— Здравствуйте. Вы – Гаррий Ебургович Рукотряпкин, правильно? А я – следователь прокуратуры Суходрищев Геннадий Бонифатьевич. Мне поручено заниматься вашим заявлением, которое вы подали вчера в виде предъявления требований по встречному к неустановленной пока истице иску. Который, сами понимаете, не дожидаясь повестки и кворума. Правильно?
— Ага. Повестки. Я порядки знаю. Не первый уж раз. Всё по сути. Всё в дом.
— Не понял. В какой дом?
— В проживающий. Я там указал. В заявлении.
— Минуточку… Да. Есть. Указали. Формальность соблюдена. В таком случае приступим. В заявлении вы указываете, что третьего дня, пополудни, в коктейль-баре «Погребок», расположенном по адресу, вы познакомились с некоей относительно молодой женщиной, назвавшейся Люсей.
– Люсьеной.
– Не понял.
— Люсьеной она назвалась. Под артистку косила. Заслуженную. «Мама вышла замуж». Смотрели?
— Что?
— Чего?
— Смотрел что?
— Маму. Которая вышла замуж.
— За кого?
— За папу. За кого ж…
— Там ещё и папа был?
— Где?
— В «Погребке».
— Это кино такое! Называется «Мама вышла замуж». С артисткой. Под которую Люся косила. То есть, Люсьена. А муж у ей был алкаш. Но завязавший. Его Ефремов играл. Олег. Хорошо сыграл! Как будто сам не пролей капельку.
— Гаррий Ебургович, не отклоняйте меня от нашей с вами темы. Какие капельки? Какое кино? При чём тут кино?
— Для общего эстетического развития. Для чего ж ещё?
— Хорошо, пусть будет Люсьеной. Далее вы пишете, что приятно провели с ней время сначала в «Погребке», а затем у неё дома, расположенного около пруда, покрытого тиною, окурками и использованными резиновыми противозачатошными изделиями, в просторечии называемые гандонами. Всё правильно? Я ничего не перепутал?
— Всё правильно. Особенно насчёт гандонов. Кругом одни…
— Не будем отвлекаться на детали. В результате чего очнулись утром на скамейке городского пляжа, с головной болью, сухостью во рту, тяжестью внутре и портмонетом, судорожно зажатым вами в ваших же зубах. Но пустым. Без двадцати пяти тысяч рублей. Как вы сами указываете в заявлении,, полученных вами накануне от совершенно неизвестного вам лица. Совершенно. Я вас правильно трактую? Без излишеств и самостоятельных добавлений?
— Без. Абсолютно. Чешете как на празднике труда. Как с гуся вода.
— Я попросил бы вас обойтись без подобных рискованных сравнений. У меня грипп.
— Понял. Больше не. Нем как рыба. Или даже рак.
— Тогда следующий вопрос: была ли у вас с вышеупомянутой гражданкой интимная близость?
— Чего?
— Близость у вас с Люсей была? То есть, с Люсьеном?
— С Люсьеном?
— С Люсьеной. Женского пола. С какой вы познакомились в «Погребке».
— Мне неловко говорить…
— Ой, только не надо вот этого вот загадочного и стыдливого! Изображать из себя оскорблённую добродетель и надменную невинность! Я же у вас не выспрашиваю ваши служебные секреты! Я спрашиваю о близости. Всего лишь и только лишь. Была?
— Чего?
— Близость.
— Близость в каком смысле? В фигуральном? И близость чего?
— Того самого. И в прямом.
— Гражданин начальник, я вам скажу сейчас так, как на духу, а вы меня как хотите, так и расстреливайте. Я – человек глубоко интеллектуальный. У меня – диплом университета (не помню какого. Там указано) и всего три отсидки. К тому же сейчас я занимаю выдающуюся в плане стремительного карьерного роста должность зама по связям. Так что мне эти ваши мудрёные термины лишь угнетают дух и ощущение моего отсиженного самосознания. И к тому же ничего не проясняют вообще. Близость какая-то… Близость, дальность, микроскоп… Переход у трёх вокзалов… Так что извольте задавать конкретно, по ходу изложения, волнующих вас. Я, в конце концов, гражданин. Я искупил Родине моим честным неустанным трудом и чистой совестью. И я ведь и пожаловаться могу в соответствующие так сказать!
