Человек шел уверенно, не плутал. С пригорка, – вправо по балочке. Шапка-ушанка, сапоги, котомка: мужик мужиком. Только раз остановился и, порывшись во внутреннем кармане телогрейки, достал листок бумаги, линованный тетрадный, присел на поваленный ствол грязно-серой березы. Отведя от глаз подальше руку, читал шевеля губами. Спрятал обратно, тут же на стволе березовом устало прилег на спину, ногой уперся в толстый сук, примостился. Лежа зажег папиросу, но курнул всего пару-тройку раз и воткнул в снег. Подложив под голову обе руки, глядел на холодное стальное небо и вдруг проснулся от собственного всхрапа. Надо идти.
***
Химич толкнул обе распашные двери в спальное помещение, привычно скривился от ударившего в нос густого казарменного духа.
“Рррота па-а-адъем!!” – разнеслось ежеутреннее, ненавистное. Старшина роты прапорщик Химич знал, что за две-три минуты до подъема солдат сам инстинктивно пробуждается и начинает думать: не мечтать, а именно думать. А думать в шесть утра в стылой казарме под куцым одеялом это ведь самое сладкое, это слаще сна, самое теплое…
-Подъем!! Все, все кто сейчас лежит и думает! Всем паааадъем! Сорок пять секунд!
Засуетились и забегали командиры взводов, – первый взвод становись! Четвертый взвод строиться!
-Агеев!
-Я!
Аляутдинов!
-Я!
-Бойко!
А в столовую шли с песней. “Да ты любимая, да ты дождись меня, и я вернусь!”. Свежо-свежо. Минус четыре градуса, снег хрустит ядреным хрустом, бело и тихо. Каркнула ворона: – “Стой, раз-два!”. Миска картофельного пюре, селедка, яйцо.
***
“Здравствуйте, мама и папа! Пишет вам ваш сын Алексей. Вот уже полгода прошло как я служу в Советской Армии, время летит быстро и незаметно, и я теперь уже совсем привык. Как вы поживаете и что дома нового? Как там наш Цыганок, все бегает и ищет меня по комнатам? У меня все хорошо, а погода тут в Карелии слякотная, но скоро уже, как говорят, ударят морозы. Посылку получил, большое спасибо. В том числе десять рублей денег и носки. В следующий раз если можно пришлите пожалуйста мою любимую “Шипучку” в пакетиках, очень хочется газированной воды, и сгущенное кофе в банках. А конфет не присылайте. Шлите опять на тот же адрес в поселок, который я вам дал, а на адрес роты посылок не присылайте. Очень рад что Вовка поступил в институт. Звонит ли вам Лариса Райчонкова, та которая была у меня на проводах? Если позвонит и спросит мой адрес, то не давайте, а если позвонит Мишка Попов, то дайте, и Коле Полевцову тоже дайте адрес, и всем из нашего класса. Ну вот вроде и все, скоро мне уже идти заступать в наряд охранять границу, обнимаю вас и целую и жду письма. Ваш сын Алексей, рядовой Советской Армии пограничник на страже рубежей нашей Родины”.
“Ебал я эту Родину…” – так мысленно закончил письмо рядовой Алексей Батуров, аккуратно складывая его вчетверо и проводя ногтем по сгибам листка. Вздохнул, крепко почесал кулаком нос, еще вздохнул и хмуро зыркнул в окно поверх застеленных кроватей полупустой холодной казармы. А!.. Снег повалил. Однажды тоже будет такой же снег… Не сейчас, – потому что подготовиться надо как следует. И тогда я уйду. Я уйду туда. В Финляндию. Ну-ну…
Достал из тумбочки конверт и вложил письмо, тщательно послюнявил по клейкой полоске и крепко пригладил ладонью, перевернул и надписал домашний адрес: город Копейск Свердловской области, улица Красина дом 3/17, кв. 4. Батуровым А.П. и М.Ф.
Письмо пойти оставить у дневального, а придет почтальон и заберет.
***
Товарищ начальник заставы, разрешите обратиться!
-Обращайтесь, лейтенант. Что там у вас за шум, а драки нет?
-Да вот, ребята к вам, товарищ капитан, пионеры. Говорят, по важному делу, – лейтенант Заботин разгладил усы и по-доброму улыбнулся.
-Ишь ты: по-важному… Ну-ка, ну-ка!
