Только сейчас, после ухода Соколова, Люба вдруг отчётливо поняла, как она его ненавидит. А ведь ещё час назад, когда прихорашивалась перед зеркалом, расправляя поблекшие от трудов суетных пёрышки, думала, что всё может вернуться. Обратиться вспять. Ведь хорошо же им было вместе? Ну, тогда, на пятом курсе? Хорошо? Или только ей одной? Или… Так и есть, без всяких «или». Женька — Евгений Павлович — просто попользовал дурочку, а потом записал в блокнотик ещё одну победу. Под номером пятьдесят. Или даже сто.

Синичкина не видела бывшего ухажёра-любовника целых семь лет. С самого выпускного. Тогда она практически сразу, на второй день, вышла стажёром в городское управление соцобеспечения. А Женька тем же утром, часом раньше, укатил в столицу продолжать образование. В аспирантуру при академии МВД. Обещал звонить и писать. Но ни единого слова от Соколова Люба до сегодняшнего дня не слышала. Ни строчки от него не прочла. Даже на первый после расставания день рождения. А ведь ждала. Надеялась непонятно на что. Потом почти три года верила в собственные фантазии… Ух, сволочь гадская!

Дверь приоткрылась, в проёме возникла надменная физиономия Нинки Уткиной. Весьма юной особы, но уже начальницы санаторного сектора. Племянница Страусовой, министра образования!

— Синичкина! — громко крикнула Уткина. — А ну-к быстро на совещание! Забыла, что сегодня у нас сам Петухов?

— Помню, — спокойно ответила Люба, взглянув на часы. Она уже взяла себя в руки. — До совещания семь минут. И для тебя я, кстати, не Синичкина, а Любовь Алексеевна. Не надо тут передо мной роднёй козырять и хвост распускать. Управы, думаешь, не найду?

— Ах, ах, ах, какие мы грозные, — прозвучала в ответ колкость, правда, не слишком уверенно.

И дверь Нина прикрыла тихонечко. Испугалась, мерзавка. Очень хорошо. Впрочем, реально про совещание чуть не забыла. Петухов, замминистра здравоохранения — мужик внешне мармеладный, но, говорят, злопамятный. Как все недалёкие люди. Этот уж точно запомнит, что Любовь Алексеевна на его разбор полётов опоздала. И отомстит при первом удобном случае. Нет, серьёзно крови Лев Львович, конечно, не попортит. Но колючих хлебных крошек на постель — иными словами, мелких проблем — накидает запросто.  Ладно, и правда идти пора.

Люба посмотрелась в зеркальце, стёрла с губ красную помаду, поправила очки, пригладила чёлку и, довольно улыбнувшись получившемуся «сухарю» в отражении, встала из-за стола и вышла из кабинета. Дверь за собой заперла на ключ. Мало ли? После разговора с Соколовым вполне можно ждать сюрпризов. Сейф до сих пор не привезли, а в архивном шкафу документы. Как оказалось, довольно серьёзные.

 

Гнездилов, еще каких-то семь-восемь лет назад рядовой областной центр, развивался и хорошел. Как только стал городом-миллионником, полились инвестиции. Мэр новый пришёл, Александр Антонович Беркутов, владелец холдинга «Элитные гнёзда» — строительство, недвижимость, фармзавод, издательство, одноимённый аукционный дом. Внешне жизнерадостно-импульсивный, но мужик серьёзный, с деловой хваткой, и, что немаловажно, довольно молодой. При том, относительно порядочный. Универсиаду провёл на высшем уровне. Дороги отремонтировал, аэропорт новый построил. Как грибы после дождя начали расти в унылых микрорайонах школы и поликлиники, скверики и детские площадки. Тошнотные же забегаловки, наоборот, почти везде поприкрылись. Теперь даже поздним вечером можно было гулять, не боясь ни пьяного дебоша, ни гоп-стопа, ни чего похуже.

Но нет добра без худа, аксиома бесспорная. Из центра прилетел на должность начальника УВД полковник Гриф — фигура тёмная и загадочная, с двумя фигами в карманах. Профессионал крутой, не отнять. Однако жестокий, решительный, злой. Уж какими такими методами он преступность в городе практически истребил, доподлинно, конечно, не известно. Но в народе поговаривали, что не без помощи молниеносных летучих отрядов, вооружённых отточенными клювами и приказом «всякой швалью СИЗО не заполнять». А куда её, эту шваль-то? Эх, то-то и оно…

Что странно, при почти полном уничтожении серьёзного (да и несерьёзного, кстати) криминального элемента, на улицах стало много бомжей. Понятно, не в центре. Тут маршруты туристические, шикарная пристань в Пеликановом заливе. Роскошь, фонтаны с музыкой, бульвары с магнолиями, дорогие бутики и рестораны. А отели какие! Нет, бездомные, словно воробьи разлетались по дальним микрорайонам, прятались на чердаках старых многоэтажек и в глубоких дуплах теплотрасс. В Любином подъезде на нежилом подчердачном этаже, занятом кладовками, тоже поселились двое. Здоровый, но безобидный алкоголик Зябликов и чистенькая, опрятная, словно и не бомжиха, старушка Голубева.

Вторую из дома выгнала жестокая невестка после рождения первенца. Сын не заступился. Промолчал, подонок, когда мать на улицу выкидывали. Гадкий подкаблучник! Ладно, это их дело. Семейное. Синичкина предлагала Клавдии Петровне заявление в полицию написать, но та отказалась. Да как это возможно-то, Любочка Алексеевна? Родные ж чай люди…

Зато история Димы Зябликова в рамки вообще не вписывалась. Некогда серьёзный инженер-авиаконструктор раньше жил в престижном доме на бульваре Якова Фламинго. Хорошая работа, прекрасная семья… Была. А потом произошла трагедия. Лето, жара, жена с дочерью пошли на пляж. Семилетняя Зябликова побежала купаться. Только-только научилась плавать, сил не рассчитала, оторвалась от берега слишком далеко… В общем, спасатели не успели. Жена пережить гибель дочери не смогла, тронулось умом, а через месяц вообще погибла. В психушке. Выбросилась из окна кабинета врача, которое было, ясное дело, без обычных для таких заведений решёток. Дмитрий не верил в самоубийство супруги. Тем более, патологоанатом сказал, что крылья Зябликовой были аккуратно подрезаны. Совсем чуть-чуть, но этого для смертельного пике хватило. Верь — не верь, но менты дело открывать отказались. А как докажешь умысел, когда всё против тебя? Нет, можно было бороться изо всех сил, пороги судов и ведомств обивать. Но Дима поступил иначе. Запил. Сначала по чуть-чуть, чтоб только приглушить боль. Потом больше, больше… Квартиру потерял. Ай, что говорить? Сами прекрасно знаете, как слабые духом люди с прямых воздушных коридоров сходят.

Не сильно оригинальная вроде б история Зябликовых покою Любе отчего-то не давала. Какая-то там была лишняя деталь, из-за которой бытовая трагедия таковой выглядела с натяжкой. Какая деталь? Надо б ещё разок с Димой поговорить. Желательно с глазу на глаз, без свидетелей.

 

Любе, несмотря на серьёзную должность — начальник самого большого отдела горсобеса — по делам неимущих и малообеспеченных граждан, — служебный транспорт не полагался. То есть, полагался, но она сама отказалась. Да будет вам! Мне ж ещё тридцати нет! Вот стану первым замом (или хотя бы вторым), тогда и вернёмся к вопросу. А сейчас и трамвай — самолёт. Смеялась. Она и трамваем-то редко пользовалась, предпочитая ходить пешком. Ах, молодость, молодость!

Личной жизни тоже не было. То ли до сих пор разрыв с Соколовым переживала — на подсознательном, понятно, уровне. То ли в поле зрения ни одного достойного кандидата не возникло, то ли работа съедала всё свободное время. Синичкина ж она такая: симпатичная, почти красавица, но вдумчивая, внимательная, серьёзная. Одним словом, отличница. Поэтому и значительную должность аж в двадцать пять лет получила. Без всякой протекции. Добилась исключительно благодаря трудолюбию, способностям и ответственности. Скольким людям помогла, не сосчитать! В общем, подопечные Любу любили, начальство ценило и уважало, коллеги завидовали, но негромко и, слава богу, безрезультатно.

