РАИСА  РЯБЦОВСКАЯ.

 

                                                       РОМАН «ХИРУРГИ».

 

 

 

От автора.

 

Не пишущим людям, особенно начинающим авторам, которые мечтают стать в дальнейшей своей жизни писателями, особенно интересно, как же появляются темы для произведений. Вот и мне уже не один раз задавали такие вопросы. Откуда берутся темы? Ответ один – из жизненного опыта. Ибо именно жизненный опыт даёт автору возможность не только описывать  действительные события, но и безгранично фантазировать, придавая повествованию своеобразную филигранность.

Ведь для того, чтобы твои фантазии выглядели правдоподобно, они должны быть максимально приближены к узнаваемым читателями событиям, чтобы читатель, наравне с героями, не только проживал эти события и сопереживал с героями, но и вместе с ними  мысленно участвовал в них. Иначе никакая книга не будет интересной читателю, какой бы содержательной она ни была по своей  информационной сути. Ибо если у читателя не появляется чувства сопричастности, то и книга всецело  не захватит его.

К моему великому писательскому счастью, мне  не раз приходилось слышать от читателей примерно такие высказывания: «Я будто бы сидела вместе с тобой в душном вагоне и нещадно потела от жары…»; или: «Читая твою книгу, я полностью погружаюсь в неё, хотя попутно вспоминается и какая-нибудь своя романтическая история…»

Таким образом, если читатель остаётся отстранённым, а не вовлечённым в действо, то он, даже прочитав книгу до конца, через короткое время полностью забудет её содержание. Вот и получится в результате, что весь твой труд, каким бы он ни был – просто холостой выстрел.

Подобно действу, похожему на кукольный спектакль, ведь взрослые, когда приходят в театр  с детьми, отчётливо внутренне видят, как актёры дергают кукол за верёвочки. Взрослые зрители просто-напросто сидят и терпеливо ждут окончания спектакля, без всякого интереса взирая на  то, что происходит на маленькой кукольной сцене… Ибо что всякому известно, мало кого привлекает. Кроме детей, разумеется – этих чистых и непорочных ещё  маленьких  оригиналов, которые ещё не надели на себя маски всезнаек.

Не знаю, как у других авторов, но меня чаще всего тема находит сама. И даже, бывает, настоятельно стучится. Например, на этот год у меня были совсем другие планы. В этом году я планировала полностью привести в порядок поэзию, то есть сделать полный каталог стихов и набрать уже написанный автобиографический роман «Четыре сезона» – работы, как всегда, невпроворот.

Роман «Два хирурга» был только в планах. Но вот сегодня ночью я дважды просыпалась от настоятельной мысли об этой книге. И пошла, и помчалась настолько интенсивная мысль обдумывания темы, что я никак не могла от неё отделаться. Как ни пыталась отвлечься – не получалось. Это именно этой ночью мне пришла мысль назвать книгу не «Два хирурга»,  как планировала раньше, а именно «Хирурги», потому что хочется написать ещё об одном человеке.

Таким образом, сама тема по-хорошему, по-доброму, по-свойски «кошмарила» меня ночью до тех пор, пока я ей не сказала: «Да успокойся ты, сегодня же начну! Дай до утра поспать, иначе на пробежку просплю». И только тогда она слегка поутихла. И вот я пишу, как ей обещала. Ибо если тема дозрела, несмотря ни на что, даже на твои собственные планы, стало быть, её откладывать никак и ни под каким предлогом нельзя.   Если тема перебродит, перестоится, она станет кислой, муторно-тягучей и неудобоваримой, а уважающий себя автор просто обязан успеть поймать аромат истинной свежести сюжета.

Не знаю, как у кого, но у меня так было с каждой книгой, если тема дозревает и начинает стучаться в сознание, требуя выхода, я тут же принимаюсь за дело. Тогда книга рождается быстро, успешно и, в первую очередь, интересно для читателя, потому что я сама охотно пропускаю её через своё сердце,  сознание и, как сказано выше, через призму своего жизненного опыта.

 

Что касается медицинской тематики данной книги, я сама не медик, если не считать того, что имею университетское звание – медсестра запаса.  Поэтому в моём повествовании  вряд ли встретится чисто медицинская терминология.

Это не тот роман, по которому снимается сериал. Это, скорее, сага о юности, о студенческой беззаботной жизни, и, конечно же, о влюблённости в хирургов, когда любовь так же чиста и целомудренна, как их белые одеяния…

Вот почему я собираюсь писать именно о людях этой профессии.  Моя сильная сторона, полагаю, в том, что я иногда задумываюсь над теми вещами, моментами и нюансами, над которыми другим людям даже не приходит в голову задуматься.

К примеру, отчего  профессия и даже само слово «хирург» да ещё с определением – от Бога! –  красивый, высокий и внешне импозантный, с профессионально  властным взглядом мужчина в белом халате, в надвинутой до самых бровей белой шапочке, одним своим видом вызывает к себе такое подчёркнутое чувство уважения?! Даже некоторое внутреннее поклонение, почему?

Нельзя не согласиться с тем, что один вид подобного  мужчины мгновенно рождает в душе какое-то полумистическое почтение и даже благоговение. Ведь по сути дела, ни одна профессия на земле не удостаивается такого именно внутреннего, именно сердечного трепета людей. А в достойных хирургов влюбляются  поголовно все женщины, и сами медички, и, естественно, больные и даже их посещающие родственницы.

Затем я подумала не только о неизменном внешнем эффекте. Должна же быть здесь ещё какая-то тайная скрытая  причина-пружина? Возможно, она в  том, что именно хирурги способны проникать – и проникают – в суть творения самого Создателя? Именно им дано своими глазами увидеть божье творение изнутри, как оно устроено и даже своими руками исправить, или устранить какую-то неполадку или поломку в человеческом организме? То есть  специалисты именно и только этой профессии являются по сути со-творцами с самим Богом!

Можно придумывать много версий и предположений, суть от этого не меняется: именно хирурги, на мой взгляд, являются самыми почитаемыми и самыми уважаемыми в нашей жизни. Их ценят за их действительно великий и кропотливый труд, который не даёт ни на минуту расслабиться, когда на операционном столе лежит человек, доверивший им самое ценное, что у него есть – свою жизнь. И особенно уникальны те хирурги, кто в своём гражданском служении именуются самой высокой мерой народной почести и любви  – хирург от Бога!

А какие чудеса делают нынче пластические хирурги, ведь они, по сути, меняют иногда неказистую внешность человека, данную ему от рождения, даря ему радость жизни и самоуважения. А что же говорить о кардиологах и нейрохирургах? Или о хирургах-травматологах и о военных хирургах, которым в горячих точках (их, к сожалению, становится всё больше и больше) приходится в каком-либо военном конфликте  иной раз  буквально  по частям собирать человека.

Можно много искренних хвалебных слов сказать об уважаемых хирургах и всё равно их будет слишком мало, потому что большая их часть живёт  именно в благодарных человеческих сердцах и незримо пополняет копилку истинно всенародного признания и уважения к этой великой профессии. Ибо великими хирургами, в отличие от прописной истины,  рождаются, а затем становятся!

 

 

 

 

                                                 ЧАСТЬ I.

 

                                                  ГЛАВА I.

 

Первое знакомство Полины с хирургом Анатолием Ивановичем Сидоровым произошло ещё в школе. Ясное дело, как себя ведут на переменах взрослеющие детки. Гвалт в коридорах и в классе стоит такой, который каждый бывший ученик легко может представить. Учителя за головы хватаются, стараясь усмирить разбушевавшийся после урока вулкан, в общем-то, естественной молодой энергии, которая никак не желает застаиваться от неподвижного состояния во время урока.

Классные руководители стараются правдами и неправдами выпроводить особенно великовозрастных деток в рекреацию, чтобы проветрить класс перед новым уроком. Но если это по какой-либо причине не произошло, то в классе, естественно, от  неуёмной погони друг за другом поднимается дым коромыслом, а точнее – пыль. Именно с этого началась в классе, где училась Полина, весёлая потасовка между мальчишками и девчонками.

Мальчишки отбирали у девочек чью-то цветную вязаную шапочку (поскольку дело происходило уже поздней осенью) и бросали её друг другу поверх голов девочек, а те старались  подпрыгнуть  и на лету поймать её. И вот как только шапка оказалась у проворной Полины, она изо всех сил помчалась по проходу между столами. За нею помчался одноклассник Санька, Полина лихо прыгнула на соседний стул, чтобы успеть бросить шапку девочкам, но из-за инерции не удержалась и на всём ходу спикировала со стула на угол соседнего стола, больно ударившись плечом. Ей даже показалось, что в плече что-то хрустнуло. Вполне возможно, что она сломала себе ключицу. Полина тут же выбыла из азартно продолжающейся игры, потому что плечо сильно ныло.

Вскоре начался очередной урок, и о её падении все тут же благополучно забыли, кроме неё. Плечо болело и вечером дома, но разве признаешься матери, чем вызвана боль? Кто готов рассказывать родителям о своих злодейских шалостях? Ещё и дома начнут «воспитывать», а от этого при такой боли никак  легче не становится, поэтому Полина только тихонько скулила про себя от нарастающего страдания.

Утром, превозмогая боль, всё же отправилась в школу. Но больше молчаливо сидела  в классе за столом, поэтому классная руководительница Мария Михайловна сразу обратила внимание на то, что Полина, всегда отличавшаяся завидной энергией,  такая вдруг инертная. Она тут же спросила:

– Поля, что с тобой случилось? Я тебя сегодня прямо не узнаю.

Полина ответила:

– Да вот стряслось, Мария Михайловна, я вчера неудачно спикировала со стула и ударилась плечом, плечо болело всю ночь и сейчас болит.

Мария Михайловна обеспокоенным голосом спросила:

– А ты родителям говорила?

Полина, с детства отличающаяся находчивым и острым язычком, резонно ответила вопросом на вопрос:

– А вы бы, Мария Михайловна, признались на моём месте, где и как я получила травму?

Мария Михайловна – любимая учительница всего их девятого класса, отличалась редкостной способностью ладить с подростками,  тут же согласилась:

– Да, резонный ответ. Тогда иди-ка сюда, я сама посмотрю, что там у тебя.

Полина послушно подошла к ней.

Мария Михайловна сказала:

– Ну-ка расстегни рукав и закати его до локтя, я посмотрю.

Полина послушно сделала то, что велела учительница. Мария Михайловна, посмотрев на её заметно опухший локоть,  с тревогой в голосе сказала:

– Ты вот что, милая моя, давай быстро одевайся и беги в больницу к хирургу Анатолию Ивановичу, пусть он посмотрит, в чём тут дело, потому что рука действительно  опухла до самого локтя. Это точно что-то серьёзное. Даже мне видно: или сильный ушиб или вывих, он точнее определит, – и всё же в сердцах сказала, – долеталась красавица на переменах.

Затем, всё же сменив гнев на милость, участливо спросила:

– Поля, сильно болит? Давай я тебе помогу надеть пальто. И  быстро беги к Анатолию Ивановичу, пусть он тебя посмотрит, вдруг серьёзная травма?!

Полина оделась и нехотя поплелась в больницу.

 

 

                                                   ГЛАВА II

 

 

         Полина с родителями жила в посёлке городского типа, который принадлежал крупному горно-металлургическому комбинату  редкоземельных элементов. Поскольку комбинат находился рядом с горами, то есть в достаточно сейсмоопасной зоне, дома в комбинате  строились не выше двух-трёх этажей, а вся комбинатовская элита жила в благоустроенных коттеджах.

Сама Полина жила с родителями в частном секторе в большом доме с верандой. Перед домом был большой двор, с правой стороны от него рос целый ряд вишнёвых деревьев, чья тень  предохраняла двор от сильного летнего солнца. Весь двор, до самого арыка был заасфальтирован, то есть во дворе всегда была чистота.

За домом был большой фруктовый сад, в нём чего только не было: в их собственном саду росли такие яблоки, которых она нигде и никогда в своей жизни больше не видела: к моменту спелости они до такой степени наливались сладким, как мёд, нектаром, что он просвечивал даже через кожицу яблока. И если такое яблоко падало с ветки, то разбивалось вдребезги, настолько оно  было переполнено ароматным соком. А груши  росли такие, что укусишь – и сок брызгает тебе на щёку. И фрукты, и всевозможные ягоды в родительском саду имели вкус и аромат совершенно особенный, словно только что были созданы Творцом!

Но сам их большой дом имел не совсем удачный проект – в нём не было парового отопления, как во всех домах комбината. В частный сектор всё обещали провести центральное отопление, да как всегда забывали.

Поэтому пищу мама готовила  на большой застеклённой веранде. Купили газовую плиту и каждый месяц покупали для неё баллон с газом. С этим вопрос был решён. А вот с самим отоплением было несколько сложнее. Их дом из четырёх равных больших комнат отапливался так называемой контрамаркой – это была большая круглая печь, выложенная изнутри кирпичом и обитая сверху жестью, которую покрасили чёрной краской. Печь располагалась ровно посередине дома, таким образом, каждую комнату отапливала четвёртая часть этой печки, шедшей от пола до самого потолка.

Топилась  она углем, дверца для закладки угля находилась в прихожей.

В доме  тепла хватало, да вот только было в этой системе обогрева дома одно неудобство: невозможно было наклеить обои, не будешь же их менять два раза в год? Потому что угольная пыль – это угольная пыль: она способна проникать куда угодно, даже в дальнюю спальню Полины. Из-за этого Полине два раза в год полностью приходилось белить огромный дом известью.

Полина, как любящая дочь, всегда берегла маму, потому что у неё могла бы закружиться голова. Стоя на столе, даже Полине – молодой здоровой девушке время от времени приходилось отдыхать, так как долго не простоишь с запрокинутой головой. Но свой, частный дом для любой семьи, несмотря даже на мелкие неудобства, всё же большая отрада! Потому что всего для полноценной жизни было  в достатке, потому что в комбинатовских магазинах было полно любых товаров.  К тому же весь ассортимент товаров хорошего и даже  отличного качества  был доступен всем.  И всё это благодаря их богатейшему предприятию, которое относилось к  министерству среднего машиностроения, так называемому Средмашу.

 

На этом строго засекреченном комбинате производили какие-то диковинные графитовые пластины для ракетостроения.  Брат Полины работал  в одном из цехов и рассказывал, что эти  графитовые пластины полируются до зеркального блеска. Сколько она просилась к нему на экскурсию, но он ни разу не взял её с  собой, лишь с улыбкой отвечал:

– Поленька, подумай сама, кто тебя пустит на секретное предприятие?

На комбинате в то время была просто космическая зарплата. И в то время, когда в Союзе не у всех были даже «Жигули», на комбинате каждый второй управленец  имел в своём распоряжении новую либо чёрную, либо белую,  либо светло-серую «Волгу». Всё снабжение в ту пору на комбинате было только московское.     Поэтому работники комбината, склонные к вещизму, имели абсолютно всё и в неограниченном количестве, что по их представлению входило в слово «благополучие»: роскошные шерстяные ковры различных размеров, хрусталь, золото, югославские дорогие костюмы, чешскую шевровую обувь – то есть по тем временам всё самое лучшее. В том числе и путёвки для отдыха в самых лучших и дорогих санаториях Союза. На учёбу отпрысков тоже определяли в самые престижные московские  высшие учебные заведения. А так же все остальные привилегии – по списку…

А поскольку материальных благ  у всех было в предостатке, то комбинатовские дамы уже не знали, как же выпендриться друг перед другом. И всё же при таких финансах способ был найден: они взяли за моду отовсюду выписывать семена самых диковинных цветов из всевозможных мест. И поскольку в предгорье земля была не просто плодородная, а суперблагодатная для растений, на ней росло всё, что посадишь. И если у какой-то из хозяек в палисаднике расцветал невиданный диковинный цветок – это являлось с одной стороны предметом досады, а с другой стороны, предметом всеобщей зависти  остальных владелиц роскошных коттеджей. И они правдами и неправдами пытались выведать у неё, где же она «оторвала» такое чудо?  Где и как она умудрилась достать его?

Для рядовых жителей комбината радость состояла в другом: восхитительные диковинные ароматы от этих сказочных цветников   разносились по вечерам чуть ли ни на всю округу. Идёшь по улице – не надышишься!

 

И, естественно, комбинату принадлежала самая крутая на всю округу больница, оснащённая всем, тоже самым дорогим на то время медицинским оборудованием.

Хоть и был для порядка, точнее для обеспечения хозяйственных нужд главврач, но негласно и безоговорочно возглавлял больницу хирург – с абсолютно законным определением – от Бога! – Сидоров Анатолий Иванович. Хоть у него и были чисто русские имя и фамилия, но на русского он мало походил лицом, хотя в то время этому никто не придавал никакого значения.

Это был стройный худощавый мужчина лет сорока пяти, примерно ста восьмидесяти сантиметров ростом. С пышной шапкой волнистых тёмных волос, слегка посеребрённых у висков, с тонким с лёгкой горбинкой носом и обычными мужскими губами. Отличительной чертой его лица были тёмные  проницательные глаза с действительно проникающим взглядом. Обычно такой взгляд называют орлиным, потому что у орла зрение в десятки раз лучше, чем у человека..

Во всём облике Анатолия Ивановича было столько не показной серьёзности и глубокой значимости: накладывала свой отпечаток ответственная профессия.  Один взгляд на него сразу же, почти мгновенно порождал в душе у молодых и взрослых неясное внутреннее почтение. К тому же Анатолий Иванович, как врач , пользовался на комбинате  непререкаемым авторитетом, а как высококлассный хирург – таким уважением, что любой житель комбината,  в случае необходимости, ложился к нему «под нож» без малейшего сомнения в положительном исходе операции. Поскольку никогда  даже сложные операции у него  не заканчивались летальным исходом.

В  случаях же, когда был необходим медицинский консилиум, по его требованию тут же выделялся вертолёт, и больного доставляли в республиканскую больницу.

И вот к этому медицинскому светиле предстояло  Полине обратиться за помощью по поводу ушиба своего плеча. Когда она вошла в хирургическое отделение, сразу увидела его идущим по коридору в белой шапочке, надвинутой до бровей, и в белом, сверкающем чистотой халате. Анатолий Иванович лишь мельком взглянул на неё и прошёл мимо. Полина от страха направилась было  снова в школу, но плечо всё же, болело так сильно, что пришлось вернуться. Она снова вошла в хирургическое отделение и в нерешительности топталась на влажном половичке у входной двери, где её и застала медицинская сестра вопросом:

– Девочка, а ты что хотела?

Полина робко сказала:

– Да вот у меня плечо болит, ушиб, наверно. Меня классная руководительница к Анатолию Ивановичу отправила, потому что рука вспухла.

Медсестра тут же доброжелательно сказала ей:

– Хорошо, подожди минутку, я ему сейчас скажу. Кажется, у него есть несколько минут перед следующей операцией, он тебя осмотрит.

Через некоторое время медсестра вышла и сказала:

– Повесь пальто на вешалку и пошли быстрее, пока  у него есть несколько минут.

Полина сделала, что велели,  и понуро поплелась за нею в ординаторскую.

Анатолий Иванович сидел за столом и что-то писал в стопке, видимо, историй болезни. Он мельком посмотрел на неё и, продолжая писать, задал тот же самый вопрос, что и медсестра:

– Что у тебя, девочка?

Она ответила то же самое:

– Да вот, плечо. Учительница послала к вам, Анатолий Иванович.

И он по-прежнему, не глядя, ответил:

– Раздевайся, я посмотрю.

У неё  от ужаса округлились глаза. Полина училась в девятом классе, и её ни разу в жизни не видел раздетой ни один мужчина. Не то что раздетой, а даже полураздетой. Она даже про боль в плече на время забыла от подобной психической анастезии. Да так и стояла на месте, не двигаясь, пока он что-то дописывал.

Только потом он повернулся к ней и по её ничуть не сузившимся глазам всё понял, что её способны сейчас раздеть только два дюжих санитара, а сама она, хоть убей, раздеваться не станет.

Полина стояла и лихорадочно соображала, во что она одета под школьным коричневым платьем. В ту пору очень модно было у девочек носить довольно пышную нижнюю юбку, чтобы талия казалась ещё тоньше. Поэтому девочки, распарывали школьные формы, пошитые в складку, делали подол в «татьянку» и надевали под платье нижнюю юбку с кружевами, чтобы при движении кружева слегка выглядывали из-под платья. На Полине как раз и была надета такая красивая нижняя юбка с кружевами, тонкая белая маечка и лифчик, но никто не заставил бы её раздеться перед посторонним мужчиной, даже врачом.

Анатолий Иванович, видя крайнее смущение Полины, деликатно сказал:

– Ну, хорошо, тогда расстегни пуговицы на рукаве и на платье до пояса, я посмотрю, что там у тебя стряслось.

Полина не знала, как всё это сделать одной рукой и просто стояла в нерешительности. Тогда он подошёл к ней и, видя её неподдельное смущение, мягко сказал:

– Хорошо, я тебе помогу, – и таким же спокойным голосом продолжил, – и  в самом деле непросто всё это сделать да ещё левой рукой, – и, видя крайнее смущение девочки, –  спросил:

– Как тебя зовут?

Она ответила:

– Полина.

Анатолий Иванович сказал:

– Редкое и очень красивое имя у тебя, Поленька.

И затем, быстро расстегнув пуговицы на её форме, и спустив рукав платья с плеча, начал ощупывать и осматривать руку, в одном месте надавил так, что Полина от боли ойкнула, но он, как ни в чём не бывало, продолжал осмотр. Наконец спросил:

– Итак, Поленька, расскажи мне, что с тобой случилось?

Полина, естественно, начала ему излагать придуманную версию, что она-де поскользнулась и нечаянно ударилась о косяк двери в то время, как его руки внимательно исследовали, прежде всего,  ключицу, то приподнимая, то опуская  руку, его тонкие сухощавые пальцы скользили по коже быстро и профессионально. Он потрогал кость ниже плеча и внимательно осмотрел слегка  распухший локоть руки, продолжая то сжимать, то разжимать ей плечо, затем снова вернулся к ключице. Чувствуя, что Полина во все глаза смотрит на него, он с легкой улыбкой сказал:

– Если судить по твоему довольно серьёзному ушибу, милая барышня, то изложенная тобой версия, то бишь неожиданная встреча с косяком, мало правдоподобна. Скорее всего, ты как оголтелая вместе с другими великовозрастными детками со всего духу носилась по классу и неудачно спикировала на какой-то угол, вот и отметина на плече, – указал он на большой синяк.

Полина в изумлении  уставилась на него и, будучи по натуре искренним человеком, призналась, поскольку он точно описал всё случившееся:

– Анатолий Иванович, да вы прямо как Шерлок Холмс, в точности описали всю картину, как вам это удалось?

Тогда он открыто улыбнулся ей и сказал:

– Здесь и метод дедукции не понадобился, потому что на твоём плече всё прописано, вот пятно ушиба. Скажи спасибо Богу, что плечо не выбила и ключицу в своих шалостях не сломала, – и с улыбкой добавил, – а знаю оттуда, что  сам такой был. Молись Богу, что ключица не сломана, – повторил он, – а плечо я немного вправил.

Полина продолжала в изумлении смотреть на него, а Анатолий Иванович сказал:

– И, тем не менее, ушиб довольно серьёзный. Я дам тебе сейчас баночку мази, будешь растирать плечо до локтя перед сном. Со временем, как говорят, до свадьбы заживёт.

Полина возразила:

– Нет, я не хочу, чтобы до свадьбы, потому что это очень долго ждать, я хочу, чтобы через пару дней всё и зажило.

Анатолий Иванович сказал, не обращая внимания на её детский каприз:

– Придётся тебе, Поленька, некоторое время подержать руку на бинте. Давай я тебе помогу надеть рукав платья.

И он, проговаривая все эти слова, быстро помог ей надеть рукав платья, застегнул все пуговицы, сделал подвязку из широкого бинта и водрузил   в неё руку Полины.

Пока он быстро и мастерски всё это проделывал, она по-прежнему под большим впечатлением от всего увиденного и услышанного продолжала смотреть широко раскрытыми глазами на этого удивительного мужчину. На первого в её жизни мужчину, который не только видел её обнажённое плечо, но и прикасался к нему, сжимал и при этом гладил его. Такое  первое впечатление романтичной девушкой не забывается.

Надо сказать, необычные, непривычные и в то же время необъяснимо приятные ощущения… В те минуты ей даже казалось, что и вся боль одномоментно куда-то исчезла или испарилась.

Несколько вечеров подряд, смазав руку мазью, как он велел, она перед сном снова вспоминала свои ощущения от прикосновения и поглаживания  кожи рук взрослого мужчины. «Хоть он и хирург, но он, прежде всего, мужчина, да ещё какой мужчина!» – с восхищением думала она, вспоминая мягкие нотки в его голосе, обращённом к ней.

 

 

                                                     ГЛАВА III.

 

 

Вторая встреча Полины  с Анатолием Ивановичем произошла уже при более серьёзных обстоятельствах. К этому времени она окончила школу и поступила учиться в Киргосуниверситет на иностранный факультет.

Студенты первого курса с радостью предвкушали свою первую поездку на сельхоз работы на юг Киргизии, в Ошскую область на  уборку хлопка. А на сельхозке, как известно, можно отменно побалдеть. Полина поехала домой, чтобы собрать  одежду для поездки на хлопок. Но в один из вечеров вдруг почувствовала  острую боль в животе. Братец быстро посадил её в машину и повёз в больницу.

К её внутренней радости, Анатолий Иванович узнал её и сказал:

– А, это к нам снова пожаловала девушка с красивым именем, да ты стала настоящая красавица, Поленька,  как твоё плечо, быстро зажило?

Она, в благодарность за то, что он узнал её, сказала:

– Анатолий Иванович, вы дали мне тогда чудодейственную мазь, спасибо вам, – и со смущением в голосе добавила, – но, скорее всего, у вас действительно волшебные руки, как все говорят, – интуитивно не стала она акцентировать его внимание на себе.

Анатолий Иванович осмотрел  её и сказал неутешительное:

– Острый аппендицит, срочно на операцию.

Полина огорчённо сказала:

– Анатолий Иванович, а я же с остальными студентами на хлопок собралась.

Он быстро ответил:

– Какой хлопок, какой хлопок, Поля? Срочно готовьте её к операции, – сказал он медсестре.

 

И загремела Полина в хирургическое отделение. И каково же было удивление молодой семнадцатилетней девушки, когда зашла медсестра в палату и сообщила ей  бесцветным голосом, что перед операцией ей нужно побриться.

Полина, уже и без того  напуганная тем, что ей предстоит операция, в ужасе воскликнула:

– Как побриться? Где? Голову побрить, что ли?

Медсестричка улыбнулась:

– Поля, ну тебе же не на голове будут делать операцию. Давай, надевай халат и пошли со мной в хозяйственный блок, я сама побрею тебя там, где надо.

Полина нехотя потащилась за нею. Когда  всё было закончено, медсестра сказала:

– Вот теперь тебе можно и на операционный стол.

 

Операция была назначена Анатолием Ивановичем на десять часов утра. Полину трясло от страха до такой степени, что она не спала почти всю ночь. Ей даже казалось, что боль поутихла и что можно обойтись без операции. Но то, что должно произойти, обязательно, даже неминуемо произойдёт!

Без четверти десять за нею пришла в палату операционная сестра Зоя и спросила:

– Что, бедняжка, трясёшься от страха? Не бойся, у Анатолия Ивановича золотые руки, это все знают. Поэтому никто не боится, если операцию будет делать именно он. Так что надевай халат и пошли в операционную.

Полина на трясущихся ножках последовала за медсестрой. Сама операционная была большая и светлая. Казалось, проектировщики рассчитали так, что всё было продумано до малейшей степени. То есть через большие окна солнце попадало в неё  в утренние часы – до обеда с одной стороны, а в послеполуденное время  – с другой стороны. В ней стояли у стены два больших стеклянных шкафа, полностью заполненных какими-то медицинскими приборами, инструментами и лекарствами за закрытыми  стеклянными дверцами.  И ровно посередине стоял большой операционный стол с мощным отражателем сверху.

Анатолий Иванович мыл в углу операционной руки, затем поднял их вверх, медсестра привычным движением протёрла их спиртом и  надела ему перчатки.

Анатолий Иванович подошёл к бледной и трясущейся Полине и сказал, уже будучи под маской:

– Ну-с, барышня, прошу вас на операционный стол.

Полина в ужасе сказала:

– Анатолий Иванович, а у меня уже ничего не болит. Правда-правда, я не чувствую никакой нигде боли.

Он спокойно сказал:

– Девочка моя, такой эффект бывает при синдроме страха, но поверь мне как профессионалу, гораздо лучше для тебя будет, если мы сейчас, то есть вовремя удалим аппендикс, потому что он у тебя уже прилично воспалён. И предпочтительнее не ждать, когда он лопнет и придётся справляться с перитонитом, а это гораздо серьёзнее. И какая у тебя гарантия, что в колхозе, куда ты собралась, как ты выразилась, на сельхозку, найдётся настоящий специалист? Так что придётся тебе немного потерпеть сейчас, чтобы не страдать потом.

Полина стояла и крупно дрожала всем телом, не попадая зубом на зуб.

Он успокоил её:

– Поля, да не бойся ты так. Аппендицит – это пустяковая операция. Тебе совсем не будет больно. Мы сделаем тебе местную блокаду, и ты ничего не почувствуешь.

Полина в состоянии полнейшего шока приблизилась к операционному столу. Он был довольно высоким. Его высота была, видимо, отрегулирована таким образом, чтобы хирург не склонялся над пациентом в три погибели. Сестричка помогла ей взобраться на операционный стол. Полина, как рыба, выброшенная на берег, вытянулась на нём во всю  длину. И сестра начала пристёгивать ей руки и ноги какими-то специальными ремнями.

Полина, в состоянии полной внутренней истерики, спросила:

– Ой, а это зачем?

Анатолий Иванович строго сказал:

– Поленька, так надо.

Она видела в идеально отполированном отражателе своё синюшное от страха и покрытое гусиной кожей тело, с зажатым между ногами маленьким непривычно голым лобком, но на этом поистине страшном – именно лобном месте ей было уже не до стыда, то есть не до своего временного физического несовершенства. Хотя, будучи девственницей, она первый раз в жизни лежала перед мужчиной обнажённой, да ещё в таком необычно-позорном виде. Медсестра прикрыла ей ноги простынёй и, установив в районе шеи какой-то экран, накрыла его тоже белой простынёй.

Пока всё было видно в отражателе, Полина следила за всеми  манипуляциями и приготовлениями и с всё увеличивающимся ужасом, будучи привязанной к столу по рукам и  ногам, ожидала дальнейшей участи, которая должна была свершиться с минуты на минуту.

Анатолий Иванович приказал сестре ниже опустить отражатель, он был такой зеркальной поверхности, что в нем было видно всё, что происходит на операционном столе. Но как только медсестра накинула белую накидку на экран, стоящий у её шеи, Полина перестала видеть отражатель, стало быть, всё остальное, и с ужасом опять воскликнула:

– Ой, Анатолий Иванович, а я теперь ничего не вижу.

Он спокойным голосом сказал:

– Поленька, а тебе ничего и не нужно здесь видеть. Постарайся просто расслабиться.

Она почти простонала:

– Если бы мне кто-нибудь ещё сказал, как это можно сделать практически?

Он снова сказал спокойным голосом:

– Тогда просто потерпи. Это недолго. Сейчас мы уже начнём операцию.

Она почувствовала, как он приподнял ей рубашку и начал делать в месте предполагаемого разреза уколы. Это ещё можно было терпеть. Единственное, чего Полина действительно не чувствовала, это когда он сделал разрез скальпелем. Но что было затем, не описать эту боль словами, когда он начал искать этот аппендикс и, особенно, когда вытягивал его. У неё было такое ощущение, что он отрывает от стенок и вытягивает через эту дырку в животе все кишки. Боль даже  после уколов была такая, что при всей её природной терпеливости, лоб у Полины тут же покрылся крупными каплями холодного пота, и ей казалось, что ни конца, ни края не будет этому адскому мучению…

Полина крепилась изо всех сил, чтобы не позориться: то есть не стонать и не кричать от боли. Через какое-то время она всё же не выдержала и спросила:

– Анатолий Иванович, посмотрите, пожалуйста, у меня глаза не сумасшедшие?

Он на мгновение взглянул на её лоб,  со стекающими по бокам каплями крупного пота, и за её выдержку и терпеливость ласковым голосом сказал:

– Ты что, деточка, у тебя не только не сумасшедшие глаза, а самые красивые глаза на свете. Сколько живу, а таких прекрасных  глаз ещё  ни разу ни у кого не видел. Потерпи ещё совсем немного. Тебе немножко больно, потому что всё уже воспалилось, но мы вовремя справились с ситуацией, теперь всё хорошо, я скоро   буду зашивать, и ты сможешь отдохнуть. Потерпи, милая, ещё совсем немножко.

 

По своей молодости и неопытности она ещё не понимала, что произнесённые им слова означали не более чем своего рода обезболивающую терапию, своеобразную психологическую анастезию, но услышать их от такого мужчины как он, это и в самом деле  несколько снизило в ощущениях болевой шок.  И Полина уже не так тяжело перенесла  эту ужасную тянущую боль в животе и весь остаток операции.

А Анатолий Иванович продолжал ласковым голосом приговаривать:

– Молодец, девочка, у тебя сильный характер,  такой болевой шок и мужчина не каждый способен выдержать и вытерпеть, а ты переносишь его без единого звука,  с таким характером ты многого добьёшься в своей жизни, вот вспомнишь потом мои слова.

После этих его слов она, естественно, собрала остаток сил и молча дотерпела до конца операции, и лишь струйки холодного пота продолжали скатываться по обеим сторонам лба.

 

Наконец Анатолий Иванович, к её величайшей радости и несказанному моральному облегчению, произнёс заветное:

– Ну, вот и всё. Твои мучения, Поленька, закончились. Операция прошла успешно,  сейчас ты будешь отдыхать и набираться сил. Радуйся тому, что

вовремя обратилась, потому что аппендикс был уже достаточно воспалённым, и дальше тянуть никак  нельзя было.

Её хрупкую фигурку аккуратно переложили на каталку и отвезли в палату.

