Раиса Рябцовская

 

                                                ФРАНЦУЗСКИЕ НЮАНСЫ.

                                Современный психологический роман.

 

                                                        ГЛАВА I

 

Хорошо, когда у человека сбывается мечта.

Вот и у Светланы она, наконец,  сбылась. Её приняли переводчиком французского языка на строящийся завод пластических масс, где, по словам директора, переводчиков ожидали самые радужные перспективы, в частности, поездка на стажировку во Францию.

Поскольку и сам завод должен стать по проекту гигантом химической индустрии в европейском масштабе, так как  Министерство химической промышленности Союза заключило контракт с французской фирмой «Литвин» на совместное строительство завода и на поставку технологического оборудования для него. А пока что сама строительная площадка находилась в 12 километрах от города Шевченко. Здесь  проводилась пока только разметка под будущие цеха, то есть вбивались первые колышки. Как образно говорится: «Еще и конь не валялся!».

Но не валялся он, скорее всего, по той причине, что поблизости вообще ни одного коня не было, а вот местная экзотическая живность в виде внушительных размеров «кораблей пустыни» часто захаживала в район так называемой дирекции, чтобы с удовольствием полакомиться зацепившимися за колючки  полиэтиленовыми пакетами, неизвестно откуда занесенными сюда шаловливым ветром.

Сама дирекция-времянка, двухэтажное невзрачное здание, находилась рядом с дорогой, ведущей к железнодорожной артерии полуострова Мангышлак – к станции с таким же названием. На первом этаже дирекции уже были отделаны и готовы к приему первых специалистов практически все рабочие кабинеты, а на втором этаже было готово только одно крыло. Даже сам директор и отдел кадров всё еще находились в городе. А на площадку направляли пока только главных специалистов и переводчиков. Все были отменно молоды, даже будущие главные специалисты имели в арсенале возраста не более двадцати восьми лет отроду, а некоторые только что закончили соответствующие институты с красными дипломами. Других в это престижное предприятие попросту  не принимали. Все  были полны молодых амбиций и радужных планов на будущее.

Светлана не была исключением. Едва закончив оформление документов в отделе кадров, она чуть ли не вприпрыжку устремилась к рейсовому автобусу, направляющемуся не станцию Мангышлак, чтобы быстрее добраться до вожделенного места назначения.

Она нашла кабинет переводчиков, вошла и представилась. Навстречу ей поднялась её коллега, которая назвалась Ириной. Светлана поразилась, насколько она была красивой. Как позднее выяснилось, Ирина была из рода кубанских казаков. Видно, отсюда и её необычная и несколько непривычная  смуглая красота.

На её нежно-оливковом лице красовались большие янтарные, необыкновенно выразительные, глаза, оттенённые густыми ресницами. Правильной формы небольшой точеный нос и алые губы над двумя рядами великолепных белых зубов.

Восточный поэт, описывая ее внешность,  точно сказал бы, что это два ряда жемчугов. Вот только разве волосы не были столь уж густыми, но для короткой идеальной стрижки их было вполне достаточно. Для объема прически хватало, тем более что взгляд уже с первой секунды приковывали её глаза и ослепительная белозубая улыбка с красивой формы алыми губами.

Светлана невольно подумала: «Да, моя коллега красивая женщина!»

Но Ирина оказалась настолько прекрасным и дружелюбным человеком и настолько хорошо отнеслась к Светлане, что у той быстро прошел момент скованности. Ирина  к своей  столь яркой внешности обладала еще одним необычным и действительно редким талантом. Она  была наделена от природы, как выяснилось позднее,  яркой и афористичной речью.

Кубанским, так сказать, казачьим юмором. Она так и сыпала афоризмами собственного произведения, что впору было хвататься за живот. Ирина, можно смело сказать, отличалась просто патологическим остроумием. Светлана всего второй раз в жизни встречала человека с такой своеобразной манерой выражать свою мысль. В первый раз это было еще в школе. Там было одноклассница Наташа Рабинович, все звали её просто – Рабиниха. Та тоже умудрялась   совершенно обычные слова  вставлять в такие речевые обороты и словосочетания в своём молодёжном сленге, что все одноклассники  сгибались от смеха…

Всегда её просили что-нибудь рассказать, потому что она  буквально по ходу повествования все превращала в сплошные анекдоты. И вот сейчас  коллега по работе Ирина невольно напомнила ее. Причём, как это свойственно всем остроумным людям, сами они не смеются, когда что-либо «вещают» миру. Все вокруг смеются, а для них это как бы в порядке вещей.

А тут еще, буквально через две недели после Светланы приняли еще одну переводчицу с английского языка – Венеру. И они уже вдвоем смеялись над перлами Ирины, которая как-то с утра, только войдя в кабинет, сразу им выдала примерно следующее, причём с невероятным энтузиазмом в глазах:

– Девчонки, вчера захожу в магазин, а на прилавке лежат яйца – свежайшие!

Долго потом еще Венера со Светланой подкалывали её, говоря:

–        Ну да! Как те свежайшие яйца!

 

Венера тоже очень органично  вписалась в их немногочисленный коллектив. Это была совершенно очаровательная молоденькая татарочка, только что закончившая астраханский пединститут и удачно вышедшая замуж за заведующего детской поликлиникой. Ирина, естественно, сразу же окрестила её «Венерка, золотая ручка!».

Счастливая улыбка Венеры никогда не сходила с её лица, так как у нее пока даже фронта работы особого не было. Не жизнь, а сплошная малина. Ее приняли в расчёте на то, что какая-то часть документации будет приходить на английском языке. Но пока что вся её работа состояла в заваривании чая для трудящихся до «седьмого пота» коллег, которые продолжали исправно покрывать поступающие на площадку чертежи и папки с французской документацией штампами одним и тем же, как выразилась Ирина, обезьянским способом. Молодые женщины были, как

опять же охарактеризовала их Ирина, погодки. Светлане было двадцать восемь лет, Ирине двадцать семь, а Венере двадцать шесть лет. Венера была высокая и стройная, как свечка. Она мастерила себе невероятные и вычурные наряды, которые обязательно до упора обтягивали ее привлекательную фигурку. Она была так хороша собой со своими большими черными восточными глазами на светлой коже лица. У неё был небольшой слегка вздернутый носик и яркие, красивые губы в постоянной радостной улыбке, обнажающей прекрасные молодые зубы. И что придавало её лицу особый шарм, это несколько веснушек, словно нарисованных на носу. Даже сам директор Владимир Дмитриевич «положил глаз» именно на Венерку, хотя и двум другим переводчицам жаловаться на отсутствие  директорского внимания не приходилось.

Но Венера была уже из породы так называемых молодых акселератов, чьё воспитание  не было столь уж подвержено родительской муштре,  как у Светланы с Ириной. Она, например, запросто как-то за чаем сказала, глядя на подружек, как на лунатиков:

–        А вы что, не раздевались до пояса, когда целовались?

Ирина рассмеялась:

– Меня так воспитали  мама с бабушкой, что я даже верхнюю пуговицу на блузке не позволяла расстегнуть.

Венера округлила глаза:

– Ну, извини меня, а какой же  тогда кайф от поцелуев, если ты не раздет до пояса? Меня тоже воспитывали так, что я должна была выйти замуж девственницей, я и вышла. Муж меня обожает.

Ирина сказала:

– Красавица моя, эдак и до орального секса недолго было додуматься, если так смело рассуждать.

Венера потупила глаза, сказав:

– Этого не было, но  я грешница любила, когда парень ласкал меня до пояса, видно, мне этого не хватало.

Светлана спросила:

– А не боялась, что в тебе взыграет твоя горячая восточная кровь?

Венера улыбнулась:

– Когда чувствовала, что уже на пределе, быстренько сворачивала свидание. Все обходилось благополучно, – она поддела их, – зато вы, клушки, такой радости себя лишали!

Ирина с готовностью подхватила:

–  Да, судя по  твоим красочным  эмоциям, нам и впрямь есть о чем жалеть, ­– она подмигнула Светлане, – но, может быть, мы своё ещё наверстаем?!

Женщины быстро подружились. Ирина на своем образном наречии быстро ввела коллегу в курс дела по поводу молодых спецов, кто и что из себя представляет. Да они и сами все по очереди заглянули в их кабинет, чтобы увидеть новую переводчицу. И каждое появление нового лица Ирина обязательно комментировала на свой манер.

 

                                                              ГЛАВА II

 

Так побежали их трудовые деньки.  Каждый вечер  их небольшой коллектив направлялся к персональному автобусу. Позднее, когда завод был запушен и набрал свою мощность, а сам коллектив вырос до численности более трёх тысяч человек, на заводе появилось всё, даже собственный парк автомашин. А сейчас пока имелась только директорская «Волга», да этот откровенно отживающий свой век «ЛЕАЗ» для остального персонала. В автобусе имелась одна характерная особенность: ровно посередине прохода, прямо навылет (имеется в виду – до асфальта)  зияла большая дыра, и, если зазеваешься, то можно было элегантно спикировать ногой прямо на коленвал – или как он там точнее называется – идущего автобуса. Поэтому все старались быстрее занять места, чтобы ненароком не очутиться  по  самое интимное место  на проезжей части дороги. Да и выходя из него, требовалось не меньше навыков, сноровки и пластики, особенно дамам, чтобы, зацепившись каблуком за оторванную на ступеньках резину, не ступить на землю изящно выточенной голой ступнёй.

Но все это были такие мелочи по сравнению  с теми перспективами, которые вырисовывались в сознании каждого из них. Ирина, Светлана, Венера и еще два инженера  были приняты в технический отдел, хотя не было еще самого начальника техотдела, он был в Москве на утверждении. Тогда всех главных специалистов  утверждали в Минхимпроме. Одна из их коллег была молодая девушка, казашка Раушан, хрупкая симпатичная девушка с серьёзным выражением лица, которое и подобало иметь человеку, именующемуся по должности старшим инженером техотдела. Вот она отличалась просто завидной работоспособностью и усидчивостью. По ее сосредоточенному выражению лица, с которым она всматривалась  в проектную документацию, казалось, что ей просто в кайф вникать во всю эту непонятность технических чертежей.

Второго сотрудника звали Карен. Это был невероятно яркий армянин двадцати восьми лет. Молодой повеса очаровывал женщин своей улыбкой и блеском  ярких больших глаз, но  и не более того. Со  временем все начали даже задаваться вопросом, по чьей протекции он попал сюда. Он был полной противоположностью Раушан и не пропускал ни одной возможности попить с переводчицами чайку и поболтать. Но Карен оказался невероятно талантливым парнем на сочинительство. Позднее  только Светлане с Кареном приходилось писать массу новогодних  сценариев,  вести вдвоем различные праздничные вечера и  выпускать к каждому празднику стенные газеты,  что  являлось обязательным атрибутом каждого  советского праздника.

Но у переводчиков уже объем работы появился, хотя до самой поставки оборудования и приезда специалистов еще было, ой, как далеко, но вот техническая документация начала поступать на площадку уже через пару месяцев. Она  поступала на завод в больших металлических кофрах типа сундуков, и представляла собой объемные папки темно-серого цвета, установленные аккуратными рядами. Техотделу отвели два кабинета. В одном сидели Раушан с Кареном, а в другом – трое переводчиц. Но только Светлана с Ириной принимали и оформляли поступающую документацию, что в общем-то было достаточно муторным делом. Они должны были буквально на каждый лист и на каждый чертёж ставить небольшой заводской штамп, и в самом штампе проставлять дату прибытия каждой папки. Но их обеих утешало то, что через какое-то время им  предстояла командировка на стажировку во Францию. Планировалось по контракту обучать  главных специалистов  на  аналогичном заводе в Карлинге, а Светлана и Ирина  полетят с группой в качестве переводчиков.

Поэтому каждая из них по-своему свыкалась с мыслью, что до самой поездки придется немало «понянчиться» с этими тяжеленными папками.  Светлана по натуре была сродни Раушан, более усидчивой и терпеливой. Она купила толстую общую тетрадь и начала записывать в нее интересные технические термины, которые ей обязательно должны понадобиться в будущем. Как выяснилось в ходе конкретной работы, успешно окончить университет еще далеко не означает, что ты классный технический переводчик. Поэтому она, не теряя времени, начала  серьёзно готовиться к будущей  стажировке.

Ирина же, наоборот, обладая блестящей эрудицией и не менее блестящим умом, рассчитывала только на свою память, хотя и видела, что терминология в Светланиной тетрадке все прибавляется и прибавляется. Но сама её примеру не последовала.  Она только  и делала, что выдавала различные каламбуры по поводу той или иной папки. Однажды она не выдержала и с возмущением в голосе заявила:

– Нет, но это форменное безобразие! Это возмутительно! Меня, краснодипломницу пятигорского иняза, этого престижного учебного заведения, заставили выполнять такую, чисто обезьянскую, работу. Любая обезьяна может чпокать эти штампы на папки и без всяких проблем ставить на них закорючки в виде цифр!

Светлана рассмеялась в ответ:

– Так в чём же дело? По-моему, твоя задумка легко осуществима. Слетай в Африку, купи там  обезьяну, обучи её чпокать эти и в самом деле ненавистные штампы,  а сама будешь сидеть на этом обшарпанном стуле и, поплевывая в потолок, предаваться мечтам о поездке во Францию.

Ирина тяжко вздохнула:

– Эх, здесь, к сожалению, все как в жизни: быстро слово сказывается, да долго дело делается. Нет уж, больно мрачную картину ты мне нарисовала, я сразу поостыла. Теперь мне кажется, что мне проще самой это сделать, чем искать общий язык с обезьяной. Тут с людьми не всегда его находишь.

Светлана улыбнулась:

– Это точно! Видишь, как важно всего-навсего вовремя нарисовать человеку перспективу, и от его иллюзий, какими бы они ни были, не остаётся и следа.

Ирина возразила:

–  И в самом деле, подумай сама, мы с тобой такие красивые женщины в самом расцвете лет должны  дышать здесь этой папочной,  – она мечтательно закатила глаза, – хоть и французской, пылью.

Светлана рассмеялась:

–        Да уж! Щедро сдобренной нашей мангышлакской.

Ирина продолжила:

–        Но с твоими ли синющими глазами выполнять эту неблагодарную и неблагородную работу?

Светлана подумала: «Значит, она тоже обратила внимание на мою внешность».

Сама она была полной противоположностью Ирине, тёмная шатенка с яркими, действительно почти синими, большими и выразительными глазами. Густые волосы  оттеняли светлую кожу лица с правильными приятными чертами, но сама Светлана считала Ирину намного внешне привлекательней, чем она сама. Даже если судить по тому, что все поголовно мужчины в первую очередь обращали внимание именно на Ирину. Хотя  много позднее их общий шеф однажды сказал Светлане в приватной беседе:

– Да вы что, разве можно Ирину сравнивать с вами по значимости и даже по внешности? У неё чего стоит одна только её вихлястая походка…

И эта столь неожиданная мужская точка зрения очень сильно удивила её тогда. Но  всё зависит от индивидуального восприятия внешности другого человека. Сама Светлана всегда считала Ирину как бы приоритетнее себя, что ли. Хотя так уж складывалась их дальнейшая переводческая судьба, что их часто, подобно  пешкам на доске,  передвигало руководство, в зависимости от личных симпатий, то туда, то сюда. То одну вперёд, а другую назад, то  наоборот.

Так или иначе, они постоянно, хоть  и негласно, были соперницами. Правда, профессиональное самолюбие Светланы тешило то, что благодаря её постоянной и упорной работе над собой и профессиональным мастерством, все официальные переговоры директор поручал вести именно ей. Но это всё позднее. А пока что эта монотонная работа скрашивалась тем, что через каждые десять минут в их дверь просовывалась голова какого-нибудь  из главных специалистов, чтобы поболтать с интересными молодыми женщинами или даже напроситься на чай, ибо статус переводчиц был в то время очень высоким. Тем более что главное начальство было еще в городе и хвоста за рабочую недисциплину  накрутить было некому. А собственным рабочим рвением отличалась пока только одна  Раушан, которая с непонятным для других рвением самозабвенно корпела над техдокументацией, пока все  остальные откровенно полубездельничали.

Так бежало время, и потихоньку прибавлялся штат. Вскоре после отделки директорского кабинета  переехало на площадку и все руководство. После этого свободное фланирование специалистов по коридорам резко сократилось, хотя отдельные нарушения трудового распорядка имели место быть. И привычка у мужчин заглядывать  в дверь к молодым и красивым переводчицам всё же сохранилась.

                                                                ГЛАВА III

 

Вскоре состоялось первое знакомство и с настоящими французами. Первое, так сказать, профессиональное крещение.  Как-то с утра их всех вызвал к себе начальник отдела и сказал с воодушевлением:

– Ну, всё, девочки! Готовьтесь морально к встрече с настоящими французами, сегодня поедем в аэропорт встречать руководителей фирмы. И поскольку у них будет свой переводчик, вам ехать не надо. Познакомитесь здесь. Приезжает сам руководитель фирмы “Литвин”, чтобы ознакомиться со всем на месте. После обеда я вас ему представлю. Обедать мы поедем в ресторан, а вы после обеда готовьтесь.

Кого-то, может быть, и интересовал обед после этого сообщения, а Ирина со Светланой начали дрожать  от страха. Особенно Светлана. Ирине чаще приходилось общаться в институте с французами. А Светлана видела в университете больше летчиков-сомалийцев, которых приглашали на университетские вечера для разговорной практики, да и то  лишь время от времени. А настоящих французов, гостей университета, она видела только со сцены или с трибуны. Лично пообщаться не приходилось. Да ещё и её впечатлительная натура добавляла ей значительную толику неистовой дрожи. Ирина, та была больше пофигисткой. Она спросила у Светланы с улыбкой:

– Ты чего так трясёшься, словно тебе госэкзамен сдавать, а ты ни одного билета не знаешь? Подумаешь, сначала будем ошибаться, а затем наберёмся опыта.

Светлана ответила, действительно страшно волнуясь:

– Да как-то  не хочется и с самого начала  выглядеть дурой.

Ирина сказала философски:

– Не переживай, все равно это неизбежно. А то, что невозможно исправить сразу, надо принимать как должное.

 

Наконец дверь в их кабинет открылась и молодые женщины, как солдаты, инстинктивно вытянулись в струнку. В кабинет вошел их начальник Юрий Николаевич, приятный светловолосый и светлоглазый молодой мужчина в сопровождении хорошо одетого седовласого француза лет пятидесяти и ещё троих мужчин. Пока шеф их представлял, мужчина им галантно улыбался заученной улыбкой. Светлана во все глаза  смотрела на него  и не заметила  самого  момента пожатия рук. Так получилось, что  Светлана стояла третьей у самого окна. Когда очередь дошла до нее, и шеф назвал ее имя, она прерывающимся от волнения голосом произнесла традиционное «bonjour» и протянула правую руку для приветствия. Но рукопожатия не последовало, и её собственная  рука просто зависла в воздухе. Тогда она опустила глаза и в страшном замешательстве не увидела его правой руки в том месте, где она, по идее, должна была находиться. Пару секунд спустя она, ещё в большем шоке от неожиданности, заметила, что правый рукав его пиджака аккуратно подвернут. Француз всё с той же доброжелательной улыбкой протягивал ей левую руку.   И только тогда она, в

полуистеричном от волнения состоянии, поняла, что у него её просто нет. А стереотип сознания на ходу не так-то легко перестроить, она судорожно уцепилась сразу двумя своими ладонями за протянутую ей левую руку, так чтобы и правая рука всё же участвовала в приветственном рукопожатии, как это обычно бывает. В делегации еще было трое мужчин, но с ними проблемы не было.

Когда высокие гости покинули кабинет, Светлана сказала:

– Слушайте, девочки, я в такой растерянности была с этим рукопожатием.

Ирина подхватила:

– Так ещё бы! Я тоже обалдела! Разве полушария на ходу перестроишь, которые управляют инстинктом. Разве сразу сообразишь подать левую руку вместо правой? И потом, кто же мог подумать, что у такого шикарного господина может не быть руки!? Это же не какой-нибудь дядя Федя в клетчатой рубашке, сидящий на завалинке и дымящий самокруткой, который может запросто потерять руку неизвестно где.

И только много позднее они узнали, что господин Кац одной левой рукой очень даже лихо водит автомобиль, великолепно справляется с едой в ресторане и очень даже прилично обходится без правой руки. К тому же большое богатство делает любых людей весьма привлекательными, а их недостатки даже пикантными.  Ведь всё зависит от того, как себя подать. А в господине Каце было много природного изящества.

 

Но Светланины испытания на этом не закончились. На следующий день во время обеда в честь гостей добавился ещё один оглушительный стресс.

У руководителей фирмы было весьма ограничено время, им нужно было срочно лететь в г. Баку, где у них планировалось строительство аналогичного завода. А надо было обсудить много финансовых вопросов, и руководство завода решило не везти фирмачей в город, а заказать достойный обед в ресторане и доставить его своим транспортом на площадку. А здесь только накрыть стол.

Тут и так после своего первого дня переговоров Светлана находилась в стрессовом состоянии, поскольку переговоры начались с невероятно сложной для неё темы – темы финансовых платежей. И  она,  можно сказать,  со страшным скрипом выкарабкивалась из сложнейших финансовых тупиков.  Точнее, не из самих тупиков и не сама она, а её довольно слабое знание этой тематики. Она и на русском-то языке  первый раз в жизни слышала многие выражения типа «частичные штрафы за недопоставку», или «аннулирование выплат при форс-мажорных обстоятельствах» и т.д.

Хотя со временем эта тема уже не представляла для нее особой сложности, но, как говорится, не теперь. Поэтому мозги почти закипали от напряжения в черепной коробке. Но кое-как первая половина встречи подошла к концу, и директор пригласил всех в банкетный зал. По французскому обычаю гостям был предложен аперитив, а у Светланы началась полоса новых испытаний. Во-первых, эта важная встреча с представителями чуждого нам мира происходила в обстановке строжайшей засекреченности. К общению с ними был допущен только «строго ограниченный круг лиц». В связи с чем, даже официантки боялись заходить в банкетный зал, потому что сотрудники КГБ  наблюдали за всем происходящим чуть ли не из всех щелей. Тут уж всем работы хватало!

Официантки подходили к двери и, боясь даже шаг ступить в банкетный зал, передавали пищу на разносах Светлане, а она должна была сама накрывать стол. Будучи  мужней женой, она уже множество раз сама накрывала праздничные столы и, по довольным отзывам друзей, готовила неплохо. Готовила на праздники два-три горячих блюда, сдобные пироги и разные торты. И правила застольного этикета по книгам изучала. Но, как известно, в обиходе приживается не всё. Запоминается, как правило, то, что  практикуется. В конечном итоге всё встаёт на свои места. Её хоть еще и не слишком большой стаж хозяйки очага показывал, что если еда вкусная и сытная, то вполне можно обойтись одной вилкой и одним ножом, если их, конечно, освежить вместе с тарелками перед подачей следующего горячего блюда.

Не случайно же много позднее в богатых русских, причем суперсовременных,  домах считалось особым шиком, есть только расписной  деревянной ложкой, как в старину. Но это уже излишества, капризы богатых людей. Короче, семью вилками и ножами никто ни в её семье, ни в семьях ее знакомых не пользовался. Поэтому Светлана уверенно орудовала принесёнными приборами даже под пристальными взглядами мужчин, в том числе и господ империалистов. Хотя это было для нее, ой, как непросто! Тем более  в такой непривычной обстановке. Хоть и существует мнение, что человеку приятно смотреть на воду, на огонь и на то, как работает кто-то другой…

Она быстро разложила ножи с правой стороны, лезвием к тарелке, вилку  слева зубчиками вверх, маленькую рюмку под вино слева чуть наискосок от тарелки, а бокал под минералку справа от нее. Вот и все затейливости из столовых приборов, которыми она на данный момент располагала. Тарелки поставила на уголок крахмальных салфеток. Тут уж официантки потрудились. Светлана все делала, как ей казалось, правильно. Главное, чтобы директор остался доволен. Она красиво и равномерно расставила принесенные блюда с уже готовыми закусками, и можно было приглашать гостей к столу. Скользнув взглядом по довольному лицу руководителя, она поняла, что вроде бы с заданием справилась.

Но на этом её испытания не закончились. Наоборот, впереди ее ждал  ужасающий, просто леденящий душу «ляп». Она до такой степени переволновалась за время переговоров и во время этой вынужденной сервировки стола под прицелом двенадцати пар  чужих  мужских глаз, что о еде не могло быть и речи. Хотя мужчины все дружно и с удовольствием зацокали по тарелкам вилками и ножами,  поглощая  вкусную пищу, которой в изобилии был уставлен весь большой раздвижной овальный стол.

Директор, сидевший рядом с ней (если точнее, то она сидевшая рядом с ним), участливо спросил:

– А ты что, Светлана, ни к чему не притронулась?!

Живя на Каспии, она множество раз у себя дома резала на праздничный стол деликатесный балык. Но сейчас полностью зажатая от пережитого волнения  Светлана, совершенно не всматриваясь в структуру мяса,  аккуратно уложенного на овальном блюде,   ни с того ни с сего  лишь бы что-то сказать, вдруг спросила:

–        Это что, ветчина или балык?

Владимир Дмитриевич громко хмыкнул и  безжалостно изрёк:

– Конечно, балык! Эх, ты, деревня!

И тут Светлана «выдала» ему точно с такой же интонацией и также громко:

– Сам ты деревня!

 

Уже одно то, что она обратилась к директору на «ты» было неслыханной дерзостью, да ещё и с той же самой интонацией. Да ещё и пульнула в него его же словечком. Зато  в этот раз впервые в жизни она на своем собственном примере убедилась  в справедливости фразы о том, что «весь мир – театр, а люди в нём – актёры». Так как за столом мгновенно наступила, невообразимая по тишине, невротическая пауза. У всех русских мужиков вилка с халявной пищей застыла в том самом положении, в котором  сей секунд находилась. Все, раскрыв рот, в полнейшем ступоре уставились не неё. Затем, как в замедленной съёмке их головы плавно повернулись к директору, ожидая его реакции. Французы, видя это красноречивое шоковое изумление на их лицах, тоже замерли и тоже переводили взгляд то на виновницу инцидента, то на директора, догадываясь по их виду, что произошла какая-то из вон рук выходящая пикировка.

Светлана опустила глаза к тарелке, всей кожей, каждым микроном кожи чувствуя, что директор гневно уставился на нее, но от шока и  изумления  даже в толк не возьмет, как повести себя в этой ситуации, если сам спровоцировал  её внезапную агрессию. А она, словно бестелесная тень, уставившись в свою пустую тарелку, уже внутренне оплакивала свою будущность, горестно думая: «Ну, все! На этом и закончилась моя переводческая карьера!   Теперь он точно выгонит меня к чертовой матери. Я ведь при всех «посадила!» его. Теперь точно плакала моя поездка во Францию и плакала по мне заграница. Я теперь  уже без всяких аналогий пролетаю, как фанера над Парижем!..»

За столом ещё какое-то время стояла гнетущая тишина, хотя уже слышалось робкое бряцание столовых приборов о тарелки. Светлана очнулась только тогда, когда увидела, что сидит и держит в руках не нож и вилку, а  по вилке в обеих руках. Как и когда случилась эта трагическая подмена, она так и не поняла. У кого и когда из соседей она умудрилась стащить или, точнее, в шоке заграбастать вторую вилку? Ведь столовых приборов было поровну, когда она накрывала стол. А ее сосед, стало быть,  вкушал  пищу двумя ножами?  Все это так и осталось нераскрытой загадкой.

Директор промолчал, видя и чувствуя, в каком она стрессе.  Или опасался снова провоцировать ее. Он заговорил с руководителем французской делегации, не глядя на нее. А Светлана начала переводить. Итак, несмотря ни на что, она справилась в первый раз, получив боевое крещение в такой невероятно насыщенный эмоциями день.

 

                                                            ГЛАВА   IV

 

            Позднее Светлана была очень благодарна своему директору, очень хорошему человеку и замечательному руководителю, что он оказался еще и порядочным мужчиной и не стал опускаться до преследований за эту её, хоть и шокирующую, выходку. За такую же реактивную фразу, как и его собственная. Хотя всякий раз, как только они оставались наедине в его кабинете, он принимался громко, хоть и деланно громко, возмущаться, словно её не было рядом:

– Ишь ты! Она обозвала меня деревней! Да ещё при всех! И как это ей в голову могло прийти? – Затем добавлял, уже обращаясь непосредственно к ней, –  скажи мне спасибо, что я тебя  сразу с завода не выгнал. Учти, это только потому, что я вижу, насколько ты трудолюбива и аккуратна…

В первые разы его “назиданий” она молчала, как глухонемая. Затем, когда почувствовала, что острота его эмоций в этом плане слегка поутихла, однажды  осмелилась прореагировать:

–  Владимир Дмитриевич, да я вам уже тысячу раз сказала спасибо про себя. Но вы же прекрасно помните, вы же живой человек и понимаете, в каком напряжении я находилась весь тот день?! Во-первых,   сразу переговоры на такую сложную тему, как финансы. Я просто даже себя адекватно не воспринимала от напряжения. Всё это получилось против моей воли. Правда. Просто вылетело. Разве прежде я давала вам хоть малейший повод сомневаться в моем уважительном к вам отношении.

Тут он слегка смягчился и добавил:

– Да, ты тогда меня здорово озадачила. Я, признаться, не знал, как поступить, ты же фактически унизила меня перед всеми нашими главными специалистами. Пусть французы ничего не поняли, но наши-то  всё слышали. Тебя спасло только то, – он уже по-доброму улыбнулся, – что ты держала в руках две вилки. Тогда я понял, что ты просто ничего не соображаешь, находясь в состоянии аффекта. И решил не  придавать этому значения.

Светлана улыбнулась в ответ:

– Видите, как иногда тебя спасает бессмысленный хватательный рефлекс. Я до сих пор не знаю, каким образом мне в руки попала вторая вилки и чья она была, ведь столовые пары были точно рассчитаны. Я же сама их раскладывала, – и она всё же осторожно добавила,  – но согласитесь, Владимир Дмитриевич, что вы сами меня спровоцировали?

Он согласился:

– Да, теперь я знаю, что тебя при всех цеплять нельзя.

Светлана подумала: “Ну и прекрасненько, что ты это понял!”.

Он еще долго напоминал ей о ее “промахе” то  в шутку, то всерьёз, но никаких гонений не последовало.

 

Наоборот, как ни странно, но некоторые парадоксальные поступки имеют свой результат. После этой её, казалось бы, дикой выходки, директор стал обращать на неё своё августейшее внимание. К тому же, Светлана всеми силами, в том числе и служебным рвением, старалась сгладить свой промах. Она была сама предупредительность и готовность к труду.

Кончилось все тем, что он без всякого видимого перехода сказал однажды этой строптивой красавице, когда она в очередной раз вошла в его кабинет по делу:

– Будешь моей, тут же подарю тебе гарнитур “жилая комната”. Я знаю, что вы недавно получили с мужем трехкомнатную квартиру, а гарнитура у вас нет. Гарнитуры сейчас – большой дефицит. А к нам скоро по разнарядке приходят красивые югославские гарнитуры. Просто загляденье! Хочешь?

У Светланы дух захватило  от такой перспективы. С её воображением она уже представила и сам гарнитур, и  всю его шикарность, и даже месторасположение каждого предмета в их действительно полупустой пока квартире. Но, тем не менее, лукаво-уверенно улыбнувшись, сказала:

– Спасибо большое за это весьма, надо сказать, заманчивое  предложение, но меня можно получить только бесплатно.

От удивления и так очень большие голубые глаза Владимира Дмитриевича буквально за одно мгновение  стали  раза в три  больше. Он даже слегка подался в своем большом кожаном кресле  по направлению к ней всем своим грузноватым телом и, не веря своим ушам о возможной халяве, даже переспросил:

– Как это, бесплатно!?

Светлана подумала: “Известное дело, все мужики, по сути своей, халявщики! Даже такой нехалявщик, как наш директор!  Никогда не откажутся от того, что даром идет в руки, да еще имеет привлекательную этикетку!” И, глядя ему прямо в глаза, пояснила с улыбкой:

–        Имеется в виду, если я буду любить?

Директор тут же с наигранным гневом спросил:

– А ты что, не любишь меня?

Светлана, отчетливо помня свой наи-наи- наигорчайший опыт, очень осторожно, но все же твёрдо добавила:

– Пока нет.

 

И, тем не менее, директорская симпатия все же сыграла свою позитивную роль. Однажды она вошла в его кабинет по его же приглашению и в нерешительности остановилась у порога, вопросительно глядя на него. Поскольку это здание было пока  всего лишь дирекцией строящегося завода пластмасс, особой ответственности на руководителе ещё не было. Поэтому совсем близкие к нему мужички, а это были практически все главные специалисты, которых он набрал в свою команду из  Подмосковья, из Узловой, где он работал раньше, могли побаловаться в обеденный перерыв рюмкой-другой горячительного. Как это делалось повсеместно. По вальяжному виду и розовым щекам Владимира Дмитриевича она поняла, что он слегка навеселе, что тут же подтвердилось и его фразой, когда он внимательно осмотрел ее, стоящую чуть в отдалении, с ног до головы и обратно:

–        Ты сегодня такая красивая! Проси, что хочешь.

Поскольку у  Светланы всегда была реакция на поступки лучше, чем на слова, она, ни секунды не задумываясь, выпалила:

– Так квартиру я хочу, Владимир Дмитриевич, для родственников мужа. Муж его сестры работает начальником участка. Он приехал сюда по вызову и один из первых стоит в очереди на квартиру. Он уже восемь месяцев живёт у нас, ожидая жильё.

Директор продолжил уже с гораздо меньшим энтузиазмом в голосе:

–        А лично для себя ничего не хочешь попросить?!

Светлана, все еще чувствуя  его минутное расположение, как можно веселее и непринуждённее ответила:

–        Владимир Дмитриевич, так у меня же всё есть.

Он слегка добавил в интонацию особо внутреннего расположения:

–        Аесли подумать?!

Она ответила опять подчеркнуто осторожно:

–        Тут и думать нечего. А вашему расположению я и так безмерно рада.

Ее забота о родственниках ничуть не вдохновила его, но он ответил голосом человека, способного вершить судьбы:

– Ладно, так и быть! Звони ему, путь приезжает, пока я не передумал. Выпишу ему ордер на трехкомнатную квартиру. Но так и знай, что ты – моя должница.

Светлана тут же активно запротестовала:

– Э, нет, Владимир Дмитриевич, так дело не пойдет. Мы так не договаривались! Я не хочу ходить в должниках, чувствуя, что  в любую минуту от тебя могут потребовать сатисфакции. Я мужу ещё не изменяла и пока не собираюсь. Тогда и ордера не надо. Родственник ведь ничего не знает об этом разговоре. Пусть ждёт квартиру в обычном порядке. Будем считать, что этого разговора просто не было.

Директор сказал, видя неподдельный испуг в её глазах:

– Ладно, не трясись от страха, – он заметно смягчил напор, видя насколько она испугана его, считай, конкретным предложением, – я не привык отступать от своих слов. К тому же у тебя благие побуждения – забота о родственниках.

Светлана с уже более уверенной улыбкой сказала:

– Да если бы вам, Владимир Дмитриевич, пришлось готовить еду восемь месяцев на двух здоровенных мужиков, то вы бы тоже быстро и верно расставили приоритеты.

И она бурно  рассыпалась в благодарностях.  Затем, идя по коридору к себе в кабинет, она с огромным облегчением и удовлетворением думала: “Да, неплохо получилось! И квартира у Алексея с Тамарой будет, и рассчитываться мне за неё не надо!”  Она влетела в кабинет и начала звонить домой. У Алексея был выходной, он снял трубку, и она быстро и радостно выпалила:

–        Леша, давай мигом, дуй сюда на завод за ордером на  квартиру!  Быстро, одна нога там, а другая – здесь! Понял?!

Алексей удивился:

–        Так обещали же в конце квартала?!

Светлана энергично повторила:

–        Я  что  тебе сказала? Или ты хочешь до конца квартала ждать? Так жди!

Тут уж он “врубился”:

– Нет, я сейчас! Мотор возьму и мигом примчусь!

 

Так ее родственники получили квартиру быстрее, чем ожидали. К чести Владимира Дмитриевича будь сказано, он действительно никогда не нарушал данного им слова. Это был один из самых уважаемых всем коллективом директоров, которых довелось позднее видеть Светлане, в качестве руководителя предприятия. А они позднее менялись довольно часто.

 

                                                           ГЛАВА V

 

Так или иначе, с трудностями или без оных, но это было начало ожидания больших жизненных свершений и жизненных эмоций,  поскольку директор всё чаще заговаривал об их подготовке к поездке во Францию. И уже от самой этой перспективы у впечатлительной Светланы начинало трепетать сердце. Ещё бы! Целых два месяца во Франции, о которой, учась  в университете, приходилось только мечтать.

А сейчас директор уже практически определил группу из главных специалистов завода и двух переводчиц – Светланы и Ирины.  А пока что этой поездке предшествовал длительный период подготовки и начальник  технического отдела каждый день “стращал” их с Ириной огромной ответственностью, которая ляжет на их плечи во время этой стажировки.

Светлана еще усерднее начала зубрить техническую терминологию, роясь в больших темно-серых глянцевых папках, которые чуть ли не тоннами  доставлялись на завод в больших металлических кофрах, имеющих  поверхность, похожую на тысячи блестящих маленьких дисков.

Она добросовестно рылась в этих папках, выписывая терминологию, уже касающуюся самого технологического процесса, понимая, что их специалисты будут записывать в тетрадь то, что переведут они. Она выписывала и зубрила слова и по производству стирола и по производству полистирола. Попробуй-ка неправильно или неточно переведи, сколько и чего нужно ввести в технологический процесс, чтобы получилась именно качественная продукция! Да и от главного инженера никаких поблажек в работе ждать не приходилось. Он сам усерднейшим образом изучал все эти тонкости.

Вся  документация готовилась и составлялась специалистами точно такого же производства в Карлинге. Это недалеко от французского городка Сент-Авольд, где им и предстояло жить и проходить свою стажировку, хотя  головная фирма “Литвин” находилась в самом Париже, но договор о стажировке советских специалистов был заключен именно с действующей установкой в Карлинге, где французские специалисты должны были делиться “ноу-хау” со своими советскими партнёрами.

Светланина “заветная” тетрадь с каждым днём пополнялась новой терминологией, начиная от фланцев, заглушек, всяческих переходников, до резервуаров, реактивов и основного сырья. Она записывала слова и  зубрила их до тех пор, пока они не начинали ей уже сниться по ночам. Благо материала было  хоть отбавляй! А Ирина тоже пришла работать переводчицей из школы, но относилась  к перспективе зубрёжки весьма поверхностно. Может быть, полагаясь на свою способность все схватывать на лету. Она не особо утруждала себя зубрежкой а, как и прежде, часто приговаривала:

– Слушай, я-то при своей красоте и уме, которые уже столь многие оценили, все еще обязана заниматься этой тупой до примитивности работой – лепить штампы в документацию?! Я опять склоняюсь к мысли самой взяться и обучить обезьяну ставить на листы штамп.

Светлана рассмеялась:

–        Так, а цифры кто будет в штамп ставить? Дата-то каждый день разная?

Ирина как всегда не полезла за словом в карман:

–        Так это же легко! Факсимильные штампы можно заказать.

Светлана дополнила ее:

–        Неплохо! Прямо-таки умно сказано! Так ты и выйди с этим предложением к директору.

У Ирины всегда была бойцовская реакция, она быстро сказала:

– Эх ты! А еще подругой называешься.  Ты что же хочешь, чтобы он меня тут же выгнал, а обезьяну оставил!?  Если он тебя не выпер за твой леденящий душу каламбур, это вовсе не означает, что он не выгонит меня за отсутствие трудового рвения.

Светлана про себя удивилась, откуда Ирина узнала об этом случае, поскольку сама она из осторожности и малого знания коллег умолчала об этом. “Наверное,  кто-то из мужиков не выдержал и проболтался, – подумала она, – они ведь не меньше женщин жаждут «подсластить» душу сослуживцам каким-нибудь жареным фактом. Недаром восточная мудрость гласит: «Не открывай тайны другу – знай, у него тоже есть друг».  Однако и на сей раз, она предусмотрительно удержалась от комментария по поводу того события, только  рассмеялась:

– Недаром мужики считают, что у женщины парадоксальной ум! Мне даже в голову такая перспектива  не   пришла, а ты мигом соответствующий вывод сделала.

Ирина спросила:

– Так в чём же здесь парадокс? Здесь железная логика, мать моя! Лично для меня утомительна эта, мягко сказать, работёнка. Мне размах нужен! Пространство! – Она встала, смешно потянулась и добавила, – эх,  раззудись, плечо! А вместо этого оно уже ноет от однообразной работы. Это ты, с твоей дотошностью сидишь сиднем и зубришь свои слова без передышки.

Светлана уточнила:

–        Я наши слова зубрю.

 

Любой труд, как известно, несёт свои плоды. Позднее у Светланы был лучше запас слов именно технической терминологии, хотя обиходными словами жонглировала, несомненно, лучше Ирина.  Поздней она говорила Светлане то ли с полуиздёвкой, то ли с легкой завистью:

–        У тебя, Светка, лошадиная память! Ты любое техническое слово по тематике знаешь, какое ни спроси.

Внутренне довольная, Светлана удивлялась:

– Почему именно лошадиная? Насколько я знаю, лошадиной бывает сила, но никак не память.

Светлана продолжала набирать обороты особенно тогда, когда начали приезжать уже первые специалисты-монтажники. Она упорнее засела за освоение  терминологии по этой тематике, даже брала свою заветную  тетрадь домой, чтобы почитать её вместо романа перед сном. Так как знала, что она не может себе позволить такого же “пофигизма”, как Ирина, которая, благодаря своему природному уму и завидной реакции, могла легко выкручиваться из любой ситуации. Есть же выражение: “Выигрывает тот, кто действует, а не тот, кто реагирует”. Светлана, к сожалению, относилась именно к реагирующим людям.

Стоило во время перевода директору или главному инженеру сказать резкое слово в её адрес, и она, сбитая с толку из-за своей чрезмерной чувствительности, ещё некоторое время находилась в полной прострации, в то время, как с Ирины любое замечание мигом скатывалось, как капельки дождя  по вертикальному стеклу окна. Поэтому Светлана, зная эту особенность своего характера, всеми силами старалась упрочить свои знания и не допускать неточностей в переводе.

Так, например, если у переводчика слабые знания, он переведёт примерно так, обращаясь к французам:

– Специалисты завода говорят, что у вас плохое качество сварных швов.

Французы в недоумении спрашивают:

– А чем конкретно они недовольны?

Заводчане повторяют все подробно, что именно их не устраивает в качестве сварки, но переводчик снова, как попугай, повторяет:

– У вас плохая сварка.

Французы начинали раздражаться, требуя, чтобы им конкретно уточнили претензии, чем именно они недовольны, поскольку разговор уже шёл на повышенных тонах…

Тогда, приходя на помощь коллеге, в беседу вступала Светлана,  так как она к тому времени уже точно знала, как переводится  и непровар сварного шва, и наплыв при сварке, и трещина, и плохая зачистка, и пескоструйная обработка перед сваркой и т.д. Она заранее готовила себя к тому, чтобы не “плавать”, если придётся плыть.

 

Время бежало, и вскоре начались бесчисленные проверки группы советских специалистов, отъезжающих во Францию. Бесконечная проверка и перепроверка их личностей. КГБ их проверял и перепроверял: по всем статьям, параметрам, диапазонам мыслимым и немыслимым. Как говорят солдаты на плацу – до слёз, до боли, до отвращения. И, наконец, наступила их первая поездка  в Москву, в Техмашимпорт  на собеседование. Группа вылетела полным составом во главе с главным инженером завода –  Афанасием Петровичем, пятеро главных специалистов и две переводчицы – Светлана и Ирина. В общей сложности группа из восьми человек, которую никто не проверял на психологическую совместимость, поскольку им предстояло лететь не в космос, а всего лишь в двухмесячную командировку во Францию. И само собой предполагалось, что каждый должен поумерить свои амбиции и аппетиты, чтобы обеспечить  соответствующий высоконравственному советскому человеку микроклимат в сплоченном, опять же советской идеологией, коллективе. Поскольку наша идеология – самая лучшая в мире! И эту «самость»  без передыха внушали всем целых семьдесят лет!

Долетели все самолетом, как говорится, без особенностей. И своё первое собеседование в Техмашимпорте, сидя перед высокими дядями, тоже прошли все нормально. Никого не тормознули. В столь высокой инстанции им даже показали  красивые в твердой синей обложке загранпаспорта, дали подержать их, но совсем не отдали. Тем самым лишь стараясь подчеркнуть, какая колоссальная ответственность  ложится на их бренные плечи, так как все они должны будут целых два  месяца представлять за рубежом и не где-нибудь, а в капиталистической стране, великий Советский Союз. Вся группа, полностью проникнувшись важностью момента, с подчеркнутым пониманием согласно кивала головой и усерднее всех, как положено, руководитель группы.

Когда собеседование закончилось, вся группа отправилась в ведомственную гостиницу, где  для всех  были забронированы места. В гостинице уже главный, вобрав в себя излишек предстоящей ответственности, продолжил  полоскать им мозги. Опять же Светлана, молча и покорно слушала, а у Ирины было явное выражение на лице: “Ну, когда он, наконец, закончит трепаться? Запарили уже совсем! ” Будучи большой умницей по природе,  она все схватывала на лету, и ей абсолютно ничего не нужно было объяснять дважды, поэтому она вполне могла себе позволить быть бунтаркой по духу.

 

                                                       ГЛАВА  VI

 

Теперь, наверное, настало время ближе познакомить читателя со всеми участниками группы главных специалистов завода, с которыми Светлане и Ирине предстояло бок о бок  прожить  целых два месяца во Франции. Как всё и всегда начинается, начнём с главного – то есть главного инженера и руководителя группы  Афанасия Петровича Остапчука. Это был полноватый мужчина примерно 54 размера, сорока лет от роду, около ста восьмидесяти сантиметров ростом, украинец по национальности. Сам он был, как говорится, бальзаковского возраста и выглядел примерно, как Бальзак. У него было приятное с правильными чертами лицо и пышная, как у Бальзака, красивая  шевелюра густых темно-русых волос.  Причем волосы с передней части лба уже начали  тихонько подбираться к затылку, что придавало его облику особый шарм, обнажая его невероятно высокий и красивый, как говорится, сократов или бальзаков лоб, это уже кому как нравится. Уже только по одному виду его лба можно было без ошибки судить о том, что перед вами довольно значительная  личность. У него были приятные зеленоватые глаза, правильной формы небольшой, даже слегка вздёрнутый,  нос, волевой подбородок и среднего размера рот, верхнюю губу которого украшали пышные усы, которые он часто, задумавшись, поглаживал довольно привлекательным, если даже не  интригующим женское воображение движением пухлых холеных пальцев.

И особенно Афанасий Петрович был привлекателен, когда его полноватое лицо буквально расцвечивала невероятно приятная открытая улыбка, которая обнажала два ряда белых ровных зубов. В эти минуты он имел вид действительно крайне привлекательный и радушный и, хоть на время, сильно располагающий к себе. Жаль только, что это бывало довольно редко, зато это и было для всех настоящим праздником, если случалось, что он расцветал в улыбке. Все главные специалисты относились к нему с большим уважением, поскольку он, не жалея личного времени, до позднего вечера засиживался за документацией, стараясь вникать во все тонкости  строительства  крупнейшего завода по выпуску пластических масс.

Как тогда говорили, первого в Казахстане гиганта химической индустрии. Он то и дело звонил переводчицам, требуя уточнить перевод то одного, то другого чертежа, потому что документация хоть и считалось, что идет с переводом, но и во

Франции, как выяснилось, тоже немало халявщиков-формалистов в своей работе, так как в чертежах встречались целые куски или фрагменты полностью без перевода. А Главный все изучал, изучал и изучал… Видимо, изначально чувствуя на себе ответственность, хотя ему и по рангу требовалось знать больше, чем остальным.

Его заметно боялись все специалисты, потому что нравом он отличался чисто хохляцким –  крутым, несговорчивым и очень часто бывал весьма бурным и даже беспардонным. Мог накричать на любого специалиста в присутствии руководителей среднего и даже низшего звена, поэтому каждый боялся вызывать его  непредсказуемый гнев на себя.

Светлана тоже уж никак не относилась к его любимицам. Ей больше всего не нравилась именно его бесцеремонность, хотя по большому счету, он и не обязан был церемониться со своими подчиненными. Ну, тогда его откровенная  беспардонность. Ей всегда нравились люди мягкие и деликатные по натуре. И она сама всеми силами старалась воспитывать в себе именно эти качества и,  видя некоторые совершенно дикие выходки шефа, особенно во Франции, не всегда успевала «спрятать» выражение своего лица. А на лице у нее, как у всякого искреннего человека,  всегда отражалось все, что она думала или чувствовала в данный момент. Хотя она и старалась всеми силами держать себя вежливо и почтительно, он, всё же отчетливо чувствуя её внутреннее сопротивление, старался  откровенно давить, на нее больше, чем на Ирину.

