Он сжал крепко мои пальцы своей гладкой тёплой рукой. Я силилась не смотреть в его глаза и не могла отвести взгляда от них. Окутанные равнодушным холодом, они пристально рассматривали моё лицо. Мы стояли уже долго в полном молчании, так долго, что вокруг нас сгустились промозглые туманные сумерки, и тусклый свет фонарей стал размываться в осенней мороси.

-Уходишь?- тихо спросила я, и в голосе своём услышала нотку надежды. Хотела, чтобы он остался. Хотела, чтобы он разуверил меня в том, что он уходит из моей жизни. Безвозвратно и навсегда.

-Торопишь меня?-голос его затерялся где-то внутри него самого. Это был уже не он. Не тот человек, которого я знала.

Я покачала головой и отвела взгляд. Мимо нас прошёл пожилой мужчина. Подняв воротник своего пальто, он не спеша гулял по дорожкам парка. Как-то странно поглядел он на меня в ту минуту — быстрым, скользящим взглядом, полным тоски. Не знаю, как сумела я запомнить этот взгляд, но до сих пор, вспоминая тот день, в голове встаёт и тот мужчина…

-Ну что же ты? Не стой так над душой. Я всё услышала, что хотела. Уходя — уходи.

Он хотел было сказать ещё что-то, но остановил себя. Его мокрая от дождя рука высвободила мои пальцы — я почувствовала лёгкость и пустоту внутри себя.

-Ухожу.

Дождь усилился, растворяя в своей пелене тёмные очертания оголённых деревьев, фонарей и дальние огни многоэтажок. Москва превратилась в сплошное мокрое покрывало — тусклое и грязное. Я окончательно промокла. Завитки волос лезли в глаза, мешая смотреть за тем, как его высокая фигура быстро удалялась от меня, и вскоре вовсе растворилась вдалеке, в вечерней темноте.

Наконец-то пришло долгожданное лето. Лето — как много в этом слове сокрыто солнечного: Л — лёгкость, Е — естественность, Т — таинственность, О — отдых.

Не стоит ждать чего-то очень долго.

В вечных ожиданиях мы не замечаем вокруг себя самого важного. Как тяжело открывать глаза, забывать и… терять. Терять веру и надежду не только в себя, но и в людей, которые тебя окружают. И что же остаётся в итоге? Без ожиданий, без веры, без надежды? Что? Скупые подачки глухой и слепой ко всему Судьбы. Ты есть. И тебя нет.

Я рассматривала разводы туманных облаков. Нагретый за день батут слегка покачивался подо мной. Лежала на спине, раскинув руки в стороны. Волосы выбились из пучка, спутались и волнами разметались по чёрному полотну. Прикрыла глаза и глубоко вздохнула.

Я могла бы так лежать целую вечность в объятиях летнего тепла, в окружении тишины и покоя. Мне нравилось находиться в одиночестве, и я никак не хотела мириться с тем, что август уже на исходе. Скоро придётся прощаться с дачным сезоном ещё на целый год.

За городом всегда существовал свой особый микромир, и каждым летом я погружалась в него с радостным упоением. Московская рутина уходила на второй план, все проблемы становились глупыми.

-Таша!- зов мамы заставил меня распахнуть глаза. Покой разрушился.

-Тебе звонят.- Мама протянула мобильник. Вызывал «Витя». Я колебалась с минуту, и в итоге отключила телефон.

-Снова Витя?- кивнула головой и посмотрела на маму.

-Зачем он названивает мне? Что ему надо? Вот скажи, мам.- Мама вздохнула, села на край батута и притянула меня к себе.

-Просто он хочет поговорить с тобой. Он вроде хороший…

-Вот именно, что «вроде». Все они хорошие!

-Я думаю, что тебе всё-таки стоит с ним поговорить.

Грустный взгляд его банально-голубых глаз и густые брови-домиком наводили на меня уныние и жалость. И я не понимала, кого в тот момент мне было больше жаль: его — за то, что он с таким упорством, но так бессталанно, пытался мне понравится, или себя — за то, что мне так ужасно скучно и плохо просто находится рядом с ним.

