Читать роман “Удивляешься, открывая”

 

Так выглядит моя книга...

Так выглядит моя книга…

 

 

Р.Рябцовская.

 

                               УДИВЛЯЕШЬСЯ, ОТКРЫВАЯ.              

( ироничный роман)

 

 

От автора.

Я довольно долго размышляла над тем, писать ли мне это вступление или не писать. И, если бы у меня уже не было издано несколько серьёзных книг, я бы, скорее всего, на это не решилась.

Однако у второй части романа, которую я назвала «Гегемон», было два энергичных, поэтому запомнившихся мне эпизода. Надеюсь, их будет интересно почитать и любителям моего творчества, которые – Слава Богу! – уже появились.

Эпизод № 1.

Когда я написала эту вещь (речь идёт, напоминаю, о второй части данного романа, которую я назвала «Гегемон»), решила отправить печатный экземпляр рукописи одному из ведущих классиков-прозаиков в Казахстане. Довольно скоро я получила от него ответное письмо, в котором была ключевая фраза: «Мопассану до вас далеко!». Несколько минут я весело смеялась, толком, однако, не «догоняя», похвала это или порицание?

Вскоре в наш город прибыл с деловой поездкой и сам этот классик-прозаик. К тому моменту я была уже в разводе, и мне никто и ничто не помешало пригласить его к себе домой. В гости к нам напросился, узнав о его приезде, ещё один страждущий литератор – историк из школы. Он писал какой-то исторический роман.

Я быстро приготовила всё для приёма, накрыла стол, и мы втроём сели трапезничать и одновременно общаться. Автор-историк оказался настолько говорливым, что фактически никому из нас не давал         ни малейшей возможности устно изложить какое-либо своё кредо. Истинно чьё-то изречение: «Когда человеку нечего сказать, он говорит слишком много». Историк всё вещал и вещал о своих грандиозных замыслах, самозабвенно заглядывая при этом высокому гостю не в глаза, а прямо в рот, как будто рот гостя мог его как-то и чем-то конкретно обнадёжить. Лишь изредка он перемежал свою непрекращающуюся речь одним и тем же вопросом: «А как вы думаете?» И не удосужившись услышать чьё-либо мнение, и не дожидаясь от гостя вразумительного ответа, потому что у того совершенно не было ни времени, ни возможности обдумать поток туманной информации, продолжал молотить свои тезисы…

Вскоре в своей собственной квартире я очень сильно заскучала. Гость, судя по индифферентному выражению лица, испытывал аналогичные эмоции. Лишь одна доминирующая мысль способна была родиться в моей, обычно такой активной, голове:

«Как всё-таки противно, когда один мужик с откровенным подобострастием заглядывает в рот другому мужику». Сама я в рот гостю не заглядывала. Без надобности!         Если даже Мопассану до меня далеко! Хотя я замечала, что классик с большим интересом приглядывается ко мне во время редких пауз навязчивого оратора. На вид ему было лет около шестидесяти. Мне – сорок.

И совершенно напрасно пожилые мужчины думают, что молодые женщины способны искренне заинтересоваться джентльменами при такой разнице в возрасте. Разве только глупышки бросаются на их имя или на их кошелёк. Но это опять-таки интерес в чём-то вне его самого. Старость чаще всего бывает обычной, изредка так называемой благородной, если мужчина умён, образован или талантлив, строен, глубок и ненавязчив.

Но в любом случае старость никоим образом не может быть физиологически привлекательной.

Увы, но жизнь так устроена, что каждому овощу – свой сезон. Кто мудр от природы, тот мирится с этим. Кто глуп, тот и в своих неуёмных стремлениях выглядеть фанфароном всё так же неизменно глуп. И более того, смешон.

 

 

Хотя так уж ведётся в жизни, что мужчина, как правило, обращает внимание на женщину как минимум на десяток лет моложе себя. Получается, что я ему для объекта интереса подходила по всем статьям, потому как для данной интриги у меня было двойное преимущество. А он мне – ну никак! Ни по каким показателям. Потому что я, к его печали, никогда не любила старых мужчин, особенно в молодости, хотя у них на сей, и в том числе свой счёт, совсем другое мнение: они до самого песка мнят себя привлекательными «вьюношами». Это всем известно.

Я просто сидела и терпеливо ждала, когда же, наконец, схлынет поток исторических выкладок второго автора. Но это была тщетная надежда. Теперь мы уже совершенно определенно и открыто заскучали на пару с классиком. Когда моё, то есть хозяйкино, терпение полностью иссякло, я после чая предложила им прогуляться по вечернему городу, ибо другого средства как-то минимизировать блудословие и само присутствие не на шутку распалившегося историка я не видела.

Мы вышли на улицу. На небе светила огромная, особо приветливая, мангышлакская луна. И только тут историку, к нашей несказанной с классиком радости, стало несколько некомфортно в нашем обществе, и он довольно быстро откланялся, забрав перед этим и положив себе в карман весь наш литературный вечер.

А мы с классиком так и не успели разговориться и обменяться мнениями ни по одному из интересующих нас вопросов, не говоря уже о животрепещущих темах. Но луна есть луна. Она на всём земном шаре, вне зависимости от привязки к местности, одинаково побуждает, хоть зачастую и к неоправданной, но влюблённости.

И вот классик, видимо, решил, если женщина способна в прозе писать такие вольные вещи, стало быть, она доступна сама. Он без всяких нежных и долгих преамбул, которые в данном конкретном случае показались ему полным излишеством, сразу же уложил свою давно перезревшую длань на мою талию. Судя по этому, несказанно красноречивому жесту, он предполагал сделать энергичную рокировку обратно в квартиру. Не медля ни секунды, я сняла его руку с этого интимного в женском теле места и выразительно посмотрела на него. Этот взгляд яснее-ясного говорил ему: «Красивому и молодому, скорее всего, подобная вольность была бы позволена безоговорочно, но вам – увы!»

После его стариковски-авантюрной выходки и в подтверждение своего несогласия не то что на интим, а даже на дальнейшее общение, я решительно озвучила ему прощальный ориентир: «Идите вот так прямо, прямо и прямо, никуда не сворачивая, и там будет гостиница «Актау», где вы и остановились».

Больше я его не видела.

 

Эпизод №2.

Однако, окрылённая вдохновляющим отзывом классика, я решила дать рукопись ещё одному творческому человеку – местной журналистке. Она вернула мне рукопись с сильно поджатыми губами и никак толком не прокомментировала свой отзыв. Я сочла, что она слишком загруженный работой человек, чтобы дополнительно тратить время на тогда ещё неизвестного автора.

Вернулась домой, начала просматривать текст и просто оторопела от её карандашных заметок на полях. Буквально через две-три страницы от начала вся рукопись было криво изрисована одними и теми же словами: «Фу, дрянь!», «Фу, гадость!», «Фу, пошлость!».

Я испытала такой шок, что буквально с ужаснувшим меня «самоё» остервенением забросила папку с понравившимся классику произведением на дальнюю полку и не прикасалась к ней несколько лет.

Не стану уже говорить о её журналистской этике, когда человек, если ему не понравилась вещь, просто возвращает её с дежурными словами, что над ней надо ещё поработать. Или вообще без слов.

В связи с этим в моём сознании всплыл один эпизод из реальной жизни. Работала у нас в отделе одна очень миловидная женщина, её можно было бы без всякой натяжки назвать красивой, настолько она была хороша собой. Идеальная фигура, большие голубые глаза и вся сама женственная до невозможности. От макушки до пяток.

И как-то в один из праздников, за накрытым в отделе столом, она разоткровенничалась, что у неё была большая и единственная в жизни любовь, хотя она уже была замужем. Мы все с необычайным вниманием слушали её историю, хотя обычно она слыла, довольно скрытным человеком. Наверное, потому, что до нас доходили слухи, что её муж – настоящий деспот и даже изверг. Чему вскоре мы получили подтверждение.

Валентина, так звали эту женщину, купила как-то себе новый костюм, а он оказался ей слегка узковат в бёдрах, и она предложила ещё одной нашей сотруднице пойти к ней домой и померить его. Та согласилась. Затем эта предположительная клиентка на костюм буквально в ужасе рассказывала: «Ну и гад же у неё мужик. Представляете, девчонки, мы слегка завозились с примеркой, и она забыла поставить в холодильник квас. И он, увидев, что она занята со мной и забыла поставить квас в холодильник, так орал на неё прямо при мне. Мне даже показалось, что он ударит её прямо в моём присутствии. Какой там костюм, я буквально пулей, в шесть секунд вылетела из их квартиры безо всякого костюма. Ещё и на улице долго не могла в себя прийти. Представляете, устроил этот скот, такой хай только из-за кваса?!»

Так вот, влюблён был в Валюшку один         симпатичный, по её словам, мужчина. Она и в самом деле была достойна самой высокой любви. Он привозил и втыкал в ручку двери её квартиры розы, за что муж стабильно буцкал её, и она приходила на работу с тщательно замазанными тональным кремом синяками. А влюблённый мужчина умолял её поехать с ним просто покататься по городу, клятвенно обещая ей, что и пальцем её не тронет, будет только смотреть на неё и любоваться. Она неизменно отказывалась. Однажды он, узнав, в какое место она взяла путёвку на время отпуска, последовал за ней. Они гуляли по аллеям, но она даже не позволила ему подержать себя за руку. Валентина с порозовевшими щеками и горящими от романтических грёз-воспоминаний глазами вещала нам, как он то и дело восклицал: «Ты – святая! Святая!».

Однако, женские установки, подтверждённые сермяжной правдой жизни, гласят, что хранить верность достойному во всех отношениях мужу – это естественно и похвально, а хранить верность такому идиоту, каким являлся её муж, не есть ли это ещё больший идиотизм?!

Всё кончилось тем, что её муж нашёл более молодую,         более строптивую и непокорную, чем его бывшая жена, женщину и развёлся с Валентиной. А влюблённый мужчина тоже нашёл менее святую. Шло время, Валентине никто больше не оставлял цветов в         ручке входной двери и не приглашал её покататься. А сама она, навсегда потеряв возможность испытать хоть маленькую толику настоящего женского счастья в объятиях именно любящего и любимого мужчины, превратилась в самую злобную и бескомпромиссную ханжу в отделе.

Она напропалую, по поводу и без повода,         злословила о любой женщине, поведение которой не укладывалось в рамки её «святости», о которой уже никто и никогда не вспоминал, кроме неё самой. Она злобно осуждала любой, с её точки зрения, неблаговидный поступок других, буквально исходя желчью по поводу и без оного. Дошло даже до того, что она стала казаться всем нам менее симпатичной. Почему у меня в памяти всплыла эта ассоциация? А не была ли злобная журналистка точно такой же матёрой ханжой? И чего было «лепить» в рукописи свои гадостные эмоции? Чтобы унизить меня? Или возвыситься самой?

Но когда у меня уже было издано, повторяю, несколько серьёзных романов, в том числе моя, полагаю, главная книга – фантастический роман «Земной рай». И пришло время проявить себя в разных ипостасях, чтобы порадовать своих дорогих читателей, которые у меня – слава Богу! – уже появились, какой-то новой гранью творчества, я решила написать ироничный роман «Удивляешься, открывая».

Тогда я достала ту папку с рукописью, и поскольку         полученный тогда шок был по-прежнему силён, начала читать рукопись точно под тем же самым впечатлением, то есть глазами той самой         злой журналистки. И что мне самой было любопытно, почти с теми же самыми эмоциями: «Фу, дрянь», «Фу, гадость…». Но что удивительно, быстро дочитала её до конца. И каково же было моё изумление, что и она в прошлый раз дочитала всё до конца. Здесь напрашивается элементарная логика: не было бы ей интересно, не читала бы.

Я решила кое-что «подшаманить». А в остальном всё оставила в прежнем виде. Почему? Потому что, к сожалению, далеко не всегда люди окружающего нас социума, да и сама жизнь взаимодействуют с тобой в соответствии с твоими собственными представлениями о том, каковы должны быть эти самые взаимные контакты. Будь ты хоть какой перфекционист, то есть правильный по натуре и стремящийся к совершенству человек, увы, далеко не все таковы, как ты сам, не говоря уже о взаимодействиях отдельных, в том числе и неожиданно появляющихся на твоей жизненной траектории, людей.

И вольно или невольно тебе приходится мириться с тем, что предлагает тебе сама жизнь, это ведь часто происходит вне сферы твоего влияния. Равно как нас всех в течение дня буквально «бомбардируют» тысячи чужих мыслей, независимо от того, знаем ли мы об этом или нет. И от этих мыслей ты чаще всего не способен защититься ни физически, ни духовно, ни ментально. Так и отношения. Ни для кого не секрет, что человеческие отношения, иногда вне твоего желания или воли, принимают весьма различные, а то и извращённо-экзотические формы, в том числе уродливые, жалкие или даже откровенно скотские. Особенно мучительны, а потому и достойны всяческого сожаления те отношения, когда один из партнёров явно достоин и заслуживает большего.

В подтверждение подобной невозможности, можно привести ещё один пример. Может быть, он слегка и не в тему, но зато он понятен, потому как физиологичен.

Так бывает с людьми старше пятидесяти и даже сорока. Смотрит на себя человек в зеркало в ванной комнате (будь то мужчина или женщина). Смотрит на лицо, шею, плечи – вроде бы всё терпимо во внешности: и овал лица пока что сохранился, и шея ещё стройная, и плечи в порядке. Смотрит на ноги, тоже вроде бы всё приемлемо. И тут же в глубокой печали опускает он свой взор на свою, назовём её любовно, «среднюю часть», которую уже никуда не денешь: потому как ей на тебе – понравилось! И она, словно зная свой собственный секрет самосохранения и самовыживания, благополучно существует на тебе. И получается, что не она при тебе, а как бы ты – при ней. И ей не страшны ни внешние катаклизмы, ни твои собственные жизненные перипетии и передряги, ни тем более твои собственные потуги и ухищрения «во чтобы то ни стало»         избавиться от неё.     На улице мировой кризис, а ей – хоть бы хрен по деревне, как говаривал один пожилой сосед. «Средняя часть» не только не мельчает, а даже умудряется крепчать и набирать силу. Более того, у многих она лихо, прямо тараном выдвигается вперёд. Понаблюдайте сами за человеком с сильно – выдающимся! – «авторитетом». Весь комизм впечатления заключатся в том, что сам человек как бы приклеился или прилепился к своему животу. Но даже в этом вопросе, где всё, казалось бы, зависит только от человека, далеко не всё гладко и совершенно.

Однако, есть одно такое железное понятие, как соответствие. Этот закон работает неизменно на любом уровне и в любом аспекте жизненной реальности. Всем нам, ленивым, по нраву такая последовательность:         сначала любовь, стимул и только потом физические упражнения, а закон соответствия диктует совсем иную стратегию: сначала физические упражнения – много! – только затем любовь.   И если у тебя большие, даже амбициозные требования к жизни и к партнёрам, стань достойным сам, или в свою очередь смирись настолько, чтобы всё, что тебе предлагается или достаётся от жизни, воспринять и принять в том виде, как оно есть.

Итак, в своём ироничном в этот раз произведении предлагаю вам, мои уважаемые и дорогие читатели, несколько эпизодов, которые произошли с героиней в описываемых событиях. Они расположены как чёрточки в гексаграмме из «Книги перемен»: несколько коротких и одна         длинная – «Гегемон».

 

 

                                                                   ЧАСТЬ I

                  

 

                                                                     ГЛАВА I/

 

                                                         ЦВЕТОК В КАРТОШКЕ.

 

 

Эта короткая, но достаточно эмоциональная история произошла в пору повального пищевого и вещевого дефицита. Не успела Виктория, ведущий инженер техотдела крупного промышленного предприятия, вернуться из отпуска, как её «вставили» в список для работы на овощной базе ОРСа – отдел         рабочего снабжения.

Как известно, на овощных базах, а также на полях всей нашей бывшей необъятной Родины шла заготовка плодов и овощей на зиму, где вынуждены были трудиться все граждане работоспособного возраста. И простые смертные, и даже, частично, непростые.

Потому что один из начальников какого-нибудь отдела или не особо важного подразделения обязательно становился, а если точнее, то назначался руководством – ответственным. И контролировал         прибытие и убытие батраков на базе, во время так называемых сельхозработ.

Не являлся исключением “для сельхозки” и технический отдел крупного в городе предприятия, где и работала наша героиня Виктория. Хотя каждый старался, по той или иной причине энергично “отнекаться”, но график – это, как всем известно, суровая штука. Поэтому было принято решение отработать, чтобы не пустовал отдел, каждому – по неделе.

В назначенный день Вика – привлекательная, светловолосая, кареглазая, приятная во всех отношениях стройная женщина, тридцати пяти лет, надела свои родные джинсы, которые от частого использования уже несколько подутратили свою первозданную свежесть и прелесть, зато запомнили (как поет Земфира), все складочки и трещинки её тела. Надела свежую трикотажную блузку и отправилась на базу отрабатывать галочку, поставленную напротив её фамилии в списке принуждённых добровольцев.

Она вяло стояла в рядах первых энтузиастов, ожидая, пока к проходной подтянется достаточно много публики, и их, наконец, впустят в вожделенное         лоно дефицитов ­­– знаменитую городскую базу ОРСа. Начальствующий быстро провёл перекличку, как это делается по утрам в “местах не столь отдалённых”, и все двинулись по заданным траекториям.

В этот день Виктория, к её большому сожалению, не увидела никого из близко знакомых, к кому можно было бы припарковаться. И она равнодушно поплелась в одиночку искать место приложения своих трудовых рук.

База была огромная и многофункциональная. Каждый день на её платформы загонялись новые вагоны, из которых нещадно тёк различного рода сок, в том числе и арбузный, который, “как варенье сладкий”. Чуть поодаль стояли другие вагоны, из

которых тёк капустный сок, уже не такой ароматный, ещё дальше – помидорный, виноградный или – дынный… Разные полезные соки, с той только разницей, что ни под одну из этих струй как-то не хотелось подставить стаканчик…

 

По крайне суровым базовым законам ничего ни выносить, ни вывозить с базы не разрешалось, поскольку приходилось в обязательном порядке миновать проходную и утром и вечером. Зато есть можно было, как говорится “от пуза” всё, что попадалось из сыросъедобного в виде овощей и фруктов, поэтому вся эта разношёрстная братия энтузиастов-недобровольцев жадно устремлялась (и это так естественно!) к тем платформам, где стояли вагоны с полосатыми красавцами – арбузами.

Утомлённые дефицитом, изголодавшиеся граждане, если им отваливалась везуха         “захватить” вагон с вожделенными         арбузами, то есть дорваться до дармовщины, поголовно и независимо от социального статуса с наслаждением проделывали одну и ту же операцию. Поскольку в радиусе примерно 1.5 км. не было никакой воды, они беззлобно расколачивали о коленку один арбуз, “освежали” его сочной, ароматной мякотью руки, колотили второй – поналивистей, попривлекательней, а потому и посолидней, но уже не об коленку, а об пол, или о стенку вагона и вволюшку насыщались этим бесценным даром природы – арбузным нектаром, не думая о последствиях “отлива”.

 

Поскольку Вика в этот день была без группы поддержки, о захвате вагона с арбузами нечего было и думать. К тому же, в нём уже орудовал “полный комплект”. И она, без сколько-нибудь явно внешне проявляемого энтузиазма, поплелась дальше искать себе другое пристанище. Но начальник перехватил её по дороге к ещё одному теплому местечку – складу с яблоками и грушами и “переориентировал” на склад – с капустой. Вика подошла к работающим женщинам и ужаснулась: бедные горожанки-прихожанки, поголовно, с невообразимо грязной “передней частью” туловища, рылись в контейнерах с гнилой капустой, вылавливая оттуда то, что ещё можно было держать в руках, как-то очищать от полностью сгнившего верха, как-то общипывать и закидывать уже менее осклизлые кочаны в другой контейнер.

 

Вика с брезгливостью подумала: ”Вот уж точно, в этой капусте – море достопочтимых нитратов. Ибо где это видано, чтобы свежесрезанная капуста так быстро покрывалась неопознанной слизью?» Она вспомнила, как в детстве собирали и заготавливали её родители капусту на зиму. Вилок к вилку, вся – белая, сочная, сладкая. И можно было есть кочерыжки, которые чистили и давали детям родители. А это что?! Но делать нечего, она присоединилась к женщинам и начала отлавливать в общей массе липкие скользкие кочаны, точнее то, что еще осталось от них.

Вика не была, по сути дела, белоручкой, и матушка приучила её к труду с самого детства, но от этого действа, этого зрелища, этого форменного безобразия её вольно или невольно слегка подташнивало. Тут уж выказывай свое рвение или нет, а работать надо. Чем ты лучше других?! И она начала методично “нырять” в отвратительное месиво с полусгнившей капустой.

К её счастью, к ним вскоре подошёл какой-то мужчина, по внешнему виду “складской приказчик” и сказал:

– У кого рукава в одежде длинные, идёмте за мной на склад с картошкой, там совсем мало людей.

Длинные рукава на трикотажной блузке оказались у Вики и ещё у одной светловолосой женщины с располагающим лицом. Они истерично­ ускоренно принялись их откатывать в доказательство своей непричастности к предательству по отношению к другим женщинам, вынужденным оставаться здесь. И чуть ли ни вприпрыжку, и чуть ли ни с гиканьем, хоть скакунов под ними не было, устремились за ним по длинному коридору, из которого, однако, все основательней “веяло прохладой”. Есть же такое еврейское выражение: “Так хитрил, что сам себя перехитрил” Именно это случилось и с нашими искательницами новых складских впечатлений. Их радость была весьма недолгой: ибо на этом складе, как и во всей овощной природе, “хрен редьки не слаще”.

Здесь тоже лежали горы полусгнившей картошки, и её тоже, по той же самой методе надо было перебирать, складывать в коробки, а затем высыпать в контейнеры, только к этой экзотике добавлялся ещё и собачий колотун.

Вика улыбнулась новой знакомой:

– Выгадали, называется! Там хоть на солнышке стояли, а   здесь, как в преисподней холодом несёт.

Соседка, которую звали Нина, ответила:

– Да ещё и фан далеко не радостный стоит.

 

Но делать нечего, принялись за работу. Виктория сказала, чтобы хоть как-то поддержать разговор:

– В прежние годы, нас, бывало, целыми отделами сюда засылали, веселее было, можно было хоть похохмить, это был совсем другой коленкор.

Соседка продолжила, с сожалением:

– Да, самое престижное здесь местечко – это вагоны с арбузами. Бывало, трахнешь его об пол, помоешь в нём руки, а затем вкушаешь уже тот, на который у тебя душа глянет.

Вика улыбнулась:

– Зато у кучи гнилой картошки на эти глупости, называемые созерцанием, душа не отвлекается. Я смотрю, вы точно такие же проводили манипуляции, как и мы, – и с улыбкой продолжила, – да-а, не далеко же мы пошли в своём интеллектуальном развитии, только называем сами себя – гомо сапиенсами. Я видела по телевизору, как обезьяна добывала себе пропитание, кладёт орех на один камень, а другим долбит по нему, пока не расколет. А мы то же самое проделывали с арбузами.

 

Через некоторое время Вика почувствовала, что тонкая трикотажная рубашка, которая якобы счастливо спасла её от слизи на капусте, совершенно не спасает от этого леденящего воздуха, который неизвестно чем и как нагнетался по всему складу. Нина словно прочитала её мысли:

– Слушай, здесь такой ужасающий дубильник. Эдак мы здесь через часик-другой полностью задрогнем.

Вика подхватила:

– Или инеем покроемся так, что нас можно будет, как те овощи оставить здесь на длительное хранение. Да, перепад температур для физического тела, коим мы являемся, значительный. Но я скорее предпочту превратиться здесь в сосульку, чем ковыряться в слизи. Бр-р-р!

 

К тому же им опять повезло: подошёл бригадир и сказал, что надо набрать два контейнера лука для отправки в магазин.

Женщины, не менее охотно, чем в первый раз, припустились вслед за спасителем. В отделение склада с луком все же поступало с улицы какое-никакое тепло. Да и лук не успел ещё сгнить до такой степени, как капуста и картошка. Недаром же существует мудрая фраза: “ Все познаётся в сравнении”. Этот жизненный опыт им как раз и пригодился здесь: они не сказать, что с удовольствием, но уже без отвращения брали золотистые упругие луковицы и бросали их в металлический контейнер на колёсиках. Вика присела на перевёрнутый деревянный ящик и продолжала делать то, что было велено. Так как обозревать в этом складе нечего, всё серое, мрачное, и лишь бесконечные ящики и контейнеры с подгнившими овощами.

 

И вдруг её словно лёгким током дернуло: она так и осталась с золотистой головкой лука в руке. В дверь вошёл высокий, статный красавец с яркими черными глазами и густой шевелюрой. Лицо чистое, свежевыбритое. Ей даже показалось, что у неё картофельно-луковые «глюки» появились, и вовсе не от марева, как это бывает в пустыне.

Особенно бросались в глаза его тёмные страстные очи. Такую глубину и выразительность тёмному взгляду обычно придают папы кавказской или еврейской национальности, хотя мамы и русские. И если учесть, что всеми складами и престижными доходными местами заправляли в то голодное время именно кавказцы, не исключено, что и это диво дивное было, как минимум, полукровкой, счастливо вобравшей в себя бесподобную красоту обоих родителей. Незнакомец был одет в “отпадную фирму”. На нём был светло­-голубой, супермодный по тем временам, джинсовый ансамбль: джинсы и котоновая рубашка. Джинсы характерно подчёркивали длинные стройные ноги. Сверху рубашки был надет черный кожаный, тоже суперный, жилет. Обут незнакомец был в фирменные, не менее дорогие кроссовки «Адидас».