Обессиленная Полина мгновенно заснула. После наркоза она проспала несколько часов, но когда к вечеру открыла глаза, почувствовала себя так ужасно, настолько  невыносимо плохо, даже хуже, чем во время самой операции. Она лежала без движения, почти без сознания, не будучи способной что-либо воспринимать ни зрительно, ни как-то иначе.

Медсестра позвала Анатолия Ивановича. Он тут же вошёл в палату. Присел у её кровати и сказал:

– Поленька, ты всю операцию держалась молодцом, а что же ты сейчас так сильно ослабела, лежишь такая  изжелта-бледная?

Полина слабым голосом сказала:

– Анатолий Иванович, мне так плохо, что я даже вашему присутствию радоваться не могу.

Он живо приказал медсестре сделать ей ещё один обезболивающий укол, а сам сказал:

– Поленька, как только пройдет действие анастезии, ты сразу же почувствуешь себя гораздо лучше, просто некоторые так тяжело переносят местное обезболивание, а у тебя к тому же и в животе уже приличное воспаление было.

Она лежала молча, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, а Анатолий Иванович, задержался у её постели на пару минут и сказал, успокаивая её:

– Поленька, даже мне, человеку  уже много чего повидавшему, и то страшно подумать, что было бы, если бы аппендикс у тебя лопнул в поезде или где-нибудь на поле затрапезного колхоза. А всё шло именно к тому, поверь мне как хирургу. Но сейчас всё хорошо, ты скоро поправишься. Тем более с твоим сильным характером. Такой характер не каждому даётся, так что у тебя какое-то особенное от Бога предназначение, потом вспомнишь мои слова, – повторил он.

Затем он легко прикоснулся к её теперь уже горячей руке своей прохладной нежной ладонью и вышел из палаты.

 

В эту ночь дежурил  в больнице сам Анатолий Иванович, потому что у него в этот день было ещё две тяжёлых полостных операции.

Полина только после нескольких сильных обезболивающих уколов слегка пришла в себя поздним вечером. Она хоть и чувствовала сильную боль в животе, но слегка прошла эта изматывающая  дурнота  пополам с ужасающей тошнотой, которые сопровождались к тому же не менее мучительной и непрекращающейся головной болью. Такое состояние обычно именуется в народе словами: «Света белого не видела».

Поздно вечером Анатолий Иванович обходил своих больных и подошёл к постели Полины со словами:

– Ну, как ты, Поленька, себя чувствуешь? Хоть немного отошёл наркоз? Да у тебя щёчки чуть-чуть порозовели, а в прошлый раз, когда я подходил, тебе действительно было тяжеловато.

Она слабо улыбнулась и ответила:

– Если очень мягко выразиться, Анатолий Иванович.

Он, видимо чувствуя, насколько молодой девушке важна его словесная поддержка, присел на стул около её кровати и снова взял её горячую руку в свою, – и тут же воскликнул, – да у тебя высокая температура. Сейчас я скажу сестре, чтобы она сделала тебе жаропонижающий укол.

Затем он вернулся и снова присел у её кровати со словами:

– Что же это ты так затемпературила, а во время операции держалась молодцом. Ты же совсем молоденькая, и организм у тебя должен быть сильным, как и ты сама.

Полина запёкшимися губами тихо повторила:

– Анатолий Иванович, не знаю почему, но я так себя плохо чувствую,

мне кажется, что у меня каждая клетка внутри чем-то отравлена.

Он участливо повторил:

– Деточка, я это вижу и понимаю, но ты же умница, потерпи немного. Всё дело в том, что твой организм действительно плохо переносит наркоз.

К сожалению не все его легко переносят. Твоё  ощущение  как бы общего отравления  только от этого. Вот посмотришь, уже завтра тебе будет гораздо лучше. Сейчас я распоряжусь, чтобы тебе вместе с обезболивающим уколом сделали снотворное.

Она слабо возразила:

– Нет, не надо снотворное.

Он удивился:

– Почему?

Она слабо ответила:

– Тогда я не услышу, когда вы войдёте в палату. А когда вы здесь и я вижу вас, мне как будто немного легче.

И он на эту полубессознательную девическую признательность, участливо сказал:

– Ну, хорошо, Поленька, я немного побуду с тобой.

И Анатолий Иванович, то ли будучи сам здоровым мужчиной, внутренне порадовавшись, что спас  её от неминуемой гибели, то ли по какой-то другой причине поделился с нею своей доброй энергией, и Полина, держа его за руку, впала в забытьё. Он ещё немного посидел рядом, проговаривая утешительные слова:

– Отдыхай, набирайся сил, уже завтра ты будешь молодцом, а я ещё несколько раз наведаюсь к тебе за ночь.

И точно, всякой раз, когда он входил в палату, к его несказанному внутреннему удивлению, Полина тут же открывала  глаза. Что даже сам он удивился, подошёл к ней и тихо сказал:

– Ну, у тебя, Поленька, и сверхчувствительность! Впервые встречаю нечто подобное. Поверь мне как профессионалу, ты действительно удивительная девушка, и тебя ждёт какая-то удивительная судьба. Поэтому я особенно рад, что не дал прекратиться твоему полёту, точнее, воспарению. Отдыхай, – ласково сказал он, – утро вечера мудренее. Уж эту пословицу ты точно знаешь. Стало быть, утром ты проснёшься почти здоровой.

 

Потом она не могла вспомнить, сон ей приснился сразу же, как он взял её за руку или под утро. Возможно оттого, что она  немного удивила его какими-то своими личностными качествами, и оттого, что он был в эту ночь практически рядом, ей приснился поистине чудесный сон. Ей снилась огромная белая поляна, потому что её покрывали  крупные, отливающие каким-то необычным свечением  белоснежные  ромашки с жёлтыми, похожими на тысячи маленьких солнышек, сердцевинками.

А Анатолий Иванович нёс её на руках по этому белому непорочному великолепию, точно такой же добрый, ласковый и заботливый. А она, переполненная радостью, обнимала его за шею и доверчиво, подобно маленькому ребёнку, прижималась к нему и улыбалась счастливой улыбкой…

Утром Полина действительно почувствовала себя немного лучше. И, скорее всего из-за того, что как только она пришла в себя ото сна, она сразу же вспомнила не о боли, а о том чувстве счастья, которое переполняло её во сне. Она, будучи до экзальтации романтичной девушкой,  всеми силами цеплялась за свои чудесные ощущения, стараясь снова и снова  вызывать их в памяти.

 

Утром Анатолий Иванович, прежде чем уйти домой с дежурства, ещё раз зашёл в их палату сам слегка побледневший, но всё же с ободряющей улыбкой спросил:

– Ну, как тут наша великомученица, но в целом очень терпеливая и умная девочка?  Уже лучше тебе, Поленька?

Она со слабой улыбкой ответила:

– Да, спасибо. Кажется, немного лучше. Хоть эта ужасная дурнота и тошнота прошли. Не столько сам шов болит, эту боль ещё можно терпеть, тем более после обезболивающих уколов. А общее состояние было такое, как будто я полностью чем-то отравлена.

Он терпеливо повторил:

– Так я же тебе уже пояснял, что это общая реакция организма на наркоз. Всё будет хорошо.

Полина старалась мелкими вопросами хоть ещё на минутку задержать Анатолия Ивановича около себя, а сама с огромной внутренней надеждой всматривалась в его глаза, старясь увидеть в них, помнит ли он о том, как нёс её на руках? Ведь это был именно он, она это отлично видела и ощущала! Она даже запомнила запах  кожи на его шее, когда прижималась к ней лицом! Он нёс её довольно долго по этой необычной светящейся поляне, сплошь усеянной большими белыми ромашками! Как же он мог этого не запомнить? «Разве можно такое забыть? – удручённо подумала она.

 

И такие – необычные явления повторялись в её жизни не один раз. К примеру, когда она уже была молодой женщиной, и ей нравился какой-то по-настоящему интересный мужчина, то, естественно, её богатейшее и услужливое воображение рисовало ей самые радужные картины, которые затем совершенно неожиданно воплощались во сне. Однажды ей снилось, что именно он страстно целовал её во сне…

И на следующий день, идя ему навстречу по служебному коридору, она с необъяснимой внутренней надеждой старалась разглядеть в его взгляде, случайно брошенном на неё, помнит ли он о том, что было нынешней ночью? Но он, увы, по-прежнему проходил мимо. Такова странная и необъяснимая жизнь сердца. Да и не только во сне, а и в самой жизни имеется великое множество всяких загадок и тайн, понять которые нам не дано. И лишь немногим – так называемым Просветлённым дано путём величайших усилий и не меньшего труда над собой приближаться к их разгадкам.

А, может быть, это и к лучшему?! Если бы не было в жизни загадок, то и не появлялось бы страстное желание их разгадать. Потому что вот эти кратковременные яркие сны дают человеческой, в частности, женской  душе немалую отраду. Они остаются яркими и почти доподлинно ощутимыми несколько дней среди окружающей часто серой действительности. И это ли не подаренная Небом благость страждущей душе?!

 

Вот и сейчас Полина с тайной надеждой продолжала всматриваться в лицо Анатолия Ивановича, поскольку это было первое видение-сон в её жизни, и сразу  такое яркое!

Но в его усталых за бессонную ночь глазах и близко не было ничего похожего на её внутренние ощущения. От неясной обиды она опустила глаза. Анатолий Иванович, будучи по сути большим и тонким знатоком души, мгновенно понял, что с нею что-то происходит, но выяснять не стал, так как это уже не входило в его врачебную компетенцию, а находилось  в совершенной иной – духовной  сфере.

Он просто пожелал всем доброго дня, скорейшего выздоровления и быстрыми шагами вышел из палаты. Когда он вышел, она поняла, что он вообще не помнит ни о каком сказочном сне по той простой причине, что просто не участвовал в нём. Она-то понимала это разумом, но разве душа согласится с этим мириться?! Полина закрыла глаза и отвернулась к стене: одна крупная слеза скатилась по щеке, а вторая высыхала прямо у переносицы. К ней сразу же подошла сестричка с вопросом:

– Поля, тебе плохо? Сделать укол?

Она молча кивнула головой, подумав при этом: «Хорошо, что внутреннюю боль можно объяснить внешней».

 

Вечером, сразу после родителей, пришла её школьная подружка Нина, и  Полина попросила её сходить к ним домой, взять из шифоньера в её комнате трусики, принести сюда и надеть ей, пояснив ей при этом:

– Я себя просто ужасно чувствую без трусов, да ещё с побритым лобком.

У Нинки тут же округлились глаза, и она с  неподдельным ужасом в них спросила:

– Как побритая? Совсем?

Полина слабо улыбнулась:

– Нин, ну не на половину же? Как ты себе это представляешь? Кто бы меня в таком незавершённом виде положил на операционный стол?

Подруга продолжала изумляться:

– Да ты что?! Он видел тебя  с побритым лобком? Какой кошмар!

Полина, уже прошедшая сквозь эти жизненные перипетии, со слабой улыбкой сказала:

– Нин, ты не забывай, что он в первую очередь хирург и только потом  мужчина. К тому же я думаю, что любого мужика, в том числе и хирурга, больше интересует не голый лобок, а с естественной растительностью, так как  побритый для него означает только одно: что владелице этого лысого лобка надо делать операцию. А это уже совсем другие эмоции, отличные от тех, о которых ты говоришь.

Нинка не унималась:

– Но это же вообще – форменное стыдобище!

Полина слабо отозвалась:

– Уж ты поверь мне – человеку, прошедшему все круги ада на операционном столе, что при той боли, которую я там перенесла, будучи привязанной прочными ремнями к столу за руки и за ноги, совсем не остаётся сил на стыд. Сначала – жуткий мандраж, а потом такая же, просто запредельная боль, так что было не до стыда. Так ты сделаешь то, о чём я тебя попросила? Мою ведь всю одежду сдали в приёмный бокс.

Нина ответила:

– Я сейчас, мигом сгоняю к тебе домой, принесу тебе трусы и надену их на тебя, – и с улыбкой добавила, – я тебя понимаю, теперь же ты не на операционном столе, а завтра Анатолий Иванович придёт на обход, и  у тебя уже к тому времени наверняка появится стыд.

Полина улыбнулась:

– Надеюсь. Мерси за точную формулировку.

Подружка так и сделала, и вскоре на Полине были надеты белые трусики, скрывшие её временный позор.

 

К утреннему обходу Анатолия Ивановича, благодаря заботам подруги, она была уже в полном обмундировании, то есть при трусах. Когда дошла очередь до неё, Анатолий Иванович подошёл к её кровати, присел на краешек и сказал:

– Ну вот, Поленька, ты уже выглядишь молодцом. Дай-ка,  я взгляну на твой шов.

Полина была уже в состоянии оценить его деликатность: он очень бережно старался приспустить край одеяла именно до того места, где должен был появиться её побритый лобок.

Он сказал:

– Ну, вот! Всё в порядке, скоро поправишься.

И вышел из палаты, продолжая обход. А для неё словно мир померк: он больше не нашёл для неё ни одного ласкового слова. Особая врачебная доброта – качество, присущее, пожалуй,  именно хирургам высочайшего класса. Они для поддержания морального духа, который так необходим для выздоровления каждому больному, особенно тяжело больному, не скупятся на добрые и даже ласковые слова, потому что доподлинно знают, что именно они для пациента – единственный свет в окошке! Когда нет рядом родных и близких людей.

 

И если этот свет смягчается ещё и ободряющей улыбкой, то это действует намного эффективнее любого, самого дорогого, но, по сути своей, часто бесполезного лекарства. Плацебо, как всем известно, и то даёт больший эффект. Но на это способны  хирурги, обладающие  только им присущей природной человечностью и точно такой же неповторимой деликатностью в обращении – качествами  столь необходимыми людям этой профессии.  Вот в чём  главный элемент их непередаваемого обаяния, после профессиональных знаний и навыков, разумеется.

Сама жизнь имеет множество тому подтверждений, какое несчётное количество людей, мужчин и женщин разных возрастов, оказавшись в аналогичной ситуации, смотрят на своего хирурга, а, зачастую, спасителя, как на божество. И если хирург того стоит, то почему бы его не назвать божеством?!

 

А уж женщин и вовсе никакими средствами не заставишь сомневаться в этом, если мужчина-хирург  к тому же и хорош собой. Хотя в этой профессии даже внешность не имеет столь уж важного или решающего значения, а огромную роль играет именно его человеческое обаяние, способность сопереживать и утешить.

Но Анатолий Иванович по мере того, как Полина начала приходить в себя, то есть восстанавливаться, казалось, и вовсе потерял к ней интерес: для него она стала всего-навсего обычной послеоперационной больной. А Полина, наоборот, как только начала приходить в себя, и у неё постепенно прошла  ужасающая общая дурнота от наркоза, начала с утроенной силой ждать от него каких-либо, хоть крошечных, хоть мизерных знаков внимания. А как иначе?! Он же сам сказал ей, что  у неё самые красивые глаза на свете. И разве с её воображением семнадцатилетней девушки нельзя это считать признанием в любви? Да это точно так! А уж ей самой теперь ничто не мешало  всем сердцем влюбиться в него!

На третий день Анатолий Иванович, осмотрев шов, уверенно сказал:

– Всё у тебя нормально, Поленька, но что-то ты залежалась. Шов у тебя в полном порядке, так что пора тебе вставать и ходить.

Полина с тревогой в голосе спросила:

– А шов не разойдётся, когда я буду вставать с кровати?

Он с лёгкой улыбкой заверил её:

– За это не волнуйся, на нём достаточно крепких скобок. Я их сделал чуть больше, чтобы затем, на пляже, широкий  шов не портил твой красивый животик.

 

И, скажите на милость, разве подобные слова, чуть ли ни интимной подробности и значимости  могли оставить её равнодушной и не прибавить к её влюблённости толику положенного воодушевления?! С этого самого дня она начала как манны небесной ждать времени его обхода в надежде услышать от него хоть одно ласковое словечко, которое ценилось ею на вес золота. Ибо слова он находил всякий раз неизбитые, и тем самым особенно радующие душу юной девушки.

Она начала потихоньку вставать и ходить по коридору опять же в надежде встретить его идущим в какую-нибудь палату к очередному прооперированному больному. Однажды в очередное его дежурство он шёл  по коридору, а Полина ковыляла ему навстречу, держась ладонью за место шва.

Анатолий Иванович улыбнулся и спросил у неё:

– Поленька, ты что там держишь рукой? Уж не кошелёк ли с деньгами? Ты уже вполне можешь ходить прямо, ты стройная девушка. Через несколько дней совсем будем снимать скобки, потому что у тебя отлично затягивается шов.

И прошёл мимо. А ей так хотелось хоть одну минутку постоять с ним! Теперь она ждала его появления в коридоре с невольным трепетом сердца. Однажды он дежурил вечером. Ей так хотелось хоть одну минутку поговорить с ним, она подошла к ординаторской. Анатолий Иванович сидел усталый за столом и что-то писал в историях болезни. Она подошла и молча остановилась у двери, от волнения, не будучи искушённой в общении со взрослыми мужчинами, она понятия не имела с чего можно начать разговор, надеясь лишь на то, что он сам что-нибудь спросит у неё, как это он делал обычно: по-доброму и непринуждённо.

Но Анатолий Иванович в этот раз лишь отстранённо посмотрел на неё и без всякого интереса спросил:

– Поля, ты что-то хотела?

Она просто застыла от его взгляда, тут же смешалась, замялась, и только промолвила:

– Да нет, я хотела сестричку найти. Извините.

И он тут же снова опустил голову к своей писанине, а Полина, до глубины души огорченная его невниманием, поплелась в свою палату. Однако, лёжа в постели, она, вдруг вспомнив его занятие за столом в ординаторской,  подумала: «Интересно, что же он написал в моей истории болезни?» И её бурное воображение тут же нарисовало ей фантастическую картину. Ей показалось, что уж там-то – уж точно должна была содержаться какая-то диковинная информация, которая и должна заключать в себе все, столь ожидаемые ею слова любви.

Полина словно обрела второе дыхание:  она начала неистово соображать, как же улучить момент и посмотреть свою историю болезни? Но не пойдёшь же и не попросишь её у дежурной медсестры? Та точно не поймёт, тем более что любая медсестра в больнице и сама без памяти влюблена в Анатолия Ивановича.

Вот уж это –  вне всякого сомнения! Вот уж это – бесспорно!  В такого мужчину просто невозможно не влюбиться!

И потом нежные девичьи грёзы – это самое сокровенное, что есть на свете! Разве можно словами озвучить их? Или как-то иначе раскрыть? Но сильное желание чаще всего осуществляется, тем более такое страстное, как у неё. И вот однажды очередная дежурная по хирургическому отделению, медсестра Люба .попросила проходившую мимо Полину:

– Поля, ты не могла бы посидеть пять минут у телефона? Мне надо сделать процедуры одному тяжело больному, вдруг в это время кто-то позвонит.

Полина с готовностью ответила:

– Хорошо. Конечно, я посижу.

Медсестра положила на поднос всё необходимое и вышла из ординаторской. Полина дрожащими от волнения руками отыскала в стопке лежащих на столе историй болезни  папку со своей фамилией и раскрыла её, надеясь прочитать там целую оду в свою честь. Но к её великому разочарованию аккуратным почерком Анатолия Ивановича было выведено всего два предложения: «Девушка правильного телосложения. Кожный покров чистый». А дальше уже шли совсем неинтересные для неё столбики процедурных назначений.

Она быстро закрыла папку, положила её на место и разочарованно подумала: «Вот тебе и вся любовь!». Но эти слова, написанные его бесстрастной суховатой рукой, врезались ей в память на всю жизнь. Хоть ей так не хотелось, но она была вынуждена, будучи благоразумной от природы девушкой, реально посмотреть на ситуацию. Она была для него не более чем молоденькой больной, которую выпишут спустя несколько дней, и он полностью забудет о ней.

Это только она, встречая его в коридоре, испытывала  непередаваемый словами сердечный  трепет, но он проходил мимо, как всегда прямой энергичной походкой, едва обронив какую-нибудь ничего не значащую для её сердца фразу, не обращаясь к ней даже по имени, как прежде, словно в этом уже отпала необходимость:

– Как самочувствие? Лучше? Ты уже выглядишь молодцом!

 

А о красоте её глаз не шло уже и речи. Ведь всё чудесное когда-то кончается. Наступил и день её выписки. Родители принесли для него самую большую коробку конфет, как она и просила. Полине так хотелось самой поблагодарить его. Она намеревалась  сказать ему что-то приятное (хоть  пока не решила, что именно) из своих сокровенных мыслей и услышать от него на прощание хоть одно по-прежнему тёплое слово, из чего она  смогла бы взрастить в своей душе  первый цветок настоящей, пусть и безответной, девичьей влюблённости, но зато к настоящему, достойнейшему  мужчине!

Но, увы! Ей даже этого не удалось: Анатолий Иванович был с утра на очередной операции. Но Полину,  словно что-то потянуло  хотя бы одним глазком на прощание взглянуть на него. И поскольку она была ещё в больничной одежде, Полина тихонько подошла к операционной и слегка приоткрыла дверь.

И то, что она увидела  через узкую щель в двери, до глубины души поразило её и тоже врезалось в память на всю жизнь. Прежде всего, её привело в шок, что у Анатолия Ивановича весь его белоснежный халат даже на рукавах был забрызган алыми пятнами крови почти до самого верха. Мелкие брызги крови покрывали и всю  поверхность  простыни, на которой лежал молодой парень. Судя по его лицу и закрытым глазам, он был явно под общим наркозом. Полина увидела  на внешней стороне его бедра широкий продольный надрез, расширенный специальными зажимами, а в руках Анатолий Иванович держал металлический штырь, по-видимому, он собирался вставить его рядом с поломанной костью.

Анатолий Иванович был полностью погружён в процесс операции и не заметил её через узкую щель в двери, как и  операционная сестра, ассистирующая ему. Полина, потрясённая до глубины души всем увиденным, тихонько прикрыла дверь и пошла одеваться, чтобы выйти к родителям и ехать домой. Родители и брат уже ждали её  в машине.

Ещё несколько дней дома она находилась под глубочайшим впечатлением от всего увиденного, и чувство  бесконечного восхищения Анатолием Ивановичем усилилось в её душе многократно. А чувство её влюблённости дополнилось ещё и этим  глубочайшим уважением к нему самому и к его удивительной профессии как к хирургу высочайшего класса  и как к Личности с большой буквы.

К сожалению или к счастью, если брать во внимание его профессию, она больше никогда не встретилась с  Анатолием Ивановичем. Но когда приезжала домой, по рассказам других людей и знакомых (поскольку Анатолий Иванович был самой заметной и безмерно уважаемой всеми личностью на комбинате) живо интересовалась новостями о нём.

Полина слышала, что через несколько лет он развёлся с женой и женился на медсестре, которая просто без памяти любила его. Слыша это, Полина подумала: «Не мудрено, за такого мужчину и голову не жаль сложить». Они уехали в Россию. Там у них родился мальчик. И когда ему исполнилось шесть лет, Анатолий Иванович сам делал ему операцию, поскольку у их сына было какое-то тяжёлое врождённое заболевание. И не смог спасти своего собственного сына – такая большая трагедия постигла его семью.

На комбинате, где жила Полина с родителями, все долго сокрушались, когда узнали об этой печальной новости. Очень долго искренне переживали. Особенно те, кто близко знал  этого удивительного во всех отношениях человека. Только и слышалось везде:

– Стольким людям Анатолий Иванович, хирург – золотые руки, жизнь спас, стольким людям помог восстановить здоровье, а своего собственного сына спасти не смог…

 

Но сама жизнь и судьба каждого человека – в руках Создателя, ибо что предопределено, то и случится! Больше Полина об Анатолии Ивановиче ничего не слышала, но всё же хочется завершить историю о нём на позитивной ноте: ибо этот человек и этот чудо-хирург является одним их самых лучших и самых ярких представителей созвездия «Медицинская плеяда»! Именно в таких мужчин  неизменно влюбляется каждая женщина, способная на высокие и возвышенные чувства. Именно такие мужчины побуждают женское сердце испытывать самые глубокие, самые глубинные  внутренние эмоции, едва соприкоснувшись с подобной гениальностью поистине легендарной личности.

Такой  поистине чудесный человек и прекрасный чудо-хирург – золотые руки! – Анатолий Иванович Сидоров творил на земле добро! А женская память неизменно, причём в первозданном виде, хранит встречи с такими мужчинами долгие-долгие годы! И что самое удивительное, ничуть не искажая, не снижая эмоционального фона и не умаляя значения подобных встреч. Ибо эти встречи врезаются в память, словно  предназначены  самим Ваятелем человеческих душ! И каждый, читая эти строки, неизменно вспомнит и воскресит в памяти какую-то   свою собственную подобную встречу!!!

 

    

 

 

                                                 ГЛАВА  IV.

 

 

Вскоре Полина настолько восстановилась, что пора было отправляться на учёбу. К сожалению, она в этот раз из-за своей операции не попала на сельхозку, а девчонки из группы вернулись с юга Киргизии, из Ошской области, загорелые и довольные. И долго ещё вспоминали всякие смешные истории из этой весёлой  беспечной студенческой жизни.

В комнате общежития жили пятеро девушек: Нина – высокая, статная, кареглазая. Оксана – стройная, приятная на внешность девушка, с тёмными волосами, которые она обычно стригла под каре. Татьяна такого же возраста, как все, но свои волосы любила красить в рыжий цвет, который удачно оттенял  светлую кожу лица. Светлана – кореянка, была на три года старше остальных девушек и выглядела уже совсем взрослой. И  Полина – тонкая светлоглазая шатенка. Но из всех девушек, пожалуй, именно она была самой бойкой и решительной. Кроме того, она была, что называется, мастером на все руки, то есть обладала многими хорошими навыками. К примеру, всё себе мастерила из одежды, поэтому девчонки часто просили у неё что-нибудь надеть на свидание. Полина была самая стройная из них, и если её блузка на ком-нибудь из них не сходилась на груди, её оставляли расстёгнутой, надевая под неё топ или лёгкую  майку.

Сама Полина никогда ничью одежду не просила, живя по принципу «Готовь сани летом!». Девушки в комнате жили дружно, хоть учились на разных факультетах. Полина в основном общалась со своей сокурсницей Светланой – кореянкой по национальности. Ходили на занятия вместе, потому и общались теснее.

Но, как говорится, в любых отношениях и в любой дружбе есть ведомый и  ведущий, так и у них  было со Светланой. Полина училась лучше Светланы, была внешне гораздо привлекательнее, тоньше и стройнее её, но Светлана явно была в их дуэте лидером, просто в силу своего достаточно тяжёлого от природы характера. Хотя она была обычной девушкой, с обычной внешностью. У неё была короткая стрижка на густых смоляно-чёрных волосах, настолько упругих и непослушных, что с ними не справлялись обычные бигуди. Бигуди её волосы  воспринимали  не иначе как со смехом. И Светлана вынуждения была, чтобы их как-то обуздать, прибегать к ручному творчеству  – папильоткам.

Перед сном на неё, точнее на её голову нельзя было взглянуть без смеха: вся её непокорная шевелюра была накручена на специальные приспособления, изготовленные по необходимости самой Светланой. На прочные тесёмки она накручивала полоски бумаги, затем на них накручивала волосы и туго-натуго завязывала тесёмками. Поэтому вся её, торчащая из-под одеяла башка, имела по вечерам  более чем живописный вид.

Светлана отличалась удивительной чистоплотностью: уж себя она блюла до кончиков ногтей! Никакой ни в чём небрежности – тут уж ничего не скажешь. К учёбе она относилась без особого рвения, выезжая в основном на природном уме и врождённой же сообразительности. Из всех швейных навыков, которыми Полина обладала, чуть ли не в совершенстве, она  могла только сшивать  крохотные книжечки для шпаргалок, такие крохотные, чтобы они легко помещались в носовой платок. На экзамене она с точностью фокусника слегка касалась платком носа, затем уже спокойно  держала в несколько раз сложенный носовой платок в ладони,  где и покоилось крошечное произведение её портняжного искусства.

На что Полина как-то заметила в шутку:

– Светик, а ты не боишься, что кому-нибудь из преподов придёт в голову обратить внимание на то, что у тебя  во время каждой сессии появляется насморк?

Светка беззлобно отвечала:

– Ладно, не иронизируй, если у самой не хватает хладнокровия пользоваться таким безотказным методом. Вспомни, как ты однажды последовала моему примеру, затем от страха тряслась так, что соседние столы ходором ходили.

Полина согласилась:

– Это точно! Зато ты сидишь, как профессорша, потому что в очках.  И, глядя на тебя  и на твой умный вид, никому и в голову не придёт, что ты бессовестно сдуваешь.

Светлана спросила:

– А помнишь, что Розка  учудила?

И они обе рассмеялись, вспомнив этот  действительно курьёзный случай. Как-то их группа сдавала экзамен последней, то есть после остальных групп.

 

Уже вечерело, и в аудитории включили свет. Но, как назло, лампочка через несколько минут перегорела. Пока бегали искали в соседних аудиториях лампочку, чтобы её там выкрутить и вкрутить у себя, ещё прошло время. Наконец, нашли её, осталось выяснить, кому лезть на стол, чтобы вкрутить её, потому что аудитории в их корпусе были с довольно высокими потолками. В последнем потоке остались только девушки, парни уже все экзамен сдали.

Сам преподаватель был, по мнению всех студентов, суровый как зверь, да к тому же ещё и маленького роста – метр с кепкой в прыжке! И эта участь выпала Розе – самой высокой девушке из группы. Не пошлёшь же вкручивать лампочку коротышку-преподавателя?  Вот Розка и взяла эту почётную миссию на себя. Она энергично взлетела на стул, с него – на стол, но для того чтобы достать до цоколя, даже ей пришлось встать на цыпочки. Вся остатняя публика молча наблюдала за этим действом. И вот по мере того, как Роза поднимала вверх руки, вслед за её трикотажной блузкой медленно поднималась и короткая джинсовая юбчонка.

Но кроме её красивых стройных и, естественно, длинных ног, юбка по мере своего предательского в данном случае сползания не вниз, а вверх, постепенно открывала и все её ляжки, густо исписанные шпорами. Вся группа застыла от ужаса гораздо раньше самой Розки. Наконец, интуитивно почувствовав напряжённое состояние группы, Роза посмотрела полностью остекленевшими глазами вниз на лицо препода, когда полностью осознала всю открывшуюся его взору художественную панораму.

Это была примерно тридцатисекундная немая сцена  похлеще, чем в любом театре! Затем все головы и вместе с ними взоры обратились к преподавателю, когда красная,  как только что почищенная после варки свекла, Розка опустилась с заданной высоты на пол. Все продолжали хранить гробовое молчание, пока препод не улыбнулся и не расслабил их натянутые нервы фразой:

– Роза, спасибо за то, что вы оказались отзывчивой девушкой и выручили нас, а за то изощрённое искусство, которое так неожиданно открылось нашим взорам, обещаю не снижать оценку, если вы нормально ответите на вопросы билета.

Короче, Розка получила  всего лишь «уд», так как препод бдительно следил за тем, чтобы  она не заглядывала  под свою собственную юбку.

 

В общежитии  весёлая студенческая жизнь шла своим чередом. Вскоре приключилась одна и вовсе юморная история. Однажды, вернувшись с занятий, они узнали, что в их общежитии на целых десять дней остановятся спортсмены ни много, ни мало, а из  велогонки мира!

Никто точно не знал подробностей, то ли у них здесь будут проходить тренировки, то ли дополнительные соревнования. Знали только, что затем они все дружно отправятся на Иссык-Куль. Возможно, и по другому маршруту, об этом их тоже никто не проинформировал..

Но студентам объявили тот факт, что по распоряжению ректора университета всю студенческую братию переселят, а, прямо говоря, ликвидируют на это время со всего третьего этажа:  то есть разгонят кого куда: кого – к родственникам, кого – к друзьям или знакомым, а кому некуда податься, «уплотнят» в комнатах на «остатних» этажах. Студенты, особенно студентки, вместо расстройства психики почти что с гиканьем восприняли эту потрясающую новость. Это же какая обалденная замануха – целых десять дней можно почти без ограничений глазеть из окон общежития на самых знаменитых велогонщиков мира!

Особенно эта новость воодушевила девушек. Ещё бы! Такая уйма красивых, здоровых парней! И жизнь закипела на всех этажах общаги с утроенной силой, как в кастрюле под вакуумной крышкой,  поскольку в это кипение добавилось столько неуёмного женского воображения!

Парни и впрямь были необычные: все как на подбор яркие, энергичные, эротичные – одно загляденье!   Многие из них  по-русски не говорили, то есть по определению – не наши.  У спортсменов, как известно, сухой закон и уплотнённый график тренировок, а у студенток было ещё далеко до сессии, поэтому у девиц был полный простор, и вполне можно было предаться своим неуёмным фантазиям.

 

И высокую статную девицу из их комнаты Нину, можно смело сказать понесло вразнос: то есть при своей весьма обычной внешности она умудрилась влюбиться  в самого красивого парня из всех, которые заселились на третьем этаже и которых девицы наблюдали, как бы «случайно» стоя на лестничной площадке.

Это был и в самом деле необычайно красивый, высокий, стройный парень: внешне крепкий – буквально накачанный мужской силой и ещё большим мужским обаянием.

Невероятно густая, до плеч,  шевелюра, обрамляла  идеальной формы лицо с большими синими глазами, если волосы не были схвачены сзади резинкой. И девушки, все поголовно, просто таяли от умиления, взирая на это форменное совершенство, когда он упругой походкой проходил мимо них.

А, поднимаясь на этаж, он, как правило, поднимал  солнцезащитные очки на лоб, и они могли свободно несколько мгновений любоваться его синими глазами. Когда он в энный раз скрылся в глубине коридора, Полина восхищённо сказала стоящим рядом девчонкам:

– Да, Ален Делон по сравнению с этим парнем отдыхает. Даже он, по сравнению с этим красавчиком, словно обычная обложка на глянцевом журнале. Да-а-а, не думала я, – продолжила она удивлённо, – что среди велосипедистов могут водиться подобные экземпляры, которые являются образцом совершенства. А раньше они мне все казались на одно лицо.

И эта пламенная речь истинного ценителя Красоты, каким негласно считалась среди них Полина, зажгла Нинкино воображение на полную катушку. Причём до такой степени, что она сама готова была воспламениться с минуты на минуту. Она всё ещё стояла на площадке, мечтательно закатив  свои карие глаза, затем обречённо изрекла:

– Но с таким парнем познакомиться практически невозможно.