Каждый был, так сказать,  с набором своих особенностей и нюансов в характере, которые особенно высветились в каждом из них именно во время поездки. Светлана, например, не могла так же легко общаться с мужчинами, как Ирина. Она отличалась обидчивостью, и коллеги (позднее во Франции) охотнее приглашали в магазин Ирину, чем её, если кому-нибудь нужно было что-то купить. Да Ирина и на шефа реагировала гораздо меньше, на все его «штучки-дрючки», поэтому именно она была в фаворитках у шефа, но никак не Светлана, которая старалась вне рабочего процесса больше отмалчиваться. А Ирина вступала с ним в довольно смелые пикировки и даже пререкания.

Однажды, уже во Франции, когда группа отдыхала на озере и был сделан их коллективный снимок, шеф закатил чуть ли ни женскую истерику:

– Не может быть, чтобы я был такой, – он предусмотрительно не сказал толстый, а сказал более щадящий текст, речь ведь шла о себе любимом,  – полный!

Светлане невольно вспомнился куплет юмориста: «Пузо бьется об колени, это, братцы, всё от лени!». И чуть было не рассмеялась, да вовремя убрала неуместную для этого момента улыбку с лица.  Все остальные тоже, естественно, предусмотрительно промолчали. Светлана, как всегда, красноречиво опустила глаза, и только Ирина по-честному выдала:

–        Афанасий Петрович, но ведь это  же  фотография!

Тогда его  необузданный гнев  обрушился именно на нее:

– Много ты понимаешь! –  От гнева он даже растянул слово при повторе,–  фо-то-графия! И на пленке бывают искажения или это просто ракурс такой неудачный. На этой фотографии у меня такой большой живот, аж из плавок вываливается,– подытожил он  в сердцах, – на самом же деле он у меня не такой! – договорил он, сердито глядя на Ирину. – Это явное искажение!

Светлане  так хотелось добавить:

–        Только не в этом случае!

Но кто станет? Вот и она предусмотрительно не стала. Додумалась промолчать. Хотя по любому ей и рот в этом случае не стоило раскрывать, ибо шеф, зная, что Ирина менее обидчива, открыто напускался на нее, если что. А Светлану он мог бы просто-напросто тихо возненавидеть за это красноречивое уточнение. И давил бы её только так! По поводу и без повода.

 

Короче, шеф  их  был мужчиной своенравным, непредсказуемым и абсолютно лишённым комплексов деликатности или политеса, хотя временами бывал чертовски обаятельным. Уже позднее в поездке, когда они находились чуть ли ни целыми сутками вместе, если не считать перерывов на сон,  высветилось немало дополнительных и ранее даже  не предполагаемых в характере каждого из них, нюансов.  Не говоря уже о повадках и привычках.

В шефе, например, просто удивляла и даже несколько восхищала Светлану его потрясающая способность абсолютно, скажем так, вольготно и вальяжно чувствовать себя в любой обстановке. Он вёл и чувствовал себя точно так же во  Франции, как и в Москве.  Причём при стечении любых людей или обстоятельств он чувствовал себя равно так же,  словно он был у себя в  кабинете, то есть без малейшей тени смущения! Равноценно комфортно. Такое точно не каждому по характеру и по силам!

Самый яркий пример тому Светлана наблюдала уже во время первого совместного приёма по приезду на место работы.  Перед тем, как идти в ресторан на обед, представитель фирмы предложил группе пропустить по кружечке пива. Может быть, потому, чтобы потом еды меньше в мужиков поместилось?

Они вошли в очень уютный небольшой пивной бар, где у всех мужчин естественным образом радостно загорелись глаза, ибо это чисто мужская стихия.  Сопровождающий заказал каждому по формидаблю пива. Формидабль – это такая высокая красивая пивная кружка. Официант принёс всем по этому  формидаблю. Золотая, вожделенная, с пенкой, жидкость  неудержимо влекла к себе и ласкала мужские взгляды, волновала их  воображение и разжигала этим  предвкушением их души и особенно желудки, уже алчущие приёма ароматной жидкости.  Да ещё в таких красивых кружках! И вся эта красота вместе называлась – формидабль. Наверное, нет ни одного мужика на свете, которому бы надо было дважды повторять это слово, прежде чем он запомнил бы его. Это тебе не какой-нибудь «двухступенчатый насос» на французском языке, а кружка с янтарным пивом – формидабль. Вот и шеф, если и выучил за два месяца пребывания во Франции  пару слов по-французски, то первым было именно это слово.

Не согрешив против истины, нельзя сказать, чтобы он был особенный охотник до спиртного, но тут, слегка раскрасневшись от хорошего настроения и принятой кружки пива, он, небрежно махнув Ирине, громко приказал:

– Скажи официанту, пусть несёт ещё один формидабль!

Все тут  же переглянулись, полагая, что буржуй заплатил только за одну кружку пива, в то время как шеф наивно полагал, что если угощение идет за счёт фирмы, то можно не меряно дерябнуть этих самых формидаблей! Буржуй ведь склонен платить только за один формидабль, а не так, как у русских – до отвала.

Переводчицы обе смутились, предполагая, что на Западе не принято просить добавки. Там все просто:  желаешь, закажи за свой счет! Бесплатно здесь ничего сверх меры не полагается. Шеф же нетерпеливо взглянул на притормозившую Ирину и недовольно пробурчал:

– Ты чего это зависла!? Скажи ему, пусть принесёт ещё один формидабль!

Ирина выполнила распоряжение. Официант, точно определив взглядом банкующего, вопросительно посмотрел на него прежде, чем выполнить требование. Тот сделал едва заметный кивок головой, и шефу тут же доставили вожделенный сосуд с пивом. И наш гость во Франции, ничуть не смутившись, наоборот, довольно погладив усы своей белой холеной рукой, весело сказал:

–        Ну, вот и нормалёк!

Светлану крайне удивляло в нём ещё и то, что Афанасий Петрович, вырвавшись из своего кабинета, начал позволять себе иногда чуть ли ни жаргонные словечки, как бы подделываясь под речевой сленг своих молодых сотрудников. Хотя те, наоборот, редко позволяли себе какие-либо словесные вольности в его присутствии, свято храня в душе и памяти особенности его характера, и потому инстинктивно, словно в стае, блюдя его непререкаемую авторитарность.

Поэтому все остальные мужички активно «отнекались» от второй кружки пива, предложенной им чисто для формальности, отлично осознавая, что подобные вольности позволительны только Главному. Зато Афанасий Петрович выглядел весьма довольным, как и полагается настоящему хозяину положения. Им ведь можно быть не только в своей стране или в своей обстановке!? Это уже дело принципа и характера. А у Афони  был только один принцип  – это он сам!  Что удивительно, даже французы, естественно воспитанные в совершенно иных поведенческих представлениях, воспринимали  такое его, если мягко выразиться, неординарное поведение, как нормальное,  а не как аномальное. Во всяком случае, внешне. Тут свой расчёт: как-никак он заказчик проекта, и на всякий случай никто не возражал против его, пока что не выходящих за рамки, выходок. Поэтому капиталисты подчеркнуто охотно соглашались с ним и даже весьма заметно потакали ему, всякий раз кивая в знак согласия головой.

Если они и презирали его за некоторые нюансы полного бескультурья, но это про себя, поскольку внешне это никоим образом не подчеркивалось и не выражалось. Это относилось  и к своим специалистам и к французам. И лишь Светлана старалась быстрее опустить глаза во время этих его многочисленных ляпов, так как она абсолютно чётко видела и понимала, что испытывают французы на самом деле, вслух говоря одно, а чувствуя совершенно другое.

Но шефа почти так же, как и родителей, не выбирают, тем более что это именно он отбирал их в свою команду для поездки, а не они его. При всех невероятно противоречивых качествах своего руководителя, Светлана, несомненно, очень ценила его как специалиста. Она уважала его с профессиональной точки зрения, поскольку его деловая речь всегда была очень чистой, без слов паразитов. Афанасий Петрович всегда говорит конкретно и только по существу. И за что они с Ириной были ему благодарны, он всегда делал между основными высказываниями мысли маленькие паузы, чтобы переводчица успевала обдумать фразу прежде, чем начать переводить ее. И он это делал, как настоящий профессионал.

Чтобы обрисовать, хотя ещё далеко не полностью, яркий образ их по-своему выдающегося шефа, пришлось даже забежать немного вперед.

                                                   ГЛАВА VII

 

Из оставшихся пяти мужчин  их группы, несомненно, самыми яркими  были двое: будущий начальник цеха стирола Владислав Никифоров и  главный приборист завода – Игорь Сёмин.  Оба красивые, молодые, яркие мужчины. Одному двадцать девять, другому тридцать лет. Кровь, как говорится, с молоком! Но знаковой фигурой был среди них двоих Владислав Никифоров. Потому что он негласно считался правой рукой главного инженера. Скорее всего потому, что он никогда и ни при каких обстоятельствах не отдалялся от главного инженера на расстояние  этой самой вытянутой руки.

А началось  с того, что они со своей женой, весьма продуманной молодой особой, сразу по приходу на завод довольно быстро сориентировались, так сказать, на местности. В результате чего ещё быстрее, благодаря той же жене, определили, что почем. И начали активно оказывать семье главного инженера мелкие бытовые услуги.  Если, например, главный инженер уезжал с женой в отпуск, то эта пара тут же предлагала им свои услуги  по уходу за их домашними животными и растениями.

Постепенно они втерлись в доверие и стали настолько необходимы, что даже оказывались в числе гостей во время празднования дней рождения именитой семьи. Расчёт жены Влада оказался точным. Со временем главный стал доверять ему, как себе. Влад пользовался его неограниченным доверием, хотя позднее в поездке Светлана не раз видела, как Влад, обладая чрезвычайно изворотливым умом, откровенно злоупотреблял доверием Афанасия Петровича.

Владислав и внешне был очень привлекательным мужчиной, перед его мужской харизмой очень трудно было устоять. Красивый, высокий, примерно метр восемьдесят пять сантиметров ростом, с отличной фигурой брюнет с правильными чертами лица, которое украшали яркие голубые глаза. Его густые темные волосы были всегда аккуратно причесаны на косой пробор и слегка наверх, а яркое, весьма располагающее на первый взгляд лицо почти постоянно сопровождала подкупающая, хотя часто и довольно язвительная, улыбка. Влада всегда отличала идеальная чистота в одежде. Он  не  только слыл, но и был отменным аккуратистом. Причём, как выяснилось по слухам, это отнюдь не было заслугой его жены. Его стройную молодую фигуру всегда подчеркивали довольно дорогие элегантные костюмы, которые он сам выбирал и покупал себе, кроме того рубашки и галстуки к ним. Если он и появлялся в плотном пуловере, то опять же неизменно с галстуком  в качестве дополнения к его внешнему виду.

В то время как его супруга одевалась в полном смысле как попало, то  есть на редкость безвкусно. Например, она могла спокойно прийти на работу в трикотажной блузке-лапше, высушенной на батарее и не отглаженной. Ее ничуть не смущало, что ее спину украшает гармошка от батареи. А внешний вид Влада всегда был безупречен.

Но что инстинктивно настораживало в нем Светлану, это его сколь   остроумные,  столько же и язвительные шуточки. Если он шутил над кем-то, она охотно смеялась, потому что его замечания и впрямь были очень точны и характерны для человека, но сама всякий раз сжималась, когда он обращался именно к ней со своей неизменной улыбочкой, сопровождающей очередную колкость. Сама она, полностью лишенная этого качества в характере, то есть ехидства, была совершенно беспомощна перед язвительностью других.   К тому же Светлана не обладала Ирининой способностью «отбривать» или достойно  парировать его выпады точно в таком же духе. А будучи человеком чувствительным, просто замыкалась, уходя вовнутрь подобно улитке.

И что удивительно, Влад со своей женой  были идеальной парой сапог. И как они только за несколько лет супружества не заели  друг друга своим ехидством, это просто удивительно. Потому что жена его, кроме такого же блестящего ума, отличалась еще большим ехидством, чем даже сам Влад. Если у него ещё бывали иногда шутки всё-таки умеренно-язвительные, так у той только грубо ехидные, как говорится,  без отдыха на перерыв или, наоборот, без перерыва на отдых.  Как-то, когда в их крыле доделывали ремонт, и её подселили к переводчикам на пару недель, Светлана просто не знала, как вынести её присутствие. Людмила, так звали жену Влада, каждый свой вопрос неизменно начинала с такой ехидной улыбочки-гримасы, что Светлана как-то, доведенная до ручки её приколами, не выдержала и вместо ответа на  очередную пакость написала в одной из своих записных книжек короткое стихотворение:

 

ГРИМАСЫ.

 

       Гримасы жизнь нам отравляют,

Гримасы, грязные порой,

Людей, которые «всё знают»

И вот уже ты – сам не свой!

 

Улыбки прикус изощрённый,

Прищур в глазах, вопрос в бровях,

Как мерзок лик их искажённый,

Как будто булочка  в червях!

 

Гримасы жизнь нам отравляют

«Доброжелателей» иных,

Они и сами это знают,

Как много желчи, яду в них.

 

Но муж и  жена, как говорится, един дух. Нашли же они друг друга?! Но, несмотря на неусыпное бдение своей супер умной супруги, Влад, особенно позднее, когда окончательно оперился на заводе, не пропускал ни одной юбки, если под ней имелось содержимое, достойное его прихотливого вкуса. Но длительных романов он никогда не заводил, видимо, чисто по финансовым соображениям. У него на всё был самый что ни на есть голый расчёт. Одна из коллег Светланы как-то «отведала» его и затем с неуемным упоением вспоминала, какая у него атласная кожа на теле и особенно на бедрах. Она  жгуче и упорно уговаривала Светлану тоже заняться им и попробовать его, когда Влад потерял к ней интерес. Наш молодой с компьютерным умом повеса был слишком осторожен, чтобы заводить длительные интриги. Он действовал точно по проверенному мужчинами принципу – не будь близок с женщиной там, где работаешь, хоть это в самом высказывании и звучит менее романтично.

Эта коллега долго уговаривала Светлану, закатывая  глаза от перенесённого восторга:

– Светик, ты не представляешь, какой он классный любовник! Это просто мечта! И, главное, неутомимый как мужчина. И такой щедрый, он такой стол накрыл!

Светлана подумала: «Если его щедрость заключается  в накрытии стола, а потом через два дня точно в таком  же активном  шарахании от тебя в сторону, то мне такого праздника любви и даром не надо!» И не поддалась уговорам приятельницы, несмотря на очень уж интригующее её  описание его атласной кожи на бедрах! Хотя эта милая интимная деталь, особливо об атласных бедрах, этот тонкий штришок способен запалить любое, даже менее пылкое воображение!

Просто Светлана обладала способностью видеть  многое из того, что не видели остальные. Она обладала более углублённым взглядом, плюс к этому многое чувствовала, поэтому знала Владу другую,  истинную цену, несмотря на всю его несомненную мужскую привлекательность. Тем более эта его чисто мужская сила, как скрытая пружина, как мощный магнит, неудержимо влекла к себе, стоило лишь слегка зазеваться…

Но Светлана с трудом переносила его поведенческое раболепие по отношению к Главному. Влад же своим подчёркнуто деликатным обхождением, умелой лестью и своей незаменимостью в любую минуту неизменно получал очень хорошие должности. И его нисколько не смущали «суды и пересуды» коллег и сослуживцев. Он несмотря ни на что, в частности на шепотки других специалистов за своей спиной,  шёл к своей очередной цели. И всякий раз с неизменным повышением. ПричЁм, если он «запарывал» работу на одном участке, то Афанасий Петрович, ставший впоследствии директором, переводил его на другой участок, как ни странно, повышая в должности. Например, если он не справлялся, работая начальником участка в одном цеху, его переводили уже начальником другого цеха. Если и там начали под его руководством резко падать показатели производства продукции, его переводили главным технологом. Директор так хотел! А своя рука, как известно – владыка!

Когда начинали падать  показатели завода в целом, его  перевели главным экономистом. Уметь так надо! Не каждому дано стать настолько необходимым руководителю! Что поразительно, Владислав, благодаря своему недюжинному уму и фантастической изворотливости и приспособляемости, умудрялся даже ещё и  импозантно выглядеть в новой должности, особенно первое время.

В коллективе ходили разные слухи об этой неординарной супружеской парочке. В том числе и слух о том, что жена Влада была не только поливальщицей цветов. И, благодаря своей интимной приближенности к главному инженеру, а затем и директору,  делала для своего молодого супруга такие удачные рокировки. Но факт оставался фактом: Владислав двигался  по карьерной лестнице довольно прытко.

К хитросплетениям их коллективного с супругой  ума, как уже отмечалось, он  отличался еще и завидной внешностью. И к тому же  Влад все-таки не столь явно  ехидничал, как его жена, с учётом того,  что если он один раз поизмывается, то в другой  раз сделает комплимент, хотя и весьма отдаленно похожий на правду. Поэтому с ним ещё можно было мириться, хотя в общении с ним все время приходилось ухо держать востро.  С таким не расслабишься! Но в этой  вечно боевой готовности общения с ним  была всё же некоторая  интригующая непредсказуемость.

Влад в общем, за минусом этих досадных штрихов, был всё же молодым и обворожительным мужчиной, хотя  основную долю своего обаяния он дарил шефу и никому иному.

 

Дальше по «убывающей» шёл Игорь Семин, специалист по КИПовскому оборудованию. Когда он только появился в заводоуправлении, все молодые дамы были, надо прямо сказать, под огромным от него впечатлением. Это был тоже молодой, высокий, не полный, а  крупный  мужчина с черными густыми волосами  и яркой внешностью. Его правильной формы лицо с  идеальными чертами украшали не очень большие, но зато очень выразительные темно-карие глаза. Он отличался просто феноменальной памятью и почти энциклопедической образованностью. Кроме своих контрольно-измерительных приборов он знал, казалось, в мире техники абсолютно всё. И не было, пожалуй, ни одного аспекта, в котором бы он не разбирался или очень глубоко, или достаточно глубоко. Он знал и производство, и все новинки электроники, и приборы. Короче, все! Переводчицы с готовностью бежали к нему за консультацией, если случалась какая-нибудь неточность  в переводе фирмачей, а шеф требовал уточнения. Кроме того, он был невероятно начитан, знал море анекдотов и столько же забавных историй применительно  практически к каждому случаю жизни. И не удивительно, что все женщины в заводоуправлении поголовно питали к нему такой подчеркнутый интерес: Игорь был невероятно интересным собеседником!

И  когда он заходил к переводчицам на чай, те сразу и дружно превращались в обворожительный цветник от положительных эмоций и от громкого веселого заливистого смеха Игоря. Они сразу отставляли свои, даже неотложные дела, чтобы несколько минут насладиться  его обществом. Он был, может быть, менее щеголеват в одежде, чем Влад, но когда видишь перед собой такое яркое лицо, белозубую улыбку, блестящий ум и море обаяния, то все остальные детали мгновенно отступают на второй план или как бы сами собой опускаются. Светлана большая охотница до тонкостей и нюансов, часто смотрела на его большие и, видно, всегда теплые руки…

Когда Игорь что-нибудь рассказывал, он для пущей убедительности или выразительности иногда жестикулировал ими. Пальцы его рук ровные  по всей длине, были похожи на ровные  колбаски. Не слишком толстые пальцы, просто руки мужские и большие, такие манящие на вид, теплые и надежные. Она даже как-то подумала: «Как должно быть надёжно, когда к тебе прикасаются или защищают от непогоды такие руки!?»

Но весь этот щенячий восторг молодых переводчиц продолжался ровно  до той поры, пока не появилась в технической библиотеке жена Игоря – молодая еврейка Наташа.

Внешне она  абсолютно ничего особенного из себя  не представляла. Обычная для еврейки внешность, карие глаза и слегка крючковатый тонкий нос, обычная с пышными формами фигура. Еще более обычная манера одеваться.  И ей вслед вряд ли обернулся хоть один мужчина, чтобы проводить её взглядом. Но она была поистине гениальной женщиной по отваживанию женского внимания  к своему суперсексуальному мужу. Такой изощренной в этом виде искусства женщины Светлане видеть никогда больше не доводилось. А их всеобщего любимца словно подменили. Во-первых, сразу же прекратилась его беготня по бабьим кабинетам. Отныне он бегал только к ней в техническую библиотеку. И от его такой щедрой мужской харизмы ровным счетом ничего не осталось: ни его задорного смехи, ни остроумия, ни анекдотов.

Отныне он здоровался с переводчицами лишь сдержанным кивком головы,  недвусмысленно предупреждая их взглядом, что на этом их личная заинтересованность и должна заканчиваться. И подобострастное выражение на его красивом лице появлялось лишь тогда, когда он прикасался своей сильной надежной рукой к двери технической библиотеки. Отныне Игорь видел только свою жену и никого больше не замечал. Ничего плохого в этом нет, это в высшей мере нормально, если это происходит естественно, а не показушно.  Если на самом деле мужчина любит свою жену, то других женщин для него больше не существует. Если он уже нашёл свою единственную, то никакая другая уже не вызовет его интереса, как бы ни старалась. Всё это в порядке вещей, но как тогда объяснить его  весьма красноречивое и весьма пылкое поведение до её приезда?! Эти фейерверки остроумия, эти всплески мужского обаяния, которые он, подобно волшебнику, разбрасывал из своих рукавов до её приезда, демонстрируя таким образом свою мужскую неотразимость?! Зачем-то же это ему требовалось?

А здесь начались такие «пенки» его неземной любви к своей жене, что очень скоро они вызвали к нему поголовную и подушную антипатию всех бывших  поклонниц. Ибо теперь Игорь стабильно каждый вечер подбегал после работы к автобусу, предварительно растолкав всех остальных женщин и, как истинный рыцарь, подавал руку только своей жене, ласково подсаживая пани в автобус под белы рученьки. По приезду в город он, точно так же раскидывая прочих баб по сторонам, лихо выскакивал из автобуса, чтобы подать руку только своей дражайшей половине. Женщины, может быть, не так бы негодовали и злились, если бы он для приличия подал руку хоть одной женщине до нее и одной после нее. Но, по мнению его супруги, это было бы уже явное излишество.

А зимой действия этого заботливого пингвина-самца приобретали еще один, но уже зимний, тепловой или утеплительный нюанс. И стали ещё более изощрёнными. Он, опять-таки активно расталкивая всех остальных своим крупным корпусом, вбегал в автобус, усаживался на место и своей задницей грел ей сиденье. А нагревши его, выскакивал снова из автобуса, чтобы подать ручки своей глубоко обожаемой супруге, сверкая гневными глазами на толпящихся у автобуса баб так, что никто не осмеливался примоститься на тёплое местечко, так как все уже знали, для кого оно так заботливо грелось. И все остальные, не имея такой заботливой задницы под боком, обречённо плюхались на холоднющие сиденья своими непородистыми  чреслами.

Итак, мало-помалу, все молодые женщины, несмотря на его красоту и ум, начали его тихо, но сильно ненавидеть. И от их прежней поголовной симпатии к нему ровным счетом ничего не осталось. А  из молодых переводчиц уже никто не радовался ему, как прежде, если Игорю случалось зайти к ним в кабинет по работе. И уже никто и никогда не просил его рассказать анекдот, потому что  живые, куда более натуральные и красноречивые, анекдоты в его исполнении они видели теперь каждый день.

Наталью, его жёнушку, все так же тихо и активно презирали: зачем такого красивого мужика низводить до уровня половой тряпки в глазах других людей, точнее, женщин!? Но у неё, видимо, на этот счёт было своё собственное мнение и она ликовала в душе оттого, что ни один вожделенный взгляд, уже даже тайно, не простирается  к её красавцу-мужу. Смогла же!!! Добилась  же своего! Честь ей и хвала, как женщине. Даже мысленные бабские поползновения полностью прекратились, точнее, прекратила!

Как-то он рассказал мужичкам по пьяни, что бывало и такое: если  ему случалось «перебрать» с друзьями, она могла спокойно отпинать его до синяков. Что касается Светланы, то последняя точка её стремительно убывающей симпатии к Игорю была поставлена после одного из новогодних вечеров. По традиции  активность Светланы, её творческий потенциал нещадно эксплуатировался во время подготовки ко всем праздничным мероприятиям уже довольно большого коллектива сотрудников. Директор вызывал её перед праздником в кабинет и говаривал практически одну и ту же фразу: « Надо, Света, надо!».

И в этом случае уже как бы само собой не возникало ответного вопроса: « А, может быть, не надо?» Здесь приходилось брать только под козырек! К тому же куда денешь свой творческий гений? Надо его растить, окучивать и поливать. Вот чем и занималась Светлана активно последние две недели перед каждым Новым годом с группой, как говорится, товарищей, таких же неуёмных и даровых «энтузязистов», как и она сама.

В результате чего к каждому большому празднику был написан сценарий и собственными силами  подготовлен, в данном случае, отличный новогодний спектакль. Их выдающийся самодельный творческий коллектив уже, можно сказать, разбаловал сотрудников всякий раз новой программой и все предвкушали веселье с лотереей, шутками и играми, в которые взрослые любят играть ничуть не меньше, чем дети. Весёлый хохот практически не смолкал во время каждого праздничного концерта.

В этот раз новогодний вечер должны были вести Светлана и Игорь. Он-то – по причине своей потрясающей физической фактуры.  Естественно, что перед началом спектакля всегда волнуешься и сам по себе, и из-за того, учтены ли все детали. А Светлана, как руководитель праздничного шоу, волновалась больше всех.

Все торжественные мероприятия проводились в их как бы  подшефном кафе «Сауле». Все гости, нарядные и уже в меру веселые, расселись за  обильно накрытыми к празднику столиками и ждали новогоднего представления. Светлана перед этим носилась по залу, проверяя, на всех ли столах есть  таблички с посадочными местами, и сейчас забежала в их импровизированную гримёрку со словами:

–        Все, Игорь, пора начинать! Все уже собрались и ждут.

И увидела тут очередную семейную идиллию, точнее, идиллическую картинку. Игорь, опустившись на колени (так как его огромный рост  сделать это иначе не позволял) в своем шикарном новогоднем костюме, отлично отглаженном и просто великолепно сидящем на его статной фигуре, надевал своей «павочке» туфельки, перед этим снимая сапожок за сапожком. Светлана уже более нетерпеливо и раздраженно спросила:

–Ты слышал, Игорь, что я  сказала?  Гости  нервничают.  Директор уже подзывал меня и спрашивал, когда мы начнём вечер и дадим ему слово для поздравления коллектива.

Игорь вроде слегка дёрнулся, чтобы встать с колен, но жена, злобно сверкнув глазами, снова пригвоздила его к месту словами:

– Ничего, подождут! Пусть поможет мне переобуться!

Светлане со злости так хотелось съязвить:

– А ты что, инвалид?

Хотя как бы поступила на  месте этой себялюбивой мерзавки всякая нормальная женщина, если бы только её мужа ждал целый зал народа? Она бы сказала:

–        Ладно, ты беги, Игорь. Я сама переобуюсь.

А Наталья посмотрела на Светлану с видом бешено-спокойного превосходства и даже не вздрыгнулась, чтобы отправить его. Так и продолжала держать на весу свою изящную, по её понятиям, ножку. И весь зал гостей терпеливо ждал, пока он переобует свою узурпаторшу-жену и проводит её за тот столик, за которым она должна была восседать. Вот так надо любить себя и так надо поставить себя, как это сделала, с  точки зрения разозлённой донельзя женщины, то есть Светланы, какая-то «вшивая библиотекарша»! А, может быть, и величайшая женщина, но это Светлана поняла много-много позднее.

Светлана гневно выскочила из раздевалки, шарахнув дверью, ибо с этого самого момента, он уже более не существовал для неё ни в какой роли, кроме как «калека по работе». Несмотря на его ум,  на его красоту, на энциклопедическую образованность, на его заливистый смех, на великолепно рассказываемые им анекдоты…   Несмотря ни на что!

 

Стоя перед выходом на сцену, она бессильно кипела от злости, продолжая мысленно  созерцать, как подобострастно, причём прилюдно, ползает он у ног своей жены. А он ползал! Еще как ползал! Ещё с каким раболепием ползал! Эта картинки настолько прочно закрепилась в ее памяти (чего, может быть, всем сердцем и жаждала его супруга!),  что в дальнейшем ни одна ее женская фибра на него уже не реагировала, не говоря уже о том, чтобы вставать.  Вот так женский гений способен сделать самого обаятельного мужчину совершенно неинтересным, даже отталкивающим для других женщин! Это ещё, не грех повториться, суметь надо! Она сумела и с большим, надо сказать, успехом!

Хотя красивые мужчины или очень красивые мужчины, к каковым несомненно относился и Игорь, всегда были приоритетным направлением  эмоциональной сферы нашей героини, но неугасимая еврейская фантазия  Натальи сделала-таки своё дело.  Настолько стойкий иммунитет к своему мужу она выработала в Светлане (по её мнению, в первейшей своей сопернице!) словно той единоразово  вкололи  целых три дозы антивлюбина.

Всего один раз рука Светланы во время выхода из микроавтобуса уже во Франции оказалась как-то в той самой надежной большой нежной ладони Игоря, на которую она прежде взирала, надо сказать прямо, не без явного любопытства. Но это ощущение дивного блаженства мгновенно улетучилось, так как у нее в памяти сразу же возникла  эта же самая процедура, которую он обычно проделывал только со своей женой. Ей мгновенно вспоминались все манипуляции жены по отбиванию всякой охоты до её мужа.

И  ощущение лёгкого и тонкого блаженства сразу лопнуло, как мыльный пузырёк, только капли мыла разлетелись,  окатив лицо… И это чувство полностью созрело и закрепилось в её подсознании уже перед самой поездкой во Францию,  где им предстояло пробыть целых два месяца и вполне можно было без всяких помех  «улучшить момент»!  Если бы Светлана сама к тому времени, не испытывала уже стойкую непереносимость к этому архисупругу. Иначе чем объяснить это полнейшее отсутствие интереса к Игорю, словно жена  перед поездкой собственноручно стерилизовала его. Да и перед внутренним взором постоянно вставало «недрёмное» око его бдительной супружницы.

Но, так или иначе, Наталья добилась своего. И к моменту поездки во Францию и у Ирины, и у Светланы возникла уже стойкая непереносимость к этому идеальному мужу чьей-то жены. И ни Ирина, ни Светлана не стремились «улучшить» тот самый момент. Так при всей внешней, просто невероятной яркости Игоря – ноль  женского интереса! Но на то она и личность, чтобы складываться из многих факторов. Когда ты увидишь уже обе стороны медали, то при всех последующих ухищрениях этого «медальона» в ответ почему-то высвечивается только обратная его сторона?! Таковы законы человеческого общения и, в частности, законы общения между мужчиной и женщиной.

К тому же единственное, что наши красавчики Влад и Игорь  делали  с неизменным и явным удовольствием во время поездки, так это на все лады злословили  по поводу тех или иных поступков или действий Светланы с Ириной. И это удовольствие всё ещё оставалось на их лицах, губах и языке, как аромат и вкус только что съеденного отличного мороженого или, для мужчин понятнее – рюмки хорошего коньяка, когда женщины подходили к ним, стоящим в сторонке, и они тут же весьма характерно замолкали. Эти «чубчики» находили в этом большую отраду!

Мужчины в этом деле ещё похлеще женщин! Как доказывает сама жизнь. Женщинам хоть природа в правое полушарие речевой блок заложила, а в мужчин вместо болтологии – логику и конкретику. Но тут, неужели сразу два исключения из правил? Хотя, если смотреть правде прямо в глаза, женщины давали им немало поводов для злословия. Причин для этого было хоть отбавляй! Потому что молодым переводчицам, вне всякого сомнения,  интересней было, побывав в Париже – символе Любви, увлечься  какими-то красивыми  французами,  а отнюдь не своими  с многочисленными ярлыками мужчинами, которые и дома-то уже, честно говоря, обрыдли. Такое старое хлесткое словцо, но интуитивно чувствуешь, что оно наиболее полно отражает твоё состояние и отношение к данным субъектам и к данному случаю.

 

                                                       ГЛАВА VIII

 

            Четвертой фигурой, уже менее колоритной и менее значительной, был Анатолий Гордеев, включенный в группу в качестве технолога. Он не отличался ни особой внешностью, ни какими-либо необычными личностными качествами. Это был среднего роста, полноватый, коротко постриженный темноволосый мужчина, около сорока лет, с карими глазами. Без особенностей, как говорится.

Хотя нет, была у него, пожалуй, одна особенность –  редкостное косноязычие. Обычно, как издревле повелось, сапожник в первую очередь смотрит на обувь человека, портной – на одежду, а для переводчика весьма немаловажно, как человек выражает свою мысль, ибо от этого напрямую зависит и качество его собственной работы. Но по сравнению с “велеречивостью” Анатолия, даже какой-нибудь патриарх косноязычия отдыхает! Даже он кажется по сравнению с Анатолием сущим младенцем. Или сущим гением, что в данном случае практически одно и то же!

Как, например, можно перевести такую фразу:

– Все это, конечно, так. Если и вы будете с этим согласны, то мы вернемся к этому обсуждению, переговорим с нашими специалистами в деталях, обсудим все тонкости (тонкости чего не говорится), но могут возникнуть непредвиденные обстоятельства и это мы взаимно должны учесть… И далее, как минимум, пятиминутный набор слов и ни одной мысли, с которой можно не только начать перевод, а хотя бы за что-нибудь зацепиться.

Переводчик сидит и молчит, изо всех сил стараясь понять, где же конец нити, за которую можно ухватиться. Французы смотрят в полном недоумении: специалист говорит уже пять минут, а переводчик молчит.  Им начинает казаться, что они не услышали  чего-то важного, и  уже гневно посматривают на переводчика.

Каждому переводчику знакомы подобные моменты.

Тогда Светлана не выдерживала и по-русски у него спрашивала:

–        Объясните мне конкретно, что вы хотите сказать или спросить?

И очень часто  уже сама формулировала его мысль, если ей удавалось путём усиленного умственного напряжения выловить её из целого потока словесного мусора. Хотя, как специалист-технолог, Анатолий был на очень хорошем счету. Да и в обычном общении он довольно сносно выражал свою мысль,  обязательно и щедро компенсируя или сдабривая  дефицит слов  широкой и дружелюбной улыбкой, которая не позволяла досаде или даже злости на него долго задерживаться в сознании.

И к тому же, как потом выяснилось, он оказался самым галантным кавалером для Ирины: немало трудовых денежек потратил он на корзиночки с клубникой и на прочие деликатесы для своей дамы сердца.  Добродушный увалень, которого даже рядом нельзя было представить с верченой Иришей. И всё же, все два месяца этот по-своему уникальный мужчина добросовестнейшим и искреннейшим образом изображал  роль её тайного воздыхателя.

На пятое место можно поставить Павла Виноградова, специалиста по электрооборудованию. Это  был узкоплечий, сутуловатый молодой человек, с таким же узковатым, ничем особо не примечательным, лицом. У которого  был, однако, вид патологического романтика. Ему необычайно шли очки.  Умный на вид и необычайно романтичный очкарик. За стеклами довольно массивных очков его небольшие зеленоватые глаза смотрели на собеседника внимательно и, по большей части, печально. Он отличался особой молчаливостью, но если ему вдруг случалось развеселиться, то все невольно поворачивали головы в его сторону, настолько состояние этой внезапной веселости было необычным для него. Это, пожалуй, и все, что можно  сказать о его внешности, кроме очень высокого, как и у шефа, уже слегка покинутого волосами лба, всегда немного влажного. То ли от волнения, то ли от чего-то ещё.

Павел был самым неразговорчивым из всех, но женщинам всё же казалось, что если такой полюбит, то уж явно на всю жизнь. Хотя точно никто не мог предположить или спрогнозировать, к добру ли это? Но будет любить вечно и никогда не изменит. Этим самым предполагаемым качеством своей натуры он нет-нет, да и привлекал женский взгляд.  Несколько позднее Светлана, основываясь на своём опыте общения с ним, внесла всё же некоторые коррективы в его психологический портрет. Павел был из разряда тех мужчин, которые, если ты его полюбишь, некоторое время вполне способен быть  обаяшкой. Но уж, если не дай тебе Бог,  не полюбишь, то в виде вечной кары ты обречена постоянно лицезреть его глубоко несчастную или крайне усугубленную мину.  И за малейшую провинность или проступок осуждающую тебя физиономию с вечно скорбно поджатыми губами. Ты просто обречена видеть это перед собой постоянно! Поскольку он всегда найдет, за что тебя можно осуждать и порицать!

И самым неопознанным объектом был среди них пятый специалист Василий Петухов. Уж он-то никак не соответствовал своей фамилии: Светлана за два месяца так и не смогла толком понять, по какому же виду оборудования он представлял советскую группу. Фактически и физически он имелся в наличии, как физическое тело, но его вроде бы никогда и нигде не было. Так тоже надо суметь! Быть до такой степени незаметным, словно  тело без тени. Или тень без тела, что в данном случае одно и то же.

Вокруг всех из группы, так или иначе, кипели страсти, и только этому премудрому пескарю удавалось спокойно и отменно питаться и в то же время оставаться нетронутым и непоруганным в  благодатной тине своего внутреннего мирка. Это был невысокого роста, голубоглазый, светловолосый, невыразительной внешности мужчина, о котором и мнение-то составить было практически не по чему, из-за полного отсутствия какой-либо конкретной информации. Он всей группе запомнился лишь тем, что, как один из самых выдающихся персонажей французской литературы всемирно известный ростовщик Гобсек, ни на что ни разу не потратил свои кровные денежки-франки, за исключением тех мельчайших и необходимых трат, когда  на что-нибудь сбрасывалась вся группа, и ему просто некуда было деваться.

Зато все перехватывали у него денег до следующей выплаты. Несмотря на то, что им всем твердо вбивали в лоб мысль о том, что нельзя тратить деньги до следующего их получения, ибо бывают непредвиденные случаи, когда срочно приходится возвращаться из командировки домой или когда «высылают» как неблагонадёжного и деньги нужно возвращать туда, где взял.

У плотников существует шутка, что плохо вбитый гвоздь обязательно когда-нибудь кому-нибудь вопьется в задницу. Но им-то эту мысль заколачивали не в неё, а в голову. А на голову люди садятся значительно реже, особенно в заграничной командировке, где денежки тратятся чуть ли не сами, невзирая на инструктаж. А попробуй воздержаться среди такого изобилия! Только один Василий и смог. А на всевозможные запугивания остроумная Ирина отвечала всякий раз, выходя из правительственного кабинета:

–        О, нет!  Лучше Фортуна задом, чем Фемида передом! – и тут же забывала про всевозможные страшилки.

Все остальные тоже кивали в знак согласия головой, но поистине фантастическое изобилие всего, особенно после полуголодного бытия в перестроечное время, каждого лишало последнего благоразумия. Всех и каждого, кроме Василия. Кроме него – дражайшего!

У Пушкина есть  такой словесный портрет: “поп – толоконный лоб…” Не известно, как выглядел этот толоконный лоб и что это за материал, но что совершенно очевидно, только с толоконным лбом можно было оставаться совершенно равнодушным к этому сказочному изобилию.

Хотя ведь на любое явление или событие можно посмотреть с иной точки зрения. Недаром же Фемида – Богиня правосудия предполагает, чтобы в суде были выслушаны обе стороны – и обвинителя  и обвиняемого.

Вполне может быть, что с точки зрения того же Василия, это именно они с теми  самыми толоконными лбами,  к тому же выпученными от неуемного восторга глазами, и спертым в зобу дыханием, взирали на это райское изобилие. А он, как настоящий патриот своей страны, был абсолютно равнодушен ко всем этим буржуазно-капиталистическим штучкам.

Так или иначе, откуда-то Василий узнал (возможно, им объясняли в торгпредстве, да женщины  пропустили эту информацию мимо ушей, поскольку полная нетрата денег для них – это  абсолютный нонсенс!) о возможности обмена франков на рубли в московских  валютных магазинах под названием  “Березка”.  И он, видимо, жил этой мыслью, этой драгоценной идеей, что у него получится “самашеччая куча денег”, как говорила Ирина. И эта мысль питала его загадочную душу в течение всех этих двух месяцев. Этот доморощенный Гобсек выдавал согруппникам, неуёмным транжирам, свои денежки под запись. А затем целенаправленно собирал «дань» в день получки.  Что характерно, все члены группы получали одинаково. И главный инженер, и главные специалисты, и переводчицы. Деньги выдавались два раза в месяц равными частями. Причём столько много, что на них легко можно было купить дома  дорогой автомобиль.

Но об этом мечтал, наверное, только один Василий. Все остальные тратили свои денежки направо и налево, а когда их оставалось впритык или вовсе не оставалось, все устремлялись на второй этаж гостиницы к “отцу” Василию, чтобы перехватить у него до следующей  зарплаты. А он аккуратно записывал всех должников и одалживаемые им суммы в маленькой такой же, как и он сам, записной книжице. А если все собирались на общий чай, как это было в самом начале, он молча прихлебывал свой чай и, внимательно слушая других, молчал. Снова молчал… Всегда молчал…  Зато о нём никто бы не сказал расхожую фразу: “Болтун – находка для шпиона”  Мотал всё на ус, но это фигурально, поскольку его неказистое лицо было всегда гладко выбрито. А, может быть, он и был самым главным резидентом в их группе – оком  неусыпного слежения!? Как знать?

 

Вот в таком звёздном составе их группа должна были провести два месяца во Франции. Но это тебе не отряд космонавтов, никто и не думал об их психологической совместимости. И на многочисленных вертушках и тренажерах по выработке устойчивости приходилось тренироваться уже в самой поездке. Особенно тяжко приходилось Светлане. Ирина, та изначально была всеобщей любимицей. Имея легкий отходчивый нрав, несравненную красоту и не превзойденное никем, не только из их группы, но и из целого коллектива, остроумие.

А Светлана, несмотря на свою богатейшую духовную восприимчивость,

(она как губка впитывала в себя все события, явления и впечатления!) которой у нее одной, скорее всего, было гораздо больше, чем у всей группы вместе взятой, всё же больше предпочитала сидеть в своей скорлупе, что явно трактовалось всеми как отсутствие контактности и общительности. И единственно, кому она доверялась, хотя и тоже не всецело, это была подруга. С Ириной они держали  иногда  против мужиков круговую оборону и заступались друг за друга. Но зато эта поездка была  для неё в общечеловеческом плане мощнейшей школой выживания в неблагоприятных для себя обстоятельствах, кроме того, школой по личной обкатке  и шлифовке характера. Она была настоящий «последний герой»!

Да и подружка выдавала ей иногда такие перлы, что они врезались ей в память и помогали или, точнее, вразумляли её всю  дальнейшую жизнь.

Как-то  Светлана начала свой обычный нудёж  по поводу поведения и отношения к ней  шефа:

– Ну, почему он так сказал? За что он меня не любит? Я ведь не сделала ему ничего плохого?

Ирина вышла из себя и гневно спросила:

– Слушай, милочка моя, с чего ты вообще взяла, что тебя все обязаны любить? Как тебе такое вообще могло в голову прийти, что тебя все должны любить? Ты же не стодолларовая купюра, которую абсолютно все любят?! И даже те, кто её ни разу в руках не держал. Чего ты терзаешься из-за этого? Что ты душу себе рвёшь? Он что, меня что ли, обожает? Да плевать я хотела на его любовь! Не обзывает прилюдно – и за то великое спасибо! Кто он тебе? Сват? Брат? Любимый мужчина? От мужиков своих дома  ещё и не такое терпим, а здесь она, видите ли, как кисейная барышня, политеса возжелала от этих жлобов….

Эта  гневная тирада, как ни странно, очень сильно урезонила её, и она минут сорок размышляла перед сном на тему: “ А почему и в самом деле меня все обязаны любить?! Кто их обязывает любить меня, кроме меня самой, но для них ведь это  моё глубочайшее заблуждение – форменная чушь!» И ей стало, как ни странно, гораздо легче справляться со своими обидами  и спадами настроения…

В остальном все были молоды, до  тридцати лет, кроме Афанасия Петровича и Василия, чей возраст определению не подлежал, да и никто этим по большому счету и не интересовался.  Светлана невольно и почти всегда обращала внимание на форму рук и ногтей человека после того, как ей подарил один поклонник старинную букинистическую книгу по хиромантии, написанную  ещё с твердыми знаками. Подлинный раритет! Оказывается, форма рук и ногтей более всего говорит специалисту  в этой области о личностной сущности индивидуума, так как не всякий протянет тебе ладонь, чтобы ты смог прочесть  линии Судьбы.

И точно. У Афанасия Петровича были руки главного инженера – пухлые, как и он сам, но не мясистые, а именно ухоженные с гладкой холеной кожей. У Влада были руки молодого мужчины, весьма привлекательные для дамских глаз, и при мысли, что они прикоснутся к тебе,  не хотелось их тут же сбрасывать мысленным движением плеча. У Игоря были пальцы ровными по всей длине и напоминали форму сосисок. Книга трактовала, что у обладателя подобных рук довольно приземлённая суть, такие же устремления и желания. Хотя, если судить  по его профессиональной амбициозности, этого сказать никак  было нельзя. У Павла были руки точно такие же тонкие и нервные, как он сам. Вот здесь было стопроцентное попадание. У Анатолия ладонь широкая, пальцы короткие и слегка узловатые. У Василия руки бесцветные, в общем,  никакие. Руки как руки.

 

                                                     ГЛАВА  IX

 

Перед самой поездкой во Францию группа всем составом дважды выезжала в Москву, в Техмашимпорт. Один раз зимой для собеседования и второй раз, когда уже все были утверждены,  для инструктажа.  Сам  вылет в Париж был назначен, как им сообщили после согласования с фирмой “Литвин”, на конец мая, чтобы группа смогла проходить свою двухмесячную стажировку в Карлинге именно в два летних месяца – в июне и в июле. У молодых переводчиц кружилась  голова от этой прекрасной перспективы – провести целых два месяца во Франции, да ещё летом!

А пока они прилетели на первое собеседование. Вся группа пробыла в Москве три дня.  Но женщины  всё время  старались улизнуть от  своих мужичков и куда-нибудь зайти посидеть без них. Дома надоели. Но, как это водится, у двух молодых барышень сразу же в группе появились воздыхатели. Как выяснилось, Светлана давно нравилась Павлу, а Ирина не менее давно нравилась Анатолию, и они неусыпно и неустанно стремились составить молодым переводчицам компанию. Не  самые яркие мужчины, но выбирать не приходилось, потому что выбрали их, причём без их согласия, что было явно и вопреки правилам Светланы, ибо обычно выбирала она сама по той простой причине, что ей никогда не нравились мужчины, которым нравилась она. По натуре она была охотницей, но никак не дичью.

С Владом они общались бы, хоть та, хоть другая, с гораздо большим интересом, но он  не отходил от шефа дальше, чем на расстояние вытянутой руки. А Игорю с Василием поневоле приходилось держаться вместе. Итак, все почти сразу же разбились на три группы, так сказать, по интересам, хоть не всегда и не у всех эти интересы совпадали.

 

Надо сказать, что Анатолий с Павлом довольно быстро и чётко сориентировались и предложили шефу в целях экономии заводских средств половине  группы возвратиться поездом. То бишь им двоим и Светлане с Ириной, хотя  у них была совершенно другая мысль и уж никак не экономия заводских средств. Они, естественно, мечтали провести с понравившимися им женщинами целых три дня в поезде, да ещё в одном купе. Без лишних глаз и, стало быть, без излишних комментариев со стороны коллег.

Все, особенно заинтересованные в этом мужчины, затаив дыхание, ждали решения своего непредсказуемого руководителя, но в этот раз он проникся идеей бережливости средств предприятия и разрешил осуществить коварный план расчётливых воздыхателей.  Возможно оттого,  что шеф планировал ещё  пару дней остаться с Владом в Москве, якобы, для разрешения каких-то дел в “Главке”, как его все тогда называли. И ему, по сути, не было особого дела  до всех остальных. Сами не маленькие. Он будет руководителем группы во Франции, а здесь они все  дома.

Анатолий с Павлом тут же на крыльях понеслись за билетами. А когда Ирина со Светланой вернулись в гостиницу за вещами, Ирина как всегда в своей шутливой манере прокомментировала ситуацию:

– Слушай, чего эти два хлыща прицепились к нам? Дело ли, чтобы две такие красивые женщины находились в окружении столь невзрачных мужчин? Они что, постоянно теперь будут сидеть у нас на хвосте? Ещё только этого не хватало! Давай сразу их к этому не приучать. Не то взвоешь во Франции от их внимания, а отодвигать их будет гораздо тяжелее, вот увидишь! Мужики, сама знаешь, пакостники еще похлеще баб, начнут нам козни строить. А оно нам надо?