В тот вечер она добралась до дому поздно вечером, чуть не за час до полуночи. С работы ушла в девять, но по пути встретила подружку-однокурсницу, Катьку Воробьёву, с которой сто лет не виделись. Заскочили в кафушку, почирикали, посмеялись, поклевали прикольных пирожных с марципаном. Катя ни дня не работала. На четвёртом курсе удачно выскочила замуж. За крутого бизнесмена, которому аккурат после защиты диплома родила близняшек. Да, теперь она стала Орловой. «Учись, Синичкина! А то так всю жизнь с серыми крылышками и пропрыгаешь. Кстати, у вас же, помнится, с Соколовым в универе что-то было? Не вариант? Зря. Мой говорит, что Женька далеко пойдёт. Тридцать лет, а уже подпол. Кандидат юрнаук. Без пяти минут док и пол».

Кандидат, ага. И подполковник. Правая рука самого Грифа. Начальник ЛОБР, командир летучих отрядов. Главный борец с преступностью. Не будь такой сволочью, можно было бы вопрос провентилировать, а так…

В до сих пор девичьей постели о Соколове думать уж совсем не хотелось. Но думалось исключительно о нём. Карьеру Женька сделал сногсшибательную, покруче, чем сама Люба. Это надо признать. Второй человек в УВД, первый заместитель Грифа. Серьёзная перспектива. А какие дела раскрутил! И всего за три года, так, на минуточку. Банду киднеперов ликвидировал. Вот уж головняк был, страшно вспоминать. Жертв — невнимательных мамаш и нянек — выбирали в богатых кварталах. Заманивали детей не только на игровых площадках, — младенцев, гады, крали. Пачками! Прямо из колясок. Виртуозы, твою их еть… Аиста, главаря банды, правда, не изловили. Но в кулуарах шептались, что того тихо ликвидировали. Мол, за Гришей стоял кто-то серьёзный, которому грядущий суд был нужен, как павлинье перо в куриную гузку.

А тукановские? Банки грабили чуть не десять лет. Такие сейфы вскрывали, что Голливуд позавидует. И никаких тебе заложников, ни одной жертвы… Нет, одна была — охранник в «Полёт-Инвесте». Бывший мент. Но там, скорее, несчастный случай, нежели предумышленное. Дедок вечерком, после ухода сотрудников, серьёзно подбухивал. Ну и, заметив грабителей, пятясь от них, спьяну не удержался на ногах. Поскользнулся на полированном гранитном полу, приложился затылком о ступеньку. Фатальный кирдык, короче… Да, тукановские! Аж двадцать с лихом человек летуны Соколова взяли. За одну ночь. Сильно! Правда, самого Игоря Туканова, главаря, опять упустили… Или не упустили? Но ведь реально пропал, гений. В тех же кулуарах прошёл слух, что и этого, как Аиста, мочканули тихонечко. И прикопали где-то за городом — оврагов мало? За Туканом, правда, никого серьёзного вроде б не стояло, зато у крутого перца имелось с десяток схронов. А то и больше. С золотом и валютой… Ещё бы, столько награбить! Но тайников-то с сокровищами до сих пор не нашли. Или… Вопрос по сей день открыт, короче.

Последнее громкое дело Соколова — хакеры Колибри. Хакерши. Сообщество — одни девчонки, талантливые, сучки. Бесстрашные. Не гнушались ничем: тонкий шантаж, увод средств со счетов, махинации со страховками предприятий. Ой, там всего не перечислить! Счета самого мэра, партизанки, обнулили. Ариадну Колибри, урождённую гречанку, внучку политэмигрантов времён хунты чёрных полковников, Люба прекрасно знала. Вместе учились в гнездиловском университете. Только Синичкина на юрфаке, а та на факультете информационных технологий. Весёлая, красивая, артистичная, живая. В капустниках такие номера окалывала — любо дорого! Столько парней вокруг Арьки крутилось, но та — ноль внимания. Лесбиянка, что поделать? Наверное, поэтому и банду свою сколотила исключительно из девок. Все как на подбор — красотки и умницы.

Соколов их вёл долго, больше года. А как принял — тоже загадка. Наверное, кто-то из своих сдал. Иначе хрена б ему лысого в китайском презике, а не Ареньку Колибри. Эта штучка была посерьёзней и Аиста, и Тукана, и ещё десятка подобных. Вместе взятых. Однако факт есть факт. Хакерш повязали, сроки впаяли — о-го-го! А саму Ариадну нашли в университетском вычислительном центре. Точнее, не саму, а лишь её мёртвую голову. На столе у руководителя. Ужас!

После какое-то время шептались, что методы соколовских кречетов вызывают оторопь и отвращение, но Женька открестился и как-то выкрутился из ситуации. Мол, это не мои. Мы ж стражи, а не палачи, в натуре! Вы что, люди добрые?! Имейте совесть! Гриф его, кстати, тогда поддержал, прикрыл. Спустили дело на тормозах, короче. Списали на какую-то там личную неприязнь из-за половых пристрастий, что ли? Даже козла отпущений нашли, очкастого аспиранта. Заику лохматого. Быстренько судили за закрытыми дверьми и в особую зону с глаз долой. На ПЖ, без вариантов и права на свидания. Но выглядел весь этот спектакль искусственно и жалко. Что делать, у ментов с фантазией всегда было туго. С другой стороны, преступную-то группировку ликвидировали. И это как бы главное. Нет? Ботана, конечно, жаль… Но, как ни крути, сакральная жертва. Тупой пипл схавал за милую душу.

Слышала Люба и о других делах бывшего любовника. Те, конечно, были помельче и поскромнее, но исполнены достойно, профессионально. Не зря ж гнездиловская шушера разлетелась кто куда и по тайным дуплам заныкалась. За это полиции гранд-респект. Однозначно.

Вот только откуда в городе столько бомжей развелось? Ладно б маргиналы какие или люмпены, так нет! Большинство — самые обычные люди. Не все, кстати, старые — серединка на половинку. Но все как на подбор из хороших дорогих кварталов. Те, что молодые — некогда вполне успешные, состоявшиеся. Просто горе у них какое-то приключилось, беда жуткая, а они не выдержали, сломались. И оказались в результате на улице. Как тот же Дима Зябликов… Похоже на изуверский алгоритм. На поганую закономерность.

Нет, тут точно не случайность. Дима, Дима… Надо будет тебя ещё разок попытать, бомж Зябликов. С утюгом и пристрастием. Поймать, скажем, утром. Привязать к стулу, пока не нажрался…

 

Приснился Женька.

 

Люба вошла в кабинет, а тот стоит перед раскрытым шкафом, папочки перебирает, просматривает. Увидев Синичкину, не шугается, наоборот, объясняет с ангельской своей улыбочкой — ямочки на щёчках. Мол, так и так, Любонька, не ругайся. Кукуха не съехала. Вот не захотела ты мне дела одиноких пенсионеров дать, так я сам решил поинтересоваться. Надо преступника изловить. И старикам помочь заодно, а ты не чешешься. Смотри-ка! Щеглов, Пётр Максимович, семьдесят шесть лет. Живёт один в трёхкомнатной квартире площадью сто двадцать шесть ква-метров в элитном комплексе «Ласточкин Берег». Ты представляешь, какая там квартплата? Сравни с пенсией, мало не покажется. Полгода всего просрочит, долгов накопит и вылетит в социальную однушку. Или вообще в дом перестрелок. В смысле, в дурдом престарелых. Ты ж соцработник, Любовь моя Синичкина! Давай поможем! И убережём от мошенников, и жизнь спасём. Подселим к нему кого-нибудь, а? Паренька какого, отпрыска обеспеченных принтов. Или девушку-скромницу. У меня, кстати, есть одна знакомая. Девятнадцать лет, папа — директор завода сучьих кормов, богатый, не представляешь! Зовут Тоня Ку… ку… ку…

 

Проснулась! Тоня? Ку? Ку… Курочкина? Курицына? Куропаткина? Кто там ещё на «ку»? Чёрт! Впрочем, сновидение. Игры подсознания… Так. Стоп. Он же в реале не за пенсионеров просил. За личку усыновлённых отказников. Офигел в корень, мент поганый. Ай, какая разница?! Послала и послала. И правильно сделала. А тут — сон. Чушь!

У подъезда на лавочке сидел задумчивый Дима Зябликов с пузырём дешёвого эрзац-портвейна в руках. С полным. И вообще ещё не распечатанным. Отлично! Ты-то мне и нужен, дружок.

Люба присоседилась и, превозмогая отвращение, тронула бомжа за жирный рукав некогда синей ветровки. Зябликов поднял глаза. Приветливо улыбнулся.