В кабинет начальника пограничной заставы капитана Косых шумно ввалились трое возбужденных мальчишек и одна девочка, местные школьники, все в пионерских галстуках.
-Сергей Палыч, здравия желаю! – вышел вперед и, отдав пионерский салют, отчеканил за всех, по-видимому, старший и самый боевой мальчик Андрюша Зубков.
-Здрасьте-здрасьте, ребята. Садитесь. Да садитесь, садитесь… Лейтенант, неси стулья! Чаю хотите? Варя, как дедушка?
Варя уже собиралась рассказать, что дедушка лежит хворый и наверное скоро помрет, потому что так давеча мать сказывала, но ее перебил мальчик Гошти Илмари, то есть по-русски Костик.
-Сергей Палыч, чужой человек в поселке объявился! – торопливо и взволнованно начал он, и остальные дети с вдруг посерьезневшими лицами дружно покивали.
-Та-ак… И давно?
-А пополудни. Вон Андрюха Зубков его первым увидал. Рассказывай, Зуб!
Тут слово опять взял бойкий мальчик Зубков.
-Да, а я его как увидал, то сразу смекнул: не из наших и не заречных. Мы-то своих всех знаем. Идет от леса да все поглядывает по сторонам. Такой в телогрейке, сапоги высокие. А меня увидал и шагу прибавил. Ну я вроде как виду не подал, а сам примечаю, а потом встретил вот Гошти и Варьку, и стали тогда за ним следить…
-Молодец, Андрей! Ну и куда же он шел-то?
-А пошел сперва от леса через овраг и ремонтный двор, а мы за ним по-за деревьями, за ним следом и он нас не видел, а у ремонтного двора-то там он постоял и все курил, да все этак зырк-зырк, да и возле дома бабушки Оутти свернул потом в поселок…
-Молодцы, ребята! Мы обязательно разберемся. За это вам большое спасибо! – и капитан Косых пожал каждому руку. -Ну а теперь бегите домой готовьте уроки!
***
Хорошие ребята растут! – стоя у окна и с грустной задумчивой улыбкой провожая глазами уходящих через КПП пионеров, сказал начальник заставы Косых.
-Пограничники! Так и должно быть, район-то у нас тревожный, – отвечал лейтенант Заботин, кивая и поглаживая усы. Вечерело.
-Кто таков, что за человек, проверяли?
-Так точно, товарищ капитан: брат кузнеца Эйвана Оккулина, Ристо Оккулин, из заключения вернулся. Двенадцать лет отсидел. Он сейчас в сельсовет пошел, прописываться. Кузнец и сам тоже из бывших уголовников…
-Ясно. Братья-разбойники… Кузнец этот, как его, – ведь он такой скользкий тип.
-Так точно, товарищ капитан, неприятная и темная личность. Вернулся из тюрьмы лет восемь назад и живет один бобылем, о себе рассказывает неохотно…
-Так… Это к нему, значит, рядовой Батуров ходит, посылки на его адрес получает?
-Точно так, – замполит развел руками. -Некоторые молодые солдаты так делают, да вы сами знаете, товарищ капитан… Ежели на роту посылка придет, то не много ж от нее останется, – говоря это, лейтенант Заботин даже слегка хохотнул.
-Ну что ж, так уж заведено… А что вообще этот Батуров, как он?..
-Из рабочей семьи, характеризуется положительно, русский, по военно-политической подготовке тоже нареканий не имеет, ну что еще… старательный и с товарищами честен, письма домой пишет хорошие, и вообще, служит как положено, а парень он, надо сказать, замкнутый. Ну и это… консервы с кухни, на пару с поваром, ворует и продает, значица, в деревне. Ну там, в личном деле-то все это есть в папочке…
-Присмотреться бы надо, товарищ капитан.
-Ну так присмотрись. А то ведь сам знаешь, – Фролов скоро на дембель, Гизатуллина в учебку отправили, так ведь и без нужных кадров совсем останемся. Или вот что: зови-ка его сюда.
-Прямо сейчас?.. Ему через час заступать в наряд. Да я позову, но только ты бы это… то есть вы, товарищ капитан, того… присмотреться все-таки сперва надо…
-Ну ладно-ладно, не учи.
