Вкус любви

Призрачные вещи

 

Одной рукой –

поди, не тяжелы –

переставляю призрачные вещи.

 

Вон, в те углы –

покой.

 

Обещанную

нежность –

на комод.

 

Пускай пылится.

 

Пусть паутиной зарастают лица.

 

Кто дал надежду.

 

И забрал потом.

 

Под потолком

подвешу гнев.

 

Он будет освещать пространство,

чтобы

лицо я не угробил.

 

Чтобы

не спотыкался нерв о нерв,

когда средь ночи малая нужда

заявит о себе.

 

Тогда

не выбью зубы более

о кирпичи.

 

Терзаний.

 

Да любовей.

 

Одной рукой –

поди, легко уже –

передвигаю призрачное нечто.

 

Отчаянье лежало в гараже.

 

Его принёс я.

 

Потому что нечего

разбрасываться.

 

Кто-то подберёт.

 

Напялит.

 

И не снимет, идиот.

 

А мне для интерьера – очень даже…

 

Там подстругаю.

 

Здесь чуть-чуть подкрашу.

 

И выйдет оболочка.

 

Можно жить.

 

Как говорится – дальше.

 

Всё, что плохо

лежит,

к себе домой тащить.

 

И – точка.

 

С многоточием…

 

Горохом

по крыше простучит.

 

А, может, – град?

 

Я граду рад.

 

Одной рукой.

 

Как прежде.

 

В коробочку горошины

надежды

я складываю.

 

Вряд ли пригодится.

 

Но пусть лежат.

 

В картонной той темнице,

откуда выход есть.

 

Увы – назад…

 

 

Adieu

 

Я лишь почувствовал ладонь,
сплеча,

с размаху,

из щеки

моей

добывшую огонь.

 

Adieu.

 

Прощай.

 

Прости меня.

 

Ужаснее ночной тоски

стихия дыма – без огня…

 

 

 

Перевираем…

 

Перевираем.

 

То, что верно.

 

И – что нарёвано.

 

На нервах.

 

На постном масле.

 

Многомерность

вранья – чудовищна.

 

И ревность,

как просто – специя.

 

Под перцем

слова скукожатся.

 

И сердце

уже отбито.

 

Молотком.

 

Вкус отбивной тебе знаком.

 

Запей вином.

 

Конечно – красным.

 

Вчерашний день был трезвым.

 

Ясным.

 

Хоть грохотал по крышам дождь.

 

Я понял.

 

То, что не поймёшь

ты никогда.

 

И наша ложь

назавтра станет повседневным

веществ обмена компонентом.

 

А, между прочим, скоро – лето

запарит.

 

Скручена газета.

 

Полна веранда злобных мух.

 

Кружится тополиный пух.

 

И проверять обратным ходом

бытия

вчерашнюю погоду

совсем не хочется.

 

– Пока… –

помашет вялая рука.

 

Мы переврали.

 

С октября

до декабря.

 

Себя.

 

Заря

воспламеняет вешний цвет.

 

Мы вышли.

 

Друг из друга.

 

Нет

ни сигарет.

 

Ни коньяка.

 

Рука застыла у виска.

 

Ах, да.

 

Конечно.

 

Помню.

 

Ты

любила белые цветы.

 

Миндаль.

 

Мороженое.

 

Суши.

 

Табачный дым.

 

Плевать мне в душу.

 

«Chanel».

 

Рассольник.

 

Стринги.

 

Чай.

 

Колготки – с искрою.

 

Прощай…

 

 

 

Чему ты улыбаешься?

 

В таком же изумлении,
что тридцать лет назад

застывший на мгновение

тот яблоневый сад,

под ветвями которого

налившись

золотой,

безудержной,

багровою,

безумной,

молодой,

неукротимой силою,

овладевала тень

Светилом,

и бисировал

пернатым певчим

день

листвой рукоплескающей.

 

Ах, как понятно мне –

чему ты улыбаешься,

любимая,

во сне…

 

 

 

Тебя давно уж нет…

 

Тебя давно уж нет.

 

Но свет

сквозь миллиарды лет,

пульсирующим упругим сгустком

пронзая безвоздушье мира,

орбиты чёрных дыр,
комет,
проламывая с бесплотным хрустом

жилых туманностей квартиры

и мебель призрачных созвездий,
настиг меня,

когда глаза

бессонной,

невозможной ночью

я поднял кверху.

 

Занавеска,

дрожа,

открыла чудеса –

взлетел огонь,

и небеса,

пунктиром,

точкой,
многоточьем

мерцая,

тая

и маня,
шепнули мне

твой тайный код

и тайный адрес

звёздной почты…

 

 

 

Июньский полдень

 

А знает клён

один,

быть может –

я был влюблён

до слёз,
до дрожи.

 

И лист,

опал

что нынче,

видел –

как я летал

и ненавидел.