Наша героиня жила не на опушке леса в мазанке и мгновенно         оценила, что весь его прикид стоит         уйму денег, а он сам, этот витринный образец, да ещё в своём супермодном антураже, вполне достоин самого романтического дамского внимания. Или даже самого пылкого дамского сердца, которое         уже сидело здесь же, на деревянном перевёрнутом ящике и не сводило с него восторженного взгляда, вместо того чтобы брать луковицы в одном месте и кидать их в другое.

И в самом деле, такой разительный, просто “бьющий по глазам” контраст между вопиющей убогостью обстановки и внешним видом вошедшего красавчика кого угодно мог бы вывести из равнодушного, а тем более угнетённого состояния.

 

Было         такое ощущение, что где-то на складе, как минимум, снимается какой-нибудь криминальный боевик, и этот актёр просто заблудился.

Он прошёл мимо них молодой упругой походкой на платформе новых кроссовок и скрылся за рядами дальних контейнеров.

Вика, как только смогла перевести дух, сказала Нине:

  • Вот это да! Вот это экземпляр! Интересно, откуда он здесь взялся?!

Нина, не менее мечтательно, как эхо, повторила:

– Да! И в самом соку! На вид ему лет тридцать.

Виктория восторженно продолжила её мысль:

– Или тридцать три, короче, в возрасте Христа. Не мне судить, хороши ли женщины в бальзаковском возрасте, но мужчина в возрасте Христа – дивно как хорош! В полной силе и красоте своей мужской сути, но уже кое-что и в голове есть, уже с ним интересно поговорить между ласками. Но откуда он здесь взялся, как ты думаешь?

Нина ответила:

– Никаких идей на этот счёт! Представления не имею, даже никаких догадок нет по этому поводу. Не может же он с такой внешностью работать здесь. Как он мог оказаться здесь, в этом мрачном подземелье, ума не приложу! Этот склад с его затхлостью и неприветливостью явно – не для него. И потом ты посмотри:         вокруг многие молодые мужчины, им всего лишь чуть за тридцать пять, а они уже с полными и покатыми, как у евнухов, плечами, подушечным задом и животом, глыбой нависающим над ремнём. А владелец такой крайне «выразительной визитной карточки, сразу бьющей по шарам» ещё и бравировать умудряется неизвестно чем. У кого есть кошелёк, тот привлекает особей противоположного пола при помощи этой безотказной подмоги при своём физическом несовершенстве, а для остальных полных мужчин, считай – полный финиш.

Вика согласилась:

– Потому что в мужской фигуре испокон веков ценились узкие бедра и крепкие ягодицы, ибо только при этих условиях женщина, на уровне подсознания, чувствует его мужскую дееспособность. Когда мужские ягодицы аки наливные яблочки, от них даже взгляд не хочется отводить. – Сказала она мечтательно. – Равно как в фигуре женщины во все времена ценилась разница между объёмом бедер и талии, именно она всегда привлекает мужской взгляд. – И энергично добавила. – Но этот мэн – само совершенство.

 

Виктория, ничего не видя и не слыша, продолжала сидеть с открытым от удивления ртом, благо она это сделала не при нём, а когда он уже слегка миновал её, но за считанные минуты своего “явления народу” он, конечно же, успел ей понравиться. В подобных случаях иных эмоций не бывает.

Она радостно подумала: “Хорошо, хоть какое-то впечатление появилось”. Хотя незнакомец не обратил на неё вообще никакого внимания: мало кто сидит здесь, на ящике, в трикотажной рубашке и линялых джинсах и грязными перчатками орудует в куче лука…

А она, раз за разом, вспоминая его внешний вид,   неотступно думала: “Прямо чудеса какие-то творятся в этом склепе…” Через некоторое время незнакомец снова вошёл на склад с каким-то мужчиной, и они скрылись в том же направлении, что и раньше, а когда возвращались, Вика отметила, что он всё же скользнул по ней взглядом, и удовлетворённо подумала: “Значит, флюиды моей интенсивной симпатии начали действовать…”

 

Но свою речевую, так сказать, заинтересованность, она решила пока попридержать, пока он ещё как минимум пару раз не продефилировал перед нею…

А когда он появился в энный раз, она, так как уже была частично ориентирована на его появление, словно на солнышко, решила, что пора действовать, ибо сам господин Шанс снова шагнул ей навстречу.

Виктория демонстративно развернулась к нему на своём деревянном пьедестале, (хотя традиционные пьедесталы подобных особенностей не имеют) и задела его сладким голосом:

– Уважаемый, позволительно ли мне будет обратиться к вам с вопросом?

Он вскинул на неё свои прекрасные томные глаза, остановился и молча ждал.

Она продолжила:

– Поскольку я имею честь лицезреть вас здесь уже не в первый раз, смею предположить, что вы имеете, о прекрасный незнакомец, какое-то отношение к здешним местам?

Грубая лесть возымела своё действие, ибо сказано, что “для лести наше ухо открыто, словно широко раскрытая дверь, а для правды – словно игольное ушко”. Он стоял и ждал, уставившись на неё уже достаточно дружелюбно, затем через некоторое время всё же молвил:

– Ну, допустим.

Она, добавив в голос значительную толику елея, продолжила мысль:

  • А если мне дозволено         это допустить, то сам собой напрашивается ещё один

вопрос. Имеют ли местные сотрудники сострадание к ближнему своему?

Он явно не понял вопроса, и ей пришлось повторить:

– Я смотрю, вы так равнодушно ходите мимо в кожаном жилете на мужественных плечах, а простые граждане уже задубели в вашем морозильнике. А что касается меня, так я вообще зверски мерзну, – и она подчеркнула бархатным голосом,– моя нежная женская сущность ещё не успела адаптироваться к таким перепадам температур. Может быть, вы проявите ко мне сострадание и принесёте мне какую-нибудь курточку на время работы? Не то я уже начинаю покрываться инеем, но не уверена, что иней мне         – к лицу.

Он только улыбнулся и ушёл. Она так и не поняла: либо ей оставили надежду, либо надо продолжать мерзнуть. Вика уже было смирилась со своей участью постепенно формирующейся сосульки, как он показался снова. Незнакомец принёс ей чей-то пушистый шарф и сам накинул его Виктории на плечи.

Она посмотрела на него с невыразимо-выразительной признательностью и сказала:

– Благодарность моя за вашу доброту буквально не имеет никаких границ.

А сама подумала: “Неплохо было бы, чтобы этот “оренбургский пуховый платок”, накинутый таким заботливым и изящным жестом, стал поводом к более близкому знакомству”.

Нина подтвердила её мысль:

– Поздравляю. Ты делаешь явные успехи. “Лед тронулся, господа присяжные заседатели”,– как сказал бы легендарный Бендер.

– Да уж, – неопределенно ответила она, – как сказал бы не менее легендарный Воробьянинов.

Но с этих самых пор собственноручно накинутый обожаемым объектом шарф как бы уже давал ей некоторое основание считать себя, чуть ни его родственной душой, и Вика выразительно улыбалась ему, когда он снова появлялся на складе.

Работа теперь тяготила её гораздо меньше, поскольку ей было уже абсолютно всё равно, какой осклизлый овощ брать в руки и куда его метать, ибо все её мысли уже были заняты только прекрасным незнакомцем. И к тому же на полную мощь включилось её неуёмное романтическое воображение: “Ах, как хорош собой! Ах, как же дивно хорош…” Да и у разума появилась не менее интенсивная работа: “Кто такой и откуда здесь взялся?..”

 

В очередной раз, когда он входил на склад и уже обращал на неё свой         благосклонный тёмный и томный, и в целом влекущий взгляд, Вика не выдержала, и когда он приблизился,         с лукавой искоркой в глазах спросила:

– Могу ли я, месье, задать вам ещё один вопрос?

Незнакомец приостановился и, обратив на неё свой действительно завораживающий взор, от которого женская душа обычно воспаряет до небес, выжидательно молчал.

Виктория, добавляя трепетной энергии в свой взгляд и в слова, продолжила:

– Знаете, я вот уже битых два часа, как только у меня появилась счастливая возможность лицезреть вас здесь, поскольку вы время от времени заходите сюда и проходите мимо моего бесконечно заинтригованного взора, задаю себе один и тот же мучительный вопрос: “Как, каким образом, как вообще такое могло случиться в реальной жизни, чтобы среди этих гор прелой картошки мог расцвести такой дивный, прекрасный, невиданной красоты цветок?!? Пощадите бедную страдалицу и ответьте мне на него, иначе мне придётся ломать голову над этим вопросом до самого конца работы.

Незнакомец несколько смутился, но по его польщённому выражению лица было видно, что вопрос лёг ему прямо на сердце, потому что последовала         адекватная, хоть и сильно неожиданная для неё, реакция. Он подошел к ней и, без всякого видимого перехода и необходимого для этого случая складского политеса, спросил:

– Ты картошку умеешь жарить?

Она, даже не успев до конца “просечь” ситуацию, но, вполне полагаясь на свою природную реакцию и сообразительность, которую она любовно называла         – автопилот, проворковала нежным голосом:

– Как можно не уметь-с?! В лучшем виде-с!   Несколькими способами, как прикажете-с? Любую, любой конфигурации: кубиками, соломкой, пластиками, в виде пюре, котлет и запеканки… – начала она по такому случаю катастрофически преувеличивать свои возможности!

 

Он довольно ухмыльнулся, обнажив при этом два ряда белоснежных зубов, к которым вполне применимо название: “два ряда белоснежных кораллов”, или какие ещё в мире существуют неподражаемые, но понятные для всех сравнения?! А! Вот! Два ряда жемчугов!

Пока незнакомец “переваривал” такую быструю победу, наша героиня энергично тараторила:

– Готова ублажать картофелем ваше бесценное величество с любой минуты!         Жареной, варёной и даже в мундирах!         Как угодно-с?!

Но он ответил просто, не обращая внимания на её выпендрёж:

– Да, как пожарите. Вот вам ключ.

Она с космической готовностью уточнила:

–         О’ кей. Замётано! А где это должно свершиться?

– По правой стороне, на двери, написано “Завсклад”, пройдёте несколько дверей отсюда. Там всё, что нужно, найдёте.

Виктория подумала: «Так вот она где собака зарыта, наш герой оказывается – завсклад, вот почему на нём такие фирменные шмотки».

 

Завсклад!         В то время это звучало гордо для многих тщеславных душ. Информация отозвалась и отпечаталась в её душе, однако она не стала вникать в ёё суть, так как её манил (и исключительно!)         только таинственный флёр его мужской красоты!

Всё, что очень красиво – лишь это всегда было и остаётся по её части.         Её всегда привлекала загадка и соответствие внешней и внутренней гармонии в человеке, особенно в мужчине.

Но завсклад неожиданно сказал:

–         Хотя нет, идём, я провожу тебя.

По дороге к пункту назначения он представился ей. Нашего героя звали Игорь. Называя своё имя, он внимательно посмотрел на неё одним из своих “козырных” взглядов, от которых женское сердце слабеет         и без сопротивления отдает себя на попечение этих бархатно-любезных глаз. Викино сердце не было исключением, и она всеми работоспособными и действующими фибрами мигом настроилась на исполнение его распоряжения. В этот раз действительно неожиданно приятного задания. К тому же, она поняла, что на сегодня спасена от этого ненавистного заготхолодильника.

Идя рядом с потрясающе красивым мужчиной, высоким брюнетом с ослепительно-красивыми глазами, она не шла, а скорее – легко ступала рядом. Не такое уж утомительное дело – приготовить обед, тем более – для такого потрясающего мачо!

Он открыл дверь и жестом пригласил её вовнутрь. Комната была довольно большая и, по всему было видно, предназначенная для служебного персонала. Помещение обустроено всем необходимым для такого места и такого случая. В центре стоял довольно         длинный стол со стульями. У одной стены кушетка, застеленная тонким, уже достаточно полинялым велюровым ковриком и парой валиков для изголовья, поскольку завскладам, в пору заготовительной кампании, приходилось, судя по всему, и дневать и ночевать на работе, так как постоянно подгонялись новые вагоны с овощами и фруктами.

На окошке цветные занавески. А в углу ещё один стол, с кухонным инвентарём: плитка, сковорода и посуда. У стола стояли сетки с картофелем, луком и овощами. Хорошо, что в комнате имелась раковина с водой.

Игорь сказал:

– Ну вот, располагайтесь. Здесь есть всё, что нужно. На обед к нам придёт ещё и начальник базы.

Это “к нам” музыкой прозвучало в её романтическом сердце. И Виктория, засучив и без того по дороге засученные рукава, с невероятным энтузиазмом         принялась за дело. Она помыла и почистила картофель и овощи, начала делать салаты, всё время, естественно, думая         о внезапном даре небес,   не уставая при этом удивляться: “Чудеса да и только! Как можно с такой внешностью, внешностью актёра, и не просто актера, а супер героя в чистом виде, быть всего лишь картофельным завскладом?! При его импозантной, накачанной фигуре, при его изящных и упругих бедрах и царственной осанке, как это вообще возможно?! Просто нонсенс какой-то! Когда ему прямая дорога в кинематограф, причём на роль героя-любовника», – щедро авансируя его, размышляла она.

Её конструктивно кощунственные мысли неожиданно прервал Игорь, как раз тогда, когда она “лепила” его образ, его личность, и его первое прикосновение…

Он вошёл, поставил на стол бутылку коньяку, бутылку вина и сразу вышел. Она проводила опытным взглядом ценителя мужской красоты его молодую стройную фигуру, с которой так гармонировала вся его яркая внешность, и продолжила удивляться. Яркие бархатные глаза, обрамлённые густыми, подаренными, видимо, мамой ресницами, потому что – очень уж красивыми! Густые волосы, яркие алые губы, открывающие белоснежные зубы, прямо в голливудской улыбке. Весь мужчина – ярчайший! От и до!

И действительно, оставалось только изумляться такому разительному несоответствию между внешностью и должностью. В её жизни подобный прецедент был впервые: подобного она ещё не встречала, оттого и пребывала в столь тупиково- заинтригованно-шоковом, но в целом упоительном состоянии.

Когда он в очередной раз вошёл и спросил, не надо ли чего-нибудь ещё, она         уже в который раз не удержалась и высказала своё полное недоумение:

– Месье, я всё продолжаю удивляться, теперь уже убедившись, что это и есть ваша вотчина, этой метаморфозе вашего здесь присутствия, и никак не могу         найти в ней разгадку.

Он ответил односложно:

– Ну, чем?

– Я всё поражаюсь тому, как вы могли с вашей внешностью оказаться заведующим складом картошки? Ваш экзотически привлекательный облик до такой степени, и ни по каким параметрам не вписывается в эту атмосферу холода, пыли, этих сырых и серых складских помещений и грязной картошки, – с искренним изумлением в голосе повторила она.

Но он, видимо, уже привык к такому вопросу, или это она попалась ему такая дотошная, поэтому он только самодовольно ухмыльнулся. Во всяком случае, Вике не удалось выудить из него членораздельного ответа. Может быть потому, что его просто – не было?! К тому же разговор прервала молодая женщина, которая ступила на порог комнаты. Игорь представил её:

– Это Люся, знакомая начальника базы, – и с улыбкой сказал, – трудитесь, девочки, а я на время снова покину вас.

Люся управлялась здесь как заправская хозяйка, и Вика охотно согласилась с ролью второго плана. “Главное, чтобы кавалер мой был – на первом!” – подумала она.

Женщины быстро накрыли стол, сделали пару салатов, нарезали овощи, сделали бутербродики. Картошку поставили на подставку, прямо на большой сковороде, потому что Люся со знанием дела и ситуации пояснила:

– Пусть прямо так стоит. Мужики любят, чтобы картошка плавала в масле.

Никто не возражал. Виктория легко сходилась с людьми до определённого предела. Особенно тогда, когда ей не было до них никакого дела, как в данном случае.

Вика спросила у Люси:

– Людок, скажи, а можно ли у них купить здесь хотя бы пару килограммов картошки? Может быть, в районе проходной продают? Сейчас картошка – такой дефицит, её ведь в магазинах нет. Я так понимаю, что её только начали завозить в город, а со складов в магазины ещё поступлений не было. Сейчас не знаешь, чем семью кормить, уже всем надоели вермишель да крупы.

Люся философски молвила:

– Ты лучше скажи, что сейчас – не дефицит?! – затем по-свойски добавила,– да ты с Игорем поговори, может он что-то и придумает. – Она оценивающе посмотрела на Викторию и продолжила. – Раз уж он пригласил тебя на обед. А так – нет. На проходной, наоборот, все сумки проверяют. Даже мы сами, кто здесь работает, ничего взять не можем. Там такие церберы на проходной сидят.

Вика подумала, глядя на невыразительную, совершенно обычную внешность, светловолосой и светлоглазой Люси: “Значит, тебя не очень-то балует начальник базы, если ты, будучи в фаворитках у самого босса, сидишь без картошки”.

А Люся, наоборот, очень заинтересованно посмотрела на яркие карие глаза Виктории, нежную кожу, пышные русые волосы и, окинув её ладную стройную фигурку, в целом очень привлекательную для мужчин, (на войне, как на войне) поинтересовалась:

– А         ты Игоря давно знаешь?

Виктория, понимая, что Люся по любому ей не конкурентка и тем более не соперница, небрежно обронила:

– Да вот уж пару часов, наверное, будет, как познакомились.

Люся неопределённо хмыкнула в ответ и сказала:

– Ну ладно, я сейчас быстро в буфет за хлебом сгоняю, они вот-вот придут. Да, а ты знаешь, – добавила она многозначительно, – что директор базы придёт к нам на обед?

– Проинформирована, – ответила Вика равнодушно.

Когда Люся вышла, она подумала: «Вот дела! Нежданно­-негаданно попала в общество местной элиты». Но больше всего её занимала мысль об Игоре: всё же что-то «не срасталось» между его таким неотразимым и ярким         внешним обликом и тем затхлым душком, который исходил от всей этой территории. Он незримо присутствовал везде, даже в их гостиной-столовой.

 

Вскоре пришли хозяева этой «суперфазенды». Начальник базы, тоже необычайно импозантный, холёный, хорошо одетый         азербайджанец. С массивной, как и положено для его статуса, золотой цепью на груди, массивным золотым браслетом на запястье и с массивными золотыми печатками на безымянных пальцах обеих рук.

Компания уселась за стол. Вика постоянно чувствовала на себе взгляд         умных, проницательных глаз хозяина элитного по тем временам подразделения-заведения, который яснее ясного, красноречивее всяких слов, обычно говорит женщине, что его обладатель хорошо знаком с природой и сутью женщины. По подобному взгляду сразу можно определить, что мужчина много чего уже повидал в своей жизни и, в частности, на этой фазенде. Алику на вид было лет сорок.

Беседа за обедом, перемежаемая обильными мужскими тостами, проходила вполне непринуждённо. Оба мужчины были дивно хороши собой. Каждый по-своему, но         оба – одинаково привлекательны для женского глаза.

 

Вика никогда не злоупотребляла спиртным. Но в этот раз, после настоятельной просьбы-рекомендации мужчин, слегка захмелев от пары рюмок коньяку, когда Алик с Люсей куда-то на минутку отлучились, с улыбкой сказала Игорю:

– Да, сегодня мне выпала неожиданная удача. Прямо во время трудового дня. И если вы окажетесь, так же умны, – при этом она выразительно посмотрела на него,– как и красивы, то я могу считать, что день у меня не пропал даром.

Ответа не последовало, но Викторию это нисколько не смутило. Тем более что в эту минуту вернулись в комнату Алик с Люсей.

Поскольку Вика, на взгляд опытного Алика, была внешне «позаковыристей», читай – посодержательней его подружки, он снова начал окидывать её примеряющими к себе взглядами, переводя глаза с Вики на Игоря. Поскольку в подобных случаях, то есть при первом знакомстве, а тем более случайном, мужчины и женщины мало, чем отличаются друг от друга. Поначалу женщина будет смотреть на того мужчину, который моложе и красивее, даже если – глупее. Если у женщины есть возможность пообщаться подольше с этими же людьми, то она, разумеется, (и это­ – бесспорно!) выберет более достойного, потому что женщина от природы – умна и логична, и пусть мужчины сколько угодно тешат себя иллюзией, что женский разум – алогичен.

Что касается Виктории, она впервые находилась на неизведанной для себя территории и в такой непривычной для себя компании. Обычно у неё поклонники были на три-четыре порядка выше по качеству и по содержанию. Но делать нечего. Тем более на неё возложена определённая роль чуть ли не временной хозяйки застолья.

Веселье за столом усиливалось и раскрепощалось по мере выпитого спиртного, но Вика больше молчала. В чужой компании всегда полезнее понаблюдать за спикерами-завсегдатаями, даже за завскладами и начальниками баз. К тому же молчащему легче наблюдать за говорящим. А изучение и наблюдение   природы человеческих поступков, мыслей, предшествующих побуждениям или уже самим поступкам, было её излюбленным занятием.

 

Когда мужчины были уже под приличным хмельком, она всё же не отказалась от меркантильного вопроса:

– А скажите, господа, нельзя ли у вас тут купить картошки?

Она всё же воздержалась от слова – «по блату». На что Игорь сказал с видом не только обладателя, но и хозяина непроизнесённого ею слова:

– Там посмотрим.

Вика больше свой вопрос не повторила.

 

 

 

                                                                         ГЛАВА II

 

Мужчины пили охотно, Люся – умеренно, а Вика только приподнимала свою рюмку. Так за лёгкой и весёлой болтовней время обеда проскочило как на ускоренной киноплёнке.

В конце обеда Виктория прочла в глазах Алика красноречивую фразу: «Если бы ты выбрала меня, не прогадала бы, а выиграла…» Но она ответила ему взглядом, полным милого недоумения. А про себя подумала: «Мечтать не только не вредно, а даже – где-то полезно: это так развивает воображение! Фантазии становятся такими яркими, красочными, необыкновенно красноречивыми и привлекательными… Тем более здесь, на складе с гнилыми овощами…»

Но к концу обеда она уже точно знала, что Алик намного содержательней, умнее и интереснее как мужчина. Потому что в его глазах светился тонкий ум, который проявлялся во всём: в облике, в разговоре и особенно в манерах. Манеры у него были явно не для этого места обитания. В этом мужчине, несомненно, была очень большая интрига…

Но время обеда закончилось, а вместе с ним – эмоции и наблюдения.

Игорь, видя какие многозначительные взгляды бросает на Викторию его шеф, вдруг резко встал и сказал:

–         Посидите тут, попейте с Люсей чаю, а мы пойдём. Я дам распоряжения своему сменщику, сейчас вернусь.

Женщины остались одни. Разговор не клеился, потому что не только Игорь заметил, как на Викторию смотрел их босс, но и сама Люся. А женщину в этих случаях не проведёшь. На всём её теле, не преувеличивая, стоят невидимые датчики собственницы, которые обрабатывают для неё всю поступающую визуальную и внешне скрытую информацию.

Вике хотелось утешить её, но как!? Так уж устроена мужская предательская натура, если он видит перед собой женщину лучше и моложе той, которая рядом с ним, непременно станет тайно или явно пялиться на неё, в зависимости от «уз», которые связывают его с собственной партнершей.

Женщины молча допили чай и убрали со стола. Вика, чтобы избежать возникшей неловкости и оттого, что дальнейших распоряжений не поступало, уже подумывала о том, чтобы снова вернуться на склад. Но здесь вошёл Игорь и спросил, без всяких условностей, околичностей и, с его точки зрения, излишнего здесь         «миндальничанья»:

– У тебя дома кто-нибудь есть?

Прямой вопрос, как правило, предполагает прямой ответ, и она ответила машинально:

– Нет.

И про себя подумала: «Хорошо, что сын ещё не вернулся от родителей». Виктория приехала раньше и вышла на работу, а он         должен был прилететь только через пару недель.

Тогда Игорь сказал на правах её         полноправного обладателя:

– Пошли.

А она просто сделала то, что было велено.

Он помог ей подняться в кабину грузовой бортовой машины. А когда они поравнялись с бетонным возвышением         у дверей его склада, сказал водителю так же односложно, как и ей:

– Притормози.

Тот тоже подчинился. Тогда Игорь дал указание одному из работников склада:

– Закинь в кузов машины         мешок картошки, который стоит у двери.

Тот молча выполнил распоряжение, и они тронулись в путь. Вика никак не прореагировала на его действия, так как не знала, кому предназначается этот бесценный дар. И только когда они выехали за ворота склада, он спросил у неё так же бесстрастно и повелительно:

– Какой у тебя адрес?!

Она снова машинально назвала адрес и теперь уже как будто «догнала», что этот вожделенный мешок картошки имеет, по всей видимости, к ней прямое отношение.         Но её “бытовая радость” была вмиг перекрыта новыми, гораздо более сильными и ценными ощущениями…

По дороге, пока они ехали, она чувствовала рядом его длинную стройную ногу, он намеренно пододвинул своё бедро ближе к ней. И она почувствовала как её кровь, и без того разгорячённая усиленной игрой воображения и парой рюмок коньку, не на шутку разволновалась… Многообещающий импульс, исходивший от их прикосновения друг к другу, не оставил равнодушными ни его, ни её…

Когда подъехали к дому, он велел водителю:

– Закинь картошку на третий этаж.

Вика подумала, поднимаясь по лестнице за водителем: “ Надо же, даже этаж вычислил”. И с улыбкой продолжила свою мысль: «В пору полнейшего, точнее даже тотального дефицита, мешок картошки за меня – это довольно высокая плата! Почти – баснословная!»   Вслух спросила:

– Сколько я вам должна?

Он ответил неопределённо резковато, с видом дарителя манны небесной, чем неприятно удивил её:

– Брось ты.