— Хорошо. Конкретно по теме. Вы на неё залезали?
— На кого?
— На Люсю. На Люсьена. На Люсьену. В общем, на объект знакомства.
— Сейчас… А-а-а-а! Понял-понял-понял! Хитры же вы, менты, с подходцами вашими! Уже и её сюда приконопатили! Ловко! Мои аплодисменты! Начинаю прозревать! Значит, на Люсена? С которой в «Погребке»?
— Именно.
— Не залезал. Это она на меня. Прошу зафиксировать протоколом под подпись.
— Вы на неё или она на вас это уже ваши личные половые пристрастия. Они наше следствие от вас совершенно не интересуют. Значит, близость всё-таки была? Имела, так сказать, своё законное место?
— Если вы это называете близостью, то да. Хотя это не близость, а мерзость. Чуть не раздавила, корова такая.
— Один момент. Что значит «корова»? С вами ещё и животное было? Крупного рогатого скота?
— Это она корова. Люсьен, тоись.
— Извините. Понял. Метафора. Или гипербола. Как правильно-то? Вы же интеллигент!
— Интеллектуал. Зам по связям. Отсидел честно, но с трудом.
— Тем более. Значит, должны знать.
— Чего?
— Гиперболу. Или метафору. Кстати, а сколько раз?
— Чего раз?
— Залезали.
— На Люсьен?
– Да. На него.
— Я – один. Зато оно на меня – пять.
— А почему вы один, а она, или как вы сами только что признались, оно – пять?
— Потому что я с её постоянно скатывался. Как с горки в Дед Мороз. В смысле, в Новый Год.
— В смысле? Такая скользкая? Или ледяная?
— Да уж не прохладная! «Жаром пламенным горя, тридцать три богатыря! С нами – дядька Черномор!».
— О, поэзия! Высокий стиль! Увлекаетесь?
— А то! Среди нас, интеллектуалов, это принято. Это правила нашего хорошего тона в наших же кругах. Понимаете?
— Понимаю. Я вообще понятливый. Я в школе на тройки учился. А двойки вообще была моя любимая оценка. Кстати, про школу. Такой деликатный вопрос: вы как зам по связям много подворовываете?
— Чта-а-а-а? Я попросил бы…
— Гаррий Ебургович, вы опять торопитесь. Здесь же не «Погребок», право слово! Здесь – УЧРЕЖДЕНИЕ! Почувствовали разницу?
— Ну, примерно…
— Оценили деликатность вопроса?
— Соответственно…
— Я же не спросил вас: Гаррий Ебургович, вы воруете? Зачем спрашивать очевидное? Все же и так знают, что! Поэтому я вас спросил: подворовываете? Это не одинаковые понятия. Особенно в ваших интеллигентных кругах.
— Хотите сказать, в кругах замов по связям?
— В кругах замов по связям.
— Это риторический консенсус. В таком случае, гражданин начальник, разрешите задать вам встречный вопрос? Так сказать, на злобу дня и атмосферы? Так сказать, приватно. Так сказать, консомэ. А?
– – Ну-у-у-у… А что такое консомэ?
— А х… его знает. Слово красивое. Пользующееся популярностью между нами, замами по связям. Можно?
— Давайте. Задавайте.
— Задаю. Чем это у вас здесь так невыразимо воняет?
— Хм… Думаю, что подследственными. Сегодня прям завал. Все камеры буквально забиты подонками. И что совершенно восхитительно: все они – сплошь интеллигенты.
— Интеллектуалы.
— Пардон. Нам, крестьянам, одна хрен. Дело же не в терминах. Дело в сути. И всё-таки как неизмеримо возрос у населения уровень ума! Даже представить страшно! Даже представить тошно! Даже представить нельзя!
— А вы и не представляйте. Легче жить станете. Пиво будете пить каждый день.
— Кстати, о пиве. Вы с Люсей… с Люсьен что пили?
— С какой Люсей? С каким? Накой?
