Воскресными вечерами я помогал готовить и раздавать еду нищим, обретающимся в приюте при монастыре святого Хуффи. Находилась та богадельня в переулке, соединяющем седьмую и пятую улицы: месте грязном, воняющем мочой и тухлятиной. Нередко можно было заметить вертлявого прощелыгу, передающего тайком маленькие свёрточки с коричневым порошком одержимым опиатами морфинистам, а порой и бикса в леопардовом одеянии и сетчатых дольчиках выходила из блестящего автомобиля и шла в сторону оживлённой улицы, стуча каблучками: цок-ток. Куря сигареты с анашой в перерывах на крылечке и слушая гул внешних кондиционерных блоков, я наблюдал и за бездомниками, сидящими, облокотившись на гидранты, или греющихся в пару, исходящем от сточных решёток: в ожидании горячего супа с чесноком на мясном бульоне и второго блюда – макарон с подливой или каши гречневой с морковными кружочками и луком. Работа сия была мне по душе, и никаким трудом я не брезговал: исключение составляло лишь мясо, резать и готовить которое я наотрез отказался с первого дня по убеждениям личностным – то есть плоть некогда живого существа и поедать ее видится мне делом мерзким.

***

Однажды воскресным вечером 20…. года месяца октября двадцать седьмого числа мы по обыкновению кормили подзаборную шваль. Разливая по тарелкам перловый суп, я заприметил сидящего в углу звероподобного старика-пилигрима с мутным глазом, глядящего из-под дымчатых бровей с улыбкой загадочной и зловещей, блестя железным зубиком. Вскипев праведным гневом, я продолжил раздавать еду нищим, не подав видом своего раздражения. Однако бездомный стервец взгляд не отводил, и великая ярость росла во мне, сменившись сперва досадой, а после тоска начала копиться кислым комом. Уткнувшись ртом в обрызганный одеколоном платок, поспешил я в переулок, превозмогая тошнотворные позывы. Все запахи богадельни: вонь гнилых зубов, удушающие испарения немытых тел и прелый запах костей из супа смешались в зловонный смрад. Протолкнувшись через толпящихся босяков, выбежал я на относительно свежий воздух переулка. Опершись руками о колени, долго приходил в себя, вспоминая косматого бича с железным зубом, введшего меня в паническое состояние. Не имея сил окончить дело, вернулся я за вещами и, предупредив по смс-сообщению своего наставника об внезапном недуге, отправился в сторону станции метрополитена. Позже, раскачиваясь в пустом вагоне подземки, я вспоминал подробности встречи с Малани Ифелем, гнусным бродягой с железным зубом, который столь разбередил мою душу одним лишь своим присутствием.

***

Познакомились мы на поле брани 18…. года меж войском тогдашнего императора Дивея Третьего и претендующего на престол узурпатора-умерщвлятеля Азея Тита по прозвищу Кровавый Резец. Тем туманным утром нашим командованием предполагалось совершить стремительный прорыв в тыл врага. С этой целью на поле близ Грассхилла была пригнана несметная рать конников и пехотинцев, а число пушек и гаубиц перевалило за пять сотен. Я исполнял роль артиллеристского инженера и в мои обязанности входило обслуживание пушек в ходе сражения. Проведя бессонную ночь у костра накануне битвы, мы, обпившись кофею, были взвинчены, что твои хорьки. Кой-кто обделался от страху перед кончиной, а у многих штанины были на мокром месте от возбуждения и азарта. Десятка с два ночных дезертиров изловили перед рассветом, и они впополам с абсолютистами сидели в чем мать родила в обгаженной клети, корча оттудова обидные рожи.

В седьмом часу солнце выглянуло из-за верхушек могучих дерев, и в трёх с третью верстах протрубил варварский горн, а после земля задрожала от тысяч копыт и криков кровожадных душегубцев в доспехах, отороченных звериным мехом. Головы сокрушителей были обёрнуты тканью с прорезью для глаз: что у твоих ниндзя-убийц. С дикими воплями надвигалась орда дикарей, а мы притаились и ждём, что твои кошки: оно и понятно – в нашем распоряжении пушки и стрелки с мушкетами наперевес. Услышав команду: «Залп!», – мы зажгли фитили, и ухнул первый пушечный выстрел. Ядро угодило в толпу вражьих коней, разорвав тех в клочья, а остальные знай себе несутся, закусив удила. А тут и стрелки наши вступили: затрещали мушкеты – щелк-так.