Только и всего! Дух противоречия её независимой натуры чуть было не взбунтовался и не устроил бурю прямо в прихожей, которая могла бы успешно начаться со слов: ”Что значит “брось ты?!” Но она вспомнила свои ощущения в кабине, когда он активно прижимался к ней бедром, и решила подавить восстание в самом зародыше.

К тому же он говорил властным тоном мужчины, которого вряд ли ослушаешься. «Не забывай, – шепнул ей к тому же полуголодный меркантилизм, – что этот увесистый паёк весьма кстати для твоей возвращающейся семьи”.

Игорь, видимо, сам почувствовал, что слегка переусердствовал в интонации, и сказал уже более мягким голосом, перенося мешок на лоджию:

– Не переживай. Это так, пустяки. Я велел ребятам положить в мешок отборную картошку и лук, – сказал он, как настоящий босс, – завтра посмотришь сама.

Слова его оказались чистой правдой, на следующий день она увидела, что примерно четвёртая часть мешка заполнена отборными золотистыми луковицами. “Чисто джентльменский набор, – подумала она, – здесь уж он силён и последователен, ничего не скажешь!”

 

А сейчас он с видом хозяина направился в гостиную, тем более что она обронила неосторожную фразу:

– Ну, теперь, я ваша должница, – сама того не ведая, выдала ему тем самым откровенный аванс. Правда тут же спохватилась и добавила,– за мной, коньяк. Это – железно!

Он, весело потирая не помытые руки, ответил:

–         Который уже с нами! – и вытащил из черной кожаной сумочки-барсетки бутылку коньяку.

Вика отправилась хлопотать по хозяйству. Быстро накрыла в гостиной журнальный столик: колбаска, сырок, бутерброды со шпротами, то да сё… Всё шло         вроде бы по плану: на базе её накормили обедом, посадили в кабину, привезли мешок картошки, теперь за тобой – ответный реверанс.

Виктория снова невольно, но с удовлетворением подумала, что у неё теперь длительное время не будет проблем с кормёжкой, так как в магазинах – шаром покати! И подарок целого мешка картошки вполне мог быть расценен дамой как яркая мужская щедрость, как наивысшее расположение завсклада, чуть ли ни признание в любви. Да и сами котировки имени “завсклад” были в то время, время полного, точнее, повального вакуума в потребительской корзине рядового гражданина, очень высоки. В любой сфере жизнедеятельности и жизнеобеспечения.

Всё шло вроде хорошо, единственное, что её смущало достаточно сильно: что у неё не было возможности освежиться перед свиданием, поскольку она была страстным приверженцем чистоты физического тела. Вика чувствовала дискомфорт: хотя она в холодильнике не очень-то и потела, но как это возможно – не освежиться перед встречей?! Но если бы она пошла принимать душ при нём, то это было бы расценено им как явное “йес!”

Сложно сказать, может быть, он интуитивно понимал, освежись она и переоденься, намного заметнее стала бы их разница во многих вещах, начиная с самого качества общения, а так они оба сидели и “попахивали лёгким ароматом” его родного заведения.

 

Её это явно обескураживало, его – ничуть! Она всё же вошла в спальню и быстро переоделась, перед тем, как сесть за стол. Тот факт, что они остались немытыми         перед встречей, был первым настораживающим сигналом. Информацией, так сказать, для размышления, что партнёр, мягко говоря, на максимум ну никак – не тянет. Но женщина, если уж она “закусила удила”, погрязнув в романтических иллюзиях, так легко не сдаётся.

 

К тому же, как это выяснилось несколько позднее, все эти “дамские штучки” с мытьём и переодеванием для данной встречи были полным излишеством, как шестой палец на руке. Нонсенсом применительно к данному случаю, издержками излишне романтической души. Пока её донимали внутренние размышления, гость тем временем осмотрел её квартиру и без всякого перехода сказал:

– Я смотрю, у тебя такая чистота, хотя мы зашли внезапно, стало быть, ты не убиралась перед приходом гостей. Всё у тебя – по местам, всё – в идеальном порядке. Молодец! Видно, что ты хорошая хозяйка, – он немного помолчал, как бы раздумывая, можно ли ей довериться, но все же, разоткровенничался, – а у меня жена – такая неряха, просто ужас. Такая грязнуля, дома – настоящий бардак, бедлам повсюду, даже домой не хочется идти.

 

Это был второй настораживающий женщину сигнал: ибо ни мужчины, ни женщины терпеть не могут, когда при них едва знакомые им люди начинают “хаять” свою вторую половину. Но Виктория, всё ещё продолжая находиться в ореоле романтической направленности, и на этот раз не обратила на это должного внимания.         Хотя он снова повторил:

– И как это тебе удаётся поддерживать такую чистоту и порядок, у тебя всё – по своим местам…

Она попыталась отшутиться:

– Муж за чистоту гоняет.

Сама тем временем смотрела на него и думала: “Как же он дивно сложен!” Потому что эта картинка особенно впечатляла. Она сидела на диване, он – напротив неё, в кресле, и она имела возможность взглядом эстета и тонкого ценителя мужской красоты незаметно любоваться этим дивным творением. В нём истинно было чем любоваться: его длинные стройные ноги, согнутые в коленях, так привлекательно обтягивали светлые джинсы, она тут же вспомнила прикосновение его бедра в кабине машины…

Она сидела, и не обращая внимания на то, что он говорил, любовалась частями его тела по отдельности и в целом: дивной посадкой головы, разворотом его молодых плеч и стройным накачанным торсом… Но его нетрезвый, ставший уже надоедливым, голос   упрямо продолжал:

– У меня дома и гарнитур тоже есть, совсем новый, и жену гоняю, но чистоты нет.

Вика пожала плечами и, уже еле сдерживаясь, чтобы не оборвать его, ответила в его манере – односложно:

– Стараемся, как можем.

Тут гость, уже и без того откровенно захмелевший,         опрокинул залпом ещё одну рюмку коньяку, пересел к ней на диван, и так же без всякой преамбулы попытался обнять её по-хозяйски за плечи.

Рассчитываться за картошку своим телом, как говорится, натурой в её планы никак не входило, но пока ничего катастрофического не происходило, она терпела. Гость, не сделав даже попытки поцеловать её, потянулся пьяными губами к шее и тоном человека, считающего, что он здесь уже – в доску свой, сказал:

– Грудь дай!

И это при всём при том, что ими не было осуществлено даже ни одного поцелуя, не говоря уже об интимных прикосновениях!

Несколько секунд она думала, что ослышалась, и это обращение направлено вовсе не к ней, а к кому-то другому или к ней обратились, как минимум, на иностранном языке. Она в полном смысле ошарашено, скорее даже оторопело-ошпаренно уставилась на него, то есть с неподдельным ступором и недоумением в глазах, совершенно не воспринимая суть того, что было высказано этой просьбой, и что она собой подразумевала, переспросила:

– Что?! Что вы сказали?!

Он, видя почти суеверный ужас в её глазах, (ещё бы, впору было забиться в истерических конвульсиях от такой неожиданно-утончённой нежности) уставившихся на него, несколько смутился, затем полупримирительно, причём с интонацией, присущей только ему одному, пояснил:

– Ну, как же я скажу иначе?! Я же не скажу: «Дай титьку…»

 

С этой самой секунды, при всём наличии дневных впечатлений и любований его внешностью, единственная мысль током пронзила её: “ Вот я влипла, так влипла! И теперь у меня могут возникнуть жуткие проблемы с его выпроваживанием отсюда. При таком речевом богатстве этого “дитя склада” я ещё и не то могу услышать!”

Весь её любовный “флёр” сдуло в одно мгновение! Даже неизвестно чем! Еле переводя дух от страха, она предложила ему осторожно сладким голосом:

– Игорёчек, давай прогуляемся немного, такой хороший вечер! Просто чудо какое-то, – невольно понизила она свою поначалу активную интонацию…

Продолжая в это время мучительно размышлять о возможных предстоящих осложнениях и даже потерях…

Но ничто в её разительно изменившемся облике и поведении ничуть не насторожило безмятежную уверенность гостя, и он, нимало не задумываясь, резанул правду-матку:

– Да чего это по темноте шастать? Я и так устал на складе, как собака. Сегодня целый состав картошки пришёл, несколько вагонов разгрузили, давай быстро постель расстелем и бахнемся туда…

Это полное отождествление женщины, которую он видит впервые в жизни и общается с нею всего несколько часов, по всей видимости, со своей женой, привело Викторию в кромешное замешательство. Она уже с неподдельным ужасом поняла, что вытолкать его отсюда будет не так-то просто. Так как его “танковые” наклонности, дополнительно подогретые бутылкой коньяка, уже явственно проскальзывали во властных нотках голоса. Мозг её лихорадочно работал. Вопрос: “зачем он просил грудь и что собирался с ней делать” сам по себе         более не занимал её, даже не возникал в её сознании, хоть это так и осталось невыясненным. Все эти мысли лихорадочно были отодвинуты на второй план, так как приоритетной оставалась единственная: как же его всё-таки вытолкать отсюда?!

И она сразу, в одно мгновение, почувствовала неприятный запах его носков, который уже заполонил всю гостиную и теперь накрывал с головой и её саму – хозяйку ухоженной гостиной.

К тому же она теперь уже точно, по обрушившемуся на неё опыту знала, что – цветы в картошке не растут! Цветов в картошке не бывает! И теперь после этих слов отчётливо понимала, почему он работает на складе с картошкой, а не является супер-героем в кинематографе. И что, к сожалению, встречаются в природе и жизни столь разительные несоответствия между внешностью и должностью…                                                                  

Нечаянный же гость, при уже приличном подпитии, по-прежнему абсолютно не замечал той кардинальной перемены, которая произошла в ней за считанные секунды. А в сознании Виктории         беспорядочными всполохами металась только одна единственная мысль: «Как его выпроводить отсюда и не нарваться на откровенную грубость? И быстрее! Но как?!»

Больше она уже ни о чём не думала и ни о чём не мечтала. Тем более что у неё больше не оставалось ни одного из прежних вопросов, которые так интенсивно занимали её в течение целого дня. Новых вопросов тем более не возникало!

Она лихорадочно продумывала все варианты отступления, но ни один пока не срабатывал. Гость явно не догонял, в какой именно момент льдина, на которой они так удачно плыли по океану любви, дала неожиданную и большую трещину… Но любые её попытки расторгнуть мучительные узы этого знакомства натыкались на бетонную, как и в его складе, стену.

Из хаоса мгновенно нахлынувших на неё страхов, выкристаллизовывался лишь один: “Как же мне теперь выпроводить его без «пыли и шума», то есть с наименьшими для себя потерями? Малой, так сказать, “кровью”? Так как, судя по преамбуле, он способен на многое, неведомое для простого смертного”.

После этого его словечка, хоть речь шла о знакомых и понятных доселе вещах, как ни странно, она страшно перепугалась. В душе она была уже готова всё отдать, даже втридорога заплатить за тот злосчастный мешок картошки, но только на рынке, только бы вернуть то время, где ещё не звучали такие “прединтимные” выражения.

 

 

 

                                                                   ГЛАВА Ш

 

Она успокоилась только тогда, когда после целого ряда чисто женских уловок, манипуляций и ухищрений ей удалось-таки выдворить его из квартиры. С огромнейшим трудом она доволокла его до дороги. Затем с не меньшими сложностями         запихнула в первую остановившуюся машину. Сначала его самого, затем его шикарные длинные стройные, но уже столь ненавистные ноги, которые как назло никак не заталкивались в машину. Мало того, что сами в неё никак не помещались, но ещё и цеплялись за дверцу модными, но явно непослушными кроссовками 45 размера. Потому что сам он походил уже не на прежнего красавца-мужчину, а скорее на развалившийся штабель мешков с картошкой.

Едва справившись с этой непосильной ношей и задачей, она с облегчением озвучила водителю традиционное:

– Шеф, вези по адресу.

Водитель было воспротивился:

– А знает ли он его?

Она поспешно заверила:

– Знает, знает! Явно не впервой! – Затем всё же на всякий случай пояснила. – У него         два адреса: домашний и база ОРСа.

 

Как только машина с ним отъехала, и она поняла, что ей удалось-таки избежать опасности, Вика, идя через пустырь к себе домой, вдруг начала хохотать, останавливаясь через каждые несколько шагов и хватаясь за живот. Хохотала, как сумасшедшая, чуть ли не до         колик в животе.

Потому что неподдельный страх, так неожиданно и основательно сковавший её в собственной квартире, уже малость прошёл, и она могла теперь без помех прочувствовать весь комизм ситуации…. Тем более на фоне своих романтических «бредней» по поводу этого картофельного супермена.

К тому же воспоминания были «ещё слишком свежи», как говорится в любовной литературе. Она вспоминала саму его уникальную просьбу по свежим следам, и особенно последующую затем расшифровку к ней, так сказать «перевод для не особо одарённых»!

Она то и дело останавливалась и хохотала, пока вдруг не подумала:         «Досмеёшься на улице, пока ещё какое-нибудь приключение не поймаешь на свою         задницу».

 

Вернувшись к себе, Виктория долго и с удовольствием стояла под тёплым душем, смывая с себя не только бесполезное, но, как выяснилось, пагубное любопытство.

Лёжа в постели, она то продолжала смеяться, а то думала: «Просто уму непостижимо. Ну ладно, можно было бы как-то его понять вместе с его “простотой”, если бы он, как в анекдотическом случае, то есть “по пьяни”, перепутал в постели во время близости её со своей женой, к которой он, видимо, и обращается с подобными словечками. Как это вообще может быть – обратиться к едва знакомой женщине таким образом??!! Он что, в чулане родился и живёт?» «Насколько внешность может быть обманчива!» – завершила         Виктория свои тяжкие размышления.

И весь следующий день она провела попеременно в двух полярно-противоположных состояниях, то впадала в транс от шока и недоумения, то снова принималась истерично хохотать, если оставалась одна.

Вечером к ней пришла подруга, Виктория не выдержала и за чаем сказала ей:

– Танюша, я вчера с таким красавчиком познакомилась, и знаешь что он мне “выдал”?!

Подруга с интересом вскинула глаза:

– Интересно, что?! Я – вся внимание?

Она знала, что Вика – отменная рассказчица, и ни над одним приколом уже смеялись вместе по работе или по жизни… Поэтому Вика, поскольку неведомые доселе впечатления и воспоминания всё ещё наполняли и даже переполняли её богатое воображение,         пересказала ей вчерашнюю сцену с соответствующим эмоциями и картинками, причём в точности – с его интонацией…

Татьяна соскочила со стула, несколько раз то сгибалась, то разгибалась от хохота. Пока соседка реагировала на ситуацию, Вика сказала:

– Тебе смешно, а мне не до смеха было, мне и в голову не могло прийти, что в таком красивом мужике может оказаться столько девственной изобретательности.

Татьяна минуты три громко хохотала, затем через смех и слёзы изрекла истину:

– Ой, не могу! Вот дурак-то, ха-ха-ха! Кто ж её просит? Её ж – так берут!

 

В оставшиеся дни своего пребывания в этих “райских кущах” она просила руководителя направить её куда угодно, только не в элитное подразделение – на склад с картошкой. Сказано: «Лучший способ избавиться от искушения –         поддаться ему». Эту истину ей         довелось проверить на себе. И теперь она, встречаясь иногда с Игорем в буфете и видя его намерение подойти к ней, останавливала его взглядом, который очень красноречиво говорил: «О чём это вы? Я вас в первый раз вижу!»

У неё была мысль вернуть ему мешок картошки, только она не нашла способа вернуть его без соответствующих объяснений. И решила оставить его баснословный подарок себе, в качестве морального ущерба…

 

 

 

 

           ЗАДАЧЛИВЫЙ   УХАЖЁР.          

                                                                                                        

                                                                   ГЛАВА I

 

 

Вся эта история началась с того, что утром в кабинет пришёл шеф и сказал Виктории:

– Так, быстро переведите этот текст на английский язык и отправьте его факсом в Иран, вот по этому адресу, вот этому господину.

Вика взяла текст. Отправить, так отправить, проблем нет. Дело в том, что Виктория, кроме своих прямых обязанностей ведущего инженера техотдела, в случае необходимости в качестве дополнительной нагрузки, поскольку знала два языка, должна была исполнять ещё и функции референта-переводчика.

Факс-приглашение возымел действие, и вскоре появился сам господин Хасан. Как выяснилось позднее, господин Хасан, коммерсант из Ирана, предлагал её шефу многочисленные образцы ламелей – тканевых полосок для вертикальных жалюзи, выпуск которых шеф планировал начать в ближайшее время, так как основное производство всё чаще приходилось останавливать из-за задержек в поставках сырья из России. Поэтому руководству предприятия приходилось искать какие-то дополнительные варианты выживания         коллектива.

 

По этой причине озабоченный шеф встретил иранского гостя с нескрываемым дружелюбием. Это подчёркнуто хорошее расположение духа выражалось у шефа довольным потиранием рук и похлопыванием собеседника по плечу, если общение происходило вне стола переговоров.

Иранец тоже платил ему в ответ весьма дружелюбными улыбками.

Одной Вике было не до веселья. Она имела опыт перевода документации на английский и с английского, а вот поговорить на нём ей доводилось не часто, да и то – по мелочам. Будучи классным специалистом в своей области, она обречённо вслушивалась в свой         акцент и не могла избавиться от внутреннего дискомфорта.

Вот и сейчас Виктория напряжённо улыбнулась иранцу и сказала:

– Простите, но у меня нет особо большой практики в английском языке.

Шеф понял, что она начала сдавать позиции и сказал непреклонным голосом:

– Ты это брось. Давай-давай, иди быстро сюда к столу, без разговоров.

Она послушно поплелась к указанному месту и постепенно худо-бедно разговорилась. И они втроём при активной помощи шефа докапывались до сути назначения всех этих комплектующих для жалюзи материалов.

Поскольку Вика знала язык всё же гораздо лучше шефа, ей было приятно видеть, как он жестикулировал и, усиленно напрягая извилины, время от времени энергично потел от напряжения. А неожиданно созревающие мысли и идеи придавали его карим глазам то радостное, то снова озадаченное выражение. Но в трудные моменты он, конечно же, обращался к ней.

Виктория удовлетворённо подумала: «Вот так-то, думайте, думайте, а то вам всё кажется, что труд переводчика – пустяковое дело. Испытайте сами этот легкий труд, больше уважения к «нашему брату» будете иметь».

Особенно шефу пришлось попыхтеть, когда Вика начала печатать контракт и приложение к нему. Он то и дело подходил к компьютеру и спрашивал:

– Ну что, ты ещё не закончила текст, а то я уже совсем запарился.

Иранец, по сравнению с ними, чувствовал себя явно на высоте. Он тоже говорил с большим акцентом, но вёл себя намного увереннее, так как прожил, по его словам, два года в Америке, где работал инженером-электронщиком.

Только тогда Вика взглянула на него серьёзнее: всё-таки два года проработать электронщиком в самой электронной стране, это тебе не хухры-мухры, как говорится. И совсем уж он поразил её воображение сообщением, что ещё четыре года проработал в Германии лётчиком-испытателем, хоть Виктории и пришлось затушить внутреннюю улыбку при мысли: «Это, какие же он испытывал самолеты при его мизерном росте, игрушечные, что ли?» Гость не без гордости заявил, что знает еще и немецкий язык. Однако!

Вика окинула взглядом уже без внутреннего пренебрежения его хрупкую, от силы сташестидесяти сантиметровую фигуру. Одет он был достаточно презентабельно: в белую рубашку и тёмный костюм; в вырезе светлого пуловера выглядывал галстук в тон костюма. Темные небольшие глаза на смуглом лице смотрели на своих собеседников пытливо и заинтересованно. В общем и целом, приятные черты лица с обязательными усами и заимствованной в Америке         широкой улыбкой, которая по правилам их «ноу-хау» должна постоянно находиться на лице.

Не то, что улыбки у Вики и её шефа – скованные и неопределённые, стало быть, больше напоминающие ухмылку. А господин Хасан производил впечатление серьёзного джентльмена!         Виктория в перерыве предложила гостю:

– Не хотите ли, господин Хасан, чашку чаю?

Шеф посмотрел на неё с признательностью: наконец-то можно передохнуть ничего не говоря, лишь прихлёбывать чай из чашки, и тоже         только улыбаться.

Виктория пошла в соседнюю комнату, ставить чай. Ей не впервой было готовить документацию и одновременно выступать в роли заправской чайханщицы. Благо после обеда она зашла в буфет и купила кое-что к чаю. Словно чувствовала неожиданный визит гостя.

Наливая чай, Вика сказала с улыбкой:

– Вот видите, к чаю всё иранское: и халва, и печенье, и вафли. Привычная для вас пища,– и хотела добавить,– значит, расстройства не будет.

Гость, как воспитанный человек, не стал набрасываться на пищу, он расслабился, откинувшись на спинку стула, расстегнул пуговицу пиджака и, засунув маленькие ручки за маленькие подтяжки, самодовольно произнёс:

– Да-а-а, у вас сейчас много наших товаров, –         и ещё шире, читай, ещё   самодовольнее улыбнулся.

Но тут и Вика не выдержала, и удовлетворила-таки своё желание высказыванием:

– Зато у вас с животом проблем не будет, потому как привычная для вас еда.

 

Вскоре, после чаепития, все дела завершили. Вике в этот раз особенно легко работалось с шефом, потому что он из обычного брюзги прямо на её глазах превратился в обаятельнейшего человека, то есть не сопел и не раздражался, а старался улыбаться не менее широко, чем гость.

Видимо, ему на негативные эмоции просто не хватало сил, так как все они уходили на правильное формулирование мысли на английском языке. К взаимному удовлетворению сторон, как говорится, вскоре контракт         был подписан.

Тогда господин Хасан до предела широко улыбнулся Вике и спросил:

– Мадам, вы не могли бы дать мне номер вашего телефона? Я никого не знаю в городе, по-русски я не говорю, а на английском и на немецком здесь почти никто не говорит. Если вы не возражаете, можно, я вам позвоню?

– Почему же нет, господин Хасан, – под одобрительным взглядом шефа ответила Виктория их будущему партнёру по бизнесу, – запишите, конечно. Вдруг и в самом деле вам понадобится помощь в чужом городе.

Этот разговор происходил в присутствии шефа, поэтому Виктория не придала этой просьбе иранца абсолютно никакого значения.

 

 

 

                                                                     ГЛАВА   II

 

 

Его звонок случился на следующий вечер. Разговор начался с вежливых вопросов о самочувствии и делах. Поскольку в этот раз речь шла не о работе,         Вика чувствовала себя в разговоре на английском языке вполне раскованно. До того момента пока не последовал вопрос:

– Не могли бы мы как-нибудь увидеться? У меня или у вас,– и опять давление на жалость,– я здесь никого не знаю…

Вика вежливо-радушно ответила:

– Хорошо, приходите на чашку чаю.

Гость с невероятной живостью подхватил:

– А когда удобнее?

– Приходите к шести, – и назвала адрес.

Она опять не придала ровно никакого значения радости, так явно прозвучавшей в его голосе. Впрочем, как и самой встрече с ним. Разве нормальная женщина возрадуется встрече с коротышкой?!

– Только она положила трубку, как вспомнила, что у неё назначена школа на шесть часов. Поскольку дела на их предприятии шли не столь уж блестяще, Виктория подрабатывала в сетевом маркетинге. Поэтому её квартира вскоре превратилась в весьма посещаемое место. Получалась накладка, но ей некуда было перезвонить, чтобы перенести встречу.

 

Вечером пришли женщины, вслед за ними позвонил в дверь и господин Хасан. Что делать? Виктория пригласила его в гостиную и усадила в кресло – единственного среди женщин мужчину. Он понял, что здесь деловая встреча и заверил Вику, что он просто посидит и не помешает им. Он и в самом деле не внёс никакого диссонанса в общение. А женщины, видя, что это «не наш человек», тоже вопросов не задавали. К тому же, Виктория видела, что и господин Хасан абсолютно не скучает в этом цветнике, удовлетворённо передвигая взгляд с одной фигуры на другую. Перед ним сидели         активные, интересные женщины, коими, как правило, и являются сетевички, поэтому его воображение явно не бездействовало.

После школы Виктории, уже достаточно уставшей, пришлось снова идти на кухню, ставить чайник и изображать радушие. Она, не будучи по натуре меркантильным человеком, всё же отметила про себя, что гость пришёл в первый раз в дом – «пустой», что вовсе не приветствуется порядочными восточными людьми.

Ещё великий Гёте говорил, что мужчине неприлично ходить во двор к девице без подарка. Но поскольку хозяйка дома была уже далеко не девицей, может быть, именно это обстоятельство и удержало гостя от столь благородного поступка.

Виктория снова накрыла чайный стол. Сидели, пили чай, гость рассказывал о своих впечатлениях во время пребывания в Америке и Германии.

 

Затем он начал задавать ей подробные вопросы о её личной жизни. Она неподробно отвечала. Но всё же господин Хасан немало удивился, что такая симпатичная женщина и живёт без мужа. Он тут же с возрастающим азартом заверил её, что с этим нужно что-то срочно делать! Он неожиданно для неё распалялся с геометрической прогрессией и настолько раскалился, что дошёл до крайностей. Он поспешно и горячо затараторил, округлив глаза:

– Но ведь вы согласны с тем, что самец без самки и самка без самца – ничто?

Конечно, их английский не блистал утончёнными афоризмами и не изобиловал тонкостями иносказаний, но даже каждый школьник знает, как звучит по-английски слово «мужчина» и «женщина». Викторию страшно покоробило, что он сказал именно «male» и «female». Тогда она достаточно раздражённо сказала:

– Если для Вас мужчина и женщина только биологические особи, то мне вас весьма жаль, господин Хасан.