-…боюсь летать на самолётах. Мне кажется, что это будет мой последний полёт.- Он словил мой взгляд и смущённо улыбнулся. Наверное, я слишком пристально разглядывала его.

-Да-да, Вить. Но… не надо думать о плохом. Чувство полёта — это удивительное ощущение невесомости. Тебе должно быть это знакомо. Помнишь, как ты рассказывал мне про бабочку-шоколадницу?- Витины глаза засияли детским восторгом.

-Да-да! Я думал…

Я пыталась слушать его, но не могла оторвать глаз от рубашки, которую он надел как будто нарочно, чтобы напомнить мне о том, что Вадим тоже любил носить подобные. Голубая клетка шла к его глазам, но сидела на тощеватом витином теле хуже. Я вспомнила, как запах исходил от тех тёплых клетчатых рубашек — смесь табака, терпкого одеколона и клубнично-банановой жвачки.

-Знаешь, я хотел спеть тебе.- Такое заявление заставило меня отвлечься от разглядывания витиной одежды. Я улыбнулась, удивлённо выгнув правую бровь.

-Так вот зачем ты взял с собой гитару!- а про себя подумала, что Вадим тоже играет на гитаре.

-Сейчас я тебе спою. Наверное, ты такое не слушаешь, но мне хочется… В общем…- Витя достал гитару из чехла. Она была довольна старая, потёртая в некоторых местах. Её изогнутые линии неизменно напоминали мне женское тело. Гитаристы держат в своих объятиях женщину, своими руками они заставляют её звучать. Только от умения мужчины зависит, какой именно звук будет издавать гитара. И я с нетерпением ждала, когда Витя начнёт играть, и каким будет этот звук.

Игра была несмелой и по-юношески наивной, но искренней. Я улыбалась так же искренне, как бы отзываясь тем самым на песни Вити. Он видел, что мне нравится. Это придало ему смелости, и он сыграл мне романс, слова которого я напевала потом очень долгое время. А сейчас уже забыла…

Мы сидели на лавочке на возвышенности среди дубов и лип. Внизу, в лучах послеполуденного солнца сверкала Москва-река. В её неспешной глади отражался шатёр Лужников, затерянный в зелёной гуще деревьев, словно белая шапочка пломбира.

«-Мне не нравится, что он с тобой общается. Надо убедить его в том, что шагнуть в никуда с восьмого этажа — это лучший выход

-Надо быть снисходительнее к людям.

-Эх, ангельчик, ты слишком добрая…»

-Таша? Тебе понравилось?- голос Вити выхватил меня из воспоминаний.

-Что? Да, очень… Вить, я пойду. Мне… Мне очень надо домой. Я устала… И брат хотел приехать пораньше…

-Таша! Подожди! Я провожу…- но я уже бежала насколько это мне позволяли каблуки. Я ругала себя, что надела их, что на мне такая неудобная юбка и кимоно, которые так и норовило слететь с плеч. Я ругала себя и за то, что позволила себе поехать на эту глупую встречу, да ещё куда! На Воробьёвы Горы, где даже запахи напоминают прошлую осень.

В метро мне стало страшно. Только в тот момент, раскачиваясь в поезде, поняла, как больно и глухо у меня внутри. Ныло и кололо где-то под мышкой. Всё кругом казалось похожим, таким же, что и девять месяцев назад. С нарастающим страхом я понимала, что стою, как вкопанная, на одном месте — цикличная жизнь — пластинку заело на каком-то некрасивом моменте длинной истории. Завязла в том болезненно-удушливом осеннем дне.

Я долго ещё сидела на краю батута, вспоминая встречи с Витей. Его звонки бередили воспоминания. И как бы мне хотелось забыть всё то плохое, что случилось в недалёком прошлом. Жаль, что нельзя очистить корзину своей памяти, как на компьютере. Нажатие одной кнопки — клац — и ты как новенький.