— Гаррий Ебургович…
— Ах, с этой… «Каберне». Бутылка ноль семь – двести пятьдесят три рубля. Редкостная, доложу я вам, кислятина. С привкусом похоронной доски. Потом, под суп, водочки, три по двести. С прицепом. Потом портвейну (это уже перед бефстрогановым). «Три семёрки», два по сто пятьдесят, и огурчик… И под занавес пивком лакирнули. По паре кружек. С селёдочными хвостами.
— Могуче! Вы поневоле заставляете себя уважать!
— А то. Интеллектуал же.
— Согласен. Причём умственного труда. Исключительно и даже не напрягаясь. Так что Люся?
— Какая Люся?
– Погребковская. Которая Люсьен.
– Ах, Люся! Да ничего. Из «Погребка» пошли к ней. Она там рядом живёт. Я же говорил: у пруда. Тина окурки, использованные резиново-гандонные… Приметы нашего печального и совершенно бездуховного, так сказать… Куда катимся? Накой котимся?
— Момент. Там ещё какие-то приметы были? В смысле, на местности? Чтобы привязать к объёму метража.
— Ну… А, башня была! Старинная! Говорят, что под ей зарыта библиотека Ивана Грозного. Поэтому кому делать не хрена, там всю землю вокруг уж сколько раз перекопали. И до сих пор копают. Кому её на хрен надо было там зарывать? Кто просил? Откуда абонемент?
— Тэк-тэк-тэк… Чудесненько. Библиотека… Читальный зал… Записал. Дальше.
— … по пути зашли в гастроном. Взяли две «Имбирной», полторашку «Баварского», пряников полкило и жареную мойву. Две.
— И..?
— Чего «и»? Пришли. Выпили. Закусили. И всё.
— Что значит «всё»?
— А то и значит. Проснулся на помойке. Тоись, на скамейке. Без денег. Всё, сука, выгребла.
— А вы не допускаете, что сами могли их где-то потерять?
— Где потерять?
— Где-то. Скажем, в вашем сплочённом кругу.
— Который по связям?
— Который по связям.
— А вы знаете, это интересная постановка вопроса! Но всё-таки я думаю, что это Люся. Которая Люсьен.
— Кстати, где она работает? Кем?
— Что-то говорила… Кажется, учётчицей… Или мотальщицей… А может, валяльщицей… А вот то, что общественница, это точно! И к гадалке не ходи! Общественница! В смысле, член.
— Член?
— Да. Общественности. Или общественного. Я точно не помню. Хотя она говорила. Комитет какой-то, что ли… С подкомитетом… Кворум фракций с решениями подач… Или консенсунс по строительству загородных саун с дефками легкомысленного поведения… Не помню. Я был выпимши. Меня мутило.
— Вы говорили….
— Я всегда говорю. Я же по связям.
— Значит, всё-таки Люся… Что ж, будем искать. Всего вам доброго, Гаррий Ебургович. Как найдём – известим. Вы сейчас куда?
— В «Погребок». Время обедать. Не составите компанию?
— Гм… Вообще-то, я дома обедаю… Нам вчера в буфете петухов давали… С синими шеями… Мне сегодня их наверняка дома баба наварила… В смысле, супруга… С зелёным горошком…
— Ну, и наварила – ну и чего? Пропадут, что ли? Вечером пожрёте. На ужин. Перед сном. С бабою напару… Или кошке скормите, если уж невмоготу их будет терпеть… А?
— Чего?
— В «Погребок»! Угощаю!
— А, была не была! Отнюдь! Тем более, что надо всегда быть на страже пожеланий трудящихся. Но только портвейна порошу вас мне не предлагать! Решительно прошу! Я пью исключительно водку! Исключительно! Как Люся! Как Люсьен! Вперёд, товарищ! Минуточку, телефон… Да, я. Да, пока у себя. Нашли дом? У пруда и в окурках? Великолепно! Как? Что? Это точно? Всё понял. Конец связи.
— Что случилось? По вашему взволнованному виду вижу: что-то интересное. Может даже забавное.
— Да уж интересное… Интересней не придумаешь… Гаррий Ебургович, а кто такой Оффенбах Иван Жакобович, уголовная кличка — Простатит? А?