Оксанка, более призёмлённая по характеру девушка, без выраженной способности совершать внутренние полёты, резонно заметила:

– Ну и зачем оно тебе надо, это лишнее мучение? Если он через неделю исчезнет так же быстро, как и появился? Или тебе пострадать лишний раз захотелось?

Но Нинка обладала характером с оптическим прицелом: если ей чаще всего не удавалось настичь жертву, но на охоту она выходила морально подготовленной, так как с особым тщанием готовилась к попытке овладеть избранным объектом. Этого у неё никто не мог отнять!

И в этот раз Нинку  уже взяла в железные тиски очередная идея-фикс! Она с крайней  озабоченностью в голосе спросила в пространство:

– Интересно, в какой  комнате он живёт? – и, мгновенно «погрузясь»  всем свои грузноватым телом в мало изученный ею метод дедукции,  начала выдвигать версии одну за другой, – если бы он остановился на этаже, где проживают все студенты, то выяснить это не составило бы особого труда. Можно было бы точно так же, как бы невзначай постоять в коридоре и увидеть, в какую комнату он войдёт. А на их этаж пробиться никак нельзя, там стоят дежурные.

Приземлённая Оксанка, не щадя её нежных чувств, опять буднично добавила:

– Вот-вот, во избежание падения нравов. Ясное дело, что молодые девицы падки не только до гусаров, но и до любой другой категории молодых и красивых мужчин.

После этих слов Нинка не на шутку затосковала, но, тем не менее, ещё больше озадачилась. И эта её  тоска увеличивалась с каждым днём по мере того, как приближался неминуемый день их отката на велосипедных шинах, и ничего с этим поделать было нельзя – не развернёшь же руль велогонки мира?!

И тут Нинка высказала не только смелую, но и по-своему гениальную мысль, обратившись к девчонкам:

– Девочки, мне бы только увидеть, в какой комнате он остановился, я бы подходила потом к ней и вспоминала о нём.

Острая на язычок Полинка сказала:

– Но это уже явный романтический перебор. А ты не боишься, что наши  парни, вернувшиеся в свои пенаты, могут заинтересоваться, чего это ты  постоянно околачиваешься около их комнаты? Они же не в курсе будут, что ты всё ещё продолжаешь жить воспоминаниями и утраченными иллюзиями?

Разумная Оксанка снова безуспешно попыталась  призвать Нинку к почти утерянному благоразумию:

– Ты бы лучше больше о своём парне думала, который ждёт тебя то ли в  Томске, то ли в Омске.

Нина, не обращая ни малейшего внимания на назидания товарки по комнате, словно и не слышала их, сделала роковое  резюме из создавшейся любовной ситуации:

– Нет, точно, такое наваждение у меня впервые в жизни!  И я должна, во что бы то ни стало, эту идею осуществить.

Все присутствующие чуть ли ни в один голос воскликнули:

– Но как?

Она резонно  напомнила им:

– А на что тогда мы в универе учимся? Помните, давеча объясняли нам на лекции по психологии про метод психической атаки, вот я и посмотрю, – менторским тоном продолжила она, – усвоили вы эту тему или нет? Или ваши, свободные от забот мысли Бог знает, где витали?

И Полина сама, будучи по характеру генератором идей, поддержала Нинку в этом «злоботрепещущем» вопросе.

Нинка быстро согнала всех за стол, и кто-то из девок спросил:

– Так напомните ещё раз, про чо там речь-то шла?

Полина авторитетно сказала:

– Насколько я поняла, метод психологической или мозговой атаки при решении любых сложных вопросов заключается в следующем: садится группа высоких интеллектуалов, – и с улыбкой добавила, – примерно таких, как у нас сейчас, и каждый подаёт какую-нибудь идею, в том числе и самую абсурдную, это не играет особой роли.

Кто-то из девиц сказал:

– Абсурдные – это нам по плечу! Это – по нашей части!

Полина продолжила:

– Здесь главное, к вашему сведению, не сама абсурдность важна, а чтобы банк данных пополнялся. И затем из этого самого списка методом исключения избирается та идея, которая наиболее полно подходит для решения данного вопроса. Итак, слушаю вас, дорогие мои  светила нетрадиционной, применительно к случаю, мысли.

Нинка выразилась проще:

– Девчонки, давайте придумаем, как мне это узнать? Я бы сейчас всё отдала, чтобы только узнать, в какой  комнате  он живёт.

Полина улыбнулась:

– Сначала перечисли, что у тебя есть.

Мысли Нинки были  в процессе, поэтому она проигнорировала вопрос, тогда

Полина добавила остроты в её  неуёмное мечтание:

– Ну да, сначала узнать в какой комнате он живет, затем на какой кровати спит, чтобы  ты мысленно могла, аки ангел небесный, нисходить на него ночью? В этом твоё девичье счастье?  Или ты собираешься предпринять какую-то ещё более изощрённую акцию против него?

Нина, мечтательно закатив глаза, продолжала талдычить свое:

– Девчонки, на фига нам нужна какая-то мозговая атака, давайте сами что-нибудь придумаем, а?

Кто-то из девчонок прокомментировал:

– Вот это нам уже ближе – во всех жизненных условиях безотказно работающий принцип: «Бабий ум догадлив, на всякие пакости повадлив».

И тут уж как из рога изобилия посыпались предложения одно за другим – не  чета научным изыскам.

Потому что, если их идеи рассматривать с точки зрения научного подхода, то они мало чего путного сгенерировали, но всё же всем благородным собранием решили остановиться на идее, которую подала Полина:

– А что, если ты будешь как бы врачом скорой помощи, по ошибке вызванным кем-то из спортсменов? Тогда тебе доступ открыт, считай, без ограничения в любую комнату.

Нинка аж подпрыгнула от восторга:

– Точно! Это как раз то, что надо! Вот это – настоящий класс! Молодец Полинка!

 

И все дружно кинулись по общаге собирать ей медицинское обмундирование. Кто будет этим самым врачом, вопрос  даже не ставился. Нинка так пылала собственной идеей узнать, где он живёт, что все единогласно, хоть и безгласно записали её в примы. И работа закипела на все сто процентов, задачи для всех  тут же обозначились.

 

.

Наконец нашли у кого-то из старшекурсниц медицинский халат, подгладили его,  из наволочки, сложенной втрое, соорудили на Нинкиной крутой медицинской голове подобающую её сану шапочку и плотно закрепили на её  короткой стрижке невидимками. Дали в руки  чью-то квадратную сумку из зелёного дерматина, отдалённо напоминающую медицинскую. Надели на нос чьи-то очки с малой диоптрией, и восхитительный портрет медицинского работника был в точности воспроизведён.

Нинка, с этого самого момента с невероятной для её малоподвижной ментальности скоростью начала  входить в роль почтенного врача и уже недовольным голосом произнесла, будто кто-то чего-то ей был должен:

– Но меня же должен кто-то сопровождать?

И тогда решили записать Полинку, как более сообразительную девушку, на роль дежурной-растяпы, которая побеспокоила такого уважаемого человека, а сама даже не может вспомнить, из какой точно комнаты и кто из парней  конкретно вызвал эту «медицинскую светилу».

Полина должна была играть эту   достойнейшую роль второго плана  не то что без суфлёра, а вообще на полной импровизации. Новая врачиха тоже одобрила эту кандидатуру:

– Она сообразительная, сориентируется по ходу, мне с ней легко будет сыграть.

 

И начали новоиспечённые  самодеятельные артистки свой марш-бросок в поисках интересующего Нинку объекта. В каждой комнате спектакль разыгрывался по одному и тому же сценарию. Нина чуть ли ни ногой открывала дверь и  смело, даже самонадеянно входила в комнату, а Полина следовала за ней по пятам в качестве дежурной по общежитию.

Нинка входила в комнату и зычным менторским голосом, а это у неё получалось – лучше не придумаешь и не изобразишь! – спрашивала:

–Та-а-ак, кто тут у вас больной? Врача вызывали?

Все здоровые парни переглядывались и с неизменным испугом отвечали:

– Но у нас все здоровы, мы врача не вызывали, это какая-то ошибка. И тогда Нинка по полной программе набрасывалась на Полину:

– Что это у вас тут за порядки? Форменное безобразие!  Приезжает врач по ложному вызову, а где-то, может быть, в этот самый момент человек умирает, и ему нужна экстренная помощь, – интенсивно нагнетая обстановку «назидала» Нинка дежурную, – вы что, девушка, я вас спрашиваю, тут глупостями занимаетесь? Вам делать, что ли нечего, чем забавляться подобным образом? У вас что, одни шутки на уме, что ли?

А Полина плелась за ней и лепетала одно и то же, но так, чтобы слышали парни.

– Простите, пожалуйста, за это недоразумение. Это, видно, и в самом деле какая-то ошибка. Это, может быть, кто-то пошутил, я не знаю. Я целый день дежурю внизу, но чтобы вызывать скорую помощь ко мне никто не обращался.

Через две-три комнаты Нинка так вошла в роль и так залихватски наезжала на  Полину, что та, когда они вышли из очередной комнаты, сказала:

– Ты чего это, мать, окстись!  Ты чего   так зверски орёшь на меня, мне от твоего «хая-вая»  даже перед парнями неудобно.

Но Нинка уже вошла в медицинский раж и поступью Командора проследовала в  очередную комнату. И вот, дошед до середины коридора, искатели нашли, наконец, искомое. Её синеглазый красавчик лежал на кровати, скрестив под головой руки, а его длинные в белых фирменных кроссовках ноги слегка свисали с кровати. Нина за время кратких предыдущих повторов настолько вошла в свою роль, что к немалому удивлению Полины, почти не стушевалась. Она тем же самым голосом вопросила в пространство:

– Врача вызывали?

Её красный молодец даже не вздрыгнулся, он вялым голосом ответил:

– Нет.

Зато второй парень, который лежал на соседней кровати, к полной неожиданности новоиспечённого врача жалобным голосом сказал:

–  Доктор, у меня горло болит. Посмотрите, пожалуйся.

При этих словах Нинка впала в кратковременный ступор, но всё же довольно быстро сориентировалась. К немалому изумлению Полины, она не растерялась, присела к нему на кровать и менторским тоном сказала Полине:

– Подайте мне ложечку.

Полине ничего не оставалось делать, как выполнить её приказание. Она метнулась  к, мягко сказать, не совсем прибранному столу, который стоял в углу комнаты, извлекла из  пол-литровой банки алюминиевую ложку, неизвестно кем, когда и при каких обстоятельствах поставленную туда, и подала её врачу.

Нинка, ни секунды не раздумывая, воткнула эту грязную алюминиевую ложку парню в рот и изрекла без секундного промедления и размышления:

– Плохи ваши дела, молодой человек! У вас – абсцесс!

У парня от ужаса на лоб полезли глаза. И даже Нинкин воображаемый кавалер от такого жуткого диагноза  привстал на локте,  свесив ноги с кровати.

 

И тут Полина, наблюдая эту немую сцену, парня с вытаращенными от ужаса глазами, и Нинкой, продолжавшей держать грязную ложку в руке, не выдержала.

Она, согнувшись пополам от хохота, пулей вылетела из комнаты. Добежав до лестничной площадки, где девки почти с целого этажа дожидались, чем же завершится этот «межпланетный турнир в Васюках», продолжала хохотать, что есть мочи. Полина так заливисто хохотала, что девчонки, ещё не зная в чём дело, тоже начали смеяться.

Вскоре на площадку влетела  разъярённая Нинка.  Её плачевный внешний вид напоминал теперь  не аккуратную  врачиху, а растрёпанную  повариху, со сбившимся набок от быстрого бега по коридору колпаком.

Она, ещё не совсем выйдя из образа, гневно уставилась на сгибающуюся от хохота Полину, затем сказала:

– Эх ты, мымра, испортила мне всю малину, не говоря уже о том, что полностью опозорила меня перед любимым мужчиной.  Ты только представь, с каким позором мне пришлось ретироваться из их комнаты?

Полина, продолжая смеяться, ответила:

– Нинка, меня просто сразило, сшибло с ног твоё словечко – абсцесс! Откуда ты его знаешь? Я ведь ни разу не видела тебя с книгой в руках.  И если бы ты, засунув грязную ложку парню в рот, сказала: «У вас, молодой человек, перелом черепа»,  я бы и то меньше удивилась.

Немного отсмеявшись, Полина рассказала девчонкам  финальную сцену Нинкиной любовной трагедии, и девки тоже начали хохотать так, что проходящие мимо студенты, не зная даже о чём речь,  невольно улыбались, поддаваясь их коллективному заразительному смеху.

Одна из девушек сказала Нине:

– Эх ты, не выдержала ты экзамен врача, а мы тебе, почитай, целым этажом медицинское обмундирование искали да на это ратное дело собирали. А теперь всё это нужно  срочно возвращать прежним владельцам. Кто запомнил, у кого что брали?  У кого из старшекурсников – белый халат,  у кого – квадратную дерматиновую сумку?.

А Полина, всё ещё продолжая смеяться, спрашивала бурчащую Нинку:

– Так ты мне хоть теперь скажи, какой сценарий был в твоей затуманенной любовью башке? Чтобы ты стала делать, если бы тот парень  не попросил тебя осмотреть его горло? Что бы ты говорила ребятам и как бы ты выкручивалась из ситуации? Или ты точно так же натужно чертыхалась бы, выходя из комнаты и без дела отрываясь на мне?

Нинка уже слегка  вышла из роли и с улыбкой сказала:

– А и точно. Я как-то об этом не подумала.

Полина с лёгким упрёком сказала:

– Эх ты, сама себе режиссёр!

Нина сказала в своё оправдание:

– Так у меня же была единственная цель – узнать в какой именно комнате он живёт?

Полина снова спросила:

– Ну, и что? Запомнила?

Нина уже с улыбкой констатировала:

– Не-а! Помню только, что где-то посредине, но в какой точно – ни за что не вспомню. Ещё бы, из-за тебя, паршивки, мне с таким жутким позором пришлось выметаться из комнаты, что я чуть там вашу долбанную шапку из наволочки на полу не оставила.  Поскольку, когда я, находясь сама  в сильнейшем шоке, налетела на косяк, зацепившись вашей дурацкой сумкой за ручку двери, и так ломанулась наружу, что она у меня тут же слетела с головы, пришлось на ходу её как попало нахлобучивать. Вы же сами видели, какой выразительный видок я имела, когда на всех парах подрулила к вам. Как я могла в таком состоянии что-нибудь запомнить?

Кто-то из девиц с улыбкой сказал:

– Да, надо отметить, у тебя катастрофически быстро произошло превращение из респектабельного врача в неказистую особу. А они тебе вслед не улюлюкали?

Зато вторая девушка успокоила  её:

– Не переживай, Нин, оно тебе и не надо, они все равно скоро уезжают.

Девки ещё немного поржали над любовным инцидентом  и разошлись.

Полина с улыбкой резюмировала:

– Самое главное твоё достижение, Нинок, что ты осуществила свою заветную пламенную идею! Вот в чём заключается весь твой успех!

 

 

                                                   ГЛАВА V

 

 

Закончился первый курс. Полина  на «отлично» сдала все экзамены. Многие ребята и девушки из их курса записались в стройотряд и поехали работать, а Полина отправилась домой. Дома тоже было полно работы, да и старший брат должен был приехать с семьей с Севера. Надо было приготовиться к его приезду.

Поэтому Полина сразу, как только приехала домой, энергично включилась в работу: она принялась «генералить» в доме, хотя у мамы и без того всегда была идеальная чистота. Полина быстро поснимала шторы и тюль, которые после отопительного сезона, естественно, имели уже несколько сероватый оттенок.

Занимаясь этим делом, она спросила у  вошедшего в комнату отца:

– Пап, ну когда же нам проведут, наконец, центральное отопление?  От угольный пыли не убережёшься. Посмотри, какие шторы тусклые стали, а ведь я совсем недавно стирала их.

Он развёл руками и сказал:

– Не знаю, дочка. Всё обещают.

Мама добавила:

– А обещанного три года ждут. Хоть мы уже ждём, наверное, три раза по три года.

Матушка смотрела на работу Полины и нарадоваться на дочку не могла.

Она с детства приучила Полину всё делать основательно. К примеру,  мама с детства прививала ей навыки  к чистоплотности. Они обычно полоскали бельё во дворе. Их частная колонка стояла прямо у арыка. А у колонки стояло большое оцинкованное корыто, в котором и полоскали бельё. Время от времени матушка подходила, брала любую вещь из уже прополосканного  белья и снова прополаскивала её в постоянно бегущей из колонки воде. И если в корыте была хоть одна пенная  «булька», она снова заставляла Полину  переполоскать всё бельё. Будучи сама аккуратисткой, таким образом, готовила и дочку к семейной жизни.

Мама часто говорила ей в назидание:

– Пусть у тебя посередине будет грязно, но по углам должно быть чисто всегда. Вот с таким настроем Полина и трудилась всякий раз, приводя большой дом в идеальный порядок. В этот раз Полина трудилась с особой тщательностью, потому что вскоре приезжал старший брат с семьей. Он работал в нефтяной компании на Севере, а летом приезжал с женой и двумя детьми к родителям, чтобы малыши могли полакомиться у дедушки с бабушкой настоящими фруктами.

 

После того как брат с семьёй пробыли у родителей несколько дней,  Николай купил путёвки в дом отдыха на Иссык-Куле для себя, жены Риты и для Полины. А дети остались у дедушки с бабушкой. Полина любила своего старшего брата Николая, хоть ей и доставалось от него в детстве. Это был рослый красивый и статный мужчина с кудрявой шевелюрой тёмных волос. И теперь он уже смотрел на повзрослевшую сестру даже с некоторой гордостью, потому что она сама прокладывала себе дорогу в жизнь, хорошо училась в школе и теперь вот сама поступила в университет.

Приехали на Иссык-куль, разместились в новом комфортабельном красивом корпусе, в соседних номерах. Николай с женой поселился в одном номере, а Полину поместили тоже с молодой девушкой, которую звали Еленой. Это была  стройная миловидная девушка с тёмными волосами и приятными чертами лица.

Больше всего обрадовало Полину, что Лена тоже была студенткой университета, только с другого факультета, поэтому училась в другом корпусе.

А на общеуниверситетских мероприятиях не встречались потому, что там учится столько студентов и, разумеется, каждый старается держаться своей группы. Но в любом случае им было о чём поговорить. Девушки быстро подружились, как это и бывает на летнем отдыхе. Они быстро надели купальники, накинули халатики и собрались на пляж. Полина только сказала брату, что они с Леной идут на пляж.

 

Иссык-Куль – настоящая жемчужина в Киргизстане. Полина ездила туда отдыхать практически каждый год, сначала в детские оздоровительные лагеря, затем в качестве вожатой в старших группах, а на последних курсах – даже воспитательницей у младших детишек.

Иссык-куль – переводится как Теплое озеро. Нигде  не бывает такого покоя и умиротворения по вечерам, как здесь, когда озеро спокойно и ласково плещется у твоих ног. И нигде не бывает таких ярких лунных дорожек  в лунные вечера, как  здесь. Особенно, когда ты идёшь с любимым у самой кромки воды!

Нигде воздух не напоён таким ароматом хвои, ароматом, доносящимся со склонов гор, покрытых чудесными, несказанной красоты  высокими  и стройными голубыми елями. И в него с горных полян, сплошь покрытых цветущим разнотравьем, гармонично вливается или растворяется в аромате хвои запах именно этих – горных цветов, пусть не слишком экзотический, зато до боли свой – природный и привычный, дающий бодрость телу,  сказочный полёт душе и  несказанные  фантазии сердцу и воображению!

А когда ты днём стоишь на такой яркой от цветов поляне, то  на каждом сантиметре твой взгляд влечёт к себе какой-то большой или малый цветок, который как бы просит тебя: «Пожалуйста, хоть на одно мгновение обрати внимание именно на меня! Ведь я именно тебя ждал целое лето и расцвёл именно для тебя!»

И во всём этом зелёном и душистом великолепии поют птицы, хоть каждая на свой лад и вкус, но в целом – это такой стройный и великолепный природный оркестр-хор, будто сам Создатель дирижирует им тебе в усладу. Точнее – в усладу твоей души!

Ты смотришь на них, на каждый цветок и на каждую птицу по отдельности и на все эту несказанную красоту  в целом и, вне всякого сомнения, приходит мысль: вот он где – самый настоящий земной рай!

Правда, здесь, в горах, в отличие от озера, вода в потоках  горных рек, стремительно несущихся вниз, просто ледяная, но это естественно, если реки берут начало прямо с самих ледников.

И вот в этом  самом настоящем райском месте Полине представилась возможность в этот раз быть просто отдыхающей. Старший брат с особой гордостью общался со своей сестрой, которая незаметно для него стала взрослой и красивой девушкой. Николай баловал её и, будучи состоятельным человеком, покупал ей всё, что она хотела. Но просила  Полина очень мало, потому что с детства была наделена чувством меры и с ранней юности привыкла рассчитывать только на свои силы, поэтому никогда не выходила за рамки дозволенного.

И будучи уже студенткой, никогда не позволяла себе «выкачивать» что-либо из родителей, хотя они, внутренне гордясь успехами дочери, ни в чём ей не отказывали. Но она очень редко говорила матери:

– Мамочка, я так это хочу, давай купим, а?!

И, мама, точно зная, если Полина решилась обратиться к ней с этой просьбой, то она минимум пару недель «обмозговывала» эту просьбу и не смогла от неё  внутренне отказаться. Полина никогда не требовала от родителей ничего, что приходило в голову спонтанно, типа, появилась мысль и сразу же её надо осуществить или удовлетворить – реализовать.

Поэтому мама, как правило, мягко говорила в ответ на просьбу дочери:

– Ну, хорошо, пошли, посмотрим на эту ткань или на эти туфли.

А слова просьбы дочери, скорее всего, означали, что у Полины  осуществится возникшая, хорошо и много раз обдуманная мысль и она получит то, о чём мечтала.

И сейчас, на отдыхе, у Полины было всё, что нужно молодой девушке, но никаких излишеств. Красивый новый купальник, но один, а не три и т.д.

 

На пляж молодые девушки ходили вдвоём, отдельно от брата Полины. Она невольно обратила внимание на мужчину, который уже который день располагался неподалеку от них с Леной.  Сначала она даже не обратили на него особого внимания, но затем, от нечего делать, проследила за ним глазами, когда он шёл к воде. Мужчина был настолько изящным, что выглядел как юноша, несмотря на то, что ему уже было на вид не меньше тридцати лет. Он был невысокого роста, но из-за своей узкой фигуры выглядел вполне нормально. У него были узкие бёдра, стройные и достаточно длинные  для его фигуры ноги и ровный, хоть и не слишком накачанный торс, но плечи были хорошо развёрнуты, что неизменно привлекало взгляд Полины в мужской фигуре.

Когда он собирался идти к воде, обязательно снимал каскетку и очки, и Полина, опять же от нечего делать, рассматривала его из-под козырька своей каскетки. У него были густые русые волнистые волосы, совсем коротко постриженные, и не только аккуратным, но идеальным образом всегда причёсанные. Полина с удивлением обратила внимание на то, что, выходя из воды, он, перед тем как надеть каскетку, приглаживал волосы не пятернёй, как это чаще всего принято у мужчин на пляже, а аккуратно расчёсывал расчёской.

Глядя на него, Полина подумала, что он чем-то похож на  студента из их общежития Володю Гауна – немца по национальности. И угадала, так как позднее выяснилось, что незнакомец тоже был по национальности немцем.

Но даже сейчас, когда она равнодушно смотрела на него,  уже понимала, что он никак не похож на русского  мужчину. Что-то в его облике ощутимо говорило, что он – не русский. У него и нос был хоть и правильной формы, но с едва заметной горбинкой, голубые глаза, при довольно узком овале лица, но всё же слегка выдающиеся скулы. Он был всегда идеально побрит.

И ещё девушки заметили, что он каждые два дня менял плавки: то яркой расцветки, то бирюзовые, то тёмно-синие с серебристым якорем спереди, и уже невольно приходилось обращать внимание на то, что все они идеально сидели на его узких бедрах и подчёркивали упругие ягодицы. У него было яркое, абсолютно не похожее ни на чьё из присутствующих, пляжное полотенце и точно такой же индивидуальный пляжный матрасик, как бы с надутыми маленькими шашечками.

В столовке, в их корпусе, девушки его не видели.

Лена – очень привлекательная  девушка, но всё же она была немного полнее Полины и не так идеально сложена, как Полина, но для их вполне дружеских отношений это обстоятельство не имело ровно никакого значения. Как-то Елена сказала Полине на пляже:

– Поля, тебе не кажется, что этот тип не случайно постоянно располагается рядом с нами?

Полина улыбнулась:

– А нам-то что? Пусть располагается, сколько пожелает, он ведь уже старый для нас. Ты присмотрись, ему не менее тридцати лет. Но пляжные шмотки у него, – отметила она, –  импортные, это сразу видно. Да и сам он  прикинут в шмотки явно ненашенские. Вполне вероятно, и сам он – импортный.

И так получалось, что незнакомец постоянно  располагался на песке рядом с Полиной и  Леной. Не могло быть иначе, он видел, что девушки обе привлекательны для его опытного глаза: обе молоды  и хороши собой.

 

И вот как-то Елена собралась идти на почту, давать маме поздравительную телеграмму с днём рождения, и сказала Полине:

– Поля, ты иди на пляж, я дам  телеграмму и тут же присоединюсь к тебе.

Полина так и сделала. Пришла на своё обычное место, недалеко от кромки воды, расстелила полотенце, легла на него, накрыла лицо шляпкой и собралась было принимать солнечные ванны, так как вода в озере с утра была ещё довольно прохладная.

Как вдруг услышала голос:

– А почему вы сегодня без подружки?

Полина поправила шляпку и села. Перед нею стоял этот незнакомец собственной персоной.

Он, как ни в чём не бывало и без всякого перехода, сказал:

– Я обратил внимание на то, что у вашей подруги всегда в порядке ногти на руках и на ногах.

Полина тут же инстинктивно засунула пальцы ног в песок, а руки сжала в кулаки. И с досадой на себя подумала: «Ну, надо же! Именно на то, что меня саму доставало последние дни, обратил внимание ещё и мужчина». Так получилось, что она  впопыхах, перед сборами на отдых, забыла купить жидкость для снятия лака, а тот лак, который она нанесла дома, уже слегка облупился на кончиках ногтей.

Попрошайкой она никогда и ни в чём не была, и не решилась попросить жидкость у Лены. А в санаторских киосках, как назло, жидкости не оказалось, и надо было ехать за нею в город. И тут такой ужасающий казус! Хотя в принципе она всегда следила за ногтями. А тут такой прокол!

И она затравлено замолчала, желая только одного, чтобы он мгновенно исчез! В одно мгновение испарился! Мужчина сразу почувствовал насколько велико её смущение,  попытался как-то выправить ситуацию, ведь он сделал ей замечание не напрямую, а косвенно. Он присел  в своих красивых бирюзовых плавках прямо на песок и дружелюбно сказал:

– Ну что, давайте знакомиться, раз уж мы рядом отдыхаем на пляже.

Полина, до краёв переполненная вынужденной ершистостью из-за своих неухоженных ногтей, ответила:

– Вы полагаете, что в этом есть такая  необходимость?

Он продолжил, не обращая ни малейшего внимания на её тон:

– О, женщины, насколько чувствительные существа! Стоит сделать ей  не очень приятный для неё намёк, и она готова тут же утопить тебя в море своего отчуждения!

Полина ответила всё с тем же вызовом в голосе:

– Так вы же сами только что сказали, что неприятный для неё намёк. А мужчины разве не таковы? И ему если сделать неприятный для него намёк, он тут же перестанет замечать тебя, разве не так?!

Он продолжал на редкость спокойным и уравновешенным тоном:

– Все эти дни я наблюдал только за вами, а вовсе не  за вашей подружкой. И вы мне кажетесь вполне серьёзной девушкой, – он дружелюбно улыбнулся, обнажив два ряда идеально ровных белых зубов, – а намёк на ногти – это маленькая деталь, чтобы путём лёгкого шока вызвать в вас интерес ко мне.

Полина изумилась:

– Редкостная самоуверенность! А приняли ли вы в расчёт возможную, совершенно обратную реакцию с моей стороны? – и она возмущённо продолжила, – ничего себе манеры! Это очень рискованный шаг, в этом случае надо очень сильно рассчитывать на свои силы, чтобы не нарваться на ответную грубость.

Он уверенно улыбнулся:

– Мадмуазель, для ответной грубости должна быть причина, а у вас её нет! Вы же разумная девушка. И достаточно колкостей, я уже всё понял, – и снова миролюбиво добавил, – я уже несколько дней наблюдаю за вами и убедился, что по характеру вы достаточно деликатная девушка. Я же слышу, как вы общаетесь с подружкой, входя в воду и выходя из неё. Иначе я ни за что не подошёл бы к вам, – он снова приветливо улыбнулся и продолжил, – а я всё думал, когда же у меня появится возможность заговорить с вами. И вот она, наконец, представилась, меня зовут Билл, я – немец.

Полину настолько удивило это обстоятельство, что она, тут же забыв о своих ногтях,  с неподдельным интересом воскликнула:

– Как Билл? Вы же сказали, что вы – немец. А Билл, насколько мне известно – это американское имя. И я знаю также, что у немцев есть имя Вилли, но уж никак не Билл.

Билл улыбнулся своей приятной  мягкой улыбкой и  ответил:

– Такова была воля моей бабушки. Этим именем меня назвали по её желанию.

Полина неопределённо произнесла:

– А-а-а…

Он вдруг спросил:

– Полина, я так понял, вы – студентки?

Она удивилась:

– Вы знаете моё имя? Я вам его не говорила.

Он снова улыбнулся:

– Но я же не глухой!

И тогда Полина уже более охотно ответила:

– Да, мы обе учимся в университете.

Он быстро спросил:

– А на каком факультете учитесь именно вы?

– Я  на иностранном факультете, а Лена – на историческом.  Ну, раз уж у нас зашла речь о профессиях, то и мне интересно, кто вы по специальности?

Билл просто сказал:

– Мне тридцать лет. Я окончил  архитектурный институт в Москве. Сейчас работаю начальником отдела разработок в проектном институте в столице нашей Республики г. Фрунзе. Сюда вырвался на пару неделек. Живём с приятелем в палаточном городке. Не успел, к сожалению, купить путёвку в санаторий.

Полина сказала:

– Нам повезло только потому, что мой старший брат работает на Севере, в нефтяной компании в Сургуте, а у северян с путёвками проблем нет.

Билл спросил:

– Это тот высокий статный темноволосый мужчина  с женой? Я видел вас втроём.

Полина уже вполне дружелюбно ответила:

– Да, он.

Билл  доверительно сообщил:

– Я тоже живу с младшей сестрой. Родители уехали в Германию, а мы с ней пока здесь. Она тоже заканчивает учёбу, а там видно будет.

Билл сидел  рядом, и Полина невольно обратила внимание на его светлую, едва тронутую загаром кожу. Он был идеально сложен при своей невысокой  худощавой фигуре. Его рост едва ли достигал метра семидесяти сантиметров, но из-за довольно длинных для его фигуры ног,  тонкой талии и прямых плеч, он казался чуть ли ни высоким.

Полина, естественно, обратила внимание и на его ногти. Они были у него в идеальном порядке, постриженные, явно обработанные и покрытые бесцветным лаком.

Она невольно подумала: «О, этот немецкий педантизм! Он всех меряет только по себе. Все вокруг должны быть такими же идеальными, как и они!».

 

Но Билл  неожиданно встал и сказал:

– Ну, всё. Познакомился с тобой, а теперь пора в воду. Уже прямые солнечные лучи, а я не люблю прямых солнечных лучей. Немного обсохну и пойду к себе, почитаю.

И не дожидаясь реакции Полины на сказанное, пошёл исполнять задуманное. Полина смотрела ему вслед уже более внимательно и не нашла в его  фигуре ни малейшего изъяна. Особенно привлекала взгляд горделивая посадка головы на стройной шее – отличительная черта знающего себе цену  мужчины. Он, зная, что она уже наблюдает за ним, плыл размашисто и красиво, разрезая сильными руками голубую воду озера. Он всё делал крайне хорошо, стабильно и привлекательно. Всё в нём было по-немецки безукоризненно: от манеры вести себя, до манеры излагать свои мысли.

 

С этого дня Билл постоянно проводил время с девушками. Они вели непринуждённые беседы, так и шло время в незатейливых разговорах. Полина чувствовала, что Билл больше обращает внимания на неё, тем более что она быстренько сгоняла в центр городка и купила себе всё необходимое для ухода за ногтями. И теперь была в полном порядке, что, разумеется, отметил и Билл.  Но заинтересованность к ней старался никак  не подчёркивать.

 

 

                                                      ГЛАВА VI

 

 

По вечерам Билл приглашал Полину прогуляться по берегу озера. Брат как-то увидел их вместе, утром  возмутился за завтраком:

– Поленька, этот мужчина намного старше тебя. Он минимум на десять лет, – точно определил он, – старше тебя, а это очень опасно.

Полина успокоила брата:

– Не волнуйся, Николай, он воспитанный человек, очень много знает и с ним интересно пообщаться. К тому же, братик, как видишь я уже взрослая девушка, живу в общежитии, и сама научилась определять себе общество. К тому же он не сделал ни малейшей попытки обнять меня, так что  у тебя нет абсолютно никакой  причины для тревоги.

Николай сказал:

– Все-таки, сестрёнка, смотри в оба. Если что, скажи, я ему быстро хребет сломаю.

Полина улыбнулась:

– Какие вы, мужчины, разрушителя: чуть что – сразу за хребет.

Николай улыбнулся:

– Так за сестрёнку же.

Она ответила:

– А сам меня в детстве сколько обижал? Сколько я от тебя плакала?

Он ответил, с нежностью глядя на  прелестную сестру:

– Так то –  в детстве. Такова участь всех младших в семье – плакать, пока не оперишься. Младшим часто достаётся от старших, от этого, увы, никуда не денешься.

