода? Сколько дней, месяцев, лет в конце-концов, я ломал голову над этой шарадой! После моей сокрушительной депортации из Греции, в течение трёх долгих лет я нёс колоссальные потери по всем фронтам. Я был убит, но почему-то выжил. Не такой как все, невостребованный, излишне талантливый, идеалист, единоличник и раздолбай. Кем я не был ещё у себя на родине? Тем, кем я не был? Всё «зя», господа! Всё можно, если осторожно! Выйдя из здания аэропорта, я просто-напросто обалдел от счастья! Я, конечно же, помнил этот запах!

Я пронёс его через три долгие и опасные зимы, и даже убийственный запах стройки не смог уничтожить во мне этой памяти. Одетый не по сезону, практически без копейки денег, за пределом Сигма–пространства я остался совсем один и здесь мне больше не с кем делиться своим горем, радостью, или счастьем. Да, даже если и захочу, то всё равно хлеб останется хлебом, а деньги деньгами. Не имея ни того и ни другого, на Кипре мне предстояло начинать всё сначала, и в этом тоже был свой определённый кайф.

Жизнь может иметь осязаемые грани, особенно когда ты рискуешь. А человек это обычный набор финтифлюшек, которые либо делают его счастливым, либо несчастным. Под сводами этого бархатного кипрского шатра я срываю с себя последние ненавистные ярлыки, что остались ещё кое-где болтаться в моём сознании напоминанием о другой реальности, огромной и безучастной, как гнойная яма. Правда, статус мой сегодня несколько специфичен в виду глубины трагедии, случившейся со мной в начале этого века. Да, я почти обычный турист, но с массой таинственных кодировок. В Москве дубак, а здесь жара. Мне приятно наблюдать за этим матёрым жёлтым хищником, что прячется ещё кое-где в серых камнях у дороги и в этой зелёной бахроме из пальмовых крон. Странно, что я не был никогда на Кипре, но здесь мне всё тоже кажется родным и знакомым.

Физика жизни проста и печальна. Творя объём, освещённый спереди объект позади себя отбрасывает тень, так и день и ночь, как и чёрное с белым, так и горе и счастье всегда рядом друг с другом. Это и есть жизнь. Похожие чувства, но только более четверти века тому назад, мне довелось испытать, когда я стоял на дивизионном плацу в посёлке Бабстово, что под Биробиджаном, и под звуки марша «Прощание Славянки» вместе с другими моими товарищами-дембелями также в нетерпении ожидал своей посадки в «Урал», который вскоре должен был доставить нас к подножке литерного поезда в Хабаре (Хабаровске).

 

Частушка вторая
Диез

 

Кипр ярок, но опасен, понимал я. Однако, это было лучше, чем опять тащиться в Москву на какую-нибудь стройку под гипнотическим взглядом холодного удава. Но и участь нелегала тоже незавидная, скажу я вам. Всё дело в про и контра. Человека скорее кормят крайности, а никак не пассивность и иждивенчество. Веди себя достойно, и ты не пропадёшь! Когда уверен, что есть некое глобальное знание вещей и что оно равнодоступно для всех, то сразу приходит душевное успокоение. Выйдя на площадь перед аэровокзалом, скорей по привычке оборачиваюсь назад, я уже не боюсь, что за мной вдогонку бросятся люди Системы Ниппель. Так что уже по этой причине мой перелёт на Кипр был железно оправдан. Кипр не должен был отнимать, Кипр обещал работать в прибыток.

Пока прут туристические льготы, моё сознание моментально включается в поиск трансфертного автобуса, так как он был заранее включён туроператором в стоимость моего билета. Да, забыл упомянуть один нюанс: Кипр сложился, потому что в две тысячи третьем году для россиян туда ещё не требовались визы. Так что, когда масть идёт, то она идёт конкретно. В России меня расплющило тотальной непрухой, мне подняться там уже не светит, только что-нибудь нарушая, только что-нибудь игнорируя, или, вообще, кладя на всё с прибором.

Когда не имеешь возможности что-либо взять, так хотя бы можешь послать. Что я и делаю. Тем более, что не всегда посылая, теряешь. Часто в российской логике это приводит к обратному результату. Мне нравится изречение, что чтобы человек не делал, он это делает не для кого-то, а для бога. Поэтому есть богоугодные поступки, а есть голимый эгоизм, так называемое потреблядство. Кипр опасен, понимаю я, но не опаснее, чем Москва. Триумвират сил, сложившийся в России, антагонистичен по своей сути, но как ни парадоксально, он вполне отвечает чаяниям Империи.

Признать открыто я это не могу, лишь намекну: первое – это банковская система, мегапроекты федерального уровня и СМИ, следом идут «смотрящие» за Россией и, наконец, Армия, преимущественно укомплектованная русскими воинами – идеальный триумвират сил. Я и о некоторых других вещах, что понял сам, не могу сейчас говорить во всеуслышанье. Нам судьба дозревать каждому по отдельности, пока ноги до задницы не сотрём от дорог. Но преимущество моей позиции в том, что здесь я совершенно один, ни адресов у меня нет, ни конспиративных явок, а лишь сплошная импровизация. Так что вот так.

Только я вышел к шоссейной дороге, как сразу заприметил небольшую колонну туристических автобусов слева. Двигаюсь к ним, на всякий случай подавая водителю сигналы рукой. Да, похоже, что наши. На загорелых лицах встречающих нас киприотов из российско-кипрской туристической компании «Голден Бич»,читаются неизменные в таких случаях восторг и недоумение. Или врождённая паранойя ко всему русскому? Следует дежурный обмен любезностями, после чего мне показывают к какому конкретно автобусу мне следует идти. Подхожу к самому первому из них и через открытую дверь обращаюсь к водителю на греческом, мол, не он ли повезёт меня к отелю «Элеонора». Выясняется, что он.

– Орэо!(Прекрасно!) – Говорю ему, а он мне сразу в ответ.
– Апо пу ксерис эллиника? Исэ мафия рэ? (Чувак, откуда греческий знаешь? Ты мафия, да?) («Ну, вот, опять! Словно никуда не уезжал! Снова «мафИя», и снова фривольная приставка «рэ» в фамильярном обращении на «ты»). Водитель автобуса, копчёный киприот, глядя на меня, весь лучится сарказмом. Что поделаешь, встречаются иногда греки, которые не испытывают тёплых чувств к мужикам из России, и тут сносно шпрехать по-ихнему не является благом, так как таким уже по ушам не поездишь, это верно. Да для них мы здесь почти все «мафия»! Реже они относят нас к «симмории», что в принципе одно и тоже. Зато, неплохое знание греческого языка мигом позволило мне разгрести информационные завалы вокруг себя, когда времени на посадку в автобус оставалось «цигель-цигель, ай лю-лю!»

Водитель-киприот, этакий смугло-смоляной гибрид, весь на понтах: по давно устоявшейся у них греко–туристической традиции, с места в карьер флиртует со свежеприбывшими российскими туристками, а те с непривычки просто воском все исходят от таких авансов. Мне же проблемным туристом быть не хочется, да, видать, придётся. Только сегодня это обстоятельство больше развлекает меня, чем злит. Главное, что сегодня я опять оказываюсь в игре. So, what next? Три дня на поиски работы, а потом ситуация опять начнёт ухудшаться, как в Москве? Наверное, так, закрыв глаза и заткнув уши, человек сваливается в бездну. Сегодня я ещё могу себе позволить немного расслабиться, но уже начиная с завтрашнего утра, этого права у меня не будет. Часто неординарные поступки приводят к интересным результатам. Сегодня я могу сказать, что к вполне ожидаемым.

Перебросив сумку через плечо, я гордо взошёл по ступенькам в переполненный автобус и сразу стал искать глазами свободное место. Кажется, все места были заняты, тогда я обратил внимание на пассажирку справа у окна сразу за водителем, её дамская сумочка вольготно покоилась на соседнем с ней месте.
– У вас не занято? – Спросил я, по моему виду было понятно, что её утвердительный ответ меня категорически не устроит. Тётка была симпотная, но стервозная, убирая сумочку с моего законного места, она продолжала зло буровить меня своими накрашенными глазами. Мне было по фигу. Я с удовольствием плюхнулся в кресло, сумку бросил в ноги, а голову откинул на высокую спинку сиденья. Я вспомнил вдруг о том позорном этапе в своей жизни, когда отдохнуть мне было дозволено только в дороге, пока я добирался из одного пункта назначения в другой.

Вскоре автобус заурчал, словно кот, плавно тронулся с места и поплыл по чёрной дороге в ярко-жёлтой разметке, в сторону незнакомого мне пока города Ларнаки. Расплывшись телом в удобном кресле и закрыв глаза, я с блаженством вдохнул стойкий аромат женских духов и дезодорантов, но и у нашего автобуса был тоже свой греческий запах дьякопи(отпуска, отдыха), располагавший к балдежу и ненавязчиво просящий чаевых.

Среди небедных пассажиров в автобусе я чувствовал себя человеком, которого помиловали прямо на эшафоте. Я тут же поймал себя на мысли, что совершенно не запомнил ни одного лица, а, ведь, мы с ними только что крутились в одном аэропорту? Наверняка, география, представленная нашими пассажирами, была самой обширной, начиная с Курил и кончая Калининградом? По-любому, мне компания моих соотечественников не представляется сейчас оптимальной, а посему, нам лучше разъехаться поскорей каждому по своим отелям.

Кажется, я знаю почему среди них мне так некомфортно: да, нас действительно разделяет эшафот. Полетав под закрытыми веками, словно пробуждаюсь опять. Место слева у окна занято, зато, есть неплохой сектор обзора справа и я могу запросто видеть что творится за лобовым стеклом, даже не отрывая своего затылка от подголовника кресла. Пейзаж, я смотрю, здесь так себе, может, это пока? Хилая растительность, в основном, кругом, да выжженные холмы со стернёй, и наша одиноко петляющая дорога среди однообразных солончаков. Я не был никогда в Израиле, но мне думается, что именно так должен выглядеть знаменитый сектор Газы. До обидного быстро покрыв расстояние от аэропорта до города Ларнака, едва влившись в городскую черту, наш синий неоплан принялся с филигранной точностью вписываться в невероятно узкие кипрские улочки. Казалось, ещё немного и он начнёт бортами ударяться о стены домов. Вот пошли первые остановки.

Кто-то всё время выходит. Методично развозя туристов по их зарезервированным отелям с отельчиками, наш греческий водила всё больше погружался в себя. То же самое вскоре предстоит проделать и мне. Вот, кажется, есть у человека мегацель, он её достигает, а дальше что, пустота? Внешние картинки это одно, а вот, внутреннее наполнение, это забота самого человека. У меня этих забот будеть выше крыши. По концовке выяснилось, что мой отель «Элеонора» располагался практически в самом центре города на улице Гермеса и был последним в списке, а из всех туристов остались только мы трое, то есть я и ещё одна пожилая иностранная пара, кажется, австралийцы. Я, вообще-то, настроился на долгое петляние по городу, но когда автобус, развозивший нас по отелям, вдруг тормознул на одной из улиц и даже на время перекрыл движение, наш водитель со вздохом подтянул ручник и, озорно глядя на нас сквозь солнцезащитные очки в зеркало заднего вида, пробасил: – «Отель Элеонора»!

За границей владеть иностранным языком это уже полдела. А тут, что мне нравится, практически все разговаривают по-гречески, и что это англо-говорящая страна. По большому счёту, Кипр не слишком должен отличаться от Греции, но это-то мне как раз и предстоит выяснить в ближайшее время. А в ненавязчивой форме, так сказать, поиск работы у меня начнётся уже с сегодняшнего дня. Здесь я не боюсь охренеть от одиночества, так как со мною Внуг, мой Внутренний Голос. Это он не рекомендует мне включать заднюю ни при каких обстоятельствах непреодолимой силы. Мой бревенчатый офис на Ярославке, где я едва не утонул в бочке с джин-тоником, в данном контексте сказанного является ярчайшим примером того, что я должен вычеркнуть из своей памяти как можно скорее.

Кипр планируется мною как вызов всему проблемному и если не забить на всё, что должно быть забито, то тогда и прилетать сюда вообще не стоило. Однако, не трудно догадаться, чем для спартанского тела может быть чревато его возвращение в опасные сибаритские рамки. А моё тело это такой же опортунист, который добрый, пока он сыт и пьян. Кипр неспроста, понимаю я, но не для того человек постится, чтобы потом опять обжираться без меры. Внешне Ларнака похожа на казино, где вместо игральных столов, рулеток и одноруких бандитов, тянутся вдоль дорог неказистые дома, первые этажи которых заняты всевозможными бутиками, кафе и ресторанами.

Я покинул автобус, но кручусь на месте, а никакого отеля поблизости в упор не вижу. Разумеется, на стеклянную парадную я внимания никакого не обратил, уж больно непрезентабельно она выглядела. Стал я искать другой вход в отель, но на этом и чуханулся. Так,несколько раз я ошибочно выходил на задний двор, где судя по лондроматам, стоявшим в ряд, располагалась чья-то частная прачечная, но там спросить было не у кого и я снова возвращался на улицу Гермеса, обескураженно вертя головой по сторонам.

 

Частушка вторая
Диез

 

В конце концов, я запутался окончательно, после чего решил прибегнуть к помощи аборигенов. И уже первый попавшийся мне на глаза прохожий вполне доходчиво объяснил мне, что эта самая стеклянная парадная и есть настоящий вход в гостиницу. Оказывается, я дважды игнорировал его, стоя прямо перед ним. Просто меня смутил очевидно незатейливый стиль здания, в котором располагался мой отель, и если бы не вывеска наверху, на которую я так же странным образом не обратил внимания, то да, это строение вполне можно было бы принять за обыкновенный жилой дом, или как тут все говорят, поликатикию. Войдя внутрь, я сразу же направился на «рисепшон».

Приветливый портье, греко-киприот, проверил мои документы, зарегистрировал меня, после чего вручил мне долгожданные ключи от номера. Причём, не манерно, как того часто требует этикет, а от него и в самом деле веяло такой русской сказкой, что я готов был стоять возле него и нести любую чушь от радости.

Специально поднявшись на третий этаж на лифте (пусть меня теперь все обслуживают), я по бесшумной ковровой дорожке проследовал к своему номеру, сунул жетон с номером в замочный слот, замок сразу щёлкнул, дверь слегка отжалась и я услышал как автоматически ожил кондиционер внутри. Уау! У меня теперь свои апартаменты–студия! Я зашёл и охренел от счастья: кругом сияла чистота, две заправленные кровати стояли рядом (номер был двухместный на одного, московский туроператор не обманула меня), возле каждой по тумбочке с зеркалом, а в верхнем левом углу под потолком на компактной консольной подставке стоял подключённый цветной телевизор. Соотвественно, слева располагалась открытая кухня, а сразу справа от неё ванная и туалет.

Я бросил сумку на пол и пошёл отлить. Туалет с ванной оказались совмещёнными, но это было и не важно. После всего, что мне довелось пережить на московских и питерских костоломках, эти условия проживания мне представлялись просто райскими. Кстати, там же, на «рисепшоне» меня обнадёжили, что горячей водой я могу пользоваться неограниченно, поскольку всё это обусловлено стоимостью туристической путёвки.

Но кайфовал я недолго, так как жрать было абсолютно нечего. А семь долларов, валявшиеся у меня в кармане, могли отсрочить мою агонию максимум на день. Я противоречу себе абсолютно во всём, поэтому не смотря на обещания, действовать решил сию же минуту: «раньше сядешь,раньше выйдешь».Быстро приняв душ и переодевшись, я опять на лифте спустился в фойе гостиницы и сразу направился к стойке регистрации, где не более часа тому назад у меня состоялся небольшой ознакомительный разговор с портье. Всё же начинающим эмигрантом быть в чём-то выгоднее, так как нифиганезнание является не плохим стимулом для продвижения вперёд.

Мне всегда нравилась импровизация, интуитивизм, полагание на собственные древние инстинкты. Важно было пробудить всё это в себе, заставить работать с максимальной эффективностью. Спуску я себе решил не давать, тогда чистота эксперимента была бы близка к абсолюту. Остаток дня я спланировал потратить на знакомство с ближайшими окрестностями, но тащиться на паралию (греч.–набережную)у меня сегодня совершенно не было никакого желания. И я знаю почему, там всегда шумно и весело, там бабки льются рекой, а мне сегодня совсем не до праздников. Пока, по-крайней мере.

Вышел я на улицу и словно сразу погрузился в кайф! Всё-таки разница между Кипром и Грецией здесь слегка ощущается, кажется, и воздух тут немного другой, более сухой и жаркий, и растительность не такая буйная, если не сказать, что я её пока ещё в упор не видел. А, главное, пожалуй, сама атмосфера. Вечереет. Небо варёной сгущёнкой стекает сверху на стены домов, Ларнака вся в пятнистых полутонах готовится окончательно погрузиться в вечер. Город без изысков, но что-то в нём всё-таки есть такое, что не может не нравиться. Так вот,я заглянул опять на рисепшон чтобы? Интрига для меня пока сохранялась, пусть и небольшая, сколько же это будет в пересчёте на местную валюту, несчастных семь баксов?

Помилуйте, меня трудно заподозрить в жлобстве, но далеко не праздным был вопрос, насколько же мне хватит растянуть этих хрустов, на день, на два? Короче, этот самый пожилой портье, с кем в гостинице «Элеонора» состоялось моё самое первое знакомство, меня сразу расположил к себе, потому как правда внешне производил впечатление очень приличного человека. А звали этого человека Христос, только с ударением на первом слоге. Прежде чем выйти в город, я сначала подошёл к его стойке, дождался, пока он останется один и, не наводя тень на плетень, выложил ему сразу всю правду-мать, мол, приехал сюда не как турист, а чтобы остаться.

Соответственно, обращался я к Христосу исключительно на греческом, чем сразу вызвал у него неподдельное восхищение. Греки ярые националисты, это видно по их бело-голубым в полоску флагам с крестом, вывешенным практически на каждом доме,по тому, как гордятся они своим языком. Это отсюда их подчас гипертрофированное восхищение иностранцами, что более-менее сносно болтают на эллиника (по-гречески). Слушая меня, Христос не сочувствовал мне, но и не осуждал. Кажется, мудрому Христосу было до лампочки, собираюсь я нелегально оставаться на острове, или, честно использовав свои двенадцать дней, незапятнанным туристом отбуду обратно к себе в Россию, совсем не отдохнувший, без копейки денег и без каких-либо шансов на достойную жизнь в аморфном до крайности СНГ.

Ещё, я заранее поделился с ним своими соображениями по поводу истечения срока моего пребывания в гостинице, на что добряк Христос тут же благодушно заверил меня, что в принципе он будет не против сохранить за мной мой прежний номер, лишь бы у меня было чем за него платить. Словом, встретил меня Кипр недурно, оставалось только закрепить всё это на практике. В любом случае, я смотрел на своё положение без иллюзий. Так, если бы по каким-либо причинам мне зацепиться в Ларнаке всё же не удалось бы, то дабы не мозолить глаза местной полиции, я бы сам съехал из «Элеоноры» на день раньше положенного срока, выломал бы себе небольшой посошок и с ним бы отправился в путь, куда глаза глядят. Роль пилигрима на себя я ещё не примеривал. Итак, обсудив с Христосом всевозможные варианты пролонгации моего специфического туристического пребывания на Кипре, далее я справился у него о ближайшем отделении банка, либо об обменном пунктике каком, где я бы мог разменять свои позорные семь баксов.

Выйдя из отеля, я сразу же попытался запомнить своё нынешнее местоположение, но это оказалось делом не простым. Не зря я так долго искал его, после того как покинул свой трансфертный автобус. Единственным отличительным знаком моей «Элеоноры» был узкий вертикальный баннер, который терялся из виду тут же, как только я отходил от гостиницы метров на пятнадцать-двадцать. Не мудрено, что снизу он мною замечен не был тогда. А карту, соответственно, купить было негде и не за что. Так что, моя фотографическая память здесь была почти бессильна. Делать было нечего, решив идти направо, я медленно пошёл вниз по улице, стараясь как можно чаще оглядываться назад и стараясь запомнить максимально больше броских рекламных вывесок и названий магазинов и аптек. Потом я стал записывать их в блокнот, но малоговорящие названия «Роллини», «Фармакио», «Памборис Спортс», «Файнесс» и прочие, вконец запутали меня и я плюнул на это дело, полностью доверившись своим ногам.

Улица Гермеса в Ларнаке была центральной, поэтому слева и справа от дороги нескончаемой чередой шли бутики, мини и супермаркеты, а так же кафешки, сувладзирии(шаурмы) и периптеры (киоски, очень маленькие магазинчики). В принципе, это было важной деталью, что мой отель тоже располагался на этой улице. Отвязавшись от условной коновязи, я смело рванул вперёд. Я шёл по тротуару и глазел на витрины, что кричали, раскрыв стеклянные пасти, и я с упоением вчитывался в знакомые слова «просфорА», «просфорЕс тимЕс», «иникиАзете», означавшие сезонные скидки на товары, либо сдачи в аренду помещений. Гениальностью по умолчанию, вот чем была для меня всегда подобная обстановка. Но вот быстро стемнело, как это часто случается в южных городах, а на смену переспелому рыжему солнцу пришла затейливая рекламная подсветка, улица вспыхнула сразу вся, замельтешили неоновые брызги казино.

Вечерний город был похож на стеклянный лабиринт, сверкающий огнями, пронизанный насквозь дымком от жареного мяса и каштанов, и где за каждым углом тебя поджидал кулинарный джинн, свитый из этих запахов и красок. Именно это делало Ларнаку по-гречески узнаваемой и комфортной. Как же можно сидеть в отеле, когда вокруг творится такое! Идя по центральной улице, я дал себе установку никуда не сворачивать. «Дойду до первого серьёзного дорожного ответвления, а там посмотрим!» – решил я. Меня сейчас больше всего интересовали банки и периптеры, а не бары и казино. Город Ларнака, безусловно, был полностью заточен под туристов, другие здесь не пляшут. Но вот этот его слегка деревенский стиль мне очень импонировал.

Москва, к примеру или Питер, это огромные жернова,публика в них давно откалибрована и большей частью не эмпатична. Я не то чтобы напрашиваюсь кому-нибудь в друзья, просто мегаполис есть мегаполис. Я шёл по улице и невольно сравнивал Кипр с Грецией. Да, здесь было много похожего с метрополией, но именно похожего. Киприоты же, как мне показалось, были более приветливые, чем в Греции и город этот был полностью эклектичен себе. Здесь, не смотря на кажущийся примитивизм в архитектуре, всё же бросался в глаза этот особенный средиземноморский лоск, а оттиск сытости лежал практически на каждом предмете. Даже этот блестящий от жары асфальт и тот пах ладаном. Я шёл и просто млел от счастья, не позволяя себе закрыть глаза только оттого, дабы не въехать лбом в фонарный столб.

Но чем дальше я отходил от отеля, тем меньше мне людей попадалось навстречу. Среди прогуливающихся были в основном возрастные парочки, либо одиночки, что так же, как и я, прибыли сюда недавно для настоящего разговения. Правда один раз мне встретились пьяные славяне (трудно было сказать навскидку откуда именно), на них был минимум одежды, только цветной трусняк и «вьетнамки», они громко ругались матом по-русски, были красные от пота, а в обеих руках каждый из них держал по бутылке то ли виски, то ли рома.

Похоже, ребята бегали за добавкой, а жили, наверняка, где-нибудь поблизости в одном из отелей. Признаюсь, я поглядывал на них с завистью, так как для меня это было почти невыносимым испытанием духа, я бы тоже сейчас не отказался от стаканчика спиртного. В Ларнаке шагу ступить нельзя, не натолкнувшись на какую-нибудь торговую точку. Но вела себя Ларнака учтиво, предполагая денежки выудить у тебя аккуратно, без голимого криминала. Признаюсь, мне было немного неловко оттого, что я никак не реагирую на её бесконечные подмигивания и красноречивую жестикуляцию.

Как же я мог признаться ей в том, что никакой я не турист, а самый что ни на есть раздолбай и неудачник. Семь долларов, как я понял, это примерно три лиры и пятьсот кипрских центов. А вот это уже интересно! Ибо, о такой валюте я ещё и слыхом не слыхивал. Забегая вперёд скажу,что на эти деньги можно было купить себе либо одну кипрскую сувлаку (грубо говоря, это обжаренные под шашлык кусочки мяса со всевозможными приправами и специями, завёрнутые в лаваш)и ещё бутылку пива впридачу, точка.

То, что на Кипре меня никто не ждёт, это я уяснил себе ещё по Греции, а посему, я не очень-то уповал на горячий дипломатический приём. К тому же, прилетел я сюда активно курящим и спонтанно попивающим человеком, а это, друзья мои, дополнительные риски. Мир так устроен, что ништяками надо обязательно делиться с другими, иначе ты рискуешь поперхнуться собственным эгоизмом. Христос как только прослышал, что я деньги собираюсь обменять, так тут же вызвался мне помочь. А когда он узнал сколько я хочу обменять, так едва сдержал свою улыбку. Понятно, что профит от такой сделки ему был бы нулевой. А я к позору своему, просто психологически не был готов услышать от него, что при обмене целого(!)доллара мне полагается только четыреста кипрских центов! Хорошо ещё, что я не бросился с ним торговаться, а то бы, вообще, облажался по-полной! В общем, одичал я совсем на своих стройках, деградировал.

Откуда ж мне было знать, что кипрская валюта в те годы была вдвое крепче европейской и американской! Короче, выслушав доводы Христоса, я решил разобраться во всём лично, ибо, наивные и доверчивые, они же и самые подозрительные в итоге. Отчего-то мне на ум вдруг пришла одна история из моей далёкой юности, когда я ещё был абитуриентом в Петрозаводском автотранспортном техникуме. Тогда нас тоже, вчерашних маменькиных сынков, в корень обуревшие старшекурсники во время своего очередного пьяного рейда по общаге засылали «на Кутузку» (винный магазин на улице Кутузова располагался прямо через дорогу напротив) с одним рублём в кулачке, а сами стебались при этом: – «Эй, щеглы! Принесёте нам с корешем два пузыря по рупь две, и закусь!» А как из одного рубля сделать пять и при этом не получить в точило, объяснить забывали. То есть, недостающие четыре рубля нужно было компенсировать из своего кармана.

И вот спустя почти тридцать семь лет, перед мною стоит похожая дилемма (Смайл). Время для выхода в город по этой теме, я тоже выбрал не совсем неподходящее, так как ближе к вечеру жизнь в таких городах обычно рвётся безжалостно на лоскуты, расползаясь по многочисленным увеселительным заведениям, подальше от центра и поближе к мужским кошелькам. Мне бы обменный пунктик сейчас какой, да только вряд ли в такое время суток что-либо будет функционировать.

Тогда я решил отправиться на поиски ночного периптера, может там я смогу по курсу купить себе что-нибудь пожрать. Центр весь практически опустел, в идеале, мне бы сейчас пару бутылок пива, пачку сигарет и в номер. Я словно иду по опустевшему цирковому манежу, где только что закончилось представление, лишь одни хрономиражи кругом, да вперемешку запах человеческого и лошадиного пота, а наверху, под самым куполом, ещё раскачиваются опустевшие трапеции.