 

И тень ствола,
быть может,

помнит –

как ты ушла

в июньский полдень…

 

 

 

Потом по фосфору снегов…

 

Потом

по фосфору снегов,

что полусферой мир укутал,

ко встрече буду я готов

ночей сияющих и утр.

 

Готов я буду встретить тень

свою –

во цвете фар  фанфарных,

чтоб ненавистный тусклый день

мой

населили нимфы, фавны,

чтоб ожила –

хотя б на миг –

твоя улыбка.

 

И губами

я б слепо, сладостно приник

к тому, что было между нами…

 

 

 

Меняем иль не меняем?

 

Меняем иль не меняем

жар на рассудок?

 

Конечно же, я не вменяем

буду

где-то примерно с начала

девятого до двух ночи.

 

– Я не сильно кричала?

 

– Очень.

 

Впрочем,

пора, так сказать, – в лоно

семьи.

 

И не надо

смотреть на меня, словно

гада.

 

Пойми, наконец.

 

Мозгами.

 

Хотя б – на минутку.

 

Единственное меж нами –

отсутствие промежутка.

 

В который было бы можно

засунуть – не мелкие врашки –

а то, что зовётся ложью.

 

Большой.

 

Настоящей.

 

Страшной.

 

Прости меня, девочка.

 

Мужем

не стану тебе.

 

Потом что

люблю.

 

До безумия.

 

Ясно?

 

Да муж-то тебе и не нужен.

 

Он есть у тебя.

 

Распрекрасный.

 

А я – не вменяем.

 

С тобою.

 

Мы изменяем.

 

В нечто иное.

 

Друг друга.

 

Друг дружку вдохнув,

мы можем

уже не дышать.

 

До вздоха

очередного.

 

Похоже,

единственное, что плохо

у нас –

«Киндзмараули»

вышло.

 

Мне завтра – в Данию.

 

Буду восьмого июля.

 

Ждать тебя.

 

Здесь.

 

До свидания…

 

 

 

Струятся червонные волосы…

 

Струятся червонные волосы.

 

Закат.

 

Иль – заря.

 

Не пойму.

 

На клумбах нарциссы и крокусы –

в туманном молочном дыму.

 

В очах – бирюза.

 

А берёзы

листвой шелестят золотой.

 

Морозцем прихвачены розы.

 

Обглоданы креповой мглой

Луна молодая – над крышей,

соцветья созвездий.

 

– Смотри…

 

Ты шепчешь.

 

– Послушай…

Не слышишь:

осталось к утру от зари

лишь зарево сизое?

 

Пальчиком

ты водишь по небу.

– Была

бесстыжей заря и запальчивой.

 

А нынче сгорела.

 

Дотла…

 

 

 

Я прошу: подожди…

 

Я прошу: подожди.

 

Подожди хоть чуток.

 

Хоть чуть-чуточку.

 

Дай мне миг.

 

Или – час.

 

Или вечность,

чтоб мысли и вещи собрать.

 

Да придумать шальную,

задорную,

милую шуточку,

чтобы как-то уход

с незнакомкою в ночь

оправдать.

 

Я прошу: подожди.

 

Мы успеем.

 

Успеем к открытию

этих врат

или пекла,

иль чего ещё там…

 

Ни гроша.

 

Но душа…

 

Чёрт возьми, но душа.

 

Грех великий –  не выпить нам.

 

А бухгалтер нам счёт подобьёт

и подклеит мне к старым счетам.

 

Первый тост – за любовь,

что была,

словно боль,

и ушла,

изорвав в клочья душу, но…

 

Тост второй – за любовь,

что оставила где-то от дома ключи.

 

Третий – выпьем давай за любовь, что…

 

Нет.

 

Мы просто послушаем,

как трещит,

трепеща в тишине,

огонёчек свечи.

 

Я прошу: подожди.

 

Я молю: не спеши,

гостья милая.

Дай мне миг.

 

Или – час.

 

Или вечность,

чтоб мысли и вещи собрать.

 

Тишина.

 

Темнота.

 

Поцелуй в лоб короткий и стылый.

 

Ты сказала:

– Не надо меня провожать…

 

Мне не надо просить.

 

И бояться не надо.

 

И – верить.

 

Я отсрочки просил.

 

Свечки жёг.

 

Ледяною потея спиной.

 

Ты забыла косу.

 

В уголке.

 

Возле шкафа и двери.

 

Ты ко мне приходила, старуха.

 

Я думал – за мной…

 

 

 

Вкус любви

 

Красной кровью пахнут клёны.

 

Поцелуи жгучи ветра.

 

Цвет любви всегда – солёный.

 

Вкус разлуки – фиолетовый.

 

Лист кружится пятипалый,

в бесконечном вальсе точно.

 

Вкус любви – пунцово-алый.

 

Цвет диеза – одиночество.

 

Кода года.

 

Вьюги – море.

 

В сердце вольно зреют волны.

 

Крови колер – соль в бемоле.

 

Вкус любви расцвечен болью…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.