Гость, видя, что по лицу хозяйки дома даже не проскользнула, а откровенно прошла тень неудовольствия, быстро перевёл разговор на другую тему:

– Виктория, а вам и вашим коллегам не нужны макароны, вермишель, печенье, вафли, халва, коврижки… – нудно и подробно перечислял он пищевой ассортимент. Я привёз большую партию продуктов, но она что-то не очень-то идёт. Мне надо найти оптовиков, я отдам дешевле, чем на базаре.

Вместо ответа Вика подумала: «Мог бы для приличия         прихватить с собой в гости хотя бы какой-нибудь образец».

Вслух сказала без эмоций и, не обнадёживая его:

– Хорошо, спрошу, только вряд ли.

Гость начал уже порядком утомлять её. А если конкретнее, то откровенно надоедать ей. К счастью, их содержательнейшую беседу прервал звонок в дверь. К ней снова пришли коллеги по работе. Гостю пришлось ретироваться.

 

Но по вечерам продолжались его звонки, которые уже вовсе не радовали её.

Она даже пожалела, что дала ему номер своего телефона. Но ему, наоборот, звонков оказалось недостаточно, и в один из вечеров господин Хасан снова лично нарисовался в проёме двери. Ей ничего не оставалось, как сделать пригласительный жест рукой.

Вика снова накрыла чайный стол. Разговор едва клеился. Но гостя это ничуть не смущало. Более того, он начал «ставить каверзни» вопросы, типа:

– Вы живёте одна, мужа у вас нет, не тяжело ли?

Вика точно в тон ответила ему:

– Нет, нисколько не тяжело, наоборот, очень легко. Я – свободный человек и могу         распоряжаться собой и своим временем по своему усмотрению. Теперь вот занялась бизнесом, у меня сейчас много друзей и деловых партнёров, так что мне некогда скучать, тем более предаваться мыслям об одиночестве.

Он, однако, не унимался:

– Ну а как же с физиологией? – задал гость ехидный вопрос на «злобу дня».

Виктория внутренне содрогнулась от мысли, что сейчас снова речь зайдет о самцах и самках, и с открытым пренебрежением посмотрела на этого производителя рода человеческого – «метр с кепкой» от пола. Да и то в прыжке.

Но господин Хасан, решил, видимо, на этот раз быть более осмотрительным:

– Но всё-таки внимание мужчин тоже что-то         да значит в вашей жизни? – продолжил он тайную дипломатию.

С этим достаточно аргументированным вопросом трудно было не согласиться, и           она равнодушно согласилась:

– С этим никто не спорит,– ответила она неопределённо,– «ю а райт!»

И гость сиганул с трамплина в холодную воду:

– А что бы вы сказали, если бы я предложил вам пожить вместе? Мне нужно, чтобы обо мне кто-то заботился, готовил мне, встречал меня, подавал мне на стол, стирал мои вещи… – далее шёл подробный, бесконечный и эмоционально-насыщенный перечень дамских обязательств и запрашиваемых им услуг.

И тут только до Виктории начал доходить смысл его визитов. Сама она ни разу за всё это время не взглянула на него как на мужчину, и уж даже речи не могло быть о нём как о предполагаемом сексуальном партнёре. Ни разу ей даже в голову не пришла не только мысль, а даже мизерная мыслишка обратить на него внимание, не говоря уже о том, чтобы хотя б мысленно примерить его к себе.

Виктория чётко придерживалась в жизни совета мудрого Хайяма:

 

Чтоб жизнь прожить, знать надобно немало,

Два важных правила запомни для начала:

Ты лучше голодай, чем что попало есть,

И лучше будь один, чем вместе с кем попало.

 

И тут она впервые посмотрела на это невзрачное, тщедушное тельце в уже несвежей рубашке. Как известно, нет ничего быстрее мысли, она вдруг подумала, что он и сам весь весьма похож на слегка подувядший пенис.

Но гость энергичным жестом руки остановил её внутренний протест и весьма горячо и энергично продолжил:

– Вы не думайте, я – очень постоянный. Я не смотрю на других женщин, если живу с одной. Я и в Америке жил два года только с одной женщиной, она хорошо заботилась обо мне. И готовила и стирала, и ждала меня. И в Германии я жил с одной женщиной, та была не менее хорошая хозяйка. Я ни в чём нужды не знал. И тут пытались знакомить меня с женщинами…

Виктория с едва скрываемым гневом в голосе сбила его «с конька»:

– Так вы, получается, слукавили, господин Хасан, сказав нам с шефом, что вы здесь в первый раз?

В ответ гость только неопределённо улыбнулся и, ничуть не сбавив оборотов, продолжал:

– Так вот, всё это были неудачные знакомства: у одних женщин маленькие дети, спать не дают, а это очень шумно для меня. У других женщин дети из моих карманов деньги таскают.

Он резко выставил, даже скорее выкинул маленькую ручку вперед и решительно           заявил:

– Энд ай донт лайк ит!

Глядя на него до предела широко раскрытыми глазами, поскольку подобный прецедент впервые происходил в её жизни, Виктория подумала за него: «Да, конечно, хозяйка хоть и не юная особа, зато есть свой плюс: нет маленьких детей, никто по его карманам шастать не будет, всё продумано».

Между тем гость настойчиво продолжал развивать свою мысль:

– А что, поживём! Конечно, люди мы не столь уж молодые, нам «это» только иногда надо, – со знанием дела, но без учёта обоюдных запросов,         подытожил он.

Виктория ошеломлённо молчала, а гость продолжал развивать свою катастрофически быстро дозревающую мысль. Наконец господин Хасан, как и прежде не придавая ни малейшего значения потребностям и интересам второй стороны, энергично заявил:

– Мне, так точно – надо!

 

В знак подтверждения своих слов он даже подался к ней из кресла. Виктория, несмотря на то, что их разделял журнальный столик, инстинктивно отпрянула от него в страхе, что он предпримет попытку тут же это продемонстрировать. Она с всё больше и больше увеличивающимся замешательством, что называется во все глаза, смотрела на него! Так беззастенчиво и, можно даже сказать, нагло впервые в жизни торговались с ней по поводу любви.

Гость же, не видя и не чувствуя ни малейшего отклика на временное предложение его руки и сердца, театральным жестом приложил свою маленькую ладонь к сердцу и сказал как можно проникновенней:

– Я говорю это от всего моего сердца! – и в подтверждение сказанного хлопнул маленькой ручкой по маленькой грудной клетке.

Ответом со стороны партнёрши опять было полное безмолвие. Тогда он поспешил закрепить свою позицию:

–– Это вы сейчас меня не любите, но позднее вы меня обязательно полюбите.

Вика подумала о том, что ему, пожалуй, бесполезно объяснять, что если сразу         не полюбила его её «загадочная русская душа», то уж потом ни за что не полюбит! Стопроцентная гарантия!

А он, не умея читать мысли на русском языке, а на английском она не мыслила, продолжал развивать перед ней перспективу их радужного сожительства:

– Мы будем жить без проблем. Я сам по себе общительный человек. Я люблю людей, я люблю общение, люблю выпить, посидеть в компании, люблю потанцевать, я…, я…, я…

Виктория невольно донельзя «зазомбированная» его мужской уверенностью в себе, точно так же невольно впервые подумала о себе и о нем         вместе, как об едином «конгломерате»: «Да, если знакомые увидят меня рядом с этим Чиполлино, точно попадают и покатятся со смеху!»

Кроме того, она представила, что его пришлось бы всякий раз загонять «для отсидки» в другую комнату, когда к ней будут приходить люди, и ещё массу ненужных заморочек, связанных с ним.

Гость ещё в чём-то продолжал яростно убеждать её, пока она думала и вовсе не слушала его, но теперь он, выговорившись, поставил маленькие ручки на маленькие коленки и выжидательно держал длинную паузу, хотя усы его активно шевелились.

– Некоторое время пожить, говорите? – нейтрально спросила Вика.

Он радостно и быстро закивал, и его верхняя губа вместе с усёшками в знак подтверждения снова энергично задвигалась.

Виктория интригующе спросила.

– Вместе?

На иностранном языке попробуй, определи интригу или иронию в голосе, но его и без того энергичные кивки на всякий случай усилились. Виктория явно издевалась над ним, хотя и её «ломаный», то есть такой же, как и у него, английский язык не в состоянии был отразить в сей момент всю гамму её сложных эмоциональных ощущений и переживаний.

 

На этой «высоченной» ноте их диалог был прерван звонком в дверь. Пришла её знакомая Валентина – красивая, высокая, статная шатенка. О таких женщинах говорят: и лицом и умом удалась. Даже полнота шла к её фигуре: она не казалась громоздкой, скорее налитой, как спелый плод. Шёлковый бирюзовый костюм         подчёркивал пышный бюст и         великолепно оттенял нежный цвет лица и карие выразительные глаза.

Иранец мгновенно перевёл своё внимание и даже как бы внутренне, физиологически перекинулся         на Валентину! Хоть, по большому счёту, он едва смог бы дотянуться, чтобы подышать ей в пупок. Но Виктория с нескрываемым интересом и воодушевлением наблюдала за его мгновенной переориентацией. И это всё в тот момент, когда жених не получил даже внятного ответа на свою идею о совместном проживании.

Казалось, что он полностью забыл о только что сделанном предложении         временных руки и сердца, так как с невероятной заинтересованностью блуждал похотливым взглядом по холмам, впадинам и равнинам крайне притягательной статной фигуры новой гостьи. Глаза его засияли, лицо посвежело и мгновенно похорошело. Точно, как у женщины! Ещё бы, Валентина моложе и аппетитней. Прямо румяная сдобная булочка. Особенно, когда ты         голоден. Возьми булочку, разрежь пополам, густо намажь свежим маслом, сверху персиковым джемом, налей большой бокал свежего, душистого, крепкого чаю с сахаром и, не медля ни минуты, приступай к трапезе.

 

Виктория по мере возможности, но уже без первоначального воодушевления переводила Валентине         его вопросы, но вскоре это начало не только утомлять, но и порядком         доставать её. К тому же надо было узнать, зачем пришла Валентина. Гость снова не придал ровно никакого значения полностью испарившемуся энтузиазму хозяйки, который и до того не имел особого места в её настроении. Он полностью переключился на новый соблазнительный объект, горящими глазами продолжая изучать достоинства   фигуры Валентины.

Валентина, судя по неопределённому выражению лица Виктории, ничего не понимала из всего того, что здесь вообще происходит, и не могла сориентироваться, как себя вести в данной ситуации. Вдруг это «ухажёр» хозяйки дома? «Хотя что-то не похоже», – читала Вика по её глазам. Но надо, пожалуй, поумерить свою готовность отвечать на столь подчёркнутый интерес со стороны неизвестно откуда взявшегося восточного красавца, а то и вовсе быстрее откланяться, эта мысль всё чаще появлялась в её рассудительных глазах.

Но у сетевиков, как известно, день и вечер полон неожиданностей: снова раздался звонок. Пришла Жанна. Про неё можно было без всякого преувеличения сказать: «На ходу подмётки рвёт!», если говорить о её профессии и женских качествах. В гостиную вошла и поздоровалась высокая, стройная молодая блондинка с короткой стрижкой, с привлекательным лицом и слегка ироничным выражением больших карих глаз, оттенённых длинными и пушистыми ресницами. Тонкий свитерок обтягивал её высокую соблазнительную грудь, а замшевая юбчонка прикрывала только самую верхнюю часть её стройных ног, про которые принято говорить: растут от ушей.

Та, следуя своему обычному пофигистскому максимализму, не слишком-то вдавалась в тонкости этических соображений: «Кто?», «К кому?», и «С кем?». Полностью раскрепощённая, с запахом сигарет, она являла собой образец совсем молодой женщины. К тому же она очень легко шла на словесный контакт.

Гость сначала водил глазами то на Жанну, то на Валентину. Но со временем, и это естественно, его курсирующий взгляд зафиксировался только на Жанне. Особенно после того, как она пригласила его пойти на балкон и покурить. Он быстро смекнул, что Валентина, так или иначе, но всё же – неопознанный объект: кто такая? замужем ли? доступна ли? Сразу не определить. А во втором варианте все предпосылки налицо! Во всяком случае, есть все основания, что что-то может «выгореть». И господин Хасан, как флюгер на потоке сексуальной энергии, полностью развернулся в сторону         Жанны.

Валентина предложила Виктории:

– Пошли на кухню, мне надо тебе что-то сказать.

Иранец даже не взглянул на выходящих из комнаты женщин, его полные восторга глаза всецело внимали ломаной английской речи Жанны, которая знала не больше английских слов чем «Эллочка-людоедка» – русских. Он уже полностью, как под интимным покрывалом, находился под шармом         очаровательной блондинки.

Валентина вскоре ушла. Через некоторое время ушли и Жанна с иранцем, так как «любовный инцидент» самой Виктория и господина Хасана был так же         неожиданно исчерпан, как и начался. К несказанному удовольствию последней.

 

 

                                                                 ГЛАВА   III

 

 

Через некоторое время звонит Жанна и со смехом говорит:

– Знаешь, как я «приколола» твоего ухажёра?

Вика         ответила ей в тон:

– Почему моего? Он же теперь твой.

Жанна примирительно сказала:

– Да не кипятись ты, я его сразу же за порогом отшила. Он же мне до плеча едва достаёт. К тому же он только одним, судя по нему и его замашкам, озабочен: к кому бы и где бы потеплее и поудобнее пристроиться. Спереди – за столом, сзади – известно для чего. Поэтому он скорее общий для всех, кто его пожелает,– засмеялась Жанна, – но впервые, я же его именно у тебя увидела.

– Да уж,–         неопределённо ответила Вика.

Жанка энергично продолжала:

– Только представь картинку, захожу я на днях к своей подруге и кого я, как ты думаешь, вижу? Сидит он, как огурчик, у неё за накрытым столом. Увидев меня, даже подскочил от радости. Я поздоровалась с ним и позвала подругу на кухню, гневно спросив у неё:

– А этот         огрызок, что у тебя здесь делает, интересно мне знать?

Подруга уклончиво отвечает:

– Да вот, познакомили.

Я, не меняя интонации, снова у неё спрашиваю:

– И сколько он к тебе, родимый наш, незабвенный наш соколик, ходит?

Она, ничего не подозревая, отвечает:

– Да уже около недели ходит.

Жанна продолжала:

– Я задаю ей следующий жесткий вопрос: «А он тебе хоть шоколадку принёс?»

Подруга промолчала, а я ей и говорю: «Да ты посмотри, балда, у него же на лице написано: что для него «халява» – мать родная!»         «Наверно, ты права,– согласилась со мной подруга,– он только обещает, а сам всё время ни с чем приходит».

Жанна всё так же активно продолжала:

– Я подруге говорю: «Вот-вот, только одни халявщики и могут «ни с чем» приходить. Ща! Я мигом восстановлю попранную этическую справедливость, какие с ним могут быть церемонии и реверансы!?

Виктория слушала, а Жанна со смехом продолжала повествование:

– Ты же знаешь, как я себя элегантно веду? То есть, подчёркнуто легко и свободно, как в танце. И мужикам тем временем начинает казаться, что со мной их ждут одни удовольствия и никаких проблем! Я вернулась в комнату и говорю ему, очень весело потирая руки и улыбаясь на все тридцать шесть зубов.

Виктория неуверенно вставила:

– Насколько я знаю, у человека – тридцать два зуба, не считая зубов мудрости.

Жанна засмеялась и плотоядно добавила:

– Эта арифметика применима к нормальному человеку. А у меня, глядя на него, дополнительные зубы выросли, поскольку у меня разыгрался аппетит, вот я ему по-аглицки и говорю: «Летс гоу то магазин, о’ кей?» Он согласно закивал головой, потому что ещё не знал, что его там ждёт.

Виктория предположила:

– Но, тем не менее, с места не соскочил и не побежал.

Жанна продолжала:

– И более того, даже не вздрыгнулся, нахлебник! А я его снова мотивирую и активизирую. Ты же меня знаешь, я напялила на лицо точно такую же улыбку, как у         него самого и говорю ему снова: « Стенд ап, ви а гоуинг ту магазин. Тогезер, о’кей?» По горлу пальцем пощелкала, дескать мол – дринк! Выпьем! Это интернациональный жест, он это сразу просёк и нехотя поплёлся за мной, поскольку, как мне кажется, он начал уже догадываться, что его там ждёт.

Жанна снова весело рассмеялась и спросила:

– Ты знаешь, Вика, как запомнить последовательность оттенков         такого             природного явления, как радуга?

Виктория с готовностью ответила:

– Конечно, знаю: по первым буквам фразы: « Каждый охотник желает знать, где сидят фазаны». Красный, оранжевый, жёлтый, зелёный, голубой, синий, фиолетовый.

Жанна снова засмеялась:

– Так вот все эти оттенки, один за другим, я собственными глазами наблюдала на его лице, когда я шла по супермаркету и щедрой рукой забрасывала в корзинку всякие вкусности: напитки и недешёвую снедь. Но сначала его круглая физиономия         превратилась в продолговатую недовольную вот-вот готовую взорваться мину, и он полностью перестал улыбаться, представляешь?! Его дежурную улыбку тут же, как корова языком слизала. Причём, заметь, – снова рассмеялась она,– очень энергичная корова попалась!

Виктория подумала: «Так вот когда его дежурная улыбка сошла с лица. Верно говорят, что подобное привлекает подобное; и на каждого лукавого, найдется другой, ещё более лукавый…»

Жанна продолжала активно веселиться, излагая дальнейший ход событий:

– Так вот, когда дело дошло до последнего, то есть фиолетового оттенка, я поняла, что пора закругляться, иначе мужику нечем будет расплатиться. Смотрю, он и так уже – никакой!   Сама иду впереди него, энергично виляя бедрами, он уже и на это, прикинь, не реагирует.

Виктория согласилась:

– Это не новость. Вынужденная трата денег любой сексуальный азарт в мужике в один миг полностью «на нет» сводит!

Жанна весело подводила итог их интимного совместного похода в магазин:

– Вот и я не стала его до сердечного приступа доводить и порулила к кассе.

Не знаю, что он обо мне думал и на каком языке материл меня про себя, но расплатиться у него хватило. За такси он тоже заплатил, крайне надо признать, неохотно. Зато подруга даже рот открыла от такого изобилия, а я ей сказала на кухне: « А вот теперь – нормалёк! Будешь его угощать его же гостинцами. Нашёл – дурочку! Уже неделю здесь ошивается, а сам даже булки хлеба не купил, не говоря уже о чем-то ещё. Я у неё спросила: « Ты думаешь, это его инициатива, всё это тебе в дом принести?» Подруга ответила мне: «Да уж не сложно понять, чья!»

Жанна резонно заметила:

– А гость, тем временем, пока мы болтали с подругой на кухне, видимо, оплакивал в гостиной свои денежки. Затем, делать нечего, смирился. Зато, ты представляешь, в одну минуту приобрёл вид человека, полностью владеющего ситуацией, ведь он столько денег отвалил на закусь. Он заявился к нам в кухню с таким видом, что если захочет, сразу двух подруг отымеет! – Она снова весело рассмеялась. – Представляешь, каков этот Чиполлино?!

Тут уже пришла очередь рассмеяться и Виктории. Она сквозь смех сказала:

– Слушай, мне тоже это же самое сравнение пришло однажды в голову            применительно к нему.

Жанна, смеясь, подхватила:

– Вот-вот! Значит, он похож именно на него! Эти его усёшки и волосёшки! – И она так же весело продолжила.– Ты же меня, шутницу, знаешь. Не могла же я его совсем без внимания оставить, мужик так потратился! Поэтому я время от времени присаживалась к нему на колени, у столь щедро накрытого достархана. Подруга не возражала, поскольку она знает, что у меня крутой любовник имеется. Мужик – что надо! Которого я никогда на этого коротышку не променяю. Но иранец-то этого не знал. По всему было видно, что он полностью забыл про подругу и находился в «стадии предвкушения».

Виктория согласилась:

– Подобную картину я собственными глазами наблюдала.

Жанна продолжала:

– Так вот, минут через двадцать нашей полной идиллии, позвонили в дверь. Подруга подошла к двери, открыла её и сказала: «Жанна, это за тобой». Мы вышли с моим милым на улицу и подошли к джипу. Иранец пулей выскочил за мной. На его снова мгновенно удлинившемся лице можно было без всякого перевода прочитать: «Как же так? Я столько бабок на тебя забухал!» – Жанна снова засмеялась, – всё своё, впрочем, законное в этом случае негодование он подчёркивал энергичными взмахами коротеньких ручек. Типа: «А как же я?»

Виктория отозвалась:

– Да, лихо ты его! Ничего не скажешь.

Жанна продолжила:

– Я повернулась к нему и тоже развела руками: «Дескать мол, хазбент! Ничего не поделаешь! Сам понимаешь – муж! Как-нибудь в другой раз увидимся».

Она снова засмеялась:

– На любом языке опять же понятно его возмущение: «Я потратил на тебя кучу денег, а ты «сматываешься»… Мне ничего не оставалось делать, как подойти к нему и пояснить: «Ты понимаешь, хазбент! Андестенд? В следующий раз, о’кей? Здесь же, у подруги – о’ кей?» Он даже ответить не успел, как я вернулась к машине, и мы поехали. Отъезжая, я видела, как он призывно машет мне своей маленькой ручкой, и, уже подъезжая к углу дома, я видела, как он с негодованием топает своей маленькой ножкой. Мой друг спросил недовольно:

– А это что ещё за недоносок такой? Откуда он взялся?

Я ему спокойно объяснила, что это квартирант подруги.

– А чего ж он тогда за тобой выскочил? – задал любовник мне резонный вопрос.

Я выкрутилась, пояснив ему:

– Да подруга плохо говорит по-английски, я ей переводила.

Мой друг удивлённо сказал мне:

– Да ладно! А я и не знал, что ко всем твоим многочисленным достоинствам, ты      еще и переводчица, – удовлетворённо произнес он.

Жанна закончила историю:

– И когда мы уже заворачивали за угол, я обернулась ещё раз. Он всё ещё стоял у         подъезда в полной растерянности. И крылья у него были явно опущены…

 

 

 

ШЕСТНАДЦАТЫЙ           МИЛЛИОНЕР.

 

 

                                                      ГЛАВА I

 

 

Эта запоминающаяся встреча произошла в пору, когда Виктория работала референтом-переводчиком в СП «Тамариск». Думается, у всего их небольшого коллектива (в СП работало всего 38 человек) остались очень неплохие воспоминания об этом розовом периоде: и зарплата была у всех хорошая, да и само         СП ожидали радужные перспективы.

Поскольку в дирекции, где работала Вика, было всего семь человек, то каждому приходилось исполнять роль человека-оркестра. Виктории, например, кроме своих прямых обязанностей по переводу на английский язык и отправке документации в головной офис, приходилось выполнять функции начальника отдела кадров, готовить массу бумаг для различных контролирующих органов. Кроме того,   покупать и оформлять квартиры для сотрудников, организовывать детям летний отдых, новогодние ёлки, всего – не перечислишь. И каждому в дирекции заданий – не меньше. Хоть маленький, но вполне рабочий коллектив со своей жизнью, требованиями и правилами.

Благо дело, их руководитель, генеральный директор СП – не просто человек-оркестр, но и большая умница. «Ходячая энциклопедия», как все с уважением называли его! Это слово больше всего подходило к нему. Борис Александрович – высокий стройный мужчина с приятным лицом и большими серыми глазами, несмотря на то, что нёс основную ответственность за коллектив на своих собственных плечах, однако, ходил всегда         энергичной, упругой походкой.

Виктория тоже с большим уважением относилась к своему шефу. На том простом основании, что за много лет общения по работе с руководителями различных уровней и рангов ей никогда не приходилось видеть человека с такими, поистине энциклопедическими знаниями практически в любой области, где обычно проявляется мужской ум и к которой тяготеет мужской интерес. Может быть, они были и есть – другие умные         и знающие руководители в городе Актау, да она не имела чести их знать.

Одним словом в СП на своего шефа никто и никогда не жаловался, поскольку он руководил коллективом мудро и спокойно, личным примером показывая сотрудникам, как нужно относиться к работе.

Поэтому каждый старался трудиться         с соответствующей отдачей. Всё шло по плану. Жили – не тужили!

Но кто же знал, что «Союз нерушимый» так быстро рухнет? Так непредвиденно и неожиданно «прикажет долго жить»? Начались перебои в поставках сырья из России. То таможенники без соответствующих объяснений перекроют границу, то какие-то иные инстанции, которым даже имени не было и нет, стараются всячески препятствовать поставкам сырья, несмотря на долгосрочные договоры.         И у руководства СП, как и у многих других руководителей в постперестроечный период, начались «головные боли»: как «выбить» сырьё, как договориться о поставках обходными путями. В их дирекции, естественно,         все старались, как могли, поддерживать шефа.

Поскольку дирекция СП арендовала у химкомплекса всего два кабинета, Виктория, сидя с генеральным директором в одном кабинете, видела, сколько усилий он прилагает, чтобы удержать         СП на плаву.

И вот однажды утром, на фоне всех этих производственных «заморочек»,         её шеф вошёл в кабинет как всегда энергичной походкой и, будучи в явно приподнятом настроении, сказал ей:

– Виктория, надо вот эти данные по выработке и движению продукции за последние полгода оформить         в виде сводки. Сегодня после обеда нам предстоит интересная встреча с одним фирмачом из Москвы, – шеф довольно потёр руки,– по телефону он сказал мне, что у него есть очень интересное и выгодное для нас предложение. Посмотрим,         с чем он пожалует к нам!

Вика, видя, что её шеф настроен крайне оптимистично, тоже с энтузиазмом принялась за работу. К обеду требуемая сводка была готова. Она подумала: «Интересно, что это там за фирмач такой, если даже шеф взволнован?»