— А! Любовь Алексеевна! Здравствуйте, дорогая, здравствуйте!

— Привет, Дим, — скроив на губах что-то похожее на улыбку, кивнула Синичкина. — Разговор к тебе есть. Посекретничаем?

— Чего ж не посекретничать? — пожал плечами Зябликов. — Давайте. Только если что-серьёзное, лучше б где-нибудь не здесь. Людей много. Все ж на работу выходят. В скверик?

И то правда. Чего это она? Допросы устраивать, тайны выведывать, и у всех на виду?

— Нет, пойдём лучше ко мне. Кофе напою, печеньки остались, сыр. Есть хочешь?

— Да мне б это… — смутился Дима. — Стакан только. Никак не привыкну дерьмо из горла жрать. Дадите посуду?

— Будет тебе посуда. Пьёшь кофе, стакан в подарок, — ухмыльнувшись, взяла птицу за хвост Люба и поднялась со скамьи. — Идём?

 

Срочных дел сегодня не предвиделось, поэтому, пока ехали в лифте, Люба набрала начальницу управления и предупредила, что берёт на полдня отгул для решения личных вопросов. Лидия Григорьевна Синичкиной благоволила, легко согласилась.

— Люб, только ты после обеда в конторе появись, хорошо? — на прощанье сказала Журавлёва. — Сегодня сейфы привезут. Один — твой, помнишь? Завхоз к тебе в кабинет без личного присутствия не попадёт. Процедура утверждена приказом. А установите, гуляй дальше. Ты и так с кучей переработок.

«Сейф! Наконец-то!» — обрадовалась Синичкина, а в трубку поблагодарила:

— Отлично, Лидия Григорьевна! Спасибо! После обеда непременно буду.

Дима, немного помявшись у двери, стащил с ног рваные кеды, остался в каком-то подобии носков. Любу чуть не вырвало. Ну и вонища!

Она, подвинув пуфик, достала с антресолей махровую простыню, вырвала из рук бомжа бутылку и решительно скомандовала:

— Ну-к бегом в душ! Этим вытрешься и замотаешься. А шмотки свои в пакет скидай, там возле стиральной машины в корзинке пачка лежит. И завяжи!

— Но как же… Как я… — замямлил Зябликов, принимая из Любиных рук простыню.

— Сейчас, пока моешься, по каталогу закажу. Не переживай, привезут быстро, — сказала Люба и тут же потребовала: — Скажи мне свои размеры, рост. Нога — сорок третий?

— Сорок четвёртый, — вздохнул Дима. — Рубаха и куртка — пятьдесят шестой, штаны…

Пока Забликов приводил себя в порядок, Синичкина полистала на планшетнике электронный каталог, выбрала на свой вкус чёрный спортивный костюм, футболку, нижнее бельё, носки, кроссовки. Срочный заказ оплатила с карты. Из интернет-магазина тут же перезвонили. «Ждите. В течение двух часов соберём и привезём. Давайте сверим адрес. Диктую…»

Чистый Зябликов, замотанный в бело-синюю простыню, напоминал римского патриция. Ещё б постричь его, побрить, и вообще Калигула, улыбнулась Люба. Но это уж как-нибудь в другой раз. Сейчас иной повод.

Закинув в пакет с вонючими шмотками кеды, Синичкина выставила «мусор» за дверь и, пригласив Диму на кухню, поставила чайник.

— Кофе пьём?

— Любовь Алексеевна, вы ж стакан обещали! — осмелел Зябликов.

— Обещала, значит, получишь, — сказала, как отрезала. — И вино твоё никуда не денется. Но здесь эту отраву лакать не будешь. Вернёшься к себе наверх, там сколько угодно. Ясно?

Дима вжал голову в плечи. Уж не сильно ли она строга?

— Коньяк есть. Но только рюмочку. Налить? — смягчилась Люба.

— Коньяк? — воспрянул духом Зябликов. — Ещё спрашиваете! А кофе я не пью, только чай. Лучше зелёный. И про сыр вы говорили… А колбаска? Колбаски нет? Хлебушка б немножко, беленького…

 

В общем, по выводам из Диминого рассказа ситуация складывалась следующая. В Гнездилове таки осталась одна банда. Жилищные мошенники. Они обманом выживали из понравившейся квартиры или одинокого старика (старуху), или просто опустившегося владельца… Если тот был не опустившимся или даже не одиноким, сначала таковым его делали, а уж потом избавлялись. Работали с фантазией, профессионально и чисто, поэтому следов не оставляли. Но это, должно быть, им так думалось. Хотелось думать. Зябликов, который, судя по всему, стал одной из первых жертв преступной группировки (то, что работал не одиночка, и трясогузке понятно), поделился бесценными сведениями.

Итак, за месяц до гибели дочери ему позвонила бывшая учительница. Классная руководительница. Лариса Семёновна Кукушкина. Попросила, — «у вас же квартира большая, четырёхкомнатная, Дим?», — на время подселить племянницу из райцентра. Максимум на полгода. Девочка после школы поступать в вуз приехала, а в общежитии свободных мест нет. Сама пустить тоже не могу, в однокомнатной квартире живу, муж парализован… Ну как не поможешь? Не очень-то хотелось, конечно, но это ж Лариса Семёновна! Почти родная душа. Таня, «племянница из райцентра», и впрямь оказалась паинькой. Тихоня и скромница. С дочкой подружилась, гулять с ней ходили, мороженым лакомились. Жена, которая первую неделю на Зябликова куксилась за единоличное решение без «а как же посоветоваться?», потихоньку смирилась. Потом даже радовалась. Такая помощница! И уберётся, и с ребёнком посидит, и еду приготовит. Да ещё денег за проживание подкидывает. Платит не много, зато обещает первого числа каждого месяца.

«Дима, а зачем вы ей постоянную прописку сделали?»

Не хотели, но она так просила! Сказала, что на работу надо устроиться. Стипендия будет маленькая. А потом, через месяцок-другой после трудоустройства обязательно выпишется… В общем, бдительность потеряли, глупостей наделали… Чего уж?

«А на пляж она тогда с женой и дочкой, случаем, не ходила?»

Да как не ходила-то?! Супруга потому и не сильно беспокоилась, что дочь с Таней купаться побежала…

Вот так вот, как говорится. Хитрая Таня, «племянница из райцентра», плюс Лариса Семёновна Кукушкина, «бедная старушка при лежачем муже». Так. Стоп. Ку… ку… ку… Это откуда? А! Сон! Тоня Ку… Не Таня? Не Кукушкина?

— Дим, а кто сейчас в твоей бывшей квартире живёт? — спросила напоследок Люба. Они вновь стояли перед подъездом. — Не эта ли племянница из райцентра?

Отмытый бомж в новом «адидасе», белых кроссах, с пузырём «яда» и хрустальным стаканом в руках переминался с ноги на ногу.

— Да что вы! — шмыгул носом Зябликов. — Скажете тоже, Таня… С аукциона квартирку толкнули. Кто живёт, точно не знаю, врать не стану. Но кто-то из наших, уличных, говорил, что там нынче какой-то большой начальник поселился. Из полицейских, что ли? Или из мэрских.

— Кто, не знаешь? Не подполковник Соколов?

— Нет, не знаю, Любовь Алексеевна, — пожал плечами Дима. — Какая мне теперь разница? С работы всё равно попёрли. За пьянку. Даже если вернут квартирку-то, чем платить? Всё равно ж выселят через полгодика. Э-эх…

— За пьянку?! Так завязывай, чудила! — обозлилась Люба. — Ты ж толковый спец. Паспорт есть? Ходи, собеседуйся. Устроишься, общагу получишь. Потихоньку тебя выкарабкаем. Бедный и несчастный, блин! Дима! Очнись!

— Так я это…

Да и чёрт с тобой! Люба вышла из себя, но ругаться и читать нравоучений не стала. Захочет человек вернуться к нормальной жизни, начнёт суетиться. Можно будет и словечко замолвить где надо. А так… Я что, скорая помощь? Телефон доверия? Вот уж дудки! Здоровый молодой мужик…

Синичкина, не попрощавшись, резко развернулась на каблуках и быстро пошла к стоянке такси. Обед на работе заканчивался, а она сказала, что будет вовремя. Обещала, надо выполнять.

До таксомоторов, впрочем, дойти не успела. Перехватили. У обочины резко затормозил огромный красный «майбах», из тени за открытым окном раздался знакомый голос:

— Любочка! Любовь свет Алексеевна!

Синичкина, ещё не видя лица водителя, уже знала, кто её сейчас подвезёт до работы. Петухов!