Я встала, босая бродила по земле. Как здорово окунаться голыми стопами в сочный тёмно-зелёный ковёр. Каждым пальчиком играть так, чтобы травинки «проросли» между ними. Улыбаться и сощурив глаза, глядеть на заходящее солнце. Для меня не было ничего лучше этого времени суток! И именно в тот миг я неизменно силилась понять, будто очнувшись от забытья, что вот оно — счастье. Но внутри всё молчало.

-Алло, Вить, привет. Извини, телефон зашвырнула. Только сейчас отыскала. Я помню, ты хотел погулять на Чистых. Поедем завтра? А то я уже устала от дачи.

Я долго не могла уснуть, блуждала открытым взглядом по стенам своей комнаты: часы перестали ходить, но изображённая картинка держащихся за руки мальчика и девочки, вышитая мамой, не могла заставить меня снять их со стены. Машинально проверила время на мобильнике: 2:45. Скоро вставать, ехать в душную, перекопанную Москву, блуждать туда-сюда с Витей, слушать его тихий неуверенный голос… «Зачем всё это? Никто не поможет, не подскажет, как правильно, как точно. Что же со мной сделал ты? Что же ты сделал?»

Чистые пруды — место, куда хочется вернуться, место, где ты спокоен, ты есть… Здесь люди тихие. Здесь много уставших. Я тоже устала. Устала от времени, несущегося в яростном, стремительном галопе. Просто надо принять его скорость… Надо, но только невозможно.

-Таша, прости, я не мог отказать тебе вчера, но, на самом деле, мне надо бежать.- я облегчённо выдохнула и взяла Витю за руку.

-Спасибо, Вить.

-За что?- Мой друг удивлённо вскинул брови-домики.

-За то, что ты такой хороший. И мне приятно всё то, что ты делаешь.

-Кстати об этом. Я написал тебе письмо. Помню, как ты сожалела, что люди перестали писать друг другу письма. Как ты хочешь вернуться в то время, когда люди писали друг другу. И вот.- Витя протянул мне сложенный в несколько раз лист желтоватой бумаги.

-Это письмо. Настоящее. Сейчас я отдаю его тебе. Там всё. Я уверен, ты поймёшь. Извини меня ещё раз.- И он ушёл. Я отгоняла от себя, как могла, мысли о Вадиме, и, чтобы вернуться в настоящее, сжала покрепче в ладони сложенный листок.

Сидя на лавочке, напротив памятника Абай Кунанбаеву, я развернула письмо:

«Таша,

может быть, это письмо — одно из важнейших за всю мою жизнь. Странно то, что я констатирую сей факт, не зная даже написанного ниже.

Знаю одну вещь я точно: я вижу в тебе красоту. Красоту множества оттенков и граней.

Знаешь, вся моя жизнь последних лет — это нескончаемая, пылкая погоня за светом. Оказавшись однажды во тьме, душа следует через неё к свету. Так и моя следует. Такое бывает редко, даже никогда, но мне теперь кажется, что я дошёл. Это просто сильное, яркое ощущение, которое я никогда не смогу осмыслить полностью и которое… Оно трогает меня и моё сердце. Я снова радуюсь чему-то, чего-то жду. Это сложно передать словами. Оттого и письмо моё больше похоже на сумбурный поиск. Практически неразрешимый.

Не могу никак забыть Воробьёвы горы. И тебя. Могу думать о той встрече вечно, потому что кроме неё, кажется, почти ничего не существует. Ещё семья и, как у Есенина, «Родина и весна».

Но, если серьёзно, то такое и правда запоминается на всю жизнь. Стечение обстоятельств, слов, мыслей. Несмотря на то, что ты убежала. Всё равно, благодаря тебе, знаю: Я — радостный человек.

Самое главное во всём этом — это моё желание. Я хочу, очень хочу, чтобы ты не боялась. Чтобы ты была. И тогда, может быть, буду и я, тот, что есть сейчас. Спокойный и радостный.