Перебили мы ихних конников знатно в тот день, а были ещё лучники дальнобойные и пехота быстрая у них. И могучие слоны в доспехах ещё. Обхитрили нас коварные варвары: обошли с тыла легкой конницей и почали хилых инженеров обухами колотить и кривыми ножиками жалить. Огнестрельные орудия – вещь знатная, однако в ближнем бою зело бесполезная. Покудова наша кавалерия с ихними конниками билась лицом к лицу, проворные ниндзя в легких доспехах да на быстрых скакунах подкрались сзади и всех наших пушечников умерщвлили. А с фронта все продолжали с диким ревом слоны прибывать, да хищные птицы с пронзительным свистом норовили нашим солдатикам глаза выклевать, ведомые шаманскими заклинаниями. Лишившись артиллерии, оказались мы бессильны в ближнем бою перед быстрыми дикарями и пали духом. Раскрутив над головой пращу, стоящий в десятке ярдов дремучий вахлак метнул в меня камень. Сбив кивер с головы, он изготовился швырнуть добавочный, однако не успел: впал я в ярость и бросился на дикаря-невежду с диким ревом. Выхватив подаренный по случаю окончания артиллерийского училища именной кортик с рукоятью из оникса, вогнал лезвие в шею стрелка. Фонтан тёплой крови ударил мне в очи и, на мгновение замешкавшись, не приметил я несущегося во весь опор в мою сторону верзилу с молотком наперевес. Замахнувшись что есть мочи деревянной кувалдой, огрел меня варвар обухом по голове и поплыл мир пред глазами. И лишь красные и синие мундиры растерзанных солдат сплелись в причудливую палитру, напоминающую флаг моей державы, отправившей нас на верную смерть.

Очнулся я много позже. Сперва пришли звуки: воронье карканье и стучащий по листьям дождик. Слышно было, как смерть ступает по влажной траве босыми ногами: шорк-шорк. С трудом разлепив слипшиеся от крови глаза, увидел я тащащего меня за ногу с поля битвы человека в кожаном плаще. Сотрясившись головой, вразумительностей говорить я не смог, а потому лишь жалобно застонал. Остановившись, кожаный плащ обернулся. Посмотрев на меня, старик с мутным глазиком лукаво ухмыльнулся и продолжил свой путь, не обращая внимания на мои стенания. Сколько времени прошло: не ведаю – но ушли мы от поля боя далеко: звуки исчезли совсем – лишь зяблый ветерок гонял лохмотья тумана меж мшистых пеньков. Высморкавшись кровью, нюх мой возобновился, и учуял я запах воды, а вскоре и звук плещущихся в пруду рыбёшек. Взвалив меня на мясистые плечи, старик начал спуск в низину: к окутанному туманом водоему. Подойдя к воде, аред швырнул меня на землю, что твой мешок с картошкой, а сам принялся умываться в прудике. Окончив освежаться, старик присел на корточки, расставив широко колени и вжав голову в плечи. Осмотревшись, остановил свой холодный взор на вороне, сидящем на мёртвом дереве у водоема. Растянув губы в потусторонней улыбке, старик прощелкал приветствие, задирая голову кверху. Ворон вторил пилигриму, вертя головой и блестя зеркальным взором. Преисполненный страха сверх меры, я предпринял попытку уползти прочь, однако старик, услышав шорох травы, резко повернул в мою сторону голову, в одночасье вытянувшуюся в потустороннюю гримасу. Парализованный всепоглощающим ужасом и фантасмагоричностью происходящего, я завороженно глядел в холодные глаза существа, пришедшего с иной стороны реальности. Чудовище встало на четвереньки и двинулось в мою сторону, расставив широко локти и колени. Его вздымающийся живот почти касался земли, а безобразные дырья на месте носа втягивали с хрипом воздух. Вжавшись в сырой валун, я вознёс молитвы Боженьке, пообещав быть праведником, если он спасёт мою грешную душу. А меж тем чудище подползало все ближе, глядя на меня ледяными глазами с маленькими зрачками: что твой хищник на изготовке. Приблизившись, тварь взяла мою ступню и почала с трепетом ее обнюхивать со всех сторон. Коснувшись холодными губами кожи сзади щиколотки, существо сперва закрыло глаза, а после вонзило свои клыки в ногу. Прокусив кожу, оно принялось сосать кровь, блаженно щурясь. Заорав что есть мочи от боли и возмущения, я пнул свободной ногой в мерзкую морду, угодив в зубы. Отпрянув, тварь схватилась за рот, а после, зашипев от ярости, хотела было броситься на меня, растопырив свои жуткие когти, как вдруг раздался крик неподалёку. Резко повернувшись, я увидел повозку и стоящего крестьянина в соломенной шляпе. Существо в одночасье превратилось обратно в ободранного старика. Глянув на меня, бродяга бросился наутёк. Пробежав с пару ярдов, старик обернулся, и его окровавленные губы растянулись в гнусной улыбочке: сильным ударом сапога я лишил его рот переднего зуба, что придавало ухмылке безумия и жестокости. Погрозив мне пальцем, пилигрим начал карабкаться на пригорок, а лягушки неистово гоготали вслед: уверенные, что мы ещё встретимся.