Светлана охотно согласилась:

– Да, в твоих словах есть определенный резон. Лишние заморочки нам явно ни к чему. Станут шить нам аморалку, даже ту, которой и  не будет. А  у домыслов, как известно, глаза не менее велики, чем у страха. А зачем же ты тогда согласилась ехать с ними? Это же ты из нас двоих проявила инициативу ехать с ними да ещё в одном купе.

Ирина резонно заметила:

– А тебе что, быстрее хочется встать к доменной печке по прибытии домой!? Пусть муженьки наши немного подсуетятся, а мы на полке поваляемся  эти три дня без забот и без печали. А что касается кавалеров, надо будет следить за одним: чтобы шупальцы не распускали и не щупали того, что им не положено щупать.

Светлана рассмеялась:

– А кто это будет определять, что положено и что не положено? Здесь, явно, совпадения интересов не жди. Ты будешь считать, что не положено, а он явно будет считать, что ему именно это как раз  и положено.

Ирина заверила её:

– Всё сделаем по своему усмотрению. И потом нам же надо быть с тобой стратегинями – свои люди в группе никогда не помешают. Главное, не позволять им переступать границу дозволенного.

Светлана предложила:

– Хорошо, давай тогда побежим в магазины, домой что-нибудь прикупим, да и на дорогу, – она мечтательно закатила глаза, – а мне так хочется попасть в театр. Давай в следующий раз улучим момент и сходим, – и добавила с шутливым гневом, – знаешь, ты мне не подруга, если мы не сходим на какой-нибудь спектакль   в следующий раз.

Ирина, как всегда, за словом в карман не лезла, она отреагировала:

– Да какая я тебе подруга? Я просто старый усталый носильщик, – и, кивнув, на уже  доверху затаренные сумки, добавила с улыбкой, – сама посуди, разве приличествует молодой леди с руками ниже колен от неподъемных сумок таскаться по красивым заснеженным московским улицам? Ты только посмотри, какая красота вокруг, да  разве мы её видим из-за этих сумок, хоть они и снизу под ногами телепаются? Так ведь тянут вниз, а отнюдь не вверх.

И тут только Светлана и в самом деле обратила внимание на всю эту зимнюю заснеженность и красоту. Стояла ясная морозная погода.  И снежинки  из сказочной мастерской по мере своего изготовления медленно опускались на землю, словно на невидимых воздушных парашютиках – по трое  или изящными парочками под ручку. Они плавно и тихо ложились на великолепный белоснежный пушистый ковер, который начинался сразу же за тропинками, протоптанными тысячами людских ног. А некоторые снежинки точно так же, как и люди,  предпочитали путешествовать с небес на землю индивидуально, чтобы всецело показать под чистыми и яркими лучами солнца, изящный кружевной подол своего платья, абсолютно не схожий ни с какими другими.

В этот момент подруги шли по довольно пустынному маленькому скверу, все деревья были под белыми кружевами тоже несказанной красоты. И  это белое пушистое великолепие отражало солнечный свет всеми цветами радуги. Светлана невольно приостановилась и залюбовалась этой совершенно бесплатной, буквально божественной красоты, картиной. Ведь всё Божественное дарится человеку бесплатно, да не всегда он может или в состоянии оценить это.  Всё вокруг искрилось, блистало, переливалось, как в самом чудесном сне. Она подставила  руку в черной кожаной перчатке ладонью вверх, и сразу же несколько снежинок с готовностью плавно опустились на нее. Их было несколько штук и они, словно чувствуя, что именно  им из миллиардов себе подобных выпала честь порадовать человеческую душу, сверкали на темной поверхности, как неземные самоцветы. Ни одна из них не была похожа на другую, и орнамент каждой из них был поистине достоин божественного художника!

Она с восхищением выдохнула:

– Смотри, какое великолепие, у нас на Мангышлаке зимой с нашими ветрами никогда такой тихой и блаженной красоты не увидишь. Не успеет снежок выпасть, как его тут же заметет пылью. А это же что-то просто фантастическое! Я такой картины никогда в жизни не видела, даже в детстве у нас на Алтае, где снега много, но сильными ветрами всю эту красоту быстро ломает. Продолжая любоваться снежинками, она мечтательно сказала:

– Знаешь, Ириша, когда я была маленькой, я думала, что это чудесные феи на небе делают эти снежинки для нас и потом рассыпают их по земле. И в самом деле, представь, как это вообще возможно сотворить миллионы, – она добавила, –

или даже миллиарды снежинок такой хрупкости и  совершенства. Только на одной этой поляне между деревьями посмотри сколько их! Что касается дождя, там все понятно –  как женская грудь наполняется молоком, так и тучи набухают от влаги и затем проливаются каплями дождя. От облаков же дождя нет? А снежинки как получаются, я этого не только в детстве, но и сейчас постичь не могу, пусть даже в ледяном воздухе застывают эти капельки дождя, но вследствие чего они принимают такую причудливую и совершенную форму?!

Ирина рассмеялась:

– Смотрю на тебя и удивляюсь, ты мужняя матрона, уже вполне познавшая тяготы семейной жизни и тяготы земного бытия, а всё ещё продолжаешь витать в облаках, держу пари – тебе и сейчас легче думать, что те же самые феи из твоего детства сидят наверху и своими нежными ручками штампуют эти снежинки. Примерно так же, как  мы ставили эти идиотские бесчисленные штампы на  документацию. Давай-ка опустимся на грешную землю и пойдем покупать что-то   в дорогу.

Светлана сказала:

– Да, не задумываться ни над чем проще. А почему вот говорят на “грешную” землю?  Ведь земля сама по себе такая же святая и чистая, как небо, как море, как воздух. Грешат только люди, но именно   к ней почему-то они присовокупили свой грех, разве не так?

Ирина не нашлась, что ответить на это только по той причине, что не успела. Они подошли к супермаркету, и Ирина не стала развивать философскую тематику. Иначе она все равно выдвинула бы какую-то свою собственную трактовку. Как это у нее обычно и бывало. С Ириной невероятно интересно было просто общаться. Она, кроме своей просто фантастической начитанности, ещё и очень оригинально мыслила. Она никогда не повторялась, и Светлане всегда было очень интересно, что она скажет  в следующий раз или в следующую минуту. Уж кто-кто, но Ирина никогда не походила на заезженную пластинку.

К вечеру все собрались в гостинице. Мужчины довольно потирали руки, билеты куплены, причём для всех в одно купе. Отчего энтузиазма у них заметно прибавилось. Женщины затарились продуктами.  Вечером вся полувеликолепная четверка, потому что до семерых не хватало троих, отправилась на вокзал. Мужчины под шумок припрятали бутылку шампанского и бутылку водки. Как только тронулся поезд, на столе сразу появилась обильная снедь. Благо повод был, да ещё какой – все успешно прошли собеседование, тут ничего не возразишь против принятия на грудь и, стало быть, повышения и так повышенного мужского тонуса.

Да и у женщин настроение было приподнятое. Еще бы! Несколько дней отсрочки от домашних забот и от доменной печки. Выпили все за удачную поездку и расслабились. Как водится в природе, сразу все разобрались, точнее здесь, расселись по парочкам. На одном сиденье Ирина с Анатолием, на другом, соответственно, Светлана и Павел. Анатолий уже после первого бокало-стакана шампанского, всё время норовил нежно  опустить свою руку на плечо Ирине. А та, играя своими бесподобной красоты бархатными глазами, стряхивала пока эту полную нежности длань плечиком, сдабривая это такими шутками, что все покатывались со смеху. Однако всё кончилось тем, что влюбленный идальго увлёк свою принцессу на вторую полку, сразу над головами оставшихся и ещё не оформившихся  партнеров, чтобы те не подглядывали.

О близости, разумеется, не могло быть и речи, а вот о поцелуях этого сказать  никак нельзя.  Но и для поцелуев нечаянные взгляды   сокупешников  были тоже абсолютно ни к чему. Вскоре со второй полки начали доноситься характерные нежные признаки взаимного согласия:  то похрюкивание, то воркование, то клёкот Анатолия и точно такие же смешки Ирины.

Вал аморальности был отрыт первой парой. Светлана, поскольку осталась внизу, из деликатности не особо высовываясь, убрала  остатки еды в пакеты, положила их в  сумку,  вытерла стол, села ближе к окну и начала в него смотреть.

Вскоре она тоже ощутила руку Павла на своём плече и его провокационный вопрос:

–        Что моя очаровательная спутница старается рассмотреть в темноте?

Светлана уклончиво ответила:

– Как что? Огоньки!

Павел, довольно сильно вдохновлённый выпитым шампанским, а также провокационным и провоцирующим поведением первой парочки, горячо зашептал ей на ушко:

– Скажи, Светик, как хорошо сегодня нам всем вместе?! Такая удачная поездка!

Светлана хоть и не была  готова  разделить его  небеспричинную радость, однако согласилась:

– Да, поездка и в самом деле удачная. Главное, что все прошли собеседование, это уже считай полдела.

Не слыша явных негативно-настораживающе-отпугивающих интонаций в её голосе, Павел хоть и весьма осторожно, но всё же плотнее прижимал её к себе. Но не видя  и не чувствуя  к себе особого расположения Светланы,  не осмеливался на дальнейшие более активные действия, хотя  смешки и сопенье  верхней полки явно  подвигали его мысли именно к этому. Он снова нежно прошептал:

–        Давай ещё немного выпьем шампанского!? Там в бутылке осталось.

Светлана, как всякая не страждущая женщина, усомнилась:

– А надо ли?! Завтра голова будет болеть.

Но это мифическое “завтра” Павла никак не интересовало, его интересовало сегодня. Восприняв её молчание, как завуалированное согласие, он налил ещё по полстакана шампанского. Она отхлебнула пару глотков и поставила стакан на столик, Павел выпил всё и только после этого решился обнять и поцеловать её –  не отставать же от коллег, к тому же стадное чувство заразительно. Потому что на верхней полке происходили те же самые активные действия.

Светлана абсолютно ничего не чувствовала по отношению к Павлу, когда была трезвой, но, как говорится, по пьяни многие вещи приобретают обманчивый, поэтому более привлекательный или терпимый, оттенок. Но Павел затрепетал окончательно, он горячо зашептал ей в шею:

– Светик, ты мне так нравишься! Ты мне уже давно нравишься, я всё время любуюсь тобой в управлении, но там я ни за что бы не решился подойти к тебе. Ты такая на вид недоступная, а сейчас мне прямо сама Судьба подарила возможность побыть с тобой наедине, – и из Павла из этого в общем-то молчаливого молодого мужчины полился невероятный поток неизвестно откуда взявшегося красноречия.

Светлана же со всё большей растерянностью слушала его, судя по всему, искренние признания, совершенно не находя в себе ни малейшего отклика, кроме пьяного брожения в крови от доносящихся с верхней полки чувственных активных действий: разгоряченного шепота Анатолия и активного от чего-то отнекивания Ирины. Сама Светлана предпочитала только такие объятия, когда от чувства плавятся мозги и закипает от Любви  кровь в сердце, чтобы быть на грани потери сознания от столь желанной встречи и близости.  Все остальные проявления чувственности не имели для неё ровно никакой ценности, ибо они позднее оставляли в её крайне чувствительной душе не более чем  угрызения, что не устояла и позволила себя обнять, да неприятный осадок.

А Павел, наоборот, донельзя разгорячённый её присутствием и спиртным, нежно и  вкрадчиво предложил:

– Светик, давай немного полежим так, одетые. Просто уже спина устала сидеть.

Она улыбнулась:

– Что-то слишком рано у тебя появились жалобы на спину. В твоём ли возрасте, друг мой Павел, вести об этом речь?

Но он все же настоял, и они приняли горизонтальное положение. Сам лег у стенки, а Светлана предусмотрительно предпочла остаться с краю, чтобы не быть прижатой к стенке в случае чрезмерно активных действий партнёра, как это неосторожно позволила Ирина. Её немало тяготили эти случайные объятия мужчины хоть и молодого, и весьма привлекательного, но не вызывающего в ней самой, ни в её теле, ни малейшего отклика. Ни одна трезвая фибра в ней, кроме окосевших, не отзывалась на его прикосновения.  Но когда ты уже оказалась в такой ситуации, что делать – без знака вопроса! А её партнер уже сильно завелся, подогреваемый страстными поцелуями, доносящимися с верхней полки, прямо над их головой.

Светлана сама предпочитала целовать Павла легкими поцелуями, дабы не спровоцировать приступ бурной страсти. Павел снял очки и положил их на столик.

И когда поезд проезжал мимо какого-нибудь фонаря, Светлана с изумлением обнаруживала, что Павел абсолютно не похож без очков на того интеллигентного молодого человека, каковым делали его очки. Очень часто именно очки и придают в общем-то совершенно  невзрачному лицу интеллигентность и значительность. А без очков его лицо как бы полностью терялось, абсолютно лишаясь уже привычного для глаза постороннего человека имиджа этой определенной импозантности.

И она сокрушенно подумала при очередном освещении: “Боже мой, кого я целую?”  Ещё парочка таких освещений-прозрений полностью отрезвила её, она решительно встала и сказала:

– Все, братья и сестры, вы как хотите, но я думаю, что сладость победы в Москве и шампанского пора завершить благоразумными действиями, ибо негоже нам заходить далеко перед большими событиями. Я думаю, так будет лучше для всех нас, если мы переберёмся на свои койки.

На что самый влюбленный из всех четверых, Анатолий ей резонно ответил:

– А кто тебе не дает, Светик?! Ложись и мирно спи на своей полке, а нам с

Иришей ты не указ. Нам и вдвоем хорошо, – и он с нежным трепетом в голосе уточнил, – да, милая?

Ответа от Ирины не последовало, зато  Светлана рассмеялась и ответила:

– Верно гутаришь, друг мой, твои слова не лишены смысла. Что ж,  тогда я остаюсь верной своим диктаторским замашкам и отхожу ко сну. Поскольку моя подружка из-за твоей широкой надежной спины никак не реагирует, значит, вам и впрямь не тесно, – она остереглась сказать, – хорошо. Она тут же спохватилась, сказав про широкую спину Анатолия, но уже, видимо, обидела Павла, косвенно намекая на то, что у него узкие невыразительные плечи, особенно без пиджака.

Светлана присела на краешек сиденья, где  всё ещё лежал раздосадованный Павел, и сказала ему:

– Ты меня извини, Павел, но я хочу спать, давай не будем осложнять отношения, я не хочу ни с чем торопиться. Хорошо?!

Для него это было вовсе не хорошо. Он, обиженный, встал и молча перебрался на свою вторую нижнюю полку. А Светлана уже полностью отрезвевшая лежала и думала: “Нет, так дело не пойдёт. Изначально засовывать свою голову в случайную петлю или прямо на пороге больших событий связывать себя по рукам и по ногам. Наверняка, нам предстоит ещё знакомство с  мужчинами во Франции, а мне нельзя будет под этим неусыпным оком за толстыми очками даже посмотреть на кого-либо, не то, что кем-нибудь увлечься, потому что  достопочтимый Паша  уже будет висеть на шее, аки камень гнетущий. Нет уж, извините, у меня дома такое  сокровище, а второе мне, тем более ни к чему…”   Верхняя  полка, получившая первую дозу интимных ощущений, тоже со временем утомленная, затихла  и Светлана, отстоявшая свою свободу и независимость, удовлетворенно задремала под мерный стук колёс…

 

Утром все проснулись как ни в чём не бывало. Даже Павел натужно старался снять  с себя скорбную маску Пьеро. Утолённая и утомлённая парочка – Анатолий с Ириной выглядели слегка помятыми, ибо это вовсе не мёд провести ночку на тесной полке да ещё не валетом, а сплошняком. Но их, видимо, вдохновляла извечная фраза влюбленных – в тесноте, да не в обиде. Хоть верхняя полка была больше утомлена физическими неудобствами, зато более удовлетворена своей духовной близостью. Их союз выдержал испытание. Светлана же держалась с Павлом ровно и дружелюбно, хотя всем своим видом старалась показать, что  вовсе не было никаких поцелуев.

А Ирина, верная своей обычной манере поведения, как яркая веселая птичка, начала утро с обычных шуточек, чем всегда могла разрядить накалившуюся атмосферу, в этом ей просто не было равных. Когда мужчины принесли кипяток к чаю, она весело спросила:

–        Ребятки, что вы будете пить – кофе или чай с утопленничками?

Павел испуганно спросил:

–        С какими утопленничками?

Она рассмеялась:

– Да не шугайся ты, Пашуля, я имею в виду  всего-навсего чай в пакетиках?

За чаем Светлана сказала, разворачивая обертку   мятной конфеты:

– Я до того ненавижу мятные конфеты, что мне кажется, я от них не потолстею.

Ирина тут же выдала:

– А вот на этот счет ты, милочка,  не обольщайся. Точно  с таким же успехом можно ненавидеть мужчину, но с одного раза заиметь от него ребёнка.

Все дружно рассмеялись, даже крайне разочарованный Павел улыбнулся.  Анатолий  с полнейшим обожанием взирал на свою соседку по полке, всё ещё не веря своим глазам, что это именно он обнимал всю ночь эту красавицу.

По его сияющим глазам легко читалось, что он влюблен по свои достаточно взрослые уши, и старался под малейшим предлогом хоть слегка прикоснуться к ней, чтобы до конца поверить в свое счастье. Поверить и проверить, что вся эта ночь не была только сладким сном. А Ирина воспринимала всё как должное.

Светлана и Ирина дружили уже достаточно долго, но Светлане ни разу не доводилось видеть Ирину  по-настоящему влюбленной или,  тем более, страдающей. Хотя однажды в доверительном разговоре она рассказала подруге, что, будучи ещё студенткой пятигорского иняза, была страстно влюблена в молодого и красивого француза, который сделал ей предложение и хотел увезти её во Францию. Но родители-казаки не позволили ей уехать с ним. Она печально закончила свою, во многом действительно грустную, историю о своей первой большой любви:

– Вот, видно, с Филиппом и уехала моя единственная любовь навсегда, с тех самых пор я даже ничего отдаленного ни разу не испытывала ин к одному мужчине.

Светлана  спросила:

– А замуж за своего Виктора вышла не по любви? Вы же, вроде, красивая пара? И двоих деток уже, как говорится, нажили?

Ирина  удручённо вздохнула:

– Да нет, конечно! Просто  ему более чем кому-либо другому удалось убедить меня, что я его люблю и не более того.

 

Сейчас, сидя в купе и видя, как легко Ирина  обходится с Анатолием, она невольно вспомнила ту их беседу. И на самом деле видела, что сердце подруги вряд ли по-настоящему задевают чары или ухаживания других мужчин. Она просто позволяла любить себя и действительно не более того. Ирина  практически всегда была ровна и весела, неизменно оставаясь душой любой компании.

Чтобы поддержать восторг Анатолия за завтраком и пролить немного бальзама на его душу, Светлана радостно сказала:

– Да, подружка у меня – что надо! – И она продолжила, обращаясь к Ирине, – Ириша, знаешь, как я гордилась тобой, что ты выиграла первый приз на новогоднем вечере за самый быстрый и остроумный ответ?!

Анатолий с сиянием в глазах подхватил реплику, словно сам не помнил этот случай:

– Какой приз?

Светлана ответила, глядя в его сияющие глаза:

– Вспомни, когда мы с Игорем вели новогодний вечер, то кроме спектакля, массы игр и лотерей, придумали ещё блиц-викторину: «Самый короткий вопрос – самый короткий и остроумный ответ». Так вот на вопрос: “Украшают ли мужчину короткие брюки?” Ирина, ни секунды не задумываясь, ответила: “Да, если у него короткие ноги!” И мы с Игорем  отдали ей  первый приз за самый остроумный ответ. Ты что, разве не помнишь?

Анатолий просто просиял от радости, словно впервые увидел собственное творение уже вполне воплощенным. Светлана боковым зрением наблюдала за Павлом. Тот был мрачнее  дождевой тучи, готовый вот-вот пролиться каким-нибудь гневно острым или остро гневным замечанием. Все отлично понимали, что он потерпел фиаско и теперь зациклился на своей проблеме. Но она снова про себя решила, что так будет лучше для всех, особенно для нее, ибо она вовсе не умела, да и не имела склонности с такой легкостью и с такой беззаботностью, как это делала Ирина, жонглировать чувствами мужчин.

Она обязательно бы начала чувствовать себя обязанной ему за его ухаживания, а в душе раздражалась бы от этого же самого обязательства. Так что этот вариант определенной дистанции ее полностью устраивал, хотя она знала, чувствовала  и видела,  что эта вынужденная дистанция ещё больше распалит такого романтика, как Павел. Тем более что он уже слегка отведал вкусного пирога – держал её в своих объятиях.

Светлана намеренно не давала ему  ни малейшего повода высказывать или выказывать его чувства ни “за”, ни “против”, даже видя его, отнюдь не радужное, расположение духа.  Не станет же он ни с того ни с сего бросаться на свою коллегу по совместной командировке. Да  и кто  позволит?!

                                                       ГЛАВА X

 

            Эта  поездка в поезде с коллегами по работе запомнилась ей и ещё по одной причине. Когда они вернулись уже из своей командировки из Франции, где было столько интересных событий, побывав в горниле совместного  проживания и выживания, привезя с собой из поездки яркие впечатления и прекрасные увлечения, сейчас,  оказавшись рядом с Курским вокзалом, подруги вдруг вспомнили о своей первой поездке в поезде. И именно там, недалеко от входа в здание, можно было наблюдать такую картинку, как две молодые красивые женщины, сгибаясь пополам одновременно, смеются так звонко и весело, что даже прохожие останавливаются и улыбаются, стараясь отгадать, с чего это можно так неудержимо, буквально взахлёб, хохотать?

Ирина, с присущим только ей непередаваемым юмором в словах, и от души  смеясь, спрашивала:

–        Так ты что, тоже была в шоке от своего партнёра?

Светлана, заливаясь вместе с ней, признавалась:

– А как же?! Ты знаешь, смотрю я на него без его очков и, стало быть, без своих затуманенных очков, когда мы проезжали под очередным фонарём и думаю: «Ну, точно, черепаха!» Я его совсем без очков не узнавала,  а без них он вообще ничего из  себя не представляет, шея вытянута, лицо узкое, нос без очков большой, как у черепахи, я глазам своим не поверила, что могу целовать такого мужчину. И всё, как бабка  отшептала. Именно после этого откровения я встала с любовного ложа, то бишь,  с любовной полки.

Ирина с хохотом говорила:

– А у меня и того хлеще было. Я вдруг открываю глаза и в шоке вижу,  на меня почти прямо вровень с моим носом, настолько она меня тогда поразила своим видом, смотрит чья-то толстая белая и короткая нога. Я в ужасе чуть не вскрикнула от мысли, что моя нога за одну ночь могла превратиться в такое чудище. А потом думаю: «Стоп, если я лежу на боку и почти на нём сверху от тесноты, то моя нога должна быть теоретически повернута пальцами вниз. Поэтому эта нога никак не может быть моей ногой?! Тогда чья же это нога?» – холодея, думаю я.

Между хохотом Ирина продолжала, – тогда я, как и ты, с нетерпением уже ждала очередного фонаря, чтобы, наконец, убедиться, чья же это нога.  Фонарь приблизился, смотрю – опять эта  белая и толстая нога. Я, всё ещё оставаясь в сильном сомнении, решительно пошевелила своими пальцами и с несказанной радостью обнаружила: «Нет, мои пальцы точно упираются в матрас, – и только тогда я в шоке  додумала, –  значит, это его нога!».  «Ты знаешь, – говорила она, смеясь, – в жизни бы не подумала,  что в природе существует такой мужик, у которого  может быть такая короткая, толстая и белая нога? Я даже не заметила, когда он снял свои носки».

Светлана сказала сквозь смех:

– Молись Богу, что он так же незаметно тебе лифчик не снял, а только свои носки.

Ирина, сквозь смех, продолжала:

– Нет, ты мне скажи, разве у мужчины может быть такая нога? У моего Виктора ступня узкая и длинная, как и у всех мужиков,  да даже у моей бабушки нога менее толстая, чем у него, – всё ещё смеясь, добавила она.

Светлана смеялась, а Ирина продолжала:

– И вот при очередном столбе, когда я уже точно убедилась, что это его нога, вся любовь моя к нему улетучилась ровно за то время, пока наш вагон проезжал  фонарный столб.

Светлана, смеясь, отвечала:

– Я себе задавала точно такой же вопрос: «Кого я сама целую? И кому позволяю целовать себя?»

Ирина ответила:

– Да, вид этой ноги был для меня настоящим шоком, хотя я далеко не так романтична и чувствительна, как ты. И далеко не такая охотница до мелких деталей, как ты. И зачем он только носки снял?

Светлана спросила:

– Да я ещё, когда на озере во Франции отдыхали, посмотрела на его ноги и подумала: «Да, наградил же Бог его такими колотушками. Так он и дома умудрялся ходить на работу, при весьма его приличном достатке без носков и в «корочках». Ты что, разве не замечала?

Ирина спросила:

– Что это ещё за фрукт такой, точнее, элемент мужского гардероба, называемый корочками?

Светлана ответила:

– Это весьма примитивные мужские сандалии из кожзама с двумя перепонками. Как их иначе кроме «корочек» назовешь, хоть и не я придумала это экзотическое название. Звучит как банановые корки.

Возлюбленная Анатолия, ещё раз ошарашенная и сбитая с толку этим известием, не поверила подруге:

– Да ты что, правда?! Не может быть! Как же можно такие ноги обнажать прилюдно?!

Светлана рассмеялась:

– Ты еще добавь для колорита – с отросшими и грязными ногтями.

Ирина брезгливо поморщилась:

– Фу, да ты что такое говоришь?

– Только то, что видела самолично.

Ирина мечтательно сказала:

– Как, однако, хорошо и полезно не обращать внимания на мелкие детали!

 

И было ещё одно запомнившееся событие, связанное с этой зимней «купейной» поездкой. Ровно через неделю после их возвращения из Москвы  Светлана стояла на кухне и жарила котлеты на ужин. Вдруг раздался звонок в дверь. Она подумала, что это муж вернулся с работы и пошла открывать дверь. На пороге стоял незнакомый, приятный на вид мужчина средних лет,  и у Светланы сразу мелькнула мысль: «На кого  же он похож?» Окинув взглядом Светлану с головы до ног заинтересованным взглядом, он спросил:

–        Вы, Светлана?

Она, с недоумением посмотрев в лицо незнакомца, ответила:

– Да я, а в чём дело?

Ничего толком не объяснив, он попросил:

–        Пожалуйста, спуститесь вниз на пару минут, –  и  собрался уходить.

Светлана с нарастающим удивлением сказала:

– Минутку! Я ничего не поняла. А в чём, собственно, дело? И зачем я должна спускаться вниз на эти самые пару минут?

Тогда незнакомец сказал:

–        Меня Павел попросил пригласить вас, я его старший брат.

И тут только Светлана увидела, что у них практически одно и то же лицо, настолько они похожи, лишь только старший брат не носит очки. Светлана, что называется, обалдела  от неожиданности  и  в крайнем смущении пролепетала, примерно догадываясь, о чём пойдет речь:

– Извините, я не могу. У меня с минуты на минуту придёт муж с работы, я готовлю ужин. Извините ещё раз.

Мужчина попросил очень настойчиво:

– Пожалуйста, прошу вас, Светлана, спуститесь в подъезд всего на пару минут. Мы приехали с ним на моей машине.

Тут уже было не до анекдотического вопроса: «А за пару минут он успеет?» Дело принимало серьёзный оборот. Не хватало ещё, чтобы собственный грозный муж застукал её на площадке с чужим мужчиной. Чтобы исключить дальнейшие уговаривания и потерю времени, она торопливо пообещала:

– Хорошо, сейчас.

Пока дети смотрели мультик, она, не выключив даже газ, накинула пальто и побежала вниз. Внизу в подъезде её ждал  вконец изнервничавшийся и исстрадавшийся Павел. Он схватил её за руки и умоляюще заговорил срывающимся голосом:

– Светланочка, я не знаю, что происходит со мной, но я без тебя не могу.

Зато она точно знала, что с ней ничего не происходит, но если муж сейчас войдет в подъезд, то что-то обязательно произойдет с ними обоими, это уж точно!  Но Павел, стоящий перед ней в дорогой одежде, красивой куртке и в меховой шапке, выглядел куда импозантней,  чем без оной. И к тому же его глаза были полны и впрямь неподдельного страдания – такие вещи всуе не изображают! И в памяти Светланы вмиг возник совет подруги не «отшивать» его резко, дабы не наживать врага в группе.

Но все же, несмотря на его неподдельное страдание, ибо такое состояние, не будучи талантливым актером, искусственно не изобразишь, она энергично зашипела в ответ, ибо, как ни крути, своя шкура на тебе, а не в мифическом пространстве чужой любви:

– Ты что, Павел, в своём уме? С минуты на минуту муж войдет в подъезд. Ты об этом подумал? Или ты хочешь, чтобы из-за какой-то интрижки, – нечаянно и неожиданно вырвалось у нее, – сорвалась моя поездка во Францию? Если муж меня увидит с тобой, то наверняка никуда не пустит, ты этого хочешь?

Павел словно всю его радужную и воздушную оболочку только что грубо проткнули цыганской иглой, вяло и полностью без сил спросил:

– Ах, вот как?! Так это для тебя была только интрижка?

Но, ни для сетований, ни тем более, для увещеваний абсолютно не было времени – в любую секунду сверх уверенная в себе мужнина рука могла открыть дверь подъезда, и под действием напряжения этого поистине непомерного страха ей хотелось заорать на него: «А что ты думал? Разве могло быть что-то между нами иное? Ты в зеркало не себя смотришь?»  Но она спохватилась – надо учиться дипломатии:

– Павел, не обижайся, у меня это слово просто вылетело. Я просто дрожу от страха, – и он видел, что  её страх, как и его собственная любовь, ничуть не наигран,– как я объясню ему твоё присутствие? Он у меня такой деспот, что ни в чьё положение входить не привык.

Он взмолился:

– Хорошо пошли, посидим в машине брата хоть одну минуту.  Он в курсе, я ему всё о своем чувстве рассказал. Мы с ним большие друзья. Он знает, что я влюбился в тебя.

Вот здесь её уговаривать долго не пришлось, она пулей вылетела из подъезда и помчалась к машине, по дороге успев, однако, подумать: «Вот бы мне такого брата!»

На улице было холодно, и брат с готовностью распахнул перед ней дверцу, она той же самой пулей влетела в машину. Светлана весьма сильно чувствовала свою неловкость перед его братом, совершенно незнакомым ей человеком.  Но Павел с невиданным и неслыханным обожанием уцепился за её руку,  довольно сильно пахнущую фаршем, она стояла на кухне и жарила для семьи котлеты. Но для него это ведь была самая обожаемая рука на свете, это было видно невооружённым глазом.

И ровно через одну минуту после этого интимного действа из-за угла дома показалась зловещая для всех фигура её мужа. Зловещая и для влюбленного, и для терпящей эту любовь. Он прошествовал до подъезда и закрыл за собою дверь. Павел был явно подавлен этим несостоявшимся свиданием, но  Светлане  было не до его эмоций.  Она быстро распрощалась со своим воздыхателем и ринулась к подъезду.

Поскольку задерживать её никто  даже не посмел, так как уже один только вид её мужа отбивал всякие к тому поползновения.

Перед сном Светлана всё же подумала: «А ведь все в природе  в равновесии, не исключено, что и мне отольются Пашины слезы». Так и случилось, только несколько позднее…

Утром Светлана рассказала об этой выходке Павла Ирине с соответствующим комментарием:

– Ты только прикинь, на что он пошел!? Брата заслал! Точно, меня эта его любовь начинает уже порядком доставать, если дело дошло уже до таких виражей, как засылка  брата в качестве парламентёра. В этом случае я бы тоже предпочла, чтобы меня, как ты обычно говоришь, любили менее фанатично.

Ирина сказала со своей неизменной улыбкой:

–  Да, сочувствую, такой если влюбится, то небо точно с овчинку покажется. Стоит на него только взглянуть и сам уже готов заболеть его любовью, – она рассмеялась, – хорошо хоть такая любовь половым путем не передаётся. Он же точно такой  пожизненный романтик, как и ты. Вы же с ним два сапога пара.

Светлана энергично возмутилась:

– Скажешь тоже, пара! Мне нравятся только красивые мужчины, других не признаём и не празднуем! Или ты хочешь сказать, что я достойна только такого мужчины, как Паша?

Ирина ответила:

– Не кипятись ты! Я имела в виду только то, что романтизм  может быть свойственен разным натурам. Вспомни, какой страстной любовью Квазимодо любил Эсмеральду. Он что,  был красавец? – Она снова рассмеялась, – а Павел, любя тебя, вон какую одухотворенность приобрел! Даже красивым стал от своего внутреннего света, чего  раньше за ним никогда не замечалось.

Светлана недовольно подытожила:

– Но мне эти откровения, называемые тобой перепадами в его  внешности, как-то ни к чему

Подруга успокоила ее:

– Да брось ты усугубляться, как он. Перестань из Пашиной любви делать «тражеди». Просто радуйся тому, что скоро предстоит поездка. Там уж нас с тобой наверняка ждут великие дела. Какая проблема, подумаешь – любовь! Не нравится, не бери, вот и всё!  И тут Ирина сказала свою сакраментальную фразу, которая  позднее часто бытовала в их обиходе:

– Мы   с тобой не настолько счастливы, чтобы всех юродивых на своей груди отогревать!

Светлана с готовностью согласилась:

– Верно говоришь, как всегда! Вот здесь-то уж точно – в десяточку! Стопроцентное попадание. Ай да Ира! Ай да молодец!

Ирина улыбнулась:

– А что мы с тобой в жизни видели? Разве что деспотов мужей, корыто да деток. Кирхе, киндер, кюхе или как там точнее по-немецки, я его не учила?! Вот и вся наша необъятная вселенная. Как подумаю, сколько в жизни всего прекрасного, до которого нам  ни ухом, ни рылом, так невольно грусть-тоска девятым валом накатывает. Мужики нас с тобой плотно держат в узде, но лишь только потому, что эту уздечку плотно на руку намотали, а вовсе не потому, что мы с тобой от них без ума. У тебя точно такая же ситуация, как и у меня, насколько я могу судить о ваших отношениях. Это только наша молодая подружка Венерка со своим таким же молодым мужем не обрыдли ещё друг другу. Так что давай, подруга, активнее молить Бога, чтобы поездка во Францию не сорвалась.

Так не очень весело, но зато точно, Ирина охарактеризовала их две семейные жизни. И их дети были примерно одного – возраста семи и трех лет за минусом нескольких месяцев разницы. Только у Светланы было два мальчика – Дима и Алеша,  а у Ирины  две девочки – Катя и Марина.

Существует мнение, что материнство не считается для женщины полноценным, если она воспитывает однополых детей, либо мальчиков, либо девочек, и полноценным считается тогда, когда она воспитала, да ещё  и желательно людьми – и сына, и дочь. Но не всегда это, к сожалению, получается. Хотя для мужа очередное рождение сына является особенной гордостью. Это значит, что  он – не бракодел! Муж Светланы, например, с не меньшим, а неизмеримо большим энтузиазмом обмывал с друзьями второго сына.  До того «дообмывались», что чуть не забыли в кафе подаренную  его  сослуживцами  детскую коляску.

Муж Ирины, скорее всего, рождение дочерей праздновал менее помпезно. Но факт так называемого неполного материнства всё же, видимо, имел место. Если случались  казусы в виде примерно такого диалога. Как-то Ирина зашла к Светлане домой со своей дочуркой. Светлана пригласила их в гостиную, а сама побежала на кухню подсуетиться насчет чаю. Когда она  накрыла чайный столик, Ирина не выдержала и сказала с напускным гневом:

– Пень, да ты хоть обрати внимание, какой на девочке сарафан!  Его только что из Москвы привезли, и мне подвернулся случай прикупить его.

Только тогда мамаша мальчиков кинулась к малышке и начала энергично квохтать около неё и натужно гулить:

– Ах, какой сарафанчик прелестный! Ах, какие воланчики! И какой на Мариночке красивый бант!

Затем, обращаясь уже к подруге, с улыбкой сказала:

– А ведь и точно сказывается неполноценное материнство. Если бы ты пришла с мальчиком, я бы тут же обратила внимание на то, какой на мальчике костюмчик, поскольку озабочена только этим видом одежды.

Ирина  с легким сожалением сказала:

– Если честно сказать, я бы тоже от пацанчика не отказалась, особенно супружник был бы рад. Вон смотри, какие у тебя мальчики чудные получились.

Светлана сказала:

– Так в чём же дело? Еще не поздно! Какие ваши годы!

Ирина с неподдельной грустью сказала:

– Нет уж, хватит экспериментов. Детей ведь не только нарожать надо, им ещё и ума надо дать, как говаривала моя бабуля, – она продолжила, – я и так во второй раз  делала всё по науке. Где-то я вычитала, что за три года в организме женщины все меняется – и кровь и какие-то там гены  и через три года рождается ребёнок уже другого пола, а опять девица получилась.  И у меня сейчас уже наверное синдром девицы выработался, мне теперь кажется, что даже если у меня будет десять детей, то все будут девочки. Бывает же так у кавказцев или у восточных мужчин, когда в ожидании наследника, он заставляет свою жену рожать бесчисленное количество раз, и та от страха рожает ему только девиц, – она ласково погладила малышку по головке и добавила, – она у меня   шустрая, как пацан, глаз да глаз за ней нужен.

Светлана добавила:

– Да, с детками не соскучишься. У меня, особенно со старшеньким, частенько случались казусы. Одно время, когда мы только приехали в Шевченко, и мой супружник ещё работал старшим инженером, а я работала в школе, у нас дитя было полностью, как говорится, неприкаянное где-то пару часов,  когда муж приходил с ночной смены и спал. И если дитя не кричало, то он не просыпался. Зато я после пятого урока на всех парусах неслась домой, зная, что малыш полностью предоставлен сам себе. Один раз, рассказывает муж, я проснулся от страшнейшего крика, подбежал к нему, у него все личико в крови. Не могу, говорит, ничего понять, потом понял, это он раскачивался на стуле и докачался, что упал, держась за спинку стула, прямо на ковер. Хотя ему тысячу раз говорили: «Не делай так, упадешь!» – Светлана добавила. – У него носик маленький, а губки он так разбил, что они у него были в два раза больше, чем нос, так всё распухло. Докачался! Зато получил бесценный опыт и больше уже так никогда не делал. Я прибежала, а он уже наплакался и спал, даже во сне всхлипывал, бедолажка, – Светлана улыбнулась, – но были и две смешные истории, хотя мне самой было тогда не до смеха. Однажды он точно  в такую  же «пересменку», ему было как раз два с половиной года, когда папа спал, вытащил у меня из двух кухонных столов все банки с крупами и высыпал все содержимое в одну  огромную кучу:  и рис, и сахар, и соль, и гречку, и макароны, и муку.  В общем, все, что было в банках. Я его застала за тем, что он сидел у этой «кучи изобилия» бывших пищевых продуктов и ручками аккуратно подгребал содержимое к центру.

Ирина рассмеялась:

–        Да, данные ингредиенты отделить уже не представлялось  возможным.

– Какой там, отделить!? Я только полчаса всё это сгребала и сметала в совок да пересыпала в мусорное ведро, – она тоже рассмеялась, – всю семью в одночасье без средств существования, считай, оставил. А один раз и того было веселее, по великому блату достали мне две пачки хорошего, дорогого порошка, кажется «Барф» назывался, да ещё берегла  для хороших вещей две пачки «Лоска». Так что ты думаешь?! Не  знаю, как он умудрился открыть кран в ванну, налил полную ванну воды, пока папа спокойно почивал. Проткнул чем-то пачки с порошком, догадался же! Притащил из кладовки полмешка моих ниток в клубках, высыпал все содержимое мешка в эту почти стоячую пену,  и я, когда галопом прибежала домой, застала его за тем, что он стоял вровень  с  ванной и ручкой пытался утопить  оставшиеся клубки, которые еще не потонули.

Ирина рассмеялась, а Светлана сказала:

– Да, тебе смешно, а я чуть не взвыла с горя – попробуй, отстирай плотно смотанные клубки от такой пены. После этой его самодеятельности мне пришлось каждый клубок сначала разматывать, затем снова наматывать нитки на руку и на локоть, закреплять и только тогда стирать. Задал мне сыночек работёнки, как будто мне и без того нечего было делать.

С младшим было чуть-чуть проще, потому что Димка, хоть чуть-чуть, да уже присматривал за ним, как это обычно бывает. Пока я вожусь на кухне. А старшенький был большой у нас рационализатор.  Один раз собираемся в ресторан, мне нужно было самой одеться как следует, да ещё ребенка собрать, чтобы к платной няньке его занести. Наконец, вроде, все готово, кинулись, ключа нет. Было три, один я потеряла, один он потерял, а наши мужья, сама знаешь, не особо разбегутся замок поменять, надо канючить и капать на плешь минимум полгода.

Ирина подтвердила:

–        Если не больше.

– Так вот, представь, все мыслимые и немыслимые места облазили, ключа нигде нет, а мы его обычно под резиновым ковриком у порога оставляли, если уходили.  А дома – на полочке в прихожке. Нет ключа и всё! Как сквозь землю провалился. Естественно началось, по образному выражению моего супруга, «битьё пыльными мешками» он меня обвинял, я – его. По принципу: «А ты!.. А ты!..» Короче,  в усмерть переругались, когда он в наглую заявил, что он уйдет сам, потому что он, как должностное лицо, просто обязан быть на этом торжестве. А дитятко даже не вздрыгнулось, когда родители цапались! Оно молча наблюдало за тем, как родители в нарядной одежде ползают везде на четвереньках в поисках ключа и, как цепные собаки, гавкают друг на друга.  И тут я уже в последней степени безысходности спрашиваю у сынишки:

– Сыночек, ты случайно не видел ключик от двери! Такой маленький, серенький? Не видел? Он здесь, на полочке всегда лежал?!

И что ты думаешь, дитя нежным голоском спрашивает:

– Кюц? Сяс!

И он побежал на кухню. Мы злые, точно лиса Алиса и кот Базилио, в диком раздражении друг от друга после ссоры вприпрыжку припустились за ним. Он взял табуретку из кухни, притащил её волоком в гостиную, поставил рядом с книжными полками, взобрался на неё и своим тоненьким пальчиком извлек вожделенный предмет из щели между двух книжных полок. В жизни  никто не догадался бы посмотреть туда. Так бы он и был там погребён до следующего ремонта.

Ирина отослала малышку в детскую комнату, где она охотно начала возиться с машинками, а сама сказала:

– Моя красавица тоже выдала в четыре с половиной года! Собрались все родственники, человек двенадцать, у мамы был день рождения. Все выпили, закусили, и моя красавица, подняв мечтательно глаза к небу, то бишь, к потолку, и заявила прямо посередине торжества: «Что-то меня на солёненькое потянуло, уж не беременная ли я?» Все головы родственников, словно подсолнухи, как по команде развернулись в мою сторону. Я думала, что от стыда вместе со стулом к соседям на второй этаж провалюсь.

Светлана рассмеялась:

– Да, болтаем при детях что ни попадя, думая, что они ещё маленькие, а они как пылесос всё в себя вбирают.

Ирина сказала:

– Что-то у моего благоверного не ладится последнее время на работе, домой, как чёрт, злой приходит, – и она добавила в своей, как всегда шутливой манере, – и вчера такой же пришёл. Пришлось мне быстрей набить ему ужином  рот, чтобы он не набил мне морду.

Светлана согласилась:

–  Да, эта тактика самая верная и потому беспроигрышная. Набьёт себе брюхо, словно комар крови насосется, и отвалится. Тогда ему уже всё  по барабану – и жена, и дети. Лишь бы его не трогали.

Ирина продолжила:

– Правильно гутарит моя бабуля, чистая кубанская казачка. Она говорит: «Ну, ты посмотри лучше, чем мужик от скотины отличается? Да ничем! Ему тоже главное, чтобы в кормушке жратва была, чтобы  в стойле было убрано чисто и самое главное для него, чтобы его никто не кантовал, ни жена, ни дети». – Ирина добавила, – скажи, разве в бабкиных словах не содержится  основная часть сермяжной правды жизни?

Светлана охотно согласилась:

– Ещё как содержится! Сами точно такую  же картину каждый день наблюдаем у себя в доме. Мой даже газету за собой не уберёт, где прочитал, там и бросил, не говоря уже о носках, – она улыбнулась, – хотя есть такой анекдот, в котором говорится: «Если ваш муж не дарит вам подарков, разбрасывает свои носки по всей квартире и сидит с бутылкой пива перед телевизором, значит вы – та единственная, с которой ему действительно хорошо». Ирина улыбнулась, а Светлана добавила:

– Ну, да ладно, подружка, мы с тобой как-нибудь сдюжим, на то нам молодость и дана, чтобы всё успевать, да ещё и повздыхать о ком-то хочется, лежа в нелюбимых объятиях, как выяснилось к сожалению слишком поздно. Вот поедем во Францию, там, надеюсь, много новых впечатлений нас ждёт, вот и отдохнём от котлов да от доменных печек.

Ирина вздохнула:

– Одна надежда!  Если никто нам поездку не переговняет, – она мечтательно закатила глаза, – вот бы мне там своего любимого встретить!

– А кто это? – спросила Светлана.

– Так я же тебе уже говорила, что это тот единственный мужчина, которого я любила по-настоящему. Он вместе с группой приезжал к нам в Пятигорск по обмену опытом. Мы познакомились и влюбились друг в друга, он хотел меня забрать с собой, но все родственники встали, как говорится, на дыбы и не пустили меня. Эх, сейчас, узнав, что почём в семейной жизни, я бы их даже не спросила, уехала бы тихо, а оттуда бы выслала им  письмо с покаянием и все дела. Но тогда не решилась на это. Ты же знаешь, какие зашуганные были наши родители. И если кто-то из детей уезжал за границу, то и родителям житья не давали. Мне просто  их стало жалко, и я не решилась сбежать, зато теперь всю жизнь буду раскаиваться в своем малодушии. Так как он, меня никто любить не будет. И, главное, я никого никогда уже так любить не буду. Вот это уж однозначно, как говорит наша буфетчица Наталья.

Светлана  сказала:

– Да, мне бы хотелось увидеть тебя в тот момент,  когда ты любила, как ты говоришь, по-настоящему.  Я представляю, насколько ты была неотразимой!  А сейчас мне кажется, ты способна только кружить головы мужикам, одному за другим, – она улыбнулась и постаралась приободрить подругу, – подожди, может быть, у тебя всё впереди и ты ещё встретишь во Франции кого-нибудь стоящего, кто сможет задеть тебя за живое.

Ирина усомнилась:

– Не думаю, что я смогу встретить кого-то лучше. Но посмотрим.

 

                                                         ГЛАВА  XI

 

Перед поездкой во Францию состоялось еще одно интересное для романтического воображения Светланы событие. К тому времени она уже немного оперилась и поднаторела в живом, точнее, синхронном переводе, и не так сильно дрожала, как в первый раз.  Во всяком случае, её внутреннее волнение уже было не так заметно, хотя само волнение, естественно, присутствовало всякий раз, когда  её приглашали за стол переговоров. Возможно, и есть такие переводчики, которые  не волнуются, но это во многом зависит от психической  составляющей сознания и самого профессионализма.

Что касается её работы, то руководитель спецтехотдела, в котором работали все переводчики, когда на переговорах присутствовал ещё и он (а его приглашали в том случае, если участвовали американцы и нужно было перевести некоторые фрагменты разговора с английского),  часто говорил ей:

– Я смотрю на вас, Светлана, и поражаюсь вашей выдержке. Вы нисколько не волнуетесь перед переговорами. Я мужчина, да и то первое время непременно нахожусь в лёгком нервном шоке перед самой встречей и сразу, как начинаю произносить первые фразы. А вы, как я посмотрю, нисколько не волнуетесь.

На что Светлана доверительно ответила своему непосредственному шефу:

– Да я тоже волнуюсь, только первые минуты стараюсь держать руки под столом, чтобы не была видна дрожь в пальцах. И кладу их на стол только тогда, когда уже приду немного в себя и могу более-менее спокойно держать в руках ручку или карандаш.

А про себя подумала: «Это уже хорошо, когда есть первые плоды работы над собой. Если даже внешне уже незаметно, как я волнуюсь, и как у меня руки дрожат под столом от страха, когда я только сажусь рядом с директором. Знал бы он, какие танцы выплясывают мои руки  на коленях  под столом!»

 

Всё то время, то есть в начале своей переводческой карьеры, Светлана очень много и упорно работала над собой буквально во всех направлениях, от личностных качеств, начиная с  коммуникабельности, и до  постоянного повышения своего профессионализма.

И вот как-то с утра позвонила  секретарь директора Елена и сказали ей:

– Света,  директор велел мне предупредить тебя, что в десять часов начинаются переговоры. Прилетел один из руководителей проекта. Он был в Баку  и на два дня прилетел к нам, чтобы обсудить вопросы поставки первой партии технологического оборудования. Так что давай, готовься.

Дело в том, что фирма «Литвин» подписала еще два  аналогичных контракта в Баку и в Томске.