 

Частушка вторая
Бекар

Могу представить себе какое столпотворение здесь творилось днём. Моё одиночество необычное, оно кармически выверенное. Классический турист это тот, кто прибыл сюда с деньгами и на отдых, и цель его путешествия не конкретна. Многие, как и я, предпочтут экспромт, но далее наша с ними айдженда будет разительно отличаться: я – буду маяться от безделья, они, как только примут душ и немного на грудь, в обстановке лёгкого алкогольного помешательства обязательно грохнутся потом на станок вместе со своими сексапильными подружками. Это в идеале.
Гребу по улице Гермес, кручу башкой. Вот впереди замаячил большой трёхсторонний перекрёсток, а с левой стороны от него, через дорогу, узнаваемый периптер, его традиционную красно-белую подсветку было видно издалека.

Я собрался уже было перейти дорогу, мне только осталось миновать уютный скверик по пути, как тут же получаю по ушам порцией матерной русской речи, произнесённой кем-то с явным кавказским акцентом. Мне показалось, что сделано это было нарочно громко, дабы привлечь моё внимание. Своего добились. Романтическое настроение у меня сразу как ветром сдуло. Поворачиваю голову на звук и на скамейке вижу троих «чёрных», с виду простые работяги, кто конкретно по национальности, не понятно. Да оно и без надобности. Последние вменяемые отношения между нами и ими, давно остались в прошлом.

Смотрят на меня искоса и одновременно с каким-то провоцирующим на зеркальный ответ сарказмом. Пригляделся повнимательней…, кажется, ребята слегка пьяны, а, может, и не слегка. Да вон и тетрапаковский пакет у них из цакули (греч.-целлоф. пакет) торчит, наверняка, какое-нибудь винишко сидят посасывают. Решаю не обращать внимания на херню и просто ускоряю шаг. Не исключено, что в скором времени и я вот так же буду сидеть где-нибудь в скверике на лавочке и, дай бог, чтобы у меня тоже нашлось мелочишко на подобный пакет с вином, как у этих парней. Хотя, не дай бог, конечно.

В последствии, мне ещё не раз предстоит столкнуться в Ларнаке с проявлением в отношении себя даже более жёсткой враждебности, именно как к этническому русскому. Как говорится, Союз распался, да здравствует Союз! Я почему считал и считаю, что это был не жизненноспособный геополитический монстр. Столько разных составов влить в один сосуд? Забродило в конце-концов, сосуд и разорвало к жопеням собачьим. Пофиг. Боясь не успеть к закрытию, игнорирую пешеходный переход со светоотражающей «зеброй» на заёрзанном до блеска асфальте и решительно пересекаю дорогу наискосок за несколько метров до него, благо машин в городе почти совсем не видно. И чтобы ещё раз зафиксировать свои координаты, оборачиваюсь назад, в этом месте улица Гермеса теряется за домами справа. Найти дорогу назад будет проще простого.

Дойдя до периптера, захожу внутрь, прямо с порога ночной колокольчик приветствует меня нежным треньканьем. Я едва вошёл, а струи невидимых, но достаточно сильных кондиционеров стали подталкивать меня в спину, прямо к прилавкам со всевозможной снедью. В плане посетителей магазинчик был совершенно пуст, но мне это было только на руку сейчас. Преодолев некоторую неловкость, я прошёл вглубь магазина, в это время голова моя вертелась, словно молельный барабан в храме Будды.

Ассортимент здесь был привычным, китайский ширпотреб в основном, но меня сейчас интересовало не это. Себя не обманешь, мои глаза тут же впериваются в прилавки со спиртным. Я бы с удовольствием взял бы себе сейчас чего-нибудь крепенького, но, ей богу, мне так впечатался в сознание образ пива «КЕО» в аэропорту, что я захотел видеть его вживую, немедленно. Странно, что до сих пор никто не выскочил мне навстречу, не поинтересовался, может,я изволю чего? Наконец, я сам наткнулся на хозяина магазина, видно, он следил за мной посредством камер визуального наблюдения из своего укромного местечка за маленькой откидной стойкой в дальнем углу, ничем иным его поведение я объяснить не мог.

– Калиспера сас! (Добрый вечер!) – Бодро поприветствовал я его.
– Калиспера! – Устало ответил продавец, мне показалось, что его глаза блеснули холодной подозрительностью. Наверняка, этот ушлый киприот не признал во мне своего потенциального покупателя. Я машинально стрельнул глазами вправо, где вместо привычного плексигласового прилавка с заросшими инеем трубами внутри, фактически на самом полу, располагался специально оборудованный поддон с мощным криогенным поддувом, а на нём, подсвеченные яркой синеватой подсветкой и выстроенные в три шеренги, красовались бутылки с пивом. Пиво в ту пору было моим основным антидепрессантом. И ещё вино, сухое. Водку я пил крайне редко, мой буйный нрав не позволял мне это делать чаще.

Многозначительно перехватив мой взгляд, продавец сочувственно улыбнулся мне, а я стоял, мучительно пытаясь посчитать в уме сколько же это будет дважды два. Надо сказать, что цифра «восемьдесят» на ценнике окончательно вогнала меня в ступор и от этого все мои дежурные заготовки рухнули разом. Математик из меня был всегда хреновый. А обратиться к греку за помощью я так и не отважился. Бутылки с пивом действовали на меня гипнотически, их сизо-коричневые шеренги в ярких жёлто-золотисто-красных фартучках почему-то напомнили мне наших русских матрёшек. Это сочетание цвета и вкуса было невероятно опасным и я просто не знал как спасти себя от этого наваждения. Я впервые расписался в собственной некомпетентности, как и навыки, некогда приобретённые мною в Греции, здесь отказывались работать напрочь.

Тупо уставившись на прилавок с пивом, я будто бы ещё примеривал на себя возможность остаться здесь нелегально. «Значит, Христос всё же был прав? Ни хрена себе, здесь цены!» Не зная, как свалить из магазина с наименьшими для себя репутационными потерями, я для вида ещё о чём-то спрашивал у греческого продавца, а он, поначалу отреагировавший на мой поздний визит хотя бы с ритуальным снисхождением, теперь уж как-то совсем недобро поблёскивал на меня своими колючими тараканьими глазками.

Вот тебе, пожалуйста, урок тридцать третий: – «При движении к духовной составляющей контроль над её материальной частью чаще бывает просто невозможен!» Всё. На сегодня с меня было довольно прений. Пустым вернувшись в отель, в фойе я ещё раз стрельнул сигаретку у добряка Христоса и, нарочно отказавшись от лифта, на этот раз пешком поднялся к себе в номер по узкой кружной лестнице, привычно отделанной бело-серым мрамором. Моя концепция работала, а согласно ей, я ещё не появился на свет, а только собирался это сделать.

«Ничего!- успокоил я себя. – Зато, теперь я при номере и с кучей свободного времени! А ещё, у меня есть сигарета с фильтром!» Ввалившись из кипрской парной в свои прохладные чертоги, я впервые за три года без утомительной оглядки на прессингующие обстоятельства смог, наконец, спокойно воспользоваться благами цивилизации на выбор: кондиционер, ванна и чашечка кофе. Ну,про кофе с ванной я напрасно загнул, ибо, с этим как раз дела у меня обстояли не ахти. Зато, питьевой воды в кране было точно завались!

Мигом раздевшись до плавок, я первым делом подкурил медовую сигаретку, взял в руки пульт и, сев на край кровати рядом с тумбочкой, где стояла пепельница, стал наугад давить на кнопки. Из программ мне ничего не заходило, так как основная мотивация к действиям напрочь перекрывала эту несущественную возню. Зато, мне нравилось это моё новое состояние, когда после трёхлетней неустроенности я хотя бы на время мог позволить себе немного расслабиться.

Двухместный номер на одного мне представлялся настоящим раем. Жаль только, что жены рядом не было, а то бы мы с ней обновили сейчас заграничный текстиль. Досмолив сигарету, я затушил её в пепельнице и, всячески отгоняя от себя навязчивые мысли о еде и о доме, снова взял в руки пульт и стал по-новой перебирать программами, на канале РТР как раз только что начался фильм «Спецназ».

 

Частушка третья
Ох, нифигассе!

А разницы, между прочим, нет почти никакой и качество жизни от этого не меняется, ел ли ты вчера холодную осетрину, или только курил натощак стрельнутую у кого-то сигарету. Всё это так, безусловно. Но если ты по-прежнему жив и свободен, то ничто не мешает тебе выстроить этот мир под себя. Признаюсь, для меня было немного странным проснуться на следующий день не там, где я обычно засыпал. Проснувшись, я слышу чужую речь, доносящуюся со двора, но после почти трёхлетнего пребывания в Греции греческий язык стал для меня почти родным. Приведение себя в чувство было стопроцентно осознанным, ибо, так ценить свободу может только тот, кто когда-то был категорически несвободен.

Мир просыпается как бы сам по себе, но если ты просыпаешься вместе с ним, то и слава богу. Валяясь в крахмальной постельке, я ни на миг не забываю о том, что мина с часовым механизмом давно тикает у меня в голове. Я истинно русский человек и запрягать я сегодня буду долго, ведь, скакать мне по Кипру придётся очень ходко. Не спеша собираясь с мыслями, из этой чистой шуршащей постели я намерен не вылезать как можно дольше, но одними из первых, что посетили меня мысли, были мысли о семье. Мы ещё никогда не были так далеко друг от друга. Анализируя ситуацию, прихожу к выводу, что избавляясь от одних напастей, ты автоматически наживаешь себе новые.

Но в том, что проснувшись, я слышу за окном не родные российские голоса, а иностранные, в этом тоже есть определённая закономерность. Взаимозависмость этого мира забавляет меня. Мне на сегодняшний день сорок три с гаком и родился я не здесь, но что-то уже роднит меня с этим островом. Что? Что я почти что слово в слово понимаю о чём болтают киприоты во внутреннем дворе отеля? Ситуация забавная: какая-то женщина пытается послать (своего мужа?) в прачечную, чтобы тот тотчас же пошёл и проверил работу стиральных аппаратов, но мужик отчего-то кобенится, и вот они яростно спорят меж собою, в том числе прибегая к ненормативной лексике.

Вот тебе и первое совмещение Греции с Кипром!(Смайл). А вот, кажется, мама общается с дочкой; девочка всё время капризничает и та пытается её утешить, обманным путём уговаривая её съесть что-нибудь вкусненькое, или же пойти поиграть с бабушкой в пехнИди (греч. – Игрушки). Девчушка не слушается и тогда уже мудрая греческая бабушка, приняв эстафету от мамы, с удвоенной силой берётся ублажать разбалованное дитя.

Да, кстати! В Греции я ни разу не слышал плачущих детей! А вот эту хнычущую кроху, наверняка, слишком рано вывели на солнце, вот ей и неймётся. Прислушиваясь к этому странному звуковому фону за окном, который скорей успокаивает меня, я лениво потягиваюсь в постели, а сам с опаской поглядываю на ту часть окна с раздёрнутой шторой, что так необдуманно оставил вчера вечером в таком положении, когда в последний раз перед сном с хабчиком от сигареты выходил покурить на балкон.

Солнце на Кипре убийственное и если ты хочешь быть поджаренным по утру в своей собственной постели, то тогда делай как я. Нехотя покидаю своё лежбище, чтобы задёрнуть штору. Повторюсь, у меня двухместный номер на одного и одна моя полуторка стоит у окна, а другая ближе к дверям. Так вот, я намерен использовать сразу обе. Актуальным это станет тогда, когда от жары некуда будет спрятаться. Промаявшись какое-то время на одной, позже я могу перебраться туда, где более прохладней. Бодренько запрыгиваю на шконку снова, но, нет, долго лежать в постели опасно, местный климат действует на молодой мужской организм похлеще любой «Виагры».

Сегодня я ещё могу позволить себе лишние десять минут для лени, но не больше. Я невероятно мотивирован, но чтобы чувствовать себя в обойме, я должен немедленно освежиться под душем. С собою теперь повсюду в голове я вожу девяностый псалом, который вызубрил когда-то, подкалымливая в церкви Успения, в Казачей Слободе, в Москве. Стоя под душем, я специально долго лью на себя дороженную кипрскую воду, в чём тоже заметен определённый вызов обстоятельствам.

Когда-то я и этого был лишён. Хочешь добиться чего-то серьёзного в жизни, поступай в разрез общепринятому общественному мнению. Ничего не имею против людей системы; государственники есть, они нужны, и их подавляющее большинство. Я их поздравляю с этим. Но не каждому повезёт быть слугой государевым. Если же ты взвалил на себя функции человека, всё время подбирающего за другими, то тебя и бомжи отвадят от своей помойки. Я всегда старался не конфликтовать с законом, но, похоже, я вновь собираюсь проделать то, чего не позволено Юпитеру. Свой вчерашний день, пятое октября 2003 года, я ещё не вправе считать знаковым, так как две трети его были отравлены старым ядом. Но, чёрт возьми, сегодня, разве, не шестое число?

Закончив с тональным душем и наскоро позавтракав кипячёной водой из чайника, я шустро собрался в город для поисков работы. В Греции поиск работы, это уже часть работы. Я теперь каждое утро буду спускаться с третьего этажа на лифте, в пику моему бывшему квартированию в Гольяново, подобный образ жизни должен будет сформировать в моём сознании и новые ценности. Вот двери лифта распахиваются и я бодро выкатываюсь на бурый ковролин холла. Христоса на месте нет, вероятно, он уже сменился давно. Вместо него на вахту заступил другой киприот.

Этот крайне неулыбчив, толстый, в движениях видна какая-то нервозность. Для таких исполнение их служебных обязанностей обычно выше разных там туристических соплей. Ларнака это не просто город, а в своём роде чистый лист бумаги. Достаточно посмотреть на залитую солнцем парадную дверь в гостинице, чтобы понять, что это не дверь на самом деле, а секундомер, запущенный в том числе и при моём непосредственном участии. Всё, сынок, время пошло! Несколько метров фойе это есть последняя призрачная грань, что отделяет мою мечту о будущем и тем, что уже давно отлажено карательно-поощрительной общественной системой.

Я охотник, который вышел на промысловую тропу, задолго до меня проторенную моими одержимыми предшественниками. Может быть, кто-то из них был более удачливым, чем я? Всё сегодня впервые, поэтому попробую не накосячить. Утренняя Ларнака хороша той особенной туристической красотой, когда просто идти по городу это уже великое счастье. Вчера я плавился в депрессии, а сегодня иду, глядя в эйфории на всё это средиземноморское великолепие. Здесь даже сама мысль о том, что человеку нужно как-то выживать, кажется мне кощунственной. Но Ларнаке меня не обмануть, потому что в азартные игры я не играю принципиально. Ларнака это рай, но пока лишь выставочный образец для тех,кто не в теме.

Буду вникать. Важно не сойти с ума от изобилия, которое будет щипать меня за икры. О,да! Одна из самых радикальных мер воздействия на психику человека,это отнятие у него денег через искушение едой. Я не раз в шутку заявлял, что чтобы стать богатым, достаточно просто не есть. Но как только Ларнака перестанет предлагать себя в виде тех или иных услуг, то она тут же погибнет, как погибла однажды Помпея от пирокластического удушья. Жаль, что я не принадлежу пока к тому высокоразвитому типу людей, которые пробавляются исключительно духовным.

В детстве я был обычным советским ребёнком, которого так же пугали мои опекуны, что, мол, если я не буду хорошо кушать, то больше не вырасту! И вот, я вырос, а вместе со мной эволюционировал и мой желудок, глазами которого я теперь уныло стреляю по лоткам с продовольствием и даже свежевыловленная рыба в кусочках льда на противнях, и та не смущает меня своей кулинарной незавершённостью.

Готовый оттяпать всё что жуётся, между тем я понимаю, что путь к столу, заставленному едой, сегодня у меня пролегает через как минимум восьмичасовую пропасть. По афинскому опыту знаю, что в прилизанном центре ловить особенно нечего, поэтому сегодня я всё же спущусь сначала к набережной, поближе к общепиту, так сказать. Да,на Кипре много чего похожего с Афинами, но только здесь более по-деревенски всё. В принципе, те же магазинчики кругом, лавочки и кафении, много таверн, обычных и специализированных рыбных, много кафешек на свежем воздухе, со столами и стульями, выставленными прямо у дороги.

Отчего-то мне опять пришёл на ум, но теперь уже сюжет из блокбастера «Белое солнце пустыни», где три аксакала недвижно сидели под дувалом, а другой лежал перед ними и дремал.(Смайл)Невозможность изменить что-либо вне себя, рикошетом бьёт по тебе самому. Да, импровизация, но при наличии стратегической цели: для чего, зачем. Человек это высокоточная ракета, и если она сбивается с курса, то может угодить куда угодно. Моя цель? Пока не скажу. Вообще-то, у меня их несколько. И в этом плане я должен превзойти самого себя. Иду, полагаясь на звериное чутьё,а мой нос сейчас тонко улавливает нюансы, говорящие в пользу того, что я медленно, но уверенно продвигаюсь к морю.

Почти сразу попадаю в старую часть города, сплошь состоящую из бело-синих мазанок, только с плоскими бетонными крышами, а не в виде гуцульских шапок. На многих домах штукатурка давно обвалилась, но, похоже, что самим киприотам это всё по фигу. Без конца петляющие узкие улочки мгновенно подхватывают меня и несут словно речной поток, беззвучно, в полном умиротворении. Физиотерапия с первого дня. Таким старым средиземноморским улочкам, тихим по своей природе и истёртым временем, очень свойственно оканчиваться тупиком, либо выныривать в самых неожиданных местах, вроде абсолютно неустроенной набережной.Так оно вышло и на сей раз. Я шёл, совершенно не парясь, в какую часть города вынесут меня мои ноги.

У параллии обычно воздух свеж и вкусен, рядом слышится успокаивающий шум волн, а автомобильные и мотоциклетные шумы, как дополнительная опция к курортному настроению. Море было где-то рядом, морем был пропитан воздух и даже в безветрие, при абсолютной жаре, дыхание его ощущалось мощно, проникая в кровь, в сознание. Но каким бы не был мощным зверь морской, а умопомрачительные кулинарные запахи, зарождавшиеся в недрах таверн, были не менее навязчивы. Казалось, они источаются отовсюду, в том числе из морской купели.

Кстати, за те полтора дня, что я здесь нахожусь, запах жареного мяса скрутил мои внутренности жгутом. Как у меня ещё заворот кишок не случился, не понятно. Я свою незаконную эмиграцию теперь рассматриваю как разновидность профессионального спорта, либо меня следует причислить к гражданскому спецназу. А греческий, которым я владею, это своего рода бонус, который Кипр мне выдал авансом. Обогнув последний домик, вместо привычного поворота или тупичка, я сразу уткнулся в параллию, за ней, всего в метрах пяти-шести, плескалось оно, Его Величество Море. Причём, это был участок дикого берега, практически не оборудованный ничем, только метрах в семи от него ещё виднелись обросшие зелёной слизью бетонные балки, вероятно, это были огрызки старого пирса.

Между морем и жилыми домами пролегало небольшое шоссе, по которому время от времени проносились машины и мотоциклы, потом шёл неглубокий обрывчик, а сразу за ним тянулась узкая полоска земли, забросанная галькой вперемешку с водорослями. В общем, это место было мало похоже на пляж. Чтобы случайно не быть сбитым летящим автомобилем,я с предусмотрительной осторожностью выглянул из проулка, убедился, что дорога свободна, после чего быстрым шагом пересёк узкое шоссе. С морями у меня особые отношения, что с Баренцевым, что с Эгейским, что теперь с этим, пока малознакомым мне товарищем. Вплотную подойдя к морю, я привычно поприветствовал его: – «Здравствуй, морюшко!» Затем, до запястья погрузив пятерню в воду, растопыренной ладонью коснулся прохладного песка на дне.

Весело щурясь на солнце, я смотрю за синеющий горизонт, там, вероятно, должны находиться Сирия с Израилем? Не могу себе в толк взять, отчего мне дольше двенадцати дней, что указаны в паспорте, на Кипре находиться нельзя? Это же каким надо быть умным, чёрт возьми, чтобы, заработав кучу денег, потом не думать ни о чём? Плевать на законы, летать на чём и куда хочешь, жить там, где нравится и не мучить себя дурацкими вопросами про справедливость? Ритуально обмазав морской водой открытые участки тела, я ещё какое-то время сидел на корточках, любуясь безбрежным горизонтом.

Море это символ того, что из себя представляю я сам. Здесь всё объединено в одно: пространство, мощь, эстетическое восприятие момента. Море вело себя шало, оно то накатывало на берег длинной волной, то с шумом и брызгами ударялось о балки, порывы ветра тут же подхватывали их и они феерическим фонтаном осыпались на проезжую часть дороги, часто достигая аж противоположной стены дома. Я представил себе, что здесь должно было твориться зимой во время традиционных штормов. Как там у Бродского: «Куда поскачем, конь крылатый»?

 

Частушка третья
Диез

Я посмотрел в обе стороны, слева от меня, метрах в тридцати, возвышался древний каменный форт в виде прямоугольной башни в центре, а возле него, на специально обустроенной площадке, стояли немногочисленные авто с мотоциклами. Тут же совсем рядом публика купалась и загорала. А вот справа от меня ситуация была абсолютно безнадёжной, там только возвышались «звездатые» отели, не в пример моей «Элеоноре». Поэтому я решил идти к форту.

Поскольку пляж здесь оказался бесплатным, то я решил заодно и искупаться. Но процедуру эту я исполнял скорей принудительно, так как в отличие от Афин, отношение к здешнему раю у меня было несколько иным. Поводов для веселья было и впрямь немного. Во-первых,девчонки мои где-то там, среди осенних дождей в Белоруссии, а сам я, гражданин великой страны, вынужден опять искать счастья на чужбине. Эта двойственность сознания выматывает меня, но себя не переделаешь. Зато, у меня имеется одно неоспоримое преимущество: в состоянии чистого листа я никогда не иду в притоны, и я никогда не ищу места массового скопления «бывших наших» под флагом неудавшейся эмиграции.

И я ни удочку не прошу для себя, ни рыбу. Мне достаточно знать, что в этой стране есть море. Едва обсохнув, я опять влезаю в неудобную шмотку и уныло подтягиваюсь к дороге. Я ещё не потратил ни цента из семи баксов, всё чего-то тяну резину, и это организму моему очень не нравится. Как я только не пытаюсь изловчиться, чтобы совсем не думать о еде. Город разглядывать мало помогает, да он и главный провокатор насчёт поесть.

Но вот что интересно, на Кипре вместо привычных по Греции названий поликатикий (греч.–многоэтажек), я то и дело встречаю таблички на домах, на которых написано «Court». Я сначала подумал, что это «суд» тут у них везде, но потом пристыдил себя за незнание местных веяний. И ещё, часто следует приписка «Цокосс» внизу под номером. Думаю, что это у них строительный бренд такой, как в Америке «авеню». Напрасно я пытаюсь изображать из себя наивного натуралиста, намётанный глаз не обманешь, слишком много аналогий обнаруживается с тем, что я когда-то видел в Греции.

С вязкого пляжа выбравшись кое-как на обочину дороги, решаю по ней идти направо, но с таким расчётом, чтобы не слишком отдаляться от центра. Уф, ну и жарища же здесь! Я только сейчас это осознал! Можно сказать, что кругом всё бело от жары! Даже дома, дорога, деревья, словом, всё, что делает город городом, погружено в это расплавленное полупрозрачное стекло. Нет, я бы даже сказал, что вся Ларнака с головы до пят влипла в огромную каплю смолы. Пройдут столетия, и кто-то тоже будет с огромным любопытством рассматривать нас в этом застывшем мегалите из янтаря. Из-за жары моё недавнее омовение в море начало выходить мне боком. Непромытая морская соль абразивом трётся у меня в самых неподобающих местах,смешиваясь с нею, пот склизкой кашей растекается под тканью одежды. Жесть! Надо, надо срочно искать работу!

Миную один отелище, за ним другой… Набережная тянется долго, кажется, нет ей конца и края. Вот небольшое пространство, не занятое ничем, в промежутке между строениями видно море, и всё это время мимо меня проносятся какие-то автомобили, ревут мотоциклы. Городской воздух представляет собой невообразимый микс. А вот опять пошли кафешки, рестораны, какие-то забегаловки… Признаться честно, я бы сейчас согласился на любую грязную работу, лишь бы оказаться поближе к разделочным столам.
Я испытываю сейчас синдром марафонца, когда большая часть дистанции преодолена и виден финиш, а сил уже нет.

Жара, жажда, рашпилем дерущая горло, всё более обостряющееся чувство голода, моё сердце молотит как умалишённое, но странно, что чувствую я себя при этом вполне на уровне? Но, не верьте моим соплям,я жару обожаю. В принципе, мне уже сейчас есть чем ответить на этот вызов, но я по-новой беру свою волю в кулак и вместо вожделенного пива покупаю себе две банки датской содовой, по пятьдесят центов за каждую, а это одна лира. Итого: долой два бакса от семи. Остаётся пятиха.

Трудно выразить словами, что чувствует человек, в жажду дорвавшийся до воды! А от газировки, когда ты находишься на самом пике воздержания, эффект увеличивается многократно. С шипением взломав запотевшую жестянку, пью, не скрывая блаженства. Ледяная вода щиплет горло, автоматически подтягивая жареные мозги к нёбу. Конечно, компенсация от ледяного пива сейчас была бы куда более ощутимей, но я пока не могу позволить себе бутылку «КЕО» за 80 центов, так как мне надо растянуть деньги хотя бы дня на три. Если позволил завалить себя проблемами, сам виноват. Тут нужны воля, характер, чтобы вырвать себя из ада.

Я помню отлично наш с матушкой-игуменьей разговор в церкви Успения, в Казачьей Слободе, что в Москве, на Малой Полянке. И что же она сказала мне по поводу моего планируемого отъезда за границу? Я ей честно историю свою поведал, мол, не получается у меня никак вырваться из порочного круга, мол, одна напасть следует за другой, а она мне: «Господь не отпускает тебя, что ты нужен здесь»! Вот так, не больше и не меньше! Это в каком же качестве, позвольте узнать? Меня, значит, гоняют по стране, как вшивого по бане, а я нужен ей, тем не менее? Бред.

Сколько городов я в СНГ исколесил, сколько драматических ситуаций пережил, и хоть бы один человек проникся ко мне пониманием! Нет же. Складывалось впечатление, что я действительно не от мира сего! Типа, пришёл сюда без разрешения, своевольничаю. Я и так шараду свою жизненную пытался сложить, и эдак… Ни хрена не получалось. Мне словно одну дорожку по жизни выстелили:деградируй, чувак, и не отсвечивай! Короче, ни Богу свечка от меня, и не чёрту кочерга. И вот Кипр. День отходил, без толку. Второй, тоже. Понятно же, что я не поиском работы занимаюсь, какая работа у нелегала может быть? Я другую, более серьёзную задачу сейчас решаю, как в мире тотального рабства такую себе долю свободы отсудить,чтобы душу не корёжило. Цель великая поставлена, а способы её достижения самые что ни на есть заурядные: руки в ноги и вперёд.