Лев Львович бодренько выскочил из-за руля и, смешно тряхнув пузиком, ослепительно улыбнулся, демонстрируя миру новенькие керамопротезы.

— Какими судьбами, Лев Львович? — с артистическим удивлением воскликнула Люба.

— Да вот… — немного помялся тот, — на обед ездил. Тут недалеко прелестный ресторанчик открыли. Высокоооо! «Полнеба синие». Не бывали ещё?

— Пока нет, — покачала головой Синичкина. — Но если вы советуете…

— Очень! Очень рекомендую, — эмоционально воскликнул Петухов. — Там такие хлебцы, знаете ли, хрустящие к кукурузному супчику подают! Такие хлебцы… А хотите, вместе как-нибудь? Ой, простите великодушно, при вашем-то благородном джентльмене… Ой-ой-ой… Ещё раз прошу прощения, милая Любовь свет Алексеевна!

Люба вскинула брови.

— Очень интересно, Лев Львович! Это при каком-таком моём джентльмене?

— Ну как же? — оторопев, замялся Петухов. — Меня что, дезинформировали? Или я сам что-то недопонял?

Люба усмехнулась.

— Похоже, так и есть, — кивнула она. — А давайте поступим следующим образом: вы меня подбросите до собеса… Нам же в одну сторону? По пути всё и выясним.

— А давайте! — обрадовался воспрянувший духом Петухов. — С радостью! С превеликой!

Он распахнул переднюю пассажирскую дверь лимузина и услужливо помог Любе устроиться. Красный «майбах», кошмар! Не дай бог, кто из знакомых увидит. Смеху будет на год вперёд.

Они попали в небольшой затор на светофоре. Петухов рассказывал:

— Вчера в гостях у Евгень Палыча Соколова был в новой квартире. Мы по вторникам, понимаете ли, тесной компашкою пулечку расписываем. Обычно у меня собираемся. Традиция. Но тут такой повод! Новоселье! Самый центр Гнездилова, представляете? Площадь Бальтазара Кондора! Куда нам, простым смертным докторишкам до полицейского начальства?! Так вот, у Женечки… То есть, у Евгень свет Палыча альбомчик смотрели с фотографическими карточками разных лет. Там и друзья детства его, и милые подружки нежной юности. А на самой первой страничке… кто? Да вы, Любочка свет Алексеевна! Вы! Собственной персоночкой. Весьма… Весьма хорошенькая… Нет, очки вас определённо портят. Такая милая девочка и в сером костюмчике… Вот я и подумал…

— Серый костюм, Лев Львович — это деловой стиль, — перебила словоизлияния Синичкина. — Очки — близорукость и непереносимость контактных линз. Суровая проза жизни.

— И не говорите. Очень! Очень суровая! — эмоционально согласился Петухов.

— А фото в альбомчике Соколова, — продолжала Люба, — со студенческих времён. Мы учились на юрфаке в одной группе. Да, отношения тоже были. Интимные в том числе. Но мы уже давно не вместе, если вас это интересует. Ну что, удовлетворила я ваше любопытство?

— Ах, Любовь свет Алексеевна! Какая вы всё-таки… Удовлетворили на сто процентов! Может, тогда сходим в «Полнеба», м? Не сейчас, конечно… Как-нибудь! Там такие виды! Семьдесят седьмой этаж, представляете? Круговой обзор! Весь Гнездилов как на лапке цыпочки… Сходим?

Синичкина негромко щёлкула пальцами.

— Да запросто! — воскликнув, хитро улыбнулась она. — Только мадам Петуховой скажите, что это будет деловой ужин. Де-ло-вой! Я слышала, она невероятно ревнива.

— Ах-ах-ах! — рассмеялся Петухов. — Патологически… Патологически ревнива! Ну и лисичка вы в шапочке, Любочка свет Алексеевна! Всё-то вы знаете!

«Майбах» остановился у крыльца горсобеса. Петухов выскочил из-за руля, обогнул капот и помог Синичкиной выбраться. Дурак, конечно, и махровый ловелас, но весёлый и, похоже, совсем не обидчивый. Обычно такие люди мстительными не бывают. Зря на мужика наговаривают. Ох, завистнички вы завистнички, сорочье племя.

— Спасибо, Лев Львович! — искренне поблагодарила Люба и выдала на прощанье комплимент: — Вы очень приятный собеседник. И вообще человек… Удивлена.

— А я-то! Я как удивлён, Любочка свет Алексеевна! — расплылся в ответной улыбке Петухов, в глазах сверкнули похотливые искорки. — Ведь думал про вас всегда — сухарик собесовский, а вы… Нет слов, нет слов… Обращайтесь, всегда буду рад помочь! Увы, не всесилен, но, чем смогу…

 

С сейфом провозились почти два часа. Люба-то думала, что привезут обычный железный шкаф, а доставили натуральный банковский агрегат. Шесть здоровых грузчиков еле доволокли. Потом с завхозом и безопасником инструкцию читали, потом настраивали. Куча всякой защиты: дактилоскопия, радужка, цифровой код, звуковая сигнализация, ещё что-то заковыристое, и ещё…

Надо б было самые важные дела сразу переложить из шкафа, да только какие — самые важные? Тут тысячи, если не десятки тысяч папок. Архив! Срок хранения — три четверти века. А в сейф войдёт максимум сотни две. Ну, или три. Работы не на одну неделю. И не для одного человека.

Люба сняла трубку внутреннего телефона и набрала свой отдел.

— Слушаю, Любовь Алексеевна! — ответили через пару секунд.

— Марина, скажи мне пожалуйста, стажёрки заняты чем-то серьёзным?

— Да нет, сидят дела подшивают. Есть срочные поручения?

— Дела никуда не денутся, Марин. Пришли девчонок ко мне.

— Секундочку… — ответила делопроизводитель и, прикрыв ладошкой микрофон, крикнула: — Леночки! Стажёрки! Быстренько в кабинет Синичкиной. Для вас есть задание. — И снова Любе: — Через минуту будут, Любовь Алексеевна. Что-то ещё?

— Нет, Марин, всё. Спасибо.

Не успела она повесить трубку, в дверь постучали.

— Входите уже! — крикнула Люба.

Девочки робко вошли и нерешительно остановились в дверях.

— Ну, что застыли? Идите сюда, буду инструктировать.

Во-первых, сверяясь с компьютерной базой, надо было найти дела всех усыновлённых детей-отказников. За последние двадцать… Нет, лучше за тридцать лет. Все папки расставлены по алфавиту, пронумерованы. Работа хоть и не сложная, но рутинная.

— Этим займёшься ты, Лена, — Люба кивнула рыженькой. Как её там? Галкина? Чёрт, Галочкина!

— А я? — спросила брюнеточка.

— А ты, Вьюркова… — Синичкину вдруг осенило: — Лена, найди мне дела Кукушкиных. Все до единого. Их не должно быть много. И стоят они рядом. Скорее всего… Сверьтесь на всякий с базой. Кстати, посмотри, пожалуйста, не будет ли среди Кукушкиных отказников. Этих ко мне на стол отдельной стопочкой. Если понятно, работаем. Меня не отвлекаем. Всё, поехали.

Девчонки чуть не бегом понеслись выполнять поручение. Одна уже включала комп, вторая открывала дверцу шкафа с литерами «К-Л». Зазвонил внутренний телефон. Синичкина сняла трубку.

— Люба, ну как тебе сейф? — звонила Журавлёва.

— Обалдеть, Лидия Григорьевна! — не смогла сдержать эмоций Синичкина. — Я в шоке! Думала, несгораемый шкаф привезут, а тут такой…

— Хорошо. Рада, что довольна, — перебила начальница. — Звоню по другому вопросу. Есть минуточка? Поднимись, пожалуйста, ко мне на разговорчик.

Повесила трубку.

Лидия Григорьевна, добродушная полная дама лет шестидесяти, поговорить любила, как любила и послушать. Время за чаем и плюшками в её кабинете летело незаметно. Зайдёшь на минуточку, а выйдешь через два часа. И с двумя килограммами лишнего веса. Неделя в спортзале! Но что делать, начальство не просит, оно приказывает.

Люба вздохнула и встала из-за стола. Взялась за талию. Проверила наличие?

— Девочки, продолжаем работать, — сказала она стажёркам, — а я к Журавлёвой. Боюсь, это надолго. Если до пяти не вернусь, компьютер выключаем, дверь на ключ, ключ Марине Сергеевне. Всё ясно?