 

Но препятствовать её прогулкам с Биллом он не стал. И Полина каждый вечер после ужина в санаторной столовке шла принять душ и тщательно одевалась для свидания с Биллом. Он же, несмотря на летний, более раскованный настрой в одежде, выглядел каждый вечер просто сногсшибательно: в идеально отглаженной белой рубашке и в таких же отглаженных брюках. Он так выглядел, что, казалось, даже на его роскошных летних туфлях нет ни одной пылинки, словно сама пыль воздерживалась садиться на мужчин немецкой национальности.

Поэтому и Полина старалась начищаться до хруста, особенно после того, как он «уел» её с облупленными ногтями. Они медленно гуляли по берегу озера под огромной луной. Полина  никогда в жизни больше не видела нигде  таких красивых, нереально широких, отливающих истинным серебром лунных дорожек!

Вечерние цветы на ухоженных клумбах санатория источали к вечеру особый, томительный, пьянящий душу аромат. А с близлежащих гор доносились  потоки горного воздуха, напоённого целительным хвойным бальзамом и непередаваемой свежестью горных рек – воздуха,  которым  не напьёшься! И которым – не надышишься!

Но была ли Полина сама счастлива, прогуливаясь рядом с Биллом у тихо плещущейся воды Иссык-Куля? Вряд ли. Ей просто импонировало то, что такой интересный, уже вполне состоявшийся мужчина как Билл обратил на неё внимание. К тому же он выглядел внешне очень эффектно, весь какой-то совсем непривычный. Он очень ровно держался при ходьбе,  красивый ремень на его брюках стягивал его тонкую талию, и это придавало ему дополнительную стройность.  Он казался ей каким-то изящным подданным  немецкого государства, но не более того. Или  красивой дорогой игрушкой за витриной, к которой непозволительно прикоснуться руками. А раз это так, то и не появляется желания, именно самого желания прикоснуться к ней.

Прогуливаясь с Биллом, она не испытывала к нему ни возвышенных, ни трепетных чувств. Ничего, кроме уважения. Возможно, это оттого, что он был уже взрослым мужчиной и поэтому мало интересовал молодую девушку. Но что особенно привлекало её в нём, что Билл был очень интересным рассказчиком, он много знал, и ей оставалось быть только внимательной слушательницей. Она лишь изредка задавала ему наводящие вопросы, чтобы поддержать разговор, а в остальном, он сам отлично справлялся  с ролью рассказчика.

Билл почему-то даже не пытался обнять Полину, что её вполне устраивало. В их общении был всего-навсего лёгкий флёр непредвзятой, но приятной для обоих романтики. Он неизменно провожал её до корпуса, прощался и шёл в свой палаточный городок.

А Полина уже с утра с нетерпением ждала его появления на пляже. Так и пролетело время их отдыха. Время отдыха, как известно, летит на крыльях, а время работы скрипит, как паровозные колёса по рельсам. Хотя само по себе время нейтрально. Оно просто идёт, секунда за секундой, день за днём, месяц за месяцем. Никого и ничего не ждёт, ни о ком и ни о чём не заботясь и не жалея.

 

Настало время и для Николая с женой и Полиной уёзжать домой. На следующий день они должны были выезжать большим «Икарусом» до Чолпон-Ата. А там – пересадка на свой маршрутный автобус до дома. И почему-то в вечер накануне отъезда Билла словно подменили: Во время их обычной вечерней прогулки, он вдруг впервые за всё время страстно взял руки Полины в свои нежные прохладные ладони и умоляющим тоном сказал:

–  Поленька, прошу тебя, не уезжай, останься! Я так привык к тебе, без тебя мне и отдых будет не в радость. Давай ещё отдохнём некоторое время вместе. Ты же видишь, как я веду себя, Я тебя даже пальцем не трону, только останься  со мной. Просто будь со мной и всё!

Полина от неожиданности, впервые видя его таким возбуждённым, даже растерялась. И только сказала:

– Билл, неужели ты и впрямь думаешь, что старший брат разрешит мне остаться? Да ни за что! Он мне и так уже намекал, что ты  взрослый мужчина и намного старше меня.

Биллу этот довод не понравился, но всё же он упорно продолжал уговаривать Полину:

– Ну и что же, что старше? Хочешь, я поговорю с братом сам?

Она активно воспротивилась, зная своего брата:

– Нет, нет, ни за что! Не стоит, он мне всё равно не разрешит остаться. Подумай сам, что он скажет родителям? Что оставил меня с незнакомым взрослым мужчиной?! Нет, не стоит даже затевать этот разговор. Это бесполезно, я своего брата знаю.

Но Билл, вдруг изо всех сил принялся уговаривать её:

– Полина, останься, я тебя очень прошу. Придумай что-нибудь. Я уйду  к другу в соседнюю палатку, а ты будешь жить одна – в моей. И тебя никто не тронет, я тебе гарантирую. А потом мы с тобой вместе уедем домой. Останься на несколько дней, Поленька, я тебя очень  прошу!

Но она сказала:

– Нет, Билл. Сожалею, но не получится. Брат мне ни за что не разрешит, я же его знаю, – и она  резонно добавила, – а ты бы своей сестре разрешил остаться с незнакомым мужчиной в одной палатке?

Только тогда он смирился:

– Ну, хорошо, тогда скажи мне свой адрес, я тебе хоть буду писать, если ты не возражаешь.

Она очень удивилась этому романтичному, почти женскому желанию, ибо кому захочется писать письма в летнюю жару, да ещё на отдыхе? Но адрес родителей ему сказала.

 

На следующий день Полина надеялась увидеть его на озере, но его не было.

И она вернулась к себе, чтобы собрать вещи в дорогу.  У неё  всё же было смутное желание  проститься с Биллом, она вернулась на пляж, но его на пляже по-прежнему не было. И она пошла к корпусу, чтобы готовиться к отъезду.

Лена уезжала через неделю и тоже сокрушалась по поводу отъезда Полины:

– Поля, как жаль, что ты уезжаешь раньше меня, я так к тебе привыкла, с тобою так приятно находиться рядом, так комфортно душе, просто не передать.

А теперь вдруг подселят ко мне какую-нибудь старую грымзу, и она испортит своим нытьём мне остаток отдыха.

Укладывая вещи, Полина всё же надеялась, что Билл найдёт какую-то возможность попрощаться с нею. Если он так неистово уговаривал её вчера вечером остаться ещё на несколько дней, значит, ему это не всё равно. Стало быть, это имеет для него какое-то значение. Но Билл не появился.

В назначенное время Николай с женой и Полина взяли свои вещи и направились в сторону городка, где находилась стоянка маршрутных автобусов. И почему-то Полине вдруг стало грустно, что Билл даже не проводил её, но делать нечего. Они, наконец, добрались до стоянки автобусов, купили тикеты – тонкие узенькие картонные билеты с указанными на них местами, и начали ждать посадки. Когда оставалось примерно десять минут до отъезда, она увидела Билла, бегущего по дорожке к их автобусу.

Он подбежал, запыхавшись. В руках у него была огромная кисть спелых бордовых вишен. Так торговки предлагают спелую вишню отдыхающим в  дорогу: берут веточку с сучком на конце и нанизывают на эту веточку вишни по две штуки и по мере заполнения  веточки, если их разворачивать в разные стороны, создаётся впечатление  большой кисти  алого винограда.

Билл, еле переводя дыхание,  сказал:

– Поленька, что же ты мне не сказала, что ты уезжаешь именно сегодня? Я пошёл на пляж в надежде увидеть тебя, а Лена сообщила мне, что ты уже уехала. Я думал, что у меня сердце выскочит от тревоги. Всю дорогу бежал сюда до остановки, не мог представить, что навсегда потеряю тебя.

Он протянул ей кисть вишен со словами:

– На, милая, это тебе на дорогу. Видишь, я даже успел их тщательно помыть под ближайшей колонкой. Можешь не сомневаться, ты же знаешь, я их тщательно промыл. Они теперь чистые, и можешь их смело есть в дороге.

Она сказала ему  с признательностью:

– Спасибо тебе за заботу, Билл. Какой ты милый!

Полина в этот раз по-настоящему обрадовалась, что видит его. Билл стоял перед нею, как всегда чистый до хруста и опять необычно для её взгляда одетый.

На нём были светло-серые, идеально отглаженные и так же идеально сидящие на его узких бёдрах брюки. Полина невольно подумала: «Вот интересно, где он умудряется  так идеально гладить брюки, если живёт в палаточном городке?» Тонкая шелковая рубашка с рукавами до локтя в тон брюк, и только передняя часть рубашки – тёмная, украшенная светло серыми  яркими звёздочками. Рубашка великолепно оттеняла его уже слегка загоревшую высокую шею. Брюки на талии стягивал чёрный кожаный ремень, в тон его  тоже чёрных, с дырочками, летних туфель. Всё на нём было явно не «наше».

Билл сразу увидел, что она рассматривает его, и с улыбкой спросил:

–  Итак? Ты осталась довольна осмотром? Я тебе нравлюсь?

Она ответила с искренней улыбкой:

– Вполне. Ты выглядишь очень импозантно, как иностранец.

Он не без гордости уточнил:

– Так я и есть иностранец.

Тут брат позвал её.

– Поля, пора. Скоро отъезжаем. Билл не решился поцеловать её в щёку и только горячо зашептал:

– Я тебе напишу, обязательно жди письмо, хорошо?

Она покорно ответила:

– Конечно, буду ждать.

И пошла к автобусу.

Уже усевшись на своё место у окна, она видела  стройную, даже грациозную фигуру Билла: он ведь знал, что она смотрит ему вслед.

 

 

 

                                            ГЛАВА VII

 

 

Всю  дорогу, во всяком случае, половину дороги, она только и думала о Билле. Ей было приятно, что он всё-таки пришёл проводить её. Но почему-то, как только прошёл  шквал волнения от их последней встречи, все ощущения в её сердце начали ощутимо ослабевать. А домой вернулась, так тем более: дома друзья,  встречи с одноклассниками, танцульки, вечеринки… Она и вовсе  забыла о нём. Она уже было собралась воспринимать его, как обычную курортную интрижку. Хотя в последние вечера он настоятельно выспрашивал её, в каком университетском общежитии она живёт и в какой комнате. Обещал ей, что они обязательно увидятся во Фрунзе.

Но вот чему Полина действительно несказанно удивилась, что буквально через три дня она получила от него письмо. Оно было небольшое, всего на две  странички, вырванные из блокнота, но написано было  идеально ровными, выверенными, опять-таки с чисто немецкой аккуратностью, буквами. Билл писал, что как только она уехала, сразу же испортилась погода, и пошли дожди, обвиняя её в том, что она увезла с собой не только его сердце, но и солнце.

Полина читала эти романтические строки уже взрослого мужчины и удивлялась тому, что ему не лень было писать само письмо, покупать конверт, да ещё и идти в городок отправлять его. Но, стало быть, ему  было  не лень, если она получала от него письма каждый день до самого отъезда на учёбу.

Но чем больше за новыми впечатлениями она отстранялась от этих летних событий, тем больше набирали обороты высказывания Билла в письмах, что его вдруг охватила такая тоска по ней, по приятному общению с ней и по самому её присутствию рядом. Он писал, что это даже ему самому странно  и что такого с ним прежде не случалось. Он писал о том, как он теперь жалеет, что ни разу не обнял её и что ждёт, не дождётся встречи с нею, чтобы это исправить. И  зачем-то сообщил ей в письме свой собственный адрес, хотя Полине даже  мысль такая не приходила в голову, что она когда-либо соберётся воспользоваться им.

Она читала все эти достаточно пылкие признания абсолютно бесстрастно, словно всё это никоим образом не относилось к ней самой. Единственное, что действительно занимало её мысли – это как скоро она увидит парня, тоже студента, который нравился ей, но он учился в другом городе. Но и сейчас, у родителей, ей скучать не приходилось: во-первых, брат с женой и  племянниками гостил в родительском доме, и Полине приходилось много помогать по хозяйству, а вечером – встречи с друзьями.

Так и пролетело время летних каникул. К тому же надо было сшить себе кое-что перед отъездом на учёбу.  Вот на что уходило время – на сидение за швейной машинкой. Вскоре проводили  Николая с семьёй, подошло время собираться и Полине. Она ехала к себе в общежитие со смутной надеждой всё-таки увидеться с тем парнем, вдруг он забежит перед отъездом повидать её? Но этого не случилось, она так и оставалась в неведении относительно его дальнейших планов.

 

Зато когда съехались девчонки, Полина им  восторженно рассказывала, с каким интересным мужчиной она познакомилась на отдыхе. Перед девчонками она уже очень сильно преувеличивала его значимость, рассказывая им о Билле. И обещала им, что со дня на день он сам нарисуется в общежитии.

Но  время шло, а Билла всё не было. Девушки начали «подкалывать» её по поводу её хвастовства об интересном немце-конструкторе. Они  с некоторой ехидцей заявляли:

– А не сконструировал ли он тебе всю эту фигню в голове? Время его предположительного появления давно прошло, а его всё нет и нет? Может быть, он уже  кому-нибудь  новую Эйфелеву башню конструирует?

 

Со временем и сама Полина начала недоумевать. Ей очень странным показался тот факт, что ему не лень было каждый божий день писать ей письма, хотя  в этом, с её точки зрения, не было абсолютно никакой необходимости. И в каждом письме он чуть ли ни клялся и божился, что дни считает до встречи с нею, настолько его потрясла их преждевременная разлука. Но прошло уже более двух недель, как она вернулась в общежитие, а о нём – ни слуху, ни духу.

Постепенно у неё начала закрадываться тревога. «Может быть, что-то случилось? – думала она, – просто не может такого быть, чтобы после его стольких искренних заверений о скорой встрече он просто взял и пропал. Без всяких объяснений. Не может этого быть! – размышляла она, – какая ему нужда была столько выхлёстываться в письмах? Мог бы просто взять и обо всём забыть».

И Полина обратилась к Светлане:

– Светик, давай сгоняем к нему, просто поверить не могу, чтобы он так бездарно кинул меня! Здесь что-то явно не то. На него это вовсе не похоже. Может быть, что-то случилось в дороге? Возможно, он в больнице,  а я проявляю такое безразличие, в принципе он – неплохой мужчина. И он зачем-то дал мне свой адрес, – с недоумением добавила она, – а мог бы и не давать.

Светлана охотно согласилась:

– И точно, поехали, может быть, и впрямь что-то случилось? Вдвоём не так тяжко тебе будет, если облом.

Они быстро оделись, узнали, какой именно автобус идёт в их новый микрорайон и поехали. Поскольку для Полины это было не совсем обычное дело – ходить к мужчине домой,  она страшно тряслась от волнения, подходя к его дому, поднимаясь на нужный этаж.  А напротив его квартиры она уже еле держалась на ногах от волнения, когда нажимала на звонок двери.

Дверь ей открыла миловидная девушка, как две капли воды похожая лицом на брата: такая же светловолосая, как он, с голубыми глазами и  тоже вся ухоженная.

Полина пролепетала:

– Здравствуйте. А Билла можно на минутку? Он дома?

Девушка с любопытством уставилась на неё, затем сказала:

– Да, дома.  Билл, это тебя.

Как только его лицо мелькнуло в дверном проёме, и Полина убедилась, что он жив и здоров, ни слова не сказав, резко развернулась и кинулась бежать вниз по ступенькам. Светлана еле поспевала за нею, когда Полина, не помня себя от гнева, изо всех сил стремительно неслась к остановке, на ходу ругая себя последними словами:

– Вот дура! Чего ради попёрлась?! Он, оказывается, жив и здоров, я тут голову себе ломаю, мучаюсь вопросами, в чём же тут дело? А оказалось, что это у него была обычная отпускная блажь, он просто развлекался. И надо же, понесло меня, дуру, выяснять столь странное несоответствие! А здесь, как оказалось, всё очень даже  соответствует!  Выяснила! Опозорилась по полной программе, – ругала она себя, – так обламывать меня ещё никому не удавалось. Он, оказывается, даже и не собирался приходить ко мне!

 

Билл догнал их почти у самой остановки. Он окликнул её, но она, обернувшись, даже не думала останавливаться и продолжала мчаться, не сбавляя темпа. Билл догнал их уже на остановке. Он был снова идеально одет: в белую рубашку с короткими рукавами, в светлые брюки и в светлые замшевые туфли. Полина видела, что Светлана окинула его одобрительным взглядом, но, поняв, что их ждут крупные разборки, впрыгнула в первый попавшийся  автобус, чтобы вернуться в общежитие. Полина ринулась за нею, но Билл успел схватить её за руку, остановил её и, как все мужчины, сразу же пошёл в наступление:

– Я, конечно же, благодарю тебя, что ты, в конце концов, проявила интерес ко мне при моём столь долгом отсутствии, но, честно говоря, я надеялся, что ты это сделаешь намного раньше. А тебе понадобилось немало времени, чтобы на это решиться, а я так ждал тебя в больнице каждый день, стоя у ограды.

Только теперь Полина, не отворачивая больше от него своё гневное лицо, посмотрела на него более внимательно, и воскликнула:

– Боже мой, как ты исхудал, одна кожа да кости!

И от её гнева не осталось и следа, она участливо спросила:

– Расскажи мне, что с тобой случилось? Я сердцем чувствовала, что что-то не то.

Билл просто ответил:

– Я только вчера вышел из больницы, всего лишь день, как дома.

Полина снова переспросила:

– Ты был в больнице? А что случилось?

Билл смущённо улыбнулся:

– Прости за такой постыдный диагноз, но обычная дизентерия. Я подхватил дизентерию прямо перед возвращением домой. Точнее, по дороге домой, я купил себе точно такую же кисть вишен, как и тебе в тот раз, тоже тщательно промыл вишни водой, – он слабо улыбнулся и добавил, – хотя, может быть, для тебя я лучше старался, с тобой же ничего подобного  не случилось?

Полина тоже ответила с улыбкой:

– Нет, ничего, всё было в порядке.

Билл продолжал:

– А меня уже по дороге начал «хватать» живот, я думал, обойдётся, но потом так скрутило, что водителю пришлось через каждые двести метров останавливать автобус, – Билл признался, – я столько стыда в дороге натерпелся, просто ужас! Только представь, такой элегантный мужчина и бегает за кусты как заяц через каждый двести метров.

Полина сочувственно сказала:

– Да брось ты, Билл, подобное с каждым может случиться. Абсолютно каждый живущий знает, когда прихватит живот, то тут уже не до имиджа. Это дело житейское. Но что эта напасть случилась в дороге, это, конечно же,  страшное мучение.

Билл улыбнулся:

– Так ты представь, это же обычно с детьми случается. Дизентерия же, как всем известно – это болезнь грязных рук…

Полина добавила:

… А здесь получилась болезнь грязных вишен.

Билл добавил:

– Но мне ведь нечистоплотность вообще несвойственна.

Полина улыбнулась:

– Ах, друг мой, вековая мудрость гласит: «Знал бы, где упасть, соломки бы постелил». – И добавила. – Эта черта твоего характера мне  знакома, ты всегда хрустишь от свежести и чистоты.

Билл продолжал:

– Так вот, сразу же я с автобуса и загремел в инфекционное отделение. Водитель, спасибо ему, прямиком  меня в больницу доставил. Я уже сестрёнке из больницы позвонил, – он спохватился и добавил, – но ты не переживай, я теперь полностью здоров, иначе бы меня оттуда, из этой страшной больницы ни за что не выписали. А как я ждал тебя каждый день, ты себе даже представить не можешь! Все глаза просмотрел, особенно перед выпиской, – и смущённо добавил, – только вот ноги ещё пока слабоваты, давай присядем на скамеечку, ты не против?

Полина охотно согласилась:

– Давай присядем. Конечно, я  не против, – и искренне добавила, – я и впрямь начала тревожиться, потому что что-то не стыковалось, что-то не срасталось. Хотя всем известно, что у вас, мужиков – семь пятниц на неделе, даже у германско-подданных.

Билл продолжил:

– А я, несмотря на весь свой неказистый вид, до такой степени ждал тебя! Я думал, что ты раньше придёшь к сестре,  она тебе скажет, где я нахожусь, и ты навестишь меня. Я, правда, так ждал тебя, Поленька, несмотря на то, что был сам весь зелёный от худобы, да ещё в этом ужасном хлорированном серо-непонятно-каком больничном халате. Из дома ведь ничего нельзя приносить в инфекционное отделение. Так я и стоял, каждый вечер у ограды и как все прочие, я извиняюсь за выражение, засранцы, и с надеждой смотрел на аллейку, в надежде однажды увидеть тебя.

Полина улыбнулась:

– Так что, все прочие засранцы ждали тоже именно меня?

Билл не обиделся и уточнил:

– Нет, только я один ждал тебя, а остальные ждали кого-то из своих родных, – и тоже с улыбкой добавил, – или тебе одного мало?

Полина улыбнулась:

– Нет, достаточно.

Билл продолжил:

– Но, слава Богу, всё теперь уже позади, хотя никому не пожелаю испытать эту коварную болезнь. Но как говорится: «Были бы кости, мясо нарастёт». Хоть я никогда и не был особо полным, но и таким тощим тоже никогда не был. Все брюки с меня просто падают, если не надену ремень.

Полина  сказала с облегчением в голосе:

– Хорошо, хоть всё выяснилось и всё теперь в порядке. А у меня, признаться, так паршиво на душе было, когда сестра пригласила тебя, и я с лестницы увидела тебя в дверном проёме. Ладно, иди домой, набирайся силы, а я поеду в общежитие

Билл сказал:

– Поленька, я буквально через пару дней, чуть-чуть восстановлюсь и приеду к тебе, хорошо? Спасибо, что всё-таки пришла.

Полина уверенно сказала:

– Если бы знала, давным-давно бы пришла, можешь нисколько не сомневаться.

Билл улыбнулся:

– Это утешает.

 

                                                   ГЛАВА VIII

 

 

Буквально через пару дней Билл нарисовался в общежитии, как и обещал.

Но явился не один, а с огромным арбузом – килограммов на девять или на десять.

Полина, увидев его с арбузом,  спросила:

– Тебя при ветерке не заносило вместе с ним за забор или за деревья?

Билл улыбнулся:

– Ты что-то, дорогая, путаешь. Меня  без него могло бы занести, а с ним – это противоестественно: с таким-то грузилом.

Полина всё же не переставала изумляться:

– Да как только ты дотащил его? Ты ведь сейчас сам, наверное, весишь не больше, чем этот арбуз?

Он, как ни странно, ничуть не обиделся, а улыбнулся:

– Это уже не по адресу!  Моя сестричка так активно откармливает меня, что я как рождественский гусь вес набираю. Она даже где-то килограмм чёрной икры достала. Чем только она ни пичкает меня каждый день! Я скоро сам стану похож на этого самого  французского рождественского гуся. Она меня и блинами и всякой другой жирной пищей кормит. Так что я от всего этого почти что растолстел.

Билл сразу очаровал всех девушек в комнате. Не только своим шикарным прикидом, но и умом! Кроме того, немецкой осмотрительностью и обходительностью. Когда он  самолично разрезал арбуз, и вся честная компания дружно уселась за стол, к большой  внутренней радости Полины, Билл так органично вписался в их компанию, словно знал всех девушек минимум несколько лет.

Полина опять же с радостью подумала: «А это всё несомненный признак недюжинного ума, жизненного опыта и знания женской психологии!»

Он начал сразу рассказывать девицам весёлые истории, вследствие чего очень быстро стал душой компании. Когда арбуз благополучно исчез в бездонных студенческих желудках, кто-то из девушек спросил:

– Ну, что, Поля, начинаешь убирать корки?

Все девчонки дружно засмеялись, а Билл удивлённо посмотрел на Полину.

А Оксанка пояснила ему:

– Так это же она и придумала эту хитроумную систему, а теперь расплачивается. Инициатива и здесь оказалась наказуемой.

Билл спросил:

– То есть?

Девчонки пояснили ему:

– Раньше мы все убирали корки по очереди, а Полинка однажды предложила сделать маленькие бумажки, на одной их них нарисовать крестик, затем свернуть бумажки одинаково, перемешать их. И кому выпадет бумажка с крестиком, тот и убирает корки.

Все опять дружно засмеялись и хором подтвердили, что так оно и было. И Полина сама сказала:

– Да, так оно и было. Что я только ни делала: брала бумажку первой, брала её последней, брала её посередине, и крестик всегда доставался именно мне.

Билл удивился:

– Да ладно! Вы просто разыгрываете меня, быть такого не может. Давайте сейчас сделаем эксперимент, я тоже буду участником, поскольку тоже принимал участие в трапезе.

Нарезали ножницами шесть одинаковых бумажек, нарисовали на одной из них крестик, свернули их, затем спросили у Полины:

– Как в этот раз в присутствии нашего гостя будешь тянуть?

Она ответила:

– Последняя бумажка – моя.

Все вытянули и развернули, в том числе и Билл, свои чистые бумажки.

Нина сказала, обращаясь к Полине:

– Я ж тебе говорила, начинай убирать со стола.

Билл снова удивился:

– Не может этого быть, чтобы была такая закономерность, я математик и не могу даже поверить в эту ерунду. Поленька, ты вытащи свою бумажку и посмотри, может быть, и она чистая? А твои подружки пошутили?

Полина с улыбкой сказала:

– К сожалению, в данном, многократно проверенном случае, чудес не бывает.

Она вытащила из коробки бумажку, развернула её и показала ровно посередине маленький крестик.

Билл удивлённо воскликнул:

– Вот так раз! Это просто мистика какая-то.

Полина сказала, спокойно складывая корки от арбуза на газету, чтобы затем вынести их в мусорное ведро на общей кухне:

– А с другой стороны, вполне возможно, что это Бог меня так любит, если крестик достаётся мне? Он ведь любит трудолюбивых.

Она спокойно всё убрала и вытерла стол. Когда вернулась из кухни, Светлана  обратилась к Биллу, уже как к своему человеку:

– Билл, мы ту решили генеральную уборку сделать в комнате и шторку постирали, но ни одной из нас не достать, чтобы повесить гардину на место. Будь другом, не мог бы ты нам помочь в этом деле?

Билл, несмотря на свой, как всегда элегантный прикид, охотно согласился.

– Давайте, а где молоток?

Кто-то из девчонок быстро сгонял в комнату к парням и принёс молоток.

Билл  снял свои красивые туфли, встал в своих красивых носках на стул, предварительно поставленный на стол и очень быстро и ловко  начал приспосабливать гардину.

Полина, глядя снизу на его тонкую фигурку, пошутила:

– Билл, а ты не боишься, что тебя сквозняком унесёт в форточку вместе с молотком?

Девчонки беззлобно рассмеялись, но Билл ничуть не обиделся на её не совсем уместную шутку и только сказал:

– Не бойся, Поленька, ко мне уже вернулась прежняя устойчивость, и я снова крепко стою на ногах.

Он на удивление ловко закончил работу и спустился на пол.

 

Полина начала встречаться с Биллом. Как всякой девушке, ей нравилось, что уже через два-три визита в их комнату все начали воспринимать его как своего человека. Он оказался на редкость общительным и остроумным собеседником. К тому же он всегда приходил в гости с гостинцами для  барышень: то тортик принесёт, то несколько видов пирожных, чем вызывал всеобщий восторг у всех обитательниц. Поскольку полнота никому из девушек особо не грозила с их вечно голодными желудками, то  появление чего-нибудь вкусного на столе приводило всех в неизменное благостное расположение духа. И все с особенным воодушевлением принимались за сладкую трапезу. Кроме Нины, но и она с огромным удовольствием уплетала положенные  в её тарелку пирожные.

 

Полину всегда удивляло, до какой степени чистюля Билл.  Он выглядел настолько ухоженным –  до настоящего хруста. Если они садились на скамейку в парке, он всегда сидел на краешке скамейки.

И если Полина говорила ему:

– Да сядь ты, Билл, нормально.  Расслабься, наконец, тебе же так неудобно сидеть, я же вижу.

Он неизменно отвечал:

– Нет, если у меня будет помята рубашка, и я буду идти рядом с тобой, то это будет выглядеть, прежде всего, как явное неуважение к тебе.

И самой Полине приходилось по два раза бегать в душ перед каждым свиданием с ним и надраивать себя тоже до хруста, чуть ли не сдирая с себя верхний слой кожи, потому что на улице было ещё жарко.

К тому же у него была странная особенность, то есть стремление к тем местам на теле женщины, к которым другие мужчины  и вовсе не имели никакого не то что пристрастия, а даже интереса.  Обычных парней, как правило, интересовали губы и грудь, если ему позволялось хотя бы вскользь прикоснуться к ней.

У этого же большого оригинала были свои особые представления и пристрастия, которые нередко приводили девственную Полину в немалое замешательство. Билл просто обожал целовать её колени. Конечно, она была загорелая после Иссык-Куля. Конечно, она была невероятно привлекательна в свои неполные двадцать лет. И только здесь Билл, невзирая на свою гипертрофированную чистоплотность, опускался перед нею на колени и, ласково держа её ноги обеими руками, с невероятным обожанием покрывал её колени поцелуями, изредка говоря ей при этом:

– О, ты даже представить себе не можешь, насколько ты совершенна. Твоя кожа на ногах, особенно на коленях, просто завораживает меня. Я не могу это ощущение передать словами, а тебе этого просто не понять.

Сначала Полина с опаской следила за тем, чтобы он не поднял ей подол выше положенного, лишь из-за этого обстоятельства она всегда была начеку, готовясь к неизбежной защите от агрессии. Но поскольку это продолжалось каждый вечер, и Билл ни единого раза не приподнял ей юбку выше положенного предела, и ничем экстраординарным это не заканчивалось, она расслабилась и спокойно позволяла ему облизывать свои ноги чуть ли не до трусиков.

Она просто смотрела сверху на его сладострастно склонённую голову и на лёгкое поглаживание ног  его трепетными ладонями и невольно думала: «Извращенец какой-то, что ли? Сижу я и терпеливо жду, пока он облизывает мои ноги почти до самого предела, но это только его блажь. И какое удовольствие он от этого получает, не понятно. Видно, получает, но совершенно неведомое мне…

И я-то здесь причём? Какая мне в этом услада? Лучше бы нормально поцеловал. Даже странно, что можно так обожать мои ноги…»

И если Билл, прочитав её мысли, исполнял пожелания граждан и, садясь рядом, целовал её, вот это уже волновало её. Но вскоре после этого он принимался исполнять  второе  экзотическое удовольствие: то есть он обожал  ещё одно не менее странное для неё место. Он просто обожал целовать её тело рядом с подмышкой там, где заканчивается плечо и начинается холмик груди. Полина страшно этого стеснялась, хоть и там тоже была чистой до хруста. Кроме того,  ей приходилось покупать самые дорогие, с тончайшим ароматом дезодоранты, точно зная, что он будет стремиться целовать её именно сюда.

А он, этот непонятный для неё гурман, изредка комментировал свои пристрастия:

– О, в женском теле есть такие сокровенные местечки, такие пленительные, такие утончённые, такие волнующие, одно прикосновение к которым способно подарить мужчине неземное блаженство…

 

Она видела, что он действительно целует эти потаённые местечки с закрытыми глазами и наслаждается как-то по-особенному. А сама она, не имея ни малейшего сексуального опыта, только с недоумением  думала о том, что это за необычное такое, по его мнению,  место рядом с хоть и тщательно выбритыми подмышками? И откуда в нём взялась эта очередная блажь?

Но поскольку и это его увлечение не грозило ей никаким межличностным конфликтом, она позволяла ему наслаждаться ещё одной, с её точки зрения, экзотической лаской.  Все тонкости подобных ощущений она  сама узнает несколько позднее и сама будет с особым трепетом  целовать у мужчины именно это место, где заканчивается плечо и начинается грудь. Точнее, начинается необъяснимо нежная ложбинка на теле мужчины. Тоже не менее атласная и нежная, чем у женщины. С кем поведёшься!

А сейчас она просто изумлялась совершенно непонятным для неё вещам. Например, она смотрела на свои загорелые ноги и никак не могла взять в толк, что к ним с таким упоением может припадать лицом мужчина. «И что он в этом находит?» – неизменно думала она, ещё не ведая голоса своего спящего либидо.

Она была озабочена только одним обстоятельством: чтобы он не совершил ничего непозволительного.

 

Они  регулярно встречались всё начало сентября. Билл всегда был неизменно элегантен, предупредителен и благовоспитан, как истинный немец. И будучи уже взрослым мужчиной, он не предпринял ни единой попытки склонить её к близости, он не позволил себе абсолютно ничего лишнего с её точки зрения. Ни единой попытки! Это-то и привлекало её в нём. Она ничуть не боялась ходить с ним в кино или в кафе. Но Полина  чувствовала, что Билл постоянно  присматривается к ней, как бы примеряя её к себе в качестве  претендентки на партию. Естественно, что сейчас всё у неё и в ней было в полном порядке, точно так же, как и у него. Плюс её большоё преимущество – молодость. И внешне всё в порядке: и одежда, и макияж, и причёска из густых блестящих волос – в общем и целом она необыкновенно хороша собой.

Уж во всяком случае, внешне Полина выглядела гораздо эффектнее, чем он:

он светлый с голубыми глазами, она – яркая шатенка с прекрасными большими серо-голубыми глазами, и именно на неё оглядывались мужчины, когда они входили или выходили из кафе. И он это видел. Ему это нравилось. Его это устраивало.

Так и продолжалось изучение и постоянное тестирование её личности. Когда он приглашал её в кафе перекусить, внимательно наблюдал, как она держит в руках  столовые приборы, как она ест, не слишком ли быстро? И это его излишняя немецкая щепетильность в подобных вопросах страшно смущала её.

Однажды он специально заказал жареную рыбу и опять же следил за тем, как она будет с этим справляться. Полина, не мудрствуя лукаво, откровенно

сказала, глядя прямо ему в глаза:

– Билл, ты, наверное, слышал выражение «как кость в горле»?

Он улыбнулся:

– Разумеется.

Она откровенно продолжила:

– Так вот я имела однажды  неосторожность лично познакомиться с этой ситуацией. Это было в старших классах,  однажды я прибежала из школы, как всегда страшно голодная, потому что не успела утром позавтракать. Мама как раз пожарила на обед рыбу, запах стоял просто потрясающе  вкусный, вот я и схватила  кусок рыбы прямо со сковородки, и практически не жуя от голода, пыталась её проглотить. И у меня в горле застряла эта самая злополучная кость. Это неописуемо жуткое ощущение я запомнила на всю жизнь. Меня возили к врачу, и он пинцетом выдрал эту кость чуть не с моим собственным мясом. С тех пор меня хоть расстреляй, но если это не красная рыба, я ни за что не стану есть её в другом месте, кроме дома..