Да, к великому сожалению, информация, которую я черпаю для себя, каждый день виртуозно меняя поручителей с улицы, остаётся для меня крайне неутешительной: – «Закончится виза, Андрэа, обязательно возвращайся обратно.- Уверяют меня хитрые греческие полицейские.- Пошлёшь нам запрос из России, а мы тебе так и быть оформим отсюда приглашение на работу!» Не уверен. Надо знать, что из себя представляет здешняя бюрократическая система. Единственная отдушина пока, это Христос.

Каждый раз заступая на вахту, дружище Христос по традиции варит киприако кафэ (греч. – по-кипрски сваренный кофе) сразу на две персоны, себе и мне, а пачку сигарет по-христиански кладёт на журнальный столик для нашего общего с ним пользования. Иногда за разговорами мы просиживаем с ним в фойе до полуночи, ему я помогаю коротать его рабочее время, а от него заряжаюсь столь необходимым для себя позитивом. Добряк Христос – немолодой уже человек и как любой грек в его возрасте, довольно неплохо разбирается в людях. Греки, вообще, прирождённые философы и психологи.

Общаясь с греком, будь осторожен: в начале любой беседы его мысли могут показаться тебе примитивными, но упустишь момент и сам не заметишь, как ловко переключившись на злобу дня, твой собеседник вдруг станет пристально наблюдать за тобой сквозь щёлочки своих колючих чёрных глаз. Ничем особенным тебе, конечно, это не грозит, смотря какие цели в разговоре с ним ты сам преследуешь, просто в случае твоего непредвиденного прокола отношение к тебе сразу изменится и станет подчёркнуто официальным. Это как минимум. В эмиграции это особенно ценно: соблюдай дистанцию приличия.

По крайней мере, Христос видит, что я стараюсь, целыми днями пропадаю в городе, а к вечеру заявляюсь в отель в пыльных брюках, в мокрой футболке и заметно почерневший весь от солнца. Люди двигают людьми,словно фигурами на шахматной доске, наконец, люди двигаются сами. Понятно, что к своим шестидесяти годам многие из людей неохотно впускают посторонних в свой мир. Слушая Христоса и в целом владея уже каким-то массивом полезной информации, я лишь добавляю к ней кое-какие детали, пытаюсь анализировать ситуацию.

Что мне лично нужно было узнать, я уже узнал, несколько раз кряду посетив местную астиномию (греч. – полиция, полицейский участок), благо располагалась она прямо на паралии, по соседству с трёх, четырёх и пятизвёздочными отелями на побережье. Понимаю, что таким образом я вскрываю свои карты, но мне иначе нельзя, коль скоро я решил обратиться за помощью к космическим силам.

Три раза я наведывался в астиномию (полицию)с разными поручителями и каждый раз чиновники из «эмигрейшон» с недоверием поглядывали в мою сторону, для верности апеллируя больше не ко мне, а к моим потенциальным работодателям, мол:- «Не советуем, фИле (греч.разг.–«Дружбан») А если ослушается, то не обессудь! На тебя наложим прОстимо (греч.– крупный денежный штраф и какой-то тюремный срок), а его,- тут они презрительно кивали в мою сторону, – тоже сначала посадим в филакИ (греч. – тюрьма), а потом всё равно депортируем!»

Так оно почти по концовке и вышло, законы на Кипре драконовские. Но, не буду опережать события. Повторяю, я не сдавался, я упорно искал лазейки в кипрском законодательстве, но когда мне в «эмигрейшон» в очередной ответили отказом, я ненавязчиво так заметил себе, что да, скорей всего, я останусь здесь нелегально. Из принципа. Наверняка, греческие менты уже взяли меня на карандаш и как только выяснится, что чьё-то место в самолёте опять оказалось незанятым, волкодавы из CID(*-аналог российского ФСБ) тут же приступят к своим непосредственным обязанностям.

Я пока что греческих чиновников только устно стращал, ведь,чтобы взаправду остаться здесь нелегально, мне нужен был нешуточный драйв. Блин, бабушкино воспитание! Со мной по-человечески, и я как телок! Но это больше не работает в современном мире, хочешь кушать, работай руками, хочешь ни в чём себе не отказывать – стань Эйнштейном! Земное устроение несовершенно: кто милостыню просит, кто наркотой и бабами промышляет, а иные носятся по городу все в мыле, хоть как-то превозносясь над примитивным пониманием уголовного права. Да я готов до ушей стереться об огнедышащий ларнакский асфальт, лишь бы только не вляпаться здесь в прежнюю парадигму существования.

Но я не могу не видеть,как стремительно тает туристическая виза в моём загранпаспорте, а вместе с ней и мои скудные жировые запасы. Кстати, вчера на жаре разменял последние три доллара, на них я купил себе немного хлеба и соли. Так что теперь, каждый раз когда я возвращаюсь к себе в отель после изнурительных походов по раскалённому городу, то первым делом включаю оба кондиционера, а на кухне сразу ставлю чайник на газ, чтобы вскипятить себе побольше воды. Хлеб, вода и соль, это мой привычный суточный рацион. Соль мне нужна, чтобы как-то поддерживать соляной баланс в крови, а на первое и второе у меня есть псомИ комЕно (греч. – хлеб, порезанный ломтями) который я специально храню в холодильнике, чтобы тот подольше не засыхал. На дворе середина октября, а на улице по-прежнему сохраняется небывалая жара, вот таким огнедышащим фУрно (греч.– печь, духовка) меня встретил Кипр осенью 2003 года. Воображаю себе, что здесь могло твориться летом, пока я колотился на бетонном полу от холода в строящейся шестнадцатиэтажке в Северном Чертаново. Тёплый, вонючий барак в Гольяново был не лучше.

Дни мои теперь таковы, что отлившись ледяной водой в душе, затем попив воды из чайничка, я вновь, как пожарник, бросаюсь в городской огонь, потому что с поиском работы мне нужно срочно поторапливаться. Кстати, вчера вернувшись в отель, я заметил, что в моё отсутствие мой номер немного почужел, оказалось, что в нём прибрались, а заодно заменили и всё постельное бельё. Мелочь, а приятная. Привычно миновав фойе-предбанник, я из спасительной прохлады вновь прыгаю в городскую парилку, там горячий воздух словно песок трётся об кожу и небо настолько бело от солнца, что на него совершенно невозможно смотреть без солнцезащитных очков.

 

Частушка третья
Диез

Кажется, не рассчитывая более на скорое решение проблем с едой, мой организм затаился внутри и только редкие капельки пота, скатываясь со спины в трусняк, свидетельствовали о том, что я ещё жив. Иду, время от времени промакиваю пот, тыльной стороной ладони прижимая футболку к спине. Замечаю, что в теле появилась странная лёгкость. С волей-то у меня всё в порядке, вот только сердце на сухую бешено колотится в груди, оно единственное пока является причиной моего беспокойства, где гарантии, что его не «заест» в тахикардическом захлёбе?

Ларнака уже с утра пульсирует людьми и всевозможными движущимися механизмами. Воздуха и так не хватает, а тут… Особенно мне досаждают ревущие мотобайки и вонючие скунсы-скутеры. Они тут буквально везде. Тротуары тоже настолько узкие, что не разойтись. Зачастую, чтобы пропустить встречных пешеходов, люди вынуждены сами вплотную прижиматься к стенам домов, или рискуя ногой угодить под колесо, неловко срываться ступнёй с бордюра на проезжую часть. И всё это называется активный отдых? Лично у меня другая проблема: я уже давно сломал себе шею, пытаясь не обращать внимания на шашлычные, сувлачные и прочие иные вкусные заведения, которые по определению присутствуют здесь на каждом шагу.

В городе работы ни-ка-кой, кроме той, на которую я сам себя пока устроил, то есть, это поиск и ещё раз поиск. В смысле халявной работы Ларнака давно обрита наголо и обильно полита оливковым маслом. Ещё меня нервируют богатые европейские туристы, эти бесцельно шлындают туда-сюда пресыщенными толпами. Вялые, сытые, ухоженные, в шортах, в бикини, красные от ожогов, худые и толстые, коротыши, длинные как палки, всё это иностранное кубло было явлено моему ошалевшему взору не иначе как классовый антагонизм. Кажется, я озверел. Так же это может означать, что во мне вот-вот откроется второе дыхание. Мне, как бывшему лыжнику, хорошо знакома ситуация, когда печень переключается на последний сахарок. Следуя от примитивного к более сложному, идти я стараюсь так, чтобы не слишком отклоняться от параллии. Но и город тоже не промах, благодаря его меркантильным отмашкам очутиться «поближе к кухне и подальше от начальства» у меня никак не получается, куда бы я не заходил, мне, в основном, давали понять, что сезон поднятия бабла на острове давно закончился и что вдобавок ко всему, англичане с американцами-де взялись саботировать на острове их туристический бизнес.

М-да, работу искать оказалось не просто. Но чем чаще мне говорили «нет», тем мне всё меньше хотелось вернуться обратно в Россию. Наконец, стал проклёвываться тот самый долгожданный драйв, ради которого я, может быть, и провоцировал себя по выходе в город. Нравится мне это, или нет, но только трагизм положения и заставляет меня поступать творчески. Война нуждается в подвигах, а мирная жизнь в поступках. Но я однозначно не колобок, что гремя об асфальт зачерствевшими боками, мечтает закатиться в свой пятый по счёту угол. Было куда хуже всё время мотаться по СНГ с билетом в один конец. После депортации ситуация в моей жизни сложилась идиотская: у меня не было постоянного жилья и, соответственно, прописки. А не было прописки, не было и официальной работы. А без работы, братцы, вилы! Так что, был я московский бомж, а теперь кипрский.

Не щадя живота своего, нарезаю круги по Ларнаке. И чем дольше, тем грустнее становится на душе. Вот он, мир, прекрасный! Заходи, бери что хочешь! Ещё одна проблема на Кипре, что здесь практически отсутствует общественный транспорт. Ходит какой-то один перепуганный автобус страшно-синего цвета, и всё. Ларнака, да, думаю, и другие города тоже, устроены так, чтобы ничто не мешало туристической массе правильно растекаться по городским отливам. Мол, чем активнее будут туристы топать по нему своими ножками, тем лучше. Да, здравствует, спортивная обувь!
Город полный жратвы, под крышы забитый товарами, неспроста кишит туристами. Здесь собрана определённая категория людей, которым претит сосредотачиваться на чём-либо конкретном дольше пяти минут. Созерцательность в чести, парение над, а если погружение, то в море, либо в плоть. Торжественное хождение на ногах, это как раз про них, про богатых туристов. Они либо торжественно ходят, либо торжественно ездят. Моим же лично транспортным средством следует пока считать «свои двое». А ходить приходится до хрена, сразу говорю. Засекал, в день у меня примерно выходит до четырёх-пяти часов непрерывного хождения по городу. Думаю, это за сорок километров и более.

Так что, за два дня поисков я исходил его практически весь. Увы, вынужден признать, что этот чёс мне ничего особенного не дал. Я даже «спальниками» не брезговал, но там в лучшем случае только батраком. Взять, к примеру, Арадиппу, это же классический район для миллионеров! Зато, в противоположной части города, что победнее, сразу нашлось что поклевать. Здесь что хорошо, что кругом фруктовые деревья. Дикорастущие и такие. Между прочим, греков самих можно частенько видеть за сбором урожая где-нибудь на отшибе, а не в собственном саду. Как раз недавно я и наткнулся на одного такого мужичка. Этот мужик и я покусились на одну и ту же смоковницу. Критически осмотрев конкурента, ловко орудовавшего секатором, приделанным к длиннющей палке с веревкой, намотанной на одну руку, я вздохнул, да и полез себе на дерево. Так мы с ним вдвоём, почти не проронив ни слова, с полчаса где-то опустошали это библейское древо.

Я, наверное, правда озверел от жары и голодухи, что мне было в лом слазить с этого кормящего дерева, из его спасительной прохладной сени. Короче, так три дня я и продержался, где фигами с гранатами пробавляясь, где мандаринами. Ну, и, конечно, кипячёная вода из чайника, хлеб с солью. А сигареты стрелял у прохожих, у отдыхающих на пляже. Я давно приучил себя никому не завидовать, ведь, не известно кто какой крест на себе тащит. Твой он самый маленький, что ты выбрал на складе. За три дня хождений по жаре, солнце практически выпарило из меня всю соль и я теперь был вынужден чаще спускаться к морю, будто этим я мог спасти себя от тотального обезвоживания. После неформального поста и семи пролитых потов, тело моё стало лёгким и звонким, как валторна. Кстати, их поваренная соль мне показалась такой вкусной, что я её съел всю до последнего камушка.

Подводим промежуточный итог: три дня поисков, и никакой работы. Мне становится всё трудней покидать мой отель и я теперь всё больше времени стараюсь проводить у моря. Улетев от людей, я настойчиво ищу встречи с ними, но при этом я клятвенно обещаю себе, что когда у меня всё наладится, я обязательно расскажу им о том, насколько хрупким было наше перемирие. Сидя у моря, я с тоскою смотрю за горизонт, но, ведь, и там тоже люди, люди, люди… «А эти… – я с завистью смотрю на туристов, – они хоть догадываются, что за мысли сейчас обуревают человеком, сидящим в согбенной позе у самой кромки воды?

Каждое утро они сползаются все на пляж, чтобы море своими упругими ласками пробуждало в них аппетит? Ну,да! Ведь, хорошее пищеварение способствует правильному усвоению йодомарина! Как примитивно всё». Хорошо ещё, что бизнесэлита не прочухала что к чему и для таких, как я, не превратило море в платное удовольствие! Так что, пользуйся на дармовщинку, бродяга! «Бог ты мой! – подумал я.- Ведь, параллельные же миры кругом! Сплошные отели и одно название вычурней другого: «Лес Пальмиерс Отель», «Ливадиотис Отель Аптс», «Сан Ремо», «Кактус»! Отныне, располагаясь где-нибудь на пляже, я стараюсь вести себя более осмотрительно, чтобы опять не занять чьё-нибудь оплаченное местечо. Пару раз такое было.

Соответственно, теперь моими местами на пляже будут те, где песок не песок, и медузы с водорослями это норма? Ничего, с меня и этого будет достаточно! Так и в этот раз, кое-как выбрав себе место возле кустов, но, увы, на значительном удалении от моря, стал я раздеваться. Сил от походов по городу почти не осталось, долго вожусь с брюками, наконец, они под силой собственной тяжести валятся на песок. С опаской поглядываю на табличку с надписями на греческом и английском языках: «ПрОсохи! ИдиотикО ХОрос – Private!» Блин, как на минном поле! Чувак, ты не знаешь, кто убил Вини–Пуха? Да, уж… В состоянии голодного прояснения шуточки у меня получаются те ещё. Море реально меня выручает. Если бы не оно, печален был бы мой сюжет. Видок мой жалок, но я знал на что иду, собираясь сюда лететь экспромтом. Всё, на мне только трусняк. Остальные свои вещички я сложил под кустиком, это почти у самого тротуара.

В этой части пляжа песок ощутимо прохладней, чем на открытом солнце. Иду, ступнями зарываясь в подвижную массу, её волшебное прикосновение пронизывает меня снизу и до макушки, а по спине табунами несутся мурашки. Смотрю на море, а думаю всё равно о женщине. Море по-гречески, ФАласса,(прошу не путать с фаллосом) женское окончание, как ни крути. Выходит, сегодня она самая доступная из всех? Слева огромный баннер привлекает моё внимание: «Everyone likes the Sun». Какое тонкое наблюдение! (Смайл) Вон какая-то чумовая парочка с разбегу врезается сосисочными телами в набежавшую волну. Прикольно! Приближаюсь к воде, расчётливо стороной обходя недовольные физиономии под солнцезащитными очками. Я теперь на воду дую.

Кому-то нравится спокойный контраст, мне же нравится контрастный покой. Можно подумать, что я только и делаю, что ищу бесплатного спецраспределителя? Я ещё ничего не добился здесь, а мне уже неловко оттого, что мои дорогие девчонки сейчас лишены всего этого, особенно дочки. У них там сейчас белорусская осень с редкими приключениями по воскресеньям и острой нехваткой вышеуказанного йодомарина. Чёрт бы его побрал, этот дырявый украинский Чернобыль! Настал и мой черёд: сложив руки топориком, я коротко вонзаюсь раскалённым телом в прохладную синюю тишину, а море, прозрачными бульками ударив меня по ушам, тут же подхватывает меня в свою купель и несёт прочь от этого жестокого берега, где собаки и звездочёты опять уселись за одним столом, чтобы в ритуальной последовательности своей точь-в-точь повторить всё то, что они проделывали уже не раз на протяжении пятнадцати веков.

 

Частушка третья
Бекар

Успевая думать о чём угодно, плыву, изредка бросая свой взгляд на берег. И что я вижу? Что какой-то мудак со здоровенной золотой цепурой на шее прямо своими мокрыми лапами забрался на мои цивильные шмотки?! Вне себя от ярости гребу обратно к берегу. Вот стану богатым, так же буду писать у себя на табличке на подстриженной лужайке: «Всем нахрен с пляжа! Частная территория!» Но Средиземномор меня не слышит, зависнув над моими вещичками, он стоит и внаглую обмахивается большим махровым полотенцем, его похожая на якорную цепь голда, от солнца буквально пылает у него на груди. Выбравшись из воды, нервно шкандыбаю к своей одежде, мужик ни ухом ни рылом. Дойдя до места, коротко бросаю ему «хай» и тут же даю ему понять, чтобы тот немедленно проваливал. Врубившись в чём дело, незнакомец с извинениями отпрянул от моих забросанных песком вещичек.
– О, sorry,sorry! – мутыжится он, и теперь уже я смущённо отвожу свой взгляд. Вещички так себе, но дело принципа.
– Nothing!

Решив, видимо, как-то сгладить ситуацию, иностранец кинулся приставать ко мне с расспросами на английском, но интуитивно узрев в нём грека, я предложил ему побухтеть на греческом, мол, так будет удобнее обоим. Мужик от этого ещё больше обрадовался. Штан мой правда так себе, и чтобы не скомпроментировать себя полным отсутствием вкуса, я искусно тяну резину.

Сразу захотелось курить, это включился условный рефлекс. Но я неверно оценил его как курильщика, так как мужик оказался из правильных, почти в меру потребляющий спортсмен. Вопрос на вопрос, и понеслось:- «Что? Нет, я не голландец! А, вы откуда? А, понятно! Англо-киприот, значит? (Я оказался прав) Перезнакамливаемся по-новой. Что? Нет, я здесь не по контракту! Как, как… Вот так. Приехал и остался! (Хотя нет, ещё не остался, а только собираюсь!) С работой как? А, никак!»

– Малиста… (зд.греч. – понятно…) – Мужик склоняет голову набок и снова начинает энергично трясти ею, видимо, пытаясь из уха выдворить остатки морской воды. Англо-киприот ещё не в курсе, что по факту, я обыкновенный босяк, поэтому у меня ещё есть минут пять не более, а потом быстро вскроется, что прилетел я на Кипр, по сути дела наобум, и что на данный момент времени я из себя ничего не представляю.

Иностранцу, видимо, понравилась наша беседа и он дальше пытается продолжить разговор;
– Нужна работа? – Спрашивает он.
Я от радости чуть было в штаны не наложил, а выясняется, что мне просто бездумно нахлобучивают нереализуемые варианты.
– Что? На Луне? Нет, не был ещё!(Шучу) Короче, Дядька Средиземномор мне хрень какую-то впаривать начал. Впаривает, а сам мне рукой в сторону виднеющегося вдали топливно-газового терминала показывает.
– А-а! О кей! – Чтобы не обидеть перца, согласно киваю ему башкой. – Да, я обязательно наведаюсь туда, спасибо! Завтра. «Ну, блин, вы даёте!»

Больше говорить нам не о чем, это пустая трата времени. Пора сваливать. Сколько раз я видел эти глаза, иногда с сочувствием глядящие на тебя, иногда с презрением. И, если бы не заповеди Христовы, я бы давно отказался от подобных пустопорожних диалогов. Мужик, кажись, тоже всё понял и стал закругляться. Кстати, он хотя и был киприотом от рождения, но давно проживал в Англии, а сюда приехал отдохнуть, поностальгировать. А ещё раньше он показал мне свой отель, шикарный, всего в десятке метров отсюда. Вон он, стоит, блестя дорогой отделкой. Просто взбираешься на небольшой бруствер и идёшь направо по тротуару. Мой отель попроще будет и до него ещё шкандыбать и шкандыбать.

Дождавшись пока он уйдёт, наклоняюсь за брюками. Пресно на душе. Море сбило градус ненадолго и уже сейчас жара по-новой начинает сводить меня с ума. Натужно сопя, я отрясаю ладонью прилипший песок со ступней, потом неохотно влезаю босыми ногами в сопревшие кроссовки. Зашнуровавшись и застёгнувшись, медленно убираюсь с пляжа. А Ларнака уже пьяная, уже обкуренная и обожравшаяся, снова гудит от жары и от счастья. А я, как рак-отшельник, спешу убраться в свою прохладную раковину, вид праздной суеты раздражает меня.

 

Частушка четвёртая
Вхождение в роль

Казино артачилось: «У вас есть на что делать ваши ставки? Нет? Тогда, будьте любезны, покиньте помещение!» В тот день я твёрдо решил остаться. А также вопреки расхожему утверждению, что везде хорошо, где нас нет. Фактически, я уже находился там, где мне должно было быть по кайфу. Так какого хрена? К сожалению, подчинены собственной инерции, часто мы даже не удосуживаемся узнать всё как следует о своих правах. О наших обязанностях нам господа Попкорны и так напомнят, уж будьте покорны. Не знал я, к примеру, что к моим официальным двенадцати дням в загранпаспорте мне без вопросов полагались ещё семь дней, пусть и без брони на обратный перелёт в Москву. Покупай себе билет за свои деньги и лети с Богом! И, во-вторых, я мог запросто продлить себе визу ещё на месяц.

И опять же, шуруй в местное «эмигрэйшон», оформляй соответствующее заявление, плати деньги и вперёд, прыгай под свой парасоль на пляже! Я, хоть и не Ленин был, а тоже решил пойти своим путём. Некий план у меня, конечно, имелся. Воспользовавшись-таки советом Дядьки Средиземномора, на следующий день, с самой рани, пока солнце ещё не успело вогнать в мою голову большой раскалённый кол, я в гостиничном номере доел свою последнюю хлебную корочку из холодильника, запил её пресной водой из чайника и, спустившись на улицу, бодро пошуровал в другой конец города, туда, где вдали виднелись жирафьи шеи портальных кранов, а рядом с ними белым огнём горели на солнце серебряные бока огромных топливных резервуаров.

На нефтеперегонный завод в поисках работы я ещё не захаживал. «Come what may!» Иной раз, чтобы вновь поверить в свои силы, достаточно услышать со стороны: – «Эй, привет! Как дела?» С момента моей депортации из Афин прошло без малого три года и, как я уже говорил, время для меня с тех пор словно сломалось. Оно то двигалось вперёд, словно арба, со скрипом раскачиваясь из стороны в сторону, то замирало от страха, не шевелясь, то происходило с ним вообще чёрте что, и на жизнь это было вряд ли похоже. Но после известных событий в Греции я не просто старше стал, сама обстановка вокруг меня поменялась радикально. Знание идёт впереди мышц, а не наоборот.

Тело это сани, самолёт, или даже ангар для самолётов, но никогда не мотор, никогда не топливо, ни тем более взрыв, что движет теми и другими. Мысль прогрессивна и мысль материальна, если тело подчинено разуму, а разум никогда не забывает о теле. Цитирую себя же самого: «Я убегаю от себя? Нет! Я себя не догоняю». Сам я, может быть, и не хотел бы ничего менять, но так случилось, что многое из того, что было присуще моей прежней жизни в Греции, на Кипре теперь стало абсолютно для меня неприемлемым. То, например, каким образом раньше мне приходилось искать себе средства к существованию.

Греческую сказку было не оживить, а от Кипра не отмахнуться, вот почему волка кормят ноги, а покойников возят на катафалке. Здесь, в Ларнаке, похожее состояние души и тела я по привычке называю «поиском работы», хотя, на самом деле, речь, конечно же, идёт о более серьёзных вещах. Идя по земле, я часто смотрю на небо, земля мне дарит опору, а небо надежду. Но, идя по земле, невольно спотыкаешься о её неровности. Здесь вывод как бы напрашивается сам собой: я же не верблюд какой, чтобы по нескольку дней обходиться без воды и без пищи?

Согласен, что бывают такие жизненные ситуации, когда человеку чем хуже, тем лучше. Но мораль есть основа преемственности главых жизненных принципов, без которых любая философия рискует превратиться в скучную монографию, а география в замкнутый бег по кругу. Зато, теперь я примерно представляю себе, что такое кипрская Ларнака. Здесь почти всё как обычно: помимо традиционного центра с чрезвычайно плотной жилой застройкой, доставшейся ему в наследство от прошлых веков, есть свои креативные зоны, их суетным взглядом не разглядеть и не тренированным ухом не расслышать.

Греческий городской центр всегда спрессован по самое не могу и в плане работы мало что может предложить начинающему охотнику за удачей. И всё равно, все всегда стремятся поближе к центру, в кучу. В куче сравнительно безопаснее. В куче дольше сохраняется тепло, люди жмутся друг к другу и так выживают. Куча крепка круговой порукой. В куче, если ты наркоман со стажем, тебе легче обломится таблетка экстази, или косяк с коноплёй. А если при этом ещё и строить умную физиономию, то можно надолго забыть о голоде наряду с похмельным синдромом. Куча даёт большие преференции в первую очередь тем, кто черпает свои силы в постановочных тусовках с частыми свалами от полицейских облав, а то и с перестрелками из когда-то стыренного ими оружия.

Куча это типичный оккупант, гетто, городская трущоба, пиар, яма, нонсенс, помойка. Искать работу в центре можно, но не нужно. Лучшее, на что ты, вообще, можешь рассчитывать там, так это на сытое рабство. Другое дело городские окраины! Здесь все дома стоят нарядные, как куколки. Сюда так просто не войдёшь и сюда так просто не вломишься. Да чего там, тебе даже постучаться не дадут, если что.

А потому что здесь частное превыше всего. Даже купола неба. Но хорошо, что гордость это ещё не смертный приговор и её всегда можно отменить. Может, кого-то из нелегалов не устраивает низкая оплата труда, или, пардон, нищенское существование в гетто? Я и сам не для того рискую, чтобы живя здесь в сравнительной нищете среди богачей, почти без выходных корячиться на местного господина за триста лир в месяц. Скорей всего это золотой компромисс между бедой и счастьем. Своего рода контракт на крови. Ладно, не буду тянуть кота за тестикулы. Прибыл я в Ларнаку пятого октября, а девятого…

Короче, на улицу Филирас я вышел совершенно случайно, хотя, как я сам неоднократно заявлял, случайностей не бывает. В своё время я был автором теории про Чёрных и Белых Попечителей, где чёрные это, условно говоря, плохие парни, а белые хорошие. Так вот господин, с которым мне привалило счастье познакомиться, был как раз из клана Белых Попечителей и звали его Теодулакисом Андрэу, сокращённо Лакис Андрэу. С вашего позволения, тут я несколько разовью свою теорию, дабы было более понятно, к чему я клоню. Согласно её, теории этой, когда у человека летит жизнь под откос, то нужно искать причину, а не бить по хвостам. А причина, как правило, на поверхности, и у каждого как бы своя точка отсчёта. Не парься, живи по факту. Я и не парюсь.

