Есть профессия «токарь», есть профессия «пекарь», есть профессия «лекарь». Писатель Кукунькин был профессиональным патриотом. Он обожал любить Родину. И обожал говорить о своей любви. Он говорил о ней каждый день, на дню по несколько раз, знакомым и незнакомым, на пленумах, форумах, конференциях, творческих встречах и у пивных ларьков, на улице и в распивочных, а ночью – в кровати, супруге Дусе. И от страха, что ему не поверят (даже Дуся), глаза у него становились квадратными, на лбу выступал холодный пот, а могучий подбородок пробивала мелкая нервная дрожь. Редакторы литературных изданий знали о таком отчаянном кукуньковском патриотизме, поэтому обуянные страхом, что вышестоящее начальство может их неправильно понять, печатали его сочинения без редактур и возражений. Вышестоящее начальство кукуньковские тексты, конечно, не читало (больно надо читать такое г..но!), но всё же слышало, что есть в среде творческой интеллигенции такое чудо патриотическое, писатель Кукунькин, и в душе смеялось, но на людях одобрительно кивало и благосклонно хрюкало. Кукунькин принимал это хрюканье за чистую монету, поэтому распалялся ещё больше, доходя в демонстрации своего патриотизма до исступления и даже экстаза.
Во время одной из таких демонстраций он вдруг схватился за сердце, охнул, крякнул и упал. Подбежавшие сразу поняли: всё, трендец. Отвоевался. Потеряли мы пламенного патриота Кукунькина.
Похоронили его со всеми ему полагавшимися патриотическими почестями (даже солдат привезли, которые стрельнули в воздух) на главной аллее местного кладбища. Говорили очень пафосные патриотические речи, клялись в вечной памяти… Потом поехали в кафе, помянули и разбежались по свои делам. Книги его и раньше-то никто не читал, а теперь и подавно… Родственники было разлетелись с предложением устраивать ежегодный патриотический творческий фестиваль имени Кукунькина, но городская администрация сказала, что на такое мероприятие у города нет денег. Если родственники хотят фестивалить на свои собственные, то пожалуйста, хоть каждый день. Родственники тратиться не захотели (они, наоборот, рассчитывали погреть руки на городском бюджете), поэтому обиделись и даже грозились написать куда надо про отсутствие уважения к пламенному, безвременно усопшему патриоту. Администрация не испугалась, скучно сказал «ну-ну…» – и на этом так толком и не разгоревшийся конфликт благополучно завершился. Да, собственно, и всё завершилось. В смысле, вся память о пламенном патриоте. И сейчас только детишки, которых родители на Пасху берут с собой на кладбище, протягивают свои детские ручонки к скульптуре и спрашивают: «А это кто?». Родители не знаю кто, поэтому подходят ближе и читают бронзовые, пока что не украденные любителями цветных металлов большие буквы – КУКУНЬКИН. И под ними – буквы поменьше: «Патриот». Кукунькин какой-то, говорят они детишкам и торопятся дальше, к могилам своих родственников.
Постскриптум. Когда я показал этот текст одному своему знакомому, он сказал «ты чего?» – и повертел пальцем у виска. В смысле, в тюрьму захотел? Я в тюрьму не хочу, поэтом заявляю громко, гласно, ясно и бесповоротно: слава, слава так рано ушедшему от нас патриоту и писателю, товарищу Кукунькину! И пусть его книги сейчас и задаром никому не нужны, но – я уверен! – их будут читать потомки! Кукуньковские или чьи, уточнить не могу. Да и кому они, эти кукуньковские шедевры, на… В общем, всё. Занавес. А то и на самом деле до тюрьмы договорюсь.