— Да, Любовь Алексеевна! — хором ответили Леночки.

 

Традиционных плюшек не было, как не было и чая. Стоило Любе войти в кабинет начальницы, та оторвала взгляд от монитора и призывно махнула рукой.

— Дверь на ключ, сама садись ближе, — потребовала Журавлёва. — Разговор серьёзный.

Синичкина закрыла и заперла дверь. Обогнула длинный совещательный стол, схватив по пути один из стульев, и устроилась рядом с Лидией Сергеевной. Та сняла очки, положила их на стол и медленно, словно задумавшись о чём-то своём, заговорила:

— В общем, так, Люба. Сегодня была на экстренном совещании у мэра. Беркутов всё городское руководство собрал. Докладывал Гриф. Ты в курсе, что в городе орудует серьёзная банда?

— Квартирные мошенники? — не стала лукавить Синичкина.

— В точку, — кивнула Журавлёва. — И нас с тобой это касается напрямую. Шкурят, подонки, в основном, наших подопечных. Одиноких и малоимущих. Не без исключений, конечно… Но, в основном, их. Поручи своим сотрудникам всех обзвонить, а у кого нет телефонов, обойти. Надо предупредить. Группа риска, понимаешь?

— Естественно, — кивнула Люба. — Я уж и сама это сделать планировала.

— Ты? Планировала? — изумилась Лидия Сергеевна. — Не перестаю тебе удивляться, Люба. Я только сегодня о банде узнала, а она уже планирует! Так ты в курсе дел что ли? Откуда знаешь? Соколов накурлыкал?

— Нет, — покачала головой Синичкина. — Соколов ни при чём. Своим умом дошла. Бомжей-то в Гнездилове расплодилось, а? Никогда ж столько не было, Лидия Сергеевна. Ну, вот я и подумала, что дело нечисто. Элементарный анализ ситуации.

— Смотри-к, какая умница! — искренне восхитилась Журавлёва. — Точно тебя на своё место посажу, когда на пенсию пойду. И не смей возражать!

— Да я и не возражаю, — улыбнувшись, пожала плечами Люба.

— Правильно, скромность — не наш конёк, — кивнула начальница. — Но это ещё не всё. Ты про Кукуха что-нибудь знаешь?

— Про кого? — не поняла Синичкина.

— Некто Кукух, предполагаемый организатор и главарь банды мошенников, — начала пояснять Журавлёва. — Появился в разработке у Грифа с месяц назад. Дело, кстати, догадываешься кто ведёт?

— Соколов, кто ещё?

— Верно. Так вот, Кукух, — продолжала Журавлёва. — Кто он? Сведений пока мало. Практически нет. Может, вообще женщина! Кукушкина какая-нибудь. А может, и не Кукушкина. Домыслами оперировать не будем. Кукух, значит… Хитрый и жестокий, сукин сын. Бомжи бомжами, но есть и трупы. Около двух десятков. И без вести пропавшие. Этих вообще под сотню, представляешь? Банда серьёзная. Размах, как у Колибри, но там всё полюбовно было, без крови. Девки просто на бабки тех разводили, у кого рыльце в пушку. А эти по самому больному бьют, мерзавцы… В общем, это всё. Да, Люба! Если какие-то мысли будут, сразу ко мне. Или напрямую Грифу звони — номер в нашем справочнике. Он в курсе, что я тебя инструктирую. А сотрудников своих попроси лишнего языком не трепать. Предупредят одиноких о повышении бдительности, и ладно. Паника в городе ни к чему, надеюсь, понимаешь. Короче, подумай, как поделикатнее всё провернуть, хорошо? Голова у тебя светлая… Нужна какая помощь будет, обращайся. Звони прямо на личный. Чем смогу, как говорится. Иди. Плюшек сегодня не будет.

И улыбнулась.

Люба упрашивать себя не стала. Вернула стул на место и покинула кабинет.

Хм… Кукух, значит. Хорошо. Похоже, рою в верном направлении. Но Журавлёва права, надо быть осторожнее, если в деле фигурируют трупы. Эх, зря с Зябликовым поговорила, болтун редкостный. Подставила мужика под удар, да и сама… Ладно, чего уж?

 

Стажёрки взялись за дело рьяно. Когда Синичкина входила в свой кабинет, Галочкина, уставившись в монитор, бойко щёлкала клавишами и одновременно что-то диктовала Вьюрковой. Та, стоя на стремянке, вытаскивала с полки очередную пыльную папку. Очередную? Именно. На Любином столе покачивались две стопки. Одна высоченная — папок, наверное, сорок, если не больше. Вторая вполовину ниже.

— Это что, все Кукушкины? — не поверила собственным глазам Люба.

— Ещё не все, Любовь Алексеевна! — весело отозвалась сверху тёмненькая Лена. — Но свет в конце тоннеля уже виден!

— Молодцы, нет слов, — восхитилась Синичкина, взяла верхнее дело из малой стопки — «Кукушкин Е. А.» — и, развязав тесёмки, тут же рухнула в кресло.

Со старого чёрно-белого фото на неё смотрел десятилетний мальчик — Евгений Андреевич Кукушкин. Усыновлённый в 2004-м году семьёй генерала Павла Соколова. Женька… Евгений Павлович Соколов…

 

Зачем Люба сунула в сумку ножницы, она и сама не знала. Наверное, на автомате. И зачем положила туда же папку с делом Соколова — тоже. Надо бы сразу в новенький сейф, вместе с прочими. Это ж не бумажки, а пять кило тротила!

Зато теперь всё стало на свои места. Вот зачем ему нужны были дела усыновлённых отказников! Благие намерения? Защита бывших малолетних брошенок?  Чушь собачья! Она и тогда, во время вчерашнего утреннего разговора отчего-то ему не поверила, а уж теперь… Всё дело в этой папке. «Кукушкин Е. А.»

Отец неизвестен, мать — учительница, Кукушкина Лариса Семёновна. Похоже, та самая, о которой рассказывал Дима, бедная несчастная тётка «племянницы из райцентра». Н-да… Братья по матери: Кукушкин Виктор Викторович, ныне Зимородок Виктор Алексеевич; Кукушкин Антон Михайлович, ныне Фламинго Антон Яковлевич (хм, приёмный сын того самого композитора Якова Фламинго, в честь которого назван центральный бульвар?); Кукушкин Сергей Сергеевич, ныне Гагарин Сергей Валентинович, Кукушкин… ныне Чайкин…, Кукушкин… ныне Коршунов…, Кукушкин… ныне… Всего одиннадцать человек! Ещё и восемь сестёр, среди которых Кукушкина Татьяна Валентиновна 2003 года рождения. «Племянница из райцентра»! Офонареть! Это ж целая мафия, два десятка кукушат, которых подселяли обеспеченным бездетным (или даже не бездетным, как в случае с Зябликовым) горемыкам, а потом выкидывали их из гнезда!

Яков Фламинго — гордость Гнездилова. Стал вдовцом в сорок лет, а потом без вести пропал и сам, уйдя в лес по грибы…. Алексей Зимородок, владелец фармацевтического предприятия. В тридцать четыре года потерял сына, в тридцать восемь — жену, в сорок один — утонул на рыбалке. Перевернулась лодка… Валентин Гагарин, хозяин крупного издательства. Вдовец, погиб на охоте, случайный выстрел… Павел Соколов, генерал-лейтенант. Похоронив жену, погибшую в автокатастрофе, не выдержал горя, застрелился…

Приёмный отец застрелился? Женька про это никогда не рассказывал. Или… Нет, точно не рассказывал. Такую бы информацию Люба забыть не смогла.

Господи, какой кошмар!

Уж не ты ли, мой бывший милый, этот самый Кукух? А что, очень удобно самому себя ловить. Не находите, Любовь Алексеевна?

Сколько смертей! Ужас… Но все растянуты во времени. Новая банда? Да они в Гнездилове четверть века орудуют, если верить папкам. А Лариса-то Семёновна хороша! Стольких нарожать от разных отцов и ни одного не выкормить. Всех подкинула, кукушка! Всех до единого! Может, это ты Кукух, несчастная ты учительница при лежачем муже? А Женька просто тебя прикрывает?

Как? Скажите, как во всём этом можно разобраться?