Светлана поблагодарила секретаря и начала готовиться к переговорам. Когда она вошла без пяти минут десять в приёмную, то увидела несколько человек французов и среди них того, о ком говорила Елена.

Пожалуй, больше всего на свете её могла впечатлить мужская красота, но тот, кого она увидела перед собой, далеко превосходил все, даже самые смелые ожидания. Это был просто супермужчина. Действительно – супермен!  Примерно сорока пяти лет – в полном расцвете! – высокий, стройный, прекрасно сложенный, великолепно одетый, горделиво несущий себя и, как позднее выяснилось, умеющий себя выгодно подать в любых обстоятельствах и в любой ситуации. До того красивый француз! Просто глаз не отвести!  В такие раритеты сразу и бесповоротно влюбляются все женщины мира, причём, почти – поголовно!

Он был слишком даже респектабельно одет для обычной деловой встречи, в дорогой  из шерстяной фланели костюм цвета хаки. Хотя чуть ближе к зеленоватому оттенку, брюки однотонные, а пиджак в едва заметную коричневатую клетку. Рубашка светлая в тон полоски на пиджаке и галстук полностью гармонировали с костюмом. Пиджак на нём был расстегнут, стройную талию подчеркивал дорогой  из натуральной кожи светло-коричневый ремень и  шевровые (из нежной кожи козленка) туфли, в тон ремню. Или ремень в тон туфель. В приемной стоял устойчивый аромат дорогого парфюма.  Впрочем, элегантность в одежде, безупречный вкус и великолепный, часто буквально завораживающий воображение, аромат, были свойственны подавляющему большинству французских мужчин. А уж у переводчиков было предостаточно моментов насмотреться на них, чтобы сравнивать их и делать соответствующий вывод.

Он тоже скользнул по ней взглядом, но не более того, что тут же   безмерно огорчило Светлану. Даже не отдавая себе отчета, она огорчилась  тем, что не произвела на него впечатления.  Когда их представили друг другу, он выдавил из себя дежурную улыбку и, слегка пожав ей руку своей холеной нежной ладонью (у мужчин-французов принято пожимать руки и женщинам) доброжелательно произнёс:

–        Ален Мийе.

Светлана подумала: «И имя с фамилией ему невероятно подходят!» Все прошли в кабинет директора. Как правило, французы сидят за столом переговоров с одной стороны,  а директор со своей командой главных специалистов – с другой. И так получилось, что она сидела прямо напротив г-на Мийе, а он сидел с противоположной стороны стола, напротив окна, и она могла очень хорошо рассмотреть и запомнить  его лицо. «Однако гораздо приятней работать, – подумала она, – когда перед тобой такой красивый мужчина. Не так сильно устаёшь, потому что находишься в постоянном подаренном тебе самой природой тонусе,  только созерцая эту красоту!»

Мужчины обычно не такие уж охотники до деталей. Им важно, чтобы женщина была в целом  красивой.  И  лишь редкие из них  станут приглядываться  к разрезу глаз, изгибу губ, бровей, овалу лица. Форму рук они ещё заметят, ибо это  им тоже небезразлично – в какие руки себя отдавать.  Если в частности судить по фразе, которую однажды сказал Светлане один из молодых французов: «Зветлана (только так они выговаривали её имя, вместо «С» они говорили «З») у вас такие маленькие ручки феи, – и он мечтательно продолжил,– как должно быть приятно, когда они прикасаются…»

А в остальном мужчины гораздо меньшие охотники до подробностей, чем женщины. Даже одежда не столь волнует их, поскольку подавляющее большинство из них сразу же, будучи по природе и сути своей больше самцами, но уж никак не романтиками, стараются представить себе, что их ожидает там, под одеждой….

А для женщин  (хоть опять-таки тоже далеко  не для всех, а для эстеток) является настоящим праздником рассматривать  в деталях и подробностях черты лица красивого мужчины. Уже одно только  это созерцание доставляет ей невообразимое наслаждение, поскольку сюда без всяких ограничений можно добавлять  восхитительную звездную палитру красок из собственного воображения.

Но лицо г-на Мийе и без этого  не нуждалось ни в каких  приукрашиваниях.  У него были зачесанные наверх тёмные волосы, слегка волнистые, благодаря чему прическа идеально держалась, что называется, волосок к волоску. Зачёсанные наверх волосы открывали высокий и ясный лоб, ибо уже при первом взгляде на этого мужчину  невооруженным глазом было видно, что этот мужчина привык мыслить четко, конкретно и точно знает, чего хочет от себя и от других. Хотя на лбу уже появились первые едва заметные морщинки, но они ничуть не умаляли достоинство его потрясающе импозантной внешности. Как позднее выяснилось, он оказался, ко всей его столь яркой внешней привлекательности, ещё и остроумным собеседником. Одно можно было сказать определённо, говоря о нём, что Природа, когда лепила и ваяла его, не отдыхала и ни в чём не проявила скупости! Бывают же такие счастливчики, которым дано всё и щедро! Вот он и был одним из них! Он был поистине само совершенство!

В перерывах между фразами, или когда они на пару минут склонялись над какими-нибудь расчётами, она продолжала, внутренне восхищаясь, рассматривать его лицо. Он был как раз в расцвете вальяжной и оттого властной мужской красоты. Однажды она так засмотрелась на него, что у неё предательски дрогнуло сердце, а эти предвестники  ни к чему хорошему кроме безответной любви, никогда никого  не приводят.  И он мгновенно почувствовал это! Она тут же опустила глаза к своей записной книжке.

И затем уже более осторожно рассматривала его.  У него был красивый правильный овал лица, здоровый светлый цвет ухоженной кожи,  довольно большие для мужчины светло-карие, скорее даже цвета темного янтаря,  глаза с необычайно подвижным и выразительным, изредка слегка насмешливым взглядом. Прямой нос тоже совершенно правильной формы и правильной же формы тоже средних размеров  яркие  губы. Над верхней губой –  усы. Причём настолько черты лица совершенны, будь у него  чуть-чуть меньше нос и губы,  черты лица были бы уже мелкими, а если крупнее, то, соответственно, черты лица казались бы уже крупными. У него были белые, на вид совершенно здоровые зубы (во Франции с особой почтительностью относятся к собственной полости рта!), которые обнажались при  заученной  дежурной улыбке из-под аккуратно постриженных усов. Усы, правда, у него были не слишком пышные, зато они как раз  и придавали всему его облику полную завершенность.

Во время небольшого перерыва, когда французы,  сидя за журнальным столиком, что-то энергично обсуждали между собой, а директор разговаривал со своими специалистами, у Светланы появилась возможность немного передохнуть.

И она  предалась размышлениям о крайне заинтересовавшем её предмете. Светлана вдруг поймали себя на мысли, что г-н Мийе похож только на француза и ни на кого больше, на вид он не мог быть ни американцем, ни англичанином, ни голландцем, ни немцем. Ни кем-то другим. Только французом. Она где-то читала, что артикуляционный аппарат человека так настраивает мышцы лица человека, произносящего звуки того или иного языка, что человек и сам становится похожим на носителя данного языка. Например, если европеец будет длительное время говорить на японском языке, то он и сам станет похожим на японца.

Может быть, именно по этой или по какой-то другой причине, но г-н Мийе был похож только на представителя своей собственной страны. Представителя достойного во  всех отношениях  и аспектах, ибо всё в его облике было гармонично красиво и  совершенно. Он выглядел, как дорогой музейный экспонат. Однако стоило только, глядя на него, добавить в его взгляд немного тепла и воображения, и экспонат сразу же превращался в живого реального человека –  в  действительно безупречно красивого мужчину, а слово «дорогой» мгновенно превращалось в слово «драгоценный».

Правда, во внутренней природе Светланы неизвестно когда родилось и позднее дало основательные корни одно стойкое  заблуждение. Она сразу же возводила Красоту на престол и начинала ей поклоняться.

К тому же и в самом деле применительно к нему буквально не за что было уцепиться в поиске каких-либо негативных черт. Во всяком случае, на первый взгляд.  Г-н Мийе был великолепно воспитан, невероятно обходителен и деликатен. Ни разу за время многочисленных переговоров Светлана не видела его раздражённым, хотя другие участники переговоров, случалось, уже бушевали вовсю:  и  русские, и французы. С его же лица лишь сходила постоянная дежурная улыбка да глаза становились темнее и сосредоточеннее, но ни разу он не повысил голос даже на полтона. Вот это выдержка, которой опять-таки можно восхищаться и которой можно подражать.

«Если ты хоть однажды была любима таким мужчиной, то считай, не зря прожила жизнь!» – думала она.  Точно так же покупали  мужчины ценой собственной жизни всего одну ночь с царицей Клеопатрой! Но это исторический пример,  а здесь прямо перед тобой живой, вызывающий своим невероятным обаянием невольный трепет сердца, блистательный мужчина.  Она непрестанно любовалась и внутренне восхищалась им.

Но ей и в голову не приходила мысль, что, превознося кого-то, даже красивого мужчину, ты тем самым автоматически занижаешь собственный потенциал и собственную значимость. И что ни один мужчина, не находящийся в данный момент в переговорном или производственном процессе, никогда не откажется  заинтересоваться ею самой. Хорошенькой и неглупой женщиной, к тому же он мог быть абсолютно уверен в том, что ему не грозит с её стороны ни дискомфорт  его личностному «я», ни посягательство на его личный суверенитет.

Недаром же существует фраза: «Сделай лицо проще и  к тебе потянутся люди». Но Светлане, из-за своей внутренней  восторженной реакции на его красоту,  сделать проще лицо никогда не удавалось. Хотя однажды в очередной его приезд на завод, когда она после переговоров сопровождала делегацию по площадке, она увидела на воротнике его шикарного светлого плаща явный след  от губной помады, хотя он и старался прикрыть его красивым в тон плаща шелковым шарфом. Это до такой степени поразило ее, что на минуту ей изменило чувство меры и она, уверенная в том, что все только и любуются им, как и она сама, невольно спросила:

–        Г-н Мийе, что это у вас на воротнике плаща?

К её немалому удивлению  он, ни секунды не задумываясь, кокетливо   ответил:

–        Это же ваша помада, Зветлана!

Она оторопела от его смелости и не нашлась в ответе. Только сказала:

– Э нет, г-н Мийе, у меня совсем другой тон помады.

Но он отнесся к ее неделикатности  без малейших эмоций. И лишь как бы извиняя её неучтивость, улыбнулся ей, исходя из своего твердого убеждения, что  каждая женщина почтёт за величайшую честь не только оставить следы своей помады на краешке воротника его модного плаща, но и просто походить с ним по площадке завода. Или даже постоять рядом с ним, как сейчас выпало это счастье лично ей.

Другие переводчицы делали лицо попроще: ибо этот тон помады был у молодой переводчицы Натальи, которую устроили к ним в отдел по большому блату, хотя штат переводчиков уже был полностью укомплектован. Но кто откажет  её дядюшке, полковнику  КГБ?!  Наталья звезд с неба не хватала, но была отменно борзой девочкой. И хотя она сама, естественно, не призналась, но все переводчицы, невероятно заинтригованные этим экстраординарным событием, вычислили, как именно оказалась губная помада на воротнике плаща этого супермена. Произвели собственное переводческое расследование, сопоставили факты и сделали соответствующие выводы, ибо именно Наталья сопровождала его из Москвы.

Да и другие молодые переводчицы делали, как тоже выяснилось много позднее, лицо попроще. Однажды среди коллег произошёл довольно интересный разговор. Это происходило в рабочем кабинете переводчиков,  когда  уехали с площадки все французы, и уже не было особой нужды так же шугаться КГБэшников, как прежде. Да и они сами уже не доставали ни переводчиков, ни персонал завода. Поскольку без французов отпала надобность  постоянной слежки, которая и день, и ночь велась за всеми в присутствии французов на площадке.  Светлана, Ирина и Маринка сидели, с грустью вспоминая ратные дни, где вместе когда-то «рубились» они.

И уже можно было без особой боязни поделиться с коллегами собственными приобретениями и достижениями, Маринка сказала:

– А вот интересно, кому ещё из наших бабонек посчастливилось целоваться с г-ном Мийе?!

Интрига взлетела в воздух, как брызги шампанского двадцатилетней выдержки. Светлана с Ириной буквально подскочили на стульях от удивления. Но поскольку именно у Ирины была всегда более быстрая реакция, чем даже у профессионального боксера, она скоростным движением ухватилась за нить интриги, то есть «схватила» Маринку за язык:

– Раз ты так говоришь, значит, ты и есть одна из счастливиц?! Расскажи, – она шутливо вскрикнула и закатила глаза, провоцируя её на откровенность, – это так же было хорошо, как и у меня с ним?!

Тогда Маринка сразу расслабилась, захватив наживку:

– А что, и ты с ним целовалась?

Ирина сказала:

– Запомни одно, друг мой, с ним целовалась каждая красивая, достойная его внимания переводчица, которой посчастливилось попасть в  график и сопровождать его. Только одна наша Светка, – она с улыбкой посмотрела на Светлану, – млела при виде него, собирая впечатления для мемуаров. Поскольку нам, барышни, всем когда-нибудь придется подумать о мемуарах. Вот скоро повыгоняют нас с завода за ненадобностью, чем ещё заниматься, как не мемуарами, не в школу же обратно плестись!? Как вспомню, так вздрогну, как говорил один знакомый алкашка.

Но Маринке всё же хотелось поговорить о г-не Мийе и хоть кому-то рассказать о своих потрясающих впечатлениях, которые по известной причине раньше приходилось плотно держать за зубами, в корне пресекая все побуждения языка.  И поскольку Светлана полностью выпадала из бурных воспоминаний о красавце-мужчине, Маринка обратилась именно к Ирине:

– Скажи, Ириша, – игриво обратилась она к ней, – правда же, Ален душка?!

Светлана только и подумала: «Однако же! Так всё просто – он! – и простая душка!»  Ирина, видя, что Марине, как и всякой женщине, не терпится поделиться сокровенным, когда над её темечком не висит Дамоклов меч на волоске, поощрила её к откровенности словами:

– Не томи, расскажи, поделись с подругами своим счастьем!

Маринка, видя перед собой две пары экзальтированных глаз и ушей, начала вещать сокровенное:

– Вам, девочки, не нужно рассказывать, как все переводчицы радовались, если кому-то выпадало счастье сопровождать именно г-на Мийе. А я как раз только что развелась со своим….

Ирина не выдержала и  добавила с улыбкой:

– Да, понятное дело, и находилась в активной стадии, которая называется: «кто следующий?»

Маринка  обиделась. Тогда Ирина уточнила:

– Не дуйся, я имела в виду, кто следующий муж. Ладно, не буду тебя больше сбивать с романтических рельсов, валяй свою исповедь.

Марине должно быть так хотелось поделиться своим внутренним восторгом, что она пропустила слова коллеги мимо ушей и продолжила:

– Я его встретила в Шереметьево. Он был в таком хорошем расположении духа, всю дорогу от аэропорта  до Москвы постоянно шутил со мной. И я поняла, что я ему если и не совсем нравлюсь, то, во всяком случае, не неприятна.

Ирина снова не выдержала и вставила, правда только одну, реплику:

– Глупо было бы!

Маринка разоткровенничалась дальше:

– К моему счастью вылет до Шевченко был только через день, и мы провели  весь день вместе. Ходили по городу, сидели в ресторане. Обычно же мы суточные всем иностранцам в Москве всегда выдавали, но здесь он сам за всё платил, и всё было по высшему разряду. И я, слегка захмелев и глядя в его прекрасное лицо, подумала: «Уж если и не пересплю с ним, то хотя бы поцелуюсь, а там и умереть можно!»

Ирина сказала:

–Это тебе не царица Клеопатра, здесь бы тебе и башку отрубать никто не стал! На крайняк, вытурили бы с работы за аморалку, трактуемую комитетчиками как неблагонадёжность.

Светлана, слушая  Маринку затаив дыхание, зашикала на Ирину:

–Да тише ты, дай человеку договорить.

Маринка, ободренная её  крайней заинтересованностью, доверительно продолжила:

– После ресторана я сама предложила ему немного прогуляться. И поскольку я звала его не к себе в номер, а на улицу, он согласился. Мы оделись и вышли на улицу. Стоял настолько восхитительный вечер, морозно и тихо-тихо. Все деревья в белом инее, словно в сверкающих под ярким светом луны белых кристаллах. А вся земля тоже в белом пушистом снегу. Да и снег, видно, только что прекратил падать прямо перед нашей прогулкой.

Опять не выдержала Ирина:

– Слушай, подруга, вот не замечала в тебе склонности к романтизму, у нас только Светка этим постоянно грешит. Это только она может по семь раз ходить на один и тот же фильм, только для того, чтобы увидеть как Олег Даль своими  тонкими изящными пальцами застёгивает пуговицу на воротничке рубашки… Так что нельзя ли опустить все эти романтические подробности и перейти к делу?

Здесь возмутилась уже Светлана:

– Слушай, Иришка, такие вещи не бывают без должного антуража! Давай дальше, Марина, так интересно!

Маринка продолжила:

– Мы шли с ним вдвоём по этому великолепию, а я лихорадочно думала, что же предпринять, чтобы как-то привлечь его внимание к себе. Мы шли как раз по скверу, никого поблизости не было. И тут меня словно осенило, я  ойкнула, будто подвернула ногу, и  упала в белый пушистый сугроб. Он сразу растерялся, кинулся подавать мне  руку, но, увидев, что я очень, видимо, сексуально смотрелась на этом искрящемся под луной белом покрывале…

Ирина опять прервала архиинтересное для Светланы сообщение, репликой:

– Да, если полностью представить твои габариты на куче снега, то сексуальности там было хоть отбавляй!

Маринка обиделась:

– Прошу учесть, не на куче снега, а в белом пушистом сугробе.

Тут уже Светлана не выдержала:

– Ира, прекрати прерывать на самом интересном месте! И дальше, что было дальше, Марина?!

Маринка продолжила, видя крайнюю заинтересованность хоть одной из подруг:

– Г-н Мийе секунду колебался, затем, должно быть, чтобы сгладить ситуацию, упал рядом в снег, и мы  какое-то время лежали рядом на снегу и смотрели на россыпи ярких, словно тем же самым снегом умытых звёзд,  на котором  лежали мы сами. И он сказал: «Я бесконечно благодарен тебе, Марина, за то, что ты  подарила мне такую радость, как увидеть звёзды в вечернем небе Москвы, вряд ли это могло бы случиться со мной когда-либо во Франции!»

Светлана со сладостной мыслью подумала: «Боже, какой он, оказывается, романтичный!»  А Ирина опять подпортила идиллическую картину фразой:

– Да-а-а, найдешь ли ты где-нибудь такую дуру-француженку, которая бы запросто шваркнулась в дорогущей  шубе в кучу снега? А с другими г-н Мийе явно не общается. Такого он и при всем своем желании даже в страшном сне не увидел бы!  Подобный выверт точно только русской бабе по силам! Додуматься до этого и, главное, с блеском осуществить! Ведь это же надо сердцем предвидеть, что  такой во всех отношениях закоренелый сноб, как г-н Мийе,  тоже повалится рядом в кучу снега. Такое истинно прозорливое сердце только у русской женщины может быть! Это уж точно!

Светлана взмолилась:

– Ирочка, я тебя умоляю, помолчи ты пару минут, ты весь кайф портишь. Дай хоть послушать, как это вообще бывает с такими мужчинами, как он. Марина,  что дальше было? Он поцеловал тебя?

Щечки Марины мгновенно стали  уже только от одного воспоминания об этом, как розовые наливные яблочки, и она подтвердила это:

– Да, мы целовались с ним в снегу, и нам было очень жарко. Потом мы встали, отряхнулись и пошли в гостиницу. Он такой страстный, оказывается, мужчина! Он продолжал целовать меня даже в лифте…

Светлана в невероятном волнении, словно девственница, ни разу в жизни не целовавшаяся с мужчиной,  сдавленным голосом выдохнула, даже не замечая насмешливую Ирку:

– Марина, расскажи, как он это делает, что он говорил  перед этим и как?

Но тут же осеклась, поняв тщетность подобных расспросов.

Ирину же интересовали более пылкие подробности:

– Так ты переспала с ним? Какой он  в постели? – задала она вопрос, который больше всего остального извечно интересовал и интересует женщину.

Маринка сразу же ушла в себя:

– Да ты что? Я КГБэшников боюсь.

Ирина громко рассмеялась:

– Когда в сугроб брякнулась, то ты о них начисто забыла. Это очевидно. Есть одна знаменитая фраза: «Если женщина захочет переспать с мужчиной, ей не помешают ни войны, ни землетрясения, ни наводнения…»   А ты рассказываешь нам байки про КГБэшников.  Но если ты этого не сделала, то ты самая большая дура на свете. Он  мне лично рассказывал, когда мы были во Франции, что самые красивые и богатые куртизанки Парижа  почитают за честь  предложить ему себя бесплатно! – Ирина рассмеялась. – А ты, к сожалению, не самая богатая куртизанка, а самая что ни на есть великая  «совковая» дура, если упустила такой шанс. Он ведь всего один раз в жизни встречается и дается нашему брату – бабе!  Потому что таких экземпляров, как г-н Мийе. на всём земном шаре единицы!  Понимаешь ли ты теперь это, дубинушка?!

И Маринка, хотя никто не знал истины, кроме неё, начала деланно сокрушаться, что упустила  этот  шанс.

Ирина подзадорила её:

– Коснись меня, я при четырех КГБэшниках, стоящих прямо у двери, переспала бы с ним. Это же память на всю жизнь, как ты не понимаешь, дурья твоя голова?!

 

Но женщины поняли, что дальнейшие расспросы бессмысленны, ибо вся дальнейшая информация по всем законам конспирации  обрывается. Все понимали, что дальше Маринку уже рассказать не заставишь. Было ли что-то или нет, это уже только их с г-ном Мийе тайна. Светлана, переполненная только что полученными эмоциями, да со своим воображением, легко и до мельчайших тонкостей много раз за вечер и в течение следующих дней представила в картинках все довольно красочно описанные Маринкой сцены, но уже естественно применительно к себе.  Хотя само это действо было настолько невероятным для неё! Подобное поведение такого в высшей степени респектабельного господина, как  Мийе?!  Она гораздо меньше удивилась бы, если бы Маринка рассказала, что она целовалась на том же самом снегу с марсианином.  Она не могла поверить, чтобы такой на вид серьёзный мужчина, как г-н Мийе, мог пойти на такую чисто юношескую шалость, как поцелуи в сугробе снега  с малознакомой женщиной.  Да ещё в чужой стране!

Но без таких романтических шалостей жизнь людей никогда бы не имела никакого феерического блеска и сияния, никакой радуги! А радуга ведь бывает и зимой! Наверное, именно потому, что кто-то ещё на земле повторил такой же чудесный подвиг духа и тела.

 

А Ирина, поскольку на неё уже никто бы не стал шикать за прерванный экстаз в сообщении, тяжело вздохнула и продолжила:

– Да, в поцелуях с г-ном Мийе какую угодно кучу снега можно было бы телами  растопить… Я бы тоже такой шанс ни за что не упустила, но мне ни разу не повезло сопровождать его до Москвы или встречать.

Светлана сказала:

– Ирка, вечно ты своими шуточками все романтическое впечатление перепортишь!

Ирина ответствовала:

– Да такому человеку, как ты, у которого голова вечно в космосе, ничего в этом плане испортить нельзя. Я уверена, что ты ещё целую неделю будешь рисовать в воображении все эти сладкие картинки….

Так оно и было, подруги неплохо узнали друг друга во Франции за два месяца проживания, что называется,  бок о бок  в течение двадцати четырёх часов в сутки.

Но до всего этого разговора молодых женщин-переводчиц было ещё  много времени и событий. Правда Маринке, видимо, понравились французские губы, она всё-таки вышла замуж за француза и уехала с ним во Францию, ибо интригующее начало,  должно быть, было положено именно той звездной ночью…

 

Всякий раз Светлане приходилось, сидя за столом переговоров, вовсю напрягать извилины, поскольку она буквально задыхалась от дыма ядовитых французских сигарет «Житан» или «Голуаз». Хотя они, может быть, только для неё, некурящего человека, были столь ненавистны, а французам нравились. Мужчины, зная, что она не курит сама, клятвенно обещали курить только по двое. Но когда страсти накалялись, все уже курили, как говорится, целым скопом.  И Светлана, полностью и окончательно  одуревшая от густого смрада в директорском кабинете, да ещё при своей невероятно напряженной мозговой деятельности с девяти до одиннадцати ночи, когда подписывался окончательный протокол переговоров, до того угорала от дыма, что иногда, глядя на губы говорящих мужчин, совершенно не понимала, на каком языке они говорят. У неё до того  иной раз отключался мозг от усталости, что мужчины, мгновенно поняв это, вынуждены были дать ей возможность глотнуть свежего воздуха.

Светлана шла одна в конец коридора, открывала полностью окно и, вдыхая чистый воздух, минут десять молча смотрела в звёздное небо. И откуда-то сверху к ней приходило второе дыхание! Она ещё могла часа полтора работать без отдыха!

А на следующий день, малость пришедшая в себя за ночь, она опять могла любоваться тем, как выглядит г-н Мийе. Назавтра он был, как всегда, в свежей рубашке, запонки  всегда гармонировали с заколкой на галстуке. Он привычным жестом делового джентльмена доставал из своего дорогого кейса  дорогую зажигалку, аккуратно ставил её поверх пачки дорогих сигарет, затем доставал из кейса дорогую записную книжку и дорогую, с золотым пером ручку, демонстрируя тем самым свою абсолютно во всём добротность, уверенность в себе и достаток.  Сразу было видно, что это самодостаточный, состоятельный и состоявшийся мужчина.

И снова  перед её  восхищенным взглядом находился соблазн его неизъяснимой красоты и недоступности. Его речь  легко было переводить, он говорил на четком профессиональном языке, выражал свою мысль ясно и конкретно, без «тумана» и слов-паразитов, делая едва заметные, но такие важные для переводчика,  паузы.

И даже в процессе перевода Светлана постоянно, хоть мгновение  задерживала взгляд на его необычайно привлекательном чисто мужской красотой и значительном своей внутренней содержательностью лице. Хотя в его облике в целом преобладали не утончённость или изнеженность, а, скорее, деловитость, официальность и непоколебимая воля.

И лишь когда он шутил или улыбался в перерывах на «ти-брейках» (перерывах на чай) за накрытым другими переводчицами столом,  выражение его лица становилось таким мягким и настолько влекущим женское сердце, что магнетизму его глаз просто невозможно было противостоять.   И,  конечно же, во время его визита и в течение нескольких дней после него вся женская переводческая братия только тем и занималась, что шушукалась о его красоте и о том, кому на этот раз повезет сопровождать его до Москвы. И каждая втайне мечтала об этом невероятном счастье…

 

                                                           ГЛАВА XII

 

Постепенно Светлана с Ириной набрались опыта и морально подготовились к поездке. Поднаторели и в технологической,  и в финансовой лексике. Причём Ирине все давалось легко, она и переводила словно играла, правильно жонглируя словами, лишь бы составленная ею комбинация слов полностью соответствовала переводимой фразе. А Светлана, как и по жизни, отличалась определённой основательностью. При переводе она старалась переводить фразы, запоминая всю канву диалога, если была такая необходимость.  Кто говорил, что и как, какой получил ответ, и каковы  были комментарии и выводы. А необходимость в ту пору была,  потому что никогда не знаешь, какие вопросы станут задавать комитетчики.

Наступила долгожданная весна, когда вся группа полным составом снова вылетела в Москву, в Техмашимпорт на второе собеседование. Здесь и осмотрительности у наших юных дам значительно  прибавилось. Они уже и не думали о легкомысленных поездках в купе вчетвером.  В Техмашимпорте солидный государственной муж опять долго и нудно, так и хочется повторить  армейскую фразу «до слез, до боли, до отвращения», инструктировал их, и так почти до полусмерти «заинструктированных» собственными комитетчиками.

Наконец это мучение закончилось, им всем выдали новенькие  тёмно-синие, с золотым тиснением, загранпаспорта. И  со словами: «Не забывайте, что вы представляете великую страну!» – каждому индивидуально казенная государственная длань пожала руку. Подготовительный этап к поездке завершён.

В этот раз они пробыли в Москве недолго, едва  успели женщины, как заботливые матроны, купить кое-что для семьи. По дороге в очередной магазин, Ирина чуть ли не взмолилась:

– Света, уже идти не могу. Дай мне хоть на десять минут твои туфли.  Я знаю, они мне коротки в длину,  пусть хоть в ширину ноги отдохнут.

Светлана рассмеялась:

– Только ты одна можешь так витиевато, точнее замысловато, выражаться, и только  я одна в состоянии понять, что ты имеешь в  виду. А представь, – сказала она, снимая свои туфли и передавая их подруге, – у настоящих леди целый шкаф только одних туфель.

Ирина облегчённо вздохнула:

– У твоих туфель просто кожа лучше, а у меня почему-то косточки у большого пальца болят, – и с улыбкой добавила, – если бы я была леди, то у меня был бы целый шкаф новой разношенной обуви. А то одни только новые и в тех нога себя чувствует, как у собаки в пасти.

 

Но в этот раз они быстро и, как говорится, «без дураков» вернулись домой все вместе самолетом, слегка придавленные грузом ответственности, которую возложила на них великая страна.  Женщины естественно подозревали, что Павел и Анатолий желали бы повторить прошлую поездку вчетвером, но хорошего – помаленьку. Да Светлана с Ириной и слышать уже об этом не хотели. Их ждали впереди великие дела. Если не в глобальном, то в личном плане. Новые события, приключения, встречи. И ни у той, ни у другой соответственно  не было ни малейшего желания связывать себя  какими-либо, причём обременительными для них обоих, обязательствами.

Теперь уже и Анатолий делал время от времени кислую мину, но ему всё же хватало благоразумия хоть изредка абстрагироваться от неё и по-прежнему изображать из себя  премилого  коллегу по работе.

Наконец настал долгожданный день вылета. Директору позвонили из Техмашимпорта  и сказали, что все вопросы пребывания, проживания и стажировки группы улажены и согласованы с фирмой «Литвин»  и группа может вылетать во Францию.

Перед вылетом в Москву Светлана рано утром разбудила сыновей, чтобы поцеловать их и спросить о сокровенных желаниях. Первый вопрос задала старшенькому:

– Сыночек, что ты хочешь, чтобы я привезла тебе из Франции?

Он, едва раскрыв свои прелестные карие глазки, обхватил шею матери ручками, прижался к ней теплой родной щечкой и поведал заветную мечту  семилетнего пацана:

– Автомат.

Затем она разбудила младшего, четырёхлетнего. Он очень сильно был похож на мать. И задала ему тот же самый вопрос. Он тоже, едва продрав свои большие синие, как у матери, лупалки и, ни секунды не задумываясь, выдал:

– Всё!

Светлана ласково обняла малыша и с гордостью подумала: «Правильно, и здесь, как мать. Если уж иметь что-то, то только – по максимуму!»

Наконец получены от сыновей  заказы и от мужа последние наставления, как ей нужно вести себя во Франции, чтобы не опозорить его, поскольку он не последний  человек в городе. Она слушала эти крайне нудные наставления и думала: «Уж вас, месье, мы будем праздновать меньше всего и в самую последнюю очередь, не сомневайтесь!»  К тому же душа её уже была вне дома. Впереди – Франция! Париж! Как тут можно остаться равнодушной!?

И уже в самолете Светлана вспомнила слова мужа, поскольку иногда они  не лишены  были смысла и основания.  Он часто говорил ей:

–  Ты, как заяц, все события жизни прямо в лоб получаешь, ничего не ограничивая. Нет у тебя перед внешним миром и его событиями собственной фильтрующей сетки, которая есть у каждого разумного человека. Именно эта ограничительная сетка что-то допускает до сознания, а что-то не проникает сквозь нее, отсеивается.  А при твоей  повышенной чувствительности это качество просто необходимо, а у тебя оно полностью, как ни странно, отсутствует.

Но ей все равно не совсем понятны были эти слова человека, рационального до мозга костей. Так называемого гипертрофированного прагматика. Она лишь догадывалась, о чём он говорит, а как осуществлять  это практически, понятия не имела. Да и потом, когда не слишком духовно близок с человеком, никогда не спешишь последовать его  примеру. Наоборот, все сказанные им слова, советы или наставления тут же невольно уже чуть ли не автоматически подвергаешь сомнению.

Но как-то она всё же попросила его разъяснить подробнее, что он имеет в виду конкретно. Он пояснил:

– Вот, например, умер у вас кто-то на работе или у кого-то близкий родственник из отдела. И ходят по отделам собирают деньги на похороны, так ты мало того, что сдаешь деньги, ещё и целый день ходишь сама не своя от переживаний по этому поводу.  Ещё и домой это настроение приносишь. Даже если ты этого человека и близко не знаешь, даже никогда не видела. А если у нас собирают деньги, я отдал нужную сумму и тут же забыл об этом. Что у меня своих головных болей мало, чтобы я ещё вникал в чужие проблемы? Это же не близкие мне люди.

Светлана частично понимала, о чём он говорит, но применить эту крайне рациональную практику к себе никак для неё не представлялось возможным. Хотя, чего греха таить, бывали иногда случаи, когда совершенно ненужные тебе события, даже не связанные с чужим горем, достаточно сильно доставали её, но   душевная черствость, к которой так активно призывал её супруг, никак не могла прижиться в ней. События, связанные, например, с каким-то скандалом, раскачивали её сознание, словно большой маятник, туманили сознание совершенно ненужными ей переживаниями, страхами или чужими страстями. Она и рада была бы отвлечься, да не получалось. Страх продолжал цепко сжимать её восприимчивую душу своими щупальцами…. Впрочем, это состояние свойственно каждому чувствительному человеку.

И, пожалуй, именно из-за этой своей особенности у неё первой произошло  недоразумение в аэропорту Шереметьево, где они проходили таможенный досмотр. Все были совершенно спокойны, а Светлану вдруг охватило нещадное внутреннее волнение от предстоящих событий. В точности такое, о котором говорил ее муж.

Когда она подошла к окошку со своим синим, с золотым тиснением, паспортом и протянула его молодому лейтенанту, то от волнения инстинктивно приложила руку к лицу, поставив локоть на полочку, как бы поддерживая голову, хотя у неё и так голова вроде не падала. Зато рука заметно дрожала от волнения, словно она везла какую-то контрабанду. Пограничники – народ бывалый и опытный. Лейтенант сразу почувствовал её волнение, которое рядом и вокруг создавало буквально вихревые энергетические потоки.

Он внимательно посмотрел на её лицо, отчего она еще больше смутилась, и требовательно сказал:

– Уберите от лица руку.

Это уже позднее, в самолете, когда она пришла в себя, подумала: «Ну что ты стушевалась, как школьница?! –  Уже с улыбкой спросила она себя. –  Он это сказал  только потому, что на фотографии в паспорте твоей руки не было. А он обязан проверять точное соответствие того, что он видит на фотографии и прямо перед собой».

Но в данную минуту Светлана замерла от страха, зная, что в её сумку мужики положили бутылку русской водки, которую везли в качестве презента для будущих деловых партнёров. У всех тоже было по бутылке водки, а тормознули, как ей показалось, только её. Воистину, у страха глаза велики! Но, слава Богу, парень понял по её испуганным глазам, что перед ним просто элементарная трусиха и сделал жест рукой, означающий: «Проходи!»

Она прошла за всеми и без сил опустилась в стоявшее рядом  кресло в то время, когда Ирина уже бросилась обследовать ближайшие бутики,  напоминающие, по сравнению с полностью пустыми магазинами, товарный Клондайк.

А Светлана, будучи  по натуре застенчивым человеком, несколько минут сидела и приходила в себя от только что пережитого мандража у окна таможенников.  Только здесь и сейчас ей не хотелось отвергать сочувственный взгляд Павла, который сам, имея точно такую же душевную организацию, лучше всех понимал, что с ней происходит. А именно, все события – и прямо  в лоб!

Шустрая Ирина, как ни в чём не бывало, вырулив из очередного бутика, подошла к ней на минутку и восхищенно констатировала факт:

– Слушай, так  здесь уже должна тебе я доложить, почти что капиталистическое царство!

Светлана, уже несколько пришедшая в себя после общения с молодым лейтенантом-пограничником, нашла в себе силы улыбнуться:

– Откуда ты можешь знать, как выглядит капиталистическое царство, если ты его никогда и в глаза  не видела? Разве только по фильмам.

Но Ирина эту тему больше развивать не стала. Она вдруг сказала:

– Знаешь, о чём я подумала?

Светлана, точно зная, что подруга всегда отличалась оригинальным умом и могла подумать о совершенно непредсказуемых вещах,  заинтересованно спросила:

– О чём, интересно?

– Хорошо “аднака”, как сказал бы чукча, что мы с тобой стройные барышни, а не толстые. Это я применительно к женской одежде, в огромном количестве висящей в бутиках.

Светлана снова улыбнулась:

– Но и у нас “аднака”, как сказал бы тот  же самый чукча, скелет через плоть не просматривается.

Ирина продолжила:

– Но зато катастрофических моментов с этой самой плотью мы пока с тобой не знаем. Я как посмотрю на мучения моей тётушки и её подруги, так мне их и впрямь жалко. Бедные женщины сидят, изнемогая, по паре недель на диете. Затем встанут на весы и – хоть бы хрен по деревне! – как говорит моя бабушка, ни одного килограмма в минусах ни у той, ни у другой. Затем они бегут в магазин, покупают фуфырёк под закусь и как дадут-дадут сразу по всем газам и педалям! Так набьют свои опустевшие «трюмы», что мало никому из них не кажется, – Ирина рассмеялась,– ни им лично, ни их изголодавшейся и полностью озверевшей от голодухи плоти.  Зато  к ним сразу же возвращаются все краски жизни.

Светлана добавила:

– А ещё мужиков-алкашей женщины винят, что те срываются. У тех ведь тоже выпивка своеобразный праздник плоти или, точнее, поникшего духа?! – И добавила. – Ох,  эти сумки  с продуктами такие тяжеленные. Надо было их в багаж сдать.

Дело в том, что все участники группы, словно по наитию или по чьей-то злой шутке, накупили целую кучу всяких консервов, наивно полагая, что и во Франции такой же голодняк, как и в Союзе. Но когда они увидели истинное положение вещей, связанное с продуктами питания во Франции, то есть нескончаемое изобилие любых продуктов, то долго недоумевали:

– Куда теперь это все девать? – спрашивали Влад с Игорем.

Только один рачительный Василий выразил удовлетворение от пузатых  чуть ли не доверху набитых консервными банками сумок:

– Ну, и ничего! Зато будет экономия в средствах.

А Ирина со смехом подхватила:

– И вправду, ничего, ребятки. За два месяца  французских деликатесов, вполне может статься, что вам так обрыднут все эти самые деликатесы и так иной раз до зубовной дрожи и боли захочется вам слегка травануться чем-нибудь своим, вот они и пригодятся.  Тогда вы откроете какую-нибудь баночку, которая уже изрядно подпортится к тому времени в ваших сумках без холодильника, и так отведёте душеньку чем-то  ностальгически своим, что не пожалеете о том, что мы, как круглые идиоты, тащили эти неподъёмные сумки в страну изобилия такую, как Франция.

Ответственный за группу и, стало быть, и за групповую глупость в том числе, шеф, сразу же найдя рациональное решение, предложил:

–Ничего, мы фирмачей угостим. Пусть отведают наших деликатесов.

Тут не выдержала и фыркнула Светлана:

– Да они как огня боятся наших продуктов. Господин Рузолен простыл давеча на площадке, зашмыгал носом. И я, как сердобольная гражданка советской страны, жертвуя  малиновым вареньем, припасённым на зиму для детей, отлила его в маленькую баночку и  принесла ему на работу. Он долго рассматривал его на свет, крутил его в руках и так, и сяк и, наконец, с огромной подозрительностью в голосе спросил: “Зветлана, а это можно есть? Я не отравлюсь?”   А вы хотите, чтобы они у себя дома  наши консервы  трескали.

Шеф гневно посмотрел не неё и сказал:

– Ладно, не гоните прежде времени волну. Что-нибудь придумаем.

 

Как выяснилось позднее, русская водка всё же отлично согрела души фирмачей, ибо во всём мире велик престиж русской водочки. И мужики всякий раз держали совет  и гуртом решали кому, когда и по  какому случаю презентовать очередную бутылку, которые быстрее всего уменьшались в коллективном запасе.

А женщины заведовали сувенирной частью. Здесь уже они решали, кому дарить книги по искусству, русских матрешек и прочие безделушки. Особым спросом у французов пользовался в качестве сувенира новый посеребрённый рубль.

 

А пока что вся группа сидела, ожидая, пока  все остальные пассажиры пройдут таможенный контроль. Ирина предложила подруге:

– Давай поставим тяжелые сумки рядом с Павлом и Анатолем, а сами прошвырнемся по “Березке” Так и сделали. Здесь они уже фланировали, то есть болтались без дела наряду с иностранной братией. А до этого момента, если и бывали в командировках в Москве, то сами лично редко заглядывали в так называемые элитные магазины с чисто русским поэтическим названием “Березка” .

Разве что приходилось Светлане бывать в этих магазинах и то только тогда, когда, как уже упоминалось, невероятно капризные и разборчивые французы начисто отказывались довольствоваться только теми продуктами, которые имелись в их магазинах и ресторанах. Тогда директор французских специалистов вынужден был формировать целую группу людей для закупки всяких мясных и прочих деликатесов в этих самых “Березках”. Они закупали целые огромные металлические кофры этой элитной снеди и реализовывали  между собой. И так до следующего раза. Им тоже хотелось чего-нибудь своего!    В “ Березках” того времени  всё продавалось исключительно за валюту – и продукты, и вещи. За доллары, марки и франки.

Поэтому эти шикарные магазины были для переводчиков тоже диковинкой. Здесь отоваривались жены дипломатов, иностранцы и, частично, валютные фарцовщики.

Ирина восторженно выдохнула:

– Слушай, если уже здесь полно всего, то что же будет во Франции?!

Светлана ответила:

– Если Господу будет угодно, то скоро увидим. Говорят же: « Если хочешь рассмешить Бога,  расскажи ему о своих планах! Ибо человек предполагает, а Бог располагает!»

Ирина поспешно сказала:

– Все, побежали, нам уже мужики машут. Началось оживление у посадочного коридора.

И, наконец, белоснежный лайнер Аэрофлота понёс их к заветной цели.  Когда пролетали над  разными городами Европы, стюардесса, как в песне, по имени Жанна, сообщала им об этом. Слыша эти названия, Светлана активно пыталась что-то почувствовать особенное. Какой-то отклик в душе, но душа её молчала.  Настоящее волнение началось только тогда, когда она совершенно чётко увидела при уже небольшой высоте настоящую живую географическую  карту Парижа, которую она видела много раз в книгах, учась в университете. Знаменитую реку Сену с её многочисленными мостами и соборами по её берегам.

Здесь уже точно было от чего заволноваться, потому что всё было живое и настоящее! И даже мужчины восторженно восклицали, как дети: “Ой, смотри, Эйфелева башня! Ой, смотри, знаменитый собор Парижской богоматери…”      Светлана даже не взглядом, а душой, каждой клеткой своего сознания и своего богатого воображения припала к иллюминатору… И вдруг почувствовала в себе какую-то странную взволнованность, весьма похожую на  своего рода сопричастность к истории Франции и Парижу. Словно она в одной из каких-то своих жизней жила или была здесь. Это ощущение было весьма похоже на то, что называется «дежа вю».  Почувствовала, не вдаваясь в подробности. Ощутила и всё. “Просто невероятно, – подумала она, – столько всего читано-перечитано обо всём этом, столько всего увиденного в фильмах! А тут прямо перед глазами – настоящая, реальная, чистая и ясная действительность!”

Зная особенность своей памяти эмоционально запечатлевать события, она сейчас особенно старалась каждой клеткой своего сознания оставить в памяти навсегда это первое впечатление. Сейчас она старалась полностью довериться и своему  подсознанию, надеялась, что сейчас, именно в данные минуты, оно навсегда запечатлевает все подробности и детали самой первой встречи со знаменитым городом. Главное, чтобы никто не отвлекал её в это время. Но, к счастью, каждый был занят, видимо, именно этой  же самой работой…

Но, как ни странно, после поездки во Францию, где они столько всего повидали, когда французы задали ей дома вопрос:

– Мадам, что вам больше всего запомнилось во Франции?

И она, ни секунды не задумываясь, искренне ответила:

– Цветы!

И вправду, в жизни своей Светлана не видела таких, поистине великолепных, цветов. Главное, таких размеров  и такой высоты! Гораздо позднее, сначала в Москву, стали привозить цветы в основном из Голландии и  продавали их в переходах  метро. А затем и  к ним в город тоже начали возить голландские розы. Но это было много позднее и далеко не то же самое, что Светлана  увидела во Франции.

Именно здесь, впервые  в своей жизни, она увидела цветы такой высоты, такой красоты и такого великолепия! До этого она даже предположить не могла, что в природе могут существовать такие цветы. В цветочных магазинах она не могла взгляд отвести от их совершенной красоты. Если это были розы, то больше ее кулака,  если гладиолусы, то почти с ее рост, если ромашки, то величиной с блюдце. Все цветы  аккуратно завернуты, причём не в такие аляпистые обертки, как у нас, которые  сами по себе упрощают и забирают красоту самих цветов, отвлекая от них взгляд своими всевозможными блестками и бантиками.  Там цветы запакованы только в прозрачный целлофан по всей высоте, до самого верха и вверху  эта упаковка скрепляется в нескольких местах степлером, видимо, для того чтобы в цветах сохранялся их собственный микроклимат. И только в самом низу букета – бант, к которому обязательно прикреплён маленький «саше» – пакетик со специальным порошком, предназначенным  именно для этих цветов, чтобы они дольше стояли.

Там уж если берешь букет, то просто невозможно глаз от него отвести, настолько он великолепен! Любые цветы – просто фантастической красоты, не говоря уже о  яркости расцветок. От белых и нежнейших розовых оттенков, до темно-алых, как кровь. От темно-фиолетовых оттенков до почти черных!

И первые цветы она увидела в аэропорту Орли, где они только что приземлились. Уже  сразу же в аэропорту поражало воображение обилие рекламы.

Реклама, реклама, везде реклама и сплошной нескончаемый человеческий поток, как и в любом большом аэропорту мира. С непривычки её взгляд начал быстро уставать от этого обилия лиц, говора, чужих возгласов…. Она же опять, как заяц, всё воспринимала прямо в лоб, без защитной сетки: так ничему и не научилась у своего рационального мужа. Нещадно уставая от всего этого сама, она просила лишь свою память не упустить что-либо важное. Из оцепенения её вывел Иринин возглас:

– О-о! А нас уже встречают!

Сразу в зале ожидания к ним подошел высокий худощавый темноволосый француз в достаточно помятых брюках из непонятной ткани и в замшевой куртке с табличкой на груди “Литвин”. Подойдя к ним, он  сказал по-русски с небольшим акцентом:

– Меня зовут Александр Кокорин, я буду сопровождать вашу группу в поездке по Франции, – и уточнил, –  от фирмы “Литвин”

Он сразу, как настоящий профессионал, выделил основную фигуру – Афанасия Петровича и подал ему руку. Затем поздоровался со всеми остальными, пожав руки и женщинам.

У Александра было слегка измотанное желтоватое лицо с достаточно крупным для его худощавого лица носом. Его светлые, почти голубые глаза, смотрели из-за совершенно круглых, как пенсне, очков пытливо и настороженно, хотя узкие розовые губы всё время натужно пытались выдавать подобие улыбки, обнажая желтоватые зубы постоянного курильщика этих самых, по её мнению, ядерных или даже термоядерных, короче, по любому убойных французских сигарет “Житан” или “Голуаз”

Алексу на вид было чуть за тридцать, хотя он выглядел каким-то глобально усталым от жизни. И только  его совершенно круглые маленькие стекла очков, не более трёх сантиметров в диаметре, придавали его лицу непонятную и ловкую значимость. Он сделал пригласительный жест рукой, и все направились к выходу

На выходе из аэропорта оскорбленный и разгневанный  шеф достаточно бесцеремонно спросил его:

– А что, г-н Мийе не приехал  встретить нас?

Алекс  с долей рабской поспешности в голосе быстро ответил:

– Не волнуйтесь! Приехал, он ждёт нас на площадке.

Когда они подходили к небольшому микроавтобусу, из соседней шикарной машины вышел г-н Мийе и направился  им навстречу.

Только увидев его, такого шикарного и элегантного мужчину (ибо здесь, у себя дома, он выглядел во всём блеске своего статуса и имиджа!) Светлана почувствовала,  что у неё ни с того ни с сего, как говорится, сильнее забилось сердце.   “ С чего бы это?” – невольно подумала она.

Он решительным шагом подошел к ним, пожал всем руки и сказал, улыбнувшись  своей  великолепной белозубой  улыбкой,  обращаясь естественно к руководителю группы:

– Я отложил дела и приехал сам лично встретить вас и сопроводить до гостиницы. Как вы долетели? Все ли в порядке?