Витя»

Слёзы затуманили взгляд, к горлу подступил комок, который мне никак не удавалось сглотнуть. Щемящее чувство в сердце сдавило грудь, словно тяжёлый гранитный камень с размаху закинули прямо в лёгкие. Как жаль, что есть люди, такие как Витя. Он вроде бы рядом — вот, возьми, казалось, за руки и легко шагай по проторённой дороже. Но с ними так же легко прощаться, зная, что идти тебе по жизни с таким человеком не суждено. И от него не ждёшь посланий, слов и даже точки. И есть те, которых ждёшь, но время, ускоряя свой темп, стирает их лица, их голоса и взгляды — ожидание уходит вместе с человеком из твоей жизни, из головы, из сердца…

Я долго ещё сидела, глядя на бронзового Кунанбаева, посылая ему свои мысленные вопросы. «Будь разумен» говорил он.

-Таша! Сестрёнка!- Паша подхватил меня на руки и крепко обнял.

-Пашка, а ты чего это? Мы тебя завтра ждали.- Я смеялась, глядя на брата. Я любила его. Это была такая простая, всеобъемлющая любовь, которая позволяла ещё держаться на ногах.

-Да я приехал на гитарке поиграть. Ты же знаешь, как Таня к этому всему относится. Дома деткам надо больше времени уделять. Я жену к тёще отправил на дачу, а сам — домой. Посидишь со мной вечерком? – Я расплылась в улыбке, обняла Пашу покрепче, вдыхая знакомый аромат. От него пахло мужчиной, отцом, он был пропитан взрослой жизнью, а сам цеплялся за свой родной дом, тот, где он вырос.

-Ну, расскажи мне, как у тебя дела? Чем занимаешься?- Паша перебирал струны «испанки» – так он называл свою испанскую гитару. Она сверкала и до сих пор пахла лаком. Паша редко доставал её.

-Ну как у меня могут быть дела? Отдыхаю. В Москву периодически выезжаю.- Я пожала плечами, следя за движениями брата: как он поджимал нижнюю губу, вдыхал ртом воздух, как зажимал медиатор между зубов, как забывался на несколько секунд и его отрешённый взгляд останавливался на каком-нибудь предмете, не видя его. У него был редкий цвет волос — пепельный, серебристый, который оттенял цвет его светло-карих золотистых глаз. Паша загорел после отдыха на даче у тёщи и выглядел здоровым и сильным.

-Ну и как твои выезды? Никто не обижает?- Я натянулась, как струна.

-Да нет. Кто меня обидит? Я сама кого хочешь обижу.

-Ну-ну, то-то ты после этого Вадима всё отойти не можешь. Мне кажется или ты опять похудела?- Покачала головой и отвела взгляд.

«Я листопадом был, а ты землёю.

И думал, что от бед тебя укрою.

Срывались листья и летели вниз.

В последнем танце под осенний бриз

Мы падали вниз»

Паша пел чистым, молодым голосом, и, в такт его песне, я постукивала по столу рукой. Словно окунулась в своё незабвенное детство… качели уносят меня к самым небесам, летний ветерок смеётся в ушах, и деревья-исполины качают своими зелёными гривами в такт нашим с братом песням. И нам нет никакого дела до прохожих — мы в своём мире, связанные одной жизненной нитью.

Приснилось мне, что я мертва, а где та грань между сном и явью — не знала. И страха не было, одна лишь пустота, спокойствие, переливающее за края. Белым молоком залит был пол, и я по нему ступала несмело. Тело моё пахло полынью и мёдом. Призрак с копной волос цвета спелой ржи тянул ко мне руки.

Где я была? И была ли я?

Звонок мобильного телефона разбудил меня, резко вырвав из объятий вечерней дрёмы. Я на автомате нажала на экран, не посмотрев, кто звонит.

-Алло?

-Таша, привет! Ты не занята? Я хотел поговорить с тобой. Узнать, как ты? Просто, ты так и не ответила на моё письмо.- Витин голос заставил меня проснуться окончательно.

-Извини, Вить. Я… на самом деле, не знала, что ответить. Не хочется придумывать что-то. Сказала как есть.

-Таша. Я понимаю. Я просто скоро улетаю. Ты знаешь, как я боюсь. Хотел, чтобы ты знала, что я чувствую. Давай встретимся после того, как я вернусь. Давай? Если вернусь конечно…

-Конечно вернёшься!- воскликнула я и улыбнулась. Он был хорошим и от этого становилось тепло на душе.