Так. А зачем разбираться самой? На кой вообще в Гнездилове столько ментов?! Понятно, что делегировать расследование надо не замазанному по уши Евгению свет Палычу… Но кому? Грифу? Тоже не вариант. Во-первых, надо отдышаться и подумать. Почитать дела Кукушкиных. Всех. Внимательно. Может, Кукух — это и не Женька вовсе, и не Лариса Семёновна, а кто-нибудь из многочисленной родни. Или один из отцов, которых «нет»? Или вообще сам Гриф?

Люба, хватит! Остановись! Стоп, разве не понимаешь, дура безмозглая?!

Хорошо. Стоп так стоп.

Безумно захотелось домой. В тишину. И спрятаться в сумрак комнаты, за светонепроницаемые портьеры. Выгнав стажёрок из кабинета, мол, продолжите завтра, Люба убрала в сейф дела Кукушкиных, закрыла тяжёлую дверь и набрала код. Потом взяла сумку и вышла из кабинета. Вызвала такси. Но только в машине опомнилась. Она ж хотела папку «Кукушкин Е. А.» тоже кинуть в чрево стального монстра. Эту бомбу! Эту чёртову бомбу таскать с собой… Ладно, чего уж теперь? Не возвращаться же. Авось, пронесёт. Ещё и ножницы эти дурацкие прихватила. Точно, лечиться пора…

 

Возле подъезда стояли карета скорой и полицейская легковушка. Чуть поодаль, за ленточным ограждением, толпились зеваки. Что тут, чёрт возьми, происходит?

Протолкавшись сквозь толпу, Синичкина застыла у ограждения. На тележке прикрытое серой простынёй лежало, по-видимому, тело. Труп. Убили кого? Вот же напасть! Кого, интересно? Такой район спокойный…

И тут Люба увидела безвольную руку, свесившуюся из-под покрывала. Руку в чёрном рукаве с тремя белыми полосками. Точно такой костюм она утром купила алкоголику Зябликову… Дима!

— Зарезали нашего бомжика, — проговорил кто-то в толпе, — жалко. Безобидный был мужичок. Язык, правда, без костей. Ляпнул кому-то что-то не то и всё. Перо в печёнку…

Стало трудно дышать, ноги подкосились. Если б не чьи-то сильные руки, таки успевшие её подхватить, Синичкина бы точно рухнула наземь.

— Ч-ч-ч-ч, — прошептал голос в самое ухо.

В нос едко шибануло нашатырём.

Люба подняла голову на спасителя и снова чуть не потеряла сознание. За плечи её держал он. Женя Соколов… Или Кукушкин? Впрочем, Синичкиной было уже всё равно.

 

Она очнулась только за маленьким круглым столиком, на котором стояли два салата, стаканы и бутылка минералки. Напротив сидел Соколов, внимательно читал папку, бесцеремонно вынутую из сумки. Из её собственной сумки! Рядом лежали ножницы. А, плевать…

— Ну и как тебе материальчик, нахальный господин Кукух? — откинувшись на удобную спинку, не без сарказма спросила Люба.

— Ничего и не нахальный. Сама сумку рассыпала, я собирал, увидел. И вообще ты ошибаешься, Люба, — даже не подняв глаз, ответил Евгений. — Насчёт господина Кукуха. Удивишься, но это вовсе не я. А материальчик ничего такой. То есть, ничего нового ни для меня, ни, надеюсь, для Грифа. Можешь оставить себе. Информация открытая.

— В смысле, открытая? — она чего-то не понимала? — Так какого чёрта ты вчера меня просил поднять дела усыновлённых отказников? Не себя что ль искал?

Соколов наконец-то оторвался от чтения, закрыл папку и завязал тесёмки. Разлил по стаканам минеральную воду, покрутил на указательном пальце дурацкие ножницы, потом вернул их на стол и улыбнулся. Так, как тогда. На пятом курсе. Открыто, искренне, углубив эти восхитительно-милые ямочки.

— Люб, ты совсем ненормальная? Я никак не пойму, почему ты не веришь, что я действительно хочу разобраться? Хотя, кажется, понимаю… — Соколов стал серьёзным. — Прости. Поступил с тобой действительно дурно. Тогда, в столице, познакомился с одной пигалицей, с которой закрутил роман. Разбежались быстро, но перед тобой мне до сих пор стыдно. Предательство ж… Первый из грехов.

Женька тяжело вздохнул. Всё-таки какой он несовременный, что ли?

— Я все эти годы не знал, как тебе в глаза посмотреть. Вообще не представлял! И если б не вчерашняя встреча по служебной необходимости, избегал бы тебя и дальше… Что уж теперь?

Синичкина решила не перебивать. Пусть говорит. А мы послушаем. Потом решим — простить или нет. Усмехнулась. Соколов между тем продолжал:

— Я и сегодня-то… Как, думаешь, у твоего подъезда оказался? Страх превозмог, приехал к тебе объясниться, сидел, ждал на лавочке, а тут… Тут за ней, за скамейкой, слышу, кто-то негромко стонет. Обернулся, бородатый в спортивном костюме. Лежит на спине, кровь горлом, нож из-под рёбер торчит. Жив ещё был… Я и скорую вызвал, и своих… Что-за мужик, кстати?

— Бомж с нашей подчердачки, — ответила Люба. — Дмитрий Зябликов.

— Хм, так и не скажешь, — покачал головой Женя. — Одет вполне прилично. Шмотки совсем нулёвые, не из дешёвых. Точно бомж?

— Точно, точно, — кивнула Люба. — Новую одежду сегодня утром я ему лично купила. За информацию о квартирных мошенниках. Он как раз из их жертв… Был.

— Ясно, — вздохнул Соколов. — Получается, опять я оказался не в то время и не в том месте… Вот, непруха! Ладно, проехали. Бог даст, разберусь как-нибудь. Разрулю ситуёвину. А нам с тобой всё равно б как-то ещё разок встретиться. В более подходящее время, разумеется. Буду вымаливать у тебя прощение, не пользуясь ситуацией. Чтоб всё по-честному.

Женька вновь улыбнулся, но через секунду стал серьёзен.

— Ладно, к делам. Знаю, что тебе трудно будет поверить, но Кукух — это действительно не я. И, к слову, не моя кровная мамочка, — говорил Соколов вдумчиво, неспешно, словно разжёвывал каждое слово. — Она, конечно, та ещё кукушка, но, поверь, одно дело — детей подкидывать в приличные семьи, и совсем другое — устроить такой беспредел. Я с ней почти не общаюсь, так, здороваюсь при встрече. Кто она мне? А Соколовых я любил. Искренне. И маму, и отца. Меня ж тогда, после их гибели снова в тот же детдом упекли, где я до десяти лет горе мыкал. Теперь уже до совершеннолетия. И генеральскую квартиру за мной не сохранили, толкнули с аукциона. Не представляешь, через что прошёл, чтоб её обратно выкупить. До сих пор весь в кредитах… А на ремонт сколько угрохал! Дом-то снаружи красивый, но старый. Девятнадцатый век. Вот только…

— …на этой неделе въехал, — закончила фразу Люба.

— А ты откуда знаешь? — удивился Соколов.

— Петухов, — коротко ответила Синичкина.

— А, Лёвушка, — вновь улыбнулся Женя. — Хороший дядька, хоть и не семи пядей. Но очень добрый и вообще какой-то тёплый. На красном лимузине ездит, представляешь? Все над ним смеются в открытую, а Львовичу всё равно. Говорит, что другого такого в целом мире нет. Ох, ты бы видела его лицо, когда он твою фотку вчера у меня в альбоме увидел… Ты ему, кстати, очень нравишься. Но он не решится подойти. Там такая жена…

— Да я в курсе, Жень, — улыбнувшись, ответила Люба. — Петухов меня сегодня на работу подвозил, всё сам и выложил. Бесхитростный такой. И прикольный, ага. Меня другое поразило. Моя карточка и на почётном месте в твоём альбоме. До сих пор что ль…

— Говорю же… — вновь смутился Соколов и отвёл глаза. Но в руки себя взял быстро: — Ладно, о Кукухе. Так вот, кровная мамочка. Натуральный живой инкубатор. Двадцать детей наплодила, всех раскидала, никто с ней из моих-сестёр братьев близко не общается, кроме Таньки, младшенькой, но там та ещё кукушка подрастает. Да ещё самого старшего, с которым я вообще не знаком. Даже точно не знаю, кто он. Догадки есть, но… Пока домыслы, в общем. Пока окончательно всё не выясню, говорить не буду. Вдруг ошибаюсь?

Соколов повернул голову в сторону зала за стеклом и вдруг умолк. Взял стакан с водой так, что побелели костяшки пальцев. И выхлебал всё до дна в три глотка.