Итак, причина: осенью 2000 года, в парке Альсос Панграти, в Афинах, меня захомутала греческая астиномия, после этого меня ровно две недели продержали в обезьяннике, а потом депортировали. Но не в Россию, как логично было бы сделать, а в болгарскую Софию. Короче, выкинули, как собаку. Дальше сам. Вот с той поры жизнь моя и полетела под откос. Однако, про теорию. Чтобы выбраться из этого цугцванга, мне нужно было по-новой войти через прежний портал, то есть, ровно через то место в парке Альсос Панграти, где когда-то состоялось моё знаковое задержание. Ничего задачка? (Смайл)Не все пути до цели прямые, чаще они корявенькие.

Я сегодня проснулся и, о, чудо! Есть совсем не хочется, даже в животе не урчит! Усмотрев в том определённый для себя знак, я стал скоренько собираться на улицу. Вчерашний разговор с незнакомцем мне не давал покоя. Вряд ли мне светит устроиться на завод, каким бы ни был его профиль, но то что в центре Ларнаки мне точно ловить нечего, это к гадалке не ходи. Надо агрессивнее внедряться в среду. А это значит, идти на окраины. Я шёл наугад, но с тем расчётом, чтобы на этот раз держаться ближе уже основного шоссе, уходящего за город. У меня в этот день было ощущение, что я не удаляюсь от города, а покидаю его навсегда.

Вообще, мною овладело какое-то тупое состояние, когда уже всё по барабану. Я автоматом крутил башкой по сторонам, беспристрастно фиксируя взглядом смену обстановки, но не распыляясь вниманием на те объекты, которые мне вряд ли пригодились бы. А некоторые из них наоборот, мгновенно включали во мне хищный интерес. Как раз одним из таких стал угловой магазин, набитый всякой всячиной, но преимущественно мебелью, современной и антикварной.

Город в этом месте как раз заканчивался и мне предстояло принять непростое решение, идти дальше, или плюнуть и, практически сдавшись, вернуться обратно в отель. Я представил, что завтра у меня уже не будет ни хлеба и ни соли, а на одной только воде далеко не уедешь. Пройдя остаток Ларнаки до конца, я вышел на микроскопическую улицу Медузы (Горгоны?) и по ней спустился вниз, где г-образным отворотом направо начиналась уже другая улица, Филирас. И вот как раз на их пересечении и стоял вышеупомянутый мной магазин.

Практически дальше, через широкий водоотводной канал начинался промышленный район и тот самый нефтеперегонный завод, но уже издали было видно, что это очень сильно охраняемое режимное предприятие. Меня там прямо заждались с вакансией главного самогонщика! Здесь Ларнака по сути и заканчивалась. И я понял, что всё, можно сливать воду. Мои обезумевшие от ходьбы ноги кинули меня влево и вот тут, видимо, брызнула в кровь очередная доза кортизола, с улицы Филирас, параллельно шедшей шоссе Декелия-Роуд, я шарахнулся, как чёрт от ладана! Видимо, это были уже конвульсии! Три дня по жаре, да и в Москве, что я там, жрал от пуза, что ли? Агония, автопилот: как хочешь назови моё состояние, но я не мог поверить, что это практически всё, финиш.

Последующие шаги мне давались с трудом,как будто тело, осознав, что его грубо кинули, мстило мне теперь скованностью в движениях.Я шёл как в бреду, практически не реагируя, что мне по пути попадались какие-то автомастерские, магазины торгующие винтажной мебелью, парикмахерские. Я шёл, пока не упёрся в фешенебельный «спальник», где всё громче и всё чаще стали лаять на меня злобные псины из-за заборов. А некоторые так истерично бились лапами в железные ворота,что я решил не гневить судьбу и опять повернул направо, на что мой природный навигатор сразу отреагировал предупреждением: «Хозяин, ты сейчас опять вернёшься на то же самое место»! Окей, сказал, я, тогда в отель!

Я вырулил от богатых частных домов на первую попавшуюся мне улочку, что вела… да, направо, откуда в принципе я недавно и выходил, только через небольшой квартал левее. Но в этом уже прослеживалась некая обречённость, потому что когда ни один из нормальных вариантов не срабатывает, по-настоящему начинает включаться апатия. Но это лучшее, уверяю вас, так как если ты сыт и ничем особым не обременён, там моральными обязательствами или прочим, то что стоит тебе просто обнулить ситуацию, расписавшись в собственном бессилии? Но это был не мой случай.

Я шёл, а в моей голове без конца крутились глупости типа: «стучите и вам откроют», и что «дорогу осилит идущий». Улочка называлась Медуза. Или Медузы Горгоны, не знаю как верно. Мне что всегда нравилось в Греции, что тут я не встречал опостылевших революционных названий и одних и тех же советских штампов. Вот, вам,пожалуйста, Медуза Горгона! Две головы отрубишь, десять новых вырастут! Греки знали как разнообразить свою жизнь! Я, вообще, упёртый в этом смысле человек. Я бы значительно помягчел в отношении нашей власти, если скажем, Труп ленина закопали по-христиански, а городу Волгограду вернули его прежнее героическое имя, освещённое войной. Но, нет! Нам надо стратам угодить!

Ладно. Иду дальше. Слева меня промзона, а справа… Я действительно поворачиваю голову направо и что я вижу? У меня за спиной остался ангар, ничем не приметный в принципе, а вот этот магазин на углу… Я остановился напротив него и стал с интересом разглядывать его витрины. От зависти у меня слюнки потекли. Магазин был большой, но невероятно компактный, судя по всему, с антикварным уклоном. С дороги он смотрелся как большой стеклянный ларец, доверху набитый праздничной мишурой.

Я ещё подумал, вот бы было здорово бросить здесь свои кости, ведь, это практически мой профиль! Кстати, и вывеска на его фронтоне тоже была многообещающей, с вполне типичным для Кипра английским названием: «Woodbine Trading Ltd». Меня словно пронзила изнутри беззвучная молния – «это шанс»! Всё нутро моё встрепетало в вожделении заполучить здесь работу. Дверь в магазин, как нарочно, была провокационно открыта, да ещё и припёрта камнем снаружи. Но не все же двери открываются просто так, верно?

Я обернулся и ещё раз горестным взглядом окинул пространство, открывавшееся за водоотводным каналом: это был пустырь, устланный кошмой из жёлтого травостоя, автостоянка, а за ней, зеркально бликуя на солнце полированным металлом, дымил десятком тонких дымков огромный нефтеперегонный завод. Я подошёл к открытой двери магазина, изнутри на меня привычно пахнуло благовониями (греки для этой цели используют специальные курительные машинки), немного помедлил и решительно шагнул внутрь.

Справа, за обычным письменным столом, заставленным всевозможным старинным барахлом, сидел мужик лет пятидесяти пяти–шестидесяти,
по-реперски держа на плече старенький переносной магнитофон «Шарп», он с упоением слушал старый греческий фолк, так называемые «лаикИ мусыкИ». Их ещё называют «бузУки».То есть, всё в принципе, в этом роскошном магазине было стареньким, как и моя навязчивая идея найти себе хоть какую-нибудь работёнку. Войдя, я сразу поздоровался с ним по-гречески, улыбка автоматически отпечаталась на моём лице:
– Ясас! (греч.-Здравствуйте!)

Мужик, однако, продолжал сидеть, слегка наклонившись головой к динамику, я почему-то подумал, что он бухой. Внешности мужик был явно не греческой: абсолютно не загорелый, в его больших чуть навыкате светло-серо-зелёных глазах будто застыл непонятный испуг. Сам крепко сколочен, с алюминиево-проволочной вьющейся шевелюрой на голове. Нет, типаж точно не греческий. Классический же киприот весь обычно чернющий, с густым тёмно-коричневым загаром, а этот бледный весь, как спирохета, и ликом чистый европеец!

– Ясас! – Хозяин магазина наконец отставил магнитофон в сторону и тоже улыбнулся мне в ответ. – Ти тЭлетэ, кИрие? (Что желаете, господин?) – Меня сразу отпустило. Я понял, надо атаковать.
– ЭгО Имэ АндрЭас, рОссос! ПрИн лИгес мЕрес эгО Ирта апО ти РосИя я дьякопЕс. АлА… ФисикА, та Итела на архИзо зоИ му эдО ксанА, ке на сас ротИсо апо мья дулЯ, и ан Эхете? (Меня зовут Андрэас! Я русский! Несколько дней назад приехал сюда из России в отпуск, хотя… Вообще-то, я бы хотел начать здесь свою жизнь сначала, а заодно и спросить у вас, если у вас какая работёнка для меня?)

-МилАс эллиникА? ОрЭа! Пос то Эматес? (Говоришь по-гречески? Здорово! Когда успел выучить?)
– ЙеникА, мерикА хрОнья эгО Эмина стИн ЭллАда!(Вообще-то, я несколько лет жил в Греции..)
Господин удивлённо поднял брови,глаза его ещё больше округлились:
– ПОсо герО? (Как долго?)
– ПерИпу, трИа хрОнья!(Около трёх лет)
– Триа хронья? Я ти Эфигес? (Три года? А что уехал?)
– Охи эгО! Ме пьЯсанэ, ке ме дьЁксанэ! (А я и не уезжал! Просто меня схватили и выкинули к чёртовой матери из страны!)

Тут хозяин испуганно стрельнул в меня глазами.
– Нэ? Я пьё лОо?(Да?! А что случилось?)
– Имуна парАномос… (Проживал нелегально…) – Я смущённо прищурил глаз, так как это было самым слабым местом в моём, в общем-то, правдивом резюме.
– КатАлава… – (Понятно…) – киприот понимающе отвёл глаза и замолчал, было ощущение, что из него немного выпустили воздух. Я, понятно, слегка напрягся, но эта пауза давала мне хотя бы слабую, но надежду. Улыбка серой тенью сползла с его лица. Грек выключил магнитофон, бесшумно вздохнул и поднял на меня свои большие серые глаза, в них, я заметил, чуть больше стало зелени.
Но в следующую минуту он как-то встряхнулся весь, распрямился, потом встал из-за стола и оказалось, что он ростом был почти с меня. Все эти моменты я фиксировал в голове автоматически и все они, так или иначе, почему-то казались мне весьма обнадёживающими.
– Ти, диладИ, борИс накАнис? ( А ты, вообще, что умеешь делать?) – Голосок его на этот раз звучал почти елейно, вкрадчиво.

– Я много чего умею! – Спокойно ответил я, замерев от восторга, столь профессионально точным было бы моё попадание в цель, случись так, что этот немолодой киприот с чисто славянской внешностью вдруг решился бы взять меня к себе на работу в качестве реставратора, к примеру. – Эго имэ зогрАфос ке ксилоглИптис? (Я и художник и резчик по дереву)
– Нэ?(Да?)Исэ скалистИс?(Ты резчик?!) – Лакис рукой изобразил режущий инструмент. – Ксерис ксилоглиптикА? (Правда рубишь в резьбе по дереву?) Орео! (Здорово!)
Я сиял, словно это была минута славы.

Но, надо знать греков! Греки избалованны и осторожны, они умеют вываживать рыбу. Я тоже не торопился (кто кого ловит) Представившись мне как кИрие (греч. – господин) ТеодулАкис (сокращённо ЛАкис) АндрЭу, наш рыбак мастерски тянул время. Лелея паузу, я вдруг взорвался таким откровением, что грек сам слегка опешил. Не давая ему опомниться, я по-гречески стал рассказывать ему о своей резьбе по дереву, о росписи под старину под левкас, о том, какой я, вообще, разъедрёный специалист. Вижу, тут ещё больше загорелись глазки у нашего господина, прям водой не отлить!

 

Частушка четвёртая
Диез

Взяв в одну руку алюминиевую миску со стола, в которой было налито какое-то странное тёмно-коричневое содержимое с запахом скипидара, а в другую замусоленную бурую тряпку, Лакис прошёл к старинному комоду и, ни слова не говоря, тут же принялся натирать его этой жидкостью, а я сразу обратил внимание, как заиграла поверхность обновлённой текстурой. Лакис ещё рта своего не успел открыть, а я уже знал о чём пойдёт речь. Я с этой технологией в России был давно знаком, когда только начинал ещё заниматься резьбой по дереву в одном из мурманских кооперативов.

Игрок знает когда ему фартит, охотник чувствует приближение зверя, я же буквально холкой своей ощущал всю фееричность момента. Мои надпочечники прекратили выработку кортизола и стресс окончательно сошёл на нет, а вместе с ним и всё моё красноречие. Я тупо оглядывался кругом, отказываясь верить, что на этой ярмарке тщеславия мой товар может и не проканать. А магазин был шикарным, в самом деле. Такого разнообразия товаров
я, пожалуй, нигде не встречал, разве что в лавках старьёвщиков в старых афинских районах Монастираки и Плаки? Впрочем,магазин был рассчитан под самого взыскательного клиента. Тут были и вполне современные гостиные гарнитуры с кожаными диванами и креслами разных комплектаций, и здесь же я впервые увидел столы, чьи столешницы были выложены разноцветными изразцами. А все стены и потолок были заняты картинами, диковинными светильниками, люстрами и часами. Даже на мраморном полу стояла всевозможная утварь и прочие милые безделушки.

Что интересно, что не смотря на исключительную тесноту, весь магазин был грамотно разбит на секции и порядок везде был просто идеальный, чувствовалось, что все вещи в нём были расставлены со знанием дела. Да, и в довершение всего, в магазине пахло ладаном, как в церкви. То есть, всё это, впечатление на меня произвело неизгладимое. Лакис, разумеется, заметил моё замешательство и взгляд его заметно потеплел. А внутри меня уже шёл раздрай, я к ужасу своему констатировал, что это, возможно, был мой последний адреналиновый пал. Я практически выгорел весь за эти три дня поисков. Помните марафонца? Лакис правда помягчел, он уже мурлыкал о чём-то практически без остановки, но продолжая, однако, наяривать вонючей тряпкой по комоду. А на меня вдруг такое безразличие нашло, хоть плачь. Это был очень тревожный симптом.

И вдруг Лакис оставил своё занятие, оборачивается ко мне и говорит: – Знаешь, Андрэа! А позову-ка я сюда Мариоса! – И тут же направился опять к столу, где лежала его мини-рация «Моторолла». Кто такой Мариос я не знал, но до меня сразу дошло, что мой кадровый вопрос его взволновал не на шутку. Мариос примчался на истошный родительский зов мгновенно, поскольку тут же выяснилось, что он является сыном Лакиса.

Да, и вот он уже был «классическим» киприотом, на вид лет тридцати, или около того, ростом выше среднего, субтильный, на узком черепе, слегка приплюснутом с боков, чёрный шиньон из коротких жёстких волос, вившихся меленько, как у арабов, начинался с небольшого неаккуратного загривка, но главной его отличительной чертой были немного сонные, полный диссонанс агрессивной упаковке, большие мутновато-карие глаза. Марио, как я понял, в их фирме в данное время был за менеджера.

Мне сразу этот парень показался ушлым. Что тоже было довольно странным для его возраста. Было видно по всему, что характером отпрыск вышел крепче папаши. Первое, на что сразу отреагировал мой мозг, был его взгляд. Мариос был человек – глаза! Эти мутновато-карие с синим отливом стекляшки, роскосые слегка, но только опущенные немного вниз, а не вверх, они как будто знали про меня всё, потому и улыбались постоянно. Мариос смотрел на меня, почти не мигая, и мне это тоже в нём очень не нравилось, ведь,помимо врождённого высокомерия, это могло быть ещё и нечто иное, что имело самое непосредственное отношение к парапсихологии.

Немигающий мутный взгляд и подвешенная улыбка, увенчанная полным набором из крепких жёлтых зубов, это должно было стать моим приговором. Но меня сейчас больше интересовала работа, а не то, как Мариос в будущем будет уничтожать меня своей энергетикой. А зубки у него и вправду были кусачие, наверняка, много кальция в детстве потреблял? Помимо всего вышеизложенного, в Марио чувствовалась ещё и некая внутренняя сила, которая пёрла наружу, провоцировала на конфликт на ровном месте. Вот на одних людей посмотришь и вроде зацепиться не за что: взгляд твой постоянно рекошетит от геометрии форм, не цепляясь за внутреннее содержание. Мариос был не из тех, Мариос был опасен и играл постоянно.

У меня порой складывалось ощущение, что передо мною стоит не человек, а этакая хитроумная подстава, суррогат. Да, но и моя личная мотивация, моя направленность на цель была такова, что со мной лучше было не связываться. Кажется, Марио это тоже понял. Ещё в Москве я пересёк ту черту, за которой осталось трогательно-наивное восприятие жизни. Это она, являясь отражением детской доверчивости, хотя бы фрагментами присутствует в нас до самой смерти. Движуха, возникшая вокруг меня, говорила о том, что я действительно заинтересовал людей, и что возможно я оказался в нужном месте и в нужное время.

А вот дальше хрень какая-то пошла: они начали яростно о чём-то спорить, и вроде бы Марио и Лакис говорили по-гречески, но я ни хрена не мог разобрать из их странной болтовни, только отдельные слова! Это было незнакомое мне наречие, с ним в Афинах я точно никогда не сталкивался. Было смешно и грустно наблюдать, как чтобы запутать меня, отец с сыном то и дело переходят на конспиративный диалект греческого языка, при этом Лакис всё время поглядывал на меня с некоторой опаской, тогда как Марио наоборот, держался с подчёркнутым высокомерием. Очевидно, греки и впрямь не хотели, чтобы я дословно понял о чём идёт разговор. О кей, я принял их игру.

Впрочем, видя моё замешательство, они вновь возвращались к обычному варианту греческого языка, что тоже слегка обнадёживало. А в какой-то момент их спор достиг апогея и мне показалось, что Марио пытается в последний раз отговорить отца от сотрудничества с этим странным русским. Это был неприятный момент, но вот их лица подобрели, они повернулись ко мне с видом каннибалов, которые урегулировали, наконец, вопрос как разводить костёр. Зафиксировав на мне свой немигающий взгляд, Мариос басом произнёс:
– Элла, Андрэа! ПАмэ, насудИксо тОра кАти!( Ну,Андрэа, пойдём? Кое что покажу тебе сейчас!) Я не успел им ничего ответить, а они уже развернулись и резво направились к выходу. Я, естественно, за ними. Выйдя из магазина, они сразу повернули налево и пошли вверх по Медузе, надо полагать, к тому самому остеклённому ангару с двускатной крышей? Надо же! Не более часа тому назад я тоже проходил этой же улочкой и мимо этого же строения! Но, пока рано ещё было говорить гоп.

Задержавшись у входа, Лакис рукой мне показал «следуй за нами». Я когда вошёл внутрь, то ещё больше разинул рот от удивления: это фактически был клон «шоу-рума», но представленный мебелью в основном. А справой стороны под самым потолком на крючьях болталось море старинных стульев. Так же здесь было много люстр, бра, часов-ходиков, а на бетонном полу валом всевозможной утвари. По ходу, это был и магазин и склад одновременно. Но главное, что всё это богатство было покрыто густым слоем пыли. «Уже теплее»! – Подумал я. И как же тут опять не вспомнить про метафизику! Ведь, год назад, примерно, я начал писать книгу, где фигурировали «Старые Вещевые Склады!» Выходит, я сам прописал себе этот сюжет? Кажется, Андрэусам импонировало, что я не скрываю своего восторга от увиденного.

Похоже, это ещё больше вдохновило их к обсуждению нашего дальнейшего сотрудничества. Но теперь уже Марио стал по-новой расспрашивать меня про мои профессиональные навыки и это был всё тот же темник. Позже Марио сделал ход, который здорово позабавил меня! Как-никак в качестве проверочного теста я ожидал услышать нечто заумное, а в финале прозвучало банальное:

– «Андрэа, а это ты умеешь делать?» – И как совсем недавно проделывал его отец, Марио тоже схватил миску с расствором, тряпку, и принялся тупо натирать ею сильно покоцанную поверхность серванта. Я еле сдерживал себя, глядя на всё, чтобы не плюсануть. Произведя несколько нехитрых манипуляций, Мариос выжидающе воззрился на меня,
– БорИс? (Можешь?)
– ВЭвэа! (Разумеется)– Выпалил я, шустро принимая от него тряпичную эстафету. Тоже смочив тряпку в растворе, я со зверским аппетитом накинулся на столешницу. Думаю, что движениям моей руки позавидовал бы сам маэстро Никколо Паганини. Короче, свой первый тест на вшивость я прошёл блестяще. Лакис всё это время с любопытством таращил глаза на нас обоих, мне показалось, что он морально поддерживает меня.

– А как ты относишься к разгрузке? – Сросил Марио.
– Что? – Не сразу понял я.
– Ну, в смысле, погрузить-разгрузить там что-нибудь? – Марио рукой мне показал на шеренги из мебели.
– А, мебель,что ли! – Обрадовался я. – Да, ноу проблем!

Меня они долго ещё потом расспрашивали о чём-то, я отвечал, но вот она, эта точка бифуркации, совсем рядом. Я даже заводиться стал немного. Расходуя последние силы, рискуешь устать от бла-бла. Я не умею пресмыкаться, поэтому меня уже сейчас подмывает плюнуть на всё и отчалить к себе в гостиницу. Пусть голодным, пусть без копья денег, зато, там у меня чистая постель, душ, сортир и телевизор, а ещё чайник с кипячёной водой. Чего-чего, а этого добра у меня правда завались.

Во мне сейчас шла невыносимая внутренняя борьба и мне так хотелось жрать, что я готов был повкалывать на благо кипрской демократии прямо сейчас, не откладывая, но где она эта связующая фраза? Пауза была настолько звенящей, что я невольно поморщился. И вдруг Лакис так красноречиво посмотрел на своего упоротого сынулю, что этот вопрос мог бы услышать даже глухой: – «А что, может правда попробуем этого русского в работе?» Марио наслаждался своей ролью всевидящего, при этом взгляд его не выражал ничего, его мутновато-синий отлив сейчас напомнил мне телячий.
– КалА, Андрэа!(Хорошо, Андрэа!) – Наконец согласился он. -Ти дъЕфтиси Эхис?(Где остановился?)
– Ксенодохио! (В гостинице!) – Коротко ответил я.
– Пу, сигЕкримЭно? (Где конкретно?) – Уточнил он.
– «Элеонора»! – Ответил я.
– ПОтэ нАртис я дулЯ?(Когда придёшь на работу?) – Аврио то проИ?(Завтра утром?)

Видать, я слегка перенервничал и потому вдруг выпалил ему по-английски:
– «Rihgt now! What are we going to wait for?»(А чего ждать? Прямо сейчас!)
Физиономии у греков вытянулись:
– ЕсИ ке аггликА милАс?(Ты и по-английски говоришь?)
– Yes I do! (Да!) – В том же стиле ответил я и тут же добавил. – I’ll just change my clothes to overall, and then I come over here in no time, if you want it!(Я только в робу сейчас переоденусь и мигом к вам, если угодно!) Греки вообще охренели от такого поворота событий и потому согласились, не раздумывая. Надо сказать,что от Филирас до моего отеля был не ближний свет, но я туда не шёл, а летел! Откуда только силы взялись!

 

Частушка пятая
Октябрь продолжает зажигать

Итак, ночной портье Христос был первым человеком на Кипре, с кем свела меня судьба. Христос был действительно свой человек, но каково же было его удивление, когда однажды вечером, из грузовика, остановившегося напротив входа в гостиницу, вылез его знакомый Андрэас Россос с пакетами полными жратвы! Христос давно был в курсе, что я всерьёз подумываю остаться на Кипре и то, что сегодня я выглядел особенно взмыленным и счастливым, только подтверждало серьёзность моих намерений.
– КалОс тон! (Рад приветствовать тебя!) – Поздоровался со мною Христос и тут же, по уже установившейся у нас доброй традиции, полез в карман за сигаретами, чтобы угостить меня.

Только на этот раз, я уже сам извлекал из нагрудного кармана недавно распечатанную мною пачку «СЕньор СЕрвис ЛилА», алаверды протягивая ему свои.
– ВрИкес кАти? (Нашёл работёнку?) – Поинтересовался портье, в его добродушных глазах читалось уважение ко мне.
– Нэ, кИрие! ВрИка!– (Да, господин, нашёл!)
Христос удовлетворённо кивнул головой;
– КафедАки? (Может, кофейку?)
Я согласно кивнул ему, всё равно в номер мне сейчас идти не хотелось, свою первую викторию надо было хорошенько смакануть.

Мы прошли с ним опять в холлАки (небольшое помещение перед барной стойкой), служившее посетителям небольшим залом отдыха, где для этого специально были поставлены два кресла, журнальный столик с пепельницей для курящих, а напротив, под подвесным потолком, на встроенную в стену металлическую подставку, был водружён старенький цветной телевизор. Скрывшись за стойкой бара, Христос поколдовал там немного и вскоре две ароматнейшие чашечки кофе киприакО (по-гречески) стояли на нашем журнальном столике.

Было уже достаточно поздно, закурив, мы продолжили с ним трендеть «за жизнь», лишь изредка прерывая нашу беседу, особенно когда в холле в этот момент вдруг появлялись подозрительные личности. Тогда, конфиденциально замолкая, мы расслабленно пускали дым в потолок и с умным видом пялились в телевизор. Наконец, покончив с кофе и разговорами, мы пожелали друг другу спокойной ночи и разбрелись каждый по своим углам. До окончания моего легального срока пребывания на острове оставалась неделя.

Поднявшись на лифте на свой этаж, я заученно проследовал по коридору направо, отыскал глазами знакомое двухзначное число, привычно сунул жетон в дверную прорезь под ручкой, толкнул дверь локтём и прошёл в номер. М-да, к хорошему в жизни привыкаешь быстро! Словно не было никогда ни серых депрессивных строек с неумолкающим рокотом перфораторов за стеной, ни дурнопахнущих туалетов на базе в Гольяново, ни нар, ни кидалова, ничего из того, что грозило деградацией, никчемностью существования и полным отсутствием каких либо перспектив.

С эими мыслями я прямо в обуви прошёл на кухню, выложил пакеты на стойку бара и сразу полез на антресоль, там я когда-то видел фужеры на тонких длинных ножках. Но тогда они мне показались такими бесполезными. Сейчас я буду обмывать свою первую получку! И не только. Впервые жратвы у меня было столько, что на столе образовалась целая куча. Сегодня был тяжёлый рабочий день. Только в магазине мы с Лакисом отработали до одиннадцати часов вечера, весь день сортировали мебель, всё время перевозя какие-то образцы из «Шоу-Рум» в «Уэархауз» и обратно. Тонн девять-двеннадцать точно на руках перенесли.