С тех пор я делаю так, мою руки и отправляю в рот только маленькие крохотные кусочки рыбы, предварительно тщательно осмотрев, нет ли  там косточки. Так что можешь смело считать, что этот тест я с треском провалила, – затем, вполне владея собой, с уверенной улыбкой добавила, – да и здесь в общаге вполне можно все правила этикета утратить, если  из-за спешки мы иной раз прямо из кастрюли  хватаем ложками макароны с маргарином, чтобы не опоздать на занятия. И ты сам видел, как мы питаемся, нам никто здесь не подаёт к столу недожаренные стейки с кровью.

 

Но, тем не менее, Билл продолжал очень внимательно присматриваться  к различным бытовым мелочам. Однажды Полина не выдержала и почти с гневом спросила:

– Билл, а не открыть ли мне рот и не показать ли тебе мои зубы? Как обычно делается  при покупке лошади на базаре.

Он мгновенно понял, о чём речь и, довольно улыбнувшись, добавил:

– О, в этом нет необходимости, моя дорогая, потому что на это я ещё на пляже посмотрел и остался доволен тем, что зубы у тебя красивые, ровные и в полном порядке.

Но Полине всё же нравилось, что вольно или невольно ей приходилось частенько стоять навытяжку, чтобы соответствовать всем его представлениям о том, какой должна быть девушка.

Всё это по-своему, то есть определённым образом подстёгивало её и побуждало к личностному росту. А учиться тому, что ей искренне нравится, она всегда любила. И главным её козырем перед ним было то, что она имела идеальную фигуру, занимаясь в университете в двух секциях:  лёгкой атлетики и фехтования.

Сложнее в смысле физической нагрузки давалось  фехтование, особенно после лета. Постоишь час сорок в стойке фехтовальщика, то есть с развёрнутыми и согнутыми в коленях ногами, затем хоть «караул!» кричи.  По лестнице подниматься – ещё куда ни шло, а вот спускаться – это было форменное мучение, пока не окрепнут мышцы ног.

Но все молодые девушки всё равно рвались на фехтование, потому что эту секцию вёл очень красивый еврей-тренер, и девицы все чуть ли не поголовно влюблялись в него.  Полина не была исключением, но из-за её строптивого характера у неё бывали с ним конфликты. Он не переносил опозданий на тренировку.

Она отнюдь не была лежебокой или лентяйкой, но если ей приходилось навестить тётушку, то, даже если она выезжала намного раньше, как назло прямо перед их автобусом, когда она ехала на тренировку, закрывали шлагбаум для проезда какого-нибудь поезда. Она сидела и нервничала, но бывало, что из-за этого хоть на пару минут да опаздывала на тренировку.

Она входила в спортзал и с надменным видом спрашивала:

– Можно?

Но он всякий раз отвечал:

– Нет, нельзя!

Другие начинали его упрашивать, пускаться в пространные объяснения, а она  разворачивалась и  уходила.

И в конце семестра за эти его роковые «нельзя», то есть за два-три  опоздания Полина  была существенно наказана: он не поставил ей «зачёт». Вот это была для неё настоящая трагедия. Сдать все экзамены на «отлично», а из-за его «незачёта» не получать стипендию – это был немалый удар. Девчонки ей не раз говорили:

– Сходи, дура, поговори с ним, попроси его, и он тебе точно поставит «зачёт».

Полина твердила своё:

– Не пойду на поклон, даже если без стипендии останусь: у меня все результаты на соревнованиях были лучше, чем у других, а он всего из-за нескольких опозданий не поставил «зачёт», я не стану унижаться перед ним.

Девчонки сами ходили к нему и просили за неё, но он тоже упёрся:

– Пусть сама придёт и попросит.

Но она  не пошла. И лишь когда ей староста группы сказал:

– Поля, иди получай стипендию, она очень сильно удивилась, – оказывается, он всё-таки поставил ей «зачёт».

И только после этого она, встретив его в коридоре, сказала:

– Спасибо Вам.

Яков ответил:

– Ну, ты, душа моя, и строптива! Мне б такую! Может быть, подумаешь? – и, не дожидаясь ответа, уверенной пружинистой походкой спортсмена проследовал в спортивный зал.

Яшка гонял их до седьмого пота, в результате чего Полина заняла в универсиаде одно из призовых мест, только по той причине, что тренер к ней «неровно дышал». Впрочем, большой процент всех спортивных достижений обязан именно любви к своему тренеру. Так и у неё. Зато эти изматывающие тренировки  обеспечили ей идеальную фигуру. А постоянные выкрики тренера: «Осанка! Держите осанку!» – соответствующую, подобно балерине, стройность. Поэтому, когда Полина шла по улице, многие парни оглядывались ей вслед, и она часто слышала их восхищённые возгласы: «Сразу видно, девочка занимается спортом!»

 

Но Билл, несмотря на все эти явные достоинства Полины: ум, красоту лица и фигуры, учёбу на «отлично», не спешил делать признательных откровений. Он всё ещё прикидывал и присматривался, словно он чего-то всё выискивал. И она начала уже прилично тяготиться этой ситуацией. По большому счёту, она и не думала выходить за него замуж, потому что, по сути, не любила его настолько, чтобы связать свою жизнь с ним навсегда. «А вдруг он окажется ужасным занудой или станет изводить меня своей гипертрофированной чистоплотностью?» – иногда с иронией думала она, ведь ко всему этому были  явные предпосылки.

И ей сразу вспоминалась одна уморительная история, которая имела место быть в их городке. Одна чрезмерно чистоплотная женщина жила с любимым мужчиной – армянином по национальности. Всё было бы хорошо, но она каждый день, как только он приходил домой, заставляла его не только вытирать ноги о смоченную и лежащую у порога тряпку, а живо, не раздеваясь, он должен был, по её указке, бежать к раковине в ванной комнате и мыть подошвы туфель!

И это при всём при том, что каждый мужик (а тем более кавказец!) предпочёл бы, чтобы, образно выражаясь, ему ноги мыли и воду пили. А тут такой прессинг. Он не выдержал и сбежал он неё к другой, менее притязательной, хотя в интимной жизни у них с женой всё было в ажуре. А чересчур чистоплотная жена затем билась головой о стену, вопия при этом: «О, мой армян! О, мой любимый армян!». А когда выяснилось, что он  больше к ней не вернётся, и вовсе впала в депрессию и запой. Вот до чего может довести всё чрезмерное!

 

Однажды Полина и Билл пошли в кино. Ничто не предвещало бурю. Он был, как всегда, предупредителен и галантен. Он купил билеты в кино, и они посмотрели фильм, но Полина сразу почувствовала, что он чем-то сильно озабочен.

Она не выдержала и спросила:

– У тебя сейчас такое сосредоточенное выражение лица, словно ты обдумываешь какой-то важный для себя шаг. Верно?

Он натянуто улыбнулся и сказал:

– Меня всегда поражала в тебе, такой молодой девушке, невероятная проницательность. К тому же ты быстро и точно схватываешь ситуацию и, главное, конкретно формулируешь её.

Она улыбнулась и уточнила:

– И это все мои достоинства в твоих глазах? И больше тебя уже ничто не удивляет, кроме проницательности – это печально, – вдруг  сникнув от неясного предчувствия, сказала она.

Билл нерешительно сказал:

– Я вот думаю, как тебе сказать эту новость.

Полина посоветовала, стараясь держать себя в руках от подступающего  неприятного предчувствия:

– Начни с главного, это наиболее предпочтительно во всех затруднительных случаях и ситуациях.

Но то, что он собирается сделать ей предложение, такой радостной мысли у неё почему-то не возникало, словно она и действительно считывала его намерение.

Билл начал издалека, как бы давая самому себе шанс ещё изменить ход событий:

– Ты, наверное, видела, что я постоянно наблюдаю за тобой и изучаю тебя.

Полина воскликнула:

– Ещё бы не заметить, если это нисколько не скрывалось. Я не только видела это, но уже порядком устала от твоих проверок и экспериментов. Я ведь, по сути, не могла с тобой расслабиться и просто, как  положено девушке, радоваться встрече. Мне приходилось постоянно ожидать ещё какого-то очередного тестирования.

Билл, не обращая внимания на её тираду, продолжил:

– Ты во всех отношениях отличная девушка: и красивая, и порядочная, и умная, и чистоплотная.

Она с иронией сказала:

– Такую рекламу делают на рынке, когда хотят что-то продать. Но в результате ты хочешь сказать, что тебе – в другую сторону.  Верно, я тебя поняла?

И Билл выдал свой главный секрет, который в виде камня держал за пазухой целый вечер:

– Понимаешь, мама прислала мне письмо, в котором пишет, что нашла для меня в Германии прекрасную партию. Пишет, что отличная девушка, и хороша собой, и образована, и из хорошей семьи.

Полина резковато  сказала:

– Прости, но я при всём желании не могу разделить твою радость. Благодарю за приглашение в кино и за прощальный вечер, – и с иронией спросила, – так что же ты медлишь? Беги быстрей, покупай билет, ибо штучный товар, как правило, не залёживается.

При этих словах она резко развернулась на каблуках и пошла к выходу из кинотеатра.

 

Она вышла прямо под моросящий дождь, но ей теперь было всё равно, потому что в любом случае уже некому было   держать зонтик над её головой, как это заботливо делал Билл, если они попадали под дождь.

При всём, что называется, махровом романтизме натуры, Полина всегда отличалась внутренней способностью посмотреть на события как бы со стороны  и оценить их реально. Вот  сейчас, идя под дождём, который смывал с её щёк то ли слёзы, то ли собственные капли, она, как всегда в затруднительных ситуациях задавала себе один и тот же вопрос: «Итак, что мы имеем?». От этого вопроса, заданного себе собой же, уже не увильнёшь, и приходится давать  чёткий и ясный ответ, так как перед собой –  не слукавишь.

Она спросила себя далее: «Ты любишь этого мужчину настолько, чтобы выйти за него замуж? – Однозначно, нет! – Ты бы хотела бросить университет и выйти замуж в двадцать лет? – Однозначно, нет! – Большая ли Билл потеря для тебя? – Здесь она немного замялась, но всё же ответила: «Пожалуй, что нет».

 

Подходя к общежитию, Полина, завершив свой внутренний диалог, сказала себе: «Ну, вот ты и ответила себе на все ключевые вопросы. Стало быть, у тебя нет особого основания, в отчаянии заламывать руки и истерить по этому поводу. И какое тебе теперь дело до него и до его выбора? Живи своей жизнью и будь благодарна ему за то, что он во многом был тебе учителем. Он сделал свой выбор и имеет на это полное право. Если бы  парень, который тебе нравится, вернулся, разве  ты не сделала бы выбор в его пользу?– Вне всякого сомнения!» –  поставила она мысленную точку.

 

В любой сложной ситуации она напоминала себе: задавай себе  больше вопросов.  И тут же, отчётливо, откровенно (потому что свидетелей нет!) и наиболее полно отвечай на них – это самый короткий путь к душевному равновесию!

Полина ещё постояла некоторое время  на первом этаже, чтобы до конца успокоиться  после этой, всё же крайне неприятной ситуации,  затем пришла в комнату и почти спокойно сказала:

– Вот так-то, девушки, когда вас угораздит увлечься нерусским парнем или мужчиной, то, прежде всего, постарайтесь выяснить его собственные предпочтения и приоритеты. И плюс к этому хорошенько сами подумайте о том, не теряете ли вы с ним своё драгоценное время?

Девицы сразу всполошились:

– Ты что, поссорилась с Биллом?

Полина ответила:

– Простите меня великодушно, но я не желаю это обсуждать.

 

 

         ГЛАВА IX

 

 

К счастью, Полине не пришлось долго переживать «немецкую трагедию» или драму – это в зависимости от точки зрения, потому что в университете объявили отправку студентов на сельхозработы,  на юг Киргизии. И Полина, полностью восстановившись после операции, с предвкушением начала собираться к отъезду на хлопок.

Обычно из всех ВУЗов города на уборку хлопка в Ошскую область отправляли: университет, физкультурный институт, политехнический и медицинский. Самыми красивыми и престижными невестами считались, разумеется, девушки с иностранного факультета университета, именно к ним на всякие вечеринки устремлялись парни из всех столичных учебных заведений. У медиков парней немного, среди своих девушек – нарасхват. Парни из политехнического держались всегда крайне высокомерно,  а физкультурников никто из будущих невест  особо не жаловал. Чаще всего про них  произносилась традиционная фраза: «Сила есть, ума не надо».

Что касается Полины, то она, после одной жуткой и крайне гадостной истории, даже слышать о физкультурниках не могла. А дело было так. Полина чаще всего общалась со   Светланой, с которой училась в одной группе. А  Светланина землячка и подружка Галина – весёлая, улыбчивая девушка, училась в физкультурном институте. Вот она была настоящая физкультурница, у которой на любой случай был один и тот же ответ: «Без проблем!». Она играла в гандбол в составе республиканской сборной команды.

Галина частенько заходила к Светлане в гости, и все девушки в комнате охотно принимали её. Она нравилась всем  за  весёлый нрав и за свою обычную беспроблемность.

 

И вот однажды Галина пригласила Светлану и Полину к себе на день рождения. Девушки купили подарок и отправились в общагу физкультурного института. Комната в общежитии выглядела очень просторной за счёт того, что девчонки вынесли несколько кроватей прямо в коридор, а вместо них поставили несколько столов – судя по всему, пиршество ожидалось на славу. Полина невольно подумала: «Интересно, а куда же они подевали матрацы с кроватей?» Затем обратила внимание на цветную матерчатую занавеску, закрывающую пространство между трёхстворчатым шифоньером, отодвинутым от стенки, и стеной. Пока готовилось застолье, она подошла к занавеске и слегка отодвинула её. И точно, шифоньер был отодвинут от стены как раз на ширину одной из кроватей, оставшейся у стены,  как раз на ней и были сложены все матрацы.

Она невольно подумала: «Вот как раз и местечко, где можно будет скрыться на ночь, если что».  Подумав это, она даже не предполагала, что эта её мысль воплотится таким неожиданно-стихийным образом.

В это время Галина и её подружки вовсю хлопотали у стола. Хотя студенческая закусь как всегда состояла из традиционного меню:  на столе стояли тарелки с сыром и варёной колбасой, салаты из огурцов и помидоров, салат из острой  корейской моркови, фрукты, в вазочках – конфеты, а на горячее, естественно, пачечные пельмени.

Зато на всём пространстве стола были установлены целые батареи бутылок дешёвого вина. И две бутылки шампанского для первого тоста за именинницу. Вскоре собралась и вся тёплая компания Галининых друзей. Народу собралось немало – человек двадцать пять, а то и больше. Все молодые, весёлые и не в меру шумливые. Именно шумные, как показалось Полине. Она подумала, обведя всю компанию прихотливым взглядом: «Да, у физкультурниц нет недостатка в парнях, внешне все такие ядрёные молодчики…»

Галина представила всем своих подруг из университета. Полина была на редкость привлекательной девушкой, поэтому сразу поймала на себе несколько заинтересованных мужских взглядов, но она всё же, будучи несколько высокомерной по характеру и по натуре, сразу внутренне отвергла этот интерес, решив про себя, что эти ребятки – ей не компания. Но никоим образом не выказывала это внешне. Она наравне со всеми, конечно же, в меру своих сил и желаний участвовала в общем веселье.

Пустые бутылки быстро исчезали  под стол или в уголок к стенке. Горячие пельмени охотно поглощались молодыми животами. Тосты сменялись один другим и становились всё более и более вольными. К примеру, такими: «Выпьем за то, чтобы ноги носили, и мужики просили!». Или: «Пусть плачут те, кому мы не достались, и сдохнут те, кто нас не захотел»

 

Вскоре начались танцы. У Полины не было недостатка в кавалерах, так как уже одно слово – иностранный факультет – действовало на физкультурников призывно-интригующе, но и сама она была эффектная девушка: её лицо с правильными чертами оттенялось пышными волнистыми тёмными волосами,  большие выразительные серо-голубые глаза – густыми, слегка подкрашенными ресницами. А тонкую изящную фигуру обтягивало нарядное платье.

Но Полина была, как бы полностью закрыта для общения с кем-либо из этих парней: качки есть качки, которые стараются  держать руки дальше от туловища, тем самым давая понять всем окружающим, какие они крутые ребята.

Полина смотрела на всех этих парней абсолютно равнодушными глазами, хотя несколько человек довольно откровенно уставились на неё, когда  Галина представляла их со Светланой –  девушки  этого факультета всегда высоко котируются среди парней всех институтов города.

Парни, подвыпив, начали оказывать Полине откровенные знаки внимания, типа реплик:

– Хрупкой девушке нужен сильный парень рядом…

Но поскольку она никак не реагировала на подобные откровенные предложения в качестве тех самых  сильных парней с нею  рядом, они сразу же переориентировались на других, более доступных и покладистых сокурсниц, которые были этим парням понятны и близки.

Как только честная компания расправилась со спиртным, ребята сразу же включили музыку на всю катушку  и начались танцы, «чманцы», «обжиманцы»…

Только Полина осталась не у дел как белая ворона. Она сидела в сторонке и неохотно ковырялась чайной ложкой  в кусочке торта, лежащего перед нею на блюдце.

Хотя все дружно приглашали её  танцевать. На это она ещё соглашалась –

танцевать в общем кругу, то есть таким образом, чтобы её никто из этих парней не обнимал в танце, потому как «под пьяную лавочку» за этим обязательно следует, а это она уже знала по своему опыту, какое-либо приставание, а то и домогательство.

Её подружка Светлана, наоборот, познакомилась со штангистом Юрой, крепким на вид и приятным парнем и, следовательно, чувствовала себя вполне комфортно. Шум, веселье продолжались до той поры, пока все бутылки не перекочевали  под стол или к стенке: стало быть, грустно опустели столы. В результате чего где-то к часу ночи все начали куда-то незаметно разбредаться или рассредоточиваться на местности, дабы предаться лёгкому или серьёзному интиму. Куда-то пропала и сама  Галина – гвоздь программы вечера.

Полина же, по собственной воле оставшаяся без кавалера да ещё совершенно в чужой компании, и вовсе затосковала. К её немалому огорчению, куда-то исчезла и единственная её сокурсница – Светлана с Юрой. Только две-три пары продолжали танцевать медленные танцы, тесно прижавшись друг к другу.  Полина сидела и лихорадочно думала о том, что же делать? Со временем к  ней  опять пришла спасительная мысль: «Вот, наверное, и настал тот момент, когда я могу спокойно укрыться от всех за ширмой на матрацах, не поеду же я в два часа ночи в собственную общагу? А если я тихонько самоустранюсь, то не буду мозолить  влюблённым парам глаза».

Эта мысль пришлась как раз кстати, потому что в коридоре начались шумные разборки между качками.  По обрывкам фраз она поняла, что кто-то кого-то не поделил. И все присутствующие в комнате высыпали в коридор, а Полина, наоборот, быстро отодвинув занавеску, зашла за ширму, сняла нарядное платье, переоделась в блузку и юбку, на всякий случай захваченные с собой. Но поскольку она не знала, в какой стороне их общежития находится умывалка, приходилось оставаться накрашенной. Но всё же она с облегчением подумала: «Вот укромное местечко, где я смогу спокойно перекантоваться до утра, поскольку других апартаментов мне, судя по всему,  никто  не предложит».

И она спокойно вскарабкалась на гору матрасов, укрылась одеялом и с улыбкой подумала: «Буду спать как принцесса на горошине, несмотря на то, что для всех в этой компании я как кость в горле».

И она сладко смежила от усталости веки. По молодости, как известно, и музыка не напрягает, которая продолжала громко звучать и в этой комнате и ещё в какой-то из соседних… Полина подумала: «Как хорошо, что меня от всех отделяет эта цветная занавеска, никто не станет пялить на меня глаза, а тем более приставать, потому что меня как бы нет», – с умиротворением додумала она.

А перед тем, выпив пару рюмок вина за именинницу и находясь в состоянии лёгкого опьянения, быстро заснула.

 

Полина резко проснулась  от хриплого пьяного мужского голоса: «Я тебя хочу» – и от страха тут же открыла глаза. Но, к счастью, этот пламенный посыл относился вовсе не к ней. Сиплый пьяный голос снова настойчиво повторил:

– Какая  удача, что никого в комнате нет. Только мы с тобой. Как я давно мечтал об этом. Никого же в комнате нет, – повторил он своё внушение, – чего ты боишься?

И Полина с ужасом услышала, что он закрыл дверь на ключ изнутри.

Девица возразила:

– Генка, а вдруг девки придут за своими сумками? Смотри, сколько сумок висит на вешалке. Вдруг они придут за сумками? – повторила она, – у них же вещи здесь остались. Галина же ещё тех двух из университета пригласила. Интересно, они-то куда подевались? Одна из них такая высокомерная фифа, так и хочется ей дать в морду!

Полина, лёжа в укрытии, подумала: «Приятно услышать про себя лестный отзыв!»

Пьяный партнёр успокоил  девицу:

– По комнатам с парнями рассредоточились, куда же ещё? И им так же хорошо сейчас, как нам с тобой.

Полина горько усмехнулась: «Только не мне!».

Послышался звук поцелуев,  какая-то возня и после этого скрипнула кровать. Из этого следовало, что плацдарм любовной схватки переместился на кровать.

И для Полины начался форменный кошмар, который можно увидеть только в ужасном сне.  А здесь всё происходило наяву: Полина вынужденно оказалась если и не соглядатаем, то уж невольной «наушницей»  всего происходящего в этом природном катаклизме.

И уйти никак нельзя и некуда. А обнаружить себя – тем более. Здесь, как назло, ей захотелось чихнуть.  Она с такой силой уткнулась в подушку, что  от её беззвучного чиха  чуть собственные барабанные перепонки  не разлетелись в разные стороны.

Тем временем на кровати страсти накалялись полным ходом. Парень снова повторил: «Я тебя хочу!» Причём произносилось это с таким выражением, как будто он хотел ещё порцию водки или сваренных пельменей.   Девица тоже урезонивала парня   далеко не ласковыми словами:

– Генка, не надо. Не трогай меня. Генка, остановись.

По-пьяни подобные действия случаются сплошь и рядом, когда пьяному мужику дополнительно «вдарит» в голову хмельной гормон. Весь кошмар для Полины состоял в том, что девица громким голосом, хлеще заправского спортивного комментатора, причём донельзя грубым пьяным и резким голосом  «вещала-верещала» в пространство комнаты, озвучивая таким образом абсолютно все действия пьяного партнёра. А при  Полинином воображении и видеть ничего не нужно было, она всё это представляла, словно видела  реально, как если бы выглядывала из-за шторки.

Полине даже было странно, что девица с таким «эффектным» набором личностных качеств до сих пор была девственницей.

Она постоянно просила сопящего и нещадно пыхтящего качка не трогать её. Но парень, по-прежнему не говоря ни одного слова уговоров или положенных к данному случаю нежностей, видно, просто тупо домогался её, потому как в данный момент его  «соображай» работал  исключительно в одном направлении, когда  думает не голова, а головка.

 

Девица неприятным голосом  продолжала задавать ему вопросы, на которые никто не собирался отвечать:

– Генка, зачем ты мне блузку расстегнул? Зачем ты вытащил её из брюк? –

Как будто и без этого ей было неясно. – Зачем ты мне лифчик снял? Зачем ты мне соски кусаешь, мне больно. Делай тише, мне больно, отпусти меня.

Кавалер тем временем уже не сопел, а усиленно пыхтел, целенаправленно подбираясь к святая святых девицы. В связи с чем её комментарии становились всё более отрывистыми и грубыми:

– Генка, что ты делаешь? Зачем ты снимаешь мне колготки? Я этого не хочу,

Пусти меня! Что ты делаешь? Не делай этого…

Но Генка в этом деле, видно, оказался целеустремлённым парнем, тем более что цель его была уже близка – почти что видна.

 

А девица по-прежнему продолжала комментировать каждое его действие такими же пьяными и несуразными словами:

– Генка, я тебе сказала не надо, не трогай меня. Зачем ты снимаешь с меня трусы? Ты же видишь, что я не хочу, у меня ещё никогда не было мужика.

Он с пьяным удовлетворением прохрипел:

– Вот и хорошо.  Я буду первым. Приятно быть первым, я же спортсмен.

К тому времени она уже, видно, слегка протрезвела и начала отбиваться всерьёз, но парень, скорее всего, утроил свои усилия, судя по её истеричному комментарию:

– Зачем ты раздвигаешь мне ноги? А это что у тебя такое? Когда ты успел снять свои штаны? Генка, давай не сегодня.

Парень  не уговаривал её, не сказал ей ни одного ласкового слова, он только по-бычьи шумно сопел. Полина, естественно, ничего не видела из-за ширмы, боясь даже пошевелиться, чтобы не обнаружить себя. Но это животное мужское желание наполнило, казалось, всю комнату до отказа и в том числе проникало  в неё. Хотя Полина понятия не имела, что можно сделать в этой ситуации, встать и уйти? Никак нельзя, ибо обнаружить себя в данной ситуации она тем более не могла. Лежала, сжавшись в комок и ожидая чуть ли ни своей собственной участи, ибо невозможно понять, что могло бы взбрести в голову этому пьяному идиоту.

 

Она натянула одеяло на голову, ни жива ни мертва от страха, и, несмотря на все ужасы и нелепость ситуации, хоть и была девственницей, вдруг против своей воли почувствовала странное и непривычное для себя возбуждение, сопровождающееся необъяснимой дрожью во всём теле, ибо она, будучи уже вполне созревшей для близости девушкой, невольно присутствовала при подобном таинстве,  словно сама участвовала в этой групповухе. Но, слушая грубые слова девицы, которая по-прежнему комментировала все действия парня, уже сама не понимала, от чего конкретно её трясёт: от возбуждения, страха или отвращения.

 

И только тут Полина услышала сдавленный сиплый голос парня:

– Да расслабься ты, раздвинь ноги шире и расслабься, не зажимайся, – выдавал он  рекомендации со знанием дела, – и тогда тебе не будет больно.

Девица уже орала, чуть ли ни во всю глотку, и  её крики могли услышать  из коридора или из соседних комнат. Парень рассчитывал, видно, на то, что всё это происходит глухой ночью (было уже, видимо, около пяти утра) и на то, что не шибко мозговитые физкультурники спят, не так чутко, как интеллектуалы.

Девица уже возмущалась из последних сил:

–  Ой, что это у тебя такое скользкое и большое? Какой огромный у тебя член, как он может во мне поместиться? Ты меня всю порвёшь! Генка, я боюсь, – и тут она заорала во всю мощь, –  что ты делаешь? Мне больно-о-о…

И судя по её воплям и по  судорожным всхлипываниям, ей действительно было больно. У обезумевшей от страха Полины было такое чувство, что всё это происходит именно с нею, потому что девица стонала и орала не своим голосом…

Но парень, видно уже вошёл в неё и старался довести начатое дело до конца, то есть кончить.

А девица все стонала и причитала:

– Ой, больно! Ой, как мне больно…

 

Полина  по-прежнему была сама не своя от страха,  оказавшись невольной свидетельницей происходящего. Она тоже испытывала за ширмой настоящий болевой шок, когда девица снова заорала:

– Ой, как мне больно.  Как будто мне кол  туда между ног всадили, а когда его вытащат, я не знаю. Генка, какой же ты подонок! Всё-таки изнасиловал меня, у меня всё внутри сводит от боли…

И тут Полина услышала. Как пружины кровати отчётливо и мерно поскрипывают от всего процесса, во время которого парень по-прежнему не сказал ей ни единого ласкового слова. Ни единого!

Не трудно представить состояние Полины в этой ситуации, в которой никому не позавидуешь, да ещё эти ужасающие комментарии грязной и грубой дуры, такие же безмозглые, как и она сама. Особенно на фоне того, что Полина ничего подобного не видела, не слышала и тем более не ощущала. Да плюс её собственный страх оттого, что этот пьяный урод, закончив один акт дефлорации, может перекинуться и на неё, если  случайно обнаружит её – у страха глаза велики! От одной только мысли об этом у неё сердце убежало в пятки. А что, и в самом деле, кто будет искать её в этой забытой Богом дыре на грязных чужих матрасах, на которых, скорее всего, не раз происходили подобные вещи?

 

Полина испытала такой ужасный шок, хотя к слову «шок» и определений не требуется. И она больше ничего не испытывала, кроме жуткого отвращения ко всему происходящему в этой полностью безнравственной ситуации.  Поскольку вся эта мерзкая сцена в мельчайших подробностях навсегда отложилась в её памяти. Потому что, однажды услышав такое, никогда не забудешь! Полина лежала на этих матрасах не как принцесса на горошине, как она подумала о себе с самого начала, а как возможная лёгкая добыча в силках для этого бессловесного придурка.

Девица продолжала тихо подвывать, но Генка, который ни разу не назвал девицу по имени, не говоря уже о любви,  и не думал уговаривать её или утешать. Он довольно быстро встал с нёё, надел брюки и только сказал:

– Ну, я пошёл. Завтра увидимся.

Открыл изнутри дверь и вышел.

Девица встала, закрыла за ним дверь, смачно выругалась матом и добавила:

– Вот грязный кобель, сука.

Последнее слово было обращено, видно, в пустоту комнаты с горой грязной посуды – в придачу к точно такому же действу.

Девица подошла к кровати и, снова грязно выругавшись, сказала:

– Сколько крови на простыне из-за этого кобеля. Придётся кипятить.

 

Воздух в комнате стал густой, липкий и спёртый от запаха недоеденной пищи и насильного совокупления. Всё это перемешалось и образовало какой-то тошнотворный конгломерат. Стало невыносимо дышать, и Полине пришлось поднять голову с подушки, открыть глаза  и глянуть в щелку за ширмой: на улице брезжил рассвет.

Девица лежала в постели и по-прежнему тихо подвывала, видимо, полностью осознав, что с нею произошло. Но девственности не вернёшь. Хоть сколько завязывай на косах бантиков, но девочкой уже не станешь! Хотя в экстренных случаях и прибегают к помощи хирургов, которые зашивают остатки девственной плевы. Но это был не тот случай. Откуда у студентов такие деньги, даже если бы она захотела. Это уже как жизнь этой девицы распорядилась и её ухажёр.

В дверь  кто-то тихо постучал, девица встала и открыла им дверь. Пришли некоторые гостьи за своими  вещами и сумками. Полина лежала и мучительно раздумывала, когда же ей лучше всего показаться из-за ширмы? При этих гостях или нет? Но решила всё же подождать, когда они уйдут.

Когда за ними захлопнулась дверь, только тогда она откинула край ширмы.

Девица с неподдельным ужасом уставилась на неё и, чуть ли не теряя сознание от невольного шока, спросила:

– А ты откуда здесь взялась? Как ты здесь оказалась? Да ещё и пришлая, – презрительно выкрикнула она.

Полина не особенно обиделась на её грубый вопрос и тон, она вошла в её положение: отдаться парню, который не сказал ей ни одного ласкового слова – это не фунт изюма съесть!

Полина, тоже бледная от пережитой кошмарной ночки, протирая красные с размазанной тушью глаза,  деланно зевнула и сказала:

– Да я спала там. Моя подруга куда-то делась. А я куда пойду ночью? Вот я и спала за ширмой, чтобы никому не мешать.

 

Девица продолжала злобно сверлить её глазами, затем встала, обмоталась одеялом и, красноречиво сжав кулаки, направилась к Полине. У Полины, словно молния, мелькнула мысль: «Если она гандболистка, как Галина, то уже от одного её удара мне мало не покажется!».

Девица подошла к ней вплотную и, снова выругавшись матом, с невероятной злостью в голосе, буквально по-змеиному прошипела:

– Так ты всё слышала?!

Полина  весьма натурально протёрла измученные  от бессонной ночи глаза, и наивно спросила:

– Что слышала? Что я должна была слышать?

Патлатая, вся какая-то скомканная, и от всего этого  довольно страшная  девица буквально взорвалась:

– Не прикидывайся дурой. А ну-ка хватай свои шмотки и быстро дуй отсюда, пока я добрая. Или я  тебя так разделаю прямо тут, что тебя твоя подруга не узнает.

Глядя на её пожамканный вид, Полина невольно подумала: «Именно такие выражения и должны были слетать с этих медовых уст»

Полина, чтобы как-то отвлечь изнасилованную зверюгу, жалобно спросила:

– А вы не знаете, где  моя подруга?

Девица снова злобно выругалась  матом и  продолжила  красноречивым пожеланием:

– Я бы и тебя с удовольствием никогда здесь не видела. Я тебе что сказала, быстро сматывайся отсюда.

Дело приобретало серьёзный оборот, ибо безмозглой физкультурнице необходимо было хоть на ком-то отыграться, хоть на ком-то сорвать всю злость из-за тупо потерянной  невинности.

Полина  скороговоркой пролепетала:

– Я сейчас, мигом. Извините, я не буду вас больше беспокоить. Просто вечером я не знала, куда мне деться, я никого здесь не знаю, вот и пришлось мне остаться в этой комнате. Но я ничего не слышала, я  всегда крепко сплю.

Девица, не снижая угрожающего выражения со своего и без того ужасающего лица, процедила сквозь зубы:

–  Так я тебе и поверила.

Девица напоследок дала её напутствие, пригрозив довольно мощным кулаком:

– И язык за зубами я тебе советую держать.

Видя крайнюю раздражённость девицы, Полина быстро собирала свои вещи и, уже стоя на пороге, с лёгкой издёвкой в голосе добавила:

– Да успокойся ты, я тебя вообще не знаю. Увижу на улице, ни за что не узнаю.

Полина и сама спешила изо всех сил, лишь бы быстрее покинуть это зловонное и злосчастное место, поэтому чуть ли не пулей выскочила на улицу. Скорее всего, было около шести часов утра,  если начали ходить автобусы.