 

 

                                                                ГЛАВА II

 

 

Ровно в два часа шеф открыл дверь и широким жестом руки предложил гостю пожаловать в кабинет. В дверь вошёл экстравагантно одетый молодой и невероятно яркий еврей со жгучими чёрными глазами. Вика внутренне невольно ахнула: « Вот это да! Давненько ничего подобного не видела!»

Тогда ещё не было         повсеместно распространено понятие нувориши – «новые русские» и «пальцы-веером» применительно к ним.         А он был как раз из этого разряда или плеяды, так как полностью соответствовал этому определению. Гость, как приученный к коммерческому политесу человек, подарил Виктории дежурную улыбку и проследовал к столу.

Шеф важно представил чрезвычайно импозантного пришельца:

– Семён Семёнович Якубовский.

Гость снова скользнул по ней поверхностным взглядом и сел за стол переговоров. Он подчёркнуто-небрежным жестом поставил на поверхность стола свой супер-кейс, чтобы все могли «лицезреть» гостя на его фоне, а заодно и оценить, из какой именно кожи его приобретение и как искусно он отделан золотистыми металлическими уголками. Картинным жестом он достал из внутреннего кармана пиджака супер-авторучку, из кейса достал супер-блокнот – то бишь, джентльменский набор тоже супер-делового человека. И, продемонстрировав тем самым всю свою эксклюзивность в целом, выжидательно посмотрел на шефа, выражая         полную готовность к беседе.

Теперь и Виктория могла из своего угла уже более пристально рассмотреть это московское диво. Семён Семёнович был одет так, словно только что сошёл с подиума. Его роскошная одежда не только бросалась в глаза, она, можно смело сказать, даже «била» по ним своей непривычной яркостью. Просто её провинциальный взор ещё не был приучен к красным оттенкам в мужском гардеробе. На нём был надет ярко-бордовый пиджак из дорогой шерстяной фланели, рубашка в тонкую полоску и шёлковый галстук с геометрическим рисунком. Сразу видно, что вся его одежда   из западного дорогого магазина. К тому же и вся общая цветовая гамма была подобрана явно – по каталогу. В этом Виктория разбиралась отменно. Брюки, дорогие шевровые туфли, всё – в тон, и всё тоже по высшему разряду. Одежда очень выгодно подчёркивала всю его и без того яркую красоту. На вид он весь блестел и хрустел от свежести. Короче, было от чего впечатлиться периферийному женскому глазу!

Ко всем своим внешним изысканным атрибутам он вёл себя подчёркнуто раскованно и непринуждённо, что тоже являлось отличительной чертой «новых русских», а если независимо от         национальности, то «новых российских».

Её шеф, будучи человеком воспитанным по природе и по сути, во время любых переговоров всегда         держался в высшей степени корректно. Виктория множество раз отмечала это, но и никому не позволял по отношению к себе каких-либо вольностей. Мягко и тактично он всегда держал собеседника в рамках им же самим дозволенного. Но сейчас он хоть и невольно, но как бы слегка подстраивался под небрежный тон московского заправилы, потому что тот сразу принял на себя роль ведущего, а не ведомого.

Поскольку гость не был иностранцем, и шеф не нуждался в её услугах переводчика, Вика между делом незаметно рассматривала этот витринный образец мужской элегантности. Сама по себе она вообще никак не «высовывалась», прекрасно отдавая себе отчёт в том, что она вовсе не похожа на длинноногую барышню-секретаршу из заморского сериала. Скорее всего, тем более в глазах такого экстравагантного гостя, она походила на обычного   совкового         клерка и, несмотря на свою вполне приятную внешность, находилась в полной зависимости от настроения своего босса. К тому же она понимала: когда приближаешься к бальзаковскому возрасту, то единственный, кто его способен оценить, это, несомненно, только         сам господин Бальзак. Но поскольку его не было в наличии, и Виктория не знала, способен ли гость разделить пристрастия великого писателя и его точку зрения на возрастной феминистский ценз, сидела за компьютером и усердно клацала по клавишам, не подавая из своего угла других признаков жизни.

Между тем гость всё больше и больше распалялся, делясь с шефом успехами по открытию своих австрийских филиалов. Насколько Виктория поняла, слушая разговор «краем уха», гость занимается консигнационными поставками полистирола в страны Европы. Консигнационные поставки, как она додумала сама, и как это выяснилось несколько позднее, это всего-навсего сеть перевалочных складов. Просто красиво и для «понта-дела» так непонятно, зато впечатляюще названных.         На этих складах заказчик, заплатив достаточно большие деньги за услуги, мог какое-то время хранить свою продукцию или товар. Пока не были устранены какие-либо препятствия по дальнейшей отправке продукции к месту назначения.

И сейчас гость эмоционально рисовал её шефу радужные картины по их дальнейшему сотрудничеству, увлекая его остро нуждающееся воображение (в элементарном выживании целого вверенного ему коллектива) в запредельные высоты и дали, заманчивыми         посулами и прожектами…

Вдруг в кабинет вошла секретарша директора и пригласила гостя к руководителю химического комплекса. Гость живо собрал все свои шикарные вещички и откланялся. Когда за ним закрылась дверь, шеф с улыбкой спросил у Виктории:

– Ну, как вам наш новый партнёр?

Вика ответила:

– Впечатляет! Даже более того – ошарашивает!

Шеф улыбнулся и неопределённо сказал:

– То-то и оно.

А Виктория продолжила:

– Только здесь, наверное, нелишне вспомнить пословицу про «не всё то золото, что так сильно блестит! Местами аж         глаза слепит!»

На что шеф, находясь всё         в таком же приподнятом настроении, ответил:

– Сейчас мы просто вынуждены искать какие-то дополнительные варианты, чтобы продержаться, пока окончательно не прояснится ситуация с поставками сырья. Как говорится, «не до жиру»! Но посмотрим, что он нам завтра предложит уже конкретно. Сегодня это только так, прощупывание почвы и с его и с нашей стороны.

 

                                                                 ГЛАВА   III

 

На следующий день этот московский нувориш пожаловал с самого утра. Он был в своём же малиновом пиджаке. Не в малиновом берете, как героиня в романе Пушкина, и пришёл он не с послом испанским говорить, а с её шефом. Но выглядел снова так, словно собрался как минимум на дипломатический приём. На нём была свежая рубашка и не менее вычурный галстук. Он так же хрустел от свежести, как и накануне.

Накачанный с утра бодростью, оптимизмом и гипертрофированной         уверенностью в себе и в себя, он энергично водрузил на стол другой кейс, чуть меньшего размера, чем вчерашний. Как выяснилось чуть позднее, это была супер-дорогая мужская игрушка: портативный компьютер. Виктория хоть и работала сама на компьютерах какого-то там энного поколения, но эту дорогостоящую вещицу, что называется со всеми «наворотами и причиндалами», она видела в первый раз. Гость, сразу же отметив её полную компьютерную несостоятельность, но, отметив про себя её сообразительные глаза, и так разворачивал   перед ней монитор или как правильней – дисплей этого портативного чуда, и эдак!         Затем, видя, что она вовсе не «врубается» и, стало быть, не в состоянии своими «бабскими, естественно куриными мозгами» оценить диковинную «штучку-дрючку», суперновинку, за которую владелец отвалил не менее двух штук, а то и больше зелёных, демонстративно повернул это чудо электроники к её         шефу. А тот, естественно, сразу же проникся и впечатлился! И только тогда Виктория, ориентируясь по лицу шефа, который разбирался абсолютно во всём, прониклась сама.

Зато ей, как женщине, весьма импонировало другое обстоятельство: гость начал замечать её присутствие в кабинете! Ничего удивительного: она ведь тоже по такому случаю «помыла шею и причепурилась»!         Виктория это поняла, а если точнее, то осознала его любопытство после того, как он пару раз подходил к ней, чтобы, по его словам, посмотреть, как там продвигаются дела по совместному проекту договора и, элегантно склонившись над ней, продиктовал ей несколько соответствующих цифр в проекте договора.

А Виктория со своей стороны, почувствовав дивный аромат его одеколона, тоже всё больше внутренне «склонялась» к нему. Разумеется, только в душе. Но она уже более заинтересованно прислушивалась к тому, как он ведёт диалог. И вообще как он ведёт себя в целом. Потому что в его облике, равно как и в манерах,         чувствовались какие-то новые для неё поведенческие нотки. К тому же немалую роль для её женского воображения         играл, точнее уже сыграл его необычный можно сказать совершенно новый для восприятия имидж. Особенно новой и непривычной для неё была эдакая его не столько раскованность, а скорее подчёркнутая вальяжность. И всё это на фоне его полностью расцветшей еврейской красоты. На вид ему было лет тридцать пять, не больше.

Если даже её шеф, несмотря на свою обычную сдержанность, казалось, всё больше и больше подыгрывал ему, сознательно закрывая глаза, например, на такую фразу, когда гость спокойно перейдя на «ты», заверил его:

– Да ты что, Борь, так переживаешь? Если мы захотим, то в этом случае можем запросто «поиметь» их…

Виктория, всё так же усердно «шлёпая» по клавишам компьютера, подумала: «Однако же!»

А гость как бы невзначай всё же поворачивал к ней свою дорогую новинку то той, то иной стороной. «Как в детском садике, мальчик хвастается своей новой машинкой!» – с улыбкой подумала она.

Но между тем у неё зрели свои собственные соображения. Она размышляла про себя: «Если он такой крутой, каким выставляет себя, если у него в Москве имеется огромный офис с огромным штатом, как он тут хвастливо заявляет, значит у него многое «схвачено», вдруг у него и в издательстве есть знакомые?»

Но она даже при его кажущейся простоте в общении – именно кажущейся! – ни за что не отважилась бы вступить с ним в словесный контакт вне рамок её должностных обязанностей. Если бы всё ощутимей она интуитивно не чувствовала, а в этом женщины гораздо более проницательны, чем мужчины, что её присутствие всё же является определённым фоном для этой самой его вальяжности, выражающейся в откровенном хвастовстве или в         подчёркнуто-небрежных выражениях. Виктория какое-то время колебалась, но, припомнив истину, что из всех существ, проживающих на земле, только у человека есть право выбора, она, как только шеф вышел в другой кабинет за каким-то документом, решила не упускать свой шанс и неожиданно для гостя спросила:

– Знаете что, Семён Семёнович, мне нравится в вас?

Мужчина с такой яркой внешностью, бесспорно привыкший к повальному дамскому не только интересу, но поклонению, «уже привычно» вскинул глаза на собеседницу и без особого энтузиазма спросил:

– Что?

Виктория ответила искренне, чем, несомненно, привлекла его внимание к своему ответу:

– Свобода!

Только тогда гость уже с явным интересом и даже удивлением посмотрел на неё. Так как он заранее был уверен, что она скажет что-либо тривиальное: либо про сочетание его рубашки с галстуком; либо про его бордовый пиджак, либо про его имидж         в целом, включая портативный компьютер. Но по его искреннему удивлению на лице было видно, что он даже предположить не мог, что она способна на такой неожиданный для него вывод.

А Виктория продолжила, видя явное удивление в его глазах:

– Только финансово-независимый человек, на самом деле, может вести себя так раскованно и свободно!

Гость ничего не ответил. Только продолжал удивлённо смотреть на неё. Ну, никак он не ожидал услышать от неё это столь сладкое для всех зависимых слово – свобода!

Но интригующее начало разговора было вскоре прервано возвращением шефа. И Вика снова углубилась в работу, продолжая, однако, тем же самым «краем уха» вслушиваться в их эмоциональный диалог.

Когда шеф вышел во второй раз на более длительное время, Вика задала гостю ещё один вопрос:

– Семен Семёнович, судя по вашим словам,   вы в Москве во многих сферах – свой человек, – она отметила, что взгляд гостя стал более внимательным после её первого вывода, – позволю себе задать вам ещё один вопрос. Нет ли у вас знакомых издателей?

Именитый гость уже с явным         интересом посмотрел на неё, но промолчал, видимо, ожидая пояснений.

Виктория продолжила:

– Я вижу, вы не менее чем в первый раз удивлены моим вопросом. Хотя и существует мнение, что мужчина – это разум и действие, а женщина – это надежда и ожидание, но в данном случае я просто не хочу упустить свой шанс, – она улыбнулась и добавила, – правда я не знаю, есть ли он у меня?

Семен Семёнович посмотрел на неё уже с конкретным любопытством и спросил:

– А почему вас это интересует? Вы что­-то пишите?

Пока не вошёл шеф, она поспешно ответила:

– Да, я со студенческих лет пишу стихи, и на всякий случай интересуюсь возможностью издать их.

Семён Семёнович сказал:

– Вот как! Это уже интересно. А можно мне почитать хоть одно из них?

Виктория ответила:

–         Видите, как удачно всё         складывается. Я буквально пару дней назад написала новое стихотворение, и сегодня в обед напечатала его. Вика протянула ему лист с текстом:

 

Высокое в душе живёт,

Вот и поэт нам это пишет,

Не знает счастья только тот,

Кто зова счастия не слышит.

 

Высокое в душе живёт,

Кто и когда, и чем измерит,

Два кубка страсти вылив в рот,

Какой хмельнее, кто проверит?!

 

В века иные кто горел,

Сильнее, чем сейчас мы любим?

Во все века страдать – удел

Сильнейшего из Книги Судеб.

 

Но не со всеми слёзы льём,

Читая или видя фильмы,

А только с тем, с кем быть вдвоём,

Хоть на мгновенье, мы – бессильны!

 

Поэтому любой из нас

Своих кумиров сотворяет,

Что б вечный факел не погас,

Огонь своей души – вдувает!

 

Я здесь, за кухонным столом,

Не во дворце, не на Канарах,

С тобой, единственным, вдвоём,

Пью чай из пиалушек старых.

 

Но видит Бог, хочу сказать,

Что счастлива, как все на свете,

Мне больше нечего желать,

Я подтверждаю строки эти.

 

Нам Бог способность подарил

Исходную. К любви высокой,

Но каждый, только в меру сил,

Способен плыть         в реке глубокой.

 

Высокое в душе живёт,

Вот и поэт нам это пишет,

Не знает счастья только тот,

Кто зова счастья не услышит.

 

Он прочитал его и снова         повторил:

–         Да, это интересно.

Виктория же, крайне воодушевлённая этой неопределённой похвалой, заторопилась, пока снова не вошёл шеф:

– А у меня много стихов, и если у вас есть время, возможность, желание и интерес, я могу пригласить вас к себе на чашку чаю и почитаю вам другие стихи. А вдруг они и в самом деле заинтересуют вас,– сказала она с проснувшейся надеждой.

Семён Семёнович благодушно с видом человека, полностью владеющего ситуацией, ответил:

– Ну, что же, пожалуй, можно послушать ваши стихи, потому что это стихотворение и впрямь неплохое.

Виктория торопливо назвала ему адрес и телефон. Он ответил:

– Я, возможно сегодня вечером, после встречи с директором заеду к вам. Часов в восемь, устроит?

– Вполне! – изо всех сил обрадовалась Виктория.

Только они успели завершить самую содержательную часть разговора, как появился шеф.

 

                                                                   ГЛАВА     IV

 

Вернувшись с работы, Вика         сказала сыну:

– Олежка, сегодня к нам придёт в гости очень интересный человек, он прилетел к нам в командировку из Москвы. У него в издательских кругах есть знакомые, вдруг мне повезёт и что-то получится с изданием моего сборника. Давай подготовимся, чтобы встретить его как следует.

Сын поддержал идею, и они распределили обязанности. Он         отправился на рынок за недостающей провизией, а мать побежала на кухню делать заготовки из того, что имелось. К назначенному времени почти всё было готово, в том числе и повторно помытая шея хозяйки. Но стрелки на часах, точнее телефон в заданное время ответил на её архи радужные ожидания полным безмолвием.

Вика села в кресло перед накрытым столом и горестно подумала: «Да этот денди просто дешёвый рисовщик! Только «хвост пушил», а на самом деле обычное трепло!» Однако её крайне деструктивные мысли, были прерваны долгожданным звонком, но не в дверь. Снова зазвонил телефон.

Семен Семёнович, извиняющимся голосом, сказал:

– Виктория, я вышел от директора, чтобы позвонить вам из приёмной и сказать, что я немного задерживаюсь. Ничего, если я подъеду через полчасика?

Она мгновенно переключилась на другую скорость и смягчила тон:

– Да, конечно ничего! Я жду.

И они с сыном с удвоенной активностью помчались «шуршать» на кухню. К приходу гостя стол был полностью сервирован.

В этот раз, к счастью, «сбоя» не произошло. Гость точно в назначенное время нажал на кнопку звонка. Хозяйка на всех парусах и на всех спешно выросших к тому времени         крыльях помчалась к входной двери и радостно распахнула её.

Гость с обворожительной улыбкой и «пустыми руками» переступил порог жилища. У Вики мелькнула «предательская» мысль: «Даже шоколадку не принёс!». Но тут же засунула подальше в кладовку эти меркантильные мысли: негоже думать о каких-то там условностях, если такой высокий гость почтил тебя своим присутствием!

Мать с сыном радушно пригласили его к столу. Оказавшись за накрытым столом, гость задал свой первый вопрос:

– А Вы знаете, почему я здесь?

Поскольку в этом вопросе была интрига и немалая, Виктория с подчёркнутым вниманием воззрилась на гостя.

Семен Семёнович воодушевлённо продолжал:

– Я в этой жизни уже прошёл, испытал, преодолел и пережил великое множество разных ситуаций. Повидал немало людей и вещей и очень многому знаю истинную цену. В большинстве случаев достаточно точно могу определить, чем дышит партнёр и просто человек. Знаю, чего можно ждать от людей и чего ждать         не стоит. Поэтому сейчас единственно, кто может и в состоянии вызвать во мне искренний, повторяю искренний, интерес, это только те люди, которые способны сделать что-то такое, чего не смогу сделать я сам. Лично сам, – повторил он.

При этих словах он вытащил из внутреннего кармана своего яркого пиджака свёрнутый лист с её стихотворением и искренне продолжил:

– Скажу вам честно, я не смог бы написать такое стихотворение. Только поэтому я         здесь!

Это был достаточно ёмкий комплимент ей как автору от такого видного ценителя.         Но поговорить о поэзии конкретно или о каких-то посторонних вещах, например, в общем – «за жизнь», они естественно в присутствии сына не могли. Поэтому Виктория с Олегом просто сидели и с повышенным вниманием слушали гостя. А гость, видя перед собой две пары совершенно нейтральных, к тому же далёких от столичной «тусовки» глаз в том смысле, что информация от них никуда, никоим образом не могла просочиться, «вдарился» в собственные приятные воспоминания на тему: «как всё начиналось».

Надо отдать ему должное, рассказчик он был отменный! Семён Семёнович с таким блеском, принимая во внимание его национальность, с таким юмором и динамичностью рассказывал о своих мытарствах при поступлении в престижный московский ВУЗ, куда евреев не принимали, что слушатели не сводили с него не только заинтригованных, но и восхищённых глаз.

Сей, не менее «великий комбинатор», лукаво и загадочно блеснув своими великолепными яркими глазами, спросил:

– Ну, и как вы думаете, я всё же туда попал?!

Виктория         предположила:

– Наверное, какая-то интеллектуальная уловка.

– Именно! – со счастливым лицом подтвердил он, – я сделал ход конём, я поменял национальность. Я стал лезгином!

Мать с сыном открыли рты от изумления, а он с улыбкой продолжил:

– Правда потом, после окончания ВУЗа, мне пришлось в два раза больше потратить     усилий и средств, чтобы снова превратиться из лезгина         в еврея.

Виктория спросила:

– А ваша профессиональная деятельность как начиналась? Вы же сейчас уже крупную фирму имеете, насколько я поняла из вашего разговора с шефом?

Гость снова         характерно улыбнулся и «доложил» с оттенком явного превосходства:

– И не только это! У меня, по мере нарастания оборотов в бизнесе, появился дом сначала в Венгрии, где мы         открыли первый крупный офис, затем         в Австрии. Кстати, – с оттенком теперь уже никому не нужного превосходства потому, как и без того двое сидящих перед ним слушателей уже достаточно придавлены его значимостью, заявил он, – моя семья сейчас живёт в Австрии. Затем у меня появились две виллы, одна в Испании, а вторая – под Парижем, в живописнейшем уголке, между прочим.         А сейчас уже есть офис в Нью-Йорке, так что дела идут! – с огромным удовлетворением в голосе отрапортовал он.

Вика спросила:

– А начинали с чего?!

Семён Семёнович загадочно улыбнулся и без всякого смущения заявил:

– О, это крайне банальная история. С переработки мусора. Точнее как сейчас модно говорить, с         утилизации мусора.

– Вы же с одним из наших работников это дело «закрутили», насколько я знаю,– сказала Виктория с улыбкой.

Он тут же согласился:

– Да, было дело. Но нам столько, как говорится, здесь палок вставили в колёса и не только в колёса, особенно когда мы новую установку запустили за чертой города, что пришлось срочно перебазироваться в Саратов. И только там уже пошли конкретные результаты.

И гость с большим энтузиазмом продолжал рассказывать о мелких и крупных перипетиях в становлении их бизнеса, особенно в части «обхождения» законов.

Пока         он отвечал на какие-то вопросы сына, Виктория сидела и думала: «Вот что значит активность, и к ней – голова!» Она к этому времени уже и на своём опыте проверила истину про камень, обросший мхом, под который не тёчёт вода. Она сама при вполне приличном заработке в СП уже около года подрабатывала в сетевом бизнесе, занимаясь замечательной косметической линией «Дермаджетикс». Но если приглашала других принять участие в этом бизнесе, то часто слышала: «Это – не моё!», или «Это – не для меня!» Ей так и хотелось сказать в ответ на это: «Ну, тогда станьте Никитой Михалковым (кстати, он как-то сказал в интервью, что из-за работы приходится выкраивать на сон всего четыре часа в сутки) или станьте знаменитой певицей Монсерат Кабалье. Этой певице как-то сказали: «Вы зарабатываете больше, чем президент страны». На что она остроумно ответила: «Ему же никто не мешает и не запрещает, пусть выходит на сцену – и тоже поёт!»

Это всё к тому, что существует определённая статистика, которая гласит: только 5% людей что называется «крутится», пробуя то или иное дело, те или иные возможности для приложения своих сил и своего « Ай-кью» (коэффициента умственных способностей)! А 95% населения просто сидит! Сиднем – сидит! Злословит или завидует. Если у соседа появился новый «джип» и дела у него идут хорошо, значит он – вор и проходимец! Если у него временные трудности, значит для «доброжелателей» – это радость и бальзам и новая пища для злословия: «Наконец-то         ему «прижали» дверью хвост»!

Кто хорошо живёт, все – воры и жулики! Да, но даже чтобы «своровать», как они выражаются на посиделках, надо тоже было голову иметь, прежде чем идти на риск. И никто не знает, сколько они провели добровольных бессонных ночей. Кто видел бизнесменов даже на отдыхе без «соток»!? Чтобы «раскрутиться» пусть даже в «полулегальном» бизнесе (такова, увы, сермяжная правда жизни!) нужно много потрудиться и понервничать, чтобы и рыбку съесть, и в тюрьму не сесть.

Зато остальные 95% в своём подавляющем большинстве молодых и работоспособных мужчин и женщин просто сидят и наблюдают за другими. Им и в голову не приходит попытаться использовать массу возможностей, где можно приложить (не преклонить, это бы они с «большою радостной душою»!) свои руки и         знания или научиться чему-то новому.

Вместо этого многие их них предпочитают «обивать» пороги и искать «правду» до изнеможения болтаясь по инстанциям. Хотя ещё древние мудрецы говорили, что самая трудная, выматывающая и бесполезная вещь на свете – это поиски правды! Люди теряют своё достоинство,         вызывая к себе жалость, терпят унижения в поисках этой самой пресловутой правды. Но в итоге получается, что у каждого своя правда: У чиновника – своя! А у жалобщика – своя! Вот и получается, сколько людей – столько и «правд»!

Только истина – одна! Которую подтверждает опыт многих успешных людей: если ты сам не изменишься, ничего вокруг тебя не изменится! Не начнёшь сам двигаться вперёд, никто и ничто         не зашевелится ни вокруг, ни рядом         с тобой. Даже пожилые женщины, поняв это, стоят с газетами. Хотя, может быть, именно они могли бы рассчитывать на достойный отдых, потому что их молодость и активный возраст пришлись на другое время, когда все жили по расписанию, и конкретно от каждого мало что зависело.

До перестройки считалось, что мы должны стремиться сделать счастливым весь мир, ожидая общего для всех светлого будущего – коммунизма. Но теперь, как выражался одни известный политик: «Процесс пошёл!» Правда «он пошёл» совсем не в ту сторону, как ожидалось. И процветать стал тот, у кого крепче локти или кто дольше держался на поверхности, отталкиваясь от голов других. Поэтому у каждого появилась своя правда, хотя истина осталась прежней: ты не можешь поделиться с другим тем, чего не имеешь сам. Если ты не счастлив сам, вряд ли кто-то почувствует себя счастливым рядом с тобой!

Особенно сейчас в пору резкого расслоения общества на бедных и богатых. И людям, живущим в долларовой зоне комфорта, которые, так или иначе, немало «попахали» для своего благосостояния и благополучия, абсолютно не понятно, как можно жить семьёй в четыре человека на десять тысяч тенге в месяц, да ещё при обязательных платежах за коммунальные услуги?!

Но         люди, кстати, молодые и здоровые, живущие на нищенскую зарплату (верно         говорится: «нет ничего более деморализующего, чем маленький, но постоянный заработок») ничего не делают, чтобы что-то изменить в своей жизни. Они даже не задумываются над этим! Только сетуют, жалуются и злословят по поводу других. Что им можно посоветовать?! Смените работу, вы же – не дерево!         Или поищите дополнительный заработок!         Сейчас благополучие каждого – в его собственных руках!