Но я был счастлив, не передать словами. И вот, когда уже пришла пора мне возвращаться в отель, а Лакису домой в Акрополи (один из жилых районов Ларнаки),как он вдруг снова подзывает меня и просит, чтобы я помог ему погрузить картон в «Мазду». Я думал, закидаем тару в фургон и всё, по домам, а выяснилось, что мы поедем на мусорную свалку сейчас, безотлагательно. Да, кстати, сегодня я впервые участвовал в разгрузке мебели из морского контейнера. Не один, разумеется, были ещё помощники. Кажется, пакистанцы. Эти товарищи повсюду, как саранча. Словно им указявка поступила от родных властей невоенным путём отжимать по миру не принадлежащие им территории. Работнички так себе. Но не я здесь заказываю музыку. Он им за разгрузку мебели по червонцу заплатил и отпустил, а я уж тут на подхвате. Словом, после разгрузки осталось много картонных коробок и всевозможных прокладок.

Когда работал в морях, часто имел дело с подобными контейнерами. Контейнера не маленькие, шестидесятитонные. Обычно Лакис сам колесит по Европе,выбирая и комплектуя товар для отправки сюда, а в этот раз кто-то другой из его семьи подсуетился. Я ещё плохо разбираюсь во всех этих тонкостях, но кое-что мне уже становится понятным. Лакис двужильный, за ним не угонишься. Я на работе и так выкладываюсь по полной, чтобы не выглядеть слабаком, но, видит бог, сегодня я исчерпал себя до дна. Поэтому не трудно догадаться, с каким энтузиазмом я воспринял его идею поработать сверхурочно.

У нас существует в России похожая система, добровольно-принудительной называется. Короче, Лакис попросил, я не смог отказаться. Зато, потом, когда мы нашу «Мазду» разгрузили, то вместо того, чтобы поехать сразу к себе домой, Лакис сам вызвался подбросить меня к моему отелю. По-моему, это было логично. Но только потом события пошли по несколько иному сценарию. В общем, я сидел в кабине, курил, Лакис рулил. У Лакиса был очень спокойный характер, что здорово уравновешивало мой, взрывной и импульсивный. Едем. Лакис много говорит, но ещё больше сыплет вопросами. Он как из голодного края, ему всё интересно, какую бы я околесицу о себе не нёс.

Мы катим по вечернему городу и это реально кайф. Наши стёкла опущены до упора, потому что теплынь такая, что ветер только от того, что мы движемся. Тепло, огни кругом, их столько временами, что кое-где светло, как днём. Беседуем. Лакис симпатизирует мне, я это вижу. А иначе бы он не брал меня к себе на работу. Мне ещё Марио как-то рассказывал про их предыдущего работника, египтянина, тоже нелегала, кстати, но в отличии от меня он у них был водилой. Так вот этот прапраправнук фараонов, возвращаясь с одной из доставок в хлам раскурочил их «Мазду» вместе с товаром. Марио говорил, что кабина была всмятку. Я невольно оглядывал её со всех сторон и мне правда было трудно поверить в чудо её инкарнации. Даже удивительно, что её так искусно сумели отрихтовать.

Хотя, почему бы и нет? За деньги на Кипре всё возможно. То есть, до меня тут не скучно было. Лакис про водительские права меня тоже спрашивал, но осторожно так, прощупывая буквально. А когда понял, что водительского удостоверения международного образца у меня нет, то выдохнул с облегчением. Конечно, тут диссонанас с Россией невероятный! У меня просто крышу срывает от невозможности синхронизировать события здесь и там. Я голодный, уставший, но счастливый. Во время работы, дважды в день примерно, утром и в обед, Лакис обычно выделяет мне по пять лир наличкой, чтобы я купил себе сэндвич, что-нибудь попить и сигареты, коль скоро я у них курящий работник. У нас ещё есть кулер в «Шоу-Рум», там вода родниковая заливается обычно. Лакис её предварительно затаривает в двадцатилитровые пластмассовые канистры, используя специальные платные… я бы их назвал водоматами по аналогии с банкоматами. Опускаешь пятьдесят центов одной монеткой в прорезь и тебе из краника набегает. Словом, грех жаловаться.

Вечерний Кипр правда великолепен. А когда это ещё накладывается на твоё настроение, на психическое состояние, то вообще супер. И это даже не эйфория, она примитивна в своём наборе серотонинов с дофаминами. Тут нечто большее. Счастье, вообще, опасная штука, и тут важно понимать каков твой запрос. Да, ты можешь покинуть Матрицу,но тогда ты превратишься в птицу. А птицы по земле не ходят. Или, почти не ходят. По-крайней мере, большую часть их жизни составляет полёт. Вот и я всё больше парю где-то там, а внизу люди, проблемы, суета. Опасное состояние, ибо, птице многое не дано. И птица ещё более уязвима, чем человек.

В моей нынешней работе всё ништяк, за исключением одного момента: у меня здесь практически нет своего прайверси. Я оголён, как провод. А если продолжить птичью тему… Всё-таки некоторые птицы находятся в прямой зависимости от человека, слетаются сверху, клюют рассыпанные для них хлебные крошки. Главное, не стать дроздом, который какает другим на голову и при этом зла не помнит. (Смайл) Я ещё плохо ориентируюсь в Ларнаке, а ночной образ города для меня вообще загадка. И вот, ты то в волшебном лесу плутаешь,то тебя вдруг приглашают во дворец, где исключительно феи и эльфы, но встречаются и омуты, и ведьмины пустоши.

Едем. Лакис рулит в прямом и переносном смыслах. На выезде из города только что мы проехали раундабаут(кольцевую развязку), но вместо того, чтобы поехать прямо, непосредственно в центр, мы почему-то опять выруливаем на Стратигу Тимайя? Наверняка, кИрие (греч. – господин) Лакис знает более короткую дорогу до моего отеля? Но вот слева по ходу нашего движения показался супермаркет «Крис Кэш энд Кэрри», ни слова не говоря, Лакис сворачивает к нему и паркуется на автостоянке перед магазином. Я, вообще, ни хрена не могу понять, но следом за моим старшим товарищем тоже остёгиваю ремень безопасности и вылезаю из кабины. Лакис всё время хитро улыбается.

Заходим внутрь, я ни звука. Честно говоря, у меня культурный шок. Представьте себя человеком, только что завершившего многонедельный пост. Представили? (Смайл) Лакис у входа берёт каталку и мне предлагает сделать то же самое. Повинуюсь. Вливаемся в бесконечный поток покупателей, бессловесно лавируем между прилавков с хавкой. Этикетки, ароматы, диковинные упаковки… Мы вроде бы кое-как договорились с моим организмом насчёт питания,но тут все наши договора летят нахрен в мусорную корзину. Лакис садюга, конечно. Рассекаем по огромной торговой площади, катя впереди себя вместительные коляски, обе пока пустые. Но вот, Лакис подходит к одному из прилавков, берёт с него какую-то консерву и долго крутит её в руке, потом улыбается мне и поднимает большой палец вверх, мол, «вкусно».

Я рад за его пристрастия, конечно, но при чём тут я? Гуляем по магазу дальше. На прилавки с алкоголем стараюсь вообще не глядеть, но Лакис, по-видимому, сегодня решил окончательно уничтожить меня морально, он прётся именно к ним. Останавливается напротив одного из них, не переставая таинственно улыбаться. Стараюсь не поддаваться унынию, так как эта тема для меня строго табуирована пока. А Лакис спецом берёт вискарь с полки и оценивающе осматривает бутылку со всех сторон
– ПолИ динатО, а? – Очень крепкие, а? – И опять улыбается, после чего ставит бутылку на место и тут же перемещается к винам. Походил, повыбирал, потом взял какой-то пакет вина, с понтом читает что там написано.
– КрасИ ксирО! Су арЭси афтО? – (Сухое вино! Это нравится?)
Я автоматом киваю башкой и синхронно с моим жестом пакет с вином тут же отправляется в его продуктовую корзину.

Потом последовали прилавки с беконом, с сырами и колбасами, прочей снедью, и на всё это я взирал безропотно, поскольку полагал, что просто помогаю своему работодателю как следует зашопиться домой. В конце-концов, его корзинка заполнилась на четверть, а потом настал и мой черёд. Мою мы так же заполнили с ним на четверть примерно, а по концовке Лакис часть продуктов зачем-то переложил из своей в мою, в том числе и то памятное винишко. Я ещё подумал: «Классную же работёнку я себе откопал! Теперь, вот, блин, буду ещё и грекам помогать продукты домой закупать?»

Выкатились мы со всем этим добром на улицу и – прямиком к нашему грузовичку. Один хрен, настроение классное! Люди кругом приветливые, бабы красивые, с открытыми ногами«до», загорелые все! Не вечер, а просто праздник какой-то! Продуктов мы закупили до хрена, поэтому Лакис предлагает их сложить не в кабине у себя в ногах, а в фургоне, прямо у заднего борта. Так и поступили. У Лакиса настроение тоже не хуже моего, постоянно улыбается, шутит.
– Ну, что, в «Элеонору»? – Лакис не перестаёт улыбаться, зрачки его бликуют озорством. Я обречённо киваю головой: я и счастлив, и так устал за день, что мне даже лень отвечать. Лакис завел мотор, мы тронулись и поехали. Ларнака ночью преображается, в это время суток с ней происходит что-то странное, можно сказать, что ночью она более естественна, нежели днём, более истинна. Меня же пока только нестерпимо рубит в сон, но отрубаться прямо в кабине я считаю делом недостойным и потому сломал уже коробок спичек, вставляя их себе в глаза.
– Приехали! Этот? – Лакис кивает на вход в отель. Я с трудом продираю глаза, меня совсем развезло в дороге.
– Здесь.
Благодарю его за то, что подвёз, желаю ему «калинихта» (спокойной ночи)и уже собираюсь вылазить из кабины, а он мне: «мисО лептАки!» (мол, подожди)… Быстро высаживается сам и вскоре возвращается обратно, держа в руках оба пакета.
– ПАрта! ДикОсу Инэ? ПерИмэнэ…(Бери! Это твоё! Подожди–ка… ) – Тут он начинает шарить по пакетам, потом достаёт пучок какой-то зеленушки и фунфырик «Зивании» (кипрская водка).- Ке афтО дикОму Инэ! (А это моё!)- Лакис улыбается, довольный, что произвёл на меня впечатление. В это время Христос с отвисшей челюстью наблюдает за всем происходящим из вестибюля гостиницы.С благодарностью принимаю пакеты с хавкой, наконец, жмём другу руки на прощание и – Лакис отправляется к себе домой, а я к себе.
***
Дальше, как я уже говорил, мы посидели с Христосом за кофе, покурили, поговорили о жизни, мне было приятно козырнуть перед ним своим прогрессом в делах. Я счастью своему поверить не мог и, пока поднимался к себе на этаж, ещё раз для верности заглянул в пакет – да, пакет с вином был там! Как же оно мне нужно было сейчас, столько стрессов у меня было за последний месяц! Тем более что винцо, наверняка, настоящее, а не суррогатное пойло неведомо какого разлива. Позже, раскладывая продукты на столе, я поневоле отматывал плёнку назад и всему тут же находилось своё объяснение: и этой загадочной его улыбке, и тому, разумеется, с каким иезуитским апломбом он нахваливал передо мной тот или иной продукт. Не афендикО, а просто фея какая-то!

Да, больше всего мне сейчас хотелось дерябнуть вина. А португальские сардины из Порту в качестве закуси были как нельзя кстати. Тут была и рыбка в пикантной масляной заливке с красным перчиком, и в горчичном, и в традиционном томатном соусе. Просунув указательный палец в чеку на крышке, я с осторожным усилием потянул её на себя, жесть хрустнула, отслаиваясь от банки, рыбка оголилась, разнося по кухне возбуждающий аромат. Следом я разрезал пополам лимон и одну из половинок тут же выдавил на чудо-рыбку, лимонный сок янтарными пятнами расплылся по маслу. Потом я отломил немного хлебушка, открыл пакет с вином и сразу разлил его по двум бокалам.

Не думайте, у меня с головой всё в порядке! Просто сейчас я собираюсь выпить не один, а на пару с женой, хотя она сейчас находится далеко–далёко отсюда. Чёрт его знает, время на Кипре как-то течёт не типично. Вот, скажем, прошла всего неделя, а ощущение такое, будто я здесь нахожусь уже не первый месяц. И это с учётом того, что мой рабочий день, в основном, длится до одиннадцати часов вечера? В виду позднего времени суток, «Элеонора» напряжённо помалкивает, но не секрет, что её сдержанное сопение скорее говорит в пользу того, что большая часть резидентов, разбившись на пары, сейчас увлечённо предаётся тому, за чем они, собственно, все сюда и прилетели. Правильно! Послав к хренам собачьим все эти дайвинги с шоппингами, раглядывают сейчас совсем другие достопримечательности.

Отчасти поэтому я и буду сейчас пить не один, а с моей виртуальной супругой. Так ли хорошо я выучил уроки? Не знаю. Но мне кажется, что жизнь я стал ценить гораздо больше. Да, это форсаж, да, это здорово укорачивает мою жизнь, но зато какой драйв! По-крайней мере, я свободен в принятии решения, раз, и, во-вторых, у меня есть крыша над головой, вино, закуска и курево. Не так уж и мало, согласитесь. А когда усталость во мне окажется сильнее, то уже через час примерно я буду спать мертвецким сном. Подозреваю, что такой образ жизни у меня растянется на длительную перспективу.

Кто же виноват в том, что женатых мужчин грубо разлучают с их любимыми женщинами, а в образовавшиеся пустоты запихивают всякую дрянь,в виде хронической неустроенности, зависти и сплетен? Весело подмигнув зажжённым бра, симметричным рисунком испускавшим свой мягкий свет на холодный батик стен, я с подносом прошёл к одной из заправленных кроватей, поставил его на тумбочку перед зеркалом, один бокал с вином взял в руку, а другой оставил стоять на подносе. Вместе с отражением, бокалов получалось четыре, что меня слегка позабавило:

– «За нас, Лен!» – Чокнувшись с её бокалом, я со смаком осушил свой первый бокал. С непривычки вино мне быстро ударило в голову, но растекаясь по телу мягко и без ущерба, оно лишь качнуло меня слегка изнутри, и я поплыл на соломенной джонке по вяло текущей реке. Словив кайф, я что-то пытался припомнить такое, чтобы завести себя на контрах, но моё недавнее прошлое было настолько мне сейчас не интересно, что вместо этого мне пришлось по-новой наполнить свой бокал.

Я опять налил вина в бокал и закурил по-новой, хотя, предыдущая сигарета в пепельнице ещё продолжала тлеть микроскопическим угольком, непотушенной у самого фильтра. Кипрские сигареты «Сеньор Сервис Лила», это были мои самые первые сигареты на острове, которые я купил себе за собственные деньги. Они мне сразу понравились, не очень крепкие,с нейтральным вкусом, под винцо в самый раз. Когда тебе за сорок и ты по прежнему романтик, то какие ещё ощущения способны вернуть тебя к жизни? Мне многого не надо, я как быстро завожусь, так и быстро остываю. Мне Кипр сразу зашёл, вот бы и мне ещё прийтись ему по душе.

Сейчас я сижу в гостиничном номере и бухаю. Один. С двумя бокалами. Внешне это выглядит немного странно, но если разобраться, то вовсе и нет. Не мигая, я смотрю сквозь причудливые дымные завитки на нетронутый бокал с вином, там, в зеркале, симметричным обманом отразилась вся моя прошлая жизнь. Мне больше не хочется возвращаться к прошлому, как будто прошлым может быть только чей-то дом, город, или страна. Но почему, как только немного ослабло сжатие, я стал опять снедаем комплексом неполноценности? Что за мазохизм! Докурив сигарету, я опрокинул следующий бокал, этот уже оказался более заборист. Тут понятно, все факторы сложились воедино. Меня всегда, когда я выпью, тянет пофилософствовать. Сейчас можно, имею полное право.

С ленивым любопытством наблюдая с за тем, как медленно стекают по тонкому стеклу бокала винные «дамские ножки», я успеваю подумать о том, что мне было бы лучше раздеться прямо сейчас. А ещё, от греха, затушить сигарету в пепельнице. Уже никакими глазами щурюсь на часы: «около двух часов ночи!» Блин, завтра… нет, уже сегодня, мне к девяти часам нужно быть на работе. Чувак, ещё раз и по слогам: «на-ра-бо-те»!

Радость пронзает меня по-новой, кажется, организм бросил на это осознание последние резервы. Чтобы завершить этот день, я опять тянусь рукой к бокалу с вином, что так и стоит нетронутым на подносе возле зеркала. Бокал отрывается от подноса и летит вглубь отражения к незнакомому мне человеку. Незнакомый человек это я, потому что я почти уже сплю. Валясь на кровать, я едва успеваю проследить краем глаза за потушенной сигаретой в пепельнице. Я так и не успел раздеться. – – «Ничего! Я только ласты сейчас подтяну…»

 

Частушка пятая
Диез

Итак, Кипр, город Ларнака, улица Медузы Горгоны, строение №13. Между прочим, начиная со вчерашнего дня, то есть с 8 октября 2003 года, я работаю здесь на постоянной основе. Поскольку Кипр это ещё и бывшая английская колония, то почти все его островитяне здесь спокойно чешут на грИклише. Гриклиш – это типичный новояз, образованный в результате слияния двух языков, английского и кипрского, но только с применением местного, так называемого «деревенского» диалекта. Разумеется, что такое обстоятельство делало условия моего пребывания на Кипре почти идеальными, так как оба языка, которыми в равной степени я владел тогда процентов на семьдесят пять – восемьдесят, здесь прекрасно дополняли друг друга.

В Ларнаке у господ Андрэу, на нынешний момент времени ставшими моими работодателями, имелись два магазина, которые торговали, в основном, роскошным европейским антиквариатом, начиная с античной булавки и заканчивая бывшей в употреблении, но ещё довольно приличного товарного вида мебелью из МДФ, ДСП, а также из натурального дубового и орехового массивов. Всё это богатство господин Теодулакис (Лакис) Андрэу примерно раза два в месяц доставлял из различных стран Запада, сначала морем, а потом трейлером по суше. Странами этими преимущественно были Англия, Венгрия, Румыния и, конечно же, его любимая страна Голландия, откуда он, будучи ещё достаточно молодым человеком, начинал свою нелёгкую эмигрантскую карьеру.

Оба ларнакских магазина фактически, были расположены всего лишь в нескольких метрах друг от друга, как бы единым географическим квадратом покрывая две смежные улицы, улицу Медузы 13 и улицу Филирас 25. К тому же, оба магазина прекрасно были видны с главного шоссе Декелия-Роуд, что для проезжавших мимо автомобилистов было неплохим рекламным подспорьем. В одном магазине, что стоял на углу, прямо на пересечении улиц Филирас с Медузой, в полном соответствии с его громким названием «SHOW–ROOM» (демонстрационный зал), были выставлены самые лучшие образцы бэушной европейской продукции, а так же нулёвые кожаные диваны и кресла, тогда как другой магазин, справа от него, на Медузе, был огромным торговым складом и назывался «WAREHOUSE».

У него ещё была дополнительная пристройка слева – апотИки (греч. – Подсобка), где, собственно, вся мебель собиралась и починялась. Как я уже упоминал, раза два-три в месяц для пополнения своего товарного ассортимента Белый Попечитель Лакис Андрэу снаряжался в свой очередной заграничный вояж по Европе, где по сравнительно бросовой цене скупал для себя всевозможный заморский антиквариат, который сначала морем, а потом по суше ему доставляли в Ларнаку нанятые им поставщики во вместительных шестидесятитонных морских контейнерах.

Я когда впервые увидел под одной крышей такое немыслимое скопление старинных экспонатов, то чуть было не обалдел от изумления, это было подобие Сезама! Плюшкина от зависти, наверняка, кондрат хватил бы. И если «SHOW–ROOM» был вроде стеклянного ларца с драгоценностями, то «WAREHOUSE» можно было смело назвать хранилищем, где, пожалуй, не было ни одного свободного метра пространства, кроме специальных проходов. Так, построенная в шеренги для лучшего обозрения, как солдаты по ранжиру, вся эта мебель сначала была представлена крупными «кусками» (как обычно выражаются сами греки- та мегАла комАтья), потом шли «куски» поменьше, и так до противоположной стены, где самые последние экспонаты заканчивались маленькими столиками-стульчиками, компактно задвигавшимися один под другой наподобие трансформеров, либо утварью в виде кадок, коробов, старинных швейных машин «Зингер» с ножным приводом, очень старых печатных машинок «Ремингтон» и.п.

Стены «Уэархауза» были сплошь увешаны зеркалами, картинами, бра, настенными часами с курантами, прочими безделушками, а во весь потолок от стены до стены в несколько рядов были натянуты тонкие металлические тросы, которые удерживали на себе десятки всевозможных люстр со светильниками. Словом, однажды войдя туда, я словно попал в волшебное царство, которое моментально очаровало меня своей стариной. По сути, это был большой ангар под двускатной крышей, выстланной обычным серым шифером, а его несущий каркас был сварен из сравнительно дешёвого тонкого прямоугольного профиля, с трёх сторон застеклённого огромными стеклопакетами, которые, кроме обзорной фасадной стороны, с обеих боков были наглухо заделаны тонкими полистироловыми плитами, это чтобы полностью исключить контакт убийственного кипрского солнца с мебелью, и так уже получившей солидную амортизацию за длительные годы своего использования.

Вообще, антиквариат, представленный в ассортименте «Woodbine Trading Ltd», был действительно самый разнообразный, практически на любой вкус. И всё же главным пунктом продаж в общем списке товаров значилась мебель. Любуясь этими красивыми вещами, я часто спрашивал себя, а почему хозяева решили отказаться от них? Неужели, их уровень жизни стал настолько высок, что они решили заменить их золотым эксклюзивом? Понятно, что к Лакису с таким вопросом обращаться было бесполезно. Сытый голодного…

Мебель здесь была на любой вкус: тут был и антик в стиле барокко, массивный, в причудливых завитках резных консолей и мудрёных загогулинах накладной деревянной лепнины, а так же откровенный кич из контроплакЕ (греч. – клееная древесина) в лаконичном сочетании плосковыемчатой резьбы с контурной. Что же касается меня, то в мои основные функции, в основном, входит пока уход за мебелью, выставленной в «WAREHOUSE», это ей, родимой, ежедневно и ежечасно я придаю подобающий товарный вид.

Работая в полном одиночестве, я часами прохаживаюсь меж рядов, бесконечно что-то подмазывая, подклеивая, освежая. – «КАне Этси, Андрэа! – Часто наставляет меня господин Андрэу и тут же показывает сам, как мне следует выполнять ту или иную процедуру хронологически правильно; – Я на влЕпи о кОзмос!» – (Делай так, Андрэа! Чтобы смотрелось со стороны!)

Ничего мудреного в его действиях нет, разумеется, ибо, бОльшая часть техник в мире примерно одинакова. Работа в «Woodbine» абсолютно творческая. Мог ли я в России мечтать об этом? Вряд ли. Часто мебель после длительной транспортировки представала перед нашим взором изрядно потрёпанной: с облупившимся лаком на поверхности, с отбитыми углами и ножками, с болтающимися петлями на дверях, со стабильно неработающими замками.

Чтобы не сломать ключи при транспортировке, Лакис обычно вынимал их из замочных скважин, некоторые помечал специальными ярлыками (кодами, но не все, почему-то)и, в общем, складывал их все в одну коробку, а нам потом предстояло каждый подобрать к их родному замку. И, если учесть, что замков было море и многие из них были сломаны, то нетрудно себе представить, насколько занимательным был поиск подходящей пары.

И, кстати, благодаря своей замысловатой форме, почти каждый ключ из себя представлял отдельное произведение искусства! Словом, даже со скидкой на свою античность, но без соответствующего столярного вмешательства, эта меблишка в дальнейшем всё же имела бы весьма невысокие шансы быть проданной в «Вудбайн» за приличные деньги. Консумация! Подешевле купить, чтобы потом подороже продать, в бизнесе этот принцип является становым. Не знаю, как в других частях света, но на Кипре покупатель крайне привередлив и прежде всего потому, что киприоты это прирождённые маркетёры.

Страна базар и люди в нём торговцы! Но, помимо прочего, сегодняшний Кипр это ещё и рай, руками человека воплощённый на Земле. Здесь роскошь ровным слоем намазана на хлеб и, несомнено, счастлив тот, кто мажет себе этот бутерброд. О себе киприоты говорят примерно так: – «Мы строим себе дворцы, будто собираемся в них жить вечно, а едим так много, словно завтра наступит голод!» Повторяю, что покупатель на Кипре весьма избалован и чтобы продать ему что-либо, ему нужно либо здорово угодить, либо просто обмануть. Понимаю, что звучит это немного грубо, но, по-крайней мере, обман тоже бывает разным, полным изящества, например.

Чем это достигается? Очень просто! Чтобы достичь желаемого результата, сначала мы должны убрать вопиющие изъяны в нашем товаре и уж потом мы приступаем к финишной доводке, которая, к примеру, включает в себя шлифовку поверхности путём натирания её чудодейственной мастикой. Кто знает, тот знает, что методик по достижению нужного эффекта существует великое множество, но все они сводятся к единому принципу: «куй железо, пока горячо!» В сказках, чтобы воскресить умершего, люди обычно пользовались живой водой, в нашем же случае это была чудо-жидкость «Magic».

Та самая, кстати, которой Лакис, а потом и его сын Марио пытались впечатлить меня в наш самый первый день знакомства. Натирание «Мэджик» мебели, как покойника формалином, вправе называть реставрацией, мухлежом, чем угодно, главное, чтобы это было красивым обманом, этаким деревянным облаком в штанах, которое в первую очередь устроило бы самого покупателя. Помню, как возмущался однажды один состоятельный англичанин, тщательно соизмеряя своё собственное понимание профессионального ухода за стариной с недопустимостью в принципе какого бы то ни было её косметического обновления: – «Вы убиваете старину!» – кричал он, бродя по «аллеям» «WAREHOUSE» в поисках спёкшегося праха, наверное.

Прав тот, кто всегда помалкивает. Я тоже помалкивал, поскольку был заранее проинструктирован моими господами о неразглашении «военной тайны», как из хорошо известной всем субстанции люди знающие делают настоящую конфетку. Вот, кажется, мы и дошли до самой сути. Так кто, ж, мы такие, реставраторы? Ремесленники? Понтовые разнорабочие? Да мы и те, и другие, но чаще – простые грузчики.

Нас в фирме четверо мужчин, но один, вообще-то, не в счёт, это семнадцатилетний Андрэас Андрэу, мой тёзка и младший сын Лакиса Андрэу, тот денно и нощно торчит в городке Дали, в их третьем по счёту магазине, где он посменно работает продавцом со своей сестрой-погодкой Марианной. Дали, это если ехать из Ларнаки вглубь острова по шоссе Декелия-Роуд в сторону Кало Хорьё и Пера Хорьё. Нам с моими компаньонами по бизнесу частенько приходится заворачивать туда для обновления тамошнего ассортимента свежим антиквариатом, либо что-то забирать оттуда уже в Ларнаку для последующего ремонта в мастерской «WAREHOUSE», то есть, в апотИки.

