Иван Степанович Удоев, скромный, неприметный мужик сорока семи лет, побывав в Москве, в гостях у жениного родственника (то ли депутата, то ли делегата, то ли бизнесмена, то ли и того, и другого, и десятого одновременно. В общем, молодец мужик! Бывший комсомолец! Знает, как надо сегодня жить и что для этого делать!) вернулся домой в Коломну в очень задумчивом состоянии. Жена Шура (она не ездила. У неё давление. У неё всегда давление, когда надо куда-нибудь поехать.) эту его непривычную задумчивость сразу заметила.
– Ну, как? – спросила с весёлой ехидностью – Нагулялся?
Иван Степанович поднял на неё задумчивые глаза.
– Чего молчишь – то? – продолжила издеваться супруга. Она до этого занятия была большая мастерица. Умела создать соответствующий настрой души.
– Небось, ни одной рюмки… – и она очень умело щёлкнула себя пальцем по горлу, -… не пропустил?
– Не пропустил, – неожиданно согласился Иван Степанович. – Спасибо большое.
Жена от неожиданности раскрыла рот.
– Чего «спасибо»-то? – растерялась она. – Ты чего говоришь-то, пенёк? На что намекаешь?
– Ничего не намекаю, – пожал плечами Иван Степанович. – Просто благодарю. Слово такое есть благодарственное – спасибо. Слышала когда-нибудь?
И ушёл в другую комнату. Переодеваться.

А такой задумчивый он вернулся из «белокаменной» потому, что там, у родственника, увидел одну картину. На здоровенном холсте (метра три на два – не меньше) был изображён сам родственник, причём в гусарском мундире, верхом на лихом коне, а сзади него, фоном, были очень впечатляющие нарисованы крутые скалы и солдаты, по этим скалам карабкающиеся. Нет, сильная вещь! Впечатляет до дрожи! Иван Степанович как картину увидел, так и простоял перед ней минут пять, и очнулся только тогда, когда за стол позвали.
– Чего, Вань? Понравилась игрушка-то? – спросил довольно родственник.
– Ага, – не стал лукавить Иван Степанович. – Это где ж тебя так? На Кавказе, что ли?
– Да какой Кавказ, Вань? – рассмеялся тот. – Сейчас весь Кавказ рисуется здесь, в Москве! Заплатил – и нарисуют хоть гусаром, хоть абреком, хоть космонавтом, хоть голым в бане и с девками!
– Зачем с девками? – удивился Иван Степанович.
– Мода такая. Надо соответствовать.
– Это чего же? – осторожно поинтересовался Иван Степанович. – Всем, что ли, можно?
– Чего можно?
– Ну… Нарисоваться вот так вот, – и кивнул на картину. – На коне, в мундире.
– Можно, Плати – и нарисуют.
– И сколько?
– Я за свою три отдал.
– Чего три?
– Тысячи. Долларов.
Иван охнул.
– Этот сколько же на рубли?
– Ну, считай! (родственника прямо-таки распирало от удовольствия) По сегодняшнему курсу – девяносто тысяч.
– Едрить твою..! – не сдержался Иван Степанович. – Три моих зарплаты!
– Кудряво жить не запретишь, – сказав загадочную фразу, усмехнулся родственник, и, приобняв Ивана Степановича за плечи, повёл к столу…

– Чего. Вань, задумался? – спросил родственник уже после обеда.
– Да всё портрет твой никак из головы не идёт, – признался тот. – На коне, в мундире… Прям Наполеон!
– Скорее генерал Ермолов, освободитель Кавказа! – рассмеялся родственник и неожиданно предложил. – Слушай, а давай-ка я тебе подарок сделаю! Дам три тысячи, и тебя тоже нарисуют! Тоже на коне и в мундире. С саблей наголо! А?
– Не, не надо… – сконфуженно забормотал Иван. Он не привык к таким царским подаркам. Три тысячи долларов! Три зарплаты! Целое состояние!
Вообще, у него с этим самым родственником были очень интересные отношения. Иван его не то, чтобы опасался (всё-таки ТАКОЙ человек! То ли депутат, то ли бизнесмен, то ли делегат, то ли и то, и другое, и ещё…), но, как бы это правильнее сказать, относился с настороженностью. Чёрт его знает, этого родственника! Главное, что никогда не знаешь, чего у него на уме. Родственник же, наоборот, Ивана уважал и даже любил, и все эти чувства были, кажется, искренними. Ты, Вань, говорил родственник, настоящий человек. Потому что работяга. Человек труда. Не то, что все эти.., – и после этих слов неопределённо махал рукой. То ли на товарищей своих намекал, то ли ещё на кого, Ивану неведомого.

На следующий день после смены (Иван Степанович работал пескоструйщиком на цементном заводе), он зашёл к знакомому, Прошке Птицыну. Прошка в своё время закончил художественное училище, из-за капризности характера переменил множество рабочих мест, а сейчас трудился художником-оформителем городского культурного центра, хотя и здесь, похоже, задерживаться не собирался.
Прошка встретил гостя весело. Он вообще был человеком весёлым. Одно слово – летун-мотылёк!
– Я у родственника был, в Москве, – начал Иван, когда выпили по первой и закусили. – Так у него портрет видел. Сильная вещь! Сам в мундире, верхом на коне, а сзади солдаты.
– Понятно, – сказал Прошка ( в вопросах искусства он был очень понятливым). – Это, Вань, называется «китч». Сейчас такого.., – и он произнёс очень нецензурное слово, – …везде полным-полно. Культурный уровень у народа опустился ниже плинтуса.
– Не, ты погоди! – разволновался Иван. – Может, и «полно», не спорю. Зато как смотрится! Вот ты, например, можешь меня так нарисовать? Чтобы на коне и в гусарском мундире! А сзади – солдаты с пушками. А?
– Тебе-то зачем? – усмехнулся Прошка. – Они там, в Москве, с жиру бесятся, деньги девать некуда, а ты – трудящийся человек, пролетарий, свою трудовую копейку, можно сказать, потом и кровью добываешь. Зачем себя на посмешище хочешь выставить?
– А желаю! – упёрся Иван Степанович. – Можешь?
– Ну, если желаешь… – пожал плечами Прошка. – Можно и нарисовать.
– Сколько возьмёшь?
– Да чего с тебя брать-то? – усмехнулся мастер кисти. – Поляну в ресторане накроешь – и сочтёмся.
– Согласен! – расцвёл Иван Степанович. – Только обязательно на коне и в мундире!
– С твоим ростом тебя надо не на коне, а на ишаке рисовать! – легкомысленно заржал приятель. – И с котомкой за плечами!
– Понятно, – кивнул Иван Степанович. Взгляд его моментально потускнул и, кажется, он сразу уменьшился в росте.
– Спасибо большое, – с ледяной вежливостью поблагодарил он и поднялся со стула.
– Да ладно, чего ты, Вань, сразу обижаться-то, – кинулся исправлять ошибку приятель, но было поздно. Ишаков так просто не прощают.

Иван Степанович вышел на улицу. Художник, подумал он, творческая личность. Развелось их, этих личностей, больше, чем собак на помойках…Пивка, что ли, пойти попить? Или сразу водочки?