-Так как? Мы встретимся?

-Сначала прилетай, а там посмотрим. Хорошо?-

-Хорошо.- Я услышала, как воодушевился Витя, дыхание его стало спокойным и ровным.

-Удачи тебе!

-До встречи, Таша. Я привезу тебе что-нибудь из Баварии.

На следующий день Паша отвёз меня в Москву. Я хотела тщательно подготовиться перед новым учебным годом — пройтись по магазинам, влиться в московский людской поток. По дороге в город следила за братом. Эта недолгая поездка напомнила мне детство, но тогда за рулём сидел папа. Я представила будто еду на Жуковку, перед мысленным взором тут же возник зелёный деревянный летний дом под серой металлической крышей. «У крыльца разбита маленькая клумба — здесь флоксы, и, надеясь на чудо, всё ищешь среди соцветий заветный цветок с шестью лепестками. И можно стать шмелём или пчелой — сорвёшь цветок и из стебелька вдохнешь ртом капельку сладкого сока.

Дорожки сменяют друг друга: вот бетонные, а там — в джунглях зеленеющего, пестреющего разными красками — всей палитрой — сада, выложены орнаментами плитки.

И будто всё здесь сказочное, а может в детстве всё сказка? И видится мне не место и не просто дом, а моё детство…»

-Тебя забрать потом?- спросил Паша. Я задумчиво поглядела на брата, на его прямой красивый профиль, и морщинки у краешек глаз.

-Нет, я сама доберусь. Покатаюсь на электричке.

Не хотелось думать о нём, но каждый кусочек того мира, который окружал меня в тот момент — напоминал о Вадиме. В той кафешке мы сидели и пили чёрный кофе — крепкий и ароматный, обжигающий язык. Он гладил меня по волосам, вдыхая их аромат: «Твои волосы пахнут апельсинами, ангельчик…»

Я не заметила, как вошла в тот самый парк. Воспоминания лавиной свалились на меня, и я буквально ощутила всю их тяжесть на своих плечах. Августовский воздух уже таил в себе примесь осени, листья деревьев неумолимо начинали желтеть и опадать, пёстрыми пятнами покрывая темнеющую траву. Я замедлила шаг, пытаясь успокоить бешеный ритм сердца, смотрела вокруг себя и часто-часто дышало, но на грудь будто бы вновь положили гранитный камень.

-Таша?- Я обернулась. Вадим стоял передо мной — высокий и задумчивый. Он будто бы знал, что увидит меня. Ничто, казалось, не изменилось в нём. Он был всё такой же натянутый, как струна, одетый в свой неизменный песочный пыльник, из-под которого виднелся воротничок клетчатой рубашки. Вадим улыбнулся мне как-то криво, поджав тонкие губы.

-Привет, Вадим.- сказала я довольно громко, своим голосом напугав саму себя. Он вздрогнул, и тёмная тень легла под его веками.

-Как у тебя дела? Как поживаешь?

-Хорошо. Даже отлично! А ты как?- Вадим отвёл взгляд, стараясь не смотреть на меня.

-Да так как-то. Не очень.

-Ясно.- несколько минут молчали: он смотрел куда-то вдаль, сжимал зубы, видно было, как его челюсть ходит ходуном. Мне было смешно, не знаю отчего. Видя его перед собой, я не чувствовала ни боли, ни пустоты. Какое-то равнодушное спокойствие охватило всё моё существо. В голову пришла странная мысль, что скоро мой день рождения. К чему она так неожиданно посетила меня — не знаю, но от неё мне стало очень хорошо на душе.

-Таша, давай поговорим?- это был вопрос, так неумело заданный. Я внимательно посмотрела Вадиму в глаза — в них читалось немое отчаяние и злость. Наверное, на самого себя. Я глубоко вздохнула и покачала головой.

Солнце клонилось к западу. День отрезал сутки напополам. Пожухлые листья шелестели на ветру, и звук мои каблуков терялся в их перешёптывании. «Ушла» подумала я и улыбнулась. Камень упал, разлетевшись на сотни кусочков.