Спасителем моим оказался крестьянин по имени Брячислав Малк, содержащий ферму неподалёку. Спугнув мерзкую тварь, добрый фермер усадил меня в повозку и отвёз в свой дом. Об укусе я предпочёл умолчать, так как многократно слышал об жутких нападениях ужасных тварей на одиноких путников в окрестностях травяных холмов. Полагая, что это суеверные россказни, не придавал им значения, а теперь сам оказался жертвой упыря. Скотовода же ввёл в заблуждение, убедив простака в том, что злобный старик – бродячий грабитель, позарившийся на мой кошель с монетками да жемчужным ожерельем моей невесты, коей, впрочем, и в помине не существовало. Стараясь не хромать, я любезно принял приглашение румяного землевладельца отобедать душистым хлебом с омлетом, а после поспешил покинуть светлую обитель от греха подальше. Той ночью происходила со мной трансформация: тело ломило, будто гружеными телегами по мне ходили, злодейка-лихорадка швыряла меня то в холод, то в жар, а под ногти и в десны около зубьев похоже как иголки вгоняли медленно. Ночью той я умер, проснувшись утром существом, не переносящим солнца, чеснока и осиновых кольев. Лишь позже, вращаясь в кругах богомерзких, узнал я имя душегубца с мутным глазом. Имел он репутацию самую скверную: падальщика, крадущего находящихся на последнем издыхании солдатиков с полей битв, коих в те смутные времена было в избытке. Спустя сотню лет после трансформации я столь пресытился жизнью, что пошёл добровольцем на кровопролитную войну в тропических лесах. Мерли солдаты многими тыщами: в равных степенях от ранений и разнообразнейших лихорадок, бушующих меж пальм и передающихся от обезьян и летучих мышей. Погибнуть на полях битв я не мог: любое увечье заживало на мне, что на твоей собаке, а нутро восстанавливалось против моей воли, к тому же и болезням я был не подвержен. Дабы утолить терзающую меня неотступно жажду, мне приходилось сосать кровь людей и зверья. Лишь знакомство с профессором Абрахамом ван Хельсингом излечило меня от сей потребности.

***

Произошло то лютой зимой 19…. года в одном из домов под красным фонарем городишки Грэй Мидоу, что в местности Холодные Вёсны. Пропехавши вдоль широкой речки сутки времени, я набрел на городок за дровяным частоколом и дозорной каланчой. Сделав внушение страже, я прошёл сквозь ворота и направился в таверну. Сняв комнату, я поднялся на второй этаж, попросив развести свирепый огонь и приготовить ванну кипятком. В тщетных попытках согреться я сидел в воде до тех пор, пока пар не перестал струиться в щель меж дверью и полом, влекомый сквозняком. Раздразившись, я покинул ванну и сел у камина, укутавшись в плед. Дело к празднику стало, а потому комната была украшена еловыми лапами и коричными палочками: смесь выходила чудная и напомнила мне о романтическом опыте накануне праздника: в те времена, когда по жилам моим струилась тёплая кровь. Взбудоражившись, я позвонил в колокольчик и разъяснил прибывшему коридорному своё желание провести ночь с девой. Лукаво улыбнувшись, мальчонка-сорванец удалился и вернулся через полчаса с волоокой блудницей. Расплатившись, я предложил продажной женщине разместиться на ложе, а после прильнул к лону девицы. Однако прелестница в своей жажде наживы не предупредила меня о регулах, а потому, почуяв кислый запах крови, я был готов вцепиться в куртизанские чресла. В последний момент испугавшись своего порыва, я со всего разбегу прыгнул в окно, схватив попутно одежу и, приземлившись бесшумно на коляску, что твоя кошка, нырнул в темный проулок, в котором раскуривал трубку профессор Хельсинг.

Раскусив меня вполоборота, доктор предложил свои услуги по врачеванию от дьявольского недуга: благо, опыт у него имелся нешуточный. Недолго думая, я дал согласие, и мы отправились в поместье ученого в Крукд Элмс. Прибыв на место, мистер Хельсинг позволил мне передохнуть день, а после принялся к врачеванию. Потчевал он меня зельем личного изобретения: помесью мышецвета, вербены, сока цветов кактуса-астрофитума с добавлением яичных скорлуп и свеклы: для придания сладости отвару. К великому сожалению, обратного обращения в человеческое существо не случилось: лишь жажда крови перестала мучить меня вседенно и всенощно. Однако плоть сырую и в готовых яствах есть так и не умею. А также необходимо мне до скончания веков употреблять лекарство, дабы поддержать человеческую жизнь в жилах.