 

К счастью, ей не пришлось долго стоять, ожидая нужный автобус. Она впрыгнула в него, села по причине раннего утра  на свободное место у окошка, и тут её уже по-настоящему начало лихорадить от отвращения, то есть от всего пережитого за эту ночь. Полина целую неделю ходила полностью подавленная всем услышанным, и особенно отношениями спортсмена, который не сказал своей ночной подруге ни одного ласкового слова. Полина с неприязнью подумала о нём: «Конечно, откуда у качка слова нежности возьмутся, если у него одна извилина и та между ягодицами». И с такой же неприязнью подумала об  ответной реакции девицы, тоже похожей на сплошную грубость, невольно вспомнив её маты, обращённые уже конкретно в адрес ни в чём не повинной Полины.

 

Ехала и с непередаваемой гадливостью вспоминала весь этот ночной кошмар.  Грубые действия пьяного качка и мерзкие комментарии девицы надолго врезались в её память, оставив в её сознании ощущение, что близость между мужчиной и женщиной – это ужасная, грязная и скользкая  гадость, словно она сама присутствовала при одной не человеческой,  а собачьей «свадьбе».

Но у животных, как известно, подобные действия основываются на инстинктах продолжения рода. И если самец чувствует соответствующий запах самки, значит, она готова к спариванию. И  им нет нужды  изъясняться нежностями, хотя и у многих животных и птиц наблюдаются необыкновенно нежные  танцы и другие  признаки брачного периода…

А здесь люди. Молодые парень с девушкой, а свою первую близость провели гораздо грязнее и отвратительнее, чем животные.

 

Полина несколько дней не разговаривала со Светкой, которая вернулась в общагу только к вечеру, естественно, снова пропустив занятия, да ещё и недоумевала, куда это так быстро пропала  Полина. Так часто случается, что одна из подружек, уже познавшая близость с мужчиной, всеми способами старается создать ситуацию, чтобы обесчестили и другую подружку, чтобы она сравнялась с  первой.

Хоть Полина, в общем-то, не была глупой девушкой, и жила в основном своей головой.  Но молодость есть молодость: частенько приходилось влипать в какие-то такие ситуации, когда ты ходишь по краю. Не даром же говорится, что если долго смотреть в бездну, то бездна начинает смотреть на тебя. Но опять-таки говорится, что если не смотреть вниз, то можно не сорваться.

Но так уж устроен мир, что мужчина, особенно молодой,  по сути своей чаще всего выступает как агрессивное начало, а девушки и женщины вынуждены защищаться.

Полина, не имея возможности всем услышанным ночью с кем-либо поделиться,  ходила и постоянно думала про себя: «Какая это, оказывается, гадость, даже мерзость, когда тебя лишают девственности. Какой ужас, просто настоящая гадость! Неужели так со всеми девственницами происходит? – удручённо и потерянно думала она, – вот так лишаются девушки своей девичьей чести по пьяни, то есть тупо и по-скотски».

Больше всего почему-то угнетал Полину тот факт, что Генка не сказал своей девице ни одного ласкового слова. Это снова и снова вертелось у Полины в голове, да и  его партнёрша ни разу не назвала его иначе, как просто Генка.

Полина при своей сверхчувствительности очень сильно переживала это действительно очень мерзкое событие, словно всё, услышанное той ночью, происходило именно с нею.  Светка тоже не разговаривала с Полиной. А Полина, естественно,  не проявляла особого желания к общению с ней, и, стало быть, ничем не могла поделиться. Так и пришлось ей пережить эту гадостную сцену в себе.

Долго, очень долго не могла Полина отделаться от этого омерзительного воспоминания. Зато позднее полученный хоть и не собственный опыт всё же сослужил ей определённую пользу. Если она сама, будучи молодой девушкой,  оказывалась приблизительно в такой же ситуации, она точно знала, что всеми доступными и недоступными для неё средствами надо во что бы то ни стало «выдираться» из неё пока не поздно и пока ещё есть возможность уйти с наименьшими потерями. Ибо когда девушка уже созрела для плотской любви, каждому парню или мужчине хочется залезть в  таинственный сад и сорвать  сладкий персик!

Недаром же персики бывают так называемыми «лысыми» и волосатыми, то есть покрытыми лёгким пушком. Так вот для любого самца особо привлекателен  именно покрытый лёгким пушком персик. И он ни за что не упустит возможность насладиться им, даже силой…

 

В обычной жизни, в отношении с парнями, Полина была  энергичной и активной девушкой, – что называется энерджайзер, да ещё с острым язычком, и ей ничего не стоило буквально в шесть секунд заинтересовать любого парня, то есть тем самым привлечь его внимание к себе.

 

 

.                                                       ГЛАВА X

 

 

Матушка в большой строгости  воспитывала Полину. Но даже постоянные наставления  матери не имели такого эффекта, как собственными ушами услышанная и собственными глазами увиденная одна студенческая история, которую вполне можно назвать – наглядный пример.  Вот она-то надолго запала в душу каждой из неискушённых девушек. И их естественное любопытство к близким отношениям с мужчиной было энергично отодвинуто на неопределённое время…

 

Когда Полина училась ещё на первых курсах, в их комнате жила очень красивая гречанка – старшекурсница Тамара. Она действительно была настолько красивой девушкой, что буквально все парни и мужчины разворачивались и смотрели ей вслед. Высокая, статная, с довольно развитыми бёдрами, невероятно тонкой талией и высокой грудью она своей фигурой буквально приковывала к себе взгляды всех смотрящих на неё мужчин.

Не говоря уже о красоте лица. У неё было правильной формы красивое лицо с большими карими бархатными глазами, изящным носом и алыми чувственными губами. Когда она улыбалась, то всем окружающим хотелось тут же ответить ей точно такой же доброжелательной улыбкой. Цвет её лица – это отдельная тема. Кожа на её лице была такой нежной,  хоть слегка смуглая, но с розоватым  румянцем на щеках, как у ребёнка. Лицо настолько нежное, что, казалось, такая кожа никогда не состарится,  она просто не может быть подвержена старению. Короче, от её лица невозможно было отвести глаза, ещё и потому, что его оттеняли густые, чёрные как смоль, вьющиеся волосы.

Тамара была из состоятельной семьи, она очень хорошо и со вкусом одевалась и следила за собой. При таком наборе внешних данных не мудрено было, что она сводила с ума всех  парней и в общежитии и в университете. Была к тому же по характеру добрая и незаносчивая в отношениях с девушками в комнате. Хотя вне комнаты не лишена была, как всякая красавица, определённой амбициозности.

И вот на одном из вечеров в политехническом институте она познакомилась с одним русским парнем Славиком. Он, конечно же, сразу был очарован её красотой. Они начали встречаться. Славик был на вид весьма обычным парнем, и ему завидовали все его сокурсники, что ему удалось понравиться такой красавице как Тамара. К тому же она уже заканчивала иностранный факультет, немецкое отделение и могла составить прекрасную пару. Славик заходил за нею прямо в общежитие, и девушки из комнаты всё удивлялись тому, что она нашла в нём такого особенного.

Полина даже как-то не выдержала и сказала девчонкам:

– И что она при своей-то красоте  нашла в нём? Он такой обычный. Даже заурядный.

Нина ответила со знанием дела:

– Знаешь же, что любовь зла…

Оксана добавила:

– Может быть, он на голову «шибка умный», откуда ты знаешь? Недаром же все девицы с иностранного стараются познакомиться с парнями из политехнического. Вот у нашей Тамары и сбылась мечта. Он тоже институт заканчивает, глядишь и поженятся.

Умудрённая опытом в сердечных делах, Светлана добавила:

– Поженятся, если  ничего не изменится.

Тамара приходила в общежитие счастливая, с розовыми щёчками и особенной женственной улыбкой, освещавшей её лицо. Ложилась спать, видимо, вспоминая подробности свидания. Поэтому все девушки в комнате считали, что дело идёт к свадьбе. Но, видно, в одно из свиданий её горячая греческая кровь взыграла, и она не устояла. Девчонкам, естественно, ничего не сказала, уехала на каникулы.

 

Когда она вернулась через полтора месяца в общежитие, на ней, что называется, лица не было: похудела, побледнела и даже слегка подурнела от постоянного внутреннего переживания. Воистину, горе не красит.

И поскольку в комнате все уже были свои, Тамара, внезапно горько расплакавшись,  поделилась своей бедой с девчонками. Сказала им, что беременна. Потому что в такой двусмысленной ситуации беременность не радость и даже не проблема, а воспринимается как самая настоящая беда.

И девушки, от неожиданности округлив глаза, чуть ли ни в один голос спросили у неё:

– А ты Славику писала? Он знает?

Тамара сквозь слёзы ответила:

– Так он же вместе с ребятами в стройотряд записался. Они поехали на всё лето куда-то в горы строить кошары для овец. Говорят, там хорошо платят.  У меня, сами понимаете, не было ни малейшей возможности связаться с ним, – и она снова горько расплакавшись, продолжила, – я даже не знаю, как он всё это воспримет.

Девушки начали горячо успокаивать её:

– Томик, да не переживай ты так. Не сможет он от своего ребёнка отказаться.

Полина сказала:

– Тамара, у вас же вроде бы всё к свадьбе шло?

Тамара всхлипнула:

– Шло-то оно шло, да, видно, не дошло. Поскольку эта неожиданность может всё разрушить. Девчонки, верите, для меня это не отдых летний был, а сплошная нервотрёпка. От всего этого я стала такая нервная, взвинченная дома, что даже мама заметила. Она постоянно спрашивала меня: «Тамара, что с тобой? Я тебя не узнаю, всегда у тебя была улыбка на лице, а сейчас, я уж не помню, когда в последний раз видела её. Что-то случилась? Ты прямо сама не своя».  А что я ей скажу? Не скажу же я ей: «Я беременная, мама, в этом всё дело». Мне это вам проще сказать, чем ей. Вы даже не знаете, какой это позор для греческой семьи, если дочь нагуляла ребёнка.

Полина снова сказала:

– Да не убивайся ты так раньше времени. Часто случается в жизни: ты себя полностью изведёшь тревогой, а то, чего ты так опасалась, не произойдёт. А сколько ты себе нервов понапрасну потреплешь?!

Тамара продолжила, утирая бегущие слёзы, потому что, наконец-то, она могла не скрывать их:

– Я уже хотела дома аборт сделать, и ничего ему не говорить, но потом всё же решила  дождаться его и сказать ему, – и она сквозь слёзы продолжила, – ведь всё-таки опасно делать первый аборт. Вдруг потом детей не будет? И стану я при всей своей красоте голой бесплодной пустыней, – и она снова горько расплакалась.

Считается, что только у женщин есть одна особенность: если женщина делится радостью, то она увеличивается вдвое, а если печалью, то она уменьшается вдвое. А тут действительно большая внутренняя тревога Тамары разделилась сразу на несколько частей, потому что все девушки в комнате начали с нетерпением ждать возвращения злосчастного Славика и его решения. Все жили до его приезда как на иголках.

Все девушки  в комнате старались относиться к ней гораздо внимательнее, чем раньше, потому что точно такая же участь, которая называется женской долей, могла постичь любую из них. От этого ни одна из них не застрахована.

За обедом, когда они ели вместе, все старались положить в её тарелку лучшие кусочки мяса, если оно бывало, или картошки. А иначе чем здесь утешишь или поможешь? Но, несмотря на всеобщую поддержку девушек, Тамара всё больше и больше мрачнела, словно предчувствуя  пугающую развязку.

 

Наконец вернулся её Славик. Все девчонки к этому времени тоже были полны  неясной  внутренней тревоги. Ведь когда живёшь в общежитии, то вольно или невольно живёшь как одна семья. И все,  в основном, всё знали друг о друге, потому что скрывать особенно нечего.

Славик нарисовался в общежитии похудевший, жилистый и загорелый. И они пошли с Тамарой в кино. После кино Тамара вернулась в комнату такая, что все девушки сразу догадались, что у неё большие неприятности,  по выражению её лица несложно было это понять. Как только она вошла в комнату, села на стул, положила руки на спинку стула и горше горького разрыдалась.

Все девушки сразу же обступили её с вопросами:

– Что, что он сказал? Тамара, говори быстрее.

Тамара просто плакала навзрыд и ничего не могла сказать от отчаяния.

Полина сказала:

–  Тамарочка, да не рыдай ты так, расскажи нам всё, тебе же легче будет.

Тамара ещё  несколько минут горько изливала в слезах свою беду, потом сквозь слёзы, всхлипывая, произнесла:

– Девочки мои дорогие, он сказал: «А откуда я знаю, что это мой ребёнок? Прошло уже полтора месяца. Может быть, ты  ещё с кем-то была, а теперь хочешь повесить этого ребёнка на меня».

Все девушки выругались, кто как мог.

Полина прошипела:

– Вот уж форменная скотина. Он же у тебя первый был?

Тамара простонала сквозь слёзы:

– Конечно. Вы же сами знаете, что серьёзно я только с ним встречалась. Он мне клялся в своей любви, перед тем как соблазнить меня. Обещал, что поженимся, а теперь не верит, что это его ребёнок. Можете представить, в каком я состоянии?

Она снова зарыдала и сквозь слёзы спрашивала у них:

– Что мне делать, девчонки? Что мне теперь делать? Я просто в отчаянии, – проговаривала она, раскачиваясь на стуле.

Девушки, будучи тоже в большом волнении, ибо невозможно остаться равнодушной к такой жгучей проблеме, какое-то время потерянно молчали.

Затем Нина робко предложила:

– Томик, может быть ещё раз поговорить с ним? Убедить его? Можно же как-то доказать, что именно он отец, сделать тест. Существуют же какие-то анализы…

Тамара снова горько разрыдалась, а девушки, слегка придя в себя от первого шока, начали её дружно успокаивать, пообещали ей, что все вместе что-нибудь придумают, пойдут все вместе говорить с ним, и если этот козёл окончательно откажется, то они её в беде не оставят.

 

Как Тамара и предполагала, Славика и след простыл.

Когда девушки  заставили её ещё раз пойти  к нему в общежитие и окончательно поговорить с ним, он даже из общежития на квартиру съехал, чтобы она не нашла его. А ребята из его комнаты, только сочувственно покачав головами, сказали, что ничем не могут помочь ей, так как не знают, где он теперь проживает, адреса он не оставил. Правда это или нет – не узнаешь.

В подобных случаях каждый мужик, который не желает брать на себя ответственность за содеянное и за случившееся, прячется подальше, в точности как нагадивший кот.

Тогда девушки скинулись со стипендии, да и так вложили в общую сумму кто сколько мог, чтобы набрать деньги на подарок врачу, и ей сделали аборт как положено – в больнице. Чтобы лишний раз не травмировать Тамару, ходили целой толпой договариваться с врачом,  и причину придумали сами, что молодой муж в армии, а Тамаре учебу нужно заканчивать. А пока она учится, ребёнка содержать у неё нет возможности.

Тамара после аборта вернулась в комнату такая потухшая, словно из неё вместе с этим ребёночком вынули что-то жизненно важное, без чего жизнь более не может быть полноценной. Какую-то самую ценную для женщины частичку.  И она уже не смеялась  больше так звонко и так заразительно, как прежде.

 

Славика она больше видеть не могла после его предательства, сама отказалась от  него. Хотя он, узнав, что она сделала аборт, снова «подбивал к ней клинья», да безуспешно. У неё словно глаза открылись, и она  не могла больше видеть себя рядом с таким посредственным,  подлым по натуре и трусливым парнем, который даже из общежития сбежал, чтобы не  держать ответ и не принимать решения. Он приходил к ней в общежитие, но Тамара, столько всего пережившая по его милости, даже не вышла к нему.

 

Но её ещё ожидало одно испытание. Прошло несколько месяцев, боль Тамары несколько поутихла, и однажды в читальном зале центральной городской библиотеки –  «Чернышевки»,  она случайно познакомилась с красивым, как и она сама, греком  Георгием, и душа её начала понемногу оттаивать. Георгий был абсолютно во всём равным ей парнем. В первую очередь по внешности: высокий, красивый, статный парень – настоящий красивый молодой мужчина. И, главное, по её словам необычайно умный и целеустремлённый. Ибо пустых парней в библиотеку и калачом не заманишь. Как рассказывала Тамара, он жил с мамой и был единственной её надеждой, она воспитывала его одна после того, как отец трагически погиб.

У матери  Георгия было ослабленное здоровье. И ему приходилось учиться на повышенную стипендию и ещё подрабатывать, чтобы содержать мать и себя, так что ему было не до гулек и не до совращений неопытных девиц – он был серьёзным во всех отношениях парнем. Поэтому в свободное от учёбы и работы время сидел в библиотеке и забивал голову знаниями, когда другие студенты пили пиво и волочились за девчонками.

И вот  именно там Тамара нашла парня, равного себе. А где ещё искать умных парней, как не в библиотеке?  Естественно, что они сразу понравились друг другу, и он сам нашёл возможность и повод заговорить с нею. Затем проводил её до общежития,  и они начали встречаться. И надо же было такому случиться, что он тоже был из политеха. И более того, из параллельной со Славиком группы. Но в отличие от этого бездельника и, как  совсем недавно выяснилось, негодяя отношение к жизни у  Георгия было гораздо серьёзнее.

Красивые грек и гречанка – любо-дорого посмотреть! Прекрасная, абсолютно гармоничная во всех отношениях пара. Оба высокие и красивые – глаз не отведёшь! Не пара – загляденье! Но Тамару, несмотря на то, что она снова расцвела, словно угнетало что-то изнутри. И наблюдательная Полина заметила это.

Как-то  они с Тамарой остались вдвоём в комнате, и Полина, с которой у Тамары были особенно доверительные отношения, спросила у неё:

– Тамарочка, вы такая красивая пара с Георгием, а ты вроде бы не совсем счастлива? Или мне только так кажется?

И Тамара поделилась с нею своей тревогой:

– Знаешь, Поля, у нас, греков, отношение к девушке достаточно строгое, особенно перед женитьбой. И если Георгий узнает, что я не девственница, он на мне никогда не женится.

Полина сокрушённо сказала:

– И надо же было такому случиться, что он знает этого козла Славку, а у этого бездельника язык, сразу видно, как помело.

Тамара согласилась:

– Вот и я о том же. Вдруг он Гере что-то скажет, и тогда  мне не видеть Георгия как своих ушей. Он меня сразу бросит. Вот именно эта мысль и гложет меня постоянно. И ты, Поля, верно  подметила это.

Полина усомнилась:

– Ну, так-таки уж и бросит. Что, сам он такой  безгрешный?! Белый лист без единого пятнышка, без единой чёрточки, так что ли? Такого нынче не бывает. У него женщин, что ли, не было?! При его-то внешности? В жизни в это не поверю. Вполне вероятно, что в том же политехе девицы сами ему на шею вешаются.

Тамара слабо улыбнулась:

– Так у них же, у мужиков, как в том анекдоте: «Когда  они  кого-то… – это нормально, это одно дело; а когда  нас кто-то… – это совсем другое». Вот я и живу теперь в постоянном страхе, что  Гера всё узнает, – и она с неподдельной горечью добавила, –  сама видишь, какую горькую пилюлю мне  уготовила  Судьба! И надо же было мне повстречать этого козла, влюбиться в него  и согрешить. Впрочем, кого  теперь винить, кроме себя?! Нормальный серьёзный человек, будь то мужчина или женщина, всегда обязан брать всю ответственность за случившееся только на себя!  В этом я теперь убедилась, ибо нет никакого смысла обвинять в этом кого-то другого. Убедилась, да поздно. Ему-то что, он свалил на время в кусты и все дела! А у меня финал такой, как поётся в песне: «Сладку ягоду рвали вместе, горьку ягоду – я одна»

Полина промолчала, что здесь скажешь? Ни добавить, ни убавить.

Тамара с той же самой горечью в голосе продолжила:

– А теперь я встретила своего, именно своего во всех отношениях парня, а у меня уже подмочен хвост, как говорится. Если бы ты, Поля, знала, сколько раз перед сном я проклинала и себя, и его!

Здесь Полина энергично возразила:

– Только не это! Так, Тамара, не годится.  Проклятие – это самое последнее и страшное дело! Особенно, когда сам на себя насылаешь проклятие да ещё веришь в него. Так и беду не долго накликать.

Тамара сказала:

– А что мне ещё остаётся делать, если у меня снова в душе точно такое же тяжелое предчувствие, как и перед встречей со Славкой? У меня же было такое предчувствие, что он откажется от ребёнка. А теперь и в этот раз я постоянно жду неприятности.

Полина возразила:

– Но ты же сама, Тамара, только что сказала, что ждёшь. А чего сильно ждёшь, то чаще всего и случается. Но ты ведь не хуже меня знаешь, что мысль способна материализоваться, именно так работает энергия сильной и постоянной мысли. Будь она или положительной или отрицательной. Ведь по сути, тем самым ты себе же самой в подсознание программу закладываешь. А подсознание, хоть оно и наше собственное, чувствами не обладает, оно не понимает, оно не в состоянии различать  оттенков, то есть разницу между тем, что ты вслух или про себя проговариваешь, а на самом деле чувствуешь и желаешь совсем-совсем другого. Оно просто исполняет то, что ему многократно повторено – вот в чём истина. Перестань так думать. Наоборот, сразу отгоняй эту мысль, как только она появится, если не хочешь накликать эту же самую неприятность, о которой постоянно думаешь. Да ещё настойчиво, как я теперь вижу, думаешь.

Тамара ответила:

– Я бы рада, да никак не получается.

Полина сказала:

– Я где-то читала, что сильный человек вполне способен управлять своими мыслями, а слабым человеком, наоборот, его мысли управляют. Причём заметь, чаще всего бесполезные, а то и  хаотичные. А при такой ситуации  очень сложно  принять единственно верное решение.

Тамара  опять ответила:

– Я не просто слабый человек сейчас, Поленька, а сломленный. Здесь чуда не бывает, – и с горькой улыбкой добавила, – вот смотри на меня, на мой тяжкий пример и никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах, ни тем более уговорах не повторяй моей ошибки, за которую так тяжко приходится расплачиваться. Прежде чем решиться на  близость, десять раз подумай.  Помнишь, перед самым абортом я всё переживала о том, что первый аборт делать очень опасно, потому что можно после него оказаться бесплодной.

Полина опечаленно согласилась:

– Да, не даром же говорится: «Знал  бы, где упасть, соломки бы постелил!»

 

Но какое-то время всё у Тамары с Герой было хорошо. Тамара до такой степени была увлечена своим Георгием, что даже в воскресенье бегала  в «Чернышевку», чтобы встретиться с ним. Девчонки в воскресенье дрыхли всё утро без задних ног, а она  рано вставала, собиралась, красилась и бежала в библиотеку, словно чувствовала, что их счастье будет недолгим.

 

Скандал разразился через пару месяцев, когда Тамара вбежала в комнату, еле сдерживая слёзы. А как только закрыла за собою дверь,  как подкошенная упала на свою кровать и зарыдала так горько, как и по покойнику не плачут.

Девушки все сразу догадались о причине её слёз и как по команде все уселись  около неё. Но даже вопросы задавать боялись, сидели и ждали, когда пройдёт первый шквал отчаяния и она выплачет всю свою  боль и положенные слёзы.

Затем Полина осторожно спросила:

– Что, случилось то, чего ты боялась?

Тамара с опухшими глазами, не отрывая заплаканного лица от подушки, согласно кивнула головой.

Полина задала наводящий вопрос:

– Расскажи нам, Томик, как это произошло, мы ведь все вместе всей душой переживаем за тебя.

         Тамара села на кровать, сразу ссутулившись от горя,  и, потеряв всякую веру в себя, сказала:

– Девочки, можете себе представить,  этот гад Славик мало того, что обесчестил и предал меня, этого ему было мало.  И он, видно в отместку, что я не захотела больше видеть его, сказал Георгию, что я от него сделала аборт. Он не мог со своей подлой душой пережить, что я после всего пережитого, во многом по его вине, снова воспрянула духом и встретила прекрасного серьёзного парня, да ещё и  грека. Представляете?!

Девушки все в один голос отреагировали:

– Вот сволочь!

Нина сказала:

–  Ему мало за это морду набить, его изуродовать не помешало бы за это.

Светлана подхватила:

– Вот-вот! Это было бы справедливо: чтобы он смотрел на свою  неузнаваемую даже им самим  рожу и вспоминал, за что именно ему такая плата. Чтобы в следующий раз неповадно было

Тамара слегка успокоилась и сказала:

– Георгий так и собирался сделать после моего ответа на вопрос, правда ли это? Но он мне так неожиданно его задал, что я растерялась, – и, обратившись к Полине, продолжила, – вот видишь, Поля, хоть и боишься беды, а она всё же неожиданно приходит. Я же не умею врать. И по моему мгновенному замешательству он всё понял. И с такой болью в голосе, если бы вы только слышали, девочки, сказал: «Значит, это правда? Я собирался бить ему морду, но  теперь вижу, что не придётся».

Девушки  удручённо молчали, а Тамара снова расплакалась и, всхлипывая, сказала:

– Георгий ничего мне обидного не сказал, ни одного слова. Только одну фразу произнёс: «Мне очень жаль!». Повернулся и ушёл.  А у меня словно ноги к земле приросли, я несколько секунд стояла и даже с места двинуться от горя не могла. И  позвать его не решилась, чтобы что-то объяснить. Я ведь точно знала,  он ни за что не простит мне этого.

И она снова разрыдалась с таким отчаянием, что на всех девушек словно затмение нашло от её  непомерного страдания. Все они притихли и не находили  слов для утешения. Никто из них не знал, что сказать и чем утешить её.

Только Светлана, уже познавшая плотскую любовь, сказала:

– Да, ещё та сволочь твой Славик. Так бы можно было Георгию перед свадьбой сказать, что тебя ещё девочкой изнасиловал взрослый сосед или ещё что-то придумать. А аборт, да ещё от русского непотребного козла – это для него, разумеется, большой барьер.

Тамара сквозь рыдания сказала:

– Это не просто большой барьер, а непроходимый для грека барьер. Что мне теперь делать, без ребёнка осталась и без  действительно любимого парня. Хоть руки на себя наложи.

Вот уж здесь девушки в один голос завопили:

– Только этого ещё не хватало! Из-за этих козлов во цвете лет жизни себя лишать. Ещё не один такой у тебя будет, вот посмотришь. За тобой парни толпами ходят, только выбирай!

Тамара сказала, горько всхлипнув:

– Толпы ходят, да только такого, как Георгий, я больше никогда не встречу:

и умный, и красивый, и надёжный. И, главное, такой добрый и заботливый парень.

Полина здесь возразила:

– Знаешь, Тамарочка, был бы он по-настоящему добрый, то простил бы, не в век инквизиции живём, когда за ум, за знания или по навету  женщину сжигать было положено.

Нина с недоумением в голосе сказала:

– И что им далась эта девственность? Одно мгновение – и нет этой плёнки.

А без неё эффект для мужика, видите ли, уже не тот.

Светлана спросила:

– А ты что, уже испытала это?

Нина широко раскрыв свои карие  и без того большие глаза  сказала, как бы оправдываясь:

– Нет ещё! Но так же у всех бывает. А тут получается, какой-то плёнки нет, и ты уже не человек. Ведь они с Георгием были такой красивой парой!

Оксана сказала:

– Ладно, не трави Тамаре душу.

И чтобы хоть немного отвлечь всех от действительно тяжкой  темы, перевела разговор:

– Я где-то читала, что в одном африканском племени девочку перед замужеством сажают на специальный, закруглённый на конце и нагретый до температуры тела металлический штырь, чтобы  девственная плева разорвалась ровно, чётко и не мешала уже при сексе и при родах. Да и мужчине легче, если без его участия ставшая женщиной девушка уже  соответствующим образом подготовлена к близости.

Полина сказала, чтобы разрядить обстановку:

– Так что, девицы,  у той из нас, которая  ненароком лишится девственной плевы, есть выход: надо срочно покупать билет и ехать к папуасам,  им-то это дело по фигу.

Тамара отозвалась с распухшим от слёз носом:

– Но, к сожалению, мы в данном случае не в том африканском племени, и нам приходится, не  успев познать никакой радости от близости с мужчиной, горько расплачиваться за  потерю этой самой девственности, – и откровенно добавила, – да  мы и были-то  с ним всего два-три раза. Так всё быстро произошло, что я ничего ни понять, ни  почувствовать не успела. Нравится мне это или не нравится.  И счастлива не была, зато теперь так несчастна.

Тамара долго не могла прийти в себя после всех этих неприятностей. Георгий к ней так и не вернулся, как она и  предполагала: предрассудки оказались сильнее его симпатии и любви. Зато её судьба оказалась сильнейшим и мощнейшим примером для  всех, имеющихся ещё в комнате девственниц.

Этот пример с морем слёз и неподдельного отчаяния был гораздо красноречивей и, стало быть, убедительнее всех материнских наставлений для каждой их них.

 

Тамара окончила университет раньше,   девушки слышали о ней новость, что у неё всё прекрасно складывалось по работе, стала сначала завучем, затем директором школы. Вышла замуж за русского парня, который  не просто любил, а обожал её, надышаться на неё не мог, пылинки с неё сдувал, так любил! Но у Тамары, чего она опять-таки боялась, так и не было больше детей.

Вот так и получается, что какие-то проходимцы типа Славика,  ходили, ходят, и постоянно будут ходить по свету и, походя, портят жизнь и ломают судьбу  молодым девушкам. Потому что даже  в более поздние годы, когда наступила  сексуальная  вседозволенность, женщинам приходится делать первый  аборт. Но не иметь после первого аборта ребёнка – это самая большая трагедия для женщины. Ибо без материнства она не способна испытать настоящего полного счастья, даже если каждый день менять сексуальных партнёров. Есть сотни тысяч тому подтверждений…

 

                                                   ГЛАВА XI

 

                                                 

Тем временем студенческая жизнь шла своим чередом. Вскоре объявили  студентам точную дату отбытия на хлопок. И Полина, теперь уже студентка второго курса, радостно ожидала это событие – предстоящий, можно смело сказать, оздоровительный студенческий сезон.  Наконец наступил день погрузки студенческой братии в вагоны. Шума и гама во время расселения  молодёжных групп было предостаточно. Хоть всех студентов  загружали в вагоны по факультетам, однако всем хотелось эти почти трое суток ехать в одном купе именно со своими.  Или хотя бы в соседнем купе, так как предстояло коллективное пение под гитару, то бишь, сплошное веселье.

Полине повезло: им удалось захватить одно из самых лучших купе – ровно посередине  вагона. В двух соседних купе расположились ребята с гитарами. Так что с самого начала всё складывалось как нельзя лучше.

Как только поезд тронулся, естественно, все начали в первую очередь доставать из пакетов свой провиант, чтобы быстрее набить свои бездонные молодые желудки, а затем уже можно приступать к песням. Полина всегда была особо бойкой на язычок.  Ей, к примеру, ничего не стоило, причём без особых усилий, привлечь к себе внимание любого понравившегося ей парня, а там – уж как дело пойдёт! Она сразу выделялась из всех девушек своим весёлым нравом и остроумными шутками. Но сокурсники не так уж часто привлекали её внимание – для  неё они были слишком обычные, то есть пресные парни. Её рано расцветшему разуму требовалась какая-то особенная остринка. А её мог предложить только мужчина  чуть старше неё: то есть играть с нею на равных.

И так оказалось, что в соседнем вагоне ехали студенты с немецкого отделения. Руководителем у них был молодой двадцатишестилетний преподаватель, но уже защитивший кандидатскую степень – Андрей  Васильевич Заикин. До них доходили слухи, что его очень любят студенты и особенно студентки. Он был худенький, чуть выше среднего роста, светловолосый, голубоглазый. Ничего особо выдающегося  в его внешности не было, но  всё же что-то привлекало Полину в его облике: то ли его располагающая мягкая улыбка, то ли доброта, лучащаяся из глаз. В общем и целом, приятный и привлекательный на вид молодой мужчина, тем более препод.

И вот Полина от нечего делать обратила свой августейший взор именно на  него.  Главное, что с ним  можно было безболезненно  пококетничать, потому как он был с другой кафедры, и она уж ни с какой стороны получить по ушам не могла, так как не от кого было – он совершенно с другого факультета. И она начала от нечего делать завоёвывать его сердце откровенной лестью. Как только он проходил мимо их купе, Полина, взглянув на него, громко говорила девчонкам:

– Ой, а кто этот молодой и прекрасный мужчина, который только что прошёл мимо нас?

В следующий раз она снова высовывалась из купе и провозглашала очередную тираду, чуть ли ему не в спину:

– Ой, девочки, смотрите, вот опять он прошёл. Что это за чудесное явление народу?

Кончилось всё тем, что он однажды обернулся и увидел эту молодую интриганку. И даже подарил ей улыбку. Полина весело подумала: «Всё, процесс пошёл!».

 

На юг Киргизии, в Ошскую область, поезд ехал, точнее, шёл обычно около трёх суток. И все эти трое суток студенты, считай, день и ночь горланили песни.  Полина уже второй год пела в университетском хоре, но  ей в голову не приходило, что голос надо беречь. И она вместе со всеми надрывала его так усердно, что полностью сорвала его и стала просто хрипеть. Думала, что со временем пройдёт.

Но, как оказалось, сорвать голос – это весьма серьёзная штука. Об этом она узнала, к сожалению, слишком поздно. Оказывается, в норме у человека голосовые связки расположены вертикально, а при неконтролируемом «оре» в течение трёх дней нижняя часть связок  слегка разошлась, и если не предпринять экстренные меры, то чистота голоса нарушается, и вместо неё появляется так называемая хрипотца. Кроме того, при таком положении  во время пения связки быстро устают.

И лишь вернувшись в город через месяц, она обратилась к врачу. Как пояснил врач, ей надо было срочно делать уколы прозерина в руку, чтобы голосовые связки вернулись на место. Но кто ей  в колхозе станет делать такие уколы? В отсталом колхозе, где, скорее всего, обычный ветеринар исполнял функции врача и для животных и для людей.

Такова была цена беспечной молодецкой забавы. Но дело опять-таки сделано. Есть в жизни много вещей, о которых нужно думать заранее, а не потом, когда состав уже далеко впереди, и его, даже если бежать изо всех сил, ни за что не догонишь!

 

Наконец  студентов  доставили на место дислокации, загрузили в бортовые машины и начали развозить в качестве дешёвой рабочей силы по близлежащим колхозам. Если колхоз был приличный, то студентов  поселяли в более-менее человеческие условия. А если колхоз был бедным, то комфорта ждать  вовсе не приходилось.