 

                                                             ГЛАВА   V

 

Виктория отвлеклась в свои мысли, пока гость разговаривал с сыном. Затем они с Олегом опять с неослабевающим интересом слушали приключения         Семёна Семёновича, теперь уже в заграничных поездках.

Во время         его рассказа об очередной фантастической афёре за рубежом Вика невольно подумала: « Я одно не могу взять в толк, почему он так долго, так подробно, так интенсивно и так охотно хвастается передо мной? Отчего!? Неужели только на том основании, что он никогда не смог бы написать такое стихотворение, как я? Или слишком большим и настоящим восторгом светятся наши с Олегом глаза? Ей вспомнилась замечательная фраза: «Трудно считать дураком того, кто восхищается нами!» Видимо, через эти неподдельные эмоции совершенно посторонних, но по внешнему виду неглупых людей, способных оценить его «бизнес-творчество», ему ещё раз хочется через чрезвычайно эмоциональное озвучивание своих бурных секретов, выдаваемых совершенно посторонним людям, как бы самоутвердиться, почувствовать себя не только значительным, но и великим? Иначе как объяснить его непрекращающиеся вот уже несколько часов подряд словесные водопады?»

Но каково же было удивление Виктории, когда он «выдал» ей ещё одно действительно потрясающее воображение         «откровение»! Семён Семёнович достал из внутреннего кармана пиджака         свою дорогую записную книжку, а         из неё – вчетверо сложенный лист бумаги с каким-то списком фамилий, напечатанных на компьютере и заговорщицким, даже слегка приглушённым тоном сказал:

– Вот, почитайте!

Виктория         машинально взяла лист бумаги и начала читать, пока что, не «врубаясь» в смысл его содержания и назначения. Список начинался фамилиями самых известных российских политиков, таких известных на всю Россию и даже на всё постсоветское пространство, что она, даже не понимая ещё, о чём конкретно идёт речь, но уже с удвоенным вниманием продолжала читать дальше. Фамилия – Якубовский Семён Семёнович стояла на шестнадцатом месте. Когда Вика дошла до его фамилии то, вопросительно подняв на него глаза, спросила:

– Что это означает?

Гость изобразил на лице выражение особой значимости, но предпочёл не ответить, а задать вопрос:

– Помните путч ГКЧепистов и последующие за ним события?

Виктория         неопределённо ответила:

– Ну, более-менее!         Но мы ведь знали только то, что освещали         пресса и         телевидение.

Гость добавил в выражение лица, как заварки в чайную чашку, ещё больше значимости и сказал:

– Так вот, в этом списке фамилии миллионеров, которых ФСБэшники должны были просто физически устранить, а короче – отстрелять в случае удачного переворота.

Виктория несказанно удивилась:

– Так здесь же почти вся политическая элита России! Что, всех взять и – отстрелять!? Так просто?

Гость со знанием дела уточнил:

– У этих ребят – всё просто! Можете поверить мне на слово!

Вика ещё больше удивилась:

– Не может этого быть! А кто бы тогда страной правил?

Семен Семёнович сказал:

– А кто подходил бы         для этой цели, разумеется.

Она растерянно переспросила:

– Подо что подходил бы?

Он уточнил:

– Под представления новой власти.

Виктория невольно уточнила:

– Тогда получается, под представления старой власти?!

Гость живо согласился:

– Вот-вот!

Она понимающе кивнула головой:

– Так вы, оказывается, стоите шестнадцатым в этом списке миллионеров. Получается, что и вы живёте в постоянном напряжении, – она уточнила, – если что, то сразу придётся «рвать гогти» за бугор!

Гость тоже улыбнулся:

– Сейчас уже проблема стоит не так остро! Сейчас уже меньше, но всё равно приходится постоянно находиться в боевой готовности, потому что всё         так сегодня нестабильно. Хорошо, хоть в этой ситуации есть один явный плюс: моя семья, как я же уже говорил вам, давно живёт в Австрии. Хоть за это переживать не приходится.

Виктория         философски произнесла:

– Покой сейчас, наверное, только на небесах.

Гость не согласился:

– До этого нам ещё далековато.

Виктория уточнила:

– Да нет, я это сказала         абстрактно. Просто там, где правит Господь, там, видимо,          всегда и во всём порядок!

Семён Семёнович         шутливо подвёл итог:

– Да, помирать нам рановато, есть у нас ещё «много дела»!

 

Вдруг гость спохватился:

– А сколько сейчас времени?

Все дружно повернули головы к часам, стоящим на телевизоре.

Он всплеснул руками:

– Боже, как? Уже два часа ночи?! Как быстро проскочило время!

Виктория с улыбкой уточнила:

– В хорошей компании, да с хорошим собеседником, время летит незаметно, это проверено многократно, хотя мы с сыном были только благодарными слушателями. – Она улыбнулась и добавила. – Говорят же ещё: «Не важно, что пить, важно – с кем пить». Спасибо вам, Семён Семёнович, за такой необычный и насыщенный впечатлениями вечер. Всё было и в самом деле очень интересно. Для меня главное, что сын послушал рассказ успешного человека о том, каких высот можно достичь, если с умом распорядиться тем, что в нас заложено от рождения. Плюс к этому, если развить эти данные собственными усилиями.

Гость, польщённый столь искренней похвалой, улыбнулся удовлетворённой улыбкой и спросил:

– А можно от вас вызвать такси?

Она с готовностью подтвердила:

– Конечно!

Виктория         назвала номер вызова такси.

И в последний раз гость подчеркнул свою значимость, очень уверенно сказав диспетчеру такси:

– Пусть за         мной срочно приедет такси! Да-да, это гостиница на море, там у меня номер люкс! Да-да, я заплачу долларами!

 

Как и предполагалось, гость никаких стихов не напечатал и не издал. До этого ли ему!? До таких ли мелочей!? Когда его больше всего волнуют проблемы собственной         глобализации!

А Виктория? Говорят же, «с паршивой овцы хоть шерсти клок». Но поскольку Семён Семёнович никак не походил на паршивую овцу, наоборот, он выглядел, как великолепный светский лев – неотразимый, яркий, новоиспечённый         шестнадцатый миллионер России!

Несколько дней спустя, пока Виктория была под впечатлением от встречи, она написала стихотворение:

 

Глядя в твои всесущие глаза,

Я проникалась очень странным чувством:

Что ни мечтать, ни думать мне нельзя,

Ни привлекать тебя своим искусством.

 

Меня тянули и толкали враз

И интерес, и явно – безысходность,

И высверки твоих еврейских глаз

В душе рождали чудную бесплодность!

 

Как те цветы, что в яблоне манят,

Как все они весной благоухают!

И, кажется, что все содержат аромат,

Но лишь отдельные зародыш сохраняют.

 

Глядя в твои влекущие глаза,

Я набиралась новых впечатлений,

Я сознавала, думать мне нельзя,

Но жизнь и состоит,

вот из таких – мгновений!

 

Вот и опять! Получается, что он не смог написать стихотворение, а она смогла. Значит, в этом действительно что-то есть…

 

 

                                                       ВСТРЕЧА С РЕЖИССЁРОМ.

 

                                                                          ГЛАВА I

Виктория, как всякий творческий по натуре человек, всё не оставляла своё увлечение стихами. С удовольствием покупала сборники других поэтов, но ей почему-то хронически не везло в общении со служителями Музы, хотя столько раз она встречалась с заезжающими поэтами и наезжающими в рамках общества «Знание» писателями, так как, исполняя общественную нагрузку, должна была встречать их и организовывать с ними встречи на родном предприятии.

Поэты и писатели, сменяя друг друга, выходили на сцену, она пристально вглядывалась в их лица, пытаясь найти в каком-либо из них что-то такое, что могло бы побудить в ней стремление пообщаться с ним. Нечто такое, скрыто-творческое…

Но всякий раз внутренний голос предостерегал её от подобного шага. Между тем время шло, стихи накапливались и уже настоятельно требовали хоть какой-то оценки. Поэтому каждое новое извести о прибытии очередной группы вызывало в ней неосознанно радужное предчувствие: может быть, в этот раз появится желание заговорить? Она поспешно отбирала и готовила свои творения для литературной консультации и надеялась, надеялась…

Видимо, у         авторов, состоящих в Союзе писателей, имелся график так называемого выхода в люди, в подтверждение этому вскоре из столицы прибыла очередная группа. Виктория поехала, встретила гостей, привезла на предприятие и представила их собравшимся.

Всё. Дальше можно было какое-то время оставаться просто слушательницей. Она снова с напряжённым вниманием вслушивалась в их голоса, уже не обращая внимания на их традиционную небрежность в одежде, в чём явно сказывалось их отношение к провинциалам: на отшибе культурной жизни не стоит расшаркиваться, всё равно не поймут их высокий штиль и не оценят их личный вклад в мировую литературу.

Да и, право слово, причём здесь внешность? Стоит ли заострять на этом внимание? Не жениха ведь выбираешь? К чему эти мелочи? От них так и попахивает мещанством и непониманием их столичной раскованности, творческой раскрепощённости и в целом полёта высокой мысли – вон как со сцены несутся рулады, взлёты и падения поставленных голосов?

Так вот после одной такой встречи Вика всё же решилась на обращение к ним за консультацией. После читки, горячки на сцене, пока ещё не улеглось в поэтах состояние этакой поэтической «эй»-фории, на свою просьбу она услышала их восторженно-инерционное согласие: «Да, конечно же! Естественно! О чём речь? С радостью, с готовностью, со вниманием, с пониманием…» И прочая и прочая…

Ей назначили встречу в семь часов в гостинице, куда она их поселила. Обещали, что будут ждать её с крайним нетерпением. Вечером Виктория пришла в назначенное время – никого! Догадалась спуститься вниз, в ресторан. Они ужинали. И были уже весьма и весьма хороши. Однако догадались пригласить её за стол. Она поблагодарила и села на предложенный ей стул. Ей тут же налили. Но ей ни пить, ни есть не хотелось: она пришла поговорить о стихах, мысленно готовилась к встрече и к разговору, поэтому в застолье участия почти не принимала.

Она сидела, испытывая понятное волнение, и лишь мысленно пыталась определить, который же из них может         оказаться более созвучным ей по поэтическому мировосприятию. Их было трое алма-атинских поэтов, но все они вызывали в ней абсолютно одинаковое впечатление, словно она видела перед собой всего одного человека. Да и по разговору не определишь, поскольку он вёлся далеко не о высоких материях и далеко не высоким штилем. Между тем их собственная беседа оживлялась в прямой зависимости от принятого «на грудь». В результате чего со временем никто из них даже не вспомнил, зачем же она пришла, не говоря уже о том, чтобы заметить, насколько она волнуется. Да и Виктория сама не сделала мысленного выбора.

Наконец она осмелилась прервать это неуёмное веселье напоминанием. То ли трезвей, то ли человеколюбивей оказался поэт казахской национальности. При уже приличном подпитии он выразил, однако, желание почитать её стихи. Поднялись наверх в его номер. Сели. Поэт взял в руки стопку принесённых ею стихов…

Виктория до этого и не подозревала, сколь многогранна магия её творений и какие разнообразные эмоции они способны порождать. Уже первые строки даже не прочитанного до конца стихотворения вызвали в нём живейшие родственные чувства, и он начал многословно рассказывать ей о своём дяде в министерстве, о своей тёте – медицинском светиле, о…, о…, о…

Виктория терпеливо слушала его, полагая, что нельзя перебивать тех, от кого, возможно, зависит твоя поэтическая судьба, ибо пути Господни неисповедимы. Тем более что у неё никогда не было ни покровителей, ни наставников от литературы.    По прочтении следующих двух стихотворений поэт, судя по его последующим действиям, неожиданно почувствовал себя Икаром, пытаясь и её увлечь за собой в небо… Еле отбилась. Правда, он оказался всё же относительно порядочным человеком, быстро взял себя в руки, поэтому они расстались не врагами.

Проводил её домой, по дороге читал свои стихи, говорил, что пользуется большой популярностью в столичной литературной среде. На прощание взял её стихи с собой, чтобы, по его словам, как-то загладить свою вину. Свою, как он выразился, минутную слабость. Обещал всестороннее содействие, так как у него кроме его богатых и влиятельных родственников во всех сферах, имеются ещё и большие возможности в издательских кругах…   Так и канул в Лету вместе со стихами.

 

                                                           ГЛАВА II

 

После этого общения она была подавлена довольно длительное время, в связи, с чем пропустила одну из последующих групп поэтов. Но вскоре по графику выхода творцов слова в люди прибыла очередная партия. Шеф намекнул, что нехорошо отлынивать от общественной нагрузки, и Виктория вынуждена была ехать встречать очередную группу, поскольку намеренно пропустила промежуточную.

К тому же         в течение нескольких месяцев лекарь-время сделало своё дело, пустые обещания предыдущего поэта уже не воспринимались столь болезненно. И она решила положиться на свою интуицию, сказав себе: «Посмотрю на этих, если никто не понравится, даже заикаться не буду».

В этот раз ожидались сатирик и два поэта. Сатирик ей сразу понравился, а поэты – не очень. Но один из них был уже в возрасте, достаточно поседевший, и производил впечатление вполне серьёзного человека. Виктория, стараясь удержаться от соблазна, долго колебалась, но желание пообщаться с носителями столь эмоционально притягивающего названия – поэты всё же возымело своё действие.

Решилась. Снова её просьба нашла живой отклик. И в этот раз поэты были в своём номере. Но опять-таки какие?! В том состоянии не только о поэзии, а вообще о чём-либо говорить уже было невозможно. Её главной ошибкой было то, что она сразу не развернулась и не ушла. Но, во-первых, она сразу не заметила, до какой степени они пьяные. А во-вторых, они, возможно, выпили прямо перед её приходом, и их так развезло уже в её присутствии.

Седой поспешно взял папку из её рук, и Виктории ничего не оставалось делать, как сесть на предложенный стул. Постепенно они теряли способность даже взгляд на чём-то сфокусировать, а не только сосредоточиться и читать. Она сделала энергичную попытку ретироваться, но её задержали и начали противно препираться между собой по поводу того, кому же начать читать стихи. Виктория попыталась возмутиться их поведением, тогда молодой нагло выпалил:

– Я приехал сюда за-ра-бо-тать! Понятно?! А не литературные консультации            устраивать.

Он еле-еле поднялся на ноги и буркнул:

– Я пошёл спать.

Они остались с седым вдвоём. Но её ждало ещё одно испытание, седой якобы начал читать стихи, но он с такой поспешностью отбрасывал листки один за другим, одно стихотворение за другим, не пробежав по ним даже глазами, не вглядываясь ни в одну строчку. А чтобы сказать, какие это стихи, их нужно, как минимум, прочитать. Он продолжал лихо отбрасывать листки… Потом, увидев короткое стихотворение, наугад ткнул в него пальцем и бесцветно произнёс:

– Вот это ничего.

Затем снова отбрасывание листов… При этом в номере громко вещал-верещал телевизор, но он ему совсем не мешал, так как поэт и не собирался читать, тем более вникать в прочитанное.   Он, правда, обратил своё осоловелое внимание ещё на одно короткое стихотворение, но те стихи, которые действительно ей нравились, он даже не удостоил своего непослушного взгляда, он их попросту перелистнул. Только тогда Виктория, словно бы выйдя из оцепенения, рванула у него из рук свои стихи, быстро сунула их в папку и опрометью бросилась из номера.

Седой догнал её уже в вестибюле со словами:

– Ну, ты что? Обиделась что ли?

Вместо ответа она неслась к остановке автобуса, как ужаленная, не только не отвечая ему, а даже не замечая его. Но автобуса, как назло, долго не было, и тогда она гневно спросила:

– Почему вы считаете, что можете судить других? На каком основании? Кто вам дал такое право? И почему вы себя так, откровенно по-скотски, ведёте? И это вы-то – наши поэты, которые, считается, несут в народ доброе, светлое, чистое? Вы-то?!

Седой сделал слабую попытку возразить, но аргументировать ему, судя по его поведению, было нечем, и Вика         с вызовом в голосе резонно продолжила:

– Да не нужно никого из вас ставить в графики поездок, если у вас только одна цель – подзаработать и выпить. Ничего вы никому не принесли и не несёте, на стольких встречах проверено. Хотя со сцены вы, конечно же, стараетесь преподнести слушателям, но отнюдь не культуру, а только себя любимых!

Этот уже пожилой поэт слегка отрезвел, видимо осознавая, что вёл себя, мягко говоря, не соответственно своим сединам и, стараясь как-то загладить свою вину, начал что-то там мямлить о поэзии… Вика же, в ожидании автобуса, заметно нервничала. И тут поэт, видя, что она никак не реагирует на него, прибегнул к последнему средству. Решил подвергнуть её поэтическому позору: прочитал очень заковыристое, но приятное стихотворение и с вызовом спросил:

– Кто это?

Она, естественно, не отгадала, поэтому не ответила ему. Вполне могло быть, что своё. Тогда он, видимо решив, что можно гнать подальше едва проснувшиеся угрызения совести, активно принялся заглаживать свою вину путём пьяных объятий на автобусной остановке.

Виктория         с крайним отвращением отшатнулась от него и только выдавила из себя:

– Вы что? В своём ли вы уме?!

Однако седой не унимался, он пьяно прохрипел:

– Ну, ты что? Девственница, что ли?

Благо подошёл автобус, она быстро вскочила на подножку, всё ещё слыша, как он с прозревшим сожалением выкрикивал вдогонку её имя… Благодаря его выходке она стала невольным объектом для неподдельного любопытства окружающих. Пассажиры с крайним интересом уставились на неё, как это обычно и бывает, если человек тем или иным способом привлёк к себе внимание…

Но что взять с поэтов, которые вырвались подзаработать и расслабиться. У них есть идейные наставники, вот пусть и блюдут свое поэтическое стадо. Беда только в том, что эти наставники и представления не имеют о том, как ведут себя их ретивые овцы.

Зато после этих двух фрагментов у Виктории начисто отпало желание встречаться с поэтами и тем более общаться с ними. Чисто по формуле: «Лучший способ избавиться от искушения –         поддаться ему». Однако, будучи в командировке в городе Алма-Ата, она всё же рискнула попытать счастья и встретиться с одним прославленным поэтом уже на его территории – в редакции известного в республике журнала «Простор». Сначала ей казалось, что просто так прийти и обратиться нельзя, даже как-то неэтично. Для этого непременно нужно, чтобы кто-то тебя представил.

Наконец её представили редактору, а редактор оказал ей любезность за её красивую внешность и замолвил словечко уже самому заведующему отделом поэзии. Вика, ясное дело, заволновалась, когда ей дали номер его телефона и посоветовали испросить разрешение на встречу.

Она позвонила и начала лепетать:

– Не были бы вы так любезны, не могли бы вы…

По интонации он понял, что имеет дело с остро нуждающейся и снизошёл до встречи в субботу, в полдень.

Виктория, имея предостаточно горького опыта на этот счёт, всё же осмелилась          уточнить:

– А это точно? Вы не забудете?

– Да, – был краткий, но неясный ответ.

«Ну, ладно, положимся не на благородство человека, а на благородство случая» – подумала она. В субботу начала собираться на встречу, чуть ли не с десяти часов, каждый начинающий это изведал. Но в результате оказалась, что не успевает на троллейбусе. Она схватила такси, примчалась в редакцию, судорожно сжимая папку со стихами…

И что вы думаете? Вы думаете, что её встретил заведующий отделом поэзии? Приветливо улыбаясь, он встал из-за стола и пошёл ей навстречу? Ничуть не бывало! Её встретил английский замок, щеколда которого ехидно выглядывала между дверью и косяком. Такое явное невнимание, даже пренебрежение к её персоне основательно обескуражило Викторию. Она постояла в замешательстве ещё некоторое время, всё ещё не веря в исход своего неистового устремления. Ведь она так волновалась перед этой встречей, придумывала столько разных слов для достойного вступления в диалог с известным поэтом…

Затем, всё ещё не теряя надежды, принялась (так и хочется написать – фланировать), но фланируют, то есть прогуливаются, когда спокойны, а её способ передвижения по коридору можно, скорее всего, назвать – сновать по коридору, одновременно пытаясь отвлечь себя воображаемым портретом начальника отдела поэзии. Однако возбуждение подобного рода – плохой фон для воображения. И она направилась к швейцару с просьбой описать словесный портрет столь долгожданного зава.

Вооружённая этим довольно впечатляющим словесным портретом, она отправилась на исходную позицию. К её счастью, по коридору проходил чуткий работник редакции. Он, исходя из её привлекающий взгляд внешности и стройности, участливо осведомился, чего это она с таким обречённым видом слоняется по коридору. Узнав причину, он пригласил её за дверь, на которой было написано: «Ответсекретарь». Она, до конца толком не понимая, что это значит в их учреждении, доверчиво последовала за ним и рассказала ему про свою беду, то есть про свою обманутую надежду на встречу.

Ответсекретарь, приятный на вид светловолосый мужчина, со знанием дела изрёк:

– А что вы хотели? Они же все ненормальные, эти поэты.

Виктория неуверенно возразила:

– Так он же обещал.

– Ну и что, что обещал?! – продолжил собеседник с большой толикой редакционной мудрости.

«Пардон, – подумала она про себя, – когда он творит, он может позволить себе какие угодно ненормальности, они же к нему бумерангом и вернутся. Но ещё раз пардон, если он начальник отдела, то не вправе ли мы задать вопрос: «Допустимы ли подобные ненормальности на работе?». Пока она размышляла, на её лице было, видимо, выражение такого недоумения и растерянности, что ответсекретарь, до конца проникшийся сочувствием к ней, живо пообещал:

– А мы сейчас ему домой звякнем.

Звякнули. Выяснилось, что он что-то прихворнул, «сопатит», расчихался что-то, а теперь отлёживается в постели.

Ответсекретарь бесцветно пожурил его:

– Но здесь тебя ждут, ты сам назначил встречу на субботу.

Судя по их разговору, Виктория поняла: «Что за дела, обещал?! Вот у него кое-какие дела в редакции, это – да. И из-за этого ему придётся всё-таки появиться в редакции, пусть на него не сетуют, а терпеливо ждут. Он будет через два часа». И Вика, как неприкаянная, целых два часа болталась в радиусе редакции, хотя нет ничего более муторного на свете, чем сидеть в приёмной у начальства, дожидаясь его или слоняться вокруг да около с той же целью.

И от её радужного предчувствия встречи осталось только мучительное раздумье: какие же найти слова, чтобы как-то сгладить чужую бестактность при уже почти ненавистной встрече и как-то урезонить себя, чтобы – не дай Бог! – не вырвалось что-нибудь неприличествующее моменту. Что ни говори, но правила порядочности, а тем более элементарной этики, равны и непреложны для всех, будь ты хоть министром. Недаром же в былые века возник афоризм: «Точность – вежливость королей!». Но в наше время эти правила всегда нарушают вышестоящие, недаром же опять-таки появился современный афоризм: «Кто поважнее, тот – попозднее»…

Хотя существует прописная истина, что чем больше человек из себя представляет как личность, тем он добрее, человечнее, доступнее. Хотя нынче где сыщешь таких? Даже сама подобная мысль – это утопия. Ведь факт остаётся фактом: независимые ведут себя, как им заблагорассудится, а зависящие вынуждены либо молча сносить чьё-то хамство, либо делать вид, что ничего не произошло или не происходит, они-де ничего не заметили или пуще того – не поняли.

Почему?! Почему так происходит? Потому что с этим привыкли мириться. Почти поголовно, всегда и везде.

Через два часа Вика снова, как штык, была в редакции, ибо относилась ко второй категории. И, чего греха таить, ей очень хотелось встретиться с этим поэтом, так как для любых последующих проволочек у неё совсем не осталось времени, ибо в этот же вечер она улетала домой.

Щеколда английского замка в его кабинете уже не просто ехидно выглядывала, а ехидно улыбалась, хотя ей-то что она сделала?! Ещё минут двадцать подавленного метания по коридору, и Виктория кинулась снова к ответсекретарю изо всех сил жалея, что не он оказался тем поэтом, которого так алкала её душа, так как с ним довольно явственно прослеживалась канва взаимопонимания.

Он позвонил поэту снова, мягко пожурил его за то, что тот оказался таким необязательным и, окинув её с ног до головы красноречивым взглядом, подытожил:

– А ты знаешь, я бы на твоём месте огорчился оттого, что не встретился с такой очаровательной начинающей поэтессой.

После этой оценки он, не меняя ни доброжелательного тона, ни просветлённого взгляда, обратился уже к ней:

– Может быть, вы хотите что-то сказать поэту?

Вика, уже не скрывая своих истинных эмоций, ответила:

– Только одно. Скажите ему, что я не уважаю его, даже ещё не увидев.

Ответсекретарь послушно повторил:

– Она сказала, что не уважает тебя, даже ни разу не увидев.

Неизвестно, что на это ответил поэт, но в любом случае – ничего хорошего. Ещё несколько информационно-вежливых фраз с человеколюбивым работником редакции – и пора было откланиваться. Выходя из кабинета, она сказала:

– А знаете, что мне больше всего понравилось в вашей редакции?

Он с любопытством вскинул глаза, явно ожидая положительной оценки своей персоны, но она всё же, дала ответ, не отвечающий его ожиданиям:

– Таблички на дверях. Такие они красивые на вид, стабильные, даже респектабельные. В общем, впечатляющие.

На что он слегка разочарованным тоном посоветовал ей не смотреть на вещи в столь мрачном свете.

И в самом деле, стоит ли?

Но с тех пор у неё начисто отпало желание общаться с тружениками пера.

 

 

                                                           ГЛАВА III

 

Теперь о красивом, возвышенном и почти свершившемся. Как-то приходит сотрудница в кабинет и сообщает, что по линии общества книголюбов организовывается встреча ни много, ни мало, а с кем бы вы думали? С самим режиссером драмтеатра города Риги.