-Слушаюсь, – отвечал замполит и отдал честь, собираясь идти, но уже у самой двери обернулся и, совсем не по уставу, поднял палец и строго предупредил, – Но только ты смотри, капитан!..***Алеша Батуров рос мальчиком злым, нелюдимым. Отца и мать не любил, а когда подрос, то стал их просто жалеть, но любить не любил. А брата Володю так и вовсе ненавидел. Володя ведь был в мать, умным парнем, а Алексей – в отца, и любил он только собак, – они в доме Батуровых были всегда. С собаками он даже в детстве пытался разговаривать: хотелось понять и выучить их язык, и поэтому он отчасти даже перенял некоторые повадки, – например, если ему в разговоре что-нибудь непонятно, то он по-собачьи как-то наклонял голову и поворачивал к собеседнику одно ухо, прислушиваясь.
Одним словом, жил парень без любопытства, да и какое любопытство, когда в городишке всего-то заведений – тюрьма, два заводика и ПТУ. С девчонками был он ласковым и нежным подонком, и никогда его школьные романы не продолжались больше двух недель, но у еврейки Милы Койфман, которая была его старше на десять лет, говорят, был от него ребенок.
И все же была у него одна любовь, странная и непонятная. Имя ей было Финляндия. Откуда это у него пошло, – он и сам не мог толком объяснить. Помнил он из детства финский плавленый сыр “Виола” в баночке, а на крышке веселая красавица-финка. Эту девушку он ребенком часто украдкой целовал прямо в пластмассовую крышечку и был тогда совершенно счастлив. И все, что было так или иначе связано с Финляндией, всегда очень его волновало, хотя, честно говоря, он врядли был в состоянии найти отыскать это место на карте.
Да и рос Алеша, надо сказать, высоким и гибким голубоглазым блондином, – подстать своей странной мечте, и часто в разговоре с незнакомыми людьми откровенно врал, что он по национальности финн. Пробовал даже немного учить финский язык, но куда там, – мудрено, и двух слов не выучил. Зато когда по телевизору говорили про Финляндию, он весь превращаося в слух, и особенно ему нравились финские длинные фамилии: Куусинен или там какой-нибудь Кекконен, и поэтому он из всего школьного курса математики усвоил и с удовольствием вспоминал только одно слово “коэффициент”, – уж очень оно ему напоминало Куусинена.
Так он и жил до восемнадцати лет и когда наконец пришла ему пора идти в армию и он попал в пограничные войска в Карелию, то былое детское увлечение вдруг вспыхнуло в нем с новой силой и он увидел в этом божий перст. Возвращаться домой на Урал он не собирался.
***
-Товарищ командир роты, рядовой Батуров по вашему приказанию явился!
-А, да-да. Проходите, товарищ Батуров, проходите и садитесь, – капитан не без удовольствия оглядел статную фигуру солдата. -Ну что, как служится?
Алексей немного опешил от такого отеческого тона и предложения сесть, и остался на всякий случай стоять навытяжку возле двери.
-Спасибо, товарищ капитан, хорошо служится.
-Ну а из дома-то что пишут, все в порядке?
-Так точно, и дома хорошо…
Капитан Косых встал из-за стола, потянулся и крякнул, размял затекшие от долгого сиденья мышцы. Помолчал. Отошел к окну и теперь наблюдал за солдатом в отражении стекла, – отметил, что тот заметно нервничал. Повернулся, подошел к Алексею и подтолкнул его легонько в спину к столу.
-Да садитесь вы, сади-итесь…
Алексей сел, положил руки на колени, инстинктивно огляделся по сторонам, – он впервые был в кабинете командира роты. Шкафы, портрет Брежнева, папки, сейф… Командир уселся напротив. Поглядел в упор, но уже без улыбки. Помолчали.
-Скажите, Алексей Александрович, – наконец спросил капитан Косых, – Вы советский человек?
-Я? А какой же я еще, ну то есть… так точно, советский, – отвечал солдат и затем тихо добавил, – А что?..
-А если советский, то вы должны нам честно обо всем рассказать.
-Честно о чем рассказать? – еще тише спросил Алексей и побледнел.
-О ваших отношениях с некоторыми гражданскими лицами в поселке.
-Да какие отношения… Посылку получил…
-Знаю про посылки. А вам известно, рядовой Батуров, что в приграничном районе подобные вещи не допускаются? Этот ваш знакомый – уголовник и может использовать вас в своих преступных целях, вы об этом подумали, пограничник Батуров?
Алексей опустил глаза, прикусил губу.