Но, коли уж я упомянул о Марианне, сестре своего младшего брата Андрэаса, то следует тогда сказать и о наших старших «боевых подругах» – киприотках госпоже Вуле, супруге Лакиса Андрэу и одновременно генеральном директоре фирмы «Вудбайн», а так же их дочери Суле. Сула, самая старшая из детей, примерно лет тридцати(я специально не уточнял, неудобно было), была под стать своей матери, такая же строгая и по-спортивному сбитая англо-киприотка, но если госпожа, или кИрия (по-гречески) Вула была только внешне строга и неприступна, то Сула, вообще, никогда не скрывала своего ко мне настороженного отношения. Говоря пространным языком, мы были оба крайне несимпатичны друг другу.

Сула и Марио, это дестабилизирующий фактор в моей нынешней заграничной жизни. Я здесь пока нахожусь в полуподвешенном состоянии, так как окончательного решения о моём приёме на работу семья Андрэу всё же пока не приняла. Надо думать, что в обозримом будущем они соберутся на семейный совет по этому вопросу. Я, естественно, очкую. Так вот; Сула появляется в нашей фирме крайне редко, но и этого порой бывает достаточно, чтобы мы тем или иным образом не цапнули друг друга словесно. Недавно Сула выскочила замуж за автослесаря из соседнего с Ларнакой селения Арадиппу и потому большую часть времени торчала теперь в его бизнесе, всячески опекая супруга.

Здесь я немного забегаю вперёд, так как уместным будет сказать, что с Сулой и Марианной я познакомился значительно раньше, чем с их матерью Вулой, которая на тот период времени находилась в Англии по делам фирмы, а по сути, на своей первой родине, и это от неё в большей степени зависело, буду я работать вместе с ними, или нет. Так, по крайней мере, мне сказал сам господин Теодулакис Андрэу.

Вула и Лакис – это классический пример того, как шея вертит головой. Короче, пока она в отъезде, я могу не бояться за свою работу, поскольку сам Мариос ещё недостаточно влиятелен, чтобы в одиночку решать мою судьбу. Вообще, моё появление в «Woodbine Trading Ltd» во многом благодаря кирие Лакису было воспринято его домашними хотя и неоднозначно, зато с покорностью, на моё счастье дети на Кипре мнение своих родителей принимают беспрекословно.

Видя, что дело набирает такой оборот, я занял выжидательную позицию, мне лично было нечего противопоставить таким сильным и влиятельным личностям, как Марио и Сула. Они, например, считали, что зачисление меня в их штат на постоянной основе является делом преждевременным и что я не так безобиден, как пытаюсь казаться. Тогда как типичное «английское болото» Марианна с Андрэасом на момент голосования могут мне добавить желанных очков. Особенно Марианна. Мы с ней неплохо скорешились уже, что явно выбешивает Марио и Сулу. Блин, всё прям как в мыльной опере! Итак, пока я могу здесь работать, да, но последнее слово всё равно будет за госпожой Вулой, которая сейчас в отъезде. Так вот Марианна, пожалуй, была единственным человеком в их фирме, с кем у меня сразу установился неплохой контакт.

Конечно, можно утверждать что она юна и неопытна! Но нас прежде всего объединяло схожее чувство юмора. Кипрэа (греч. – киприотка) Марианна была действительно очень прикольной девчонкой. Ей, как я уже сказал, чаще других в фирме приходилось бывать на подхвате: то она в офисе у Марио на втором этаже сидит в комп пялится, то Андрэаса на работе в Дали замещает. А ещё я слышал, что она где-то там у себя на институтских курсах обретается. А по поводу юмора и всего такого: я не знаю откуда она это выкопала, но я никогда не забуду этот её коронный жест правой рукой в виде отдания мне чести с отмашкой от козырька по-американски!

Часто при встрече со мной Марианна напрягала свой тощий девичий бицепс и восклицала: – «Русские офицеры! У-у-у-у-у! Сила!» Или эта её без комплексов улыбка, с проволочным корректором, пропущенном через верхние зубы? Словом, шутки у Марианны всегда получались толковые и за это я готов был уважать её форевер. Короче, нас пока трое работоспособных мужчин в их фирме, это господин Лакис Андрэу, его старший сын Марио и я, ваш покорный слуга, вечно странствующий русский. Работа в «Вудбайн» классная, ничего не могу сказать. А недавно кирие Андрэу впервые взял меня с собой на «делИвери» (от англ. delivery – доставка). Помню, мы как обычно загрузили товаром нашу отентованную трёхтонку для очередной доставки заказчику и я уже было собрался идти опять к себе в «апотики» доделывать какую-то там недовершённую работёнку, как Лакис вдруг бросает мне: «Элла, Андрэа!Садись,поехали»!

Ну, я привык, вообще-то, лишних вопросов не задавать, а когда мы с ним вырулили на хайвэй,а потом стали плутать по разным селениям, вот только тогда до меня и дошло в каком шоколаде я оказался! Остров Кипр по протяжёности своей небольшой, всего-то полтора часа езды на скорости из одного конца в другой, но чертовски красивый. У нас доставки бывают самые разнообразные, от Ларнаки до Пафоса и даже высоко в горах, типа Троодоса и Финикарии. Тут тебе столько впечатлений, что ни одному туристу и за бабло не светит. Разве что, миллионерам только? На время поездки Лакис водитель и грузчик, а я, типа, экспедитор и грузчик.

Когда приходит счастливая пора «деливери», я готов целый день напролёт таскать на своём горбу полнокомплектные гарнитуры из дуба и бука. Для меня деливери, это очевидная пруха. Во-первых, не надо на барском дворе без конца отсвечивать, мебель с места на место переставлять, а то и просто страдать от безделия, а тут сразу три в одном: бесплатные экскурсии по острову, сравнительно необременительные функции грузчика и прочие ништяки вроде частых перекусов.

Бывало, что и пиво мне обламывалось и даже что покрепче. Всё зависело от того, куда едем, кто заказчик, сколько будем в пути и прочее. Сначала на доставки я ездил только с господином Лакисом Андрэу (видно происходила притирка), а потом подключился Марио. Но и тот и другой, оба работали со мной на равных всегда, то есть, мне даже во многом проще было, так как я ни дня не сидел за баранкой, только покуривал в дороге, да байки травил. Тогда я был реально счастлив.

«Деливери» – это бесконечные разъезды по острову, иногда короткие, как взмах мачете, а иногда затяжные, за полночь, с сухими глазами, напряжённо всматривающимися в ночную дорогу, освещённую только ближним светом фар. С Марио ездить намного интереснее, он и молод, и умён, и более современен. К тому же Марио курит, как и я, и частенько не чурается вместе со мной бухнуть пивка по дороге. Но что мне особенно нравится в деливери, так это свобода. Единственное, что нас связывает во время доставок с офисом в Ларнаке, так это мобильный телефон Марио. А всё остальное, на наше с ним усмотрение. Это стало уже приятным ритуалом: если нам со сранья поступает команда загружать «Мазду», значит, скоро в путь и, возможно, на целый день.
Рассекать по Кипру одно удовольствие. Часто мы мчим по шикарному хайвэю, а слева и справа от нас, перемежаясь зелёными полями, проносятся маленькие чистые селения, а где-то вдалеке, напоминанием о рае, неизменно поблёскивает золотыми чешуйками величественное море, ярко-зелёное, до краёв налитое светом и теплом. Находясь в октябре на Кипре, я спецом напоминаю себе о календаре. Не патриотично, согласен, но мне хватило двадцати восьми лет, когда-то отданных Заполярью.

Здесь жара частенько подскакивает до тридцати, поэтому стёкла в кабине нашей «Мазды» мы постоянно держим опущенными до упора. Кабина нами прокурена напрочь, а в дороге из неё летят зажигательные песни Плутархоса, Ниноса, Нотиса Сфакьянакиса и Анны Виси. Марио обычно пользуется ушной гарнитурой, а мне он включает громко музон в кабине, после мы опять закуриваем и он нещадно жмёт на газ, после чего праща-дорога выбрасывает нас на простор, залитый солнцем и щемящим ощущением счастья.

 

Частушка пятая
Диез

Специфика моей нынешней работы такова, что условия для самореализации здесь мне кажутся почти идеальными. Когда ещё, вот так, запросто можно мотаться по острову, забредая подчас в такие труднодоступные горные селенья, что для обычного туриста вряд ли осуществимо даже и за большие деньги? Кипрский климат, это уже достопримечательность и описать его можно, конечно, но лучше увидеть самому, прочувствовать. Опять же, я турист-экстремал. Я не еду за границу, чтобы пить там девять дней из десяти и я не планирую везти туда своё говно, извините, потому что оно уникальнее всех на свете.

Я перемещаюсь в пространстве, чтобы лучше понять себя, других. Я рискую, но этот риск уже тем оправдан, что он пропитан уважением к неизвестности. На Кипре я часто встречал людей, совершенно не испорченных цивилизацией! Я быстро привык к улыбчивым и доброжелательным киприотам и, кажется, им я тоже пришёлся по душе. Однако, не всё так однозначно. Пытаясь понять, что я за человек, в дороге Мариос много расспрашивает меня о жизни, а я в свою очередь пытаюсь понять, что за человек скрывается за маской профессионального психолога и гипнотизёра Мариоса Андрэу, что не так давно с отличием окончил соответствующие курсы в Англии. Мариос нещадно давит на газ, он у себя дома, а я у него в гостях.

Кипр завалил меня привилегиями, но к сожалению, во всём этом есть один изъян: скоро я опять стану нелегалом. Наверное, чтобы понять, насколько Кипр хорош, нужно быть иностранцем? Этот же вопрос я задаю и Марио, но глядя на меня, Мариос улыбается, часто моргает, пытаясь скрыть какую-то эмоцию и басит мне что-то скабрезное в ответ. Нет, не похоже, чтобы этот крепкозубый загорелый киприот не верил в своё счастье. Кажется, Лакис доволен, что с мы с его Марио вроде бы сработались на доставках? Как я узнал, что Марио психолог и гипнотизёр в одном пузырьке? Просто. Никто этого, по ходу, и не скрывал. Когда моё времяпребывание в отеле подходило к концу, а я уже больше недели успел отработать в «Вудбайн», то я заранее, поставил об этом в известность господина Лакиса, чтобы тот уже не смог отвертеться. А заодно и проверить, впишется он за меня в этом вопросе, или нет.

Точнее, я ни дня не забывал о том, что скоро мне придётся подыскивать себе жильё. К слову сказать, в «WAREHOUSE», кроме апотики, было ещё одно помещение, небольшое, но вполне вместительное для того, чтобы размещать там образцы мебели, ожидающие своего часа по замещению выбывших для реализации диванов, а так же одно-, двух- и трёхсекционных кресел, так называемых мОно, диплО и триплО. Так вот, я и предложил Лакису разрешить мне ночевать там, когда мне придёт время съезжать из ксенодохИо. Помню, на первый раз он как-то отшутился, а когда мне действительно уже некуда было возвращаться после работы, я ему снова напомнил о своей проблеме. И, о, чудо! Я даже подумал, что он шутит!
А наш разговор тогда как раз происходил в «WAREHOUSE», а точнее, в апотики,так что удобнее случая и придумать было нельзя. Лакис опять шутил, или отшучивался, а я напирал, стараясь всё перевести в серьёзную плоскость. В конце-концов, Лакис сказал эндАкси (хорошо, согласен) и сразу повёл меня на улицу. Я приготовился услышать всё, что угодно. А он подводит меня к магазину «Шоу-Рум», мы останавливаемся с ним напротив его парадной витрины, а он отчего-то показывает мне на второй этаж, раньше я уже обращал внимание на это компактное жилище с балконом, но не уточнял, кому оно принадлежит. И вот…

– Это графИо(офис) Марио! Пока поживёшь здесь, согласен?
Ни хрена себе «согласен»! Конечно! Это уже не просто пруха была, а какой-то флэш-рояль! Словом, так я и стал жить в этой квартире(а это была именно диАризма-студия (двухкомнатная квартира с кухней, рабочим кабинетом, маленькой спаленкой и, как положено, с душевой и туалетом). Так вот там, в офисе Марио, на письменном столе я и увидел впервые коробочку с его визитками. И тогда-то до меня сразу дошло, откуда у него такой странный гипнотизирующий взгляд и такая необычная манера общения. Безусловно, Марио представлял для меня определённую опасность,
но и я был подкован в неменьшей степени.

Так что, работа в паре со мной для Марио может быть и есть коллаборационизм, а мне лично по фигу, я тут словно в сказку попал. Сказать, что в «Вудбайн» меня всё устраивает, значит, не сказать ничего. Мне моя работа нравится, на доставках каждый из нас чётко выполняет свои функции. При выгрузке мебели из машины, по слаженности действий мы напоминаем собой боевой расчёт ЗРК: сначала мы вместе бросаемся к корме расшнуровывать заднюю пласть фургона, потом один из нас тут же ныряет в кузов отнайтовывать мебель, положенную для отгрузки, потом подаёт её другому через борт, а партнёр, стоя на дороге, крепко берётся руками за край дивана, скажем, кресла или стола, осторожно вытягивает его наружу примерно до трёх четвертей длинны, а второй в это время быстро спрыгивает на землю, мы оба хватаемся за мебель с обеих сторон и потом дружно заносим её в дом. Но чаще бывает так, и мне это нравится больше всего, что одному заказчику мы, скажем, в Агиа-Напу везём комод, другому в Лимассол канапе и бра, а третьему и четвёртому зеркала, часы и картины маслом куда-нибудь в Левкару. Тогда на это зачастую уходит целый день.

А вот, настоящий ад был, когда нам выпадало поднимать мебель на верхние этажи поликатикий (греч.- многоэтажек). Лестницы в таких домах обычно очень крутые и узкие, как подарочные свечи! Наверх не идёшь, а словно ввинчиваешься в потолок! И вот, не дай бог краску на стенах содрать, тем паче мебель поцарапать, или что ещё похуже. В таких случаях жертвовать всегда приходилось руками. Обычно держишься за мебель так, чтобы кисти твои прокладками были между стеной и мебелью, а о плечах и локтях я, вообще, не говорю. О, как я не любил ездить на такие заказы с Лакисом! Бывало, изноется весь, пока мы с ним до верха доберёмся. Сам здоровый, бугай, застрянет вместе с диваном где-нибудь внизу на лестничной площадке между стеной и перилами, а я в это время пытаюсь изо всех сил его вверх протиснуть, у самого кишка чуть не лопается от напряжения, а он так морщит своё лицо от боли, что я от хохота едва удерживаю диван на весу.

Слава богу, что работали мы с ним недолго, где-то с месяц примерно. А потом настал черёд психолога и экстрасенса Марио. А вот с ним наоборот, работать поначалу было одно удовольствие и мне казалось, что так оно будет и дальше, но нет. Этот действительно не бухтел на меня никогда, не поучал. Занесли мы с ним мебель в дом, поставили где надо, хозяев проинструктировали как «Мэджик» пользоваться, и на хауз! Признаюсь, это было золотое время для меня. Много мы с Мариосом городов и селений объездили. Вообще, люди на Кипре в массе своей, душевные. Просто так не отпустят никогда, либо фрукту обязательно сунут какую-нибудь в руки, или сока нальют, а потом ещё вопросами донимают: как дома дела обстоят, как мать с отцом поживают, что дед с бабкой, не хворают ли, и что это за новый белобрысый работник у них объявился, кажется, в последний раз на доставку они с другим каким-то парнем приезжали?

Правда меня всегда смущало одно обстоятельство, что при слове «русский» глаза у моих дорогих киприотов сразу менялись! С чем это конкретно было связано, я не знаю. Может быть, с легендами про русскую мафию? Но, это были отдельные моменты, а так, в основном, всё было по кайфу. Нередко бывало, что мы с Марио целый день колесили по острову, а в Ларнаку возвращались далеко за полночь, когда времени оставалось только на душ, на сигаретку «Сеньор Сервис» и потом сразу баиньки. Без преувеличения скажу, что с Мариосом мы исколесили практически весь Кипр, за исключением турецкой территории, разумеется, и зоны отчуждения, где и по сей день дома стоят такие же заброшенные, как в Чернобыле.
Я после многих жизненных испытаний, особенно после того, как пережил клиническую смерть, стал видеть людей насквозь и это обстоятельство мне теперь здорово осложняло жизнь. В СНГ я так привык к активной обороне, что сам не заметил, как давно превратился в игрока атакующего плана. Подчинение одного человека другому столь велико по сложности,что последнему легко потеряться в этой бесчеловечной схеме. Моя же задача в период выживания заключается в том, чтобы всячески изображая это подчинение, самому управлять тем, кто пытается руководить мною. С Мариосом, можно сказать, у меня та же проблема. Мы оба с ним охотники и только разницы между нами, что он профессиональный психолог, а я доморощенный. Я подозреваю, что Мариос начал копать под меня с того самого дня, когда господин Андрэу впервые обозначил свои намерения в отношении меня.

Но у Мариоса заведомо проигрышная позиция. Кто он, и кто я? С одной стороны, мы с ним иностранцы, а с другой, почти ближайшие родственники. По крайней мере, мы гораздо ближе друг другу, чем один алеут другому, потому что нас в первую очередь связывает чувство политической новизны. Кто как устраивается на Кипре, я же здесь пытаюсь утвердиться по-своему. Нам гриклиш строить и жить помогает. В дороге автостопщики обычно развлекают водителя всякой ерундой, я тоже, вроде, как автостопщик, но матёрый и с регалиями.

Я только числюсь у них экспедитором, а по факту я грузчик и реставратор с допфункцией рассказчика. Особенно это пригождается нам ночью, когда приходится постоянно трендеть, чтобы с устатку не улететь в кювет. В дороге каждый из нас прикалывается по-своему, но пока существует взаимный интерес друг к другу, наша история не заканчивается. К примеру, его отец, Теодулакис, общаясь со мною в пути, больше любил послушать разных историй о жизни в России, где ему за свои пятьдесят с лишним лет так побывать и не довелось ещё, я же, пользуясь моментом, бесплатно(хотя, нет, мне за это платят!) разъезжаю по острову, набираясь положительных эмоций и бесценного знания жизни.

Так вот, в отличие от своего отца, мозолистого эмигранта, его отпрыск Марио больше любил покопаться в психологии (Кто ему, вообще, напел, что у него малиновый пиджак неприкасаемого?). Он фанатично убеждён, что все ответы на вопросы кроются только в этой немало изученной сфере. Боюсь, что он сильно заблуждается. Худшей шняги, чем психология, в мире не сыщешь. Это моя личная позиция. Кипр шикарен, жаль только, что для моего русского менталитета здешние расстояния немного мелковаты, кажется, только прыгнул в кабину, а уже вылезать. Да, деливери были для меня особым подарком судьбы, но работать, в основном, конечно, приходилось в «WAREHOUSE», а ещё чаще в апотики, что в условиях испепеляющего греческого солнца, да ещё в месимери(греч.-полдень)было тоже довольно знатным послаблением.

Я уже говорил, что за границей время идёт (летит) странным образом: вроде недавно устроился на работу, а уже прошли две недели, три… Терпение – один из принципов управления. Чем сильна армия? Подчинением. А если ты сам в себе армия? Часто всё приходится начинать сначала. Я восстанавливал утраченное по частицам. Может быть, я предвидел, что ситуация будет складываться подобным образом, но когда я понял, что Лакис не торопится платить мне полноценное жалованье, то следующим стал вопрос, а когда закончится же моя проверка на психологическую устойчивость? То есть, деньги на еду мне давали, конечно, а что касалось жилья, одежды и прочего, то тут главенствовал принцип: «ты работаешь, а мы тебя всем этим обеспечиваем по умолчанию». В общем, пока так. Я истерить не стал, запасся терпением и продолжал работать так, что многие вопросы у моих работодателей поотпадали сами собой. Я же говорю, что для меня это была епитимья своего рода.

Я ещё раньше пытался подстраховать себя, прежде чем закончится моя аккредитация в отеле. А для этого я доподлинно изучил планировку здания и, как я и ожидал, в гостинице обнаружилось несколько нежилых помещений. Ну, не совсем бесхозных, а, скажем так, находящихся в ожидании планового ремонта. По-крайней мере, переночевать там дополнительные несколько дней было бы вполне возможно. Тому же Христосу я бы дал чирик и он бы, наверняка, позволил мне перекантоваться ночку-другую на стульчиках, составленных вместе.

Но вот что интересно, что в одной из пустых аудиторий на четвёртом этаже, на полу я нечаянно наткнулся на брошенную кем-то старую брошюру на английском языке, книжица была с оторванной обложкой и лежала открытой примерно на середине. Что вынудило меня наклониться к ней и прочесть, я не знаю, но то, что это была цитата из Библии, заставило меня снова задуматься о метафизике многих явлений в жизни: «Treat others as you would wish them to treat you» («Поступай с другими так, как если бы ты хотел, чтобы они поступали с тобой!»)

И всё же перманентной оставалась проблема с документами по легализации. Адиа ЭргасИас (греч. – Официальное разрешение на работу) на Кипре получить непросто, а тем более Адиа ПарамонИс («Вид на Жительство»). Нет, многие получают, конечно. У кого бабла немеряно, а кто во все тяжкие бросается, торгуя собой налево и направо. В каком-то смысле моя история на Кипре повторялась: я давил на Лакиса, Лакис ссылался на свои непререкаемые связи в астиномИи (греч. – полиции) и постоянно убаюкивал меня тем, что-де в его магазине меня ни одна собака и так не тронет. Короче, время шло и кроме как за работу, мне снова прятаться было некуда. Вот я и старался, натирал мебель чудо–жидкостью «Magic», клеил-подколачивал развалившиеся шуфлядки, ремонтировал замки и передвигал мебель с одного места на другое, наравне со всеми участвовал в погрузо-разгрузочных работах, коих у меня случалось за день по нескольку раз, принимал участие в доставках.

Формально работа в «Вудбайн» длилась до девятнадцати часов, но Лакис умудрялся растянуть её до десяти-одиннадцати часов вечера. А я и этому обстоятельству был тоже рад, поскольку так и время летело гораздо быстрее. Хозяину импонировало, что я не щажу себя на работе, да мне ещё и Марио надо было как-то приструнить, что б не шибко радел за мою отставку. К тому же, киприоты сами большие работяги. В «WAREHOUSE» я быстро справляюсь со своим объёмом, а когда возникает «казёнка» (морск. – свободное время), то сам беру в руки миску с «Magic», тряпку и иду чесать по рядам, внешний лоск навожу.

В «Вудбайн» восстанавливающая жидкость «Magic», как Пушкин для России, наше всё. Почти каждую неделю наш главный алхимик Андрэу Старший, кустарным способом варит её у себя на газу в маленькой кухоньке на втором этаже магазина «SHOW–ROOM». Там, кстати, через стенку находится и второй по счёту рабочий офис «Вудбайн», где частенько подрабатывает Марианна.

Вообще, нынешний Кипр, это такая большая англо-русская провинция и отчий дом для компрадорских элит. Однако, английского на Кипре гораздо больше чем русского, вот почему раствор, используемый нами в реставрационных целях, всё же английского, а не финского, и ни тем более русского образца. Бритты на Кипре представлены на вполне законных основаниях, если не сказать, даже вызывающе легально; у них здесь солидная военная база имеется на севере, бизнес, полно недвижимости, смешанных браков. Для англичан Кипр это их второй дом, который они называют «Paradise».

Но англичане англичанами, а своя рубаха всё равно без одной пуговицы. И как же не ценить мгновение, если жизнь это и есть мгновение? Против целой эпохи, уместившейся в одном наскальном рисунке, наша собственная жизнь это всего лишь росчерк пера, карандашный штрих, невнятный набросок. Я наелся обществом людей и в этом смысле общение с мебелью мне представляется более позитивным. Часто оставшись в «WAREHOUSE» один, я не спеша, прохаживаюсь вдоль шеренг повёрнутых ко мне лицом старинных шкафов, кривоногих комодов, винных баров, сервантов и прочих заморских «юнитов». Моя индивидуальная внутренняя программа вынуждает меня искать экстравагантных способов социализации. «Вудбайн» вполне подходит для этого. Повторяю, я не мизантроп,но объективно общество вогнало меня в эту нишу. Благо или зло, но конценсус достигаются путём компромиссного отбора и всегда – «или – или».

 

Частушка пятая
Бемоль

Киприоты те ещё пижоны: любят они с понтом оставить свой автомобиль перед «WAREHOUSE» или «Шоу–Рум» с распахнутыми дверями, а в салоне у них в это время продолжает греметь музыка, в основном, так называемые «бузуки», их любимый греческий фолк. А они, между тем, слоняются обычно от одного магазина к другому, типа, прицениваясь к покупке. Любят они потрепаться, любят. А ежели увидят какого иностранца, вроде меня, то и вовсе с катушек слетают. Таких «здоболов» за версту видать и я всячески стараюсь избегать контактов с ними и сразу прячусь за архизанятость, либо, если Лакис вдруг просит меня обслужить кого-нибудь из таких покупателей, то тогда я стараюсь это делать максимально чётко и быстро.

Всегда, когда есть коса, значит, где-то в траве и камень прячется. Перфекционизм с трудоголизмом, это прямая дорога к срыву.Во мне художник и резчик по дереву, это как бы две отдельные личности, хотя их и связывает общая гуманитарная принадлежность. И если первый это эстет, то второй скорей ремесленник, готовый за бабки и руки сорвать. Словом, конфликт вызрел там, где его не ждали, и как за лесом не видно деревьев, так и мебели, пожалуй, тоже. А мебель в «Вудбайн» починялась варварски, я бы сказал «тяп-ляп». Мне это не нравилось, я пытался спорить, но в «Вудбайн» мне сразу дали понять, что их фирма не занимается благотворительностью.

И потом, мне не нравилось, что Лакис стал всё чаще привлекать для разгрузки контейнеров «своих старых знакомых», пакистанцев. Кажется, этим парням было абсолютно по фигу, гробы таскать, или винтажную мебель с ажурной резьбой. Я пытался им делать замечания, но они на меня тут же окрысились все. А один раз чуть до драки не дошло. Один смоляной бычок действительно дёрнулся на меня, а я его мягко уложил на асфальт. Пока без переломов и синяков. Но на моё счастье ситуацию спас один из его товарищей, он то ли в шутку, то ли всерьёз, предостерёг его от эскалации конфликта, верно заметив между прочим, мол, «Ты с этими русскими поосторожней!Это они Гитлера «факнули» (оригинальная лексика сохранена)!
Но Лакис сам этим грешил частенько! Мне кажется, его отношение к мебели было тоже как к дровам. «Мани–мани», как он часто любил приговаривать. Последний раз мы контейнер выгружали так, что мебель приходилось чуть ли не выкидывать из него на асфальт. Для него чем дальше тем больше, играло роль только время, затраченное на разгрузку.Главное товар как можно быстрее извлечь из контейнера, а там уже будет кому ребусы разгадывать с приведением его к номиналу. Вот тебе и «Rustic Collection!»