Распрощались мы с доктором спустя три месяца после нашей судьбоносной встречи в темном проулке. Пожав его могучую кисть, я взвалил на плечи сумку с запасами лекарства на ближайшие шесть месяцев, развернулся на каблучках и отправился куда глаза глядят. С Абрахамом ван Хельсингом я больше не виделся, и лишь спустя несколько годков вычитал в разделе некрологов газеты «Птичий хвост» о смерти досточтимого доктора. Он и сейчас почивает в сырой землице на погосте Крукд Элмс.

Кончиной своего спасителя я был зело обескуражен, а потому отправился в средоточие разврата: город Дахин Малак в пустыне Голдэн Си. Став кокаинистом и героинистом, целый век провёл я в попытках разрушить свои мозги, однако восстанавливались, окаянные. Успел я грабителем поездов и банков побывать: сообщал накануне разбоя вертухаям о своих намерениях с точным временем, после их прибытия под пули лез, а под покровом ночи из морга сбегал всякий раз, до смерти пужая мертвяцких врачей. Подставить себя солнцу не решался: вопреки расхожему мнению, лучи не сжигали сиюминутно дотла, а вызывали антонов огонь. Спустя годы лихорадка излечивалась сама собой, а гнойные язвы переставали кровоточить: кожа вновь становилась гладкой, что твой фаянс. Похоже как вампирское провидение карало за попытки противоречить упырческой природе.

***

Однако мытарства мои окончились июля двадцать второго числа 20…. года. Затерявшись в наркотическом угаре меж загородных дюн, я повалился без сил на горячий песок. Противоожоговый крем стекал по лицу молочными струями, и солнце уж начало щекотать верхние слои эпидермиса, как зазвонил колокольчик за кучугурами. Вскарабкавшись на песчаный бугор, я заприметил группу весельчаков, играющих в бадминтон. Поодаль старуха призывала жизнерадостную молодёжь к обеду: на песке был расстелен пестрый плед, а на нем разложены яства на любой вкус – овощи, фрукты, миндаль в меду, хумус, хлеб и твёрдый сыр. Усевшись кругом, сектанты принялись за еду, а я знай себе наблюдаю из своего укрытия. Один из юношей запрокинул голову, радуясь чьей-то шутке и увидел меня: всполошившись, шайка изготовилась к обороне, однако я скатился с поднятыми руками по песку и разъяснил главарю, что являюсь кокаинистом и героинистом. Убедив жизнерадостную бестолочь в том, что ищу спасения в боженьке, я примкнул к банде жуликов, называющих себя «Жуки-усачи», и содержащих пристанища для нищих в обмен на услуги тех по угону автомобилей и грабежи. Одной из общин, кормящих и дающих кров рэкетирам-бездомникам, была богадельня при монастыре святого Хуффи, где воскресным вечером судьба свела меня с паршивцем-сукиным сыном Малани Ифелем, наградившим меня бессмертием два века тому назад.

Улизнув из приюта, я отправился в арендуемую неподалёку от хоккейного стадиона квартиру. Порывшись в прикроватном сундучке, выудил оттудова мыло, зубные принадлежности, чистое бельё, портативную приставку и сложил все в дорожную суму, снятую с антресоли. Заказав в мобильном приложении пролётку, я обошёл в последний раз покрытые плесенью сырые комнаты, взвалил на плечи нехитрую поклажу и покинул своё жилище. Выйдя на шумную улицу, поманил к себе жлоба-таксиста и, усевшись на заднее сиденье прокуренного автомобиля, отправился на аэровокзал. Прибыв на место, направился к сияющему терминалу, с которого семьсот восемьдесят седьмые боинги и семьдесят вторые а тэ эры сновали меж материками. Заказав билет на ближайший авиалайнер, отправился в местный кафетерий и заказал румяной официантке-хохотушке сырную косичку и чашку чёрного кофею. Усевшись у панорамного окна, долго смотрел на погружённые во тьму взлетные полосы с маячками-оборчиками по бокам. Недалёк тот час, как я снова окажусь неведомо где и освою новое ремесло: археолога, а может и бездомником, грабящим богатых господ за миску мерзкого отвара стану. Негодяй-Ифель меня и в преисподней выследит, а потому выбор невелик: бежать или убить стервеца, вогнав ему кол меж рёбер, выточить который можно не из любой осины, а лишь той, что долго ищешь. Двести лет поисков результата пока не принесли, а потому: прочь от бремени тяжких воспоминаний! Навстречу приключениям!