Персона шефа, получившая в этих словах полную сатисфакцию по поводу своей значимости, расплылась в ответ одной из тех обворожительных улыбок, которые дарились далеко не каждому и далеко не по каждому поводу.   Еще бы! Если хоть и не сам директор фирмы г-н Кац приехал встретить их, то руководитель проекта. Это уже достойно. И он с довольным видом начал делиться дорожными впечатлениями.

Как-то так получилось, что на стоянке группа разделилась на две части. В первую машину сел г-н Мийе, шеф и пригласили Светлану. А в микроавтобус сели все остальные и Ирина.  По дороге Светлане пришлось полностью переводить и ей не удавалось даже взглянуть в окошко на улицы Парижа. Наконец машины остановились у отеля с названием “Пента”, где для всей группы уже были заказаны номера.

Проводив их в вестибюль гостиницы, г-н Мийе сказал им, что они могут отдохнуть с дороги пару часов, привести себя в порядок, а в семь часов он ждёт их на ужин. И что сопровождать их будет до ресторана теперь их постоянный администратор Алекс, а ему самому ещё надо вернуться на фирму.

И он быстрой легкой походкой высокого элегантного мужчины направился к машине, точно зная, что женские глаза всегда сопровождают его…

 

Светлана и Ирина поднялись в свой номер. От услуг носильщика они отказались, поскольку им нечем пока было платить чаевые. Войдя в номер, Ирина,  бросив сумку на пол, сразу же  помчалась к окну и воскликнула:

– Ты только посмотри, Светик, ты где-нибудь видела еще такое чудо?

Светлана тоже подошла к окну. Гостиница и впрямь имела довольно странную форму. Она была круглая, как башня или как глубокий, или как, наоборот, высокий колодец. А если точнее, то она была построена в виде втулки (сказывается технический словарь). Окна всех номеров выходили на круглый внутренний дворик. Это было так необычно. Внутренний дворик представлял собой  абсолютно замкнутое пространство, как раз по внутренней окружности этой самой втулки. Так странно. Вся площадка двора было посыпана только чистой галькой. Ни деревьев, ни травы на тот момент не было. Может быть, позднее придумали что-то искусственное, так как живая зелень вряд ли прижилась бы в таких условиях.

Пока женщины дивились столь необычной конструкции гостиницы, им тут же из окна, наискосок от них, начали энергично весело и призывно махать два молодых негра.

Ирина, помахав им рукой в ответ, тут же задернула штору со словами:

–        Нам эти чёрные соблазны как-то ни к чему.

Светлана согласилась:

– Да хорошо, что нам дали возможность немного отдохнуть и почистить перышки перед рестораном, – и добавила, – а ты  знаешь, учёные точно установили и не советуют особливо нам, женщинам, контактировать, так сказать, телом с кем попало.

Ирина не выдержала:

– Это ещё почему? Контакт тел ведь это самая приятная вещь на свете.

Светлана пояснила:

– А потому, что наше биополе, я где-то читала, фиксирует абсолютно всех, с кем мы вступаем в контакт, тем более сексуальный. Это явление называется эффектом телегонии. Раньше  всё это сильно скрывалось, а теперь ведь наступило время сенсаций.  Этот феномен присущ и животным, и людям. Если, например, породистая сука побывает хоть один раз с дворнягой, её сразу же собаководы выбраковывают. Даже почтовую голубку сразу уничтожают голубеводы, если за ней поухаживал не тот, кто следует. Как-то  пытались учёные улучшить породу лошадей и скрестили кобылу с зеброй-самцом, но детёныш не получился, а затем та же самая кобыла, скрещенная с обычным жеребцом,  произвела на свет зебрёнка.

А у людей наблюдались случаи, когда женщина, имеющая всего один сексуальный контакт с негром и уже даже забывшая об этом, родила негритёнка в обычном браке с белым мужчиной.

Ирина возмутилась:

– Ой, не рассказывай ты мне тут страсти-мордасти, а то я, не имея половых отклонений, а тем более извращений, чего доброго, вернувшись домой, рожу негритёнка или зебрёнка. Попробуй, объясни потом мужу, что это всего лишь проделки биополя, – затем с улыбкой добавила,– хотя это, пожалуй, полезная просвет-информация перед двухмесячным пребыванием в чужой стране. А то смотри-ка, не успели порог гостиницы переступить, а уже столько соблазнов: практически все мужики в окнах напротив ходят неглиже.

Светлана рассмеялась:

– Так в чём же они должны быть в июне месяце? Начало июня. На улице совсем тепло. Только ты забыла об одной детали.

Ирина воскликнула:

– Какой? Опять что ли, страшилки?

– Да нет. Ты просто не забывай, что мужики точно с таким же азартом  рассматривают и нас через эти окна, если они не закрыты шторой, – и она мечтательно добавила, – слушай, Ира, как всё-таки здорово, что нам посчастливилось приехать во Францию на целых два месяца.  И именно летом, да ещё в такие поистине золотые месяцы как июнь и июль. Действительно, Божья  нам с тобой милость!

Ирина, приоткрыв слегка штору и не отрываясь от окна, слушала восторженные проявления Светланиной радости.

Вдруг она сказала:

– Вот ты тут болтаешь всякую чепуху, я уже встретилась глазами с прелестным незнакомцем из номера наискосок. Иди, посмотри, какая  он душка.

Но та ответила:

– Нет уж. Третий лишний. Ты пока наслаждайся взглядом, а я пойду приму душ с дороги.

Светлана быстро разделась, не боясь, что её кто-то станет обозревать, так как штора была практически задернута, взяла всё необходимое и направилась в ванную комнату. Ванная комната в этой гостинице была обычной, ничуть не лучше, чем в Москве. С той только разницей, что здесь было полно разноцветных брикетиков с шампунями и маленьких кусочков мыла. Правда здесь она впервые увидела большую, именно пластиковую, ванну. Дома-то были чугунные, покрытые белой эмалью.

Светлана приняла душ, освежила волосы, вошла в комнату и начала готовиться к вечеру. Подсушивая волосы феном, она постоянно ловила себя на мысли, что ей очень хотелось бы произвести на г-на Мийе впечатление. Она подгладила и надела красивый светло-серый летний костюм, уложив перед этим феном волосы. У Светланы были роскошные темно-каштановые густые и блестящие волосы. Прямо перед поездкой она сходила к  своему постоянному мастеру Надежде, которая  всегда классно стригла её. После стрижки Светлане достаточно было сделать несколько движений феном, подсушивая волосы, укладывая челку, и отличная форма головы была ей гарантирована на целый день.

Светлана всегда бережно ухаживала за волосами, зная, что это её немалое украшение. Потому что взгляд человека, смотревшего на неё, в первую очередь задерживался именно на  волосах, особенно на буквально сияющей при вечернем освещении чёлке и лишь затем опускался к  большим голубым, а вечером даже синим выразительным глазам, внимательно или чуть насмешливо смотрящим из-под этой густой чёлки.

Может быть, Бог и не наделил её особой красотой, но привлекательностью наделил – это точно!  Хотя часто так бывает, что именно привлекательность женщины и ее индивидуальность  ведут первую скрипку в нелегком диалоге с мужчинами.

Светлана радовалась, что у неё есть время собраться без спешки, пока Ирина напевала в душе. Дело в том, что сама Светлана отличалась вс1 же некоторой медлительностью. Правда, есть русская пословица о том, что русские долго запрягают, но быстро ездят. Но Ирина была гораздо быстрее её во всём и часто называла ее незлобиво: “копушка”.

Зная свою особенность, Светлана вскакивала с постели первая и бежала в душ, чтобы сэкономить время на сборы, поскольку Ирина всё делала действительно в два раза быстрее. Она даже лук резала так быстро, что подруга едва успевала следить за этим действом глазами, часто спрашивая:

– И как только ты не боишься оттяпать себе  палец ножом при такой скорости?

Ирина только улыбалась в ответ:

– Ну и что? Ты думаешь, мне не приходилось его оттяпывать? Приходилось, и не раз. Да я по-другому просто не умею, – и она с нежностью добавляла, – это у меня  бабулина реактивность.

Несомненно, Светлана  во многом уступала подруге, в том числе и в скорости, зато она была гораздо аккуратнее её и делала всё, хоть и не так быстро, как она, зато основательно. Она ни разу не вышла, например, из ванной комнаты в полотенце, бросив его затем, куда попало – на стул или на кровать. Так уж получалось, что она убирала за подругой и вещи, и полотенца все два месяца совместного проживания. Но, по сравнению с огромным количеством достоинств в Ирине, Светлане легко было простить подруге мелкие погрешности.

Вот и сейчас Ирина вышла из ванной комнаты, замотанная в полотенце, весело напевая, в то время, как вода продолжала стекать с её ног и образовывать отпечатки ног на ковролине. Она весело спросила:

– А ты заметила, что у них сама ванна пластиковая?

– Конечно, заметила, – ответила Светлана.

– Интересно, почему они пластик используют? У них что, чугуна что ли, нет?

Светлана рассмеялась:

– Это, наверное, в целях экономии.

Подруга беспечно добавила:

– Нет чугуна, зато всего другого столько, что глаза разбегаются.

Светлана снова рассмеялась:

– Откуда ты знаешь, что у них нет чугуна, если уже точно утверждаешь это?

Ирина за словом в карман никогда не лезла:

– Так здесь же простая закономерность, был бы чугун, так и ванны были бы чугунные!

Что здесь скажешь? Против этой стопроцентной логики? Вместо этого Светлана подошла и плотнее задернула штору на окне, потому что ей и впрямь казалось, что за ними кто-то подглядывает в щёлку. Она всегда отличалась внутренней сверхчувствительностью и, стало быть, повышенной восприимчивостью к чужим взглядам, мыслям и событиям. Светлана привыкла ориентироваться на своё предчувствие, именуемое интуицией или внутренним “я”, поскольку  оно никогда её не подводило.

Ирина, довольная и порозовевшая, что необычайно шло к её золотистой коже, прошла, села на свою кровать и, беспечно болтая ногами, весело спросила:

– Интересно, в какой ресторан нас фирма “Литвин” в лице г-на Мийе поведёт, в дорогой или в дешёвый? Как ты думаешь?

Светлана ответила:

– Золотко, а как ты определишь, дорогой это ресторан или дешёвый, если ты ещё и суток не находишься во Франции?

– Резонно, мать моя. Твой ответ не лишен логики, – и она мечтательно добавила,– хотя вдвоём с г-ном Мийе я была бы согласна даже на самую дешевую забегаловку.

Светлана рассмеялась:

– Ты так говоришь только потому, что г-н Мийе, в лучшем случае, знает слово «бистро», но даже слова такого не знает, как “дешёвая забегаловка”.

Но  своё собственное, так сказать, глубинное отношение и чувствование по отношению к г-ну Мийе Светлана всегда от подруги скрывала, ей всегда казалось, что Ирина при всём её блестящем уме, слишком поверхностна для таких признаний. Хотя она с удовольствием говорила с ней о нём, с не меньшим удовольствием выслушивала её, часто очень меткие суждения, охотно складывая их в женскую сокровенную шкатулочку памяти, но не более того. Анализировала полученные впечатления и мнения уже только сама и, как правило, перед сном, потому что в течение дня на это времени просто не было.

И сейчас она, оторвавшись от своей мысли,  просто улыбнулась, ответив ей:

– Будем посмотреть, как говорится. Мне лично без разницы, ибо для меня всегда важна не сама кормёжка, а впечатления, если честно сказать. Давай собираться быстрей.

Светлане было всё же внутренне интересно, что же наденет Ирина в ресторан. Обе молодые женщины. Светлане было 29 лет, а Ирине 28. Но если судить по тому, как одевалась Ирина на работу, вкус в одежде был вс1 же лучше у Светланы. Она в жизни бы не надела юбку в клеточку, а блузку в цветочек, как это иногда делала Ирина. И сказывался, видимо, ещё и тот факт, что Светлана рисовала и, хорошо зная цветовую палитру, всегда следила за соответствием цветов в одежде. Хотя ни у той, ни у другой не было, естественно, шикарных вещей по той простой причине, что их негде было взять, даже если и бывали  деньги. Но Светлану выручало ещё и то, что она сама шила и неплохие вещи по выкройкам модных журналов  и составляла свой гардероб с таким  расчётом, чтобы одна вещь гармонировала и  комбинировалась с другой.

И сейчас Светлана надела тонкие колготки и светло-серый летний костюм, который очень шёл ей, и она это знала.   Ирина увидев, что подруга надевает колготки, воскликнула:

– Ты что, обалдела, что ли? Надеваешь колготки в июне? В такую жару и колготки?!

Светлана ответила:

– А как же? Мы ведь в ресторан идём. Здесь, скорее всего, так принято?

Ирина быстро возразила:

– Ещё только этого мне не хватало! Стану я париться в колготках! Сейчас надену свое короткое шелковое платье и вперед!

Светлана сказала примирительно:

– Ириша, давай без напряга и без насилия друг над другом. Мы уже взрослые девочки и каждая ведёт себя и одевается так, как считает нужным. Договорились?! Пошли быстрее, мужики уже, наверное, заждались нас в вестибюле гостиницы.

Они вышли из номера и направились к лифту. Мужчины,  тоже все помытые и приодетые, уже ждали их внизу.   Алекс тоже был внизу, и все ждали только их.

Как только они подошли, Афанасий Петрович сделал им гневное замечание:

–        Хоть вы и дамы теперь, но будьте порасторопнее.

Ирина не выдержала и, направляясь к выходу, весело сказала:

– Да будет вам известно, уважаемый Афанасий Петрович,  такого понятия, как «расторопная дама» в даже в природе не существует! –  Вы хотя бы сказали: “Будьте пунктуальнее” что ли, – поправила она его с ласковым коварством. – Мы ведь теперь во Франции –  стране сплошнейшего политеса. А вы, как дома, выражаетесь: “Порасторопней!” И, отвернувшись,  добавила: “Точнее, как в казарме!”

Но он услышал:

– Ты мне поговори ещё! – добавил он ворчливо, но уже незлобиво, почти с улыбкой, потому что Ирина было и впрямь обворожительна.

 

Все было направились к выходу за Ириной, но Алекс сказал, что ему нужно прежде созвониться с г-ном Мийе и пошёл звонить к телефону-автомату.   Ирина подошла к бутику, а у Светланы была возможность внимательнее осмотреть холл гостиницы.    За два месяца своего пребывания во Франции они увидели столько красивых мест, дворцов, замков и гостиниц и везде её восхищали интерьеры: с каким неподражаемым вкусом  французские дизайнеры украшают  холлы зданий, отелей и ресторанов! Она смотрела на всё это великолепие широко раскрытыми глазами, хотя дала себе слово не “охать” и “ахать” прилюдно.

Хотя так трудно было порой удержаться, чтобы не воскликнуть: “ Какая прелесть! Какое чудо! Вы только посмотрите!” Но, памятуя о том, что у каждого своё собственное восприятие окружающей действительности, если даже собственную подругу вовсе не впечатляло то, что приводило в умиление лично её, Светлана больше старалась переживать полученные впечатления про себя, просто лучше сохраняя их в памяти.

Как вполне самодостаточный во всех отношениях человек,  она старалась ограждать свою внутреннюю созерцательность от шуточек коллег по поводу своей, по их мнению, гипертрофированной восторженности. Наоборот, она старалась делать такой же, как и у всех остальных, индифферентный вид, словно она всё это уже видела и что это для неё уже не в диковинку, и что всё это ей уже чуть ли ни порядком надоело. В это же самое время,  стараясь запечатлевать вс1 увиденное  своей цепкой памятью, особенно то, что  чрезмерно удивляло или восхищало её.

И сейчас, когда Ирина общалась с мужчинами, Светлана с несказанным удовольствием осматривала убранство вестибюля гостиницы. Холл был выполнен в виде круглой беседки с мягкими креслами по периметру,  а в центре был поставлен огромный светлый камень причудливой природной формы, и весь он был украшен какой-то немыслимой по конфигурации икебаной: переплетёнными  веточками, в свою очередь, украшенными разной формы и размеров цветочками и гроздьями ягод. Но это надо, конечно же, видеть. Что характерно, это сооружение в центре холла с любой точки зрения  смотрелось в высшей степени органично и эстетично. Этим творением чьих-то умелых рук можно было, любуясь, наслаждаться с любого ракурса, как вблизи – это вам не кожа лица! – так и издали.  И можно было отдыхать, сидя в кресле и думая о чём-то своём…

Два вида  мастеров всегда вызывали в ней неподдельное восхищение – это рисовальщики, именно по воображению, и люди, способные, опять же чисто по воображению, создавать такие вот шедевры по оформлению интерьеров. Раньше считалось, что Япония – родина икебаны, что они более всех других преуспели в этом виде декоративного искусства. Но и во Франции она часто видела настоящие шедевры  с использованием цветного стекла, керамики, растительных фрагментов и других материалов. И всё это было доведено до уровня  высокого искусства. Причём, исполнители всего этого оформительского великолепия явно ориентировались на прихотливый вкус западного зрителя и посетителя.

Вскоре подошел Алекс, и вся компания дружно направилась к микроавтобусу. Ехали совсем недолго. Значит, ресторан находился поблизости от отеля.

                                                           ГЛАВА  XIII

 

Г-н Мийе уже ожидал их за столом. Он лишь поднялся им навстречу. Сердце у Светланы, как  совершенно очевидно и у Ирины, дрогнуло от его красоты. Если он, приезжая на переговоры в Шевченко, всегда выглядел элегантно, то в вечернем  костюме он был просто неотразим. Высокий, красивый, холеный, просто шикарный мужчина, настоящий супермен. Но, как всегда, холодный и отстранённый. Он был у себя дома, во Франции, и это было чисто рабочее гостеприимство, несмотря на его широкие улыбки и показное радушие.

Такой мужчина никому, забывшись от радости, не кинется на шею! И никого не прижмет импульсивно к своей груди. Как говорится, он вас не любит, но и вам никто не запретил любить его!? Так и любоваться им Светлане тоже никто не запретил, взращивая в своей душе фантастической красоты цветы восхищения! Их ведь не видно невооруженным глазом!?  Да даже и вооружившись, далеко не каждый усмотрит их наличие – их сердцем надо видеть! Она способна была наслаждаться, просто глядя на него. И делала это с великой радостью и готовностью.

Он пригласил всех за накрытый на девять, теперь уже не человек, а  персон стол. На столе уже стояли всевозможные закуски. Здесь пока что не было ничего необычного для их глаза: стояли разнообразные салаты  на овальных блюдах  в невообразимом количестве цветовых оттенков идеально нарезанные кусочки буженины из телятины и обычного мяса, от тёмного цвета до почти белого.

Светлана окинула взглядом интерьер ресторана. Зал большой и роскошный: везде хрусталь и цветы. Такое обилие цветов! Но это оказались точные копии, это она тоже увидела впервые во Франции, живых цветов. Невозможно было даже вообразить, что можно так подделать цветы. Пока не потрогаешь, ни за что не отличишь от живых! Точнейшие копии от  достаточно большого размера пальм до роз и вьющихся растений. Настоящие цветы продавались только в цветочных магазинах расположенных почти на каждом шагу в этом необыкновенном и вечном городе.

Г-н Мийе был в меру разговорчив, но Светлана ещё не совсем утомлённая впечатлениями, всё же ловила в его тёмном взгляде некоторую, хоть и тщательно замаскированную, издёвку. Хотя  совершенно не могла понять, чем это вызвано. Но эта, заметная только ей, как очень наблюдательному человеку, издёвка отчетливо прослеживалась ею за всеми его словами. И разгадка вскоре появилась.

Весь вечер г-н Мийе  вёл себя, как настоящий хозяин. Он был радушен, улыбчив, разливал вино, говорил тосты за их будущее сотрудничество, но, как всякий француз, заготовил им ловушку. Где-то в середине вечера он с деланной веселостью сказал:

– Сегодня я хочу угостить вас чисто французским блюдом, если вы не возражаете?

Мужики сразу напряглись, уж не лягушками ли?! Поскольку каждый – не слепой и, стало быть, каждый заметил у своего прибора кроме ножей и вилок массу диковинных и абсолютно ненужных, на их взгляд, приспособлений. Смущала всех поголовно какая-то странная штуковина, лежащая  рядом с тарелками. Нечто, похожее на глубокую чайную ложку с зажимом, напоминающее странный пинцет, работающий, как выяснилось несколько позднее, по типу ножниц.

Но вслух никто не возражал, потому что им был предложен безальтернативный вариант, выбор, так сказать, без выбора. Тем более что этот, по всей видимости, достаточно дорогой ресторан уже сам по себе слегка давил на психику всей зажатой «совковой» братии и лишал их поведенческой свободы. Если судить даже по тому, что всегда вальяжный шеф и тот слегка прижух, поэтому господа советские держались как бы кучей, словно невидимо взявшись за руки для защиты от невидимого врага, называемого неизвестностью. Все молчали, какие уж там возражения?!

А г-н Мийе вкрадчиво повторил:

–        Итак, я хочу угостить вас улитками.

Выслушав перевод, все мужики, как по команде: “Закрыть рот!”, дружно замолчали, не зная, как реагировать на эту новость. Хоть улитки и не лягушки, но весьма близкие родственники, такие же скользкие и холодные, разве только не квакают.  Поэтому вся группа пребывала в немом ступоре, им  ничего подобного даже пробовать не приходилось в своей жизни, не только управляться с этими странными и страшными для непривычного ока столовыми приборами.

Сразу же после его слов, как по невидимому приказу появился официант и поставил на стоящие перед каждым подтарельники не слишком глубокие металлические тарелки диаметром с блюдце. Они были почти до краев наполнены горячим оливковым маслом, в нём и плавали примерно по пятнадцать штук этих злополучных на их взгляд домиков улиток.  Светлана ещё раз  обратила внимание на странное приспособление, лежащее рядом с тарелкой, прикинув на глазок, что  этот самый зажим соответствует примерной форме и величине улитки. Но спросить не решилась.

В это же самое время вся советская группа во главе с шефом находилась в полусреднем шоке от вида этих улиток, испытывая острое и абсолютное незнание, что же со всем этим делать и как это можно есть. А г-н Мийе и Алекс, который был практически французом русского происхождения, так как являлся представителем третьего поколения эмигрантов, чувствовали себя совершенно спокойно. Они уже внутренне предвкушали удовольствие, видя, как эти русские медведи станут сейчас дружно обляпываться горячим оливковым маслом…

И тут на помощь пришла Светланина  чисто русская  сообразительность, что и выручило всю оставшуюся команду. Она сказала без всякого лукавства, обращаясь к г-ну Мийе и глядя прямо ему в глаза:

– Г-н Мийе, это блюдо совершенно новое и непривычное для нас, так что, будьте так добры, покажите нам, пожалуйста, как нужно правильно пользоваться всеми этими достаточно сложными для нас приспособлениями? И как это надо есть?

Много позднее он скажет ей в самолете, когда она будет сопровождать его в .Москву: “Я сразу обратил внимание не ваш природный ум, Зветлана, когда вы выручили свою команду в первый вечер в парижском ресторане, у вас это получилось очень просто и естественно. Я сразу обратил на это внимание…”

А сейчас ему ничего не оставалось делать, как проявить истинное гостеприимство: дать подробную инструкцию и показать на практике все эти достаточно сложные манипуляции, над которыми и впрямь без навыков можно сломать себе, если уж не голову или шею, то репутацию – точно! Ибо, как можно умудриться и зацепить плавающую в горячем масле и невероятно скользкую   оболочку улитки, не обляпав себя  при этом? Затем путём титанических усилий, доводящих до взмокания спины от непривычного  напряжения, пусть даже и зацепишь ты её – скользкую, а дальше что с ней делать?

И г-н Мийе вынужден был после её откровенной просьбы показать, что нужно отжать зажим, аккуратно подвести вилкой улитку к углублению, затем зажать её верхней частью этого приспособления и только после этого начинать выкручивать, причём строго против часовой стрелки, содержащийся в улитке деликатес. Именно против часовой стрелки, а иначе извлечь содержимое улитки не представлялось возможным. И так для этого приходилось выполнять  немало необходимых манипуляций.

Все остальные, выслушав перевод, стали просто повторять за ним. Вся группа облегчённо вздохнула, уставившись на этих улиток уже без прежней озлобленности. И вся команда с сопением и усердным пыхтением принялась воплощать в жизнь только что полученные знания. У  многих улитки всё же выскальзывали из-под зажима, совершая лёгкий местный облет стола, но мужчины уже не так комплексовали по поводу неудачи, а где-то даже и подшучивали над своим неумением.

Таким образом, трюк, задуманный  г-ном Мийе, ему не удался. А он – именно это, оказывается, и читала в его взгляде Светлана с самого начала – явно мечтал позабавиться  неумелыми “совками” в этой щекотливой ситуации. Да за одно и понаблюдать за всеми, кто во что горазд, ведь именно в экстремальной ситуации человек особенно незащищён и тем самым яснее и определеннее проявляет себя.

И только позднее, уже живя в гостинице, в месте их временной дислокации,

Светлана поинтересовалась у повара Мишеля, у которого она переписала немало диковинных рецептов, как именно готовятся эти улитки. Он рассказал, что сначала, после соответствующей обработки, из улиток вынимают всю мякоть, очищают и выбрасывают внутренности, оставшееся белое мясо тщательно промывают и делают из него обычный фарш. Затем смешивают фарш с большим количеством зелени и пряностей, заново начиняют домики теперь уже бывших улиток этим фаршем и запекают в духовке в оливковом масле,  затем горячими  подают к столу в этом же самом масле, чтобы они не так быстро остывали. И впрямь, блюдо очень вкусное, хотя поначалу и кажется несколько непривычным.

В следующие разы они  справлялись с улитками более уверенно, во всяком случае, без первоначальной дрожи в руках и коленях. Известно, что французская кухня самая изысканная в мире. Французы и сами невероятно разборчивы в еде. Кроме великолепных блюд из мяса, французские повара отлично готовят и дары моря. Кроме улиток им часто подавали в самых роскошных ресторанах и раковины моллюсков, которые Светлана с такими же детьми, как и она сама, десятками выковыривали со дна реки в детстве  и не знали, что с ними делать. С этими устрицами. Зато французские повара, видимо, по той же технологии, что и улиток, очищали их, делали фарш со специями и на сами перламутровые створки с ладонь величиной укладывали фарш и запекали, превращая обычную жемчужницу (не по мнению самой бывшей хозяйки, разумеется) в произведение искусства. Так как перед тем, как запечь их в духовке, края раковины или, точнее, створки украшались тонкими вилюшками или воланчиками  из воздушного теста. И само блюдо, и хлеб к нему, так как можно было в процессе поглощения этой вкуснятины отщипывать вилкой и кусочки запечённого теста. Блюдо тоже подавалось на небольшом подтарельнике. Красиво, вкусно, эстетично и, самое главное, невероятно экзотично.

 

А сейчас торжественный вечер мало-помалу подходил к концу. Все уже чувствовали себя вполне сытыми и слегка подуставшими от  вкусной еды, пития и лавины новых впечатлений. Отведав французских блюд, Светлана сказала подруге:

– Теперь я не удивляюсь тому, что французы  в нашем городе почти поголовно отказываются есть  пищу в нашем ресторане: весьма напоминающие подошву отбивные  и прочую снедь.

Г-н Мийе был вежлив, идеально тактичен и также идеально неприступен, за целый вечер он не оказал ни малейшего знака внимания ни одной из молодых дам, сидящих за столом. По деловому выражению его прекрасного лица Светлана легко читала, что  этот вечер для него обычная обязаловка и не более того.

В конце вечера он сообщил им, что завтра они должны посетить советское консульство, чтобы зарегистрироваться там,  а через день они выезжают к месту своего двухмесячного пребывания в г. Сент-Авольд. И что Сент-Авольд – это небольшой городок в четырехстах километрах от Парижа. Где в двенадцати километрах от города на химзаводе Карлинга они всей группой и  будут проходить двухмесячную стажировку.

Все дружно поблагодарили г-на Мийе  и Алекса за встречу и за ужин, и г-н Мийе, откланявшись, (хотя, скорее и точнее, все остальные кланялись ему) отбыл в свое родовое поместье в пригороде Парижа.

                                                       ГЛАВА XIV

 

На следующий день к девяти часам вся группа была уже у консула, где получила соответствующие инструкции, и где консул г-н Михайлов вручил каждому из них по бумажке,  на которой были написаны номера телефонов советского посольства и  консульства Советского Союза во Франции. И строго-настрого приказал всегда их держать при себе на всякий непредвиденный случай. Светлана сразу же, как законопослушная гражданка, сложила бумажку вдвое и засунула её под обложку записной книжки, которую всегда носила с собой.

Пока консул говорил свои наставления, Светлана подумала: “Да, такой  красивый и достойный во всех отношениях мужчина, как г-н Михайлов, по всей видимости, соответственно представляет свою страну. Здесь других не держат!”

Он, по всей вероятности будучи отличным психологом, прочитав её мысли, взглянул Светлане прямо в глаза, и той пришлось тут же отвести взгляд.

Здесь же они получили свою первую зарплату во франках. И сразу к ней же строгие инструкции не тратить все деньги сразу, оставлять часть денег до следующей выплаты. Как уже отмечалось выше, в количестве выплаченных денег не было разницы между переводчиками и главными специалистами. Вся группа получила по двадцать тысяч  франков за два месяца. По тем временам это была огромная для них сумма денег. Особенно для Светланы с Ириной.

Все слушали назидания консула, с радостью ощущая свою первую зарплату в руке.  По правилам контракта, свою зарплату группа получала в советском консульстве, а расходы на содержание группы – проживание, питание и обучение брала на   себя уже фирма “Литвин”

На прощание консул ещё раз напомнил им, что они представляют великую страну. Уже с улыбкой он  пожелал всем успехов в обучении, быть умненькими и благоразумненькими и пожал всем руки. Пока он пожимал руки другим, Светлана обратила внимание на то, какой совершенный мужчина г-н консул. Он пожал руки  и женщинам, хотя у русских мужчин это не принято.  И Светлана на мгновение ощутила свою руку в его теплой и  нежной ладони. И через это длящееся несколько мгновений рукопожатие он ей как бы говорил, что она ему тоже понравилась…

 

И, наконец, все были свободны.   Но здесь Афанасий Петрович сказал:

– Подождите меня полчаса  внизу, мне нужно обсудить с товарищем Михайловым (он подчеркнуто назвал его товарищем) кое-какие вопросы. Дело в том, что у меня  и у Ирины виза всего на месяц, нужно уточнить формальности продления визы на второй месяц.

Все охотно двинулись к выходу, только его верный денщик остался стоять, как вкопанный. Хотя здесь лучше подойдет, как приклеенный к паркетному полу консульства, но шеф сказал и ему:

–        Ты тоже можешь идти, я сам. Подождите меня внизу.

Выходя из строгого здания консульства с приподнятым, как и у всех настроением, Светлана  подумала о своём: “Как хорошо все-таки иметь богатое воображение!”  Ибо ей всё ещё казалось, что  г-н Михайлов решился пожать руки и женщинам чисто из-за неё.  И это ощущение внутренней радости не покидало её целый день.

А Ирина, только выйдя за порог консульства и не покинув ещё пределы ажурной железной ограды этого самого консульства, весело заявила:

– Ну, пацаны, как там сказано в каком-то литературном шедевре: ”Разойдись рука, раззудись плечо или наоборот?” Пошли срочно тратить свои трудовые денежки.  Василий аж подпрыгнул от возмущения:

– Ты что, Ирина, не слышала, что тебе только что сказал сам консул? Не тратить!

Она, не снижая духа приподнятого настроения, ответила:

– Василёк, так у них работа такая – инструктировать и предупреждать. А наше дело не делать ничего из того, что они говорят, – и добавила, – если я буду, брат ты мой, исполнять все инструкции, которых я наполучала ещё дома от комитетчиков, я и трех секунд радости не испытаю во Франции.

Светлана с восхищением подумала: “Какая она все-таки смелая и независимая, не то, что я – глобально зашуганный индивид…”  И вся группа, вдохнув по паре глотков здорового анархизма коллеги Ирины, слегка приободрилась. И тут Влад вспомнил:

–        А точно, братцы, мне джинсы нужны.

Ирина ему тут же и предложила:

– Так скажи Алексу, что мы сейчас придём, только зайдем вон в тот супермаркет, что наискосок от нас. Мы быстро, – заверила его эта авантюристка по натуре.

Она и впрямь тут же забывала обо всех инструкциях или так искусно делала вид, что забывала, но всё всегда, как ни странно, сходило ей с рук. Истинно сказано: «Смелость города берет!»

Только они поднялись на второй этаж магазина по эскалатору, как им навстречу сразу же, как на крыльях, подлетела очаровательная (и впрямь ангелоподобная!) молодая француженка со словами:

– Слушаю вас! Чем могу помочь?  Что желаете?

Причём она это спрашивала с такой обворожительной и почти неподдельной улыбкой, что вся эта часть советского народа даже растерялась от такого крайне непривычного для них сервиса. Первой, как всегда, сориентировалась Ирина, сказав:

– Мы хотели бы выбрать джинсы вот для этого молодого господина.

Продавщица, повторив жест Ирины изящной рукой, повторила:

– Вот на этого месье? –  и она, окинув взглядом высокого красивого Влада, задержав на его узких бедрах взгляд чуть дольше обычного, затем улыбнувшись уже лично ему, пропела. – Секундочку! Сейчас принесу.

Хотя их, этих самых джинсов вокруг висело столько, что казалось и ходить никуда не надо, только руку  достаточно протянуть и возьмешь  то, что надо. На  специальных зажимах, правда “вверх тормашками”  их висело такое обилие всех цветов, стилей и форм!  И это в то время, когда они у себя дома покупали джинсы втридорога и только у фарцовщиков.

Это была их первая покупка во Франции, поэтому все отнеслись к ней с должным вниманием, даже мужчины. Ровно через полминуты продавщица вышла и знаком руки пригласила Влада в примерочную. Влад последовал за ней. Она закрыла занавеску, и все стали ждать его явления народу. Глаз у нее был, как алмаз, и джинсы отлично сидели на его бедрах. Один в один! Только были чуть-чуть длинноваты.

И тут  произошло нечто такое, что все прямо ахнули, чуть ли не вслух. Эта роскошная молодая дама (из-за своей необычайности этот момент прямо врезался в память Светланы!) в прекрасно сшитой кипенно-белой юбке и черной атласной наимоднейшей блузке, вся в цепочках, в колечках и сережках, явно с бриллиантами, бухнулась перед Владом на колени и принялась подгибать джинсы, приговаривая без малейшей тени смущения:

– Вот так! Ну вот, теперь хорошо! Но знайте, месье, они вам  слегка широковаты, джинсы должны быть плотнее. Если позволите, я принесу вам другие, на размер меньше. Влад был в полном ступоре, не мог и слова вымолвить, только кивнул головой, когда ему перевели сказанное.

Через минуту были другие джинсы, и её «падение» перед ним повторилось.

И продавщица, глядя на него снизу вверх, с улыбкой повторила:

– Cа ва?

Влад, всё ещё находясь в шоковом состоянии, и ни слова не понимающий по-французски, повторил за ней утвердительно, как попугай:

– Caвa!

Продавщица, снова улыбнувшись ему, как самому драгоценному мужчине на свете, продолжила:

–        Вот теперь в самый раз! Теперь, месье, не сомневайтесь! Это именно то, что надо!

Светлана, глядя на её одежду, невольно подумала: “Все наши шмотки, вместе взятые, если их с нас со всех поснимать, не будут стоить дороже, чем  лодочки на ее ногах”. А все “совки” стояли по-прежнему остолбеневши! Никто из них не мог бы увидеть дома подобной сцены даже в самом разнузданном сне. Что такое вообще имеет место быть в человеческом социуме.   Потому что каждый и  неоднократно испытывал на своей шкуре сладкоголосое общение с продавцами:

“ Чего тебе?”  “Нету!”, “Когда будет?”, “Не знаю”.

 

Влад, естественно, сразу же купил эти джинсы. Ровно через десять минут продавщица вынесла ему уже подшитые джинсы в красивом пакете. Обрезки от джинсов прилагались. И Ирина тут же сострила:

– Джинсы, Влад, износишь, а эти полоски от них будут чудесным воспоминанием, что тебя  первый раз в жизни обслужили в магазине, как человека.

Игорь подхватил с явной завистью в голосе:

– Да ещё такая красавица!

Женщины поблагодарили продавщицу и даже в другие отделы не стали заходить, всё ещё находясь  в шоковом состоянии. Только на улице, когда слегка  пришли в себя, начали реагировать. Первой высказались Ирина, она сказала со смехом:

– Наша продавщица точно в такой же ситуации умудрилась бы не упасть, даже если бы у неё подкосились ноги!

Все дружно рассмеялись, зная, о чём идет речь.

Игорь не выдержал и сказал:

– Да, Влад, тебе можно только позавидовать, что такая женщина пала перед тобой.

Павел философски заметил:

– Что ни говори, но гораздо приятнее видеть перед собой улыбку, пусть и дежурную, отработанную, чем,  оставлю даже без соответствующего эпитета, лицо нашего продавца. Хотя ты, конечно, понимаешь, что эта улыбка не есть результат нежной и искренней к тебе привязанности, но это всё же гораздо приятнее.

Светлана добавила:

– Я где-то читала, что наши  девушки всему легко обучаются в сфере обслуживания, кроме улыбок. Они считают, что это их унижает.

Анатолий не согласился:

– Не понимаю, как может унизить улыбка, обращённая к человеку, которого ты в первый раз видишь? Какое тут может быть унижение, ты даришь радость не только ему, но и себе, если улыбаешься без натяжки. Когда улыбаешься, в организме вырабатывается эндорфин – гормон радости.

Ирина добавила с улыбкой без этой самой натяжки:

– То-то ты у нас всегда  счастливый и радостный, наверное, от этого самого гормона, – все хмыкнули, а Ирина продолжила, –  это мы, как правило, сплошное естество, что на уме, то и на языке. Хоть и считается, что это характерно только для пьяных.

Как только подошли к микроавтобусу, где недовольный шеф уже поджидал их, все наперебой начали рассказывать ему про только что виденное собственными глазами чудо.  От удивления он даже забыл о своем негодовании по поводу их довольно длительного отсутствия.

 

Весь этот день и вечер прошли в блуждании по сказочной стране и по сказочному и вечному городу Любви – Парижу. Им дали такую возможность, потому что уже на следующий день группа должна была отправляться к месту своего двухмесячного пребывания – в Сент-Авольд. Ибо никто не позволил бы группе бесцельно болтаться в Париже несколько дней.

 

 

                                            ГЛАВА XV

 

Вспомним фразу: “Советское – значит  лучшее!” Хотя эту фразу тоже можно трактовать по-разному. Если её воспринимать, как девиз и стремиться к нему, ещё куда ни шло. Это всё к тому, что все они были перед поездкой советскими до мозга костей. Да возможности, характеры и внутренняя начинка была у всех совершенно разная. И каждый находился в своей скорлупе, а что в ней содержалось, выяснилось позднее. Когда ты вынужден находиться в группе два месяца почти целые сутки, с перерывами только на сон, вольно или непроизвольно начинают выявляться многие личные качества, которые при менее насыщенном графике контактов – лоб в лоб!– всем удавалось легко и без потерь завуалировать.

Из них просто сформировали группу, а выживать в ней и действовать  каждый должен был по обстоятельствам, которые чаще всего сводились к известной фразе: “Надо, Федя, надо!”.

Самым болезненным для Светланы были последующие их с Ириной рокировки руководителем в качестве переводчиц. Невозможно было для Светланы быть постоянно в лидерах. Их работа полностью зависела от прихоти шефа. Он волен был распоряжаться ими в работе только по своему собственному усмотрению.  А болезненность для её самолюбия заключалась в том, что стоило  главному инженеру выделить хоть одну из них, ко второй группа автоматически начинала относиться с пренебрежением. Это точно как в стае!

Ирина, та вообще плевать хотела на их отношение к ней,  а Светлана воспринимала это более болезненно. Хотя, по большому счёту, в душе и ей было абсолютно начихать на их личные симпатии и антипатии.

Но  одна из таких ситуаций произошла уже на следующий день. До Сент-Авольда  сопровождать группу и представлять её в Карлинге тоже должен был г-н Мийе.  В этот раз шеф пригласил в качестве переводчицы Ирину, которая сразу же  автоматически записывалась остальной группой в примы, а вторая переводчица – в графу “прочие”.  Но что делать? Надо было как-то мириться и с этим.

Может быть, соперничество и составляет какую-то часть движения к прогрессу, но в отношениях это явный тормоз. Ведь ни одной из них не хотелось быть в графе “прочие”.  Обе они  в свои молодые годы были полны энтузиазма,  хоть и не коммунистического, но молодого задора. И желание нравиться было в характере обеих примерно  одинаковым. Но не им было решать, кого и когда выделять. Это была прерогатива только руководителя группы.

Светлана постаралась внутренне даже обрадоваться этому. Она подумала: “Зато все эти 400 километров мне не надо будет без передыха переводить, и я вдоволь смогу насмотреться на местные пейзажи. За четыреста километров дороги, думаю, много чего можно повидать”. И тут же ей удалось отбросить мысль о переживании. Что значит вовремя переключиться на позитив! Хотя Светлана была обижена сдержанностью парней,  но ей уже гораздо легче было выносить их “по-дамски” поджатые губы.

Лишь несколько позднее к ней пришло истинное понимание и где-то принятие поведенческих стереотипов других членов группы. И накопление  определенных собственных навыков в коллективной дипломатии. А поначалу ей, ой, как тяжело было с её в общем-то строптивым характером, который ей самой, в первую очередь, доставлял по причине ранимого самолюбия немало внутренних хлопот и терзаний. Переживая какое-либо негативное событие или колкое замечание в свой адрес, она тут же плотнее захлопывала свои собственные створки, прячась за ними от других, а  Ирина сразу же принималась напоминать ей, что любить её никто клятвенных заверений не давал.  Со временем и впрямь Светлана прошла очень большую переводческую и жизненную школу по выживанию и по приобретению столь необходимых в общении поведенческих навыков. А пока приходилось только получать “шишки премудрости”.

И, конечно же, она была очень благодарна подруге за моральную поддержку. Ирина сама по себе, даже того не ведая, своим присутствием уже являлась для Светланы поддержкой.  Просто по характеру и по особенностям своей натуры Светлана была способна на более глубокую и искреннюю привязанность, чем Ирина. Будь – то по отношению к подруге или к мужчине.

У молодых женщин было достаточно времени дома и на работе, чтобы лучше узнать друг друга. Их отношения уже прошли определенную проверку общением и совместной трудовой деятельностью. И здесь можно было уже вести речь об определенной совместимости характеров. Но только опять-таки об определенной, а не о полной.

 

Ирина – очень красивая женщина. Яркая, броская. И у неё было одно из тех лиц, на которые не устаёшь и не устанешь смотреть. Будешь как угодно долго смотреть и не насмотришься! Ее яркие карие выразительные глаза постоянно искрятся шуткой, смехом или какой-нибудь задумкой. Да ещё в этих, самих по себе очень красивых глазах постоянно светится невероятное остроумие и оригинальный образ мышления, который выражается в постоянной искрометной веселости и невероятных остротах. Не проходило буквально ни одного дня, чтобы Ирина чего-нибудь не выдавала «на гора» такого, отчего бы вся группа не покатывалась со смеху. Разве только шеф сдержанно улыбался, явно внутренне любуясь ею.

Сложно сказать, были ли все кубанские казаки, откуда была Ирина родом, такие же остроумные и острые на язычок, как она, но остроумие в их семье точно передавалось по наследству. От бабушки к Ирининой матери и далее по цепочке к Ирине…  Она каждый день потешала всю команду какой-нибудь шуточкой или удивляла всех каким-либо оригинальным жизненным выводом или определением.

Ирина часто пускалась в очень рискованные пикировки с кем-нибудь из парней, хотя сражаться с ней, что называется на равных, способны были только Влад и Игорь. Причём, часто это происходило в присутствии всей группы. И для этого нужно было иметь не просто определенную, а достаточную смелость, но она практически всегда выигрывала “схватку”, разве что иногда Владу, но опять-таки только из-за изощренного ехидства, выражающегося в явных двусмысленностях, удавалось побивать её. Но она затем всё это наверстывала, причем – с лихвой!

А Светлана на такие подвиги  не была способна – кишка потому что тонка! Она больше отмалчивалась, зато и парни её меньше «цепляли», зная её обидчивость. Она  никогда этого не делала, не вступала в короткие перепалки, точно зная, что это не её конёк. В коротком бою она всегда проигрывала, потому что у неё была лучше реакция на поступки, чем на слова, ибо от открытого хамства этих двух особо остроумных молодчиков она тут же терялась сама и теряла способность соображать. Но зато она была, чуть ли не выдающимся стратегом. Если нужно было что-то обдумать или взвешенно подойти к какой-то ситуации, то Ирине в этом случае, привыкшей базироваться на импульсивности, было далеко.

А с Ириной всегда было легко и приятно общаться, и она всегда была всеобщей любимицей  и признанной душой компании. И не было ни одного дня, чтобы она чего-нибудь да не «спродуцировала». Причём очень часто это делалось экспромтом, а вся группа затем смеялась минут пять.

Зато у Светланы было феноменально богатое воображение, и она в точности представляла все шутки,  смешные глупости или  каламбуры, сказанные подругой.

 

Как-то ещё на работе, а это происходило в пору повального дефицита абсолютно на все, прошёл слух, что не станцию Мангышлак привезли сухое молоко. И вот в обеденный перерыв Светлана с Ириной рванули за сухим молоком на станцию, находящуюся  где-то в шести-восьми километрах от завода.

Ирина резонно отметила:

– Надо взять, пока не расхватали. Иначе дома с нас самих потребуют молока!

Они купили с Ириной по два килограмма молока, потому что больше в одни руки не давали. (Тоже чисто «совковая» градация или определение – «одни руки», а если бы к ним сам Шива явился с множеством рук?!)  И поскольку сумок с собой не взяли, то держали эти пакеты с сухим молоком прямо перед собой. Когда возвращались обратно, стояли в автобусе рядом с дверью. Но впереди на ступеньку ниже их стоял рано полысевший гражданин средних лет  с невыразимо печальным лицом. Бывают люди уже смолоду имеющие крайне усугубленное выражение лица. Вот и у него было выражение лица  гораздо более горестное, чем даже  у Пьеро. Брови домиком ему и рисовать не нужно было, они у него и так были домиком.

Ирина, не выдержав этой совершенно не свойственной ей вселенской горести, написанной на его лице и даже во всем его облике, шепнула ей:

– Сейчас автобус тормознёт и я, по причине того, что держаться мне как ты видишь сама совершенно нечем, грохнусь на этого грустного гражданина, поцарапаю ему нечаянно череп и присыплю ещё его сверху сухим молоком.  И будет кровь с молоком!

К счастью, автобус остановился, Светлана выкатилась из него, села тут же на обочину, поставила свои пакеты рядом, чтобы не рассыпать молоко  и надрывала живот минут десять от хохота. Весь комизм ситуации заключался именно в выражении “кровь с молоком”, применительно именно к нему. Это надо было видеть!  Надо было видеть именно его лицо, чтобы это было так же нестерпимо смешно, как Светлане.

Светлана сквозь хохот говорила:

– Ой, не могу!  Я всю эту дурь собачью, которую ты обычно городишь, так ясно всегда представляю. А тут и представлять ничего не надо, достаточно только взглянуть на выражение его лица. Этого его и без того усугубленного лица и фигуры, да ещё  под покровом сухого молока!

Тут и Ирина рассмеялась, хотя она это делала, как все остроумные люди, крайне редко:

– Не знаю, но мне кажется, сделать его более несчастным, чем он есть, уже просто невозможно. Хотя нам смешно, а он может быть, только что с любимой женщиной расстался, хотя по нему видно, что он всегда такой.

Светлана встала с земли, взяла свои пакеты снова в руки и сказала:

–Да, с тобой не соскучишься. Это уж точно!

Только стали подходить к заводоуправлению, Ирина снова говорит, глядя на недавно устроившегося сотрудника:

– Смотри, только что устроился, а уже мешок с чем-то тащит, а тут два года работаешь и не знаешь, что украсть…

И так она выдавала постоянно, не успевали рот с ней закрывать от смеха. С ней всегда было весело. Ирина, кроме невероятного остроумия и веселого нрава, обладала еще и  невероятной образованностью. И  что в ней особенно нравилось Светлане, она никогда не скупилась делиться этими знаниями.

Если Светлане что-то случалось спрашивать у своего супруга, который вообще отличался чуть ли не энциклопедической образованностью, он тут же делал крайне спесивую мину и вместо того, чтобы просто взять и  ответить, задавал  свой обычный издевательски-уничижительный вопрос:”Ты что, дожила до этих лет и не знаешь таких элементарных вещей?”  На что она всегда про себя говорила: “Да пошел ты!” А Ирина никогда не делала пренебрежительной мины, она всегда отвечала просто и сердечно. Вот действительно ценное качество в человеке! Отвечала или объясняла что-то всегда быстро, охотно и главное, как говорится,  без кривляний. А Светлана продолжала активно работать над своим профессионализмом. Ирина часто повторяла:

– Слушай, ты и так уже такое количество технической лексики знаешь, которое  просто физически невозможно вызубрить.