Собственно говоря, это и было моей профессиональной нишей, как можно скорее возвращать в строй покалеченную мебель. Всегда за кратковременным периодом эйфории следует знакомый период разочарования, а там недалеко и до новой депрессии. Но награда за труды, это возвращение к жизни. Я, вроде бы, стараюсь жить по заповедям божьим, но, увы, как только меня начинают прессовать, я тут же показываю зубы. Андрэу в оборот меня взяли плотно. Ничего для меня им не жалко, кроме, как я полагаю, денег. Может, они мне не нужны и я должен буду стать первым,кто докажет живучесть этого тезиса? Недавно Лакис взял меня с собой в магазин канцелярских товаров, вроде супера что-то, но только с художественным уклоном. Тут тебе и краски, и кисти разных номеров, холсты, бумага, подрамники. Закупили кое-что, Лакис ждёт отдачи.

Решил начать с малого, для начала понаделаю ему карандашных эскизов, у меня всегда был «железный» рисунок. Так когда-то сказала учительница из художественной школы,увидев мой первый тестовый рисунок. Уже тогда, меня пятнадцатилетного, взяли сразу на третий курс, но проходил я в художественную школу недолго, просто не хватило терпения. Кажется, Микеланджэло сказал, что кто владеет рисунком, тот владеет миром? Ну, да, раньше художники ценились. Сейчас это не имеет никакого значения. Даже резьбу по дереву изловчились заменить на машинную резьбу на пантографе. Кинематограф дышит на ладан, фотоаппарат отмирает, эпистолярный жанр, бумажная книга, всё скоро будет выброшено на свалку.

Я вижу как мир превращается в глобальный оксюморон и готовлюсь к активной обороне. Теоретически, у меня больше шансов выжить. Конечно, в «Силиконовую долину» мне путь заказан, но зато я многостаночник, когда речь заходит об обычном ремесле. Меня сейчас другое заботит, как не слететь с рельсов, пока мною ещё не выработана тактика цивилизованного отхода с прежде занимаемых позиций. А у Лакиса, я заметил, настроение тоже меняется как погода.

Мы все ждём приезда Вулы. Испытательный срок прошёл и мне теперь платят мирокамату, так что в конце рабочей недели набегает около ста пятидесяти баксов, это с учётом того, что с меня ещё высчитывают арендную плату за жильё. Что-то мне даже удаётся откладывать, поскольку киприоты это парадоксальные люди: они готовы таскать меня по различным мероприятиям, где чревоугодничество стоит во главе угла.

Отсюда и экономия. Недавно, например, мы были в каком-то кабаке за городом, так там приглашённых было аж за пятьсот человек! Это у них тут запросто. Знакомый приглашает знакомого, а тот уже совершенно посторонних людей, главное, чтобы он нёс за них моральную ответственность, иначе это будет зашквар.Этого вполне достаточно, чтобы быть приглашенным. Вот Андрэу и взяли меня. А там всё, что твоей душе угодно: заранее накрытые столы, алкоголь не лимитирован, шведский стол, живая музыка. И всё это навалилось на меня практически одномоментно,я даже перестроиться как следует не успел. А жизнь такова, что какой бы она ни была, она вскоре становится нормой.

То, о чём я мечтал, сбылось, Причём, в формате манны небесной. Единственное, что портило весь кайф, это отсутствие семьи рядом. Видеть-то я людей насквозь вроде бы научился, а толку! Люди несовершенны, они свои планы в отношении тебя вынашивают. Вот поэтому, как животные используют свою окраску в качестве специфических сигналов, так и я поставил на гиперактивность в работе,чтобы подкопаться ко мне не могли ещё, как минимум, месяца три-четыре, пока я более-менее не укреплюсь финансово. Панибратство до добра не доводит, и я не знаю до какой степени эвхаристики в их понимании, я должен был дойти, но должно ли мне отказывать хотя бы в умеренном прагматизме, если там, где есть деньги, то, разумеется, и должен быть бухгалтер? Я птица, да, но не голубь однозначно. И тем более не дрозд.

Я могу только догадываться, что за дисскусии у них там разворачиваются на семейном совете, но когда я вижу, что кто-то из их утром приезжает на работу, мягко говоря «не с тем настроением», то уж мне поневоле приходится прибегать к суггестии. Нормальными отношения сохраняются, пока они сбалансированы, и когда одни не борзеют, а другие не требуют, чтобы на них молились. Где механизм разлаживается, не понятно, но часто причиной таких конфликтов становится несоразмерность физических затрат и материальной компенсации за труд.

Эмигрантская доля, когда ты стараешься поступать по честняку, незавидная. Тут важно силы свои рассчитать, а я увлёкся. К примеру, октябрь, ноябрь и декабрь у меня пролетели как один день, а вот потом пошли накладки. И что тут триггером послужит, никто ведь не знает, правда? Пытаясь разобраться в ситуации, я стал наблюдать за ними более пристально и однажды пришёл к выводу, что теория о пост-людях не лишена здравого смысла. У этих тоже, почти те же эмоции, вазомоторика.

И дело тут, конечно, было не в языковом барьере, а в инструментарии, которым пользовался каждый из нас, в зависимости от того, хотел он чтобы его понимали буквально, или нет. Часто Андрэусы, в частности Лакис и Марио, когда не желали быть понятыми мною однозначно, сразу начинали пенять мне на невозможность донести ту или иную мысль правильно, якобы, изначально не исказив в ней её оригинального смысла. И тогда нам не могли помочь уже ни антонимы, ни синонимы, ни русский мат и ни английский сленг. Выходит, кто не смог постичь Вечного Знания, тот стал психологом, как Марио? Впрочем, отличия у них всё же имеются.

Что наиболее заметно, так это глаза – кукольные, в обрамлении пластиковых ресниц. Ещё? Жёсткое неприятие чужих аргументов, которое всегда подаётся ими в форме изощрённого саботажа, при этом их взгляд стекленеет, а в глазах появляется тот самый мутновато-синий отлив, словно примораживающий изобличающую их печать ненависти ко всему, что отличается от их собственного взгляда на вещи. Что ещё? Нечувствительны к чужой боли, причём, при излишне симулятивной подаче себя в освящении длящихся событий, то есть, комментируя чью-то травму, тут же приводят примеры более тяжких физических поражений, но воспринимают всё слишком абстрактно, мол, вот на что следовало бы обратить внимание, а это всё ерунда – твой вырванный с мясом ноготь, сломанная рука, или порванная мышца!

Пьют, едят и размножаются, клонируя себе подобных, но в вариантах нетипичных для представителей клана Чёрных Попечителей. Почти всё, как у землян! Тугодумы, когда речь заходит об адекватности того или иного решения, но молниеносны в своей обманчивой неспешности. Они отличные водители и удачливые коммерсанты; машинам неведомо чувство поражения. Вот Мариос Андрэу долгое время учился в Англии и там получил сертификат психолога и гипнотизёра, после чего действительно какое-то время работал в Ларнаке по специальности.

Он и сейчас время от времени пользуется своим офисом (в котором сейчас проживаю я, и, по сути дела, оплачиваю его), врачуя редких пациентов. Но если я правильно понял его, эта работа ему никогда не приносила постоянного дохода? Видать, менталитет подвёл! Он, наверное, считал, что наркоманы с проститутками к нему тут же со всего острова ринутся за помощью? Да даже плавая на донышке бокала, или болтаясь на кончике шприца, то и тогда люди не разучаются жилить свои бабки. Среди такой публики бывших не бывает почти. Быстренько позабыв о неудачной попытке воскрешения, они отчего-то снова начинают вбухивать их туда, от чего талантливый психолог и гипнотизёр Мариос Андрэу пытается оградить их своими платными сеансами.

Однажды мне крифА(греч. – тайком, случайно)довелось наблюдать за его манипуляциями со стороны. О,да! Здесь наш Мариос был по-настоящему велик и ужасен! За что никогда не любил психологов, так это за их напускной вид! За их чортово превосходство над пациентом, якобы, данное им самим дипломом. Вообще, это довольно странная синергия; психолог, он лекарь? Судья? Да и откуда тут взяться такому апломбу, они что, со шлюхами не спят и водки не пьют, как обычные люди? Слышал, что всё как раз наоборот! Я почему-то был уверен, что Мариосу на самом деле плевать, ширяется человек тяжёлыми наркотиками, или нет. Ему важен процесс. Процесс препарирования того, кто слабее тебя физически. Вот американцы, к примеру, гордятся тем, что почти за каждым из них закреплён его личный психолог? По-моему, ужаснее этого ничего быть не может. А как же принцип «своими силами»? Хотя, о чём это я.

Белые Попечители из кожи лезут вон, пытаясь играть по правилам, придуманными землянами сотни лет назад, но методика удержания ими Человеко-Подчинённых, таких как я, на самом деле проста и строится она, в основном, на эксплуатации элементарных человеческих пороков. Но часто они перебарщивают с этим и потому довольно легко сами переходят в разряд потенциальных жертв. Я заметил, что Белые Попечители очень боятся цивилизованного бунта, им легче продать, чем купить, и это не в их стиле выстраивать многоходовые интриги. У них всё и быстрей и проще: высосал и выбросил. И всё же, Белые Попечители больше люди, нежели звери, и, вообще, рыночный капитализм, да ещё под гнётом либерталианского тоталитаризма, довольно быстро людей нормальных превращает в вышеуказанную переходную модель. А вот это уже не совсем обычные люди.

Словом, бизнес психолога у Марио как-то не заладился и вот стал он тогда менеджером в недавно образованной фирме у маменьки с папенькой, а по совместительству ещё и водителем, грузчиком и разнорабочим, к чему определённо у каждого человека с рождения заложены соответствующие талант и умение. А с появлением на горизонте русского работника Балды (меня, то есть), их планы немного подкорректировались, так как опять всё совпало, звезда над звездой, планета над планетой. Но я не ломился со своим уставом в этот гостеприимный греческий монастырь и меня, в принципе, всё у них пока устраивало. Пожалуй, более серьёзной задачей было для меня сейчас решиться на ещё одну нелегальную эмиграцию. И времени для принятия такого судьбоносного решения у меня оставалось всё меньше.

 

Частушка шестая

Это правда, что деньги за труд на Кипре платят приличные.Что же касается нелегалов, то их мирокАмата (греч.- подённная заработная плата) в среднем (прошу не сравнивать с проститутками из баров, те получают в разы больше) здесь колеблется от десяти до пятидесяти кипрских лир (паундов) в день. Если желаешь в долларах или евро, тогда смело умножай на два. Сами киприоты считают, что для местных престижно зарабатывать по ста пятидесяти лир в день, что равняется трёмстам долларов или евро. Денег на Кипре действительно много, вот только изымаются они из оборота сто одним способом, как в Камасутре.

Благополучие кроется в ментальности, а не в том, чтобы к куче, названной городским бюджетом, к примеру, каждый из граждан подходил бы со своей лопатой, работой, да, способом изъятия, словом, их из общей денежной массы. Один мой не самый добрый знакомый, понтийский грек, до этого семь лет безвылазно просидевший «на героиновой системе», по причине интеллектуальной невостребованности своей (за восемь лет на острове так ничего существенного и не добился) в пылу беседы как-то заметил: – «Что ты хочешь от кипреев? Островное мышление! Зашоренное!» А я подумал: «заоффшоренное»?

Мы здесь все «заоффшорены» в каком-то смысле, как те кони, которым предстоит скакать по острову долго и, желательно, не отвлекаясь на бессмысленный пересчёт вёрст под копытами. Это время «t», помноженное на ноль? Но почему одни уже при жизни пользуются результатами своего труда, когда другие вынуждены таскать за собою хлам, унаследованный от чужой суеты сует? Не очень-то благожелательно этот мир настроен к своему резиденту. Но резидент и сам подчас не знает, чья вера лучше – в собственные силы, или в толпу? Что толку веровать во всеобщее абстрактное доброе, если оно для личности оборачивается сплошными неприятностями, как не легко героическому образу «толпе», разглядеть в тебе своего кровного единомышленника. Короче, пока ты склеивал в своём сознании прошлое с настоящим, мир в сотый раз изменился.

Но многие ли заметили, что, изменившись, мир унаследовал от общества все качества наёмного убийцы? И что помимо ног, голов и походки, ему присущ теперь свой modus operandi? Чтобы выжить, нужны ходы, ходики, часы. Время, словом. Вообще, начало в «Вудбайн» у меня получалось незатейливое, как игра в поддавки: я запоминал карты и нещадно сбрасывал тузов, а Белым Попечителям это нравилось. Да и сами ставки поначалу были тоже невелики: шестьдесят пять лир в неделю при двенадцатичасовом рабочем дне, плюс съёмная диАризма с арендной платой по ста пятидесяти лир в месяц. Да, в сравнении с моим недавним положением в СНГ, это было очень даже не хило, но и не хлебом единым, как говорится.

Моё новое жильё, это особая тема. Не зря говорят, что следует бояться своих желаний, ибо, они часто сбываются. С одной стороны, полный шикардос: моя диАризма располагается прямо над магазином «Шоу–Рум», а всего лишь нескольких метрах от него находится «Уэархауз» с апотИки. Вниз спустился, и ты на работе!
Окей, я сейчас проживаю в номере «люкс», но с бессрочным пребыванием.

Но мне особенно нравится в нём небольшое пространство за полустенком, отведённое хозяевами непосредственно под кабинет. И не важно, что его хватило только на то, чтобы разместить там высокую дубовую этажерку, сплошь заставленную книгами по психологии и папками с научной документацией, а у стены напротив поставить массивный дубовый стол и стул. Полный минимализм.

А ещё, словно выход сакральный в космос, в кабинете имеются огромные, от пола до самого потолка, раздвижные окна-двери, работающие по типу дверок в шкафу-купе и прикрытые от солнца двумя полупрозрачными тюлевыми занавесками. Это ещё и выход на балкон. Приводя себя в среднюю степень экзальтации, я иногда специально наполняю бокал вином, чтобы стоя там и глядя вокруг, ещё раз спросить себя: «А, помнишь, Дядьку Средиземномора? Мужик, сейчас всё это лежит у твоих ног! Так выпьем же за то, что делает тебя удачливым!»

By the way, «по наследству» от Марио мне также достался и его белый френологический бюст, на фаянсовой башке которого расчерчена так называемая «карта разума». Не все надписи на английском языке внутри каждой из зон мне понятны, зато, выглядит впечатляюще, ей богу! Каждый раз, садясь за этот стол, я словно наполняюсь некой значимостью, меня так и подмывает взять какую-нибудь книгу с полки и читать, читать… Впрочем, так я иногда и поступаю. Довольно скучное занятие, замечу я вам. И главным образом потому, что большая часть этих книг датирована девятнадцатым веком. Информационной ценности,полагаю, ноль.

Но более всего из оставленного Марио на столе, мне нравятся его канцелярские принадлежности, включая набор простых карандашей, фломастеры и большой блокнот-органайзер с единственной надписью на первой странице вверху, от Рождества Христова. А также большая хрустальная пепельница и зажигалка. Полагаю, газ в ней российского производства? Вид у меня из окна так себе, зато, жизнь моя,наконец, устаканилась и я этому чертовски рад. Во-первых, здесь мне не нужно каждый день с утряни продираться сквозь мрачную толпу в метро, чтобы к вечеру опять обессиленным рухать на нары в вонючем бараке в Голяново. Мне достаточно только услышать, как гремит ключами-будильниками кирие Лакис, не спеша, одни за другими отпирая металлические ворота, расположенные симметрично по обоим бокам от «Уэархауза».

Теперь каждый мой новый рабочий день я начинаю с непродолжительного утреннего моциона, после чего, наскоро перекусив и быстро спустившись по мраморной лестнице со второго этажа на улицу, тут же поворачиваю направо и иду к магазину «Шоу-Рум». Всего четыре-пять метров, и вот они, вровень с витриной, большие стеклянные двери. В помещении прохладно. Если кондиционер исправен, то он молотит уже со сранья. Лакис традиционен и мне в нём это очень импонирует. Что я имею в виду? Что тогда, когда я впервые в своей жизни зашёл в этот магазин, что сейчас, картина одна и та же: справа от входа стол, за столом сидит Лакис, а у уха его фурычит всё тот же старенький «Шарп» (Смайл).

Теперь мы с ним каждое утро, насколько мне в этом позволяет мой гриклиш, обсуждаем последние мировые новости. В основном, это политика, конечно. «Мья изоИ», как говорят греки, у каждого своя жизненная история. И Лакису тоже досталось в молодости, когда ему вместе с родственниками приходилось уносить ноги от всбесившихся турок. Отсюда, наверное, его этот вечно испуганный взгляд, а сверху маска хотя и улыбчивого, но очень усталого человека. И всё-таки, Лакис это человек той старой формации, для которых корысть не главная забота в жизни.

Теперь каждый мой рабочий день начинается одинаково: сначала я здороваюсь с Лакисом за руку, говорю ему «калимЭра» по-гречески (доброе утро)и сразу шурую в конец зала, где за плотными рядами мебели прячется от посторонних глаз узкая винтообразная лестница, покрытая дешёвым коричневым ковролином, по ней я поднимаюсь на второй этаж, где справа находится маленькая кухонька, а практически через стенку от неё рабочий офис Марио, где частенько подрабатывает и его младшая сестра Марианна.

Так вот, на этой самой кухоньке в турке я и варю (но скорей лишь пытаюсь это делать) киприакУс кафедьЮс (сваренное по-кипрейски, порошковое кофе «Амалия») Выходит как раз на две крохотные чашулечки, ему и мне. Лакис учил меня так: наливаешь, Андрэа, холодную воду в турку, ставишь её на газ и сразу всыпаешь туда две чайные ложки кофе «с горкой»,добавляешь сахар по вкусу (в зависмости от того, какое кофе должно быть на выходе – «ГликО» (сладкое), «мЕтриос» (среднее),или «скЕто» (совсем без сахара). Причём, сахар, говорит, размешивай прямо в холодной воде, но только следи за тем, чтобы кофе не подгорело.

Я, вроде бы, всё делаю как он говорит, но нередко кофе варит сам хозяин, так как у меня постоянно не получается то с сахаром, то с выдержкой на огне по времени. Тогда Лакис откровенно кривит губы и уже сам идёт варить кофе. Сварганив его, он предлагает мне протестировать его и тут же спрашивает в нетерпении: «Ну, как?» Честно говоря, разницу уловить мне никогда не удавалось, но всё равно, задирая большой палец вверх, я восклицал: «АфтО то калИтеро!» (Вот это намного лучше!) Лесть это меньшее, чем можешь жертвовать, не опасаясь за перебор.

Мы, получается, с Лакисом ранние пташки, пока остальные из семьи Андрэу в это время ещё предпочитают топить на массу. Вообще, общая картина наших отношений уже более-менее сложилась и можно честно признать, что их пик, пожалуй, пришёлся на период с октября по декабрь. Что хотели получить друг от друга, мы, наверное, уже получили. Что дальше? А хрен его знает.

Но, разумеется, чтобы возобладала гармония, многое должно сойтись в точке сбора. Это начинаешь потом ощущать шкурой буквально. Не смотря на некоторые нюансы, жизнь на Кипре мне по-прежнему представляется сказкой. Но это чрезвычайно опасное состояние души и тела – каждый день физически ощущать дыхание рая. Тут башню срывает моментально! К примеру, как объяснить себе, человеку за сорок, что ты находишься в раю и тебе это заходит конкретно? В Союзе нас приучили любить свою родину и мы её любили, но нас совершенно не готовили к таким вот метаморфозам, а от них, как я убедился на личном опыте, оказывается, не застрахован никто. Какой-то непонятный комплекс вины теперь довлел надо мной, ведь, мысли о семье не оставляли меня ни на секунду.

Кипр чрезвычайно провокационен, поскольку расслабляет человека абсолютно. В данном контексте греческие мифы мне не кажутся такими уж притянутыми за уши. Всё тут есть: и горгоны, и сирены, и Авгиевы конюшни. Кипр вроде бы не навязывается, но незаметно подменяя твоё существо, таки вынуждает тебя поступать по его. И потом, да, меня никто сюда не приглашал. Поэтому надо чётко себе разделять, зачем ты здесь и чем готов пожертвовать. Всюду торг, как без него. Признаюсь, я больше всегда полагался на интуицию, либо на импровизацию. А загонять себя в жёсткие рамки, значит, заведомо программировать допуск на неудачу. Не всё поддаётся логике и не всё настолько рационально, в какой мере мы себе это представляем. Иной раз проще закрыть глаза и прыгнуть с обрыва. Но и без антидепрессантов тоже нельзя. Организм интуитивно тянется к куреву, или к спиртному. Здоровье как конь; и вывезти может, и рухнуть замертво загнанным.

Трудоголизм меня пока выручал, но вкупе с вышеуказанными вещами, износ происходил бешеный, и что отвалиться должно было первым, а что вторым, вопрос оставался открытым. Боже, с каким удовольствием я поднимался к себе домой после работы! На работе я намеренно тратил себя без остатка. Когда валишься с ног от усталости, некогда там грузиться всякой хернёй. Плюс винчик. Бывало, разом накатишь подобие русского стакана, а сверху ещё сигаретку запалишь, и всё, не до грузов.

Но, садясь каждый вечер после работы за свой генеральский стол, я подтягиваю к себе приватизированный у Марио органайзер, и словно мантру вывожу на его линованной странице: – «Девчонки! Всё у нас будет замечательно!» Есть в человеке моральные ограничения или нет, зависит от самого человека. Я так себя настроил сразу, что даже мысли не допускал, что каким-то образом могу подставить своего работодателя, тем более, что работаю я у него нелегально. До сих пор считаю, что это была правильная линия поведения. Вместе с тем допускаю, что частенько я был неоправданно жесток по отношению к себе, но только этим и достигалось это невероятное ощущение правоты, этого духовного экстаза, если так можно сказать. Я вижу, что мне здесь доверяют, как же я могу ответить киприотам чёрной неблагодарностью? Не могу.

Словом,самоограничение вещь хорошая, главное не перестараться. А тут ко мне подходит как-то Лакис после работы и говорит: «Пойдём-ка, покажу тебе кое-что», и сразу повёл меня в апотики. Зашли мы с ним в мастерскую, а он мне на старый голландский велик, подвешенный на стене, показывает и говорит:
– «Бери! Теперь он твой!»
Свой поступок Лакис объяснил странно, мол, на Кипре даже если ты передвигаешься на велосипеде, то тебя уже никто не остановит для проверки документов. Что ж, своя логика в этом была. Ну, а меня-то теперь точно ничто не удержит на месте, я теперь мобильным становлюсь кратно. С этого дня я словно с цепи сорвался, лётал везде как угорелый!

Вообще, октябрь, ноябрь и декабрь, это было поистине фантастическое время! За счёт одних только «деливериз» мой кругозор расширился до размеров земного экватора. Где я только не был за это время: в Агии Напе, в Левкаре, в Менэу, Мазодосе, Кофину, Корносе, в горных селениях Агиос Вавациняс и Финикарии. Кстати, насчёт Корноса! На нём я остановлюсь чуть позже и чуть подробнее. А пока, передо мною моря морей, либо вина, либо работы. Пуле в лоб я предпочёл красный шторм. Спиваться тоже можно со смыслом, оказывается.

С незапамятных времён тяжёлая пахота стала для меня моим главным жизненным содержанием, а на Кипре это ещё и революционный способ решения специфических проблем. Творческим людям угодить не просто. Камень, который мхом обрастает, это тоже не про меня. За первые два месяца работы у Андрэусов я позволил себе парить в розовом тумане, но с приближением календарной зимы стал вновь задумываться об ущербности своего нынешнего положения.

Понимать-то понимал, но случались и заблуждения. Мысленно я рвался от них на волю, но резких шагов избегал, как будто гармония, окружавшая меня в ареале моего нынешнего обитания, была единственно правильным местом на Земле. Казалось, даже Москва, эхом докатившаяся сюда через сто морей, теперь упрекала меня за мою излишнюю привередливость в выборе жизненного пути. В принципе, золотая клетка «Вудбайн» меня по-прежнему устраивала, удручала только цикличность, с какой начинались и заканчивались мои дни на Кипре.

А цикличность правда была во всём, и мне казалось иногда, что разлука с семьёй больше не стоит тех денег, что платили мне Андрэусы. Короче, стал опять назревать бунт на корабле. Кипр оставался Кипром, но мне он виделся теперь слишком приторным временами. А немногим позже последовали события, которые утвердили меня во мнении, что у Андрэусов я достиг своего финансового потолка и что больше платить мне здесь уже вряд ли когда согласятся. Я нарочно изнурял себя работой, но этот процесс был запущен не сегодня и в конце-концов, я начал выдыхаться. Много работы, вина и сигарет сделали меня крайне раздражительным, я чувствовал, что могу сорваться в любой момент.

 

31.10.03г.

«A Hard Days Night», как однажды тонко подметил многоуважаемый Ричард Старки из «Битлз». Да, кончился странный месяц под названием октябрь. Казалось, ещё совсем недавно я мерил шагами узкую полоску асфальта перед офисом на Ярославском шоссе, когда работал менеджером по продаже деревянных срубов из оцилиндрованного бревна и бруса, но моя московская жизнь была похожа на суррогат, там всё было не настоящим, как я не пытался доказывать себе обратное. А, в принципе, я рад, что меня больше не встретить прогуливающимся по маршруту от подмосковного Абрамцево до станции Метро-«Щёлковская», и что меня больше не представляется возможным лицезреть мчащимся в электричке до станции Метро–«Южная», чтобы с последней оказией не опоздать на автобус, отправляющийся в древний город Белёв, где живёт и поныне моя дряхлеющая мать. Хрень эту надо было заканчивать и я её закончил.

Я всего двадцать пять дней на Кипре, а, кажется, будто целых пять месяцев. Ядрёный получился месяц, целых двадцать пять дней обалденной свободы, не занятых больше проклятиями в адрес голодного тела и сирого духа. А потому что надо жить в своём пространстве, полностью отвечающем твоей внутренней сути. Меня пока вполне устраивает, что каждый вечер уставший я поднимаюсь к себе в свою диаризму, принимаю душ, переодеваюсь в цивильную шмотку и опять шурую Эксо (зд. – На улицу), где меня у подъезда уже поджидает меня мой верный подИлато(греч. – велик.)

И если отбросить такие нюансы как зависимость от моих работодателей, то это лишь то немногое, чем я действительно готов пожертвовать. Долгое время я привыкнуть не мог, что здесь меня никто не контролирует, не пытается поймать на проколе. Я ждал и ждал подвоха со стороны Андрэусов, а они всё не возникали и не возникали, так что в конце концов я и привык, что меня после работы никто не трогает. Напротив, мне уже несколько раз довелось побывать в их доме, где надо мною тоже не нависал никто авторитетом, а ещё мы и в тавернах с ними отметились не раз, и на всевозможных других разных неформальных мероприятиях, где наряду со всеми я так же ел и пил, и никто мне при этом лишних вопросов не задавал. Естественно, мне это было по кайфу. Но я не скажу, что был полностью расслаблен, или преступно безмятежен. Вовсе нет. Я старался чётко отслеживать ситуацию, но вот когда я напивался после работы в дрова ( а такое случалось пару раз), то имели место быть и курьёзные случаи, м-да.