-И еще кое-что знаю, – капитан помолчал, выдерживая паузу. -Консервы из солдатской кухни воруете и продаете в поселке. А это уже, рядовой Батуров, уголовное преступление.
-Я…
-Что “я”?
Алексей встал и вытянулся, оправил гимнастерку, он был очень растерян и не знал, что отвечать.
-Что “я”? Что “я”?! – капитан Косых вдруг перешел на крик, тоже встал. -В дисбат захотел?! -тут он схватил со стола какую-то папку и потряс ею перед носом солдата. – Вот, готово на тебя дело, хоть сейчас в суд передавай!
При слове “дисбат” Батуров сильно побледнел и ощутил слабость, – такое уж это было страшное слово, так что капитан был теперь вполне доволен произведенным эффектом.
-Не надо, товарищ капитан… Не надо суд…
Наступило тяжелое молчание. Со стены глядел в золотых очках добрый и всепрощающий Брежнев.
Капитан заложил руки за спину, прищурил взгляд. “Ну, совсем сдрейфил малый… теперь самое время, – подумал он про себя. – Созрел фрукт… Вот лейтенант говорит, присмотреться мол надо, а мне, может быть, некогда присматриваться… буду брать быка за рога”. И тогда он вдруг подошел к Батурову вплотную, – коснулся грудью и почти касался лбом, очень тихо и медленно, глядя ему прямо в глаза, прошептал: – “В жопу дашь?”
-Как… как в жопу?.. – опешил рядовой Батуров и даже отступил от удивления на шаг назад. -Я не понимаю…
***
В доме замполита роты лейтенанта Заботина порядку-то было маловато: обыкновенная русская изба на краю поселка, довольно неказистая и крышу пора чинить. Из сеней направо печь. Самовар в углу, занавесочки, крытый скатертью стол и по стенам фотографии: молодой еще безусый Миша Заботин солдат срочной службы, а тут уже курсант училища, родители, братья… На всем, однако же, лежала неуловимая печать отсутствия хозяйки дома. Зато баня… Баня была у замполита превосходная, – из штаба округа приезжали париться! Настоящая финская сауна, и на ее обустройство замполит не пожалел ни средств, ни времени. Тесаные одна к одной досочки, три удобные высокие полки-ступеньки, электричество подведено. А в предбаннике стол с лавками и на столе свечи, по стенам картины с видами русского севера, душ и шкафчик с посудой. Эх и банька…
Теперь в ней хлопотал сержант Фролов, водитель капитана Косых, а сами капитан и его замполит сидели в это время молча мрачные в избе за столом и ковырялись в каких-то дорогих консервах. И еще была непочатая бутылка водки.
-Мудак ты, товарищ капитан…- прервал наконец молчание замполит. -Я ж тебе говорил, – не спеши… Нельзя так. Что наделал?
Капитан глядел в пол и крепко в рассеянности скреб пятерней колено. Чувство было гадкое, неприятное. Да, оплошность вышла…
-Ты пойми, Мишь, я ведь его… Я сам не знаю, что вдруг на меня напало: дай, думаю… А, черт… Но ты не боись, я под конец-то его так обработал, что он теперь и не пикнет. Сперва-то, как я ему сказал, так с ним прям истерика: нет! нет! Не могу, товарищ капитан! Что хотите, говорит, а это нет!.. Насилу водой отпоил. Ну а потом я его за шкирку взял, – вот так вот… -Тут капитан растопырил пятерню и показал, как берут за шкирку, – Ладно, говорю, хер с тобой. Но только ты теперь слушай, говорю, внимательно, Батуров. Я здесь царь и бог, и я тебя, если только слово кому лишнее вякнешь, в порошок сотру, до дембеля точно не доживешь. Да тебе ведь, говорю, никто и не поверит. Мало ли, может я пошутил?..
-Ну да, – подумавши, согласился замполит, – а действительно, может пошутил…
-Вобщем он мне матерью поклялся, молчать, говорит буду, – могила… Ладно, Мишь, давай по стопочке перед банькой…
“По сто-опочке…”-зло передразнил Заботин. – Эх, Серега…Они ведь там в штабе округа теперь знаешь какую борьбу повели против всяких таких нарушений дисциплины? Вот в среду, я тебе расскажу, совещание было, – тут лейтенант придвинулся ближе к своему товарищу и заговорил тише, – Это в Мурманской области, значит, в стройбате. Ну вобщем пригнали туда новобранцев-узбеков, а деды, значит, вот что над ними проделывали по ночам: на колени ставили и заставляли сосать…
-Ишь ты…
-Да. А один, значит, самый умный, ходил вокруг да указывал: не, это ты, говорит, неправильно сосешь! Ну вобщем выездной суд был и посадили шесть человек дедов, командиру выговор, а замполита с понижением на Дальний Восток.