И в этот раз группу, в которой оказалась Полина, поселили в сугубо индивидуальные, читай – непотребные условия: их привезли в какой-то длинный барак, похожий на бывший коровник, внутри лежали  какие-то серые мешки, набитые соломой, расположенные по периметру сарая. И в этом и состояла вся экзотика, то есть полностью приближённая к колхозному естеству  натуральная прелесть их проживания.

В пору уборки хлопка в этих местах стоит дикая жара, поэтому устроители этого пятизвёздочного отеля особо не озаботились, предусмотрев, по их представлениям, всё необходимое для комфортного проживания чересчур изнеженных  городских  барышень.

Кто-то из девушек мрачно пошутил:

– В таких сногсшибательных условиях всё располагает не к работе, а к групповухе. Так и хочется упасть на эти матрасы и заняться тем, чем занимались в подобном марафете наши бабки и деды. Вы только посмотрите, какая спелая солома торчит из мешков?  Так и манит к себе, активизируя нездоровые желания.

Другая  студентка подхватила:

– Насколько мне известно, именно на такой зрелой соломке, если не было под рукой душистого сена, совершались все деревенские интимные чудеса, связующие человека   с природой, за которые приходилось платить натурой.

Третья подхватила:

– Но натурой не в смысле своим бренным телом, а самой настоящей натурой то бишь: сметанкой, яйцами, салом или маслом.

 

Но делать нечего, под шутки и прибаутки каждая из девушек начала занимать (хоть они и были все одинаковыми) полюбившийся по цвету и фактуре матрац. И располагать у его изголовья свои  пожитки. Предложенный быт в ночное время был  непредсказуемым: если кому-то ночью слышался шорох мыши, то в ответ на её визг все  тоже вскакивали и начинали истошно визжать, причём с таким эхом, что было слышно на всю округу. А у самой мышки, если  её, паче чаяния, ненароком заносило в сарай,  уж точно лопались ушные перепонки, либо сердце останавливалось от страха.

Но со временем быт мало-помалу налаживался: девушки есть девушки, они изначально приучены самой Матушкой-Природой все вокруг себя прихорашивать, а то и вовсе делать красивым. Постепенно на стенах барака появились картинки из привезённых с собой журналов, появились веточки с красивыми листьями, полевые цветы, поставленные в банки, и прочие мелкие детали, скрашивающие убогость жития. Но самое главное украшение – это, разумеется, сами девушки – молодые, красивые, полные энергии и задора.

 

На первых курсах студентов изо всех сил преподы стращали тем, что при недобросовестной или даже плохой работе их отчислят из университета, поэтому все старались, как могли, и сколько хватало сил.

На старших курсах эту благородную миссию оставляли молодняку, а сами зрелые студенты неизменно проделывали следующую процедуру. Перед работой каждому новоиспечённому хлопкоробу выдавался большой матерчатый фартук с четырьмя завязками, две из которых полагалось завязывать на талии, а две другие – на собственной шее. Целый месяц – с петлёй на шее!

Затем, маршируя строго между двумя рядами, следовало энергично хватать из созревших и полностью раскрывшихся коробочек белый и пушистый хлопок двумя руками и не менее азартно забрасывать его в покоящийся на лицевой стороне твоего собственного тела фартук. Вот и всё несложное ноу-хау молодого бойца хлопковых полей.

Но у каждого здравомыслящего человека сразу же возникает резонный вопрос:  почему же столь приоритетным считался именно ручной труд, хотя к тому времени уже появились хлопкоуборочные машины? Ответ прост: хлопкоуборочной машине нежности не хватает!  Она, будучи крайне неразборчивой в средствах для достижения цели и вследствие своего происхождения и назначения, хватает что попало! Машине, ей по фигу изящество самого процесса, тем более белизна снимаемой продукции!

Она, ведомая не сердечным порывом человеческого энтузиазма, а дребезжащим запылённым мотором,  лихо шурует по рядам,  загребая своими лопастями всё что ни попадя. То есть хлопок вместе с коробочками, сухими листьями и даже с сорняками, поэтому на собранный машиной хлопок без невольных слёз не взглянешь – такой он  серый и унылый на вид. Поэтому   кормилец и поилец  всего южного Киргизстана, называемый хлопком, изначально принимается по второму, а то и по третьему сорту.

То ли дело нежные женские руки! Собранный таким образом хлопок – отменно белый и чистый. На каждую рабочую душу имелась разнарядка, ибо кто тебя, дармоеда, станет потчевать колхозным харчом?

Но старших курсах студенты, (как в армии «старики» или как там они называются, «дембеля»), плотно отобедав, собирают всего один фартук хлопка, который послужит им вместо подушки, и мирно устраиваются сладко почивать между рядами хлопка под ласковыми полуденными лучами солнца. И только при крике «полундра», а это  означает появление объездчика верхом на лошади, все быстро встают на четвереньки, аки наши братья меньшие, и энергично расползаются в разные   стороны. И только затем, за пару минут пройдя оставшийся процесс эволюции, вставая в полный рост, являют себя миру с довольной и  умиротворённой ухмылкой.

А если для полноты веса не хватает вечером килограммов, то некоторую часть хлопка эти изощрённые умы слегка подмачивают в арыке, или добавляют в средину хлопка небольшой булыжник, который после взвешивания за ненадобностью удаляется. Такова инструкция к действию познавших тяготы непосильного труда, но умных на голову студентов.

 

Но у нашей героини на тот момент были свои собственные цели в трудовом распорядке дня. Как оказалось к её немалому удивлению, молодой препод, которого она  постоянно задевала и, так или иначе цепляла в вагоне, оказался одним из двух руководителей их общей студенческой бригады.  И весьма энергичная по жизни Полина, вяло тащившаяся по рядам с наполненным хлопком фартуком, поскольку от мелькания этих бесконечных коробочек с хлопком уже рябило в глазах, неизменно ждала появления  её пламенного рыцаря!

А, завидя Андрея Васильевича, приближающегося к ней на лошади,  тут же принимала энергичную вертикальную позу и, мгновенно пустив в ход весь свой невостребованный на хлопковых полях арсенал шарма, сладким голосом говорила ему:

– Вы знаете, Андрей Васильевич, меня постоянно мучает один вопрос. Он состоит в следующем: когда я не вижу вас, работаю в обычном режиме, но стоит мне только вас увидеть, как я начинаю так бегать по рядам, с такой скоростью выхватываю хлопок из коробочек, похлеще, чем в ускоренной съемке. Буквально за несколько мгновений – и  полный фартук хлопка! Вы случайно не знаете, с чего бы это?

Он только улыбался, проезжая мимо. Но с этого дня он всё чаще и чаще не давал ей  нормально завершить послеобеденную сиесту, опять появляясь в  поле её зрения. Грубая лесть возымела  своё действие, и его визиты повторялись теперь регулярно. А Полина только одна из всех девушек не ленилась  стирать в арыке  лифчик и майки, и одна из всех девушек носила на поле не тёмные или цветные футболки, как все остальные, а именно белые майки. Нежная кожа на её высокой шее, изящные тонкие плечи и руки, часть девственной груди, видимой в вырезе майки, и спина уже прилично загорели и, следовательно, там было на что посмотреть – всё в её юной фигуре ласкало глаз молодого мужчины.

Теперь всякий раз, как только он подъезжал к ней, она «цепляла» его уже смелее и смелее:

– Нет, и точно, Андрей Васильевич, в этом есть какая-то удивительная,  я бы даже сказала непостижимо-таинственная, чуть ли ни мистическая закономерность! Как только увижу вас, прямо всё горит в руках, вот-вот  сама  воспламенюсь вместе с коробочками. Работаю гораздо быстрее трактора с прицепом, ряды хлопка передо мною прямо на глазах не просто редеют, а  пустеют. Так что если хотите, чтобы наша бригада перевыполняла план, тогда я настоятельно рекомендую вам чаще оказываться  рядом со мной и таким образом вдохновлять меня.

Он проезжал мимо всякий раз с всё более и более довольной улыбкой.

В следующий раз, как только он подъехал к ней, она энергично продолжила осуществление своего замысла:

– Вы знаете, Андрей Васильевич, я чувствую в себе просто необъятные силы, прямо космические силы. Стоит мне увидеть вас, такие во мне мгновенно раскрываются внутренние резервы,  что я готова одна за всю бригаду делать дневной план по уборке хлопка!

В этот раз он отозвался:

– Ох, и любишь же ты поговорить, Поля.

Она удивилась:

– Вы уже знаете моё имя?! Вот так сюрприз! Я же не с немецкого отделения.

Он слегка смутился и ответил:

– Я руководитель всей этой бригады и должен знать всех.

Она не удержалась и добавила:

–  И прямо в лицо?! А меня так особенно, не так ли? Со мной ведь есть о чём поговорить? Из всего вышесказанного могу предположить, что вы  не случайный гость у полевого и моего собственного стана?

Он, сидя на гнедом жеребце, улыбнулся и сказал:

– Тебя не заметишь, как же!

Она с лукавой улыбкой спросила:

– Вы имеете в виду мою обнажённость? Так я солнышко люблю. Витамином «Д» на зиму запасаюсь. Но ваши слова отрадно слышать молодой барышне – принцессе хлопковых полей!

 

И постепенно эта её подчёркнутая игра начала давать свои плоды. Полина и впрямь начала замечать, что он специально подъезжает к ней, чтобы пообщаться пару-тройку минут,  услышав ничего не значащие, но всё же приятные словечки из её алых уст. К тому же, как уже было сказано, она одна из всех студенток каждый день ходила на поле в белой майке, то бишь было на что посмотреть, в том числе на атласную кожу на  молодой груди, виднеющейся в вырезе майки. Она взяла  с собой две белые майки и одну жёлтую и не ленилась стирать их в  достаточно чистой воде широкого арыка, протекающего как раз рядом с их бараком.

Полина была в свои девятнадцать лет прекрасно сложенной девушкой, с тонкой талией и красивой формой бёдер. Короче,  заинтересовавшемуся юной интриганкой преподу скучать в её обществе не приходилось. И, от нечего делать Полина, пользуясь своей неотразимой внешностью, напропалую кокетничала с молодым преподавателем.

А в очередной его визит на поле, и вовсе переступила грань дозволенного, она посоветовала ему следующее:

– Я вот думаю, уважаемый Андрей Васильевич, что у вас не совсем красивая фамилия – Заикин. А  всё это можно, на мой взгляд, быстро и легко исправить: а что, если в паспорте соответствующей пастой поставить над буквой «и» прямо сверху маленькую галочку, и вы сразу превратитесь в Зайкина. И паспорт менять не надо.

Он резко обиделся:

– Нет уж, благодарю за бесценный совет. Мой дед был Заикин, мой отец был Заикин, и я Заикиным останусь.

Она, равнодушно пожав плечами, сказала:

– Да будьте, если вам так больше нравится, мне-то что? Мне – без разницы.

И он резко ответил на её дерзость:

– Ну, так вот, Полина, что это тебе взбрело в голову мою фамилию менять?           Тебе же эту фамилию не носить?!

И, стегнув коня, скрылся из виду.

 

                                                   ГЛАВА XII

 

        

Днём у студенческой братии всё понятно – днём норма сбора хлопка, дневная кормёжка, после полуденная сиеста, то есть сладостное отдохновение среди рядов хлопка, белые пушистые головки которого наблюдают, как твои веки, умиротворённые обедом, сладко смеживает дремота под нежными лучами  полуденного солнца… И так кайфово это время до самой побудки в виде энергичного выкрика «Братцы, полундра!». Когда нужно спешно хватать свой далеко не полный фартук с хлопком и тараканьим аллюром снова разбегаться в стороны между кустами и затем, не вставая сразу, а, постепенно вставая на корточки, создавать видимость кипучей деятельности: будто ты  такой рачительный хозяин,  озабоченный тем, чтобы  и с земли собрать упавшие коробочки. И это, как обычно, и это неизменно в графике трудового дня.

Но вот вечером чем себя занять? Потому как колхоз, точнее, не весь колхоз, а его руководство и не думало обеспечивать активным и энергичным студентам  досуг, не говоря уже о культурной программе.

По приезде у студентов была самопроизвольная культурная программа: посетить местные достопримечательности, где ещё сохранялась хоть видимость бахчевых культур в виде дынек с кулачок или арбузов – с детскую головку. Но когда они вдоль и поперёк прошерстили всю близлежащую флору, не оставив к поголовному и закономерному возмущению птиц  ни одного плода даже с куриное яйцо, то и вовсе заскучали. Вечером – свободное время, которое некуда было девать. Ни тебе кино, ни тебе театра. Поначалу травили анекдоты, рассказывая их по очереди:

Одна  начинала:

– Рассказывает мужик: «Перед 8 марта я спрашиваю у жены: «Ты хочешь много маленьких подарков или один большой?». Жена, не подумав, сказала: «Много маленьких». Я пошёл на базар, купил стакан семечек и вручил ей. Смеялся я один, и то только до тех пор, пока стакан не попал мне в лоб».

Вторая подхватила:

– Из этой же оперы.  Снова рассказывает мужик: «Приближался день солидарности трудящихся.  У меня есть друг, он так усиленно всегда трудился, что даже семьёй не сумел обзавестись. И вот перед праздником я решил сделать ему приятный сюрприз, подарил ему резиновую бабу. День не звонит, второй не звонит, думаю: «Наверно, наслаждается». На третий день позвонил ему сам и спрашиваю: «Ну, как тебе мой подарок?» Он отвечает: «Твоя баба такая дура, за два дня ни одного слова в кроссворде не отгадала».

Третья говорит:

– А этот анекдот уже из другой оперы. Приходят в зоомагазин муж с женой и говорят продавцу: «Мы хотели бы приобрести попугайчика для дочки, она нас уже не раз об этом просила. И вот, наконец, мы выбрали время для покупки. Продавец отвечает: «К сожалению, на сегодня все приличные попугаи проданы, вон один остался хулиган из борделя. Никто его не берёт, слишком болтливый».

Супруги говорят: «Но мы не можем без попугая вернуться домой, уже пообещали дочке и она нас ждёт. Давайте, возьмём этого». Продавец сказал: «Дело ваше». И продал им попугая. Супруги принесли его домой, поставили в уголок и сняли накидку. Попугай  расправил крылышки, затем  перышки, приосанился и осмотрелся. А когда в комнату вбежала счастливая девочка, громко сказал: «О-о! Да у нас в борделе появилась новая девочка!» Затем в комнату вошла хозяйка, попугай и её приветствовал соответствующим образом: «Я смотрю и мамочка у нас новая!», а когда в комнату вошёл муж, попугай громко сказал: «Ты смотри-ка, а клиенты – те же! Привет, Серега!»

Затем студенты, с горячими сердцами и зачастую умными головами  сами себе придумали весьма энергичное занятие. Они сами себе устраивали концерты, причём такие, что к ним из соседних деревень приходили студенты с других факультетов, чтобы посмотреть  очередное представление.

Весь прикол и особенность азарта были в том, что  две концертные бригады состояли только из девушек и только из парней: так сказать извечное состязание полов! А это,  в общем и целом, за месяц где-то пятнадцать полноценных студенческих концертов. Главным мерилом  или единственным  критерием  каждого концерта  – чтобы было интересно и смешно. На подготовку концерта из десяти-двенадцати номеров отводилось всего два дня.

Затем собиралась публика, усаживалась рядами на соломенные матрацы, или лучше матрасы, так вроде по-свойски и приличествующе моменту и все с интересом ожидали захватывающего действа. Парням было всё же немного проще, они в основном  выезжали на гитарных импровизациях, так как многие весьма неплохо играли на гитаре.

Что только студенты и студентки ни придумывали своими свободными от занятий  головами! Здесь были и шаржи на бумаге с комментариями и живые шаржи, и всяческие пародии, и вновь сочинённые песни на уже известные мелодии. И куплеты и юморески, короче, россыпь всевозможных талантов!

Но особенной зрительской симпатией пользовались так называемые только что испечённые пирожки – то есть сочинения на злободневную бело-пушистую хлопковую тему, но не мелкую и пресную, а предельно острую. И командам приходилось немало напрягать извилины, чтобы дать настоящий бой соперникам…

Самым главным призом являлся интерес и  аплодисменты не снисходительной, а интеллектуально-изощренной и потому требовательной публики. И за эти дни многие студенты открыли в себе дополнительные ранее дремавшие таланты. Полина в основном занималась сочинительством реприз и юморесок, и только в одном  из концертов принимала участие в театрализованном представлении известной басни Крылова «Ворона и лисица»:

«Вороне где-то Бог послал кусочек сыру…». Одна из девушек высокого роста, имеющая задатки интересного декламатора, озвучивала саму басню, заложив руки за спину. А Полина, которая была ниже её ростом, стояла за нею  и плавными движениями рук  изображала всё действо: и кусок сыру, и какой была красавицей сама ворона и как она затем «каркнула во всё воронье горло»…

Хоть Роза и Полина волновались, но со стороны это было, наверное, достаточно смешно, если им долго аплодировали.  Со временем конкурс набирал силу, и требования публики возрастали, поэтому всем участникам приходилось  исхитряться и изгаляться, чтобы придумать что-то новое. После каждого концерта девушки усаживались кружком и начинались придумки методом мозговой атаки, то есть каждая из участниц  выдвигала любые идеи, затем идеи суммировались и обсуждались достоинства и слабые стороны каждой из них.

И вот когда  репертуар каждой из сторон был уже порядком исчерпан, одна из участниц  девичьей концертной бригады Люся  озвучила свою блестящую идею:

– А давайте, девчонки, в этот раз покажем цирк?!

Поскольку варианта лучшего не было, все дружно ухватились за эту ниточку и начали,  чуть ли ни хором, вспоминать все цирковые номера, включая репризы клоунов. И клоунши сразу нашлись. Одни готовили номер с говорящим попугаем, другие – мелкие цирковые сценки. Но в этом концерте гвоздём выступления оказались гонки пони на манеже. Кто-то из девушек спросил:

– А кто будет исполнять роль пони?

Люська, будучи инициаторшей этой затеи, энергично предложила:

– Одной из пони буду я, а остальных двух пони будут играть другие высокие девицы.

И концертная бригада начала с хохотом репетировать этот разудалый номер, суть которого заключалась в том, что пони на четырёх мослах носились по манежу, а якобы наездницы, прыгая рядом на своих двоих, на выкрик «Але, оп!» дружно поднимали то одну, то вторую ногу и выделывали другие незатейливые трюки. Номер был  донельзя примитивный и нелепый, но он, как оказалось, был самым смешным. Весь комизм был даже не в  процессе, а в самой инициаторше этого действа.

Люська – высокая и довольно полная девица, видно, даже представить не могла, как  со стороны,  да ещё при таком ускоренном цирковом аллюре, поведёт себя её попа. Даже удивительно было, что у такой молодой девушки может быть такое рыхлое тело. А когда она в состоянии наивысшего азарта гоняла на четырёх мослах по  манежу, это надо было видеть, что происходило с её попой. Она у неё действовала словно отдельно от хозяйки, тряслась во все стороны и на все лады: то вверх, то вниз, то из стороны в сторону, а то и во всех направлениях одновременно.

Это было настолько уморительное зрелище, что народ, схватившись за животы от хохота, буквально  валялся на матрасах. И все зрители после циркового представления в один голос утверждали, что такого концерта ещё не было. Короче, веселились великовозрастные детки на этих концертах на всю катушку. А после каждого концерта, забросив подальше мужской и женский антагонизм, садились вокруг и дружно горланили под гитару полюбившиеся всем песни.

 

 

                                                        ГЛАВА XIII

 

 

Один раз в неделю, по воскресеньям, шумную и достаточно пыльную за неделю работы студенческую братию возили в город Ош в баню, чтобы они, чего доброго, не запаршивели в созданных для них рачительным руководством колхоза высококомфортных условиях проживания в пятизвёздочных  гостиницах. После баньки Полина с девушками, чистые и отдохнувшие, естественно направлялись туда, куда стекались мозги и интересы самодеятелей любого рода, вида и  толка – на городской базар. Базары там, надо прямо сказать, сказочные: чего там только нет! Есть всё, что только твоей душе и твоему телу угодно! При условии, что у тебя не пустой карман.

И это в это же самое время, как уже отмечалось, что все колхозы, куда привозили студентов на уборку хлопка, спешно убрали весь урожай. Убрали все арбузы с полей, оставляя лишь недозрелых малышей, размером с кулак, но даже этих недорослей студенты собирали в фартук и в перерывах благополучно  «перерабатывали» их почти зелёными. Частники тоже  спешно занимались тем же самым: даже морковь выкапывали, потому что эта  всеядная студенческая саранча   умудрялась дособирать  на их участках всё подчистую.

И претензий им не предъявляли, потому что знали, в молодом возрасте – очень кушать хочется! А базар в г. Оше просто ломился от ядрёных фруктов и овощей всех самых немыслимых восточных названий. Это бескрайнее изобилие всяких  вкусностей – поистине бесценных даров Природы, не просто радовало, а даже слегка угнетало и удручало сознание. По причине отсутствия у студентов достаточного количества денежных знаков в кармане, чтобы всё это купить и хотя бы попробовать, поэтому злопыхательски бескрайнее изобилие резало глаз своей цветностью и одновременной невозможностью.

Тогда отмытые и ещё больше голодные после баньки студентки шли на маленькую хитрость. Полина сшила себе для сельхозки двое брюк: одни черные – на выход с маленькими разрезами  внизу по боковым швам. И светло-бежевые из шелковистой плащёвки. Чёрные были немного свободнее, а бежевые подобно джинсам-резинке полностью обтягивали её стройные ноги и красивой формы бёдра.

Когда она шла в них, то было на что посмотреть заинтересованному мужскому взгляду,  а тем более – глазу восточного мужчины, ибо его сразу приковывала именно форма бёдер, ведь при этом, из-за цвета брюк создавалась полная иллюзия, что смотришь на обнажённое молодое тело. А на юге Киргизии полно живёт узбеков – истинных ценителей женской красоты.

И как-то так  получилось, что Полина, следуя своей молодой «безбашенности», подошла как-то к красивому узбеку, сидевшему на деревянном ящике у огромной кучи спелых красавцев-арбузов.  Встала перед ним так, что её неотразимые бедра оказались прямо перед глазами парня, и сказала, обращаясь к девушкам, но глядя на него:

– Девочки, вы только посмотрите, какие красивые глаза у этого юноши, я в жизни ничего подобного не видела. Просто прекрасные глаза! Такие глаза невозможно забыть!

И поскольку всё сказанное было недалеко от истины, парень, в свою очередь, зачарованно уставился на неё, забыв обо всём на свете. Ещё бы! Он в жизни своей не получал такого комплимента, да ещё от смазливой  столичной штучки, ибо кто из местных девушек отважился бы пойти на базар в таком виде, вызывающем  у восточных мужчин откровенный сексуальный  шок?!

 

Пока Полина энергично пудрила парню мозги, очаровывая его всё новыми и новыми комплиментами, девки незаметно откатили парочку небольших арбузов и положили их в пакет, уходя от него по траектории движения общей базарной массы. Уходя, щедрая Полина не поскупилась ещё на один комплимент:

– Какой красивый, какой очаровательный мальчик! Прямо загляденье!

Чуть отойдя от него, девчонки восторженно сказали:

– Полинка, какой профессиональный трюк! Ты – настоящая актриса! Слушай, мать, да твои бедра в бежевых штанах и твой речевой дар – дорогого стоят! Ты, с твоим  бесценным талантом, одна вполне можешь обеспечить всем нам безбедное существование!   Давай, подруга будней наших суровых и голодных, дерзай для общего блага.  Ещё парочку раз сыграй эту роль в радостном для любого парня ключе, и  у нас уже будет, чем дополнительно и неплохо «кишкануться»! Ты только посмотри, какие полосатые красавчики лежат у нас в сумке! Кто скажет, что мы их не купили, мы в того первого бросим камень!

Полина улыбнулась:

– А, может быть, первыми?

Девицы энергично продолжили:

– Да это неважно, ты давай, не отвлекайся!

 

И они  снова  выбирали и подходили именно к  внушительной куче арбузов, чтобы парочка исчезнувших зелёных красавцев, точнее, невольно или великодушно подаренных богатым дехканином голодным студенткам, не принесла бы парню ощутимого ущерба. А молодые узбеки – все как на подбор отменные красавчики! Этого у них не отнять! К любому подходи – не ошибёшься, и, сколько твоей душе угодно, умиляйся его красотой.

 

В результате подобных  антиобщественных операций у них уже набралось в сумке шесть небольших арбузов – по целому арбузу на нос! И они дружно, словно по команде, направились к тому месту на базаре, откуда гораздо сильнее маняще, чем магнитом; в полном смысле  одуряющее для молодого голодного желудка пахло жареным мясом. Вскоре они подрулили к узбеку, жарившему в их специальном устройстве тандыре  самсу, с особо привлекательной для голодного желудка румяной корочкой, хоть этот самый ущемлённый в своих правах желудок и видел лакомство лишь через  алчные глаза смотрящих на неё девиц.

Готовая самса,  горкой лежавшая на большом блюде,  источала  невыносимо аппетитный аромат. Этот национальный деликатес на базаре готовится  в больших, по форме похожих на большой чугун, приспособлениях, под которыми разложен огонь. Подготовленную к жарке самсу (изделие из мяса и теста, похожее на беляш, только треугольной формы) лепят прямо на стенку внутри тандыра, и накрывают сверху крышкой. И через какое-то время, а хозяин точно знает, через какое именно, её можно вынимать.

Девицы начали хором  «подначивать» Полину:

– Поля, а не проделать ли тебе ту же самую, столь успешно завершившуюся на базаре схему и с этим узбеком? А мы стащим несколько штук самсы, так жрать хочется, просто ужасно, даже желудок от голода сводит.

Но Полина решительно воспротивилась:

– Нет, девчонки, не просите, я на это дело не подписываюсь, ибо это уже  будет не баловство, а воровство. Арбузы сама Мать-Земля взрастила, даже если парни поливали и ухаживали за ними. Не страшно, что бахчевики парой арбузов поделились с нами, спасибо им за это. А здесь уже результат труда самого пекаря. Я на это не пойду. Потому как моя даже голодная совесть не позволяет. Давайте лучше соберём по всем карманам мелочь, и купим по самсе каждой из нас, как положено.

Они с трудом наскребли денег на нужное количество, купили самсу и уже со знанием дела направились к рядом стоящему специальному восточному топчану – это специальный деревянный настил невысоко от пола, покрытый хоть и выгоревшими, но коврами. И обнесённый невысокой оградкой, чтобы можно было, прислонив к нему валик, облокотиться или опереться на него  усталым и  разнеможенным  в бане телом. Девушки со смаком, почти в один присест проглотили свою самсу, поскольку после баньки аппетит просто зверский, и затем, лениво расположившись на топчане,  начали смачно поглощать нечестивым   путём  добытые арбузы.

Когда перед ними накопилась целая горка арбузных корок,  её сокурсница Светлана  провокационным голосом спросила:

– Полина, а ты не хочешь рассказать девчонкам о том, как тебе постоянно доставался в общаге крестик на бумажке, когда речь заходила об уборке арбузных корок?

Полина улыбнулась:

– О, это мистика какая-то.

И пояснила им суть заданного Светланой вопроса.

Кто-то из девиц сказал:

– Братцы, эта информация как раз кстати. Но, к сожалению и бумаги нет с собой. Да уж ладно, оставим в этот раз Полинку в покое, сами уберём. Она и так сегодня славно потрудилась для общего дела.

Полина улыбнулась:

– Скорее не дела, а дармового насыщения.

Кто-то из девиц сказал:

– А ты думаешь, желудок способен задумываться над тем, каким образом ему досталась пища? Да ему всё эти нюансы по фигу!  У него одна приоритетная задача – лишь бы не сосало под ложечкой.

Возвращались к себе отдохнувшие и весёлые после такой необычной трапезы.

 

 

                                                ГЛАВА XIV  

 

 

С понедельника начинался обычный рабочий день. Кормили студентов не такими уж большими деликатесами, не говоря уже об ассортименте блюд: на завтрак и ужин – каша, в обед – на первое чаще всего  какой-нибудь суп или борщ, на второе – макароны по-флотски, компот из сухофруктов или чай, заваренный для всех в большом общем котле, зато невкусного чаю  столько – хоть обпейся!

И сколько хочешь хлеба, чтобы всеядным студентам элементарно было чем набить  свой алчный живот.

К этой общей полевой кухне была прикреплена ещё бригада геологов из шести человек. Их палаточный городок стоял  недалеко от этого места, поэтому они тоже питались вместе со студентами. Все мужчины были уже пожилые, кроме одного молодого приятного парня, которого звали Владимиром.

Позднее он скажет Полине: «Я сразу обратил на тебя внимание, как только увидел».

Поскольку молодые люди знакомятся быстро, Владимир вечером пригласил Полину  немного  прогуляться. Она согласилась. Шли, разговаривали. Владимир сказал, что он студент горно-геологического института и сейчас здесь – на практике. И что в конце этого месяца они переедут на новое место, когда закончат здесь свои расчёты. «Парень, как парень, – решила про себя Полина, – вполне даже симпатичный. И, главное, неглупый». Полине очень даже интересно было послушать его сообщение об особенностях их изыскательской деятельности. Она задавала ему непрофессиональные вопросы по этой тематике,

а он умудрялся даже на них давать вполне профессиональные ответы. Часа через два после прогулки и короткого общения Полина вернулась к себе.

На следующий вечер Владимир предложил ей:

– Слушай, Поля, я знаю здесь неподалеку одно место, где с бахчи ещё не сняли арбузы, хотя со всех доступных студентам полей, как сама знаешь, ещё перед вашим приездом весь урожай собрали. Давай сходим и принесём девчонкам арбузов.

Полина, будучи доверчивым человеком и альтруистом по натуре, охотно согласилась:

– А что, это хорошая идея. Думаю, все обрадуются такому сюрпризу, пошли.

 

Когда стемнело, они пошли на бахчу. У Владимира в руках был свёрнутый в трубочку матерчатый мешок для арбузов. Шли довольно долго и в совершенно неизвестном для Полины направлении. А в колхозах такого типа нигде не встретишь ни уличных фонарей, ни опознавательных знаков, ни иллюминации, ни рекламных щитов.  Дорогу им освещала только идущая на убыль луна. Там всё остаётся точно таким же, как с сотворения мира. Владимир, здоровый и сильный на вид парень, крепко держал Полину за руку. Вдруг он ни с того ни с сего озвучил свою негативную мысль:

– Поля, ты такая смелая. Не побоялась идти с незнакомым парнем так далеко от села.

У Полины мгновенно от страха задрожали ноги, и она с ужасом подумала: «И правда, что я наделала? Какая я опрометчивая дура?! В этой тьмутаракани никто и ничто тебе не поможет. Даже никакой сердобольный пёс не успеет прибежать и стащить с тебя  насильника». Но надо было как-то реагировать, а в эстремальной ситуации у неё обычно активно включались все полтора килограмма серого вещества в черепной коробке, пытаясь отыскать из множества вариантов нужный.

Она постаралась огромным усилием воли выровнять дыхание, начавшее диссонансно скакать от страха, затем сказала:

– А я альтруист по натуре, Володя, когда ты мне предложил пойти за арбузами, я думала только о том, сколько радости мы доставим девчонкам, когда они увидят арбузы. Я, представь себе, думала только об этом. И потом, ты же – геолог, стало быть, человек романтической профессии, а не какой-нибудь деревенский забулдыга, с которым бы я, естественно, никуда не пошла. Так подумай сам, разве могло мне прийти такое в голову относительно тебя? – и уже слегка придя в себя от первого шока, гневно добавила, – но если у тебя всё же созрела такая мысль, то можешь попробовать.

Он промолчал, а она, наоборот, воинственным голосом заявила:

– Как-то попытался меня изнасиловать такой же ухарь, но ему мало не показалось: я откусила ему часть плеча, а когда он попытался зажать мне рот, я откусила ему фалангу мизинца и с отвращением выплюнула её. Кровь у него из пальца хлестала так, что ему было уже не до насилия. Он пустился наутёк, чтобы остановить кровь. Так что если хочешь без чего-нибудь остаться, попытайся, но  тебе придётся вырубить меня, потому что я, защищая себя,  буду кусаться на поражение. Так и знай. Предупреждаю, если хочешь без чего-нибудь остаться, попробуй.

Её слова, к великому удивлению и облегчению Полины, остудили Владимира. Хотя повсеместно всеми специалистами считается и утверждается, что у мужчин развито  больше левое полушарие мозга, следовательно, логика. У женщин более развито правое полушарие  – воображение. Но бывает и так, что мужчина не менее лихо заглатывает наживку какой-нибудь донельзя абсурдной идеи. И чем абсурднее информация, тем быстрее срабатывает –  пример с Владимиром – лишнее тому подтверждение.

 

Владимир  испуганно сказал:

– Да ты что, Поля, такое говоришь? Я что, изверг какой-то?

Она, не сбавляя гнева в голосе, ответила:

– Значит, изверг, Володь, если тебе пришла в голову такая зверская мысль, и ты озвучил её. Я где-то читала, что самка богомола начинает пожирать своего партнёра прямо во время спаривания. А кот может до крови искусать кошку. Но это у зверей и насекомых. А ты – человек в отличие от них.  Или я ошибаюсь?

После этого диалога у обоих значительно испортилось настроение. Но во время таких непредвиденно горячих моментов Полина интуитивно сразу переходила на сторону гипотетического насильника, чтобы как-то переориентировать его. И в этот раз она, чтобы насколько это возможно обезопасить себя окончательно, поскольку ситуация всё ещё пахла керосином, сказала:

– А я-то думала, что ты – серьёзный парень, могли бы встречаться, а когда я окончу университет, могли бы и пожениться.

Владимир удивился:

– А ты что, способна ждать геолога?

Она ответила вопросом на вопрос:

– А почему бы и нет, если он того стоит?