Зато Синичкина теперь окончательно пришла в себя. Даже место идентифицировала. Они сидели за столиком на высотной открытой террасе нового ресторана «Полнеба синие». Ограждение было довольно высоким, чтоб никто спьяну не вывалился наружу. Семьдесят седьмой этаж. Костей не соберёшь! Но Петухов не соврал — вид отсюда открывался сногсшибательный. Весь Гнездилов «как на лапке у цыпочки». Люба улыбнулась собственным мыслям. Она снова себя чувствовала по-настоящему легко. Воздушно! И Женька рядом… Кается… Может, правда, простить? Но не сразу, ясное дело. Надо ещё недельку помучить. Или хотя бы денёк…

Она оторвала взгляд от окружающих пейзажей и вновь глянула на Соколова. Тот сидел с каменным лицом. Что-то произошло?

— Женя, с тобой всё в порядке? — встревожилась Люба.

— Да, прости, — очнулся и Соколов. — Просто о матери говорили… Вон она сидит. На нас пялится. Да не на террасе! За стеклом, метрах в десяти от нас.

Люба повернула голову и встретилась глазами со стройной осанистой женщиной лет, наверное, шестидесяти. Должно быть, ровесница Журавлёвой. Но как выглядит! Королева. Шикарное платье, бриллианты, изысканная причёска. А серьги какие?! Нет, Кукушкину она себе абсолютно не так представляла. Сыграли злую шутку стереотипы. Мол, если при парализованном муже, то какая-нибудь рыхлая нечёсаная клуша в халате без двух пуговиц. И в стёртых шлёпанцах на шерстяные носки. А тут… Синичкина от изумления чуть не поперхнулась минералкой.

— Какая женщина… — негромко произнесла она.

— Да, породистая, — согласился Соколов. — Так и не скажешь, что бабе за семьдесят, двадцать детей нарожала. Мамочка может поразить экстерьером. Кого угодно, ты не исключение. Только она конкретно себе на уме. Соответственно, не сильно башковита. Дурой, конечно, её не назовёшь, но Кукух… Кукух реальный гений. Мозг. А мать — обычная учительница. Среднестатистическая. Да и пробивал я её, там ничего подозрительного. Разве что числится кем-то типа зиц-председателя аукционного дома. Однако в офисе вообще не появляется. Получает на карту ежемесячно две минималки… Две! Нет, не она. Девяносто девять процентов.

Какое-то прозвучало несоответствие. Люба напряглась, наморщив лоб. Какое? Её вдруг осенило.

— Жень, ты сказал про двадцать детей. Округлил в большую сторону?

— Не округлял, — покачал головой Соколов. — Ровно двадцать.

— Тогда почему у меня в архиве лишь девятнадцать дел? Одиннадцать мальчиков и восемь девочек. Хотя… Мои сотрудницы ещё не всех нашли. Виктор старший? Зимородок?

— Нет, Зимородок второй, — ответил Соколов. — Семьдесят шестого года рождения. А первый — семьдесят четвёртого. Это я точно знаю… К сожалению, только это и знаю. Ни имени, ни фамилии нынешней… Только догадки. Вообще долго грешил на Грифа, тот тоже семьдесят четвёртого, но недавно поймал инфу, от которой… В общем, Гриф, похоже, не при делах. Если только не зашифровался в помощниках у старшего Кукушкина… У Кукуха. Вероятность есть, но… Гриф, кстати, меня тоже конкретно подозревает, так что ты, увы, не одинока. Так меня прессует, жесть! Я ему сегодня утром всё без утайки рассказал. Как тебе сейчас. Очень хочется надеяться, что поверил. Вроде б даже «хвост» снял, грачей своих, которые за мной последнюю неделю волочились… А тут бомж этот проклятый из твоего подъезда. Который труп… Эх, всё по новой!

— А? Что? — опомнилась Люба.

Она слушала Женю вполуха. Всё никак не могла оторвать взгляда (правда, посматривала украдкой, чтоб не попасться) от Кукушкиной-матери. Та гуляла не одна. За столиком, спиной к ним с Соколовым, сидел широкоплечий седой мужчина. Не оборачивался. Минуту назад он поднял со стола телефон, пару секунд подержал возле уха и убрал в карман. Интересно было бы посмотреть на лицо. Новый старухин ухажёр, кто он? Спина… Ничего такая, не парализованная. И даже не сутулая. Дорогая спина. Смокинг подогнан идеально.

— В общем, Люб, — не умолкал Женя. — Если ты у себя в архиве найдёшь дело старшего Кукушкина, — маловероятно, но всё-таки, — дай мне знать, хорошо?

— Конечно, — кивнула Синичкина.

Теперь она Соколову отчего-то вновь доверяла. Старая любовь вернулась? Те же грабли? Тьфу-тьфу-тьфу…

Спина в смокинге тем временем резко поднялась из-за столика и, не поворачиваясь, пошла вон из зала. К лифту. Кукушкина-мать тоже вскочила и быстро зацокала следом. А через несколько секунд в раскрывшихся дверях другого лифта появился худенький невысокий юноша. Этакий ястребок. Огляделся, увидел сквозь стекло Любу, улыбнулся ей (точно ей?) хищно и летящей походкой направился в сторону выхода на террасу.

Соколов смертельно побледнел. Даже Синичкина почувствовала угрозу, исходящую от паренька.

— Ну вот и всё, Люба, — печально произнёс Женя, тяжело вздохнул и расстегнул пиджак. — Это по мою душу. Гриф не поверил. Если б было иначе, прислал кречетов, а не этого… Значит, никакого внутреннего расследования не планируется. Жаль. Только-только мы с тобой…

Соколов резко встал из-за стола, уронил стул и схватил со скатерти проклятые ножницы. Потом присел и, спружинив, высоко подпрыгнул, взмыл над ограждением и чикнул себя по левому крылу. Нелепо перекувырнувшись через голову, Женя — её Женечка! — камнем полетел вниз.

Всё произошло буквально за пару секунд, Люба даже опомниться не успела.

И только осознав, что случилось, замерла в ужасе, прикрыв ладошками рот.

Он подрезал себе крыло!

Он! Подрезал! Себе! Крыло!

Женька…

Что же ты наделал, дурак? Зачем?!

Зачем… зачем… зачем… зачем…

 

* * *

 

На работу Люба вышла только через месяц. Сразу на третий этаж, в большой кабинет с длинным совещательным столом. Лидия Григорьевна, пока Синичкина была на больничном, вышла на пенсию, обещание своё сдержав в лучшем виде. Старуха знала, как подёргать за нужные пёрышки.

Впрочем, обо всём по порядку.

 

Неделю, пока шло следствие по факту самоубийства подполковника Евгения Павловича Соколова, провалялась в больнице. Под охраной людей Грифа. Правда, Петухов устроил ей лучшую палату со всеми удобствами, но сам не появился. Не пустили, наверное. Как не пустили и девчонок из отдела, ни даже саму Журавлёву. Впрочем, состояние было таким, что и видеть особо никого не хотелось. Апатия дикая. Может, не без участия капельниц с успокоительным, которые ставили по два раза на дню.

Сам начальник УВД, правда, пару раз заходил. Допрашивал. Однако без давления. Точные вопросы задавал спокойно. Записывал Любины показания простым карандашом в толстый кожаный ежедневник. Синичкина на свой страх и риск ничего не скрывала. Ни про последний вечер, проведённый с Женей в высотном ресторане, ни о его подозрениях, ни даже о своих. Плевать, будь что будет.

Накануне Люба таки идентифицировала «дорогую спину» из ресторана. Ту, в идеальном смокинге. Смотрела вечером по телевизору репортаж с какого-то городского мероприятия, и узнала. Гриф дикие предположения выслушал, кивнул, загадочно и недобро улыбнулся, но настоятельно попросил в дело не лезть, не путаться под ногами профессионалов. Разве что документы найдутся. Главное — поберечь себя. Хватит нам смертей.

Вообще, Игорь Георгиевич вопреки ожиданиям жгучего отвращения не вызвал. Не громкий, рассудительный. И вовсе никакой не загадочный, если делать скидку на должность. О Жене тоже грустил. Честно винил себя в его гибели. Мол, до конца не разобравшись, сделал выводы, которые оказались ошибочными. Угробил хорошего парня, перспективного сотрудника. Глупо получилось…

Глупо?! Ну вы, господа менты, точно нелюди, коль за обычные шалости почитаете изуверские свои методы! Синичкина чуть не взорвалась. Еле-еле сдержалась, чтоб не ответить грубостью…

Дело Соколова закрыли быстро. Стопроцентный суицид. Свидетелей полный ресторан.