-Господи…
-Вот те и “господи-исусе”. Такие дела, капитан. У тебя-то, если что, связи в Москве и все такое, а меня-то упекут…
-Да не боись ты, Мишка, я тебе говорю что уж с ним все как следует уладил. А если что, так прорвемся, у меня ведь, ты сам знаешь, тесть замминистра, да мы и без тестя сами с усами. Колька-то Рыбин, в Генштабе по особым поручениям, друган мой лучший еще с училища, да он мне по гроб жизни обязан…
-Ну смотри, Серега, – тут Заботин положил свою руку на руку товарища, – Вместе веселились, вместе и сгорим, если что. Вот теперь наливай по стопочке.
Выпили, помолчали.
-А что там Фролов-то, приготовил все как надо?
-Хлопочет. Вот ведь тоже, последний раз уж мы сегодня с ним, на дембель идет парень… Все. Как теперь без него будем?
-Да, жаль. И Гизатуллина уж нету… А помнишь, как он, Гизатуллин-то? Огонь был парень!
-Да уж, сиделка у него ядреная. Он, помню, как призвался, тонкий был как спичка, а через год, как мы с ним это самое, так у него жопа стала шире плеч. Отчего это так?
-Известно от чего: витамины.
-Да, пожалуй. Хех… Витаминов-то он много схавал. Ну ладно, что там Фролов? Эй, Коля! Фролов!!
В избу зашел водитель сержант Фролов. “Здесь я, Сергей Палыч. Готова банька. И лосятины уже нажарил.”
-Ах ты милый, душа ты моя, что мы без тебя делать будем?.. А ну признайся, ведь и ты у нас тоже как у Христа за пазухой был?
В парилке Заботин забрался сразу на верхнюю полку, а Фролов с капитаном Косых пристроились на средней. Заботин взял солдата обеими руками за голову, прижал у себя между ног. А сзади уже тяжело дышал и толкал обоих капитан.
-Не части, Сергей, – попросил Заботин, но капитан только сопел и прибавлял темп.
***
А в воскресенье в роте выходной, день отдыха. Нет политзанятий и нету строевой подготовки. Но для салаг работа все равно найдется, – вон снегу-то за ночь навалило…
Четверо молодых солдат и в том числе рядовой Батуров после завтрака расчищали плац широкими лопатами и воздвигали по периметру огромные сугробы. Пригрело солнышко и трое татар сели прямо на сугроб отдохнуть и покурить, а Алексей не курил, да и не любил слушать, как татары между собой разговаривают: гыр-гыр-гыр, гыр-гыр-гыр… Положил лопату и пошел послоняться по роте. Зашел по делу в уборную, оттуда заглянул в свинарник, который находился на территории роты и служил для солдатского пропитания, и в шутку тоже считался отдельным взводом, которым командовала толстая некрасивая карелка Маши. Потом он дошел до столовой и сел там на большую колоду, привезенную в столовую на дрова, подставил солнцу лицо. Подбежал шелудивый ротный пес Черпак и сел рядом. Поморгал своими бородавчатыми бровями, раскрыл пасть и сладко зевнул, но вдруг подавил зевок и оглянулся. Инстинкт: а вдруг, пока зеваешь, подкрадется сзади и нападет хищник.
Алексей мяукнул по-кошачьи и Черпак удивленно навострил ухо, наклонил голову. Алексей сделал тоже самое. Интересно, что думает про него пес, – ведь вот вроде человек, а мяукает?
Из кухни вышел, отирая руки о грязный халат, повар Шишмарев, который был как и Батуров, тоже с Урала.
-Привет земляк, – поздоровался он с Алексеем и подсел к нему на колоду. Сказал потише: – “Зайди, пару банок тушенки забери”. Повар крал солдатскую тушенку и с помощью Алексея сбывал ее в поселке, а Алексей на выручку покупал самогон, и они выпивали в закутке на кухне меньше полбутылки, закусывая тоже тушенкой, а оставшиеся деньги делили поровну.
-Не, с этим все, стуканул кто-то командиру, – так же тихо, не поворачивая головы, отвечал Батуров.