А что делать? Приходилось зубрить, чтобы выглядеть достойно. И вправду словарный запас Светланы значительно пополнился благодаря усидчивости и упорству. Уже перед самой поездкой во Францию, она, как выражалась Ирина, столько «нахваталась» лексики,  что, например, точно знала, как переводятся такие слова, как “стык”, “паз”, “шпонка”  и так далее… Вплоть до всего внутреннего устройства реакторов и колонн получения стирола, хотя, не будучи специалистом, не имела ни малейшего представления, как это всё выглядит живьем и как это всё функционирует.

Светлана любила свою подругу и никогда ни на что не сетовала. Ни в чём и никогда не судила её, даже если та бывала неправа. Просто это было, пожалуй, особенностью её пацифистской натуры. Должно же быть в ней что-то хорошее?! Если уж любила, то не судила. На других обижалась, на неё – никогда.

Она очень уважала мнение Ирины. Если Ирина просила её о чем-нибудь и говорила, что ей это надо, то Светлана не задавала лишних вопросов и делала то, о чём просила подруга, не преломляя её слова или просьбы через призму собственных нужд  или мироощущения.

Но так бывало только тогда, когда между ними царила полная гармония, как это было в период поездки. И самым ценным качеством их отношений в то время была, пожалуй, их достаточная для внутреннего комфорта доверительность. Обо всех вещах они говорили легко и без недомолвок, без укоров или затаенных обид, хотя несколько позднее у Светланы по отношению к Ирине и открылись кое на что её не в меру восторженные глаза.

Светлану достаточно полно выручало в жизни её собственное и глубокое убеждение. Она считала: “Моё, если мне это действительно суждено,  в любом случае и при любом раскладе будет только моим и ничьим больше!”  И эта жизненная установка очень сильно стабилизировала её внутренние терзания и успокаивала её в случае каких-либо эмоциональных потерь. Она тут же, особенно если борьба или усилия уже становились бесполезными, говорила себе уверенно: “Значит, это  не моё!”

В эту незамысловатую, зато на собственном опыте проверенную философию, Светлана продолжала верить и в более поздние годы. Даже когда уже накопился достаточный жизненный опыт, и было пережито немало всяких жизненных событий. Но каждый человек до конца своих дней остается только собой, он не может быть никем иным. И только он сам себе остается, по сути дела, и во всех смыслах самым лучшим и самым верным другом, самым надёжным и самым любимым  из всех живущих на Земле людей.

Все другие меняются, изменяются и изменяют,  выпадая из поля зрения, подобно человеческому калейдоскопу, и только ты сам остаешься неизменным по отношению к себе, не считая чисто физического изменения, зависящего от времени, и  внутренних изменений, зависящих от самого себя. И в более поздние годы она точно так же, как и в двадцать лет, повторяла себе: ”Успокойся! Значит это не твоё! То, что предназначено тебе, будет только твоим и ничьим больше”.  Это  убеждение хорошо работает на усмирение изболевшейся или изголодавшейся гордыни!  И, что немаловажно, не дает сбоя!

И если уж это убеждение не сильно утешает, то хотя бы урезонивает. Это уж точно. Особенно это было необходимо ей, когда шеф и во Франции продолжал  свои довольно бесцеремонные, а потому болезненные для Светланы, «рокировки» из двух подружек. Да и парни, видя, что они стоят друг за друга горой, часто старались “вбить” между ними клинья: так или иначе, поколебать их дружбу. С попеременным успехом, возвышая то одну, то другую.

Вся разница в том, что Ирина не реагировала на их действия или слова, а если и реагировала, то ей удавалось легко скрывать это, не подавая вида, чтобы они не особенно обольщались в следующий раз. А Светлане это давалось с явным трудом…

Но, как говорится, если зайца долго бить, то и он научится спички зажигать.   Она тоже постепенно осваивала правила выживания среди родного коллектива среди родных по всем, казалось бы, правилам советских людей.

 

                                                  ГЛАВА XVI

Вот и сейчас, отправляясь в довольно длительный путь, целых четыреста километров до Сент-Авольда, все сели в микроавтобус и замолчали, уставившись в окна. А ей казалось, что с ней никто не хочет разговаривать. Любовь Павла, так пышно расцветшая в зимнюю пору, теперь вдруг завяла, словно на неё нечаянно брызнули дихлофосом. «Скорее всего, не завяла, – размышляла она, – просто он её глубоко спрятал, зная, что мне она без надобности». Ибо даже при горестных состояниях  души она никогда ни разу не пыталась найти в нём утешения.

И уже в самом начале поездки начиналась потихоньку её работа над собой, то есть над перековкой собственного характера.  Путём постепенной собственноручной, так сказать, адаптации его к прилагаемым и предлагаемым обстоятельствам.  А для себя она всегда была неплохим дрессировщиком и собственные команды выполняла всегда точно, хоть и не всегда охотно.

Светлане от природы была присуща особая чувствительность. Она отлично чувствовала состояние других людей и их отношение к себе. В этом недостатка не было. Этого всегда было в преизбытке!

Хоть она и не отличалась той же быстротой реакции и остроумием, как Ирина. Но она никогда и не пыталась копировать её, ибо остроумие либо есть в человеке, либо его нет. У неё тоже иногда случались удачные шутки, но они казались смешными только подруге. Скорее всего, Светлана была способна к каким-то более глубоким внутренним размышлениям по причине гораздо большей наблюдательности, чем у Ирины. Но это больше походило на внутреннюю созерцательность и работу ума, чем на внешние проявления её, по-своему яркой, индивидуальности.

В этом у неё была своя сильная сторона. Случалось, что она удивляла подругу  своими чёткими и, как выяснялось позднее, единственно верными замечаниями или выводами. Она могла, например, с точностью спланировать или спрогнозировать «струю воды в душе», то есть предугадать или предусмотреть их собственные необходимые действия в той или иной ситуации или действия мужчин из их группы в этой же самой ситуации. Вот здесь уже она была мастером. В этом плане  женщины отлично дополняли друг друга.

Вот и сейчас Светлана отчётливо ощущала, насколько мужчины  разочарованы тем фактом, что Ирина поедет с шефом, а не с ними. Стало быть, дорога без неё будет скучной.  Хотя  это  и ежику понятно. Она сказала себе: “А что ты хотела, милочка моя!? Если тебе не дано быть шутихой для компании, стало быть, не жди, что и тебя  кто-то вознамерится веселить! Постарайся расслабиться, не теряя достоинства!”

Она поработала над собой, и вскоре ей и впрямь удалось расслабиться, глядя на великолепные пейзажи, проносящиеся за окнами автомобиля. В конце концов, она точно такой же член группы и в её обязанности не входит клоунада. Особенно, если у тебя нет к тому данных и все уже в курсе.

Глядя в окно, Светлана с улыбкой вспомнила, как вчера, вернувшись из ресторана, Ирина весело сказала  перед сном:

– Ну, мать моя, нам с тобой теперь только одно осталось.

Светлана улыбнулась в ответ на её слова:

–        И всего­-то? Только одно? И что же это такое за «одно», если не секрет?

Ирина ответила:

– Как что? Сказать перед сном: “На новом месте приснись, жених, невесте!” – И с улыбкой добавила, – пойду-ка  я задерну плотнее шторы на окне, а то, как бы эти два здоровенных негра к нам  наяву не впрыгнули. По всему видно, что у них к этому готовность номер один! – Она рассмеялась. – Вот тогда и будет нам обоим, как ты там сказала, телегония? И будет нам тогда групповая эта самая телегония, которая будет означать «ни ухом, ни рылом», а родим дома по одному негритёнку.

Вдруг Ирина попросила:

– Зачитай-ка мне пару выдержек из своей затейливой книжонки.

Дело в том, что Светлана постоянно носила с собой записную книжку, куда записывала какие-нибудь интересные факты,  выдержки из книг или особо понравившиеся стихи. Светлана достала свою довольно объёмную записную книжку и, тяжело вздохнув, сказала:

– Ты знаешь, когда у меня в университетской читалке сперли две толстые тетради  по девяносто шесть листов каждая, я два дня пролежала в трансе на кровати вниз лицом, так мне было их жалко! Представь только на минутку, сколько труда моего пропало. Чего там только не было! В отчаянии я думала: «Лучше бы мою новую шубу украли, чем эти две тетради!»

Ирина сказала:

– Да, представляю, сколько там всего было у такой кропотливой и дотошной особы, как ты.

Светлана улыбнулась:

– А, вот, одна интересная историческая справка: «…секрет несравненной и неувядающей красоты легендарной египетской царицы Нефертити состоял в следующем. Насладившись на завтрак вкусом изысканной трапезы, она после десерта извергала её в поданный служанками золотой тазик – после чего на пустой, но подготовленный и освобожденный от растворяющих кислот  желудочного сока, желудок выпивала чашку спермы пятнадцатилетних мальчиков, штат которых специально для этого содержали. Мальчики были девственны, жили в строжайшем воздержании и питались «экологически чистой пищей», состоявшей из фруктов, дичи, настоек целебных трав и кореньев и ключевой воды».

Ирина аж на постели подскочила, со словами:

– Да ты что?! Вот бы и себе такой же «коровничек» завести, чтобы девственников доить!

Светлана улыбнулась:

– Тогда уж не «коровничек», а как-то иначе?!

Ирина сказала:

– Так доятся же! Сколько нужно усилий руками приложить, чтобы это целебное молочко выдоить?!

Светлана, смеясь, ответила:

– Так какая проблема? Всего-то и делов, что стать такой же царицей, как Нефертити.

Ирина скорбно усомнилась в её совете:

– Нет уж, нам единственное, что остается от подобного желания, это сказать себе: «Мадам, не фертити!» Этим и остается довольствоваться.

И Светлана ещё раз улыбнулась Ирининым сожалениям. Времени было в дороге больше, чем нужно. Светлана ехала и думала: “Интересно, как выглядит этот  городок с названием Сент-Авольд, в котором нам предстоит прожить целых два месяца.

 

Франция – небольшая страна, хоть там и развита  железнодорожная сеть, но всё же многие предпочитают путешествовать или передвигаться на собственном автотранспорте. Когда проезжали мимо поля с пшеницей, Светлана увидела табличку с надписью: «prive» (частная собственность) и с удивлением посмотрела на Алекса, который без всякого выражения на лице смотрел на дорогу из-за своих круглых в виде пенсне маленьких очков –  всё-таки четыреста километров это не ближний свет. Затем всё же спросила у него:

–        Алекс, а что и поля с пшеницей у вас  тоже частная собственность?

Он ответил без всякого выражения в голосе, всё так же внимательно глядя на дорогу:

–        А как же? Здесь все частное.

Влад добавил:

– Даже как-то странно. Ладно уж, завод, фабрика или ферма частная это понятно, но чтобы поле с пшеницей было частное, это весьма непривычно.

Игорь сказал с улыбкой:

–        Да это только мы привыкли, что всё вокруг советское и всё вокруг моё. Хотя это чистая фикция, ведь  моим оно никогда и не было.

Василий тут же приложил палец ко рту, кивнув головой в сторону водителя, дескать, мол, что ты болтаешь при полукапиталисте, каковым был для него Алекс.

Светлана сказала Алексу  с оттенком гордости за свою страну:

– А наши бескрайние золотые поля никак не разделены. Просто руководители хозяйств знают, где и чьи пределы. Вот и все разграничения.

 

Все было для них ново и необычно. И  буквально через несколько километров они с удивлением обнаружили, что все магистральные дороги у них тоже платные. Но зато они представляют собой идеально ровную поверхность, гладкую, как куриное яйцо. Вся дорога  выстелена железобетонными плитами или блоками, и даже стыки между ними заделаны. Поэтому и развивают автомобили огромную скорость до пункта оплаты.  А во время тумана или гололёда, как мы слышим в известиях, и налетают водители друг на друга, образуя не одну аварию, а  целую «кучу малу» из автомобилей.

Примерно за восемьсот метров до кордона стоит первый, предупреждающий об оплате щит, и водители достают уже купленные заранее тикеты. В месте оплаты дорога полностью перегорожена и поделена на сектора для различного типа машин, в том числе и для грузовых автомобилей с высоким верхом или грузом. Водитель тормозит у специальной, как у  ГАИ, кабинки, расположенной «лицом» к водителю.  Водитель подает служащему талон, тот его компостирует и отдает  обратно водителю. Можно ехать дальше. Бетонка идеально гладкая, как залитый каток. Машины так мчатся, что когда проскакивают мимо друг друга, аж ветер свистит в ушах,  хотя постоянная необходимость платить, по словам Алекса, это бич для водителей, и многие частники стараются ехать по просёлочным дорогам, которые тоже у них в идеальном состоянии. Но там полицейские ловят водителей и штрафуют их. Так что, то на то и получается. Одно слово – капитализм.

Для Светланы всё было ново и  интересно. Она обратила внимание, что небольшие близлежащие городки и поселки смотрятся очень живописно, практически все крыши их домов покрыты красной черепицей, что на фоне буйной и повсеместной зелени лета выглядит очень ярко и привлекательно. И, что её особенно удивило, на всех подоконниках частных домов стоят горшки с  различными цветами. Именно с наружной части домов! Многочисленные горшки чуть большего размера с такими же диковинными и пышными цветами стоят и от калитки дома до самой входной двери.

Она не выдержала и спросила  Алекса:

– Алекс, а зимой, куда они такое огромное количество горшков с цветами девают?

Он слегка улыбнулся, не отвлекаясь от дороги:

– Так это же в большинстве своем летние цветы, их высаживают по весне.

А горшки стоят там, где стоят.

Она замолчала, продолжая глядеть из окна на пейзажи, мелькающие перед её глазами. Но поскольку Алекс ехал очень быстро, приходилось смотреть вдаль, чтобы не так сильно уставали глаза. Но и эти, быстро меняющиеся, картины она старалась запечатлеть  в своей памяти.

Первым с самого момента отъезда  нарушил молчание Влад. Он сказал, на этот раз  с доброй улыбкой:

– Да, эти ароматы, которые доносятся из  окна автомобиля, значительно отличаются от тех, которые мы вынуждены каждый день вдыхать по дороге на работу и с работы.

И все дружно рассмеялись, потому что каждый знал и вспомнил сейчас, о чём именно идёт речь. Дело в том, что кому-то из местных руководителей пришло в голову (точнее взбрело) построить курятник, если культурно, то птицефабрику, прямо у дороги, ведущей из города до химических предприятий – ХГМЗ, ЗПМ и далее до железнодорожной станции «Мангышлак». Курятник стоял почти на въезде или выезде из города. В холодное время года ещё, куда ни шло, как говорится. Но вот в их жаркую мангышлакскую погоду от этого «мясо-яйцо-центра» на многие километры несло таким «ароматом», что можно было, вдыхая это зловоние, элементарно потерять  сознание от удушья, особенно астматикам.

Причём, такую ужасающую вонь создавал, как утверждали работающие на фабрике люди,  даже не сам птичий помёт, а  какие-то биодобавки в корм курам.  Именно они в жару, на десятки километров вокруг в буквальном смысле отравляли весь воздух.

И опять же, курам на смех, прямо на повороте в эту «госструктуру» из металлического прута был сделан огромный петух. Любой скульптор анималист – сущий младенец по сравнению с этим шедевроделателем! И кому-то же не лень было гнуть из толстенного прута все регалии и петушиные знаки отличия – огромный изогнутый хвост и даже пышный гребень! А у ног этого металлического гигантоисполина, видно, чтобы упрочить его имидж, было изображено из такого же толстенного металлического прута, под стать ему, огромное яйцо. Автор этого шедевра был неизвестен, и поэтому некому было высказать по этому поводу своё восхищение. Первой, конечно же, на это обратила внимание Ирина, заставив смеяться весь автобус  своим очередным каламбуром по этому поводу:

– Яиц-то всё равно в магазинах как не было, так и нет! Вот и получается, что эти куры не несутся, а только воняют.

А уж как она рассказывала об очередной группе французов, которую ей пришлось впервые сопровождать на завод, так все вообще за животы хватались. После обеда Ирина приходит в кабинет и говорит:

– Девки, сегодня такая картинка была, когда я везла группу французов на завод. Мне только посочувствовать можно!  Я заранее вся сжалась, не зная, как они воспримут наш озонированный воздух, – она сама рассмеялась, что с ней бывало крайне редко, – если бы вы только видели эту немую сцену! Когда до  утончённого обоняния надушенных в пух и прах французов донеслись и коснулись едва только первые вестники того  куриного «аромата», они с огромным недоумением и неудовольствием  начали смотреть друг на друга. Затем, решив, что от них этого не может быть, потому что не может быть никогда, все дружно посмотрели на меня. Вы верите, я готова была сквозь землю провалиться.

И даже если бы я провалилась сквозь дно машины и пропахала задницей по асфальту пять километров, то это наверняка мне доставило бы меньше  мучений, чем те, что я испытывала под их коллективным взглядом, направленным прямо на меня. Прикиньте, целый «рафик» мужиков и я одна, женщина.  Не стану же я оправдываться и говорить им: «Нет, господа, это не я пукнула, это куры!»– она уже с улыбкой добавила. – Да они бы мне всё равно не поверили, если судить по тому, как они на меня смотрели.  И потом, вы же сами знаете, что от этой вони никуда не деться и никуда не скрыться, куда ни поверни нос, везде – есть!  Да ещё и с инерцией! И окна не откроешь, еще хуже!

На что рассудительная Лариса добавила:

– Да они что, дундуки что ли, эти французы? Не понимают? Это какой же гадости надо было нажраться, чтобы так навонять?!

Все снова рассмеялись, потому что каждая из переводчиц уже побывала в подобной ситуации.

А Ирина добавила:

– Вам всем хиханьки, а я, честное слово, готова была пойти и собственноручно набить морду этому придурку, который в сорокапятиградусную мангышлакскую жару  додумался поставить в тридцати метрах от центральной дороги, прямо на въезде в город свой долбанный курятник.  Визитная карточка для города, иначе не скажешь!

Венера согласилась:

– Да, этот смрад ещё метров пятьдесят тебя в автобусе достаёт, даже когда уже курятник проедешь.

Затем через несколько лет это «госучреждение» все же куда-то убрали или сами куры просто повымерли  от такой экологии. И только залихватский  петух  с выпяченной из дутого толстого прута грудью и огромным у самых ног яйцом ещё долго потешал проезжающих граждан, как символ чьей-то неуемной и вопиющей фантазии, точно – от слова «фан»!

Светлана вспомнила эту живописную историю и еще раз улыбнулась про себя.

                                                     ГЛАВА XVII    

           

            Они проехали уже где-то примерно половину пути, и тут Светлана почувствовала, что её начинает укачивать, как это всегда бывало с ней при длительных переездах. И она уже без первоначального энтузиазма смотрела в окно.

И тут только окончательно поняла, как ей повезло, что она не с руководителями. Иначе очень тяжко было бы шевелить столь ватными мозгами.

На улице стоял уже достаточно жаркий день. И даже открытые окна не приносили  желательной прохлады. Наконец они въехали  в небольшой городок, со всех сторон окруженный буйной летней зеленью, с готическим собором посередине, шпиль которого был виден издалека. Точно такой  католический собор, который свойственен практически каждому французскому городку или посёлку. А они за два месяца пребывания во Франции повидали их немало.

Поражало воображение обилие, просто буйство зелени вокруг, даже при всём при том, что глаза уже слегка устали от её мелькания за окнами машины во время поездки. Этот городок, расположенный у подножия то ли невысоких гор, то ли достаточно высоких холмов, полностью утопающий в зелени, и был Сент-Авольд, расположенный в 12 километрах от Карлинга, где на большом химическом комплексе им и предстояло проходить двухмесячную стажировку.

Они подъехали к небольшому двухэтажному зданию частной гостиницы с названием «Европа», где фирма «Литвин» забронировала места для их  двухмесячного проживания. Гостиница стояла в живописнейшем местечке, прямо у подножия небольшого холма или горы, вблизи не разберешь. Вся поверхность  уходящего вверх склона тоже буйно расцвечена разными оттенками –  от изумрудно-зелёного до нежно зеленого цвета. И весь склон выше гостиницы украшала точно такая же буйная ароматная растительность, деревья и травы, ослепительно ярко-зелёные, видимо умытые ночным или утренним дождём.  Пышнейшая летняя зелень в полном кураже!

Тут уж Светлана, упорно хранившая молчание почти на протяжении всего пути,  не выдержала и произнесла вслух:

–        Боже мой, какая здесь красота!

И даже несентиментальные мужчины в один голос согласились с ней.

 

Двухэтажная гостиница – и это, само собой разумеется, тоже частное владение или заведение. На фасаде здания крупным планом неоновая реклама: «Отель-ресторан «Европа». Находится гостиница на улице Альтмайера, 7. Рядом с гостиницей расположена довольно большая парковочная площадка для автомобилей туристов. На первом этаже находился довольно большой ресторан, где справлялись, как выяснилось позднее, многие местные свадьбы.  И бар, где собирались вечером постояльцы гостиницы, чтобы пропустить кружку-другую пива, выпить вина и послушать музыку.  Кроме того, на первом этаже находилась часть номеров и, видимо,  подсобные помещения. На втором находилось место администратора, что по-английски трактуется в гостиницах, как «ресепшн», и далее по коридору шли номера. В общей сложности, наверное, не более сорока номеров.

Чуть позднее, когда хозяйка гостиницы мадам Жаклин убедилась, что советские постояльцы не буйные, а смирные, она призналась, что живущая до них группа индийцев доставила им всем немало хлопот своим неуемным темпераментом.   На что Афанасий Петрович ответил:

–        С нашей группой, госпожа Жаклин, у вас  проблем не будет!

И не было. Шеф всегда своё слово держал – сказал, как отрезал!

А сейчас по приезду все, довольно усталые и значительно примятые, вышли из машин. Навстречу им высыпал практически весь персонал и хозяева гостиницы. Для городка это было целое событие.  Впервые в жизни сюда пожаловали  советские! Русских во Франции дополна, а вот советские воспринимались, как белые медведи, только что без ошейников.  Если даже на ЦПУ (центральный пульт управления), где работают не совсем уж тёмные люди, им позднее с Ириной сказали, что знают о Советском Союзе лишь: «Гагарин, Москва и какая-то женщина летала в космос».

На этом все их знания о великой стране ограничивались. Да и нужна ли им эта великая страна, которая находится за многие тысячи километров, да и въезд в неё практически запрещен?! У них свои заботы и жизненные задачи.

Вот поэтому сейчас весь персонал, как горох, высыпавший на улицу, с необычайным удивлением рассматривали их, пока г-н Мийе представлял всю группу хозяевам гостиницы.  Светлана настолько устала с дороги, что еле держалась на ногах от четырехсоткилометрового пробега, хоть и по хорошей дороге. Если уж человека укачивает, то укачивает при любой транспортировке и в любом виде транспорта.

Наконец процедура приветствия завершена. Господин Мийе сказал, что они могут пока устроиться и привести себя в порядок. А затем он ждет всех на обед в местном ресторане.

Хозяева гостиницы, в частности госпожа Жаклин,  всех провели в гостиницу. Гостиница изнутри выглядела вполне комфортабельно. Все полы застелены светло-серым ковролином, о котором дома  в те времена они и слухом не слыхивали.

Везде натуральные цветы и натуральное дерево в виде отделки, кое-где инкрустированное более светлыми оттенками. По всему чувствовалось, что гостиница востребована, стало быть, не пустует и приносит доход.  Везде был идеальный порядок, причём не сиюминутный порядок, а именно стабильный. Всех советских поселили по два человека в номер.  Влада, естественно, с шефом. Он был ему, как денщик, ибо стирал и гладил свои рубашки и шефа. И ухаживал за ним. За хорошее отношение начальства надо платить! А в этой ситуации надо было ещё и прислуживать. Но его,  явно,  от этого  не тошнило.

Анатолия поселили с Павлом, а чересчур умному и словоохотливому Игорю пришлось довольствоваться Василием. Зато под боком всегда был «денежный мешок». Если задуматься и проанализировать, то во всём есть свои преимущества.

 

Наконец женщины смогли добраться хоть и до временного, но  до своего угла, то есть своего номера. В номер вел маленький, как и во всех типовых гостиничных проектах, коридорчик, справа ванная комната и туалет. Слева – шкаф для одежды. Пол везде был застелен точно таким же, как и в коридоре, ковролином, только на один тон светлее. В центре комнаты большая кровать, точнее две сдвоенные кровати, застеленные одним светло-бежевым с кистями покрывалом, кисти которого доходили почти до пола. В тон покрывала такого же песочного цвета шторы. В центре окна – тюль. По бокам от кроватей – прикроватные тумбочки. И с противоположной стороны от кроватей узкий откидной стол, на нём цветной телевизор с дистанционным управлением, чтобы телепередачи можно было смотреть с постели, и два стула из светлого дерева. Вот и всё убранство номера, но всё выглядело модно и стильно. Если принять во внимание, что тогда телевизоров с дистанционным управлением никто из них и в глаза не  видел.

Как обычно бывает, человек интуитивно выбирает свою постель, как только входит в номер гостиницы. Вот и Светлана сразу подошла к кровати, стоящей ближе к выходу и поставила на прикроватную тумбочку свою сумочку, что означало, постель выбрана. Ирина проделала точно такой же маневр с другой кроватью, что означало, разногласий по поводу выбора кроватей не случилось.

Ирина сразу же нажала на пульт и в комнате раздалась веселая французская речь. Как выяснилось несколько позднее, телепередачи шли ещё и на немецком языке.

Светлана подошла к окну. Окно их номера выходило на склон небольшого холма, утопающего в буйной зелени начала лета. Да к тому же, видно, ночью или ранним утром прошёл дождь, умыл зелень и напитал её влагой, чистотой и озоном. И теперь она радовала не только глаз, но и всю её истосковавшуюся по зелени душу. Каждый листок на дереве сверкал своей отдельной радостью, а все вместе они создавали солнечные блики невероятной цветности и искристости, порождая в душе целый шквал надежд. Светлана стояла у окна, глубоко вдыхала этот чистейший воздух полной грудью и не могла надышаться.  Полуобернувшись к Ирине, с восторгом констатировала факт:

– Живут же люди в такой красоте!

Ирина тоже подошла к окну и сказала:

– А у нас в Подмосковье какая красота?! Да вот только мы, пустынные люди, ничего этого не видим. Но у нас есть свои преимущества. У нас зато море под боком. А  номер у нас славный и хороший вид из окна. Вот и чудненько! Я думаю, что эта комната увидит в нашем с тобой лице еще немало впечатлений.

Светлана согласилась:

– Это ты хорошо сказала. Но думаю, она и без нас уже их  немало видела.

Ирина возразила:

– Но таких-то, как мы, она ещё не видела. Таких постояльцев, как мы, в ней просто-напросто, согласись, ещё не было. Да, время стремительно меняется, – подытожила она философски, – чтобы раньше капиталисты согласились обучать «совков» своим секретам, это нечто небывалое.

Светлана добавила:

– Но они-то это делают тоже не из альтруистских побуждений, а в целях экспансии своего производства. И далеко к тому же не бесплатно. И, стало быть, далеко не бескорыстно. И потом можешь нисколько не сомневаться  в том, что своими настоящими секретами они делиться с нами и не подумают.

На что Ирина громко рассмеялась:

– Да мне лично, как-то по фигу все их секреты, – и она мечтательно добавила, – мне бы г-ну Мийе понравиться! О большем счастье я бы и не мечтала! Давай быстро принимать душ, переодеваться с дороги, он же нас ждёт в ресторане. Давай, иди первой, я же знаю, сколько ты будешь краситься, а я – быстро.

Светлана сказала:

– Но нам же надо ещё и платья прогладить.

Ирина добавила:

–        Ты иди в душ, а я  насчет утюга подсуечусь.

Войдя в ванную комнату, Светлана сказала:

– Интересно, какая у них тут водичка, я-то дома квачевой водой умываюсь и моюсь.

Ирина из комнаты переспросила:

– Какой-какой? Квачевой?! – Затем, врубившись, рассмеялась. – Все нормальные люди ключевой водой умываются, а ты – квачевой.

Светлана сказала:

– Зато, чтобы узнать секрет её производства, не нужно ехать во Францию. Ко мне многие женщины приходят перенимать опыт этой воды. Точно, без квача я не могу ржавой водичкой мыться, которая идёт из наших кранов, у меня кожа сразу реагирует  на её состав, я моюсь только очищенной водой из ковшика.

Ирина подошла к ванной комнате с вопросом:

– Та-а-к! И какой же секрет производства этой уникальной воды?

Светлана рассмеялась:

– Ноу-хау выдаю, заметь, бесплатно. Идёшь на рынок покупаешь пластмассовую перекладину на ванну и детское ведро или цветочный горшок примерно 25-30 сантиметров высотой. Дома берешь щипцы или плоскозубцы, это как тебе больше нравится и что есть в наличии. Причём, опять-таки сама, потому что муж тебе, как и мой, не помощник.  Зажимаешь в них большой гвоздь и нагреваешь его над газом. Затем протыкаешь в дне одну большую дырку ровно посередине и шесть дырок по периметру, но все же ближе к центру.

Ирина уточнила:

– А почему ближе к центру-то?

– А чтобы душик был не слишком широкий, потому что иногда в ковшик приходится воду цедить. И начинаешь закладывать наполнитель. На дно я кладу обычно кусок ватина таким образом, чтобы он доходил почти до верха, затем кусок синтипона, я-то шью, у меня этого добра полно, а сверху несколько пар новых колготок.

У Ирины тут же  округлились от удивления глаза, и она воскликнула:

– Как это, новых колготок?! Ты что, обалдела что ли, новых колготок? Тут для себя, для собственных нужд  их нигде не найдешь, а ты – для квача.

Светлана рассмеялась:

– Да я пошутила, конечно! Не всё же тебе шутить. Конечно, старых. Но они очень хорошо фильтруют первую ржавчину. И когда я примерно раз в месяц промываю этот квач и вижу, что там содержится, то с ужасом думаю о том, что всё это могло бы оказаться на моей коже. И белье, кстати, тоже только такой водой стираю.

Ирина согласилась:

– А что, это неплохая мысль. И, главное, уже прошедшая испытание временем. Надо  и мне такую конструкцию соорудить дома  по приезду, но я к тебе ещё наведаюсь, чтобы увидеть это чудо гениальной женской мысли воочию.

Светлана сказала:

– Хорошо, а сейчас я пойду принимать душ, иначе опоздаем.

 

Первое время было, пожалуй, самым счастливым в их отношениях,  обо всем они договаривались между собой легко и без недомолвок, укоров или затаённых обид. Даже, несмотря на то, что все мужчины в первую очередь обращали внимание именно на Ирину. На её лицо с красивыми яркими глазами и обворожительной улыбкой. Голова Ирины была посажена на высокой горделивой шее, и она её  высоко и красиво держала. И вообще торс у нее был настолько изящным, как у статуэтки. Но у Светланы никогда не портилось настроение по поводу того, что подруге доставалось больше внимания.  Она никогда не исходила от зависти или обиды, потому что сама искренне любила свою подругу и радовалась за нее, помня  о своей заветной фразе: «Моё будет только моим!». Они привели себя в порядок и спустились в холл гостиницы.

Народ погрузился в машину и Алекс повез их в ресторан, где их уже ждал

г-н Мийе, тоже переодевшийся в свежую рубашку. Как всегда, холёный и невыразимо привлекательный для дамского глаза и сердца. Сам ресторанчик не был столь шикарным, как в Париже, но имел, как говорится, своё собственное лицо, что характерно, кстати, для всех французских ресторанов и ресторанчиков, а повидали они их за два месяца, можно смело сказать,  огромное количество. Не сосчитаешь.

Интерьер этого уютного ресторанчика был оформлен в чисто деревенском стиле, повсюду было убранство в красно-белую небольшую клетку, скатерти на столах, салфетки и даже абажурчики на настольных лампах были из этой же клетчатой ткани. На стенах, инкрустированных светлым и темным деревом,  висели украшения, напоминающие охотничьи трофеи, а также композиции из сухих цветов и растений. Весь интерьер выполнен с невероятным изыском и гармонией. И всё  это было очень мило и создавало полную иллюзию домашнего уюта,   располагая посетителей к приятной беседе.

Все мужчины тоже освежились и чувствовали себя вполне раскованно.  Именно в баре этого ресторанчика Афанасий Петрович увидел и выучил своё первое слово  «формидабль» –  большую кружку с золотистым пивом. И только г-н Мийе выглядел немного усталым, и его нежное красивое лицо имело несколько желтоватый оттенок, хотя он и старался создавать видимость, что все – о’кей.

Светлана подумала, с незаметной  нежностью глядя на него: «Да,  после ужина и представления их группы  специалистам из Карлинга он сразу же вернётся в Париж. И я смогу увидеть его только по возвращении в Париж после стажировки. Он выглядит немного усталым. Конечно, четыреста километров дороги  уже ощутимо в его возрасте, да ещё за рулем».  Вдруг он, как это уже не раз случалось, очень внимательно посмотрел на неё, словно прочитал её мысли, и она сразу же опустила глаза.

Г-н Мийе сказал  шефу, что  на ужин приглашены  руководители установки из Карлинга и на этом ужине он должен представить их друг другу.  Он слегка улыбнулся, добавив:

– Если точнее, то я должен передать вас  из рук в руки.

Он заверил шефа, что с заводом всё уже оговорено, уже намечены ведущие специалисты, которые будут проводить обучение, вот они и приглашены на ужин,  будут с минуты на минуту.

И действительно, через пару минут в зал вошли трое мужчин. Один, лет сорока пяти, обычной, ничем не примечательной,  внешности, и двое молодых мужчин. Старший, г-н Голднер,  был просто представителем администрации завода в Карлинге, а   двое молодых, до тридцати лет, мужчин должны были вести их обучение. Поэтому Светлана и обратила внимание естественно на молодых.

Оба весьма привлекательны внешне. Один чуть выше другого. Г-н Мийе представил их.  Тот, что повыше, был руководителем подразделения, г-н Жерар Исмер и второй – руководитель и разработчик самой установки по производству полистирола, г-н Анри Жако.  Господин Исмер был больше похож на немца, чем на француза. У него были четко выраженные черты лица арийца. Хотя, как доказали учёные, Гитлер и его приспешники сильно заблуждались, называя арийцами или ариями только немцев. Учёные утверждают, что все ныне живущие на Земле люди называются арийцами или ариями, поскольку все произошли от одних прародителей. Из Тибета. И белые, и жёлтые, и чёрные. Все мы – арии,  как раньше жили и назывались до своей гибели атланты.

И пока еще Матушка-Земля терпит нас, не сбросила в 1999 году, живем под этим коллективным названием. Солнце всем одинаково светит и всех одинаково греет. Уже только по одному этому признаку, надо полагать, все мы – сестры и братья по крови. Не станет элементарно светить солнце, что станется со всеми нами, не говоря уже о гегемонистических или гегемонистских амбициях некоторых народов?!

Итак, г-н Исмер был  больше похож на немца. Он был высокий и стройный, примерно 185-187 см. ростом, одет в обычные светло-серые брюки и в такую же светлую трикотажную рубашку, на плечи его была наброшена  легкая куртка. У него были почти рыжие волосы, которые, несмотря на его молодость, едва прикрывали верхнюю часть его головы. Или это впечатление создавалось оттого, что он был очень коротко пострижен? У него были глубоко посаженные голубые небольшие глаза, смотрящие скорее настороженно, чем  с расположением или приветливо. И даже когда он улыбался, то скорее только губы изображали улыбку, а не он сам улыбался на самом деле.

И единственное, на что обратила внимание Светлана в его облике, что его глаза, несмотря на свою внешнюю неброскость и невыразительность, в глубине своей необычайно романтичны.  Она знала уже и по своему опыту, что мужчина именно с такими глазами способен на необычайно глубокие и именно романтические чувства. Он показался ей застенчивым и малоразговорчивым.

Второй мужчина, которого представили, как Анри Жако, был чуть ниже г-на Исмера, примерно 180-182 см ростом. У него, наоборот, была очень густая шевелюра русых прямых волос, зачёсанных на косой пробор. Его тоже стройная фигура отличалась  красивым разворотом плеч, что особенно ценила Светлана в мужской фигуре. И это чувствовалось даже под пиджаком. Он был одет в  зеленоватый  лёгкий костюм, светлую рубашку и галстук. Светлана отметила про себя, осторожно разглядывая его, что у него всё по правилам или по этикету  мужской одежды. Основной цвет галстука – в тон пиджака, а полоски на галстуке – в тон рубашки. Цвет туфель и ремня тоже в тон. Чувствовалось, что он тщательно одевался для этой официальной встречи.

Этот мужчина гораздо больше привлёк её внимание, чем г-н Исмер. У него была хорошо посаженная голова на высокой шее. Совершенно правильные,   нельзя сказать, что слишком мелкие, черты лица, но словно выточенные или вырезанные прилежным и искусным мастером. И даже на носу едва заметная настолько тонкая бороздка, как бы разделяющая точную середину кончика носа. А от его совершенных губ так вообще невозможно было отвести глаз, настолько они  капризно выточены и изогнуты! Точно такие же губы обычно вырезаны на всех красивых античных статуях. Даже было несколько странно, что у реально живого человека могут быть такие совершенные губы.  Что верхняя, что нижняя губа, хотя сам рот нельзя было назвать большим. Он был, скорее, средних размеров.

И судя по всему, этот молодой мужчина и сам не придавал этому всему в своей внешности слишком большого значения. Уже по первым его словам чувствовалось, что он технарь до мозга костей, а в бытовом смысле пользуется тем, что имеет. Он же не дама, чтобы обращать внимание на такие мелочи, как форма губ, да ещё у себя же. Судя по всему, во всяком случае, по первым наблюдениям Светланы, самолюбованием, то есть повышенным нарциссизмом он отнюдь не отличался. У него были зеленовато-карие  среднего размера глаза, внимательно и пытливо смотрящие  за стеклами очков-хамелеонов в тонкой оправе, которые были настоящей мечтой для каждого очкарика,  если судить по словам Павла. Вот уж взгляд его был действительно проницательным. И чувствовалось по всему, что это единственное, чем он всецело владеет и пользуется, это своим  умом и выразителем ума – взглядом.  Он более чем г-н Исмер, являл собой и придерживался полнейшего официоза. Особенно за столом во время этого делового ужина.

К тому же, г-н Мийе постоянно говорил этим господам, как бы делая наставления, на что и как следует обращать внимание при проведении обучения. В это время ни молодые мужчины французы не смотрели на переводчиц, ни сами переводчицы не смотрели на своих будущих учителей. Все были чрезвычайно взволнованы предстоящими событиями. И ответственностью, связанной с  обучением, поэтому ужин прошёл чисто в деловом ключе для двух сторон. Никто не смог и не думал расслабляться за ужином.

К концу ужина г-н Мийе извинился со своей обворожительной улыбкой, что вынужден оставить их чуть раньше, потому что ему ещё предстояла долгая дорога возвращения в Париж. Он отвёл Алекса в сторонку и начал давать ему указания и делать назидания  уже без посторонних ушей. Тот только успевал подобострастно кивать в ответ, слегка подавшись к нему, то есть, склонившись  перед ним.

Светлана же, понимая, что увидит г-на Мийе теперь очень нескоро, исподволь всё же любовалась им. Его красота по-прежнему захватывала её воображение. К тому же у себя дома, во Франции, он выглядел ещё более импозантно и уверенно, как истинный хозяин положения. Хотя эта красота была, как и прежде, не более чем холодной и отстраненной. Чисто деловой. Но разве ей нужно было занимать воображения?! Уж чего-чего, а этого  всегда было в предостатке и даже в преизбытке!

Тем более что здесь к его образу и облику добавилось больше значительности. Оказалось, что он являлся не только руководителем проекта установки, которую по контракту закупал их завод, но он ведал еще многими другими вопросами на фирме. Вопросами, связанными с поставкой оборудования, формированием персонала для отправки в Шевченко и многими другими.

Она невольно вспомнила как, впервые увидев его, в волнении выдала:

– Простите меня г-н Мийе, если что-то  не так,  я в первый раз вижу настоящего француза.

И тут же осеклась под суровым взглядом  директора, который по тону понял, о чём она говорит, и как бы гневно вопрошал: «А что, другие были не настоящие?!»

А г-н Мийе ободряюще улыбнулся ей тогда и поддержал ее:

– Продолжайте, мадам, я вас понимаю…

С тех пор она уже провела немало переговоров, в том числе и с его присутствием. Всякий раз, отмечая в процессе работы какие-то новые в нём  самом и в его характере черты. А когда столь пристально вглядываешься в кого-то, это бывает неизбежным. Она уже, случалось, подмечала в нём не только бесспорные его достоинства, но и некоторые недостатки. Хотя по-прежнему она ни разу не слышала, чтобы он повысил голос. Ни разу! Прекрасно воспитанный светский мужчина, холёный и сдержанный. Его даже не портила  обычная французская дежурная улыбка – непременный атрибут внешней любезности. Но как она ни старалась, за его благородными манерами достаточно сложно было разглядеть что-то иное, более глубинное.

Однако, от её наблюдательного и, естественно, крайне заинтересованного  взгляда не ускользали иногда и другие, тоже весьма характерные для него, суровые черты истинного коммерсанта.  Таким иногда  нетерпимым становилось его красивое лицо и такими алчными его прекрасные глаза, когда речь заходила о финансовых проблемах. Особенно о потерях французской стороны из-за недопоставок оборудования или о штрафах, что Светлана невольно отводила или опускала глаза, чтобы не смущать его. Она щадила его или, если точнее, то щадила себя, чтобы не разочароваться в нём.

Но ей всегда было безумно интересно наблюдать за этим дивным и недоступным лицом. Ей так хотелось приподнять завесу и посмотреть, каково же оно – настоящее лицо за этой  до глянца доведенной любезностью?! Что скрывается там, за столь шикарно оформленной витриной, за этим внешним светским лоском, за этим продуманным остроумием и показной импозантностью преуспевающего капиталиста? Каким способен быть этот мужчина, когда он становится только самим собой?! Каким он был, таким  навсегда и остался для неё – человеком-загадкой.

Позднее ей приходилось переводить много всякой документации, составленной и подписанной им. И всякий раз ей неизменно хотелось опять-таки заглянуть, что же стоит, что же кроется за этими  бисерными, необыкновенно красивыми, как и он сам,  буковками в тех нескольких строках, которые он писал от руки?! Такими аккуратными и такими безупречными?

И сейчас, глядя на него чуть издалека, когда он активно «назидал» Алекса с совсем, надо сказать, несветским выражением лица, она снова невольно вспомнила,  как он  однажды похвастался Ирине, что самые красивые женщины, разъезжающие на своих собственных шикарных автомобилях и обслуживающие исключительно дипломатов, предлагают себя ему  бесплатно.

А у французов, и в этом нет никакого сомнения, выбор есть. Но эти его великолепные карие глаза, прямой нос, правильный овал лица и великолепный его цвет, оттенённый зачесанными наверх слегка волнистыми тёмными волосами и такими же тёмными усами  явно не оставлял равнодушной ни одну женщину, ни одной национальности. Потому что Красота сама по себе глобальна.

«Да, этот мужчина действительно красив, – с невольной печалью подумала она,– без всяких натяжек или надуманных эмоций! И он пользуется этой красотой без всяких усилий».  Она так хорошо изучила каждую черточку его лица, поскольку ей приходилось переводить не один десяток официальных переговоров, что уже  достаточно хорошо знала многие оттенки и значения в выражении его загадочных тёмных глаз. И несколько раз  с одним и тем же внутренним удивлением возвращалась к мысли, что он похож только на красивого француза. Поскольку со временем у них побывали очень многие иностранцы: и немцы, и голландцы, и итальянцы, и американцы. А французы, более чем кто-либо из них, либо внешне невероятно хороши собой, либо – обычны.

Пока Ирина переводила что-то в разговоре Афанасия Петровича с будущими преподавателями, Светлана продолжала незаметно смотреть в сторону,  где стояли г-н Мийе с Алексом. У Алекса от этой высочайшей «накачки» было несколько испуганное выражение лица. Еще бы! Вся группа остается теперь полностью на его, как на представителе фирмы «Литвин», попечении. Короче говоря, полностью на его ответственности.  Отныне он и гид, и администратор, и водитель, и  переводчик. И все они теперь плотно сидят на его  достаточно тщедушной шее. Он является единственным представителем фирмы на время их двухмесячного пребывания в Сент-Авольде. И в их полное распоряжение фирма выделила девятиместный  микроавтобус типа «рафика». По месту – на особь!

Поэтому немудрено, что Алекс до такой степени «проникся»! Эти «накачки» очень хорошо знакомы и им самим. Не одну сами перенесли и не одной подвергались перед дорогой! Наконец г-н Мийе с Алексом  вернулись к столу. Г-н Мийе ещё раз любезно пожал всем руки своей холеной ладонью, в которой Светлана тщетно пыталась уловить хоть мимолетный оттенок теплоты, когда он пожал руку лично ей. Пожелал всем успешной  учебы и стажировки и направился к выходу.

Светлана тоже со спокойной грустью смотрела на его стройную фигуру, стремительно удаляющуюся из её  французской жизни.

                                           ГЛАВА XVIII 

 

Их новый, теперь уже единоличный, наставник Алекс тоже быстро погрузил группу в микроавтобус и повёз в гостиницу – уже завтра им предстоял первый рабочий день.  Может быть, частично, от этой мысли в гостиницу все вернулись довольно усталые, особенно после такого долгого переезда. И поскольку в гостинице уже никому не хотелось общаться друг с другом, все быстро рассредоточились по  номерам.

Войдя в свой номер, Ирина со Светланой сразу же включили телевизор. Из всей группы только они и понимали, о чём говорят с экрана. К тому же всегда интересно для переводчиков слышать чистую речь носителей языка. Но сейчас разговор шёл на немецком языке, так как рядом находится ФРГ. Ирина, не переключая канала, спросила:

– Ну, как тебе, Светик, наши новые преподы? – И, не дожидаясь ответа, добавила,– по-моему, оба очень неглупые мальчики. Тебе, который их них больше понравился?

Светлана ответила:

– Честно сказать, я особенно их и не рассматривала, потому что нахожусь  в каком-то  постоянном напряге перед завтрашним переводом.  Только представь, какая ответственность ложится на нас!? Ведь наши-то будут писать в свои тетради то, что мы им переведём, поэтому мы должны переводить все правильно и точно. Иначе шеф башку снесёт, не задумываясь.

Ирина весело сказала:

– Нашла тоже, о чём думать! Ты думай о том, что нас уже сюда привезли, стало быть, уже не выгонят, – и она резонно добавила, – никуда не денутся, вынуждены будут нас терпеть, пока мы слегка освоимся и поднатореем в переводе.  Мы же «деушки» с тобой способные, быстро освоимся, не дрейфь! А Алекс на что?! В первые дни поможет.  А там сами справимся.

Светлана добавила:

– Так-то оно так, да только мне бы твоего  оптимизма.  Я лично уже начинаю дрожать перед завтрашним днём, – затем, улыбнувшись, добавила, – а что касается преподов, то совершенно очевидно, что ты с первого взгляда понравилась г-ну Исмеру. Он целый вечер с тебя глаз не сводил. А относительно второго могу сказать одно, у него очень непростое лицо. Он очень закрыт, и по выражению его лица мне ничего прочитать не удалось.  Этот мужчина явно один из тех,  кого принято именовать «вещь в себе», но никогда к этому выражению не дается расшифровки. Какая именно вещь? И где это – в себе?    А вот что касается Жерара, могу сказать определённо, это такой же романтик, как и я.  Я это сразу прочитала по  его голубым глазам, которые неотрывно и восторженно смотрели на тебя, «деушка», целый вечер. Вот его можно читать, как открытую книгу. Во всяком случае, он более открыт для наблюдательного глаза.

Ирина рассмеялась:

– Да, мне остается только  с тобой согласиться, как говорится, не глядя. Потому что просекаешь ты всё, особенно подобные вещи, довольно точно. Я убеждалась в этом уже не раз. Даже уже здесь. Твои выводы или прогнозы и  впрямь чуть позднее почти полностью подтверждаются.

Ободрённая чуть завистливым, но искренним выражением лица подруги,  Светлана  согласилась с ней:

– На том и стоим. Этим и держимся, – затем добавила, – слышишь, Ириша, давай сегодня пораньше ляжем спать, завтра у нас будет кошмарно тяжёлый из-за волнения день. И нам остаётся полагаться только на Господа. У меня уже сейчас начинается мандраж в коленях. Вдруг что-то не так переведем? И наши дома не так или не столько всего зальют в реактор, представляешь?! Афоня нам головы дома поотрывает.