Положение моё уникально: с одной стороны, я изгнан отовсюду, исключён, отключён, выключен, а с другой, раз я не числюсь нигде, то и поступать тогда буду так, как выгодно мне в первую очередь. Я представляю себе каждый раз, как собираются они, мои бывшие друзья и нынешние, и спрашивают друг у друга: -«А ты не знаешь, как там сейчас Андрюха Аносов?» Я больше чем уверен, что ни один из них не будет обладать истиной в последней инстанции. А потому что я сам не знаю, что будет со мною завтра, через день, через два . Моя свобода порезана на отрезки, и одни из них короче, другие длиннее. К слову сказать, это либо маршрут от моего дома до придорожного минимаркета «ЛиманАки» («Лиманчик»), где я регулярно отовариваюсь охлаждёнными пивком с винчиком, либо до набережной ФиникУдес (финиковая аллея), в Ларнаке, где я обычно глазею на толпы прогуливающихся людей. Схима она и есть схима, в какую словесную форму ты её не облекай.

Главное, на мой взгляд, что моя семья пока не списала меня со всех счетов. И я не какой-нибудь там говнюк с Бульвара Капуцинов, потому умею планировать и ждать. Хотя, у кого-то, может быть, и складывается обо мне впечатление, как о человеке совершенно непоследовательном и импульсивном. О кей, вам, моим пассажирам, едущим со мной в одном купе, могу поведать по секрету, что это опасное заблуждение. Чтобы иметь правильное представление о жизни, нужно, по-крайней мере, честно ответить себе хотя бы на два вопроса: «кто такой человек» и «кто я такой». И нужно за лесом научиться видеть не только деревья, а и дорогу, которая выведет тебя к главной цели. Всё остальное игра, тактические ходы.

Да, кстати, в конце октября Вула всё–таки приехала из Англии и сразу влилась в рабочий процесс. Причём, событие это прошло рутинно и ничем особым ознаменовано не было. А лучшим доказательством того, что Вула была не против моего присутствия в их бизнесе, стал феерический корпоратив, куда я был приглашён вместе с ними буквально через несколько дней после этого. К сожалению, я забыл название кабака, но знаю только, что он расположен на окраине Ларнаки и что приглашённых там было человек триста, не меньше. Таким образом, по умолчанию я был постановлен в их штат, но, увы, всё ещё как работник, не имеющий официального разрешения на работу. О чём думали господа Андрэу, идя на такой рискованный шаг, не понятно. Я их тоже больше ни о чём не просил, так как мне осточертело это занятие в край. И так будни стали наматываться одни на другие, сметая в сторону сомнения и лишние переживания. Это была какая-то обречённость на фоне безудержной радости. Я будто летел в пропасть, вкушая восторг полёта и, в общем, не слишком жалея о том, что я и жив-то, пока лечу.
****

Сегодняшний заезд обещал получиться разминочным, но в Ларнаку мы с Марио опять вернулись за полночь. Я таких концовок не приветствую. Во-первых, завтра супермен Мариос в «АкрОполи» будет до полудня нежиться в своей постельке, а я, потому что опять не выспался, на работе вяло изображать из себя бодрячка. И, во-вторых, я понял, что за сверхурочные в «Вудбайн» мне всё равно никто доплачивать не станет. Тому уже была масса примеров, а палить свечу с обеих сторон и в самом деле становится опасно. Конечно, можно сколько угодно работать на износ, тянуть на характере, обосновывая такое поведение наивысшей целесообразностью, долгом перед семьёй и.т.д, но, кажется, телу это абсолютно до лампочки. Когда–нибудь оно обязательно откажет и будете вы тогда лежать в своей постельке не раздевшимся с вечера и лупать на потолок ничего не понимающими глазами.

Так вот, однажды со мной действительно случился пападос, от которого, честное слово, мне самому потом было очень неловко. В общем, примерно после такой же «ночи трудного дня», утром я впервые не смог подняться со своей кровати! Помнится, сначала мы отработали с Марио в Лимассоле в их обустраиваемом под новый магазин помещении, а потом у нас сразу были ещё несколько доставок в черте города, так что после того, как Мариос подвёз меня домой на Филирас, на часах уже было около двух ночи. Высадив меня напротив моего подъезда, он тут же дал по газам и умчался в Акрополи, а я поднялся к себе в студию, по-моему, выпил немного, закурил… А вот что было дальше, хоть убей, не помню. Нельзя сказать, что меня по классике разбудил какой-то шум. Я был не я, и сознание моё возвращалось не сразу, наверное, так приходят в себя после тяжелейшего наркоза.

Но и этот, назовём его шум, источник раздражения, не важно, и тот факт, что сам я лежу на кровати совершенно одетый, всё это впервые воспринималось моим сознанием как вероломное вторжение на мою законную территорию, а не как часть естественного ритуала, отправляемого людьми при отходе ко сну, либо пробуждением по утру. Я вроде бы производил какие-то движения руками и ногами, скользил глазами по стенам, и всё же долго не мог понять, где я, и что со мной происходит. Наконец, мне удалось кое-как сфокусироваться на источнике раздражения, но и тогда я никак не мог взять в толк, что делают в моей спальне Лакис и Марио Андрэу? И почему вся комната залита ярким солнечным светом? О-по-по! Неужто, проспал?! Однако, что сразу успокоило меня, так это реакция самих греков: их весёлые папуасьи глазки, свесившиеся из-за дверного косяка,были полны приколистского задора!

Признаюсь, я ожидал другой реакции: «ты уволен», «пошёл вон» и пр! Так бы, кстати говоря, оно и было бы в Москве, Питере и в любом из других российских городов, посёлков и деревень. А вот дальнейшее выглядело больше комичным, нежели представляло для меня какую–либо угрозу. Первым включился Марио:
– «Знаешь, Андрэа! Мы когда с отцом прождали тебя в магазине час, два… а ты так и не появился, то мы, естественно, подумали, что ты сел в свою ракету СС–«триакОса» ( по их классификации российская С-300 на греческом звучит именно так) и улетел обратно к себе в Россию!» – При этом Марио шутливо кивнул головой на потолок, будто там и вправду должна была находиться дыра от этой ракеты. Какими-то негативными последствиями для меня тот инцидент не обернулся, слава богу, я продолжал работать как прежде, но должен заметить, что повторения подобных ситуаций в дальнейшем мне удавалось избежать просто чудом. Мне, вообще, иногда казалось, что Андрэусы тупо экспериментировали надо мной, типа: «этот парень сломается, или нет?» Но смотреть на жизнь с высоты птичьего помёта, это явно не про меня. Было и было, что с того. Ну, хорошо, раз я упомянул про Лимассол, тогда поехали. А начиналось всё так.

 

5 ноября 2003 год, Кипр, Ларнака

Уже темнело, когда забив под кумпол нашу дизельную трёхтонку дешёвым европейским антиквариатом, мы с Мариосом подвязывали последние «штыки» («штык» – название морского узла) в шлямбурах брезентовой шнуровки, наглухо закрывавшей фургон сзади, как мы делали с ним десятки раз до этого, перед каждой нашей отправкой в путь. Только сегодняшнее отправление было нетипично поздним, так как до окончания рабочего дня в «Вудбайн» оставался всего лишь час с небольшим и грела меня ещё слабая надежда, что с этой доставки мы успеем вернуться в Ларнаку хотя бы к часам девяти, максимум к полдесятому вечера. Да и товар мы сегодня загружали странный, бьющийся в основном: какие-то картины в дорогих рамках, светильники, зеркала.

Мы такой хрупкий товар обычно тщательно укутывали в старые шерстяные одеяла, но кто же даст гарантии, что под конец рабочего дня мы его случайно не разбабахаем по дороге? Один пример у нас уже был с Марио. Только ему-то что, они свои люди, разберутся, а мне прикажете штрафные санкции оплачивать из собственного кармана? Я только представил себе, как мы этот стеклобой в кромешной темноте с Марио будем выгружать, так сразу и загрустил. Нет, тут, пожалуй, двумя часами доставки не отделаешься! К тому же, говоря откровенно, сразу после работы планировал я вмазать немного винца, а так же через телепорт с девчонками своими пообщаться.

Похоже, облом. Но я человек подневольный, ради каких-то стратегических выгод готов и пострадать за веру. Но вот погрузка закончилась, я по привычке забрался на своё экспедиторское место и закурил, выпуская дым через опущенное боковое стекло. На Кипре темнеет мгновенно. Казалось, ещё недавно всё небо над головой было разлиновано на сине-розово-жёлтые полоски как бац, и плотный занавес! Зато, тепло, тихо,десятки ароматов свились в букет, а витрины наших магазинов вдруг неоновым контрастом вспыхнули среди вечернего блэк-аута. Кругом темнотища, а за горящими стёклами витрин видно всё, что творится внутри. Сказка!

Мариос лихо запрыгнул в кабину, завёл движок, но проехав всего лишь несколько метров от «Уэархауза», откуда мы загружались, до «Шоу-Рум», не стал как обычно выруливать сразу на бровку шоссе Декелия-Роуд, а резко затормозил, что я чуть было не ткнулся лбом в стекло. Мариос любит шикануть, опасно вписываясь на скорости в критическое пространство проезжей части. Водитель он, конечно, классный, его родители постарались, что б он ни в чём себе не отказывал: у парня на выбор «Тойота-универсал», тяжеленный «Харлей Девидсон», грузовик «Мазда» и даже мини-моккик. Снова выскочив из кабины, Марио стал носиться по двору и кричать: – «БабА! Пу Исэ?» (Пап! Ты где?)

На улице уже совсем черно стало, а мы с Марио всё никак не едем, наш будущий маршрут уже дважды переигрывался по каким-то непонятным для меня причинам. Мариосу что, он завтра выспится, а я? Я зло поглядываю за своим партнёром из кабины, кажется, отдохнуть мне сегодня не придётся. Его мельтешение по двору бесит меня, но я бессилен что-либо изменить. И вдруг, свет в обоих магазинах гаснет, звенят цепи на обоих воротах, но это тем более странно, ведь, время работы фактически ещё не истекло? В кромешной темноте Мариос похож на молодого чёрта, его силуэт едва угадывается и только зубы сверкают и белки глаз. В руках Марио держит какие-то накладные. Вот к нему подходит его папашка Теодулакис и они стоят в сторонке, спорят о чём–то, среди прочих реплик я расслышал знакомое слово «Лимассол!» Да они что, совсем офигели? Это ж почти два часа езды туда и обратно, плюс полтора-два часа на погрузо-разгрузочные работы и прочюю херню? «Всё! Плакало моё вино красными кровавыми слезами!»

Но настоящий облом наступил, когда выяснилось, что вместе с нами, на ночь глядя, оказывается, ещё и Лакис собрался ехать. Комплекция у него и так была нехилая, а у «Мазды» движок в кабине по центру стоит, поэтому там только два сидячих места предусмотрено. Не на коленочки же к нему садиться, верно? К тому же ни пива теперь ни выпить, ни покурить. Сам Теодулакис к этому времени уже около года в завязке с куревом был, а известно, что нет нудиста нуднее, чем пропагандист из бывших курильщиков. Он мне в магазине и так уже все уши прожужжал о вреде курения, а до этого, мол, только пурес (греч – сигары) курил, причём безбожно. Короче, в ночь, без отдыха, без курева, без пива, да ещё и без места!
«Мазду» нашу мы грузом забили так, что теперь при малейшем ударе в лоб или сбоку, никто из нашей компании не уцелеет. Машина неуклюже тронулась с места, мы с Лакисом синхронно боднули головами в стекло. «Сейчас перекрёстный допрос начнут устраивать!- С грустью подумал я. – Как же меня достали все эти разговоры про политику!» Теперь уже не было никаких сомнений, что в Лимассоле мы проторчим до позднего поздна. Мои друзья киприоты, вероятно, начали о чём-то догадываться, а иначе бы мероприятие, вроде этого, не было бы ими расценено, как рука дающая? Мне было отчего роптать. Совсем недавно мне ещё удавалось сохранять баланс между работой и коротким отдыхом, но теперь я всё чаще замечаю, как усталость накапливается в организме. Прежние стимуляторы тоже не помогают; вино расслабляет, но не выводит апатию и теперь, чтобы оглохнуть, чтобы не слышать её шаркающей походки, я всё чаще прикладываюсь к стакану, и меня всё быстрее рубит в сон.

И потом, было уже пару раз, когда я ночью засыпал с сигаретой в руке. Это не может меня не тревожить. Я невольно отмечаю про себя, что усталость сначала поселяется в твоей голове и от этого постоянно хочется спать, но потом она больной водой стекает вниз, и тогда тело начинает отказывать по частям. Андреусы явно оборзели, эксплуатируя меня на износ, но и я тоже хорош, боясь показать себя слабаком, работаю практически без выходных. Конкретно в Ларнаке я узнал предел своим физическим возможностям.

Больше всего доставалось рукам и плечам, часто я срывал их под тяжестью дубовой мебели, разбивал надкостницу на суставах, а в начале декабря в локтевом сгибе и под мышками у меня сильно вспухли лимфатические узлы. Самое тонкое место в незаконной эмиграции это как раз вот такие моменты, когда речь идёт о подорванном здоровье. Ложное чувство стыда загнало меня в пятый угол, а начиналось всё как всегда безобидно. Часто, не смея отказать в дружеском участии, а также (чего греха таить) надеясь, что это будет как-то отмечено семьёй Андрэу, я, не торгуясь, прихватывал для сверхурочной работы ещё и свои законные выходные. Но что законного может быть у, собственно, нелегального эмигранта? Само беззаконие?

Вообще, нелегалу следует твёрдо уяснить себе, что только зарабатывание денег, без отдыха, это гонки по встречной полосе. Если совсем не отдыхать, то когда-нибудь ты рискуешь утонуть в этом процессе с головой. Бары тоже не выход. Но и без них нельзя. Тогда точно свихнёшься. В жизни главное, это она сама, разбитая временем на мерные деления, как в мензурке. И в ней всего должно быть в меру: зависти, трудов и прощения. Итак, сегодня втроём мы едем в Лимассол, да ещё в такое позднее время. Мариос за рулём, его отец слева, а я орлом восседаю в центре на кожухе над движком и почти упираюсь головой в низкий потолок кабины, впереди нас шоссе серой лентой заворачивается под бампер. «Мазда» внешне и так мелкая и тупорылая, а изнутри, при отсутствии свободного пространства,вообще исчадие клаустрофобии. Не будь лобового стекла, я бы давно уже нырнул головой вниз. Вполне допускаю, что поездка эта наша не простая, раз нас сопровождает в поездке сам кирие Лакис.

Едем, чешем языками. Я, естественно, в той мере, в какой освоил гриклиш. И правда, вскоре выясняется, что помимо парангелИи (клиентского заказа), в Лимассоле нас ожидает ещё и некая очень важная сделка. А если быть более конкректным, то подписание юридических бумаг на передачу в аренду фирме «Woodbine Trading Ltd («Rustic Collection») ещё одного здания под магазин. Если всё пройдёт гладко, то мы получим ещё один источник дохода, причём, в очень выгодном для нас месте, рядом с гипермаркетом «Woolworth». Для меня это тоже было хорошей новостью, так как в этом случае мои с киприотами деловые отношения были бы пролонгированы, плюс я, наверняка, был бы востребован на этом объкте в качестве строителя-отделочника, ну, и, конечно, как грузчик, ибо, вскоре после этого нам стопудово предстоит завозить туда новую мебель и много чего ещё.
Скачем с темы на тему, но больше общение идёт между Лакисом Андрэу и его сыном Марио. Я бы вообще помалкивал, но это вряд ли, не дадут. Да и мне надо всячески изображать из себя полную погружёность в тему. А Лакиса похоже заело, как ту пластинку. Не спорю, его жизненная история однозначно заслуживает уважения, но когда тебе в сотый раз перерасказывают одно и тоже, то тут поневоле начнёшь терять к этой теме всякий интерес.

Рассказ его правда полон драматизма, да мало их было таких трагедий за историю человечества. Начало семидесятых, турки высаживаются на Кипр, начинаются этнические чистки, кто успевает убежать убегают, остальные идут под нож. Тут вписывается Советский Союз и конфликт замораживается. Просто всё, как одуванчик. Но это на первый взгляд. Спасаясь от расправы, Лакис сбежал сначала в Голландию, а потом перебрался в Англию, где ему, тоже нелегальному эмигранту, как и мне, приходится туго. То, что он эту тему опять расчехлил, понятно. Тут даже моё хитромудрое молчание не помогает.

Особенно меня прикалывала та часть его рассказа, где он описывал своё бегство от английских «бобби»:
– Ты, вот Андрэа, жалуешься, что нет у тебя документов здесь! А, знаешь,я тоже трясся, как заяц, когда за мной гнались английские полицейские! Тут Лакис опять начинал таращить свои белёсые глаза и, словно боясь, что до меня не дойдёт весь трагизм его слов, сказанных по-гречески, тут же срывался на английский язык, поскольку справедливо считал, что им я владею гораздо лучше греческого.

А когда он опять начинал приближаться к описанию трогательной сценки, где он прижимался к холодной стене спиной и закрывал глаза от страха, мечтая мимикрировать как камбала (уж, лучше хамелеон), я незаметно набирал носом воздух в лёгкие, чтобы не заржать. Однако, сам Лакис не слишком любит распространяться по поводу того, как же он всё-таки оказался в Англии. Я сколько не спрашивал его об этом, а так ничего и не добился. Причинно-следственные связи в его повествовании отсутствовали, да он, видимо, и не ставил целью казаться правдоподобным, иначе бы ему следовало объяснить мне, как же он тогда сначала сумел заработать, а потом и открыть там свою пошивочную мастерскую? Вот почему мне не нравились их нравоучения.

Так что вряд ли его рассказы проецировались в пустоту, это чтобы я заранее сам губу особо не раскатывал на разного рода ништяки, вроде официального разрешения на работу и прочего. Ладно, проехали. So… наша сделка должна была состояться ближе к полуночи, а пока нам следовало доставить товар заказчику. «Мани–мани», как часто любит выражаться Андрэу-Старший. Кирие всё плачется, что бизнес у него не идёт, а сам открывает один магазин за другим. Едем, трендим дальше. Это ж какой мы богатый словесный арсенал используем в общении друг с другом, а договориться не можем? А потому что язык землян давно дискредитировал себя. С таким же успехом мы могли бы изъясняться и жестами. Там их немного и требуется: «дай», «принеси», «пошёл нахер». Наша генетическая память, наряду с бесценным опытом выживания, каждому следующему поколению передаёт ещё и полный набор уловок, как получше обдурить ближнего своего, которого по Библии надо бы возлюбить, да всё не получается никак.

 

***

Да, от климата много чего зависит, и от размеров страны тоже. Киприоты покруче греков смотрятся и к своему статус-кво относятся они довольно критично. У них сейчас, типа, череда переименований идёт. Чем бы дитя не тешилось. А я думаю, что для райской жизни Вседержителем на Кипре слито всё самое лучшее из мира природы и материального соответствия человеческим запросам. Достаточно посмотреть как устраиваются здесь люди. Кипр это, пожалуй, единственно рукоположенное место на Земле, где богам и людям разрешено проживать совместно. Только боги тут не отсвечивают, а стараются держаться скромно. Но то, что пару раз наши дорожки с ними пересекались, так это я заявляю ответственно.

Я на Кипре диаспору славянскую под себя не стелил, а потому не могу сказать каково это. Но если ты ставишь только на греков, то тут смотри в оба. Я по Кипру хожу кругами, да всё облизываюсь, сверхусилием воли пытаясь вникнуть в саму суть этого весьма специфического мироустроения. Нет ничего идеального на Земле, и слава богу.
-Пос пас? (Как дела?) – Лакису не нравится, что я использую любую возможность, дабы избежать пустой болтовни, вот он и лезет ко мне с этим избитым фразеологическим оборотом. А в ответ я ему отвечаю ровно таким же штампом:
-ПроспатО на зИсо! – (Радею в трудах моих!) Разумется, внутри меня всё ещё чадит обида за испорченный вечер. В самом деле, на хрена спрашивать, если и так всё понятно? Добившись своего, Лакис смеётся, он верно уловил нервические нотки в моём ответе.

Жалко смотреть на то, как ненавидя себя за конформизм, люди ещё теснее жмутся друг к другу. Я таков же.
– Марио, а ты…. – Обращаясь к сыну, Лакис опять переходит на свой фирменный бархатный тенорок, в диссонанс ему Марио отвечает отцу брутальным неспешным басом. Они что-то там опять говорят про свой будущий новый магазин, но эта информация вряд ли будет интересна мне настолько, что я должен ловить каждое их слово. Хоть как-то пытаясь расшевелить меня, теперь они заговаривают со мной о России, про какой-то там рухнувший самолёт, про техногенную катастрофу, о которых я и слыхом не слыхивал, потому что на Кипре, в отличие от Афин, я принципиально не читаю русскоязычных газет и совсем не смотрю телевизор, здесь мне всё это добро совсем без надобности.

Скорей это позитивный фактор, что мой технический словарный запас в гриклише достаточно беден и оттого я не имею возможности реагировать на их информационные вбросы достаточно эмоционально и точно. Моя реакция не поспевает за их вопросами. Что ж, пусть думают, что я взвешиваю каждое слово. Впрочем, и это тоже правда.
-Скоро Кипр вернёт себе все его прежние названия! – Мягко надломив жужжащую паузу, господин Андрэу пытается снова продолжить разговор.
-Е-е! – Следом басит начинающий супермен Мариос, кажется, он тоже не прочь продолжить нещадную эксплуатацию гриклиша. Гриклиш это типичный греческий новояз, возникший в результате невероятной скученности под одной лексической крышей таких языков, как английского, итальянского и (как же без него, родимого) «деревенского» кипрского диалекта, в котором звуки «Ч» и «Ш» встречаются так же часто, как звёзды на ночном небосклоне.

Оба грека-киприота счастливы тем уже, что у них есть я, русский ванёк, часть мирокаматы которого, как им, вероятно, представляется, идёт на оплату почётной обязанности по чётным и по нечётным числам тоже, выслушивать их высокопробную политическую ахинею, что для меня, нелегального эмигранта, вероятно, являлось бы меньшим из зол. Они мне постоянно жалуются на то, что за них-де давно всё решают страны покрупнее. А я читаю: «Андрэа, закатай губу!»
-Грядёт всемирное переименование! – Не унимается Лакис. – Самоидентификация, так сказать!
Я ему хотел сказать «давно пора», но тут же передумал, ибо, мой гриклиш для этого был и правда не слишком хорош.

Я был слегка в курсе, что после обретения Кипром долгожданной независимости В 1960 году, он тут же пустился в переименования. Так, был себе проанглийский город Лимассол, а стал Лемесос! А произносимый на английский манер столичный град кипрейский Никосия, тут же превратился в Левкосию. Сами же киприоты, в присущей им манере по-деревенски коверкать великий и могучий греческий язык, Левкосию называют «ЛевкОшшей»! Но всё это досужие разговоры, я знаю, призванные отвлечь моё внимание от главного, чтобы я оставил все попытки искать для себя более выгодных условий труда. Я хоть и приполз к ним на пузе в поисках работы, а всё равно у меня преимуществ перед ними гораздо больше: в любой момент я готов всё бросить, а они нет.

И ещё, я стал совершенно неуправляем. Внешне я могу не выражать своего недовольства, но как только уровень опасности в моём мозгу становится «оранжевым», я сразу атакую, словесно или физически. Оттого мне в такие минуты так хочется поскорее забраться в свою студию, чтобы сидя за моим любимым дубовым столом, опять нажраться до побулькивания в горле.

Цикличность меня и вправду начинает удручать, но с этим ничего поделать нельзя. Наши с ними жизненные ситуации неравноценны и тут ничего не поделаешь. Итак, мы мчим в Лимассол, чтобы сначала развести заказы по адресатам, а уже ближе к полуночи у нас намечено подписание важных документов. Я уже всю жопу на этом движке отсидел, но мне вида подавать нельзя, кажется, они только этого и ждут. Закосить мне совсем не получается, и я жду момента, чтобы моё включение в разговор было бы наиболее естественным. В голове, не переставая, крутится слово Лимассол. М-да…видно, здорово оно меня достало.
Так «Лемесос», говорите? Снова «pun words» (англ. – игра слов)? Намереваясь обнаружить своё присутствие и дабы не показаться заносчивыми, я мысленно разбил слово «лемесос» на две части, получилось довольно забавно! По-гречески фраза «та лемэ», означает «говорим». Тогда как транскрипция окончания «сос», вполне соответствует традиционному гриклишскому продолжению, то есть, «SOS» по-английски! («Ай, да, Пушкин! Ай, да, сукин сын!»)
-КИрие, Лакис! КитАкстэ! «Леме… Сос!» (Смотрите, господин Лакис! «Говорим…СОС»!
– Нэ! – Лакис делает непонятливое лицо. Чтобы на сей раз ему не отвертеться, спецом перехожу на инглиш.
– Well, if we put two words together, than we’ll get something like “LEME-SOS!” D’you understand? (Ну, если мы составим оба слова вместе, то у нас выйдет что-то вроде “LEME-SOS!”
Но Лакис с Марио либо не понимают, что я им пытаюсь донести, либо делают вид, что не понимают. Повторяю ещё раз(для придурков):
– Та лемэ; – Произношу почти по слогам. – «Save Our Souls!» Нет, Андрэусы молчат и теперь, кажется, им шутка моя не в жилу.

Как спасти себя от усталости не знаю. Я тупо таращусь сквозь стекло на дорогу, видимую фрагментарно только в свете фар и меня уже сейчас начинает серьёзно рубить в сон. Ещё и движок, будь он неладен, варит меня медленно, как лягушку. Сидеть неудобно, ноги и спина уже давно затекли, по приезду в Лимассол я буду похож на памятник, которого уж точно никто и никогда не посадит, ибо, я давно уже своё отсидел. (Смайл). Это издержки свободы, как не понимать. Всегда абстрактная игра эффективнее любого физического воздействия, игра играет нами, а нам лишь остаётся играть того, кто напротив нас. Кстати, похожих критериев общения придерживается всегда и большинство бизнесменов с политиками! В этом тотализаторе участвуют все и каждый надеется выиграть. Но жизнь великолепный провокатор: молодым она не даёт ума, а мудрым физической силы. С годами моё одиночество становится всё более отлаженным.

Вообще, культурное одиночество, это мечта любого здравомыслящего человека. Но вот, к кому жизнь по-настоящему благосклонна, так это к молодым героям. Они покидают её на пике своей популярности и просто не успевают поднатореть в опасных жизненных перипетиях, когда умение мыслить продуктивно становится лукавством, а способность идти на компромисс изворотливостью. В начале прошлого века мы выпустили своих чертей на улицы и теперь не знаем, как их загнать обратно.

А потому что в отличие от нас, временных созданий, черти к материальному миру настроены были всегда очень серьёзно. Разве, ты не знаешь, бродяга, что основной мир, это мир невидимый? В массе своей, он строится за счёт вещей или образов, которыми пользовались когда-то наши с вами предшественники. Это они, дождавшись своей очереди на возвращение, говорят нам: «Мы можем воссоздать для вас любой образ. Какой хотите?» Но, видя наше замешательство, тут же добавляют: «Не всё реальность, что подвластно ощущению! Этот день я кое-как доработал, но он неслабо заставил меня напрячься. Честность, понял я, тоже может принимать уродливые формы. Так что, всё хорошо в золотой пропорции.