-Да ты што? – испугался повар и даже протяжно присвистнул. -А как дело-то было, расскажи.
Алексей в ответ только махнул рукой: не спрашивай…
-Ну-ну…- сказал на это Шишмарь и пошел обратно в кухню. Из установленного на крыше здания столовой неслась песня Пугачевой “Арлекино”, – этот ее дурацкий припев:
Аха-ха-ха-ха-ха, аха-ха-ха-ха!
Аха-ха-ха-ха-ха, аха-ха-ха-ха!
***
Незаметно закончился день. Завтрак, обед, ужин, вечерняя поверка, отбой. Соседом по койке Батурина был Евгений Кривошей, парень начитанный. После отбоя, лежа в постелях, они перед сном всегда перешептывались.
-Женька, скажи честно, у тебя стоит?
Кривошей сделал гримасу сожаления и отрицательно покачал головой. -А у тебя?
-То же самое… Они ведь, суки, в еду какую-то гадость специально добавляют, чтоб не стоял.
-Откуда знаешь? – спросил Кривошей.
-От повара.
-Да, наверно… Чтобы гомосексуализма не было.
-Жень, а Луна далеко?
-Ого…
-Слышь, Женька, а как ты думаешь, в Финляндии хорошая жизнь?
-При капитализме везде хорошо жить, не то что у нас тут, говно…
-Да, Финляндия это коэффициент, – мечтательно протянул Алексей. Он любил слово “коэффициент”.
-Коэффициент чего? – не понял Кривошей.
-Слышь, Жень…- Батуров подвинулся ближе к другу и зашептал тише, – Давай вместе в Финляндию рванем?
-И думать не моги. Финны сразу выдадут обратно. У нас с ними договор о выдаче беглецов.
-Опа…
Эта новость потрясла Алексея до глубины души и он долго не мог заснуть. А в три часа ночи в казарму ворвался прапорщик Химич.
-Рота па-aдъем! Тревога!!
***
А случилось вот что. В пол-третьего ночи заехал в роту грузовик, чтобы погрузить свиней и отвезти в город на бойню, потому что шофер хотел приехать туда как можно раньше под утро и быть первым в очереди на разгрузку. И второпях, сдавая задним ходом, разворотил половину свинарника, так что все его обитатели с хрюканьем разбежались по территории роты, и теперь их надо было всех изловить и погрузить в машину. Из каждого взвода выделили по трое солдат, разумеется “салаги”, остальных отправили обратно спать, объявив отбой, включили все прожекторы и салаги с проклятьями стали бегать наперегонки за свиньями, которых поймать было совсем не просто, для чего следовало либо на бегу оседлать животное, либо попытаться схватить его за ухо, и тогда свинья тащила солдата волоком несколько метров, но в конце концов от боли и тяжести останавливалась. Подошел прапорщик Химич, сказал водителю “мудила” и стал наблюдать за погрузкой. Одна свинья настолько отчаянно визжала, чувствуя близкую смерть, что прапорщик даже стал ее увещевать: – “Ничего-ничего, зато на машине прокатишься!”.
Вот такими тревогами жила пограничная застава, да и вся страна, если разобраться.
А Батуров, – что Батуров?.. Рядовой Батуров с той памятной ночи, когда он так неожиданно убедился, что его планам не суждено сбыться, сильно изменился и выкинул из головы все эти детские глупости, повзрослел, и однажды, направляясь по гаревой дорожке в санчасть по поводу очень болезненного фурункула на шее, он увидел идущего прямо ему навстречу командира роты капитана Косых.
“А, пидор сидорович…” -подумал он, и, отдав капитану честь, попросил разрешения обратиться.
-Обращайтесь, – разрешил капитан, и тогда Алексей Батуров сообщил ему, что рядовой Кривошей в разговоре с ним хвалил капиталистическую Финляндию и очень плохо отзывался о нашей Родине. У командира уже к тому времени был новый водитель вместо демобелизовавшегося Фролова, и тоже жил как у Христа за пазухой и усердно хлопотал в баньке замполита. А повар все так же воровал тушенку. И из установленного на крыше столовой громкоговорителя каждый день слышалась песня Пугачевой “Арлекино” и этот ее дурацкий припев:
Аха-ха-ха-ха-ха, аха-ха-ха-ха!
Аха-ха-ха-ха-ха, аха-ха-ха-ха!