Куда как не простор для фантазии. Стоит оговориться, что после невстречи с поэтом в Алма-Ате Вика наотрез отказалась ездить и встречать служителей Музы, имея достаточно оснований для опасений, что это может оказаться какие-нибудь очередные «перлы».

А тут уже бери выше, приезжает жрец Мельпомены, причём высшей касты – сам режиссёр. И, стало быть, творец, создатель. А это звучит! Начальник, зная о её поэтической натуре, так как все дни рождения отмечались с её виршами на открытках, разрешил ей поехать встретить, а заодно и попытать счастье общения с околостоличной знаменитостью.

Виктория озарённо сказала себе: «Эх, была, ни была!» И села в автобус. По дороге проговаривала свои стихи, которые, видно из-за того, что были особенно дороги, запомнились. Затем подумала: «Ну и что, что не поэт. Всё равно человек связан с искусством слова. Значит, его мнение может чего-то стоить». К тому же куда денешь разгулявшееся воображение? И хоть она сдерживала себя всеми силами, выдвигая на первый план, безотказно действующий аргумент: «А вдруг старичок?», так как организаторы встречи не удосужились сообщить дополнительных данных.

Поэтому она запаслась на всякий случай необходимой почтительностью. Приехала в гостиницу «Актау», подошла к администратору, всё уточнила, сверила и получила разрешение подняться в номер в качестве сопровождающей гостя на предприятие. Приличия соблюдены. Поднялась на указанный этаж и моно-настроенная на чудесную встречу, с замиранием сердца постучалась в заветную дверь.

Милые женщины, от всего сердца хочется пожелать вам, неожиданно открывая дверь Господина Случая, увидеть перед собой такое же красивое лицо! Виктории открыл дверь мужчина лет сорока, а то и того меньше, красивый, как настоящий театральный супер-герой: высокий, стройный… Так и хочется побольше найти таких же высоких слов, как он сам.

Хозяин номера и гостья невольно изобразили немую сцену полного взаимного удовлетворения. К тому же, как много значит, мгновенная способность актёров вступать в контакт и их великолепная раскованность! Он бездействовал всего мгновение! И стоило Виктории лишь открыть рот, чтобы объяснить причину своего появления, как он схватил её за рукав и начал тащить в комнату, выражая взглядом при этом полное дружелюбие.

Она отшутилась:

– Вы меня, уважаемый, за рукав не тяните, я – лицо официальное.

Он так же неожиданно выпустил её рукав и с такой же готовностью начал извиняться, убеждая её при этом, что он-де и в мыслях ничего не держал…

Вика невольно улыбнулась и сказала:

– Я тоже ничего не держу в мыслях кроме того, что приехала за вами по поручению общества книголюбов, чтобы сопроводить вас на встречу. Машина внизу.

Режиссер внезапно засуетился:

– Да, но как же эта женщина, руководитель городского общества книголюбов, она тоже обещала         поехать со мной, чтобы должным образом представить меня.

Вика без удовольствия в голосе ответила:

– Весьма сожалею, но мы не можем её долго ждать. Мы можем подождать её минут семь, не больше. Иначе мы рискуем опоздать на встречу, и публика разбежится. Вы же знаете, как это бывает, – попыталась она объяснить ему ситуацию.

 

Он стоял перед ней такой интересно-смущённо-заинтересованный (или это её воображение начало свои очередные подвохи?!). Высокий гость был одет в чёрный тонкий свитер, который так выгодно подчёркивал его высокую стройную шею, и в джинсы – подтянутый, узкобёдрый, неотразимый. Не то что трудно было, а просто невозможно было не впечатлиться всем увиденным. Режиссёр некоторое время самодовольно впитывал в себя произведённое им впечатление и запросто спросил:

– А вы кто?

Она назвалась и представилась. Он одобрительно гмыкнул, так как название её профессии говорило об определённом уровне. Прошло минуты три, он засобирался и сказал ей:

– Мне надо переодеться.

Вика живо среагировала:

– Да, пожалуйста. Я подожду вас внизу.

Когда он спустился в вестибюль, её уже заполонило какое-то радостное ожидание чего-то смутно-приятного. И это ожидание не обмануло её. Он спустился вниз в элегантном костюме, то есть при полном комплекте мужской неотразимости. С заученной широкой улыбкой он подошёл к ней, точно зная, какое впечатление производит на женщину его внешность. Чтобы скрыть свой лёгкий шок, произведённый его готовой к выступлению перед публикой внешностью, она с улыбкой пошутила:

– Что, мне не было дозволено присутствовать при переодевании короля?

К её немалому удивлению, он не понял шутки и начал суетливо и многословно извиняться перед ней. Так, что ей даже стало неловко за свою шутку. И она вынуждена была пояснить:

– Насколько я знаю,         дворцовая знать могла присутствовать при переодевании короля. И это было обычным явлением и воспринималось вполне нормально и той и другой стороной. Странно, что вы этого не знаете, тогда простите меня, если моя шутка показалась вам фривольной.

Они стояли на площадке около гостиницы в ожидании этой самой представительницы, о которой говорил режиссёр в номере. Это было в одиннадцать часов до полудня. Ярко светило солнце, и Вика несколько смущалась оттого, что её макияж недостаточно изыскан применительно к данному случаю. Давненько ей не хотелось так же сильно, как в эти минуты, выглядеть на все сто процентов. Что называется – здесь и сейчас! За одежду она не волновалась, с этим всегда у неё было всё в порядке. Несколько смущала бледность и обыденность лика, хотя верхняя часть щёк и была слегка оживлена едва заметными румянами. Но без внутренней подсветки любое, даже красивое лицо, маловыразительно. Точнее, в нём нет той изюминки, которая привлекает взгляд смотрящего мужчины снова и снова…

 

Вторым её внутренним настоятельным желанием было, наоборот, страстное нежелание слишком быстро разочароваться в таком интересном незнакомце, как этот откуда-то свалившийся         столь привлекательный режиссёр. Ибо, видит Бог, как редко случаются между людьми минуты именно стоящего общения.

И она не выдержала, постаралась предостеречь его от чего-то случайного, так как в его поведении уже начал прослеживаться стиль: «И чего это церемониться с глубинкой и её народонаселением…» Виктория с оттенком грусти произнесла:

– Вы знаете, немало я повидала вашего брата, пусть не режиссёров, но из богемных, и такой всякий раз осадок от общения с ними оставался…

Режиссёр с неудовольствием в голосе ответил:

– Да? Вот как! Но всё-таки, что это вы так категорично?

Вика, не сбавляя уверенности в голосе, продолжила:

– Да уж так. И мне бы очень не хотелось, – как бы предупредила она его, – не успев познакомиться с вами, уже разочароваться. Вы уж меня простите за откровенность.

Это было первое предупреждение: «Дескать мол, будь, ради Бога, осмотрительнее». Ну да что ты!         Мы же – особливо особенные! И эта фраза была им пропущена мимо ушей с завидной небрежностью. Он повёл своим орлиным взглядом вокруг и остановил его на белом здании:

– А это что за здание?

Она охотно пояснила:

– Это наш Белый дом.

Режиссёр с бойцовской реакцией среагировал:

– Ого! А у тебя там случайно влиятельных знакомых нет?

Виктория уклончиво ответила:

– Допустим, есть. И что из этого?

Режиссёр в мгновение набрал обороты:

– О, так слушай, – он лихо назвал её по имени, – а ты не сможешь бронь на самолёт до Москвы достать? Мне купили обратный билет, но через Мин-воды. Понимаешь, у меня через четыре дня спектакль, а я в этой дыре запросто могу застрять…

Она невольно отреагировала:

– Ну и реакция у вас! Прямо-таки боксёрская! На тех, кто может быть вам полезен.

И она понуро замолчала, потому что пошли прахом все её предупреждения. А в его алчущих, поэтому уже не столь красивых глазах всё ещё оставался вопрос, и он не замедлил его озвучить:

– Ну, так что?

Она в тон ему бесцеремонно и кратко ответила:

– Извините, но я не стану этого делать.

И опять умолкла. Пора было ехать, до начала встречи оставалось всего пятнадцать минут. Виктория развернулась, и пошла к автобусу, потерянно безмолвствуя. Разумом понимая, что все её внутренние сантименты – полная фигня для него: ибо он приехал сюда заработать, а не ублажать общением случайную провинциальную барышню. А всё же было на душе как-то неприятно.

Правда, он это быстро заметил и спросил:

– У вас что-то так быстро настроение испортилось. Наверно после того, как я про билет спросил, верно?

Вика не стала отрицать:

– Да уж представьте себе, если бы я была в Риге, я не обратилась бы к вам с этой просьбой в подобной ситуации, потому что организаторы ваших туров прекрасно знают, куда и как следует обращаться в этих случаях.

Но он быстро перевёл разговор на актрису Наталью Андрейченко, потому что её цветной портрет из журнала висел в автобусе. Он живо поделился подробностями её личной жизни, сообщив, что она вышла замуж за актёра Максимилиана Шелла и уехала с ним. Уж он-то, разумеется, был в курсе всех столичных сплетен, если, по его словам, учился в аспирантуре ГИТИСа. Надо отдать ему должное, он говорил быстро и захватывающе интересно, поэтому Вика довольно быстро забыла о своём недавнем огорчении: всё-таки непринуждённо-познавательное общение – большой дефицит.

Но гость также быстро перевёл тему разговора, сообщив ей, что он здесь себя неважно чувствует и плохо спит. Он тут же осведомился:

– Как у вас тут с кислородом? Я слышал, что у вас здесь кислорода не хватает.

Вика вполне расслабленно ответила:

– Да всё нормально у нас с кислородом, раз кислородных баллончиков за спиной не носим, как японцы. И все, как видите, живые, – затем начала активно расхваливать свой молодой город, добавив, что ленинградские архитекторы государственную премию получили за проект этого города.

Режиссёр вяло кивал головой, а она энергично заявила, что, в отличие от него, прекрасно спала и сейчас чувствует себя в определённой степени просто на взлёте. И на этой высокой ноте предложила ему:

– А хотите, я прочту вам пару своих стихотворений?

Он вмиг загорелся, а в следующий миг потух:

– Нет, вы знаете, я сейчас в автобусе не могу воспринимать стихи. Их нужно слушать в спокойной обстановке. Сегодня мы с вами встретимся, и вы мне почитаете свои стихи, – уверенно заверил он её.

Виктория просто промолчала, потому что всё возвращалось на круги своя, и она живо вспомнила, чем все эти встречи заканчивались. Гость, наоборот заинтригованный тем, что она не подпрыгнула от радости, услышав это предложение, повторил свой вопрос.

Вика, опять к его немалому удивлению уклончиво ответила:

– Не знаю, нужно ещё подождать, чтобы у нас появилось такое желание.

В это время они подъехали к территории предприятия, и вдруг гость крайне неприятно оживился, выразив это словами:

– Ой, куда это вы меня привезли? Я, кажется, здесь уже был! Я же вам говорил, что надо было подождать представительницу городского общества книголюбов.

Ох, как же противно видеть, когда мужик, да ещё такой красивый, так истошно и невыносимо гадко истерит при женщине, причём без всякого для этого основания. Все помнят фильм «Москва слезам не верит», как там Олег Табаков, точнее, его герой «дергался», когда раздался звонок в дверь. И чем всё это закончилось? Героиня встала и немедленно ушла. Вот так же и Вика растерялась, пытаясь урезонить его хаотичное метание по автобусу:

– Да нет же, успокойтесь, вы не могли здесь быть. Сегодня первая встреча с нашими работниками, я это точно знаю.

Но он всё же резко и нудно, как заевшая пластинка, продолжал недовольствовать:

– А я вам говорю, что только вчера я здесь был. Мы что-то не то делаем, – и он, почти зло, посмотрев на неё, закончил свой гневный монолог, – я дал вам увезти себя, а должен был, видимо, ехать в другое место. Я же говорил вам, что надо было подождать представительницу…

Он продолжал суетливо метаться по автобусу, а Вика вконец растерялась, видя его беспорядочный броуновский «движняк». Ей даже неловко, а то и противно было на него смотреть. И она с невольной неприязнью подумала о нём: «Такой импозантный мужчина, а дергается, как марионетка. Неужели он не видит себя со стороны?»

Затем снова попыталась образумить его словами:

– Да не волнуйтесь вы так, всё правильно. Вы выступаете у нас сегодня от общества книголюбов, я сама созванивалась и уточняла. Иначе, чего ради, я бы за вами приехала в гостиницу?

Только тогда он несколько поутих:

– А-а-а, а вчера, значит, я выступал здесь от филармонии.

Только тогда он присмирел. На проходной Вика обратила его внимание на объявление, которое писала собственноручно, чтобы ещё раз до победного конца убедить его, что ничего и нигде не напутано и не перепутано. Они подошли к лифту, пока Виктория жала на кнопку, он энергично принялся снова допрашивать её:

– Так я увижу тебя сегодня? Так ты придёшь? Скажи мне! Скажи мне сейчас!

Ей было не по себе от такого так и хочется сказать «метеоризма», да только это нечто другое. Видя этот неожиданный, иначе не скажешь, напор, она неопределённо ответила:

– Не знаю, я позвоню.

Куда твоё дело! Разве он готов был услышать нечто подобное, он мгновенно разогнал свою непонятно откуда взявшуюся энергию, чуть ли не до космической скорости, скороговоркой проговаривая:

– Нет, нет и нет! Нечего звонить! У меня последнее выступление в пять, а восемь я буду ждать тебя. Ты слышишь, Виктория, я буду ждать тебя. И никаких отговорок я не принимаю.

Он так лихо называл её на «ты» словно они познакомились не пятнадцать минут назад, а как минимум пятнадцать дней…

Режиссёр, ничуть не сбавляя оборотов – сопротивление или инертность женщины, как известно, усиливает или мягкую или агрессивную инициативность мужчины – и он продолжал настаивать:

– Так ты мне ничего не ответила, ты мне скажи точно, придёшь? Я буду очень ждать, скажи мне это сейчас. Прошу тебя, ответь именно сейчас. В зале будет много народу, и мы не сможем ни о чём договориться, обещай мне, прошу тебя, Виктория.

Она с удивлением смотрела на это необычайно одухотворённое в эту минуту лицо действительно красивейшего из смертных и только дивилась про себя: «Откуда столь внезапно взялась вся эта хоть и не страсть, но страстность, каким образом она могла так быстро возникнуть? Разве подобное возможно в реальной, а не в театральной жизни? Или это только какой-то странный агонический блеф? Ведь не удар же это молнии, коей именуют любовь с первого взгляда, – с иронией подумала она, – возможно, всё это лишь заученные и тысячи раз сыгранные реплики и не более того?»

Но когда эти слова         произносят алые пламенные уста не со сцены, а прямо на расстояния твоего собственного дыхания, а голос его звучит так натурально, так искренне и горячо, что любой женщине захочется поверить, что всё именно так и есть на самом деле. И уже совсем не важным становится вымысел это или реальность. В это просто изо всех сил хочется верить. Вот и всё. Всецело и без оглядки. Потому что от такого потока жаркого красноречия начал бы плавиться и айсберг небольших размеров, не то, что женское сердце, всегда готовое к романтическим соблазнам, да ещё такого высокого, даже высочайшего уровня, применительно к мужчине его внешности и профессии.

И она просто ответила:

– Хорошо, приду.

Его лицо искренне, хотя, скорее всего, удовлетворённо просияло от её ответа.

Они поднялись на этаж, вошли в её кабинет. Он переобулся, снял ботинки и надел туфли на каблуке. Сказать, чтобы в них было что-то особо выдающееся, не скажешь. Можно было вполне, применительно к погоде, остаться и в ботинках, тем более что на нём был надет всё тот же тонкий чёрный свитер, а не нарядная рубашка с галстуком. «Но, может быть, в этом выражается его уважение к слушателям?» – подумала она.

Вика, зная, что должна будет встречать гостя, всё купила в буфете к чаю. И сейчас накрыла ему чайный стол. Гость с аппетитом поглощал всё предложенное, а она исподволь любовалась им. Здесь ей позвонили, что народ в актовом зале испытывает крайнее нетерпение. Виктория попросила его поторопиться, так как по своему горькому опыту организатора подобных мероприятий знала, с какой готовностью разбегаются охладевшие к предлагаемому событию граждане.

Но гость с набитым ртом уверенно заверил её:

– Ничего, подождут.

Видя, что он и не думает срываться с места и бежать на долгожданную, но не им самим, встречу, пошла ему на уступку, сказав:

– Хорошо, вы допивайте чай, а я сбегаю, предупрежу всех, что вы сейчас       спуститесь.

Господи, поведай! Откуда? Как рождается в нас, то прекраснейшее состояние лёгкости, любви ко всему и вся, букет из доброты, благожелательности, личного обаяния и, только ты, Боже, знаешь чего ещё, когда на нас обратят свой заинтересованный взор необыкновенные глаза красивого мужчины? Виктория неслась по лестнице, не чуя под собой ступенек, как богиня Диана не чуяла колючек во время охоты. Предупредила всех и вернулась в кабинет. Гость самозабвенно допивал чай со всеми ему предложенными сладостями. Вика предложила ему ещё варенья, но он, судя по всему, уже был сыт. Если вместо этого он приблизил к ней своё красивое театральное лицо и произнёс, насколько это было         возможно проникновеннее:

– Я ничего уже не могу здесь есть.

Вика в крайней растерянности только и спросила:

– Почему?

Он приблизился к ней почти вплотную и на театральном выдохе сделал ей крайне неожиданное заявление:

– Для меня уже всё здесь         отравлено.

Она, всё больше изумляясь от неожиданности, снова искренне переспросила:

– Помилуйте! Чем же?!

И он, ничуть не смущаясь своей наигранной фамильярности, сделал ей невероятное         признание:

– Вами, Виктория, вами!

А когда увидел её искренне недоумённый взгляд, видимо, слегка устыдился своей открытой пошлости. Они спустились вниз и вошли в актовый зал. Он встал перед зрителями и начал говорить…

А у неё появилась, наконец, возможность тайно любоваться его лицом, тем более что в нём действительно было на что посмотреть.

С чего в таких случаях начинают? С фигуры? Но уже сказано выше, что он высокого роста, хорошо сложен, да ещё и на каблуки встал, одет в чёрный тонкий свитер и отлично сидящий на его стройной фигуре болотного цвета костюм. «Видимо, у театралов свитеры в особом почёте, – с нежностью подумала она, – если мужчины предпочитают оставаться в них даже во время публичных выступлений или во время интервью на телевидении».

Но самым ярким в описываемой внешности, несомненно, было лицо, так выгодно подчёркнутое чёрным свитером. Виктория, будучи достаточно застенчивым человеком по натуре, в начале знакомства лишь мельком или поверхностно осмеливалась смотреть на него. А теперь у неё появилась возможность тщательно рассмотреть его лицо в деталях, чем она и занималась в эти минуты         с величайшим усердием и удовольствием, так как он читал стихи, которые она уже либо знала, либо не один раз читала.

Стрижка у него была удлинённая, волосы чистые, чёрные, на лбу, висках и у шеи оттенялись ранней сединой. Лицо правильного удлинённого овала, хорошего цвета. Брови средней ширины, красивы, высоко расположены над глазами, что создавало простор для выразительности глаз.

Но особенно привлекали взгляд глаза и рот, так как при живой мимике они наиболее выразительны. Кстати, психологи утверждают, что даже в лицах на портретах и на фотографиях привлекают взгляд именно глаза и рот. А эта картина была живая, да ещё какая красивая.

Глаза небольшие, тёмно-карие, о таких обычно говорят – бархатные, но издалека они казались чёрными, своеобразного, можно даже сказать, необычного разреза. Например, если о глазах говорится, что они с поволокой, то предполагается, что их верхний край должен быть немного приподнят. А эти глаза с поволокой, но как бы по прямой линии: внешний край их немного приподнят, а внутренний чуть-чуть опущен, но сами его длинные глаза расположены именно по прямой. И только при движении глаз         едва заметна их поволока, а владел он ими ох же         и превосходно! Уж как они у него взлетали и сверкали, неотразимо действуя на женские сердца, на все сразу и на каждое по отдельности – это надо думать! Одно слово – режиссёр!

Всех литературных героев от преподносил с блеском и вполне готовыми к восприятию. В общем, всё, что он делал, он знал, ведал, понимал и, следовательно, всё это было ему легко и доступно. Он легко жонглировал словами, мимикой, жестами –         всё в его выступлении было продумано, взвешено, рассчитано путём многократных повторений во время подобных встреч. Женщины буквально заходились в хлопках после каждого стихотворения. Сотрудница Вики слегка наклонилась к ней и прошептала:

– Да, твой визит был не напрасен.

Виктория кивнула головой в знак согласия, а сама сидела и любовалась им, как собственным творением. И наблюдала за ним, наблюдала… Поскольку с самого начала она долго не могла определить для себя, в чём же заключается столь привлекательная сила этого лица, потому что оно, кроме невероятно яркой внешности, имело еще какую-то едва уловимую дополнительную изюминку. Она снова и снова по отдельности исследовала взглядом каждую деталь, затем, наконец, поняла – в форме зубов.

Во-первых, в этом возрасте уже слегка опущены уголки губ, у него же – ничуть не бывало. Зубы ровные и белые, сразу видно – не курит. Но секрет заключался в том, что четыре верхних передних зуба чуть-чуть длиннее остальных, а в обрамлении ярких губ они так хищновато призывно, и столь уверенно и неотразимо являют себя миру. А нижние зубы уже обычной формы. «Весь эффект, значит, – подумала она, – именно в удлинённой форме четырёх передних верхних зубов, да ещё эти хищные зубки обрамлены такими обманчивыми губами…»

Виктория буквально взгляда не могла отвести от его лица, настолько оно казалось ей красивым и одухотворённым. Да если прибавить сюда великолепие его театральных жестов, возбуждающий воображение полёт рук, не менее выверенная мимика   лица профессионала… Руки его были не столь уж красивой изысканной формы, какими бы должны были быть руки служителя Мельпомены – изящными, слегка нервными и изнеженными. Но на том, что «не очень» она уже старалась не заострять внимания. Есть у женщин такое приятно-необходимое состояние – сознательное закрывание глаз на что либо настораживающее во внешности мужчины и как бы предупреждающее или чуть отодвигающее   последующее непременное разочарование.

Есть в басне И.Крылова такая фраза: «За ваших львят, за вашу львицу, ну как тут было не напиться?…» А нашей героине, ну как тут было не влюбиться? Когда с его стороны всё для этого было сделано, причём без всяких усилий. Роза считается самым совершенным божьим творением из всей созданной Создателем флоры на земле, недаром же напоминанием о ней или ссылками на неё изобилует вся любовная лирика Земли…

Так вот все мысли и чувства Виктории в тот момент напоминали бутон прекрасной розы, готовый вот-вот распуститься под ласковыми солнечными лучами, и роза явит миру всю свою первозданную прелесть и божественный аромат, присущий только ей одной…

Вика сидела и восторженно думала про себя: «Боже мой, неужели я уже этим вечером смогу прикоснуться к этому прекрасному лицу?..» Дальше её мысли не простирались, ибо само созерцание красоты – это уже совершенное удовольствие, и она в немом восторге следила за полётом его рук, сама невольно воспаряя…

Он прочитал несколько стихотворений Николая Рубцова с краткими к ним комментариями, рассказал о Высоцком и прочитал пару его стихов. Затем прочитал несколько пародий Александра Иванова. Публика в лице нескольких десятков женщин и нескольких мужчин его исступлённо благодарила.

Наконец действо закончилось. Можно даже сказать, не наконец, а довольно скоро, так как гость явно не настроен был слишком долго ублажать истосковавшиеся по прекрасному периферийные сердца и души. Возвращаясь в кабинет, где была оставлена одежда, он ещё и на лестнице, на привычно высокой ноте, хоть и столь же небрежно, отвечал на задаваемые ему вопросы женщин, толпой сопровождающих его.

Затем они с Викторией вернулись в кабинет, он переобулся, затем оделся. И здесь его вызвалась проводить до автобуса одна участница общества книголюбов и сослуживица Виктории. Режиссёр посмотрел на Вику вопросительно и слегка капризным тоном всеобщего любимца произнёс:

– А вы что, Виктория, не проводите меня?

Начальник отдела опять вошёл в положение и настоял, чтобы Вика ответила на просьбу. Так втроём они и отправились к автобусу. По дороге режиссёр начал опять привычно канючить и сокрушаться, не ушёл ли его автобус и не опоздает ли он на очередную встречу? Автобус к облегчению всех стоял на месте и ждал его, но тут как назло забарахлил в автобусе мотор. Водитель вышел и что-то там делал снаружи.

А гость продолжал, не обращая ни малейшего внимания на женщин, крайне неизысканно нервничать. Вика только молча дивилась такой разительной смене настроений вовсе не у ребёнка, а у вполне взрослого человека, тем более мужчины. «Всё-таки как противно, когда мужик так некрасиво дёргается!» – снова невольно подумала она.

Вика демонстративно замолчала, взявшись перевязанной рукой за поручень и отвернувшись к окну. На         эту её демонстрацию тут же среагировал мятущийся ум лектора.

Он посмотрел на её уже порядком посеревшую с утра повязку, которую ей с таким тщанием наложила в медпункте медсестра, и живо осведомился:

– А что это у вас с пальчиком, Виктория?

Она с улыбкой посмотрела на свой пальчик, упакованный в сероватый бинт, и     просто ответила:

– Да утром пекла беляши и         горячей струёй пара из чайника обожгла его.

Гость искренне изумился:

– Беляши? Утром? Вот это да! Вот это новость так новость!