 

Затем они набрали арбузов, сложили их в мешок, и Владимир, чувствуя свою вину перед нею, покорно взвалил его на спину.  Полина, чтобы как-то заполнить неловкую паузу  по дороге к бараку сказала:

– Я вообще-то решительная девушка, но одну историю, приключившуюся со мной ещё в старших классах школы, не могу забыть до сих пор. Один парень научил меня кататься на мотоцикле. И по прямой дороге я справлялась с тяжёлым для меня мотоциклом довольно сносно, который, кажется, назывался «ИЖ». Но однажды на спортивной площадке нашей школы проходили региональные соревнования по волейболу. И собралось немало участников из разных школ. А наша новая школа стояла как бы на вырытой экскаватором ровной площадке, а вокруг школы   так и оставался небольшой косогор  метра три-четыре высотой, но не крутой, а довольно пологий и уже заросший травой.

Владимир молча слушал, а Полина продолжала:

–  Сами же волейбольные площадки были расположены на верхней части, рядом со школой. А выровненная часть по периметру школы была полностью асфальтирована.  Этот парень тоже приехал посмотреть на соревнования. И я попросила его прокатиться на мотоцикле. Сам знаешь, как происходит подобный кураж у молодёжи, особенно у подростков. Молоденькой девушке прокатиться на  таком мощном мотоцикле прямо на виду у всех – это круто! Он встал с мотоцикла и сказал: «Только езжай тихо и осторожно, Поля, ты ещё не очень  уверенно управляешь мотоциклом, да тем более таким большим. И осторожнее на поворотах».

Полина с нарастающим волнением в голосе продолжила:

– Я села на мотоцикл и лихо поехала.  Как предупреждал Сергей,   подъехала к углу школы на виду у всего народа, и мне надо было поворачивать за угол, но, не справившись с тяжёлым мотоциклом и от страха, я газанула со всей силы и буквально вылетела на довольно высокий, хоть и достаточно пологий косогор. Все, кто были на  игровой площадке школы, просто ахнули и замерли от ужаса. Я влетела на этот косогор именно по прямой, затем сама не знаю как, находясь в настоящем шоковом состоянии, обогнув ещё три угла, доехала до этого парня, остановила мотоцикл и слезла с него. У Сергея было лицо белое, как полотно. И только тогда я увидела, что весь народ на смотровой площадке стоит в одну линию и смотрит на меня, но никому в голову не пришло от страха аплодировать мне за моё лихачество, потому что все, кроме меня, прекрасно понимали, какой опасности я только что избежала. Сама я пребывала пока что в состоянии настоящего шока.

Владимир отозвался:

– Да, лихая история, даже мне сейчас за тебя страшно стало.

Полина продолжила:

– А трясти от страха меня начало только примерно через час, когда я сама, слегка отойдя от внутреннего испуга, осознала, какой  действительно большой опасности я избежала.  Я-то помнила все свои собственные ощущения. И  точно знаю, что если бы я не взлетела прямо на этот косогор, а поехала по наклонной, то ни за что не сумела бы справиться своими силами с тяжёлым для меня мотоциклом, и под собственной тяжестью, плюс  под его тяжестью, я бы сто процентов слетела вниз. А пока летела бы вниз, до нижней площадки, как пить дать, перевернувшись несколько раз,  переломала бы себе все кости. Оттого-то  все так перепугались за меня, видя мой глупейший кураж.

Полина продолжила:

– Это есть такая притча, когда одному несчастному человеку в такой же тяжёлой ситуации помог Бог. Затем этот несчастный  спросил у Господа: «А почему, Господи, в некоторых местах на берегу моря мои следы прерывались? А Бог ему ответил: «А потому что в этих местах Я нёс тебя на руках». И я точно знаю, что и меня на тот косогор вынесли  именно руки Господа, иначе чудо моего спасения я никак себе до сих пор объяснить не могу.

Владимир сказал:

– Теперь я вижу, что ты  смелая девушка.

Полина подтвердила:

– Да, много раз ещё во сне мне снился тот отчаянный момент в моей жизни.

И именно во сне я точно чувствовала, как чьи-то руки сверху поддерживают меня. Видно, Господь сжалился надо мной и спас меня от того, чтобы в юные годы я стала калекой, – и уже разумно закончила мысль, –  вот такие безрассудные поступки мы способны совершать в юности. Видно, именно про такую молодецкую дурь собачью и сложена пословица: «На миру и смерть красна». До сих пор, стоит мне вспомнить свои собственные ощущения, становится не по себе. Ведь девушка  должна по природе своей быть благоразумной. А что же говорить о парнях в этом жгучем возрасте, чей адреналин гораздо круче нашего?!

 

По дороге назад, перепрыгивая через многочисленные арыки, Полина думала только об одном: как бы живой и невредимой добраться до места. Когда они, наконец, подошли теперь к такому желанному для неё бараку, и Владимир опустил мешок с арбузами на землю, Полина, освободив мешок от арбузов, свернув его в трубочку,  сказала, подавая его Владимиру:

– Спасибо, Володя, за арбузы. Да вот только они мне  достались ценой множества сгоревших нервных клеток. Поэтому скажу тебе прямо, я больше видеть тебя не  могу и не хочу. И не смей больше даже приближаться ко мне.

Видно было даже при слабом отсвете луны, как у Владимира расширились глаза, и он спросил:

– Но как же так? Ты же сама сказала, что будем встречаться, и ты будешь ждать меня?

Полина уже дерзким тоном заявила:

– А ты разве не понял, что тем самым я старалась просто переориентировать тебя? Запомни, перед парнем, которому даже просто пришла в голову мысль о насилии, у меня абсолютно нет никаких нравственных обязательств. А ты тем более озвучил эту мысль. Всего тебе доброго, я пошла.

Она развернулась и молча вошла в барак, в котором всё ещё переговаривались девчонки. Затем, когда он  исчез из виду, она вышла, села на перевёрнутый деревянный ящик, слегка отойдя от только что пережитого  внутреннего шока, и начала вспоминать жуткую историю, придуманную ею на нервной почве про откушенный мизинец, который она якобы лихо выплюнула, и  нервно рассмеялась.

Тут к ней вышла её сокурсница Светлана и спросила:

– С чего это ты тут так весело смеёшься?

Полина ответила:

– А это, как в анекдоте: «Нет, это я не весёлый, это у меня истерика». Я тут чуть было девственности не лишилась из-за этих долбанных арбузов. Понесло меня, дурынду, хрен знает куда, хрен знает с кем. Так что пришлось бы вам после сбрасываться всем скопом и делать мне операцию, обратную дефлорации.

Светка спросила:

– Что, и в самом деле была попытка?

Полина сказала:

– До самой попытки, к счастью, не дошло, была озвучка, – и с улыбкой добавила, – и знаешь, чем я его остудила?

Светлана улыбнулась:

– Да знаю я твою способность фантазировать. Небось, такую страшилку придумала, что у парня ни за что бы не встал.

Полина ответила:

– Я ему рассказала, как я одному насильнику откусила фалангу мизинца и  с омерзением выплюнула её. И он, истекая кровью, кинулся наутёк.

Светлана рассмеялась, полностью повторив мысль Полины на эту тему:

– Да, мужики таковы, что у них почти полностью отсутствует воображение, для них, чем абсурднее мысль, тем она им кажется правдоподобнее. Ладно, кожу на плече я ещё могу представить, как можно прокусить, но это же какие челюсти надо иметь, чтобы передними  резцами откусить фалангу пальца?   Это же прямо железные челюсти и силищу какую нужно иметь в зубах, чтобы перекусить мужскую кость.   Это же металлические резаки должны быть вместо зубов, никак не меньше. Это ты точно лихо придумала.

Полина улыбнулась:

– Вот-вот и я о том же, а он поверил. Видишь, у тебя сразу соображай включился, а он даже не усомнился. Именно из-за этого я сижу тут  и, тщетно пытаясь успокоить себя до конца,  нервно смеюсь.

Светлана  резонно заметила:

– Хотя, с другой стороны, кому захочется без чего-нибудь остаться? Кто тебя знает, может быть, ты и на такое способна в состоянии аффекта?! Бережёного Бог бережёт!

Они молча посидели на продавленном деревянном ящике.  Полина, обладающая, наоборот, богатым воображением, легко представив все эти кровавые сцены с откушенным и выплюнутым пальцем. И сколько из него вытекло бы кровищи, и как бы она их обоих перепачкала, даже ужаснулась. В итоге решила, будучи опять же альтруисткой по натуре, случись нечто подобное наяву, она скорее пожертвовала бы своей девственностью, чем стала бы откусывать парню палец, то есть заниматься подобным членовредительством.

 

 

 

                                                        ГЛАВА XV

 

 

Благополучно избавившись от одной напасти, Полина, следуя своей молодой и необузданной романтической пылкости, снова приступила к дерзкому соблазнению препода Заикина, не видя с этой стороны какой-либо особой  опасности в только что изложенном плане.  Она беззлобно играла с ним, всячески подначивая его и отчётливо наблюдая за тем, что он, судя по всему его поведению, «и сам обманываться рад».

Однажды в обеденное время он открыто подошёл к их группке, когда девицы с неослабевающим аппетитом «нарубывали» из своих металлических мисок  каждодневное фирменное блюдо – макароны по-флотски. Хотя они и находились за тридевять земель от какого-либо близлежащего, покоящегося на зеркальной глади вод, морского флота.   Руководитель студенческого отряда сел поближе к Полине на лавку, и она тут же изобразила трепетно-сладкий монолог, ничуть не стесняясь своих девиц:

– Уважаемый  товарищ Заикин, девчонки – свидетели, что со мной происходят какие-то странные, даже можно смело утверждать, парадоксальные вещи. Как увижу вас на поле, меня сразу охватывает неистребимый хлопковый азарт, работаю хлеще всякого комбайна,  а как увижу вас за обеденным столом, у меня почему-то катастрофически  даже не снижается, а резко падает аппетит. Как вы думаете, с чего бы это?! Не могли бы вы мне прояснить данную метаморфозу?

Он улыбнулся мягкой улыбкой на её откровенный балдёж и сказал:

– Ох, и язык у тебя, Полина! Ты уж, пожалуйста, не лукавь, я отлично вижу, что  полное отсутствие у тебя аппетита, как ты только что азартно утверждала при всех,  ничуть  не помешало тебе пару раз сходить за добавкой.

Она, нисколько не смутившись, добавила:

– Эх-ма! Что поделать, студенческий желудок живёт как бы отдельно от разума и весьма далёк, увы, от нежных чувств. Наоборот он, как известно, и гвозди может перерабатывать, не только эту примитивную пищу, которая мне необходима для завтрашнего  производственного рывка, если я буду иметь счастье снова лицезреть вас на поле, даже в радиусе  пятисот метров!

Он снова повторил свою фразу:

– Ох, и язык у тебя, Полинка!

Полина улыбнулась:

– Так то же не язык, а сердце говорит! Сколько я вам про это твержу, а вам всё невдомёк! Девчонки не дадут соврать, как я, ворочаясь на соломенном матрасе, всю ночь выкрикиваю во сне ваше имя!

Он опять с улыбкой сказал:

– Чую я, что говорит на самом деле твоё сердце маленькой интриганки! Ладно, я пошёл к своим, а то мы тут с тобой точно до чего-нибудь договоримся. И потом, как только я исчезну, ты снова сможешь  со зверским аппетитом наброситься на свои остывающие макароны.

Она деланно возмутилась:

– Да вы что, товарищ Заикин, чтобы доказать вам свою сердечную привязанность, я могу тут же выбросить свою добавку в мусорку.

Он опять мягко сказал:

– Ладно, ладно, давай не иронизируй, а то ещё больше отощаешь от преданности ко мне. Мне не нужны такие жертвы. Я пойду, чтобы ты уже с неослабленным аппетитом доела  очередную порцию.

Когда он отошёл, кто-то из девиц  резонно  заметил:

– А что делать? Если не на кого больше набрасываться, приходится набрасываться на макароны.

 

Но после этого он довольно часто и уже открыто подсаживался за обедом к их группе, чтобы Полина позабавила их всех своими необидными приколами. А их шутливые диалоги неплохо сдабривали невкусную полевую пищу.

Девушки из её маленькой группки знали, что Полина ведёт на препода целенаправленную атаку и прицельный огонь. Однажды он сидел с ними за обедом.  Как раз в это самое время привезли почту для студентов из  города. И пока не было Полины, девушки успели поспорить с руководителем на шоколадку. Он утверждал, что такая яркая девушка, как Полина, обязательно пошла за письмом от любимого парня. А девушки утверждали, что Полина, как всегда, пошла за добавкой.  Они все вместе дружно гадали до тех самых пор, пока Полина не показалась из-за угла  летней кухни  с миской в руке.

Девицы дружно взвыли от восторга, так как выспорили у препода шоколадку. Когда Полина подошла к столу и узнала, почему именно её встретили такими дружными возгласами и с таким бурным восторгом, в обычной жизни сопровождающимся бурными аплодисментами, довольно потирая руки, сделала резюме:

– Что ж, уважаемый руководитель сельской молодёжи, сегодня же и пойдём в магазин за шоколадкой, дабы очистить ваше пламенное и романтичное сердце от  обязательств, годится?

Судя по его довольному виду, он ничуть не возражал против подобной перспективы. Вечером Полина, как и положено, принарядилась для свидания: надела белую трикотажную блузку, светлую курточку и  новые чёрные брюки. Затем новые, не рабочие, кроссовки, причесалась, и они отправились в деревню за шоколадкой.

Было ещё светло, да и с преподавателем ей ничто не грозило, она не чувствовала никакой опасности. Купили не одну, а целых две шоколадки. Одна досталась Полине, а другую – выигравшей пари стороне. Свою Полина поделила на две части: по-братски или по-сестрински предложила вторую половину своему спутнику. Он начал энергично отказываться, тогда Полина сказала с улыбкой:

– Ну, вы меня отчётливо удивляете, господин преподаватель, по всему же видно, что вы любите сладенькое, иначе не отправились бы со мной за шоколадкой, так отчего же отказываетесь? Разделим эту сладость вместе и поровну.

Он прекрасно понял, что она имела в виду, и со словами: «Ах ты, плутовка», взял из её рук вторую половинку шоколадки, только для того, чтобы именно разделить радость-сладость от встречи с нею наедине.  И они медленно пошли вдоль не деревенской улицы, а вдоль широкого, мирно журчащего при лунном свете, арыка. Полина чувствовала себя несколько смущённо: одно дело беззаботно болтать мелкие глупости, и совсем другое неожиданно оказаться рядом с взрослым мужчиной – предметом своих невольных, точнее, не невольных, а  сугубо искусственных притязаний.

Ежедневно болтая всякую  необидную ерунду, она даже представить себе не могла,  что её слабо утверждаемая мысль может материализоваться, и она может реально оказаться рядом с ним, да ещё в вечернее время. Общаясь с преподавателем, она постоянно, что называется на студенческом сленге, прикалывалась, а о чём серьёзно с ним говорить, Полина понятия не имела, чувствуя и его взаимное смущение. Это днём она, ведомая своей молодой бесшабашностью, легко выстраивала всякие диковинные монологи, а когда следовало соответствовать моменту,  невольно растерялась.

Первым заговорил Андрей Васильевич. Он,  к её удивлению, сказал:

– Полина, ты – удивительная девушка, я такой ещё никогда не встречал. В тебе столько позитивной энергии, столько задора – на десятерых хватит. Скажу прямо, никому ещё не удавалось подарить мне таких острых ощущений, – он немного помолчал и как бы размышляя, добавил, – когда учился сам, то думал только об учёбе.

Когда готовился к защите диссертации, жил и работал  в Германии, то тоже думал только об этом. Как-то времени не было на амурные дела, – и  нежно прикоснувшись к её локтю, добавил, – сама понимаешь,  никто из моих студенток  не посмел бы так вольно вести себя  со мной, как это, – он снова с улыбкой продолжил, – не скажу, что элегантно делаешь ты. Ты ведь постоянно, по сути, изощрённо дерзишь мне.

Полина уважительно подумала о нём: «Какой молодец, мне двадцатый год, ему – двадцать шесть, а он уже столько добился!»

 

Вслух с деланным недоумением в голосе возразила:

– Интересно, с каких это пор сердечные признания  стали восприниматься как дерзость?

Он резонно ответил:

– С тех самых пор, как эти самые, по твоим словам, сердечные признания приобрели оттенок лукавства.

Полина улыбнулась:

– Так ясное дело, почему я всё это себе невинно позволяю, потому что мне никоим образом не грозит получить  по ушам, в виде «неуда» в зачётку.

Он обеспокоено спросил:

– Ты почему это сказала? Ты что, Поля, плохо учишься?

Она  весело ответила:

– Уважаемый командир  студенческого отряда, разве похоже на то, что я могу плохо учиться? К вашему сведению,  у меня в зачётке стоят сплошные «отл».

Он ответил:

– Это утешает.

Полина с лёгким вызовом сказала:

– Господин преподаватель, вы сами себе противоречите, вы же только что сами сказали, что я – необыкновенная девушка. Так как же я могу быть обычной?

Он согласился:

– Да, это было бы нелогично.

 

Их прогулка, при активном содействии соблазнительницы-луны завершилась тем, что они сначала полусидя, затем, полулёжа (оттого, что снопы под ними нещадно расползлись) целовались на огромной куче чьих-то связанных снопов риса…

Вдруг Полина, обладающая особенной внутренней чувствительностью, почувствовала, что на неё сверху кто-то смотрит, она открыла глаза и увидела прямо над  своим лицом жуткую, как в ужастике, картину: прямо над ними склонилось и рассматривает, чем они с преподом занимаются,  морщинистое лицо старого сторожа, держащего в руках какую-то «берданку».

От шока Полина так дёрнулась, что   какой-то проволокой, скручивающей сноп,  чуть ли не до дырки процарапала на попе свои  красивые выходные брюки.

Причём когда они целовались, она вовсе не чувствовала под собой этого торчащего куска проволоки: не до того было! Позднее в общаге, когда она увидела эту «любовную царапину» на новых брюках, долго злилась и на своего ухажёра и на  любопытного старика: чего было ему лезть, куда не просят, если люди не воруют, а целуются?!

 

А сейчас они быстро поднялись, извинились перед дедом и отправились в  сторону своего барака. Лишь этими поцелуями и завершилась  страстная история Полины и  преподавателя с немецкого отделения. Время подходило к отправке домой, то есть на учёбу.

Нравился ли он ей? Нет же, конечно. Это была лишь  невинная игра с её стороны. Когда она встречала его в университете, она и вовсе перестала его замечать. А он, наоборот, всё чаще встречался ей в коридорах их факультета. Она лишь здоровалась с ним и тут же проходила мимо, ибо он вовсе не был героем её романа.

Более того, если бы он не был преподавателем и любимцем всех студенток с немецкого отделения за то, что он был прекрасным преподавателем, Полина и вовсе не обратила бы на него внимания. Хотя он был всегда прекрасно одет, подтянут, всегда держал в руках дорогой кейс с конспектами.

Хоть его внимание слегка и льстило ей, но сердце её было абсолютно равнодушно к нему.

 

Он же, видимо, был настроен совсем иначе. И вот как-то однажды Полина, будучи дежурной по комнате, домывала пол и, естественно, стояла буквой «зю» по отношению к двери. В этот самый момент открылась дверь и она, обернувшись, увидела господина Заикина собственной персоной. Он радостно сказал:

– Здравствуй, Полина,  мне пришлось пройти по всем пяти этажам, чтобы, наконец, разыскать тебя.

Полина невольно подумала: «Вот это марш-бросок! Вот на что способен мужчина, если ему это надо. Не лень же ему было!»

Вслух спросила:

– Что-то срочное? Проходите, пожалуйста, я сейчас, только вылью воду и  помою руки. Поставлю чай и угощу вас чаем. А вы мне расскажете, что вас привело сюда.

Он поспешно сказал:

– Да нет, спасибо, чаю я не хочу. Я хочу поговорить с тобой. Давай выйдем на улицу.

Полина осторожно спросила:

– А что, вас здесь что-то, Андрей Васильевич,  смущает?

Он ответил:

– Могут войти твои подруги, а мне не хотелось бы этого.

Полина переспросила без тени былого кокетства:

– Что-то важное? К чему такая спешка?

Он повторил:

– Да, давай выйдем и поговорим.

Она, словно предчувствуя что-то неладное,  неохотно ответила:

– Хорошо, только недалеко. Я сейчас переоденусь.

Полина была одета в светлые  лёгкие брюки и шелковую цветочками блузку.        Он сказал:

– Да нет, не надо. Ты вполне нормально выглядишь, пошли так.

Она пожала плечами, закрыла комнату и пошла за ним.

Вышли из общежития и с напряжёнными лицами дошли до угла, перешли через дорогу и остановились у маленькой парикмахерской, в которой студентки делали маникюр и стриглись. Вечером она уже, ясное дело, была закрыта.  Он предложил Полине сесть на стоящую у парикмахерской лавочку. Полина молча присела на край лавки.

Андрей Васильевич спросил:

– Что-то я, Полина, не слышу прежних радостных ноток в твоём голосе при виде меня. Ты вдруг так резко перестала балагурить, как на хлопке, чем это вызвано?

Она неохотно пояснила:

– Так там, вы сами знаете, было весёлое и беззаботное время. А теперь нужно вести себя серьёзнее в родной «Альма-матер».

Он недовольно спросил:

– Настолько серьёзнее, чтобы вовсе не замечать меня?

Она поняла, наконец, к чему он клонит: «женьтельмен» жаждет продолжения!

Вслух спросила:

– С чего вы взяли, Андрей Васильевич?

Он гневно ответил:

– Я же не слепой, вижу, – и вдруг неожиданно для неё, он признался, – я как дурак, как молодой пацан, бегаю на ваш факультет только для того, чтобы увидеть тебя в коридоре, а ты проходишь мимо как изваяние, едва кивнув мне головой. Как это прикажешь понимать? Или это стоит расценивать как «поматросила и бросила»? Так, что ли?

Она предусмотрительно воздержалась от  уточнения, что данная формулировка является чисто мужской прерогативой – это хобби мужчин, насколько ей известно.

Вслух  сказала:

– Андрей Васильевич, – начала она поспешно выкручиваться, – я думала, что вы мне просто подыгрываете, а теперь  у нас снова у каждого – своя жизнь.

Он неожиданно схватил её и судорожно прижал к себе со словами:

– Ничего подобного, милочка, не выкручивайся, я тебе не позволю так обойтись со мной. Чтобы какая-то соплячка поиздевалась надо мной и бросила.

Ей приходилось мириться с тем, что она мгновенно из необыкновенной девушки превратилась в «какую-то соплячку». Ситуация не та – ничего не вякнешь в свою защиту, ибо сермяжная правда жизни была на его стороне, и она и он это отлично понимали.

Он держал её в своих цепких «ежовых» рукавицах настолько крепко, что вырваться из этих оскорблённых мужских объятий не было никакой возможности. Об этом и думать не приходилось – мышка знала, чьё мясо съела!

Полина жутко испугалась от его ещё пока не высказанных намерений, хотя они были красноречивы, ясны и конкретны.  Она сдавленным от страха голосом произнесла:

– А где же ваша порядочность преподавателя?

Он просто взвился от злости при этой фразе:

– Ты  на мою совесть не дави, не тот случай! Кроме преподавателя я ещё и уважающий себя мужчина и не позволю какой-то соплячке, – зло повторил он, – так надругаться надо мной.

Она всё же осмелилась пискнуть:

– А прежде, насколько я помню, вы утверждали, что я – необыкновенная девушка.

Он снова зло процедил:

– Пока вела себя достойным образом, – и теперь уже вслух озвучил своё намерение, – пусть меня выгонят из университета за изнасилование, но, думаю, в тюрьму не посадят, так как ты уже не малолетка, но я не позволю тебе так издеваться надо мной.

Она тоже зло спросила:

– А не пожалеете об этом?

Но  она и впрямь почувствовала, что дело принимает не просто серьёзный, а можно смело сказать, катастрофический оборот, и что  он действительно полон решимости изнасиловать её прямо на этой лавке, так как он уже разорвал ей блузку сзади и порвал застёжку на лифчике. И его зверское мужицкое эго жаждет сатисфакции в виде её плевральной крови прямо на этой лавке.

Полине надо было срочно выпутываться из этой ситуации, и она начала лихорадочно соображать, как поступить. И остановилась  на своей проверенной в таких случаях тактике, которая пока не давала сбоя: то есть она полностью приняла его сторону. Полина сказала сдавленным голосом, поскольку к лёгким не было никого доступа воздуха. Кроме того, он готов был переломать ей все рёбра, ибо в его таком, казалось бы, невысоком и некрепком на вид теле от злости было  столько силищи, что она не могла свободно дышать. И всё же, вразумляя его  как можно более миролюбивым голосом, сказала:

– Послушайте, Андрей Васильевич, я даже не знала, что для вас это настолько серьёзно.

Он зло повторил, как эхо:

– Не знала она! Отлично ты всё знала! Вертихвостка!

Полина не обиделась, ибо он был недалеко от истины – где-то рядом! Но,  внутренне почувствовав лазейку, она уже уверенно спросила:

– А почему вы мне сами об этом не сказали, прежде чем насиловать?

Он снова зло повторил:

– А тебе не ясно? Школьнице – маленькой девочке с бантиками на голове не ясно, – снова со злым сарказмом в голосе повторил он, – как будто ты не видишь сама, что серьёзный преподаватель  как фанатик  прошёл все этажи, чтобы разыскать тебя.

Она с лёгкой иронией, но уже более уверенно  сказала:

– Отличный способ, чтобы признаться в любви, ничего не скажешь! В то время, как вам давно пора знать, что женщина любит ушами.

А внутренне она продолжала точно так же лихорадочно соображать, как выкрутиться из этой ситуации, пока не началась повторная попытка к изнасилованию. Пусть  порваны  блузка и лифчик, зато сама пока что цела и невредима.

И она снова язвительным тоном  продолжила:

– И сейчас вы меня настолько сильно любите, что готовы сломать мне все кости и изнасиловать. Это, по-вашему, любовь?! Да это ничто иное, как (она хотела сказать дешёвый, но вовремя удержалась) оскорблённый мужской эгоизм, который жаждет крови.

И зло подумала: «И прямо на этой лавке».

К её удивлению он промолчал, а она уже более уверенно продолжала:

– Это всего лишь оскорблённое тщеславие и на вас это, Андрей Васильевич, совсем не похоже. Вместо того, чтобы доказать девушке, что вы её по-настоящему любите, вы собрались её насиловать. Откуда мне было знать, ради чего вы ходите по нашим коридорам. Вы же не спросили у меня, согласна я встречаться с вами или нет.

К её удивлению, он слегка ослабил свои железные тиски, видимо, к нему слегка вернулось благоразумие. Но всё же с большой долей сомнения в голосе сказал:

– Так я тебе и поверил, хитрая бестия, знаю я тебя!

Она, почувствовав некоторую свободу, постепенно перешла из обвиняемой в обвинителя:

– Да будет вам известно, что глупые хитрыми не бывают, – и, набирая уверенности в голосе, продолжила, – значит, мало знаете. Я вообще-то серьёзная девушка, а вы решили делать вывод только по моим приколам, – затем изо всех сил упёрлась ему в грудь и гневно спросила, – а как вы собираетесь, интересно, строить со мной отношения без малейшего доверия с вашей стороны,  если так любите, как утверждаете? Я вас не понимаю, странная у вас любовь какая-то получается, вы не находите?

Он, к её немалому удивлению, снова промолчал, а она ещё увереннее сказала:

– Ваша любовь похожа на извращённую страсть, если жаждет мести в виде насилия. Разве истинная любовь может быть такой жестокой, если жаждет именно насильного обладания?

Ему ничего не оставалось делать, как слегка смягчиться от её довольно разумных доводов. К тому же его чисто физический настрой к тому времени несколько ослабел, и молодой препод наивно – бедняжка! – спросил:

– Так ты что, согласна встречаться со мной?

Она живо, подобно громкому ясному эху в горах, отозвалась, пока не начался новый раунд « напряжённо сексуальных переговоров»:

– Конечно, согласна, если без осложнений и извращений, таких, как сегодня.

Тогда он весь как-то обмяк и виновато сказал:

– Извини, что я порвал тебе блузку.

Она зло подумала: «Не говоря уже об исподнем».

Он отпустил её. Полина быстро встала с лавки. Лифчик болтался на бретельках. Она  поспешно сказала:

– Так я пойду, пока не закрыли общежитие. До завтра. Сегодня мы уже очень мило пообщались и попрощались, и мне теперь придётся возвращаться в общежитие в разорванной одежде. Завтра у общежития в восемь.

Он, всё так же, не веря ей, апатично сказал:

– Хорошо.

 

Полина чуть ли не вприпрыжку побежала к общежитию, нещадно чертыхаясь по дороге, и зло думала: «Как я теперь войду в общагу в час ночи с порванной блузкой и болтающимся лифчиком? Вот придурок со своей злосчастной любовью!»

Их комната была на втором этаже.  Полина кинула камешек в окошко. Выглянула Светлана, Полина попросила её:

– Светик, возьми мою белую куртку в шифоньере, вынеси мне, пожалуйста.

Светлана, увидев, что Поля держит руки на груди, мгновенно догадалась, в чём дело, и сказала:

– Я вижу, что у тебя авария. Я – сейчас.

Через пять минут она вынесла Полине её лёгкую белую курточку. Полина надела её и вошла в общежитие.

Когда они поднялись на свой этаж и остановились в торце коридора, Светлана спросила:

– Горячая испанская любовь светловолосого Заикина, взращённая на хлопковых полях Киргизстана?

Полина в сердцах сказала:

– Да пошёл он! Видеть его больше не могу. Он, видите ли, оскорбился, что я после хлопка не обращаю на него внимания.  Как видишь, с весьма помятыми перышками  вернулась со страстного свидания с несравненным мачо.

Светлана улыбнулась:

– Ну, ты тоже даёшь! Наивная такая, какому мужику понравится, будь он хоть самим ректором универа, чтобы яркая девица, на хлопке чуть ли  не на шею

ему  вешавшаяся  сама, и вдруг без всякой причины охладела?

Полина уже с улыбкой ответила:

– Так я просто прикалывалась, у него чувства юмора нет, что ли?

Светлана сказала в его защиту:

– Почему нет?  Как видишь, есть. В этом ты сама убедилась. Вот и он сегодня тоже  в шутку прикололся.

Полина возмущённо воскликнула:

– Ничего себе прикололся! Он чуть не изнасиловал меня на лавке.

Светлана, уже познавшая мужчину, философски молвила:

– Ты уже взрослая девочка, пора знать, что у мужиков других  шуток не бывает. На другие приколы нужно ведь воображение иметь.

 

На следующий вечер Полина всё же выглянула с торца коридора, стоит ли он внизу. Но он далеко не дурак – его нигде не было. Скорее всего, он не хотел быть ещё раз обманутым ею. И правильно делал. Она больше даже на его приветливый кивок  при встрече в коридоре не отвечала.

 

Пару лет спустя,  Полина вышла замуж и однажды  приехала в университет по делу: она устраивалась на работу, и ей нужно было в университете взять какую-то справку.

Она  стояла в коридоре и разговаривала с кем-то из знакомых, видит, по лестнице идёт Андрей Васильевич. Он подошёл к ней и с радостным видом сказал ей, когда они остались одни:

– Поленька, как я рад тебя  видеть! Знай, что твой голос останется в моей памяти как самая сладкая  музыка.

Она удивилась:

– Вот как? Это почему же?

Он откровенно ответил:

– Потому что ни разу в жизни никому не удавалось так изощрённо, так дерзко покуражиться надо мной. Браво, принцесса, – затем, увидев обручальное кольцо на её руке,  добавил,  – браво, мадам!  Правда, как я рад видеть тебя несмотря ни на что! – повторил он, – а ведь в последнюю нашу встречу, ты опять обманула меня.

Полина улыбнулась:

– Я не вас обманывала, Андрей Васильевич, а себя спасала, а это разные     вещи.

Она тоже, простив ему былые страсти, радостно сказала:

– Спасибо за искреннюю радость в ваших словах. Вот теперь я это   подлинно вижу.

Он, снова бросив взгляд на  обручальное кольцо на её пальце, сказал:

– Как жаль, Поля, что ты вышла замуж. И не за меня!

Она весело ответила:

– Мне, в отличие от вас, пока не жаль.

Андрей Васильевич печальным голосом продолжил:

– Снова ты от меня ускользнула. А я до сих пор не женат, не смог найти такую, как ты.

Полина ответила:

– Не переживайте, Андрей Васильевич, ещё встретите свою любовь. В вас просто море достоинств, можете мне поверить. Главное из них – доброта. И это я говорю совершенно серьёзно. И ещё столь необходимое мужчине терпение, ибо кто, скажите на милость, столь терпеливо да ещё с  улыбкой выносил бы мои шуточки?

Он,  наоборот, грустно сказал:

– Ты всё такая же находчивая и всё так же остришь. Но я тебя и полюбил именно  за острый язычок.

Она улыбнулась:

– Помилуйте, Андрей Васильевич, а куда ж он денется?

Андрей Васильевич быстро проговорил:

– Поленька, я бегу на занятия, я и так из-за тебя уже опоздал. По-прежнему как увижу тебя, начисто теряю голову. Я по-прежнему не женат, – повторил он, – на тебе собирался жениться. Пока не женат, – быстро добавил он, – потому что ни одной девушке и ни одна женщине не удалось вызвать в моём сердце такого огня, как это, играя, делала ты.

Она тоже мирно ответила:

– Теперь вполне поверю, если во всём такой благоразумный человек, как вы, смог дойти до таких неподобающих джентльмену страстей, как в тот памятный вечер на лавке  у парикмахерской.

Он снова быстро проговорил:

– Знай, Поленька, я тебе, несмотря ни на что, очень благодарен, за то чувство, которое ты вызвала во мне, точнее, подарила мне. Я тебя никогда не забуду.

Она сказала:

– Что поделать, месье, я обожаю, когда обо мне долго помнят харизматичные мужчины! – и добавила на прощание, – спасибо за добрые слова, желаю оставаться таким же романтичным и доверчивым, каким вы были со мной. И уж поверьте мне – это ваш главный и непобиваемый козырь в женских глазах.

Он снова  быстро проговорил:

– Всё, Поля, я побежал, иначе мои студенты разбегутся. Я в жизни никогда не опаздывал на занятия, а встреча с тобой опять выбила меня, – и добавил с улыбкой, – точнее опять сбила меня с правильного пути

И он, элегантный, стройный и благоухающий молодой мужчина, летящей походкой  быстро зашагал по коридору.

 

Но до этого момента было ещё впереди два года.