На что Ирина возразила, как всегда беззаботно:

– Не дрейфь, я же тебе уже говорила! У них же вся документация есть. Куда, чего и сколько лить, вот пусть по ней и действуют!

Светлана сказала сокрушенно:

– Мне бы твою выдержку и рассудительность. А что касаемо меня, то я страшно боюсь. И мне остается уповать только на Бога. Кстати, а знаешь, как молятся все спортсмены перед Олимпийскими играми, я недавно где-то это прочитала?

– Как?

Светлана произнесла, глядя в свою записную книжку:

– «Владыко наш, пошли нам добро, просим мы тебя об этом или не просим, и избавь нас от зла, даже если мы тебя об этом молим»

Ирина согласилась:

–        Да, такая молитва и нам бы не помешала. Ну, хорошо, давай спать.

И она энергично задернула шторы. В комнате стало совсем темно за плотной тканью штор. И Светлана взмолилась:

– Слушай, Ира, я так не могу. Я же – жаворонок. Просыпаясь, я должна видеть дневной свет, как только открою глаза.

Ирина возразила:

– Да ты  что? Как можно заснуть, если свет падает в окно? А я, в отличие от тебя, сова и ничуть не страдала бы, если бы не видела этот свет примерно до двенадцати часов следующего дня.

Светлана предложила:

– Раз мы с тобой такие разные «псиссы», давай тогда пойдём на компромисс. Давай плотно задернем штору у твоего лица, раз тебе нужно, чтобы было темно и приоткроем ее с другой стороны там, где ноги. Оставим просвет, он тебе не будет мешать, зато я утром буду видеть полоску  неба.

Против этого Ирина не возражала.  Так и дальше они всегда приходили к согласию. Подруги жили дружно, хоть мужчины и старались, так или иначе, поссорить их.   За  это  подруги называли их по-разному, но практически никогда словами, достойными имени настоящего мужчины. Потому что слово – мужчина!– чаще всего ассоциируется  с видом представителя сильного пола в элегантном вечернем костюме, тёмном или светлом, что обычно придает их виду некую торжественность, галантность и подтянутость при обязательном наличии слова – настоящий!– впереди.

А Светлане с Ириной приходилось видеть своих мужчин в таких жизненных ситуациях, что ни одно из этих определений даже близко не подходило ни к ним самим, ни к их поступкам. И лишь присутствием подруги  Светлана никогда не тяготилась, она всегда радовалась появлению Ирины в проёме двери номера, если та куда-нибудь ненадолго отлучалась. Хотя, как и на луне есть светлые и тёмные пятна, так и в  жизни они неизбежно появляются, но они легко справлялись с небольшими собственными размолвками и разногласиями.

 

А тут им ещё и повезло, Алексу позвонили с завода и сказали, что начало  занятий переносится с пятницы на понедельник,  поскольку готовится для них  помещение.  Все с радостью восприняли это сообщение. Стало быть, ещё целых два беззаботных дня в их полном распоряжении. И вечером Алекс снова пригласил их в тот же самый ресторанчик, где они накануне ужинали  с г-ном Мийе. Пригласил  мужчин снова выпить по кружке пива. В этот раз они отлично провели время  в красно-белом ресторанчике, оформленном в стиле кантри, где царили чистота и уют.

Могут французы оформлять интерьеры, ничего не скажешь. Ресторанчик изнутри  выглядел, как маленькая деревенская харчевня или как уютный  охотничий домик, если прибавить к этому определению бездну вкуса и изящества в оформлении. Светлана ещё раз обвела взглядом внутреннее убранство ресторана. На стенах кое-где висели охотничьи трофеи и оружие. В дальнем углу небольшой декоративный камин и тут же роскошный бар, оборудованный по последнему слову барного, если можно так  выразиться, искусства.

 

Как  уже отмечалось, руководитель их группы Афанасий Петрович  был самой колоритной фигурой. Его полнота и уверенная поступь сразу приковывали к себе внимание.  Сразу было видно, кто здесь – Главный! Их шеф – хохол по национальности, и этим всё сказано о его строптивом и несговорчивом характере. Бывают строптивые люди, но их хоть можно уговорить или хотя бы урезонить, но в данном конкретном случае, даже любые попытки – бесполезны!

И, тем не менее, его полноватое и симпатичное лицо с высоким уже слегка освободившимся от волос лбом в любой ситуации выражало абсолютную и непререкаемую уверенность в себе. Эту неукротимую уверенность, хоть и косвенно, подчеркивала пышная шевелюра густых волнистых волос, окаймлявших его голову начиная почти  с  затылка. А когда он широко улыбался или даже смеялся, еще больше мог расположить к себе собеседника.

Когда же был особенно доволен кем-то или чем-то, что случалось уже значительно реже, или задумывался над чем-то, то имел привычку очень чувственным жестом поглаживать свои усы указательным и большим пальцами, начиная от середины и разводя пальцы в стороны по верхней губе. Тогда он был почти что неотразим как мужчина. И, разумеется, сказывался и воздействовал на всю группу и его авторитет, заработанный ещё дома, когда он  допоздна засиживался в своем рабочем кабинете, разбирая документацию и вникая в неё.

Есть гении от природы, а есть гении от усидчивости, но это никоим образом не меняло сути дела в данном конкретном случае.  Он  был грамотным и знающим руководителем и в любом случае он являлся для их группы  главным инженером вне зависимости от того, где бы они ни находились. И как ни крути,  был для всей группы непротекаемой и надёжной  крышей, а это самое главное и ценное качество в руководителе группы.

Но как человек он отличался просто редкостной беспардонностью (как раз применительно к Франции – без «пардона»). А если смягчить определение, то своеобразием. Он всегда вёл себя так, словно всё, что он говорит или делает –  хорошо и неоспоримо. И, как ни странно, в некоторых случаях эта его железобетонная уверенность и придавала ему некую самобытность, даже своеобразный шарм.  Но только своеобразный. Хотя лично он  ни на мгновение не сомневался, что многое из того, что он позволял себе или делал, мягко говоря «не то».  И может быть, только по этой причине Афанасий Петрович вёл себя  на редкость раскованно и даже вольготно,  чувствуя себя во всём, всегда и везде этаким хозяином положения. И именно для него все, всегда и всё обязаны были делать. Решительно только для него. А он сам только для того и  создан, чтобы им это позволять, оставаясь при всём при том только самим собой. Редкое, впрочем, качество  оставаться самим собой в любой ситуации.

Такая характерная самобытность часто помогает людям оставаться, хотя бы внешне, неуязвимыми. Светлане приходилось и в других случаях и с другими людьми наблюдать подобные  поведенческие феномены. Никаких комплексов!  Ни интеллектуальных, ни прочих самозажимов! Это тоже надо, кстати, уметь! Но для этого нужна, пожалуй, особая твердокожесть или для сглаживания этой шероховатости  умение владеть собой.

Поистине чрезмерная «раскрепощённость» шефа часто удивляла Светлану, а иногда даже приводила в лёгкий шок. И, тем не менее, его  хохляцкая самостийность ничуть не умаляла его достоинств и, главное, ничуть не мешала ему самому.

И что ещё более странно: она, может быть, и удивляла, но вовсе не шокировала чопорных в поведении французов. Он вёл себя, как мужик!   Вот и сейчас, уже без г-на Мийе и слегка навеселе, он чувствовал себя вполне хозяином положения, спросив у Алекса:

– Как ты говорил, называется по-французски эта большая кружка с пивом?

Алекс ответил:

– Формидабль.

Шеф заливисто рассмеялся и несколько раз повторил это слово: «формидабль, формидабль… Затем, небрежно махнув официанту рукой, приказал в этот раз Светлане:

– Скажи ему, пусть ещё один формидабль несёт!

Она потупилась, не зная как прореагировать на это, то есть, сказать ли официанту или спросить сначала у Алекса, полагается ли ему ещё одна кружка пива?

Видя, что она в нерешительности, шеф гневно повторил:

– Так скажи ему, пусть ещё один формидабль несёт.

Тогда уже Алекс пришел ей на выручку и заказал ещё одну кружку пива. А шефу же при его полностью раскованной позе и крайне благодушном настроении и в голову не приходило, да и не могло прийти, что у кого-то может быть, просто язык не поворачивается просить что-то сверх меры. Как можно просить?! Хотя бы и у Алекса. Ведь Алексу придётся платить деньги фирмы.

А с Афанасием Петровичем подобные казусы случались, как говорится, часто и густо.  Видимо оттого, что он даже ни на секунду не сомневался, что так делать нельзя, всё выходило у него прямо противоположно ожидаемому эффекту и результату – всё  и впрямь воспринималось, как должное.

Зато с другой стороны за него никогда не стыдно было во время  обучения.

Такая уверенность чувствовалась в нём самом, в его словах, жестах и вопросах по технологии и по оснащению производства. Да и в решении любых вопросов относительно самой группы,   все чувствовали себя абсолютно безопасно под его крылышком. Хоть и не в полной безнаказанности от него самого, зато вполне защищёнными извне. Такой сложной и противоречивой фигурой был их шеф. И, нужно отдать ему должное, в любой ситуации он не терял своё лицо.

Благовидное ли лицо? Это уже второй вопрос. К тому же в наше весьма непростое время иметь своё лицо не такая уж простая задача. Потому что если ты хоть по каким-то параметрам не подходишь под общий шаблон, то на тебя тут же навешивается соответствующий ярлык.  А даже простой ярлык бывает, ой, какой тяжелой ношей, несмотря на свой небольшой вес. Поэтому удобнее во всех отношениях быть, как все.   Если не имеешь личных особенностей.

Например, Ирине всегда было легче и проще, чем Светлане. И не потому, что на ней лежала печать какой-либо особенной личной недостаточности. Всё дело здесь в характере. Светлана и сама отчетливо понимала, что из-за своей незащищенности, выражающейся чаще всего в излишней чувствительности, а стало быть, подчеркнутой восприимчивости и ранимости, ей явно недостает   дипломатичности, без которой никак нельзя обойтись в коллективе мужчин, если в нём приходится находиться почти целые сутки,  не считая перерыва на сон.  Она  в немалой степени страдала оттого, что это весьма важное, почти  основополагающее звено выпадало из контекста её отношений с мужчинами из группы.

К тому же она находилась во власти ложного, как выражалась её подруга, представления о том, что к ней все должны относиться хорошо, без подвохов и приколов, если ей самой это  не свойственно. И она была абсолютно не приспособлена к жизни в «стае», будучи по натуре  явной индивидуалисткой и одиночкой. И на неё быстро повесили ярлык необходительного и замкнутого человека. А Ирина была, как все.

Она то и дело утешала Светлану:

– Да плюнь ты на него, это же форменный дурак!  Или, нашла на кого обижаться! Так это же обычный мудак!

Но если в этот самый момент раздавался стук в дверь, и входило то или то, обозначенное ею выше лицо, она тут же подобно лакмусной бумажке менялась, радушно приглашая его:

–О, привет! Заходи! Ну, как дела? Ходил в магазин? Да ты проходи, садись!

И всё это произносилось с полным радушием на лице и ни следа от только что произнесённых в его адрес откровенных ругательств. Светлана же никак не могла так мгновенно менять маски на лице, и на её искренней физиономии всё ещё оставалось  выражение того, что вошёл «дурак или мудак», хотя вовсе не она обозначила их этими бранными словами.

Поэтому все мужчины были с Ириной в добрых приятельских отношениях.

Сложность же Светланы в общении с мужчинами заключалась ещё и в том, что она была гораздо  прозорливей, чем Ирина и вполне видела и чувствовала даже скрытые мотивы их поведения. А кто любит тех, кто читает их, как открытую книгу? Кто, когда и где любил лишние глаза и лишние уши?!

Никто, никогда и нигде!  Особенно Влад и Игорь, будучи от природы умными мужчинами, они чувствовали, что она всё видит и всё  понимает. Даже то, что им вовсе не хотелось бы, чтобы кто-то видел, разгадал или понял. Как поётся в песне: « Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я…»

А ей и оглядываться не нужно было, все события происходили прямо на глазах или перед глазами. К тому же Светлана всегда была более наблюдательной, более глубокой, чем Ирина. И её чаще всего интересовали именно скрытые мотивы в поведении людей. Даже не отдавая себе в этом отчёта, она  наблюдала и затем анализировала  отдельные нюансы и тонкости именно скрытых мотивов в поведении  мужчин.

В этом случае уже подруге чаще приходилось поражаться точности её

выводов. Ирина  часто говорила, слушая её и искренне удивляясь:

– Надо же! И как только тебе в голову приходит обращать внимание на такие, столь несущественные на первый взгляд, детали?!

На что Светлана отвечала с довольной улыбкой, оттого что  оценили её способности:

– Так ты же сама говоришь, что только на первый взгляд они несущественны, эти детали. Вот ты и сама ответила на свой вопрос. А порой именно в них и таится разгадка  природы человеческих поступков.

Так уж у неё получалось, что она обращала внимание на то, на что другим бы и в голову не пришло обратить своё внимание. Но именно видение скрытых побуждений в их отношениях с группой и между собой давали ей некое, тоже скрытое, преимущество. Мужчины инстинктивно чувствовали, что ничто не ускользает от её пристального, хоть и не всегда направленного прямо взгляда, и это заставляло или вынуждало их относиться к ней с некоторой предупредительностью.

Зато немалым бальзамом ей на душу пролились однажды  слова Алекса, который,  наблюдая за ней  некоторое время, однажды сказал ей и приватной (частной) беседе:

– Смотрю я на тебя, Светлана, а ты не так-то  проста, как мне показалась с самого начала.

Светлана уклончиво ответила вопросом на вопрос:

– Ты имеешь в виду мою склонность все усложнять?

Алекс уже более дружелюбно и внимательно посмотрел на неё из-за стёкол своих круглых маленьких очков и продолжил мысль:

– Ты не уходи от темы, ты прекрасно понимаешь, что именно я имею в виду. Мне интересно было наблюдать за тобой, пока ты наблюдала за другими и теперь я, пожалуй, могу с полным основанием утверждать, ибо у меня уже достаточно материала для такого вывода, что ты самый глубокий человек из всей группы, хотя тебе от этого значительно тяжелее, чем кому-либо из них. Я знаю, что ты можешь со мной не согласиться. К чему тебе раскрываться перед незнакомым мужчиной. Но это не меняет дела.  Все в группе гораздо более поверхностны, чем ты.  И только по этой причине им гораздо легче общаться между собой. Я же заметил, как ты обиделась на шуточку  Влада в прошлый раз за ужином, в то время как Ирина его бы просто «отбрила», так у вас, кажется, говорят?

Тут только Светлана, невольно почувствовав к нему внутреннее доверие, мягко произнесла:

– Да, так у нас, Алекс, говорят.

Дело в том, что он уже говорил по-русски с достаточно большим акцентом. Спустя минуту, которая ей потребовалась на обдумывание ситуации с его признанием, Светлана всё же сочла нужным с признательностью произнести:

– Спасибо, Алекс, что поддержал меня. Но я думаю, что вскоре и я адаптируюсь, мне уже немного легче.

И она пошла к себе в номер.

Алекс сказал вслед:

– Светлана, если будет тяжело или появится желание поговорить, приходи, пообщаемся. Мне очень интересно говорить с тобой. Это правда. Я думаю, что ты очень интересная собеседница, – смущенно улыбнувшись, он добавил, – я уже не говорю о том, насколько привлекательная  женщина.

Светлана сказала:

– Алекс, спасибо за моральную поддержку. Но разве напрасно ты выдал мне столько комплиментов о моей проницательности?! Вторую часть твоей фразы я прочитала между слов, мог бы и не говорить. Спасибо за приглашение. Может быть, как-нибудь зайду. Но ты же прекрасно знаешь, насколько чреват  для меня подобный визит. Стоит нашим мужикам увидеть меня, выходящей из твоего номера, как они сразу же меня запрезирают оттого, что я,  пренебрегая ими, предпочла тебя.  Так что, видишь, получается,  что лучше упрощать все, чем усложнять. «Себе дороже обойдется!»,– как говорится в еврейской поговорке. Поэтому остановимся, скорее всего, на золотой середине. Так и тебе будет проще, и мне. Идет? Но мне приятно, скажу честно, что у меня теперь есть в твоём лице тайная и столь необходимая мне поддержка.

Алекс согласился:

– Да, в этой ситуации однозначно не определишься. Это вопрос для длительной дискуссии, – и он снова призывно улыбнулся своей мягкой, несколько смущенной, улыбкой, – но я всё же надеюсь, что у нас найдется несколько минут для дискуссии на эту тему?

Она согласилась:

– В принципе, почему нет?!  За два месяца я тоже думаю, что найдётся время подискутировать.

 

                                                           ГЛАВА XIX

 

Сам городок Сент-Авольд – небольшой, чистый, весь буквально утопающий в буйной зелени, где проживают в основном рабочие предприятий химической и угольной промышленности и где со временем их уже узнавали даже в лицо. А Ирину со Светланой, которых жители принимали сначала за полек, слыша их славянскую речь, затем  даже приветствовали, зная, что они советские. Что они русские, это как раз таки никого не удивляло, так как во Франции  полно русских эмигрантов. Сказать, как собак нерезаных, вроде обидно будет, хоть это только пословица. Короче, очень много. Столько же, если не больше, во Франции и поляков, степень приспособляемости  которых даже намного выше, чем у русских.  Русские, те до сих пор всё только и знают, что, не переставая, горюют о своей утраченной Родине. В то время, как поляки заполонили все мыслимые и даже немыслимые торговые ниши и торгуют  более успешно, чем  сами французы.

Причём все поляки продают французские товары во всех своих магазинах по цене гораздо ниже той, по которой продаются точно такие же товары во французских магазинах. Поэтому и товарооборот у них гораздо больше, чем у самих французов.

А всем, приезжающим во Францию группам советских граждан, как по цепочке передаются все эти сведения.  И все “совки”, как правило, спускают свои денежки именно в польских магазинах, потому что целыми группами устремляются именно в них. Во всяком случае, так это было в период их пребывания во Франции.

 

Наконец наступило время знакомства с местом их полуторамесячного обучения – с заводом в Карлинге. По дороге на завод Светлана, следуя своей природе, сильнейшим образом волновалась. Она сидела рядом с Ириной и  с несколько нервной улыбкой тихонько сказала ей на ухо:

Знаешь, мне вспомнился один анекдот применительно к нашему случаю.

– Какой?

– Один студент, страшно волнуясь перед экзаменом, спрашивает у профессора: « А писло чесать?»  Экзаменатор отвечает: «Чешите, если это вам поможет».

Обычно понятливая Ирина спросила:

– Так там же про студента говорится, – затем, нервно хохотнув, добавила, – ах, да! У нас же тоже «писло» есть. Так может на нервной почве прямо сейчас, при всех, этим и займемся?   Может и нам поможет?!

 

Алекс получил специальное разрешение на ввоз их группы на территорию завода. И группа была  представлена осмотру дирекцией завода. Надо отметить, что французские партнёры были настроены дружелюбно по отношению к ним как в самом начале обучения, так и позднее. Хотя в их поведении очёнь даже чётко, особенно на взгляд Светланы, чувствовалась немалая внутренняя настороженность, вызванная и непрестанно понукаемая повышенной бдительностью, которая в свою очередь тоже была вызвана немалой “накачкой” своих собственных соответствующих органов, которых в каждой стране – дополна!

И эту так называемую не проходящую ни на минуту бдительность в полной мере источало буквально каждое их лицо. Бдительность, бдительность и ещё раз  бдительность, всякий раз негласно подчеркивали  руководители завода их будущим преподавателям.

Особенно когда на площадке достаточно секретного  завода находятся представители советской страны, которая олицетворяет собой угрозу всему прогрессивному человечеству!!!

И эта бдительность особой сеткой секретности покрывала лица тех, которые были определены дирекцией для их обучения и сопровождения по заводу в период практики, то есть после прохождения теоретической части. Уж те ни на минуту, ни на шаг не отступали  от группы, точно следуя всем предписаниям и инструкциям. А вдруг среди советской группы шпион или лазутчик?! И эти сопровождающие их лица  не давали им даже шага ступить на те территории, которые были запрещены для посещения.

Мужчины из группы, тоже в немалой степени, нашпигованные нашими инструкторами, может быть, и кидали тайные взгляды, куда не положено, но никаких противоправных действий не совершали.  А переводчицам, так тем вообще до лампочки были их секреты. У них своя архиважная задача – правильно переводить то, что скажут французские технологи и прочие специалисты.

Во время самой экскурсии женщинам  повезло. В основном переводил Алекс, когда группа поднималась на вторую и на третью отметки по решетчатым лестницам. Женщины были в юбках и их в первый день оставили в покое. Приходилось Алексу подниматься с ними наверх.

Улучив момент, Ирина шепнула чуть отставшей от группы Светлане:

– Слушай, на этих их долбанных решётках можно запросто чертолызнуться. Ты не находишь?

Светлана рассмеялась:

– Откуда ты таких словечек  нахваталась?

Ирина охотно пояснила:

–Э – э, мать моя,  пообщалась бы ты с моей бабулей, и не того наслушалась бы!  Моя бабуля ещё и не таким словесным богатством владеет. Послушаешь её иной раз диву даёшься, – и тут же  с улыбкой добавила, – зато французским работягам, смотри, какой кайф! Как рьяно заглядывают они нам под юбки со своей нижней площадки! Конечно, – снова добавила она ёмким шёпотом, – где и когда они увидят советские ляжки, да ещё такие аппетитные, как наши с тобой?! Они таких ляжек в жизни своей не видывали, у них бабы все худосочные, как щепки. Поэтому их крайнее любопытство понятно и, с моей точки зрения, вполне извинительно. Но завтра придется облачаться в джинсы.

Светлана шепнула ей:

– Но мы же не знали, что уже в первый день  придется подниматься так высоко, поэтому и надели юбки. Хотя ты только  послушай, о чём  мы с тобой, легкомысленные, говорим? Посмотри, у наших мужиков лица оцепенели от внимания и важности момента. А у французов, так у тех лица вообще деревянные от напряжения: как бы острый орлиный советский глаз не узрил чего непотребного, хоть и с высоты, и на отдалении. Ты только посмотри, как ловко они разворачивают наших мужиков во время своего сообщения под тем ракурсом, который для них безопасен. Точнее, для их заводских секретов безопасен.

Ирина согласилась:

– Вот  уж их накрутили, так накрутили. Наверное, их инструктора ещё хлеще наших будут! Им уж точные инструкции выдали, куда можно, а куда  нельзя. Как можно и как  нельзя. Вся группа мужчин усиленно кивала головой, не делая, как говорится, лишних движений, на своем опыте зная, что такое жесткий и суровый инструктаж.

Когда они опять с Ириной слегка отстали, Светлана  сказала ей:

– А ты обратила внимание, какая у них идеальная чистота на заводе? И думаю, что не только к нашему приезду, как это делается у нас. Посмотри, разве можно такую уйму труб выкрасить даже за пару недель?   Это у них, скорее всего, так заведено с самого основания производства.

И впрямь на всех установках, куда им был дозволен доступ,  огромное количество труб разных диаметров, как бы опоясывающих сами установки и переплетающихся между собой немыслимыми извивами, были покрашены  различными красками. Видимо, в зависимости от содержимого и назначения. И всё это чистое цветовое великолепие из голубых, желтых, оранжевых и других цветов создавало не хаос, а техническую гармонию, как на некоторых компьютерных заставках, когда постепенно фрагмент за фрагментом вырисовывается целое. Всё это  свидетельствовало о порядке и организованности на  огромном химическом  комплексе.

            Ирина усмехнулась:

– И как им только не лень было лазить по этим трубам только для того, чтобы каждую из них покрасить? Уму непостижимо!

– Не переживай, зато наши наверняка не станут по ним лазить! Это уж точно! Нашего брата не заставишь проделывать такую эстетически-бесполезную работу.

И точно, когда в Шевченко завод был построен и запущен, на нём и близко не было подобных эстетических излишеств. У нас  и так все красиво! И так всё лучше всех! К чему нам все эти бесполезные для производства буржуйские штучки  в виде различных красок на трубах? Мы и так с закрытыми глазами знаем, где у нас что!  Наши специалисты и  без этих подсказок, для не особо одаренных, доподлинно  знают, где и что у них течёт. А если уж  у нас действительно течёт, то отовсюду и скопом! И краска здесь никакой роли не сыграет.

Со стороны рабочего персонала никто и никогда за полтора месяца практики ни разу не наблюдал  актов, так называемой капиталистической агрессии, но группа постоянно находилась с сопровождающими лицами, не считая Алекса. Этот вроде бы и наш и в то же время – не наш. Как это часто бывает со своими людьми, живущими в чужих странах. Короче без попечительства – ни-ни! И по всему их виду чувствовалось, что никто и никогда не позволил бы ни одному из группы нечаянно заблудиться. Нелишне здесь добавить, что ступать по производственной площадке они могли  только в специальных ботинках, ибо не далее, чем на следующий день, всей группе выдали новые ярко-голубые спецовки, спецботинки и белые каски на голову. И наши красавицы не могли уже более красоваться своими стройными ножками, поднимаясь по лестницам на более высокие отметки установки.

Таким образом, их группа по внешнему виду сравнялась с остальным отрядом рабочего персонала установки. И лишь явно выступающий живот Афанасия Петровича сразу же и безошибочно выдавал в нём босса.

Интерес к их группе, можно без преувеличения сказать, был огромный. Его можно лишь сравнить с картинкой любопытства жителей какой-нибудь глухой сибирской деревни, в которую завезли  партию негров или индийцев в сари, японцев в кимоно или попугаев в разноцветных перьях. И вовсе не потому, что они были русские, а только по той  причине, что они были – советские!

Подобной невообразимости французы даже представить себе не могли, что к ним могут приехать советские да ещё в местечко, расположенное так далеко от Парижа. Но слух в маленьком городке о появлении советских специалистов разнёсся довольно быстро, и им, словно популярным звёздам, некуда было деться от повышенного любопытства.

В какой бы отдел супермаркета они ни заходили, везде за ними следили любопытные глаза горожан – эка  диковинка! У них в городе появилась  советские люди! Всем же было так любопытно, какие они?

А Ирине со Светланой так и вовсе некуда было деться от любопытных взглядов равно как мужчин, так и женщин. Особенно в первое время. Иной раз приходили на установку и им совершенно незнакомые мужчины выдавали информацию о какой-нибудь из них:

– Мадам, мы вчера видели, как вы покупали  в супермаркете двенадцать трусиков.

Женщины были вынуждены,  заливаясь  краской, объяснять, что бельё им приходится покупать не только для себя, но и для жён их сотрудников. Французы понимающе улыбались и откланивались. А чего уж говорить об интересе мужчин к ним как к  женщинам. У женщин  они вызывали тоже просто невероятный, почти магический интерес, поскольку  он был замешан ещё и  на чисто женском любопытстве.

Но этот интерес они испытывали на себе большей частью, когда находились в магазинах или на улице. Женщинам было любопытно, какие они – советские женщины.  А от взглядов   мужчин  Ирина со Светланой в буквальном смысле не знали, куда деваться во время работы, находясь на таком крупном химическом предприятии, где работают в подавляющем большинстве мужчины.  Ничего удивительного, поскольку на химических предприятиях подобного типа труд женщин  во Франции практически запрещён. И лишь незначительная часть женщин работает в отделах или в лабораториях. Поэтому на этом заводе в Карлинге работало более 90%  мужского населения прилегающих городков.  И французам, с внушаемым им средствами массовой информации представлением, что в Советском Союзе медведи гуляют по улицам, было весьма странно видеть, что женщины нормально пострижены, накрашены и одеты.

И частенько они чуть ли не прямо  в лицо высказывали своё предположение, что их, видимо, уже перед самой поездкой во Францию привели в порядок, слегка «обиходили», то бишь, помыли и причесали. Да ещё и по сторонам научили глазками стрелять и  на их вопросы отвечать…

Подобные мнения им довольно часто приходилось слышать  не где-нибудь, а на ЦПУ (центральный пульт управления), где  переводчицам иной раз приходилось ждать всю остальную группу. К ним подходили мужчины, даже плотным кольцом обступали их и задавали свои вопросы о том, как они живут в Советском Союзе.

Светлана с Ириной долго иной раз просвещали их, а они с нескрываемым изумлением слушали их ответы на свои вопросы.  А это операторы ЦПУ, те же инженерно-технические работники. Казалось бы, более просвещённая часть общества. Хотя ничего удивительного, ибо они располагают только той информацией, которая им преподносится и которая до них доходит. Ещё бы, за время их пребывания в Сент-Авольде, они ни разу не видели ни одного советского фильма ни по одному из шести каналов. Тем более что на русском языке  не транслировалось ни одной передачи. Поэтому понятна и объяснима была индифферентность французов, которые им открыто говорили:

– А зачем нам изучать русский язык или интересоваться вашим Союзом, если мы с русскими никогда не общаемся? К тому же  в вашу страну нас никто и никогда не пустит. Да мы и от  своего-то центра – от Парижа живем так далеко. А в газетах, по радио или по телевидению о вашей стране вообще нет никакой информации.

Другой мужчина добавил:

– Да и ваших специалистов по обмену опытом здесь никогда не было. Вы приехали в первый раз. Поэтому мы так мало знаем о вас.

Но газеты мужчины из советской группы всё же пару раз находили в каком-то газетном киоске, хотя и не такие свежие номера. Вполне возможно, что и само появление этих газет в киоске было связано только с их приездом, ибо какой смысл продавать газеты, если на них нет спроса?!

 

Сначала Ирина со Светланой просто не решались заходить в магазины, потому что элементарно терялись от слишком подчеркнутого внимания к ним  со стороны покупательниц и особенно со стороны продавцов. Это внимание было настолько непривычным для них. Стоило им войти в магазин, и продавщицы чуть ли не бросались им навстречу со словами: «Что желаете, мадам?» Или: «Могу ли я вам чем-нибудь помочь?»

Эта пусть чисто рабочая любезность продавцов  была полярно противоположной тому, к чему они привыкли у себя дома. Дома можно было,  сколько хочешь бесцельно блуждать по магазину, а продавцу и в голову не придёт предложить тебе свои услуги. Как раз наоборот, если тебе, наконец, приглянулась какая-нибудь вещь, то даже не надейся с первого раза допроситься продавца показать тебе её. Она могла обратить на тебя свой мутный взор, потому что занята  чем-то своим, как минимум, с третьего захода.

Поэтому немудрено, что они сначала были просто сбиты с толку реактивностью французских продавщиц. И лишь робко спрашивали:

– А можно посмотреть?

На что продавщица так же активно отвечала:

– Да, конечно! Разумеется!

И тут же, хоть и ненавязчиво, сопровождала их по магазину между рядов с одеждой, услужливо предлагая им то одно, то другое. Кстати, во всех парфюмерных отделах французских магазинов  пробники раздаются совершенно бесплатно, хотя они упакованы точно в такие же, только маленькие, коробочки. Поэтому до  своей поездки во Францию они ещё радовались, когда кто-нибудь из жадных французов дарил им пробники в качестве презента. А после поездки во Францию, когда они сами привезли целую кучу этих пробников и раздарили их,  не  без основания думали, что такие французы просто «жмоты» и с пренебрежением относились к подобным подаркам, а то и вовсе отказывались от них.

А в мелких парфюмерных отделах нашего города и по сей день продают пробники, причём надо сказать далеко не по бросовой цене. Всякий раз возникает вопрос, откуда продавцы их берут? Значит, сами хозяйки отделов, привозящие товар, «рысачат» за границей по французским магазинам, чтобы набить ими карманы, а затем  продать в своих парфюмерных отделах?!  Потому что продавщицы во всех французских магазинах очень  услужливы и  готовы отдать вам сразу несколько пробников на разные духи, тем более, если они видят, что вы в явном замешательстве в смысле выбора.

Светлана с Ириной как-то зашли в магазин, чтобы посмотреть есть ли в нём духи фирмы «Шанель». Ирине нравились духи №5, а Светлане №19.  Ароматы, которые им предлагали, естественно же, не были подделками, и каждый источал свой изумительный букет, но выбрать, какой именно нравился больше всего, они  не смогли, обе смутились и отошли в сторонку, обещав подумать.  Потому что практически на каждый аромат, нанесённый им со специального пульверизатора на руки,  продавщица предложили им пробник бесплатно.

На что практичная Ирина сразу же заявила, как только они вышли на улицу:

– Слушай, вот француженкам кайф! Это какая же мощная экономия на духах! Закончился один пробник, ты сходил в другой магазин и получил бесплатно ещё один. И так до бесконечности. Вот бы наших баб сюда!   Французские парфюмеры на одних пробниках за год бы разорились.

Светлана рассмеялась:

– Вот, милочка моя, наверное, только по этой причине – «здесь тебе не там»! Как сказал бы малограмотный кавказец. Видишь, как быстро ты со своим «совковым» менталитетом  врубилась в ситуацию. Может быть, и у них вначале этой задумки бывали такие ситуации. Однако настоящая леди не позволит себе, чтобы кто-нибудь из гостей увидел на её туалетном столике пробники.

Ирина  упорствовала:

–  А зачем его туда выставлять? Закинул в сумочку и все дела.

Светлана продолжила:

– Так ты в корень, мать моя, зри! Над этим же, видимо, не одна умная менеджерская голова работала. Что ты думаешь, рачительные  до мозга костей французы станут тебе своими уникальными ароматами улицы поливать, так что ли?! Обрати внимание, как тонко всё продумано. На пробнике-то нет распылителя. А все француженки, как ты  не раз уже видела, достают из сумочки флакончик духов  и «пшикают» на себя любимый аромат. А леди опять-таки не позволит себе пользоваться пробником, точнее пальцем наносить аромат из пробника за ушком. Поэтому, если ей уже нравится этот аромат, она идёт и покупает целый флакон.  Тем более у них море различных расфасовок от маленьких и средних – до  больших. Бери, какой хочешь.  Здесь всё  без дураков! Всё продумано!

Ирина добавила:

– Точнее тот, на который у тебя денег хватит.

– Это уж как везде заведено! Бесплатно только сыр в мышеловке.

Ирина улыбнулась:

– Но нам-то с тобой, надеюсь, не возбраняется воспользоваться буржуйской щедростью?

Светлана ответила:

– Вот в этом пункте рассуждений я с тобой полностью согласна. Нам с тобой, как выходцам из страны с практически повальным дефицитом, халява в данном конкретном случае не возбраняется. Потому что их менеджеры наверняка учли и вложили в свою калькуляцию этот элемент потерь.  Уж они-то точно знают, что русские народ смекалистый, особливо, если речь идёт о  подобном мероприятии. Там, где они могут принять меры, они их приняли, не сомневайся, – она рассмеялась, – представляешь, я где-то читала о том, как один наш мошенник додумался вместо жетона на получение из автомата  одной немецкой марки, бросать железный рубль, который точно подходил по размеру жетона. Бросал  обесцененный рубль, а получал бумажную марку.  Немцы были в шоке, денежки начали утекать из автоматов. Еле его изловили.

Ирина рассмеялась:

–  Говорят же: «Где татарин прошёл, там еврею делать нечего». А я бы еще добавила от себя: «Где русский прошёл, там ни татарину, ни еврею делать  нечего!»  Говорят же, что в былые времена никто не мог обдурить русских купцов, а они сами  ловчили только так.

На что Светлана ответила:

– Негоже нам радоваться тому, что наши предки были  не в меру изворотливы. Не царево это дело – ловчить! А  касаемо нас с тобой, милочка моя, нелишне нам помнить слова г-на Михайлова о том, что денежки надо тратить разумно, чтобы хватало до следующей зарплаты.

На что Ирина резонно заметила:

–  Инструкции все пишутся для таких размеренных и благоразумных граждан, как ты. Я не могу сказать, при всём моем желании, что я такая уж анархистка, как мне хотелось бы, но и лишать себя маленьких удовольствий, как покупка всяких мелочей, я тоже не собираюсь, иначе для чего я в первый раз в жизни во Францию попала? Не для того же, чтобы только пахать? Мне, скажи на милость, для чего всех этих инструкций придерживаться? У нас, вон сколько орлов в группе, неужели никто из них не одолжит до получки? Для чего мы во Францию, наконец, вырвались, чтобы деньги здесь считать?  У нас Василёк за всех эту задачу выполнит. Ему всё равно делать нечего, вот пусть и считает за себя и за того парня.

А меня и дома их без передыха заставляют считать. И муж, и мать, и бабушка. Запарили! Уже настоящего бухгалтера из меня скоро сделают,  но мы этого форменного безобразия и там не допустим! А уж здесь, – и Ирина, улыбнувшись своей белозубой улыбкой, снова повторила свою излюбленную фразу, –  эх, ма! Раззудись, плечо!

И она, закинув в сумку несколько подаренных пробников, весело сказала:

– А куплю-ка я себе тот зелененький костюмчик, который так приглянулся мне в предыдущем отделе. Иначе в чём французов буду соблазнять? На наши шмотки, какими бы они ни были, они и не взглянут. Это теперь, судя по их изобилию, становится совершенно очевидным.  Так что и  тебе советую присмотреть  что-то новенькое.  Мы что, зря что ли прилетели в Париж? Подумай сама.

Светлана ответила:

–        Стоит мне подумать,  и я тут же скажу тебе, что Париж сейчас очень далеко от нас.

На что Ирина ответила:

– Все равно, даже если это и так, ты же знаешь сама, что в момент покупки понравившейся вещи женщине думать просто вредно и противопоказано. «Это однозначно, надо брать!» – как говорит наша  фарцовщица Наталья. Надо же появиться пред ясны очи наших новых преподов  в чём-то новеньком. Али как?!

                                                           ГЛАВА XX   

           

            И, наконец, начались их трудовые дни. Настоящая работа. То есть то, для чего и была заброшена их группа: учиться, постигать и совершенствоваться. Вникать в то, что говорили и чему  обучали их приставленные к ним учителя.

После экскурсии по соответствующей установке, им показали помещение, где должно было проходить их обучение. Это было обычное барачного типа помещение прямо на территории завода. В нём им выделили довольно большой кабинет, где  п-образно стояли обычные столы на металлических ножках с поверхностью из бежевого пластика.  В центре стояла  большая, тоже пластиковая, доска, только светло-серого цвета.

На ней и рисовались бесконечные бензольные и стирольные цепочки и кольца до  ряби в глазах, особенно  в первые дни.  Вот тут-то и начались их с Ириной первые переводческие мучения. Все трудности, которые встречались во время переговоров до  этого,  были просто детской забавой. В первые дни они себя чувствовали так, словно их самих вместо какого-нибудь сырья,  даже не ввели, а просто-напросто забросили в этот самый технологический процесс для переработки.

Фактически их было три переводчика – Светлана с Ириной и Алекс. Но у  женщин было то преимущество, что они обе, и это само собой разумеется, гораздо лучше и «прытче» говорили по-русски, чем Алекс. Как только Алекс начинал “буксовать” в переводе на русский язык, советские специалисты начинали заметно нервничать, особенно нетерпеливый и нетерпимый шеф. Алекс действительно говорил по-русски с большим акцентом и ему, видя, как нервничает Афанасий Петрович, становилось ещё труднее подбирать нужные слова.

Если Светлана с Ириной  в рамках фразы ещё выкручивались, как могли, чтобы передать смысл сказанного преподавателем так, чтобы специалисты поняли о чём идет речь, то Алексу явно не хватало ни этой чисто женской изворотливости и смекалки, ни этой опять-таки чисто женской гибкости ума. Алексу было тяжко ещё и потому, что у него был очень слабый запас именно технической терминологии, которой подруги уже “поднахватались” и в которой уже поднаторели во время домашних, так сказать, переговоров.

Но даже при всём при том все они вместе, втроем,  с большим трудом барахтались в сложнейших формулах и терминах в первые дни своей переводческой практики. Это был просто финиш!  Хотя только что дали старт. Особенно, когда шеф постепенно отстранил Алекса от перевода по негласной причине  профнепригодности. Он всё чаще и чаще заставлял переводить только Светлану с Ириной. Так Алекс постепенно и надо сказать с явным  удовольствием  отошёл в сторонку и остался лишь администратором.

Светлана с Ириной  меняли друг друга сначала через пятнадцать минут, потому что от жуткого перенапряжения просто отказывалась работать голова. Хотя они и достаточно много вызубрили терминов дома, но всё это в данных лекциях встречалось не так уж часто, потому что здесь была сплошная непроходимая и непролазная теория.  И им приходилось включать “соображай” на всю катушку, и путём интуиции прямо по ходу додумывать и догадываться  о конкретном  смысле различных слов и их значений именно в данном контексте, то есть применительно к технологическому процессу.

Плюс сюда примешивалось и особенно Светлане  давило на психику ещё и чувство огромной ответственности: “Вдруг скажешь не то и не так, а дома впрыснут в реактор что-нибудь не то или не столько, и он взорвется? Тогда уж точно оторвут тебе башку?!”

И самое большое мучение началось тогда, когда преподаватели начали писать бесконечные, как им казалось, формулы на доске, сопровождая их объяснениями, естественно, на родном французском языке, который никак тебе родным не являлся.  Эти бесконечные формулы, казалось, теперь уже никогда не закончатся. Словно они уже сами по себе рождаются прямо на доске! Бесконечные формулы, которые Светлана в своём университете, а Ирина в своем институте и в глаза ни разу не видывали.

Было и в самом деле настолько трудно, что случались моменты, особенно в первые дни, когда Светлана несколько мгновений, буквально потеряв дар речи, просто смотрела на доску, начисто переставая соображать. Несколько мгновений даже ни умом, ни сознанием не воспринимая, что практически вся доска исписана этими бесконечными формулами,  и ты имеешь к ним какое-то отношение. И что всё это написано – именно для тебя!!!  Каково?!

Чтобы яснее представить эту ситуацию, вспомним, как нам  доводилось в каком-нибудь фильме или передаче видеть, как какой-нибудь вдохновенный  профессор буквально за три минуты полностью покрывает всю огромную поверхность доски замысловатыми формулами. А ты сидишь на собственном диване, незлобиво и вовсе независтливо взирая на всё это действо (ибо это абсолютно не из твоей жизненной сферы), лишь думаешь: “Ну и ну! Просто фантастика!”

И представьте себе на мгновение, для этого не нужно слишком много воображения, что вы собственной персоной  стоите прямо перед глазами того же самого профессора. И он говорит вам, человеку, только что сладко нежившемуся на собственном диване перед журнальным столом, уставленным всякими вкусностями:  “ Если не переведешь эти формулы на свой язык, я тебя просто не выпущу из телевизора! Так и останешься жить в ящике! Так что выбор  за тобой! Начинай соображать, думай, голова, думай!”

Неправда ли, эта воображаемая ситуация уже несколько походит на кошмарный сон!? С той только разницей, что для них с Ириной всё это было чистейшей  реальностью! Наиголейшей действительностью!

И представьте на мгновение, что вы самолично,  причём анфас оказались перед этой, крайне замысловатой “котовасией” на доске и имеете ко всему этому прямое и непосредственное отношение, хотя пока что смотрите на всё это в полном недоумении.  В  полном смысле, как баран на те ворота, в которые  ещё ни разу не входил. Кто и когда преподавал в университетах наисложнейшую теорию  бесчисленных и умопомрачительных, тем более на чужом языке, бензольных колец?!

Но в данный момент действительность не в фантастическом или кошмарном сне, а прямо перед тобой и ты сама не “кот Вася”, а переводчик Светлана и от тебя требуется не просто взглянуть на всё это и произнести: “Ну и ну!”.  А чуть ли ни с ходу вникнуть во все это и правильно донести истину до двенадцати глаз и ушей, особенно до требовательных шефовых, которые в нетерпеливом ожидании уставились на тебя. Вот в такой экстремальной ситуации они и оказались с Ириной.   Считается, что стресс обостряет фантазию, если человек, к примеру, оказался в какой-то опасной для жизни ситуации, он быстро интуитивно находит верное и единственно правильное для себя решение по собственному спасению. А в этом случае стресс ещё  и отлично обострял память, когда  приходилось прямо на ходу  знакомиться с резервными возможностями собственного мозга, стараясь использовать его больше, чем на те традиционные 6%, которые задействованы у “гомо сапиенс”. Но даже этими шестью процентами он не пользуется на всю катушку, а довольствуется всего мизерным процентом своих мыслительных способностей, возможностей  в течение всей своей жизни.

Светлане буквально на ходу приходилось вспоминать то, что она слышала хоть один раз в жизни и вспоминать даже то, чего и «слыхом не слыхивала», да ещё и связывать всё это воедино. Но, видя требовательный, а то и часто гневный взгляд сурового шефа прямо перед собой, который нетерпеливо вопрошал: “Чего зависла? Продолжай!”, откуда-то брались силы буквально уцепиться за тоненькую ниточку рассуждений и чисто интуитивно нащупывать, немало удивляясь при всём этом самой себе, верную хоть и весьма зыбкую поначалу, почву.  Недаром же существует мнение, что Душе – частице Бога изначально известно всё Знание, да только слабый человеческий разум  не в состоянии его охватить.

Но воистину сказано, что Бог и Вселенная  никогда не  оставят, наоборот, всегда помогут тем, кто  прилагает в чем-то собственные, особенно немалые усилия. Если бы Светлане показали на видео то, что было сейчас перед её глазами написано на доске и сказали бы, что она будет это всё переводить, она бы ни за что этому не поверила. Но здесь, сейчас, выбора не было и приходилось, чуть ли ни грудью (хотя вот им-то, формулам,  её грудь совершенно без надобности!) бросаться на эти формулы и путём почти титанических усилий потихоньку справляться с ними. Вот где была действительно космическая центрифуга для мозга, сознания, воли и просто человеческой выдержки!

От этого жуткого перенапряжения невольно всплывали в сознании те слова, которые уже вызубрила и буквально по наитию связывала их с теми, которые слышала в первый раз в жизни. И если шеф согласно кивал головой, это означало – абракадабры  в переводе удавалось избежать.

Но уже буквально несколько дней спустя,  слегка справившись с волнением, вызванным работой с совершенно неизвестным  материалом, она  старалась как можно быстрее и как можно точнее выразить мысль преподавателя, по ходу перестраиваясь, стараясь донести смысл любыми путями и любыми средствами. Разумеется, посредством слов, мгновенно вспоминая то, что знала,  а часто от страха и то, чего никогда не знала. Только бы шеф не заметил, что ты запинаешься!

Причем Светлане было гораздо тяжелее, оттого что она всегда стремилась осознать фразу, прежде чем переводить её, вдумываться и понимать то, что ей предстоит перевести. Она стремилась за доли секунды, пока слышала сообщение  преподавателя,  внутренне сформулировать его для себя с тем, чтобы затем его правильно перевести, хотя этот своеобразный анализ от неё, как от переводчика, вовсе и не требовался. Ирина, та начинала переводить фразу, даже ещё до конца  не дослушав её. Она просто “молотила” то, что слышала и всё, не пропуская  услышанное через свое собственное сознание. Оно говорила, как автомат,  ничуть не вникая в смысл слов. Перед ней стояла одна задача, правильно перевести то, что слышала. А смысл пусть додумывают сами.

И это   ей удавалось со временем просто блестяще. Благодаря такой технике она почти полностью сохраняла свою собственную энергию.  А Светлане с её болезненным самолюбием приходилось иной раз очень тяжко. Особенно, когда сам по себе бесцеремонный шеф, да ещё не менее беспардонно спрашивал в  присутствии всех остальных, обращаясь к Ирине или к Алексу и не называя имени:

– Она правильно перевела?

И даже если он получал от них утвердительный ответ,  Светлана затем целых десять минут действительно сбивалась и запиналась. Психологи ведь утверждают, что мы всегда  осознанно или бессознательно отвечаем на ожидания. Если от нас требуется, исходя из неверия в наши силы, чтобы мы ошибались, да вот тебе, пожалуйста, без промедлений!  И это его недоверие даже не фонило, а «фанило» ещё, как минимум, десять минут. И тогда уже ей самой, подавленной его недоверием, не приходилось ручаться за точность перевода.

А если бы шеф относился с пониманием хотя бы первые невероятно трудные для них дни, тогда было бы гораздо легче. Они ведь не глупые, ни Светлана, ни Ирина! Просто их бросили в омут этой сплошной бензольно-стирольной теории как кутят, без практики и опыта в подобном переводе.

А Ирина, если он задавал точно такой же вопрос по отношению к её переводу, совершенно не реагировала на это и молотила по-прежнему активно. Точно так же, как и прежде.  И  его, по сути, недоверие к ней, как к переводчику, нисколько не смущало её. Во всяком случае, не так сильно травмировало, и она продолжала фразу, как ни в чём не бывало. Хотя и ей было, видимо, не всё равно, но внимательный  взгляд Светланы  уже через минуту отмечал, что её дыхание  снова выравнивается, и она спокойно дорабатывала свои пятнадцать минут.

Вот уж точно: “ Выигрывает не тот, кто реагирует, а тот, кто действует!”

Хотя с другой стороны, это и неплохо, что спуску по работе Афанасий Петрович никому не давал.  Ни себе, ни другим. И результаты появлялись, как ни странно, на удивление быстро.