Сослуживица пошла за неё, что называется, горой:

– А что вы думаете? Она у нас прекрасная хозяйка, она за своей семьёй знаете, как следит!

Вика обомлела. И впервые в жизни пожалела о том, что её глаза не лазеры: испепелила бы она сейчас в одно мгновение эту несанкционированную, а то и вовсе непрошенную адвокатшу, причём с большим удовольствием.

Режиссёр с явным неудовольствием обратил свой сановный взор на Викторию, но       вопрос почему-то задал её коллеге:

– И дети есть? Такая молодая женщина, – уже с гневным неудовольствием     произнёс он, – и большие?

– Да сыночек уже с неё росточком вытянулся, – услужливо сообщила та.

Режиссёр снова посмотрел на Вику так, словно она полторы пятилетки только тем и занималась, что уверяла его в своей тотальной бездетности, а тут вдруг обман вскрылся. Виктория метнула на сослуживицу взгляд ещё более свирепый, чем в первый раз. В этот раз коллега поняла его верно и попыталась исправить никоим образом не выправимую ситуацию вопросом:

– Можно подумать, что у вас детей нет?

Режиссёр, как ни странно, быстро с этим согласился, ответив:

– Есть. Много и в разных местах.

Сослуживица с чувством полного удовлетворения неопределённо изрекла:

– Ну, так вот.

Когда возвращались назад в отдел, Вика взорвалась:

– Мымра, кто тебя просил? Кто тебя за язык тянул о детях заговорить, а? Какого          чёрта ты…

Но та быстро нашлась:

– А чего ты о беляшах заговорила?

Это был такой с ног сшибающее убедительный аргумент, что Вика тут же прекратила свои теперь уже необоснованные и бессмысленные нападки. Тем более что она уже парила над земным. И чтобы привести действительный размах её крыльев, стоит привести маленький пример. Когда они с сотрудницей возвращались к себе по коридору, навстречу им шли директор и главный инженер, у директора было слишком даже напряжённое, скорее даже смурное лицо. Видно было, что он чем-то очень сильно озабочен и даже как бы зол. В другое время Виктория, будучи наблюдательным человеком, просто прошмыгнула бы незаметно мимо. Но только не сегодня! Но только не теперь! Но только не сей момент! Поравнявшись с ними, она беззаботно улыбнулась ему и осмелилась обратиться к нему со следующей фразой. Она окликнула его по имени-отчеству и почти кокетливо сказала:

– Вчера вы мне подарили обворожительную улыбку, а сегодня проходите мимо, не глядя.

На что получила слабый отблеск вчерашней.

Испугалась она только на пятом этаже, когда до неё дошёл смысл сказанных      коллегой слов:

– Ну, ты даёшь!

Тем более что на предприятии шли повальные сокращения, и многие чувствовали себя шестым пальцем: вроде он и лишний, а отрезать больно. Но в данное время, ни нравственные, ни физические эмоции коллектива начальство не интересовали. Вследствие чего все сидели тихо и не высовывались. В том числе и в отделе, где работала Виктория.

Вчера ей директор действительно подарил красноречивую улыбку, а сегодня у неё, тем более после         её безрассудной выходки, вдруг сразу возникло нервное предположение о том, чего ради, он ей так загадочно вчера улыбнулся? Уж не подумывает ли он и о её сокращении?

«Хотя нет, – она постаралась быстрее отогнать эту неизвестно откуда набежавшую злостную мысль, – мы ведь вчера, мило беседуя, вместе спустились до первого этажа».

И она постаралась снова укрепиться в позитивной мысли: «Одно спасение, сегодня я это сказала с         непринуждённым кокетством, поэтому вполне возможно, что ничего страшного и не произойдёт? Хотя кто знает и поймёт         вышестоящее начальство? А тем более директора». И она для пущего успокоения души твёрдо решила впредь затаиться и сидеть тихо в своей норке. Тем более что рядом с нею никто не мурлычет и ничего тебе не обещает. Эта мысль слегка тонизировала её, и она снова мысленно переключилась на встречу с режиссёром.         Настоящую женщину предстоящее свидание с красивым мужчиной занимает более всего на свете! И Виктория – не исключение.

Причём не только с красивым мужчиной, но ещё и очень интересным собеседником. Это предстоящее яркое событие, хоть и временно, от чего угодно и от каких угодно мыслей способно оградить и предохранить. Посему она заявилась в отдел сияющая до невозможности. Через каждые двадцать минут соскакивала со своего стула и бежала за книжный шкаф, где висело их общее отделовское зеркало, чтобы полюбоваться на себя. И в самом деле, когда ещё она будет такая красивая и с таким одухотворённым взглядом?

«Откуда цвет лица взялся? – радостно думала она, – даже два искусных гримёра не смогли бы достичь такого мгновенного и столь максимального эффекта! Вот что значит – внутреннее! Ах, что с нами происходит, когда нас, словно дразня, поманит любовь! Мигом превратилась в нормального человека, – продолжала она любоваться собой, – а то сидела унылая, как прибитая волной к берегу серая морская пена…»

Руководитель сектора – хорошая женщина. И Виктория радостно поделилась с ней, что её новеллу, наконец, прочтёт знающий человек. Начальница мгновенно вошла в положение и отправила Викторию с тремя бумагами в городской центр научно-технической информации. Виктория благодарно улыбнулась ей, потому что таким образом она экономила массу времени и успевала привести себя перед свиданием в полный порядок. И она радостно помчалась на остановку рейсового автобуса.

Отнесла бумаги, вернулась домой, снова освежила волосы, накрутила их, высушила феном, тщательнейшим образом подкрасилась: положение не только обязывает, но настоятельно диктует – встреча с режиссёром!

Тут зашла соседка         Лидия и спросила:

– Ты куда это?

Вика с сияющими глазами ответила:

– На свидание.

Лида с улыбкой добавила:

– То-то я смотрю, даже в коридоре светло. Это ты так светишься, что ли? И кто он, этот счастливец, ради которого женщина, которую не так легко впечатлить, столь прилежно собирается?

Вика ответила:

– Ой, Лидочка, потом всё расскажу. Ты лучше скажи, в какой мне шляпке лучше идти, в этой или в той?

И тому подобные штрихи-вопросы…

Когда Виктория была готова к выходу, восхищённая Лидия подняла большой палец правой руки вверх и сделала восторженное заключение:

– Во! Пять баллов! – и со знанием дела добавила, – вот она, наша Матушка- Любовь! В минуты, что может сотворить с женщиной! А то и в секунды!

Вика с улыбкой добавила:

– Бери круче – в мгновения! Недаром же любовь с первого взгляда называют – удар молнии!

 

Однако перед тем как выходить, Виктория позвонила ему, никто не ответил. Она с тревогой подумала: «Может быть, поужинать в ресторан спустился? Подожду, если что…» Она взяла папку с новеллой и отправилась. На улице было темно и слякотно. И противный холодок невольным ознобом проникал за воротник…

Вдруг она вспомнила, что он ещё во время встречи со слушателями говорил, что есть люди, очень тонко чувствующие и обладающие, сами того не зная, определённым даром предвидения. Так вот и Вика непонятно почему вдруг сникла, подумав: «Слишком уж я радовалась, а ничего-то у меня не будет. Никакого свидания». И к ней услужливо, буквально в считанные минуты, вернулось подавленное состояние последних месяцев, хоть она и старалась всеми силами гнать вдруг подступившее дурное предчувствие, уже крайне неуверенно убеждая себя не раскисать… Недаром ведь сказано: «Чем безнадёжнее цель, тем глубже эмоции». И она уже без прежнего энтузиазма убеждала себя: «Подумай только, может быть, буквально через десять минут ты снова увидишь столь желанное лицо…»

Но все доводы и аргументы вдруг стали неубедительными и зыбкими. И она решила позвонить ещё раз из соседнего автомата. Он ответил неожиданно быстро, но в его голосе не было даже намёка на радость. Он бесцветно сказал:

– А, это вы. А где вы сейчас?

Виктория         упавшим голосом ответила:

– Да здесь, неподалёку.

Режиссёр начал, как юркий уж, выкручиваться, даже не называя её по имени, что красноречиво говорило ей: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!». Она в одно мгновение почувствовала неудачу, как только он начал бессвязно бормотать:

– Вы понимаете, какое дело, меня на встречу в общежитие пригласили. Так просили, так просили, что я, ну никак не мог отказаться.

–?!

И уже без         всякой любезности в голосе добавил:

– А вы не могли бы попозже прийти?

– ?!

Виктория подавленно замолчала. Его недовольный, без малейшего намёка на прежний шарм, голос совершенно официально произнёс:

– Ну, ладно. Приходите сейчас, а на сколько вы рассчитываете чтение своих стихов или что там у вас?

Она, уже внутренне полностью сдавшись, неуверенно произнесла:

– Не знаю, как я могу сказать?

Он, ничуть не меняя интонации, всё тем же недовольным голосом изрёк:

– Но ведь стихи можно читать пять минут, а можно – пятьдесят. Давайте тогда встретимся с вами завтра или послезавтра, я здесь ещё до субботы буду.

Она вдруг словно очнулась от своего невольного временного любовного, похожего на дурман, забвенья и чётко произнесла:

– А знаете что? Не нужно кормить меня завтраками. И идите-ка вы на свою встречу в общежитие.

Он понял, что не только интимно-личностный, но даже человеческий контакт с ней полностью утерян, попытался ещё раз проблеять:

– Понимаете, я не мог отказать, они так просили, так просили. Я им говорил, что придёт человек читать свои стихи, но они так уговаривали меня, что я не мог отказаться…

Но она уже ничего не понимала из всех его доводов и объяснений, точнее, не хотела понимать. И только сказала на прощание:

– Делайте, как считаете нужным.

Он обиженно-капризным голосом произнёс в трубку:

– Ну, вот вы какая!

Виктория, тоже без подобающего политеса, ответила ему:

– В отличие от вас, я такая, какой мне и полагается быть!

Он снова попытался восстановить контакт:

– Знаете что, давайте завтра встретимся, днём я снова буду у вас, поступила ещё одна заявка от другого подразделения вашего предприятия.

Она поняла, что просто бессмысленно продолжать этот ставший ещё более никчёмным диалог и сказала:

– Ладно,         до свидания.

И повесила трубку. Ей невольно снова вспомнилось чьё-то высказывание: «Чем безнадёжнее цель, тем глубже эмоции» Но, милые женщины, от всего сердца хочется пожелать, чтобы с вами никогда не поступали так зряшно, так постыдно, так неряшливо. И чтобы никогда не встречались вам мужчины, чей пол и потолок можно увидеть за такое короткое время!

Хотя, по большому счёту, Виктория в душе понимала, что виновата в случившемся фиаско только она сама. Зачем было соглашаться на встречу?! Навострила уши и, опрометчиво выдавая желаемое за действительное, что свойственно, впрочем, немалому числу романтически настроенных женщин, приготовилась слышать какие-то особые, неповторимые, непривычные звуки. Раскрыла рот в доверчивом внимании и начисто забыла о неоднократно повторяемом и повторяющемся опыте, то есть о простой истине: они все сюда заработать приезжают, и им гораздо важнее любого общения само количество оплачиваемых путёвок для встреч получить. Оттуда и отсюда, короче, отовсюду. А интересного общения им вполне и дома хватает.

Разве этому человеку могло прийти в голову, что в тот вечер она стоила – может быть! – целого зала полубезразличных любителей поэзии. «Надо было заплатить ему за эту путёвку!» – с досадой подумала она.

Вика стояла на остановке, ждала автобус, достойная самого искреннего, самого дружеского участия. И в памяти невольно всплыли слова одной знакомой, которая была совершенно права, когда говорила:

– Да не питай            ты иллюзий на их счёт. Одна ты и веришь, что среди этих заезжих хлыщей есть стоящие, толковые мужики. Это же чисто гастролёры, все это знают, только ты одна наивная на что-то надеешься…

Но вина ли наша в том, что мы ещё способны заблуждаться и верить. Она стояла и горестно размышляла: «Ведь я сама даже попытки не сделала бы, чтобы встретиться с ним. Он сам, получается, столь лицемерно настаивал на этой встрече и так же легко и небрежно отказался от неё». В этом месте, пожалуй, предполагается целый абзац о том, как бы на его месте поступил порядочный человек, но поскольку подобного прецедента нет и в помине, к чему лишняя морализация? Никаких назиданий. Порядочный человек знает, как поступать, на то он и порядочный.

Она не утешала себя тем, что хороших людей больше, чем плохих. Нет. Плохих всё-таки очень много. Хоть термин «плохие» безлик. Много завистливых, корыстных, бездушных – это точнее. Одно утешение, что хороших людей хоть и значительно меньше, но зато, если уж встречается хороший человек, то можно уверенно заполнять все графы его личностной характеристики, он соответствует всем критериям положительной оценки. Вот и устремляются в первую очередь женщины даже к таким, казалось бы, неожиданным встречам…   Неизменно питая себя иллюзией: « А вдруг?…» Ведь встречаются же изредка эти: «А вдруг…» Иначе и захватывающих воображение сказок бы не было для взрослых людей! А ведь они есть!!! Они бывают! Они время от времени появляются! Они создаются самими нами – мужчинами и женщинами при обоюдном желании, если встречаются два сказочника одновременно!

Хоть это         слегка утешает. К тому же характеристики хорошего человека не зависят напрямую от должности, поста, интеллекта, образования, ибо человек может сочетать в себе всё это в полной мере, но быть и оставаться плохим. Просто хорошие люди встречаются, как золотые вкрапления в породе разных уровней. А если поразмышлять, что же включает в себя понятие – хороший человек?! Почему мы об иных людях         с полной уверенностью говорим: «Нет, этот человек никогда так не сделает или не поступит!» Какими критериями мы руководствуемся при столь категоричном утверждении? А одним – одновременно многосложным и однозначным – это хороший человек. И совсем отрадно то, что хорошего человека плохим сделать нельзя. Особенно, если он уже полностью сформировался как личность.

Исходя из своего жизненного опыта и наблюдений, Виктория считала, что человеку достаточно иметь всего два качества, которые вполне вмещают в себя всю гамму личностных человеческих достоинств. И эти два качества: надёжность и деликатность. Всё! Незначительные требования, всего два качества. Но если одного из них нет?!

Стояла понурая на остановке, словно очнувшись от наваждения. Как могла, так и успокаивала себя: «Ну, что ты так убиваешься из-за чужого «подлючизма»?

Разве для тебя новость, что так изощрённо могут блефовать и женщины и мужчины? А доверчивые и искренние люди, типа тебя, склонны в этот блеф поверить. Так было и так будет. И ничего с этим не поделаешь, – горестно размышляла она, – твои же ценности при тебе, они не девальвированы, они остались прежними. Что ты-то переживаешь? И пора уже привыкать, милочка моя. Сколько раз твои крылья сгорали дотла и вырастали новые, ещё лучше прежних… Ну ладно, люди не делятся ничем сами, – продолжала она сокрушённо, – за неимением или по неохоте, но и взять-то достойно не могут! А ещё Платон в глубокой древности говорил: « Самое лучшее – это достичь цели красиво и достойно».     Может быть, проблема в том, что мы древних философов не читаем? Потому и свою философию исказили до неузнаваемости: оказывается, сейчас никому и ни в чём нельзя доверяться. В лучшем случае тебя примут за ненормальную. Гораздо удобнее и выгоднее сидеть в своей скорлупе под семью замками и усиленно думать, как бы надурить своего ближнего, пока он не надурил тебя.

Почему так, отчего мы стали такими, чего нам не хватает или вовсе не дано? Отчего мы стали и такими и сякими? А? К кому обратиться с этим вопросом? К самому Создателю? Но у него есть на этот вопрос резонный ответ: «Ребята, а в чём собственно дело? Я дал вам право выбора. И никогда своего слова, в отличие от вас, не нарушал. И каждый из вас на данный день имеет именно то, что сам для себя в то или иное время выбрал. Ваши проблемы – это результат либо правильных и своевременных, либо ложных выборов, вот в чём причина! Так что, любезные, ищите причину только в себе!»

И всё же хочется воскликнуть: «Господи, а что делать тем, кто нефальшив?». Виктория вернулась домой и, как ни странно, довольно быстро успокоилась, оказавшись в храме раздумий и самоуспокоения – на кухне. Может быть потому, что воздействие сердечной отравы не было слишком уж продолжительным. А вечером без сердечной дрожи подумала: «Дай-ка позвоню». У неё уже оставалось только чистое любопытство: что же такое этот человек на самом деле, так как один из присущих ему автографов она уже получила. А росчерк автографа был весьма впечатляющий. К тому же не на открытке, а прямо на её сознании.

Набрав номер телефона, она почти безразличным тоном осведомилась:

– Здравствуйте, – назвала имя, отчество, – ну как прошла встреча в общежитии?

Он сию минуту тоном капризной барышни произнёс:

– Встреча прошла хорошо, да вот только вы как со мной поступили?

На возмущение уже не было ни сил, ни желания, поэтому она спокойно       отреагировала:

– Не пристало такому человеку, как вы, прибегать к столь банальному, чисто женскому, способу защиты, как нападение в момент собственной вины. Это я сначала была безутешна, но теперь, как видите, спокойна.

Он снова перешёл к теперь уже и вовсе ничем не оправданной активности:

– Так, когда же мы увидимся?

Вика с чувством некоторой внутренней сатисфакции ответила:

– О, об этом уже, уважаемый, и речи не может быть.

Он мгновенно переключился:

– Ну, ладно. Но тогда вы насчёт билета для меня всё-таки позвоните?

Ей так хотелось ответить: «С какой стати?». Вслух сказала:

– Вы извините, но я никому не буду звонить и ничего ни у кого просить для вас         тоже не стану.

Он неожиданно резко изрёк:

– Ну, вот вы такая странная женщина, тогда – до свидания.

И он повесил трубку. Но её это не убило и даже не огорчило, так как она уже знала, с кем имеет дело. К тому же ничего она от этого звонка и не ждала.

 

                                              

                                                                      ГЛАВА IV

 

На следующий день Виктория всё же вольно или невольно, но немного нервничала перед его выступлением, хотя решила твёрдо ни на какую встречу не идти. Затем вдруг подумала: «А ведь это классический, а потому в данном случае слишком упрощённый вариант, не пойти. А, может быть, сделать иначе?»

Для эксперимента она выглядела вполне подходяще, так как с утра услышала немало этому подтверждений – отголоски вчерашнего взлёта. И, наконец, решила: «А почему бы и нет?! Что, разве мне запрещено послушать ещё раз «полюбившегося» чтеца? Вход, слава Богу, свободный».

Виктория стояла с сотрудницами в коридоре. Народу в этот раз собралось значительно больше – восторженные отклики привлекли немало изголодавшихся по прекрасному дамских сердец. Вика специально уговорила сотрудниц пока не входить в зал. Они, не зная в чём дело, безропотно стояли с нею у входа в актовый зал. Наконец она увидела его, он с ней даже не поздоровался, лишь зло взглянул в её сторону. И она убедилась в правильности своего решения – ещё раз пойти на встречу с ним.

Режиссёр небрежно сбросил пальто на спинку стула, свой клетчатый картуз, как у знаменитого Шерлока Холмса, кинул сверху. Уже не было никаких переодеваний. Стало быть, и уважения к публике поубавилось. Он прошёл в зал и перед началом встречи сел где-то в третьем ряду. Виктория ещё минуты две-три стояла с женщинами в коридоре. Затем вошла медленно и спокойно, благо жизненный опыт уже был таков, что позволял хотя бы внешне владеть собой. А потом, что ей суетиться? Одета она в костюм хоть и не от Пьера Кордена, но он вполне гармонирует с блузкой.

Виктория села в первом ряду, раскрыла специально прихваченный журнал по физкультуре и спорту. Хоть она в нём ничего и не видела, но старательно через одну две минуты перелистывала страницы, чтобы создавалась иллюзия чтения. Она точно знала, что он не сводит с её затылка глаз, но голова у неё тоже в порядке – смотри, пожалуйста. Однако по всему чувствовалось, что он бы с удовольствием эту голову сейчас открутил. Только за то, что он уж никак не ожидал её здесь снова увидеть. Он явно рассчитывал на то, что она предпочтёт обычный вариант – не прийти.

Благо дело листать журнал ей пришлось недолго. Он встал и пошёл к сцене. Тогда Виктория спокойно и мирно пересела на второй ряд, причём прямо перед ним, прямо перед его лицом. Он понял, зачем она пришла. К её несказанной радости нервничал он заметно. Здесь как назло кто-то громко заговорил в коридоре. Режиссёр до такой степени оглушительно, поэтому не поставленным, ублажающе театральным голосом, а гортанным – буквально рявкнул в коридор:

– А можно там замолчать?

В ответ на этот раскат непредвиденного гнева известного режиссёра кто-то с грохотом захлопнул входную дверь. Все недоумённо переглянулись. Он, скорее всего, ожидал, что Виктория в сложившейся ситуации предпочтёт классический вариант поведения, и не продумал программу выступления. Без неё он бы прогнал вчерашнюю и – без проблем. А тут она сидит перед ним, как бельмо на глазу, и смотрит на него внимательнейшими глазами, полными поддельного уважения и живейшего интереса к лектору. Хотя по сути её уже ничуть не интересовала затрёпанная банальность его выступления.

И он начал программу-спотыкач. В результате то, что вчера он читал с таким подъёмом и с таким неподдельным блеском, уже не шло, а спотыкалось по ухабам его нервного состояния. Он начал с какого-то нового, модного и весьма «замудрого» московского поэта. Глядя на публику неоправданно злыми глазами, он уточнил, что эти стихи могут понять только истинные знатоки и ценители поэзии. Многие снова недоуменно переглянулись.

Виктория тоже никак не могла отнести на свой счёт столь высокое звание знатока и ценителя подобной поэзии, так как стихи, например, Велимира Хлебникова, особенно некоторые из них, не вызвали в ней сколько-нибудь живого отклика, а если конкретнее, то – никакого. Потому что они непонятны, как чужая речь. И в ныне звучащих со сцены виршах она, сколько не силилась, не обнаружила чего-либо хоть отдалённо тревожащего душу.

Её соседка по креслу, не любительница поэзии, но любительница красивых мужчин (а уж рекламу ему сделали, будь здоров!) прошипела у Вики над ухом:

– Я тебя убью.

Сказанное прозвучало для Виктории, как нежнейшая музыка, так как это был первый отклик на выступление г-на режиссёра. Он продолжал что-то такое невнятное ещё городить на сцене, когда соседка повторила угрозу:

– Я тебя задушу.

– Души! – хотелось Вике радостно согласиться.

Режиссёр всё блуждал глазами поверх слушателей, а если уставал и опускал их, то на него внимательно и с подчёркнутой готовностью смотрели её глаза. Когда он раза два, не больше (не стоит преувеличивать) запнулся – это был её настоящий триумф. Она с непередаваемым чувством радости поняла, что сорвала ему встречу, хотя народа в этот день было значительно больше, чем в первый раз. А нынче каждый, видно, сидел и думал про себя: «И чего это они по нему с ума сходили?..»

Лектор же, судя по тому, как он нервно и откровенно поглядывал на часы, не мог дождаться, когда же закончатся эти сорок минут. Таким было его последнее счастливое общение со зрителями и слушателями. Если добавить сюда, что уже не было этого пленительного полёта рук, вызывающего восторг блеска глаз, не было лёгкости и обаяния, не было переодевания, да и волосы его после вчерашнего дня не были свежими и заметно прилипли после картуза к черепу. И вдруг Виктория заметила у него начинающийся второй подбородок.

Он, еле дождавшись конца встречи, начал свой заключительный спич:

– На этом разрешите пожелать вам…

Только тогда Вика встала и демонстративно на его глазах, пока ещё все вежливо сидели, покинула зал.

Возвращаясь к себе в кабинет, она удовлетворённо сказала себе: «Молодец! Пять баллов!» А было всё-таки грустно, потому что ей опять навязывали несвойственное ей поведение, то есть вынуждали её вести себя прямо противоположно своей натуре. Вдруг её осенила мысль: « А не написать ли о нём? Такой типаж!»

Вечером она снова позвонила ему, теперь уже с желанием пообщаться с ним, как со своим будущим персонажем. И не более того.

Он сразу снял трубку:

– Да, алло. А кто это?

Виктория назвалась.

Он без обиняков заявил ей:

– А. это вы. А я уже вычеркнул вас из списка.

Она в тон ему спросила:

– А что, за столь короткое время он у вас настолько сильно пополнился?

Он опять капризно заявил:

– Ну, вы так поступили со мной.

Она тоже не сдержалась:

– Просто в последний раз я общалась с вами на понятном вам языке. Вы не находите?

И больше ей уже не хотелось ни убеждать его, ни уверять, ни спорить, ни доказывать. Она слушала его и думала, как быстро человек может уверовать в свою правоту, если ставит задачу обелить себя в своих же собственных глазах. Ещё вчера он не столь уверенно говорил, что это она-де как-то не так поступила с ним, а теперь он утверждает это уже с полной уверенностью.

Чтобы и дальше не продолжать этот бессмысленный и никому не нужный диалог,       она спросила:

– А знаете,         почему я сейчас позвонила вам?

Он, как ни странно, с интересом отозвался:

– Почему?

Вика, уже без малейшего намёка на сердечную дрожь, ответила:

– Чтобы сказать вам, что я напишу о вас.

Он, не меняя заинтересованной интонации, продолжил:

– Вы считаете, что у вас достаточно материала?

Она его заверила:

– Более чем. Именно поэтому я сегодня пришла на встречу, чтобы ещё раз          взглянуть на вас со стороны.

Он не понял подтекста и с готовностью предложил:

– Ну, раз так, то тогда приходите ко мне, я в своём номере и жду вас.

В ответ Виктория повесила трубку.

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.