 

Любу выписали. Журавлёва отправила её в санаторий на двадцать один день. Отвезла самолично.

— И не возражай! — говорила Лидия Григорьевна, сидя рядом с Синичкиной на заднем сидении служебной «тойоты». — Так заработалась, что одна кожа да кости. Смотреть страшно. Тебе надо прийти в себя и хорошенько сил поднабраться. Выйдешь, в управление, будешь дела принимать. Понимаешь, о чём я?

Люба понимала. Старуха давно собиралась на заслуженный отдых, но до сего момента никак не могла решиться. А тут…

В санатории и правда оказалось чудесно. Старинный двухэтажный особняк в благоуханном сосновом лесу на берегу чистейшего озера. Узенькие кривые дорожки, посыпанные тёртым кирпичом. Много цветов. Приятный, отзывчивый персонал. Бассейн и тренажёры, ванны, грязи, массаж. Четырёхразовое питание.

Почти каждый день кто-нибудь да приезжал. Коллеги из управления, душка Петухов на красном «майбахе» и с кучей гостинцев, семейство Орловых — Катя с мужем и близнецами, школьные подруги. Даже Гриф разок наведался. Любу, когда она его только увидела, передёрнуло, но Синичкина довольно быстро взяла себя в руки. Ничего неприятного не произошло. Гуляли по парку, потом катались на лодке, беседовали. О делах — ни слова. Удивительно много рассказывал о Женьке. И даже о себе…

 

Дела от Журавлёвой Люба приняла за один день. К возвращению преемницы Лидия Григорьевна всё подготовила, разложила, что называется, по полочкам. Да Саничкина и сама была в курсе много, если не всего. Поэтому проблем не возникло. Единственная: новый сейф отчего-то захотелось в новый кабинет перенести. «На радость» завхозу и грузчикам.

О Кукушкиных слышать больше не хотелось. О Кукухе — тем более. Надо было все выдернутые папки вернуть в архив отдела. В новом кресле много своих бумаг. Так что агрегат пустым не останется.

Бывшие стажёрки Леночки, а ныне молодые сотрудницы Галочкина и Вьюркова, сейф уже освободили. Именно им новая начальница отдела поручила привести архив в порядок. К единому знаменателю и в полное соответствие с цифровой базой данных. «Чтоб каждая папочка на своём месте. Строго по алфавиту».

Брюнеточка Вьюркова однажды после обеда, дело было в пятницу, в кабинет к Любови Алексеевны и заглянула. Без стука.

— Можно?

Синичкина чуть не рассмеялась. Экая непосредственность!

— Заходи, Лена. Как там без меня в отделе, не скучаете?

— Не-а, — искренне ответила девчонка, но поняв, что ляпнула не то, спохватилась, поправилась: — Скучаем, конечно, Любовь Алексеевна! Но я по другому вопросу. Вот, папочку нашла из тех, которыми вы интересовались. Не на месте стояла. На букву «Б». Смотреть будете?

— Да что там смотреть? — пожала плечами Синичкина. — Переставь на «К». Хотя…

Она вспомнила про договорённость с Грифом. А вдруг?

— Нет, постой, — окликнула Люба Вьюркову, которая уже схватилась за дверную ручку. — Давай её сюда. Я гляну и сама вам обратно занесу. Может быть, даже сегодня.

Люба взяла в руки папку «Кукушкин А. Л.» и уже потянула за тесёмку, но в дверь постучали.

— Войдите!

Появилась секретарша. Подойдя к столу, положила перед Синичкиной роскошный золочёный конверт с гербом Гнездилова.

— Из мэрии доставили, Любовь Алексеевна. Приглашение. Сегодня банкет в честь предстоящего дня города.

— Спасибо, — кивнула Люба. — Неожиданно, но приятно.

— Неожиданно? — изумилась секретарь. — Вообще-то вы теперь начальник управления. Привыкайте.

И правда. Начальник же. Придётся по всем мероприятиям таскаться.

Синичкина открыла конверт, достала открытку с фото злосчастного ресторана, в котором погиб Женя.

 

«Уважаемая госпожа Синичкина!

Имею честь пригласить Вас на праздничный ужин, посвящённый 495-летию нашего любимого города.

Мероприятие состоится сегодня, 5.09.2023 г. в 19.30 ч. в ресторане «Полнеба синие» по адресу: Перелётный проспект, дом 1, строение 1, пентхаус.

 

С уважением, Беркутов А. А.»

 

Эвона как! Сам мэр приглашает. Придётся идти.

Люба усмехнулась.

Срочных дел не было, текучку можно оставить до понедельника. Надо ехать домой, привести себя в порядок. В салон по пути заглянуть, пёрышки подшлифовать. В конце концов, не в сером же костюме на торжественный приём идти! Вечернее платье, туфли на каблуке, парадный макияж. Один вечерок можно и потерпеть.

Синичкина кинула папку с делом А. Л. Кукушкина в сумку — по пути почитаю — и покинула кабинет.

— Всё, ушла, — сказала на ходу секретарше. — Сегодня меня не будет. Машину к подъезду вызови.

— Сейчас, Любовь Алексеевна! До свидания!

Нет, персональный автомобиль — это не так уж и плохо. Не красный лимузин, конечно, но чёрная «тойота» тоже нормально.

Устроившись на заднем сидении, Люба скомандовала водителю:

— Едем в салон «Изумрудные пёрышки», знаешь где это?

— Да, Любовь Алексеевна.

— Прекрасно. Там пробуду час-полтора, потом домой и до семи свободен. Вечером на мэрский банкет меня отвезёшь. Машину на выходные можешь взять.

«Тойота» вывернула на улицу и через сотню метров угодила в затор. Люба вздохнула, открыла сумку, достала папку.

«Урождённый Кукушкин Александр Леонидович, 10.10.1974 г.р. Усыновлён 1.06.1980 г. Антониной Михайловной Беркутовой, домохозяйкой, и Антоном Антоновичем Беркутовым, владельцем агентства недвижимости «Элитные гнёзда» и одноимённого аукционного дома. С 10.06.1980 г. носит имя Беркутов Александр Антонович. Окончил школу с золотой медалью, экономический факультет гнездиловского государственного университета с красным дипломом…»

Люба задумчиво посмотрела в окно. Они застряли в пробке рядом с магазином канцелярских товаров. Наконец оторвав взгляд от городского пейзажа, Синичкина достала из сумки телефон и отыскала в контактах номер начальника УВД. Гриф ответил после первого же гудка:

— Здравствуйте, Любовь Алексеевна. Внимательно вас слушаю.

— Добрый день. Вы на сегодняшнем мероприятии будете?

— Естественно.

— Отлично. У меня кое-что для вас есть.

— Значит, всё-таки нашли?

— Да, — сказала Люба и отключилась.

Машина всё ещё не двигалась.

— Миша, — позвала Синичкина водителя, и когда тот повернул к ней голову, спросила: — Как думаешь, успею я в этот магазин заскочить?

— Скорее всего, Любовь Алексеевна. Пробка серьёзная. Пятница, да ещё и канун дня города. Сокращённый день.

— Тогда выйду на пару минут.

Люба открыла дверь, выбралась на тротуар и пошла к дверям магазина. Надо было купить хорошие ножницы. А вдруг всё получится? Ведь должны же когда-нибудь сойтись звёзды!

Ястребка в белой рубашечке Гриф определённо не пришлёт. Тут совсем иной уровень. Да и улик, чтобы взять под стражу настолько «дорогую спину», в папке может оказаться недостаточно.

А вот вскружить господину мэру голову своей неземной красой и взглядами многообещающими, дождаться, пока на танец пригласит — ведь будут же танцы в конце вечера? — взмыть с ним в страстном кружении под облако белое, чуть в сторонку «Полнеба синего», а там… Там нащупать незаметно ножнички, пристроенные за край чулочка, вынуть их аккуратненько, да и чикнуть с размаху по крылышку. По самому кончику. Чик! И вложить в этот чик все свои чувства: боль, ярость, ненависть, жажду отмщения. И любовь так жестоко убитую. А потом смотреть с фальшивым ужасом, как подонок — кукуй крашеный, — кувыркаясь и дёргаясь, в бездну падает чёрную. И кричать: «Караул! Приступ! Сердце! Инфаркт!» Чик-чирик, чик-чирик…

Чик!

Чирик.