Но всё же такая явная беспардонность, иначе не скажешь, тем более находясь в самой Франции, весьма ощутимо травмировала их обеих в первое время. И ещё у шефа была одна очень неприятная особенность, открыто и в высшей степени пренебрежительно махать рукой на человека. Этот его оскорбительный для любого, даже твердокожего, человека жест красноречивейшим образом говорил: “А ты вообще замолчи!” Яснее ясного выражал его мысль этот жест. И он им пользовался постоянно, если что-то было “не по нему”, невзирая на то, кто перед ним находился. Правда, она не могла припомнить случая, когда бы он позволил себе нечто подобное, если перед ним находился человек выше его по рангу и по званию.

Однажды, уже после их поездки во Францию, Афанасий Петрович был уже к тому времени директором и попросил её зайти к нему в кабинет, чтобы срочно перевести факс из Франции. Во время разговора он опять-таки очень больно задел её самолюбие этим своим жестом и она, не помня себя от гнева, “выдала” ему, поскольку они вдвоем находились в его кабинете:

– А вы не замечаете, Афанасий Петрович, как пренебрежительно вы машете на человека рукой и тут же отворачиваетесь от него, словно он для вас  просто тля!? Я постоянно вижу это в вас, начиная с поездки во Францию, но вам, я смотрю, и дела нет до того, что вы тем самым смертельно унижаете человека в глазах  других людей.

Это было особенностью её характера. При всем её огромном терпении, если её разозлить или сильно обидеть, то для неё уже не существовало авторитетов. И она ещё в запале выдала ему парочку откровений о нём самом.  Директор в тот момент от растерянности просто впал в полный ступор, он буквально ошалело уставился на Светлану. Зная его характер, никто и близко не осмелился бы сказать ему что-либо подобное. Но это была чистая правда, и ему даже нечего было сказать в своё оправдание или защиту. Ему было в диковинку, что какая-то пигалица осмелилась сказать ему такое. И это в то самое время, когда опытные зрелые мужики все поголовно выходили из его кабинета, поджав хвост. И никому даже в голову не приходило выразить свое неудовольствие от этого  в  высшей степени унижающего достоинство человека махания рукой.

Но Светлану, что называется, “понесло”. И она, превозмогая от страха дрожь в руках и коленях, продолжала:

– И это у вас обычная практика. Но не думаете ли вы, Афанасий Петрович,

(она сказала это без слова “уважаемый”) что весь коллектив состоит из сладкого сиропа в “шепоте” тех, кто близко окружает вас? Тем более, – отважилась она сказать и это, – что вы окружили себя людьми, извиняюсь, весьма сомнительной порядочности, уверяю вас!

Она видела, что он, слегка выкатив от неожиданности и изумления свои и без того слегка навыкате глаза, просто оторопело уставился на неё. Ему видимо всё же было интересно послушать о себе – непререкаемом и лжелюбимом то, что ему никогда не доводилось слышать. Если он да ещё при всём  его безудержном характере не только не выпер её сразу  из кабинета, а даже наобум возразил ей:

–        Это неправда, что ненадёжными людьми.

Тогда Светлана, осмелев, настолько уверенно сказала, что наверняка заронила  маленького червяка сомнения в эту его железобетонную уверенность:

– Да я приведу вам  массу неоспоримых доказательств! – И добавила. – Хотите, один навскидку?

Он опять-таки под действием её совершенно неожиданного для себя напора, уже менее заносчиво ответил:

–        Ну, давай! Валяй, раз начала.

И она  начала  с самого близкого примера.  Куда денешься от своей женской сути?

– Во Франции вы всё покупали  только с подачи Влада. Только он был для вас истиной в первой инстанции, так?

И она не продолжала свой обвинительный монолог, а терпеливо ждала, пока он не буркнул:

–        Ну и что из этого?

Светлана уже уверенно сказала:

– А теперь вспомните, за какое количество  бесполезных и даже бессмысленных вещей вы заплатили во Франции свои кровные денежки? Вместо того, чтобы купить вместо них действительно памятные и стоящие? – И она не лишая себя удовольствия добавила. –  Если вам трудно сразу вспомнить, то я подскажу – целый чемодан  отрезов трикотина купить, это ведь он вам посоветовал, не так ли? Хотя для себя он его не покупал, и вы это знаете. Это ведь голимая синтетика, даже  мужчинам это известно. А я, к вашему сведению, купила всего два отреза, но это был красивейший бархат на натуральной основе, который у нас днём с огнем не сыщешь.  Но мы же с Ириной для вас не авторитет даже в сугубо женских  делах. А дальше поразмышляйте, пожалуйста, сами.  А мне пора, иначе я на автобус опоздаю. А на рейсовом возвращаться домой, как-то не хочется. Извините.

И она вышла из его кабинета.  Идя по коридору и все ещё дрожа от страха и напряжения, она всё же злорадно думала: “ Хоть один раз побывает в нашей шкуре, незаслуженно униженных. Этот пофигист! Не все же коту масленица! – И она довольно улыбнулась про себя. – Теперь этот тертый хохол не одну неделю будет рыться в своих воспоминаниях! – И уже менее оптимистично додумала. – Правда, если это не будет мне стоить места по службе”.

И что самое удивительное, она не только не «вылетела» с работы, но даже больше не замечала, чтобы он  с таким откровенным пренебрежением или остервенением махал в её  сторону своей пухлой рукой!

Но этот эпизод произошёл несколько позднее, а сейчас они даже  пикнуть не смели не то, чтобы хоть в чём-нибудь возразить ему. Первые дни Светлана, как более впечатлительный человек, чем Ирина, возвращалась домой, точнее в гостиницу, просто с дикой от перенапряжения головной болью. И перед ужином буквально падала на кровать  поспать хотя бы один час перед ужином, чтобы хоть немного расслабиться во сне, иначе эта головная боль продолжалась весь вечер.

Есть пословица: «Брату нужна сестра богатая, а мужу – жена здоровая».

Но в данном случае и шефу нужны были женщины, улыбающиеся за ужином, а не «киснущие» от недомогания. Ирина, та всё переносила гораздо легче. Не особенно вымотавшись за день, она умудрялась ещё и в супермаркет сгонять с мужиками или попить пивка с ними в баре, пока вторая красавица восстанавливала во сне свои силы.

Но зато потом, где-то в средине их стажировки, когда они уже практически полностью освоились и, стало быть, оперились как переводчики, то к началу практических занятий уже работали не по пятнадцать минут, а по два часа без подмены, а то и больше. И легко справлялись с любыми темами, Светлана была сторицей вознаграждена за свои праведные труды и титанические усилия.

После такой, и  в самом деле труднейшей теории по производству стирола и полистирола, где нужно было знать кучу названий всякого сырья, реактивов и тонкостей самого процесса, практика уже казалась им легчайшим делом – почти семечками. Здесь уже Светлане с Ириной приходилось бывать на разных производственных участках и с разными группами, то есть работать практически без подмены целый день с перерывом на обед. Но обе они уже работали без дрожи в коленях. И однажды, когда Светлана  пришла в лабораторию со своей группой и отработала там полдня, легко переводя  все термины по проведению анализов, взятых на производстве, в конце смены начальник лаборатории г-н Альгейер спросил у нее:

– Должен сделать вам комплимент, мадам Зветлана, вы так хорошо справляетесь с переводом. Мне самому приходилось не раз выступать в роли переводчика, правда с французского языка на немецкий. Когда к нам приезжали немецкие специалисты, тоже по обмену опытом, и у нас не оказалось достаточно квалифицированного для этой цели переводчика, мне пришлось самому выполнять эту, в профессиональном плане очень трудную, задачу.  И я знаю на собственном опыте, какое это нелёгкое дело, – он искренне улыбнулся ей, сказав при этом, – должен признаться вам, мадам Зветлана, у меня это получалось с гораздо меньшей уверенностью, чем у вас. И это чистая правда, хотя я химик-технолог по образованию и неплохой специалист в своем деле. Но перевод, оказывается, такая сложная штука! До сих  пор от воспоминаний об этой стажировке немцев меня в дрожь бросает. Так что примите мои искренние поздравления, – он добавил в голос толику интимного тепла, – и восхищение.

Светлана с признательностью ответила:

– Спасибо вам, господин Альгейер, вы даже не представляете, как мне приятно это слышать, – она улыбнулась ему, – это даже более приятно слышать, чем комплимент. Потому что, судя по всему, вы говорите это искренне.

Он торопливо подтвердил:

– Не сомневайтесь, мадам Зветлана, совершенно искренне, какой мне смысл лицемерить?

Она добавила, хоть и с улыбкой:

– Ну, положим, для лицемерия у мужчины всегда найдется смысл и причина.

Он тут же подхватил игру, сказав:

– А у вас ещё и хорошая реакция, что вдвойне приятно, – и спросил уже серьёзно, – вы сами закончили технический ВУЗ, если так хорошо знаете технологию?!

Польщенная искренним комплиментом начальника лаборатории, она улыбнулась:

– Спасибо вам ещё раз за добрые слова, г-н Альгейер, но я закончила не технический ВУЗ, а  университет, где мы и близко не соприкасались с подобной тематикой. И всю эту лексику я практически впервые услышала здесь по приезду, не считая конечно того, что мы некоторое время работали с документацией у себя дома.

У него от искреннего удивления округлились глаза:

– Да быть этого не может, чтобы так грамотно переводить, не имея технического образования.

Ободрённая его словами, она добавила:

– Если сказать точнее, то, не имея о нём даже представления. И это, г-н Альгейер, именно так!

– Тогда, мадам, я  склоняю голову перед вами в искреннем почтении! Тогда у вас просто незаурядные  способности, не говоря уже о блестящем уме. – И он ещё раз с искренним недоумением покачал головой и добавил. – Если бы я сам не   был в шкуре, как говорится, переводчика и не знал, насколько это тяжёлое дело  – технический перевод с одного языка на другой с массой специальных терминов, я был бы, наверное, менее восхищён вашими успехами.

Вечером Светлана рассказали Ирине о похвале г-на Альгейера, и та с радостью отозвалась:

– Хай знает наших русских женщин! По причине торжественности момента удержусь и не скажу слова – баб! Мы ещё и не на такое способны! – И добавила. – А ведь и правда, нам с тобой даже короткие курсы никто не додумался провести дома на своём родном языке, чтобы мы хоть какое-то представление имели,  о чём идёт речь в этой их треклятой технологии полимеров. Что сами «нарыли» в документации за весьма короткий надо признать срок, от того и приходится отталкиваться.

Светлана добавила:

– Зато Алекс, по мере того, как мы набираем силу, всё больше и больше самоустраняется.

Ирина согласилась:

– А что, ему плохо, что ли? Такой груз с плеч свалился нежданно-негаданно, он ведь гораздо хуже нас с тобой переводит, это и ежу понятно, не только всем остальным. Похаживает себе, «золоченое брюхо» администратора  поглаживает…

Как-то после обеда Светлана сказала  в шутку, пока ещё не началась лекция:

–  Да, после обеда не хочется работать, недаром же  вековая мудрость гласит: «Сытое брюхо к ученью глухо». Совершенно верно сказано, могу подтвердить это   своими собственными ощущениями.

Алекс несколько секунд с недоумением смотрел не неё, затем спросил почему-то по-французски, и даже имя её назвал, как французы, начиная на букву «З»:

– Зветлана, а что такое «брюха»?

И ударение в слове сделал на французский манер на последнем слоге. Ирина громко рассмеялась. Затем, подойдя к нему и легонько похлопав его по тощему животу, сказала:

– Эх, ты! Ты вроде «наш», а вроде и не наш вовсе, как это часто бывает с людьми, долго живущими в другой стране, которые уже без попечительства – «ни-ни!»  Русский человек называешься, а не знаешь, что такое «брюхо». Вот оно у тебя! Это же наиглавнейшее слово для любого мужика! Знаешь же знаменитое военное  выражение: « Не щадить живота своего!»:

Светлана тоже поддразнила Алекса, сказав:

– Так тогда Алексу прямая наводка на военные действия. Если он не знает, что именно надо щадить, то у  него и страха никакого не будет. Он просто не будет знать, чего именно нужно опасаться.

Но, видя, что Алекс обиженно опустил голову, Ирина примирительно сказала:

– Да ладно, Алекс, извини за неудачную шутку. Ведь когда брюхо набито особенно чем-нибудь вкусненьким, как у нас сейчас, то ему точно не до учения, ему бы  полежать да подремать. И уж точно не до такой «пахоты», как у нас сейчас.

Чтобы загладить неловкость свою и подруги, Светлана сказала:

– Да, в каждом языке есть такая непереводимая игра слов, что понятна только истинному носителю языка. Я помню, наша университетская преподавательница Людмила Яковлевна рассказывала аналогичный случай из своей практики, когда однажды сказала своей подруге-француженке: «Вчера, в воскресенье, я почти целый день «дрыхла». И как та тоже недоуменно, как наш Алекс, спросила её: «Люмиля, что такое «дрыхля»? – Светлана добавила.– Как это объяснишь, хотя любому носителю языка это без уточнения понятно.  У французов  точно такие же нюансы в языке есть,  в которых тоже, как говорится, без бутылки не разберешься.  Я как-то везла группу французов и  речь зашла о мультиках, когда я произнесла это слово: «рисованные или неподвижные картинки», все мужчины дружно расхохотались, а я ничего не могу понять. И тоже, как Алекс, обиделась. И тогда один из них успокоил меня, сказав, что я произнесла слово правильно, только оно имеет ещё одно значение.  И он охотно изобразил руками очень пышную женскую грудь.

Но что касается Алекса, он действительно очень часто просто коверкал русские технические слова, чего Афанасий Петрович вообще переносить не мог.

Алекс, например, даже вместо слова «процесс», постоянно говорил слово «протес». Поэтому, чем больше женщины «оперялись» в работе, тем охотнее Алекс отходил в сторону. А Ирина со Светланой уже работали, как реакторы – при полной загрузке. И если судить по тому, что позднее при пуске их собственного завода все линии и установки работали и работают нормально, стало быть, это означало одно: они с Ириной со своей задачей справились. Если в технологический процесс было введено сырье именно  в том объёме, и все катализаторы и добавки введены именно в том составе, который был необходим по правилам технологической инструкции.

Это поначалу от одного только вида бесчисленных формул на доске их бросало  в дрожь, и холодным потом покрывалась спина от одного только вида  «завихрений» этих нескончаемых бензольных колец.  А надо было, помимо эмоций и переживаний, ещё правильно перевести, что от чего «отщепляется» и чего, сколько и к чему «прищепляется». Хотя у себя на работе их русские специалисты не переломились бы, если бы преподали  им, как переводчикам, хотя бы краткосрочные курсы  по технологии получения полимеров.

Но до этого просто никто не додумался. Поэтому на переводчиц и пала такая адская нагрузка – называемая иногда жизненной школой, когда приходится обучаться чему-либо прямо на ходу! И им приходилось по этому же самому  «ходу» и поневоле задействовать ещё несколько процентов «IQ» – умственного коэффициента, чтобы выкарабкиваться из сложнейших  химических тупиков.

Они  как солдаты, притом на своей шкуре, оценили вековую фразу: «Тяжело в ученье, да легко в бою!» Ибо практика была для них, как орешки, хотя им приходилось посещать различные участки: и контрольно-измерительных приборов, и основные цеха, и электриков, ЦПУ и т. д.

Во время  обучения случались и мелкие казусы. Например,  короткий курс по электрической части им читал француз, на  взгляд переводчиков,  просто с жутким дефектом речи. Кто сталкивался с французским языком, тот знает, какое большое значение для французского языка имеют носовые звуки. И их обучали именно такому произношению. А как-то с утра пришел  француз, представился, но Ирина со Светланой тут же, причём обе, впали в негласный транс: ни одна из них абсолютно не понимала, что он говорит. Поначалу буквально ни одного слова! Не говоря уже о технических терминах. Шеф смотрит на них с недоумением и гневом, но даже он, человек, не знающий языка, почувствовал по его речи, что что-то, мягко говоря, не то и не так. Очень сильно был заметен дефект в его речи, поскольку все мужчины даже без знания языка уже привыкли к звучанию нормальной французской речи.

Но у него же не спросишь. Да и что он ответит?!  Для сравнения можно сказать,  как если бы русский человек слишком шепелявил или говорил настолько гнусаво, то есть, наоборот –  в нос, что русскому человеку тоже было бы сложно понять его, особенно на первых порах.

Пришлось Алексу взяться снова за дело, поскольку он знал разговорный язык в совершенстве. Пока буквально  оторопевшие женщины  не пообвыклись и не приловчилаись к его произношению. Они только минут через десять слегка освоились  и могли уже переводить его лекцию.  Хотя  в гостинице они обе ещё долго потешались над его произношением, недоумевая, как это можно умудриться говорить по-французски совершенно без носовых звуков. И они теперь уже со смехом, зажимая себе полностью нос,  копировали его речь.

Хотя смеяться над человеком, особенно над его физическим недостатком всегда – большой  грех. Но часто ли мы помним об этом, особенно в бесшабашной молодости?!

Похожая смешная метаморфоза  с произношением, но уже чисто русских звуков, произошла как-то у них дома на строительной площадке, с французом, который вообще просто физически не мог произнести слово «хлеб», ибо  артикулярный аппарат француза, как ни странно, вообще не настроен на произношение буквы «х». Русскому человеку кажется, что нет ничего проще. Это дети не всегда выговаривают сначала букву «р». Это понятно. Но чтобы взрослый человек не был в состоянии произнести обычную для русскоязычных людей букву?! Подопытный француз, невероятно силясь и изо всех сил тужась, совершенно не мог произнести  букву «х» в слове «хлеб». Для всех переводчиков, участвующих в этом шутливом эксперименте, это  было в настоящую диковинку. И они тоже со смехом десятки раз заставляли его произносить это слово, но он в результате говорил одно и то же – «клеб». Им было так странно,  но оказывается, всё зависит от постановки речевого аппарата. Если в языке нет  буквы и звука  «х», то и речевой аппарат на него не настроен. И здесь уже не важно, большой ты или маленький.

Хоть они в шутку и говорили ему:

– Как это так? Ты взрослый человек и не можешь произнести такого простого звука?

Он старательно «кхекал, кхекал», но  в конечном итоге произносил всё же: «клеб» Так странно! Но русскому человеку с не меньшим, наверное, трудом даются какие-нибудь китайские или японские звуки. Если речевой аппарат человека не настроен с детства на их произношение, то в любом возрасте тяжело произносить неизвестные тебе звуки. Всё дело в артикуляции, точнее, в настроенности речевого аппарата на эту артикуляцию.

 

Случались во время обучения и небольшие романтические потрясения. Где-то примерно через две недели после начала их занятий вызвали из Парижа специалиста-электронщика. Когда они с Ириной увидели этого электронщика, буквально дар речи потеряли. Настолько он был красивым. Скорее всего, по национальности он был евреем, потому что такой жгучей красоты могут быть только еврейские мужчины. Ему было до тридцати лет, правда он был невысокого роста и достаточно  тщедушный для их русского взгляда  мужчина. Что называется – изящный господин!

Но красота лица была такой, что от него невозможно было отвести взгляд. Всю его голову пышной шапкой покрывали как смоль чёрные густые и блестящие волосы, которые плавно перетекали точно в такую же густющую пышную и довольно большую бороду. Причём за счет этой глобально пышной растительности на его голове, на подбородке и даже на щеках создавалось впечатление, что такая голова должна была бы, по идее, находиться не на его худощавой фигурке, а как минимум, на двухметровом и крупном теле.

Весьма характерные для еврейского лица черты  были настолько совершенны, что трудно было поначалу даже концентрироваться на том, о чём он говорит.  Его лицо было таким же совершенным и выточенным, как и его блестящий ум, и все  отточенные фразы в его речи. Он был великолепен во всём, без всякого преувеличения. Несмотря даже на то, что был, скорее всего, одет не в самую лучшую свою одежду. На нём был весьма обычный светло-серый рабочий костюм и  светлая рубашка, которая на груди чуть ли не полностью прикрывались его пышной кудрявой бородой.

Его лекцию было очень легко переводить, несмотря на то, что в ней тоже встречалось немало специальных терминов, но каждое его слово было выверено. И если случалась мимолетная заминка, он мгновенно приходил на помощь переводчику, формулируя свою мысль несколько иначе, что со стороны переводчиков неизменно добавляло к нему признательности и  симпатии. И когда переводила Светлана, она краем глаза видела, что отдыхающая в данный момент Ирина буквально не отводит взгляда от дивной красоты его огромных, чуть ли не на  пол-лица, чёрных глаз, словно у барышни оттенённых густыми и загнутыми вверх ресницами. Часть его  шевелюры слегка ниспадала на лоб, и создавалось такое впечатление, что во всём его лице и есть эти его огромные глаза да точёный нос. А все остальное было скрыто усами и бородой.

Правда, эта невероятно красивая и даже экзотическая птица исчезла так же быстро, как и появилась. Отчитав свои часы, он тут же отправился в Париж. А с ними остались уже привычные заводские лица.

 

                                          ГЛАВА XXI 

 

В основном их практикой занимался Жерар, один из тех двоих молодых специалистов, которых им с самого начала представил г-н Мийе. Тот, который был очень сильно внешне похож на немца. А  Светлане  гораздо больше понравился   второй мужчина, Анри Жако, но он всё реже появлялся у них в учебной аудитории. Она достаточно сильно огорчалась по этому поводу, словно знала,  что во время этого их достаточно краткого общения уже было положено начало их довольно мучительному впоследствии роману.

Как-то ещё в самом начале практики они ожидали свою группу в заводоуправлении, где за  ними не устраивали такую  уж тщательную слежку, как на самой площадке.  Светлана с Ириной, увидев в какой именно кабинет вошел г-н Жако, последовали за ним. Светлана подумала: «Стало быть, он, несмотря на свою молодость, важная  персона, если у него уже есть свой кабинет.

Г-н Жако улыбнулся молодым женщинам приветливой, хоть и несколько смущённой улыбкой и, привстав из-за стола,   жестом руки пригласил их сесть.

Несмотря на внезапное его смущение, которое вдруг почувствовала в нём Светлана, он всё же вежливо начал осведомляться об их обучении и об их успехах. Вдруг Светлана чётко почувствовала, как его странное и необъяснимое на первый взгляд волнение, но весьма ощутимой волной  начинает передаваться  от Анри ей самой.   Она почему-то сразу ревниво подумала: «Не воздействует ли он так же магически и на мою подругу?» Но лицо Ирины не выражало ни малейшего признака взволнованности или интереса, результатом чего всегда являлось её подчёркнутое кокетство. Она, наоборот, болтала без малейшего напряжения.

И вдруг Светлана, совершенно не ожидая от себя подобной выходки, сняла со своей блузки яркий  юбилейный значок и  обратилась к нему, тоже отчего-то смутившись:

– Г-н Жако, я вот тут только что сказала подруге, что подарю этот значок со своей груди самому красивому мужчине на заводе. Позволите ли вы мне собственноручно приколоть его вам на  лацкан пиджака?

Его нежное лицо мгновенно, даже гораздо быстрее, чем у девушки, залилось густой пунцовой краской. Хотя это ведь не просто, вызвать такую мгновенную реакцию, тем более на мужском лице. А у него даже уши запылали от волнения или от чего-то ещё, и он в невероятном смущении  вымолвил:

– Разумеется! Спасибо, мадам!

И она по совершенно неведомой причине пустилась в эту рискованную и необузданную  авантюру. Как только она подошла к нему близко, как только она вторглась в его биополе и посмотрела в его широко раскрытые от волнения глаза и встретилась с ним взглядом, то молния невероятной силы произошла прямо из глаз в глаза, причём уже  совершенно помимо их воли. Она, будучи человеком чрезвычайной чувствительности и восприимчивости, мгновенно почувствовала, как какая-то необъяснимая сила потянули их друг к другу. И ей даже показалось, что не будь здесь Ирины, он бы не выдержал  и даже против своей воли не устоял: бессознательно привлек бы  к себе, словно знает её давно.

Светлана и сама, находясь рядом с ним всего  несколько секунд, почувствовала, что она от невыносимого волнения не может приколоть обычный значок из-за мгновенно откуда-то появившейся  дрожи в руках. И он тоже застыл.  Не будь между ними этого буквально  пламенем  охватившего их волнения, он, может быть, непринуждённо потянулся бы к ней, чтобы  поцеловать ее в щеку в качестве все той же благодарности. У французов это широко распространено – целовать друг друга в щёку даже между малознакомыми мужчинами и женщинами.   Но они просто застыли друг перед другом в странном и непонятном оцепенении.

Здесь подруги услышали, как их окликнул из коридора кто-то из своих парней, и только тогда Светлана отступила. Смущенно улыбнувшись, она, уже слегка придя в себя, добавила:

– Ну вот! Теперь вам будет память обо мне!

И вышла в коридор вслед за Ириной.

Когда они вышли в коридор, Ирина  прошипела:

–Ну, ты, подруга, даешь!  Так смутить мужика! – Затем она улыбнулась. – А ты видела, как он залился краской?! Пуще красной девицы! – И завистливо добавила. – А подобная краска так просто на лице никогда не рождается!  Это жизнь самого сердца. Только оно в состоянии породить на лице в считанные доли секунды такое алое сияние! А над сердцем даже разум власти не имеет! Он же видел, что я  немой свидетель, но ничего с собой поделать не мог, как ни старался!  Даже его незаурядный, судя по всему, ум оказался бессильным! – И тут же снова добавила, – да, для холодного нордического француза это весьма неожиданная пылкость!  Мне даже показалось, что не будь меня, он против своей воли сгреб бы тебя в охапку за столь высокую оценку своей  мужественности. А что для самолюбивого мужчины есть ценнее?

Светлана,  уже вернувшаяся в свои пределы от только что пережитого волнения, согласилась:

– А ты знаешь, мне тоже так показалось! Я же близко к нему  стояла.

Ирина продолжала допытываться:

– Нет, ты мне лучше скажи, с чего вдруг ты решила выкинуть такой несвойственный тебе фортель?  Ты же обычно более сдержанный человек, – она снова улыбнулась,  – и осторожный! Не то, что я. Чего ради, ты кинулась ему на грудь значок вешать? Ответь мне!

Светлана сказала:

– Ты уж скажешь, на грудь!  Не на грудь вовсе, а на лацкан пиджака, – затем согласилась, – да, что-то я – того! Мягко сказать, поспешила. Я и сама не понимаю, чего мне вдруг захотелось подарить ему на память свой значок. Какая-то и впрямь странная и даже необъяснимая импульсивность с моей стороны. Я сама от себя не ожидала, словно кто-то невидимо подтолкнул меня к этому действу.

Ирина продолжила размышление:

– Да, все мы, женщины, с виду такие незатейливые простушки, – и с улыбкой закончила мысль, – поддаёмся мимолетному импульсу подарить понравившемуся нам мужчине значок, чтобы он затем подарил  нам свою жизнь!

Довольная от одной только мысли, что такой мужчина может подарить ей свою жизнь, Светлана сказала, однако не то, что  подумала, всё ещё находясь во власти столь странно и неожиданно  нахлынувшего на неё волнения, которое она решила оставить только для себя. Она рассеянно произнесла:

– Скажешь тоже – жизнь!

Ирина  закончила мысль:

– Жизнь, не жизнь, а попытаюсь-ка я  за тебя сформулировать всё произошедшее между вами. Наверное,  так и рождается, всегда неожиданно для человека, любовь с первого взгляда. Он ведь тоже в одно мгновение вспыхнул, как маков цвет! Вы-то не видели себя со стороны, вы были на сцене жизни. Это я была в тот момент хоть и единственным, но зрителем.

Светлана уже слегка овладела собой, и всё же не могла не поделиться с подругой:

– Но что странно, я не обратила на него сначала особенного внимания. Он ведь не так ярок, как, например, наш последний преподаватель с густой шевелюрой и пронзительными глазами.

Ирина рассмеялась:

– А хочешь, я тебе проясню ситуацию? Подскажу тебе, почему именно ты не обратила внимания на г-на Жако?

Светлана сказала

– Хорошо, давай, валяй, проясняй!

– Потому что твою романтическую душу тогда полностью занимал обворожительный образ г-на Мийе, – она рассмеялась, – хотя я согласна с тобой: разве может нормальная женщина думать о ком-то ещё, если прямо перед ней лицо красавца Мийе. Это был бы полный нонсенс!

Светлана  не стала отрицать:

– Это точно. Но здесь и большим провидцем не надо быть, чтобы это усмотреть. Ты ведь тоже в свои бархатные глаза добавляешь шарма и значимости, когда он смотрит  на тебя?

Ирина резонно заметила:

– Успокойся, подружка, этот мужчина – не про нас и не для нас. Его, скорее всего, интересуют только такие же шикарные дамы, как и он сам. А вот Анри был явно растроган твоим вниманием, когда ты выдала ему такой вексель, что он самый красивый мужчина на заводе. Вот на них с Жераром мы с тобой легко можем произвести впечатление.

Светлана согласилась.

– Да уж, Жерар точно не сводит с тебя своих голубых романтичных  глаз.

 

На этой фразе к ним подошли мужчины из группы, и все вместе отправились к микроавтобусу. Светлана поднялась к себе в приподнятом, даже прекрасном настроении. Она по обыкновению прилегла на постель перед ужином, но сейчас вовсе не потому, что устала. Усталости и в помине не было. Ей нужно было просто закрыть глаза  и снова погрузиться в те сладкие мгновения их общего с Анри волнения.  Именно общего, поэтому такого дивного и сладостного. Закрыв глаза, как это бывало с ней в случаях особенной сердечной услады, она снова и снова отчётливо, вот уж в этом она было непревзойденным в своём роде мастером, погружалась в эти восхитительные внутренние ощущения, только что пережитые от почти прикосновения к Анри…  И которые всё ещё столь явно продолжали будоражить её сознание и тело.  Непревзойденным мастером потому, что даже не собиралась сравнивать свою духовную и душевную жизнь и жизнь самого сердца с чьими-нибудь аналогичными способностями или возможностями. Ей было вполне достаточно собственного знания о своих  глубинных возможностях. И это был только её мир, доступ к которому был абсолютно для всех запрещён. Она никому и никогда не позволяла входить в Храм своей Души!  Зная эту свою особенность уединяться в нём, столь бережно и трепетно  относилась к   своему Храму, что никогда и ни при каких обстоятельствах не стремилась перешагнуть пределы точно такого же чужого Храма Души.

Если  у человека есть такая потребность, то он сам поделится, а если нет, будет неискренним с тобой, пытаясь отвлечь тебя, как незваного гостя, от входа в его фигуральную и буквальную обитель.  Иного не бывает, и быть не может!

Но, к сожалению, её любовному приключению не удалось набрать обороты, потому что Жерар сообщил на очередном занятии, что г-н Жако уходит в свой очередной трудовой отпуск на две недели.

Ирина, зная, насколько это  интересует Светлану, сразу же спросила:

– А почему именно на две недели? У нас отпуск целый месяц.

Жерар ответил:

– А мы стараемся брать две недели летом и две недели зимой, чтобы покататься на лыжах где-нибудь на высокогорном курорте.

Итак, по её определению, самый красивый мужчина на заводе отправился отдыхать, а  Светлане ничего не оставалось делать, как, вздохнув, продолжать свою работу. Хотя  уже и без прежнего жуткого напряжения, как это было в первые рабочие дни. Она уже настолько освоилась и адаптировалась к переводу, что  могла спокойно обходиться без своего часового сна  перед ужином.

 

ГЛАВА XXII 

 

Теперь, пожалуй, стоит описать буквально потрясшее их удивление, когда они в первый раз попали в  рабочую столовую, где  питались наравне со всеми работниками завода и где все были на равных, никаких никому социальных благ и предпочтений. Французы слишком любят себя, чтобы терпеть неравенство в чём бы то ни было.  В первый же день их появления на заводе всем им выдали  талоны на обед, На каждого человека полагалось четыре талончика разного цвета: розовый, голубой, зеленоватый и желтый. Талончики были небольшого размера и, несмотря на то, что они были обычной продолговатой формы, выглядели как цветные лепестки.  И у каждого работника завода были точно такие же талоны. Один на получение входного блюда, второй – на горячее, третий – для десерта и на четвертый полагался напиток.

Само помещение столовой представляло собой достаточно большой продолговатый зал. На заводе в Карлинге работало более трёх тысяч человек,  в основном мужчины. Кто-то  на своих машинах, возможно,  ездил на обед домой. Но за время их пребывания в заводской столовой  в обед находилось не менее трехсот человек и тоже в подавляющем большинстве мужчины.  В столовой была идеальная чистота, но столы стояли не на четверых человек, как у них дома, точнее, в столовке на их собственном заводе, а рядами. Стояли  продолговатые ряды столов, примерно на целую небольшую бригаду. Они тоже все девять человек обедали за одним и тем же столом.

Ирина шепнула ей:

– Здесь такая невообразимая чистота, что даже плюнуть некуда! Пошли, помоем руки.

Они вошли в просторную комнату перед самим  туалетом, где стоял целый ряд раковин в виде тюльпана, которых они ещё и в глаза ни разу не видели. Над раковинами точно такой же ряд сияющих чистотой блестящих кранов.

– О – о! – Восторженно констатировала Ирина, – вот это да! Вот это  я понимаю – культура производства!

Светлана подошла к крану, чтобы помыть руки, а Ирина по своей обычной привычке совать любопытный нос, куда не следует, пошла обследовать и вторую большую комнату, где размещались уже кабинки туалета. И кричит оттуда:

– Свет, иди-ка сюда! Ты только посмотри, какое у них тут форменное безобразие!

Светлана с недоверием, что у них где-то в чём-то может быть безобразие, да ещё и форменное, устремилась на её зов. Ирина стояла у раскрытой кабинки.  У точно такого же, как и все краны, сияющего чистотой унитаза. Сбоку на специальной подставке висела целая гирлянда розовых, голубых и желтых рулончиков туалетной бумаги, кроме того, который был помёщен на вертушку.

Ирина с улыбкой сказала:

– Да, здесь тебе не там! Это совсем не  тот фасон, когда наши сердобольные граждане оставляют для последующего посетителя  остатки неиспользованной газеты.  Из наших граждан никто бы не потерпел такого буржуйского безобразия, как, считай, бесприютная беспризорная туалетная бумага да ещё в таком количестве. Любая гражданка при первом же соприкосновении с этими монистами из туалетных рулончиков, тут же с нескрываемой внутренней радостью поместила бы всю эту связку в свою авоську.

Светлана обиделась за граждан и  за  державу:

– Да если бы и у нас всё было  в таком изобилии, думаешь, кто-нибудь взял бы её!   Вот мы с тобой такие же гражданки, но разве мы с тобой станем брать туалетку, если у нас в гостинице нет в этом нужды?

Ирина с нескрываемым энтузиазмом подхватила:

– Слушай, это хорошая идея, а может быть, всё-таки прихватим парочку в гостиницу? Так  и тянет всю эту связку рулончиков, столь возбуждающих своей разноцветностью все нутряные чувства, спереть и повесить хотя бы у себя в гостинице.

Светлана ужаснулась:

– Ты что, рехнулась, Иришка?! У нас же горничная постоянно меняет её.

Ирина рассмеялась:

– Уж и пошутить нельзя. Хоть ты знаешь, что в каждой шутке есть только доля шутки, а остальное всё правда! Ведь куда денешься от своей совковой сущности, вскормленной и взращённой, а потому извращённой повальным и тотальным дефицитом? Даже обидно, ты только посмотри, какой у них везде порядок и стерильность, – она снова первая подошла к какому-то  двойному тоже блестящему от чистоты  приспособлению, состоящему из двух один над другим металлических барабанов. Один барабан сверху и другой  чуть ниже. И легонько потянула за матерчатое полотенце опять-таки идеальной чистоты – даже с голубизной  чистоты! – натянутое между этими барабанами.  И каждый вытягивал часть полотенца для себя, а уже использованная часть полотенца автоматически наматывалась на нижний валик.

Светлана тоже восхищенно произнесла:

– Да, вот это действительно красота! Потянул на себя ткани, сколько тебе надо, вытер руки,  а следующий посетитель уже замотает её на другой барабан. И придумал же кто-то такую удобную вещь?!  Ты только посмотри, как здесь всё продумано! И не такая уж это, если разобраться, фантастика.

Вволю поудивлявшись вдвоём на чистоту и стерильность  сортира, потому что это слово как раз и происходит от французского глагола «sortir», они направились к своим мужчинам в живую, это уж как везде, очередь у раздачи.

Подошла их очередь брать пищу и снова удивляться. На стойке перед раздачей в красивых плетеных корзинках горками лежали  бананы, ананасы, отборные груши, киви и прочие красивые,  что называется ядреные,  фрукты.  Но что их удивило, ложек у них на раздаче вообще не было, потому что французы практически не едят суп или какие-то первые блюда. Может быть, только дома, да и то они предпочитают просто бульон, приправленный зеленью или полностью протертый суп. Вместо первого блюда у них подается так называемое входное блюдо.

Ирина снова шепнула ей:

– А ты обратила внимание, что у них вообще нет ложек? – И тихо хихикнула. – Вот бы эти чистоплюи обалдели, увидев алюминиевую ложку с  сероватым налетом непонятного происхождения. Или алюминиевую же вилку с тремя зубцами, направленными в разные стороны, которыми мы за милую  душу орудуем у себя в столовке и за ту же самую милую душу трескаем котлеты с хлебным наполнителем вместо мяса.

Светлана улыбнулась в ответ:

– Слушай, насмешница, не важно, чем есть, а важно, что есть. Если уж сравнивать, то у нас даже ни в одном ресторане не увидишь такого обилия свежих фруктов, как у них в рабочей столовой.

Пройдя чуть дальше по раздаче, они увидели  помещённые в специальные углубления   яркие и чистые ножи и вилки, их немало удивило наличие ножей в заводской столовой. И ножи, как выяснилось несколько позднее, острые – ими можно даже резать мясо, а не пилить или кромсать, как нашими.

Светлана сказала Ирине:

– Не удивительно, что французы не едят птицу руками, как предпочитают наши мужики, они виртуозно владеют столовыми приборами. Что значит практика.

Они настолько мастерски владеют вилкой и ножом, что куриные косточки, даже маленькие, остаются  белыми, без остатков на них мяса.

 

Сначала они думали, что корзинки с фруктами были выставлены перед их приездом. Но за полтора месяца их присутствия на заводе корзинки на стойке раздачи ни разу не пустовали. Корзинки, полные  разнообразных спелых сочных фруктов, постоянно украшали раздачу.  Хоть и не всегда их полный ассортимент, но два-три вида фруктов было постоянно. На входные блюда предлагалось несколько видов салатов, до шести или семи блюд на выбор. Аппетитная ветчина с яйцом под майонезом, заливное, много блюд из грибов, поскольку и сами грибы, и различные грибные соусы  во французской кухне в большом почёте. Выбор входных блюд всегда был на любой вкус. Но, как отметила Светлана, наблюдая за французами, идущими впереди них в очереди, они предпочитали почему-то не что-то аппетитное или калорийное, а брали в основном  цельные листья  зелёного салата, политые сверху винным уксусом и оливковым или каким-нибудь другим растительным маслом.

Несколько раз она невольно удивлялась, обращая внимание на то, как ловко они управляются тоже только ножом и вилкой с этими, скользкими от масла  листьями. Они настолько виртуозно умудрялись сворачивать их в аккуратненькие рулончики и уже затем эти маленькие, отрезанные ножом рулетики из  листьев салата  ловко отправлять в рот,  что приходилось только удивляться. Но все советские специалисты предпочитали брать на свой талон для входного блюда что-нибудь вкуснее, в смысле  калорийнее – что-то мясное. Затем по раздаче следовало горячее или второе блюдо. Это или антрекот, или мясо на гриле, курица или другая птица. Либо отбивные, чаще всего, с  картофелем фри. Французы, судя по частоте приготовления, обожают картофель фри, картофель в виде мелкой соломки, жареный в большом количестве масла.

В этом случае  советские и французские вкусы сходились. На гарнир почти всегда   и почти все предпочитали брать картофель фри. Правда, с мясом случались иногда сложности, практически никто из советских специалистов не ел мясо с кровью, даже мужчины, не говоря уже о женщинах. А французы обожают такое мясо, сильно поджаренное на гриле, а внутри практически сырое, даже кровоточащее. Ни Светлана, ни Ирина даже не притрагивались к нему, а если такое мясо попадалось, то они сразу отдавали свои порции мужчинам, даже не прикасаясь к ним. Отдавали  мужчинам из группы, которые со временем относились к нему терпимее, как и все дикари на земле, а то и вовсе адаптировались к кровавому мясу.

Зато у французов практически на любой тарелке можно было увидеть этот стейк или как его там по-французски?! Они кромсали это мясо ножом, которое всего в течение трех минут жарится на решётке над сильным огнём, поэтому неудивительно, что на срезе всегда проступает кровь. Но перед этим его, видимо, вымачивают в каком-то соусе или специальном растворе.

Светлана так и не привыкла за два месяца, есть это мясо, жареное на решётке. И оно оставалось нетронутым на её тарелке, или она отдавала его кому-нибудь из своих мужчин. Короче, выбор вторых блюд всегда был и каждый выбирал то, что хотел и любил.   Далее по раздаче шли различные десерты, чего в наших рабочих столовых и в помине нет, даже, как говорится, не водится. Не имеет места быть! Но десерты во французской кухне относятся к области особого предпочтения, потому что даже мужчины французы не отказываются от десерта. Однажды один из французов сказал ей, что речь даже идёт не столько о разнообразии блюд, сколько о самом ритуале поглощения пищи, в нём очень важно, чтобы вся пища ложилась в желудке слоями, чтобы для расщепления и усвоения  каждого вида пищи  в желудке успевал выделиться свой фермент.

Это у нас в застолье полная свобода. Можно поесть заливное, кур, шашлык или чего душе угодно, затем чай с пирогами или тортом, немного потанцевать и  начинать всё по новой – в том или ином порядке. Это как кому нравится. А французы второго захода себе не позволяют. Один раз поели и точка. После еды они позволяют себе только чашечку кофе.

Светлана с Ириной потихоньку подвигали свои подносы к вожделенной раздаче десертов.  Хочется ещё раз напомнить, что всё это  обилие и разнообразие блюд находилось в простой заводской столовой. И вряд ли всё это было приготовлено специально к приезду советской группы. Вряд ли это была показуха. По той простой причине, что  французы слишком любят себя.  Скорей всего, это разнообразное и обильное питание связано с тем, что это химическое, стало быть, вредное для здоровья производство.

Вот уж к раздаче с десертами женщины приближались с особым трепетом, чего тут только не было! И диковинные компоты, и муссы, и желе, посыпанное сверху сладкой же цветной крошкой, и различные взбитые кремы, и взбитые сливки с клубникой, дольки ананасов, плавающих в собственном соку, и всякая друга вкуснятина, ассортимент которой менялся каждый день!

Дальше следовала раздача с напитками. Все напитки было расфасованы в одинаковые по величине маленькие бутылочки, по 250 граммов каждая. Они стояли рядами в холодильнике открытого типа, начиная от простой воды (вода во Франции давно платная) и различных соков  до пива и до десертных или сухих вин. Все напитки стояли ровненькими рядами. И каждый выбирал тот напиток, который ему нравился.

Мужчины из группы первые дни не решались, но затем брали пиво, а женщины – сок или какой-нибудь другой напиток для разнообразия. Их там столько! И они – на любой вкус. И уже в самом конце раздачи сидела женщина, которой все проходящие отдавали все свои четыре талона за  обед. Кассирша проверяла содержимое на подносе, и можно было отправляться к столу.

И тут для Светланы и Ирины начиналось самое, поначалу, мучительное: надо было под прицелом сотен прелюбопытных мужских глаз проследовать от раздачи до обеденного стола. Для Светланы с её природной застенчивостью в первые дни  это было настоящим испытанием. Ей всё казалось, что на полу может оказаться корка от банана, на которой можно поскользнуться и растянуться на глазах у всей честной и почтенной публики. До такой степени она смущалась.

Она как-то сказала Ирине, благополучно дотопав с полным подносом еды до своего стола:

– Слушай, я думаю,  в данном конкретном случае тоже неплохо подходит словечко твоей бабули  –  «чертолызнуться», да ещё на глазах у всех.

Ирина рассмеялась:

– И не говори.  Меня всякий раз охватывает такое чувство паники, когда я иду под сотнями взглядов, что мне кажется, буквально в следующую минуту я могу своей собственной ногой зацепиться за свою вторую собственную ногу и, к  вящему удовольствию всего зала, весело проделать то, что ты только что сказала.

 

Но затем, малость пообвыкнув,  они с Ириной, идя к своему столу, умудрялись даже кокетливо поглядывать на близ сидящих мужчин. И теперь наступила их очередь под пристальными взглядами  молодых женщин   опускать  глаза.

Хотя явному любопытству французов по-прежнему не было предела. Им всё ещё продолжало казаться, что их прямо перед поездкой к ним, во Францию, привели в божеский вид. Через некоторое время, когда все к ним слегка привыкли,  самые любопытные «химики» начали отлавливать Светлану или Ирину  в кафе при столовой и спрашивать то, что интересовало всех поголовно: и молодых, и старых.  Однажды к ним подошли двое молодых французов и обратились к Светлане:

–  Мадам,  разрешите наш спор, мы тут уже все головы поломали над вопросом, кто же из вас  с кем из мужчин спит? Настолько ваше поведение нас всех сбивает с толку, что мы, как видите, улучив момент, решили напрямую спросить вас об этом?

Светлана ответила вопросом на вопрос:

– Месье, а если бы вам в чужой стране задали бы точно такой вопрос, вы бы согласились на него ответить откровенно?

Французы замерли от неожиданности, а она продолжила так же мягко:

– А сбивает вас, уважаемые господа, наше поведение только потому, что никто из нас ни с кем не спит, – и, смеясь, добавила, – а в-третьих, на работе надо думать о работе, а не о  том, кто с кем спит из советских специалистов, не так ли?

Один из них весело ответил:

– Судя по вашим ответам, вы, мадам, остроумная женщина.

Она сказала:

– Мерси за комплимент, но по-настоящему остроумна моя подруга. Хотя, надеюсь, и я несколько охладила мужские страсти вокруг «советского» вопроса? Хотя я вовсе не  возражаю, – добавила она с улыбкой, – если вы продолжите свои версии в угадывании и поисках  правильного ответа.

В течение всего периода их пребывания на заводе Ирина со Светланой постоянно ловили на себе заинтересованные взгляды  французских мужчин, но идти на более близкий контакт им было, видимо, строго-настрого запрещено, дабы не выглядеть потворщиками или пособниками советских шпионов.

Здесь же  прямо при столовой находилось большое  и красивое помещение кафе-бара, где мужчины могли выпить чашку кофе и отдохнуть после обеда. Кофе в стоимость обеда не входил, его уже покупали за свои деньги.   Но советские специалисты сразу же со своим сопровождающим возвращались в свой барак, до которого им приходилось идти несколько сотен метров. Сам этот барак, где они занимались, находился примерно посередине территории завода.

Надо сказать, что со временем  шпионские страсти, точнее опасения по поводу предполагаемых шпионов в их группе, несколько поутихли, потому что никто из советских специалистов не делал даже ни малейшего поползновения к проникновению в запрещённые зоны на заводе. Поскольку советские специалисты видели изначально, насколько ревниво французы относились к тому, чтобы русские даже не смотрели в ту сторону, куда было  «нельзя»!

Например, когда группа, идя в своё подразделение,  миновала отделение расфасовки и погрузки той или иной продукции, то её происхождение и назначение а также, куда она отправляется, им не нужно было знать.  К тому же французы, «приставленные» к ним, все  были высококлассными во всех отношениях специалистами, точно владеющими ситуацией, потому что получили не один инструктаж и  к нему же соответствующую накачку. Поэтому в точности знали, на какие вопросы советских специалистов нужно давать ответы и какие ответы. Французы всегда отвечали на вопросы Афанасия Петровича точно  и компетентно.

Но иногда случались некоторые заминки и Светлана, будучи очень наблюдательным человеком, сразу видела по выражению лица того или иного специалиста, что он, на несколько мгновений, впадал в полное замешательство,   его ментальный компьютер слегка зависал, и он лихорадочно в эти секунды соображал, можно ли отвечать на заданный вопрос? И  если можно, то каким образом? Полностью или частично? И она  видела по выражению их лиц, что они всегда в этом случае отвечают весьма уклончиво.  Что, впрочем, и неудивительно: каждый на их месте поступал бы точно так же.

И если всё-таки встречались вопросы, на которые они не находили в себе смелости или ответственности ответить прямо, то честно говорили:

– На этот вопрос мы ответим несколько позднее.

И шефу ничего не оставалось делать, как согласно кивать головой: секреты есть секреты. Они всегда были, есть и будут. Хотя парни из группы под видом простой любознательности и задавали не совсем обычные или неожиданные вопросы, якобы желая полнее постичь эту непростую науку производства полимеров, но точно так же и получали  на них не совсем обычные ответы. Чаще всего – уклончивые или явно не полные.