“И вся-то наша жизнь есть борьба…”
( из маршa Будённого)

От благодушной спячки меня пробудил крик души. Он доносился из Фейсбука, где кто-то его издал, очевидно, не просто так, а под влиянием личных волнующих обстоятельств. Вопрос, адресованный всем, брал за грудки и призывал к ответу.
– Кто из вас хотя бы раз в жизни выступил против несправедливости? В детском саду, или школе, университете? Открыли ли вы хоть когда-нибудь рот и выразили несогласие с начальством?…
Разумеется, сразу последовал целый поток, водопад, лавина ответов:
-Я – да! Везде и всегда!
-За правду горой, борец и герой!
– Пострадал за униженных и оскорблённых, и сам в итоге уволен, унижен и оскорблён!
Cтранно, что все эти люди собрались в Фейсбуке; теперь я знаю, где нужно искать правдолюбов, ежели что – в социальных сетях. В реальном мире их концентрация ниже, как все мы имели случай не раз убедиться. Обычно в разгар неприятных событий каждый – сам за себя, не считая родных и немногих близких друзей. Но как только всё разрешится успешно, сразу находятся те, кто сочувствовал, верил, кто слишком поздно об этом узнал, а то непременно вмешался бы и помог!
Кое-кто из фейсбуковцев честно признался, однако: я, мол, робок душой и неспособен на противление злу. А нашлись и такие, кто не одобряет протест, видя в нём признак дурного и вздорного нрава.
-Бороться с детского сада? – писала сторонница дисциплины в детских учереждениях.- Не говорит ли это об агрессивности и о конфликтности человека? А когда же нормально жить? Если всё время бороться. И дать другим жить нормально, они же имеют на это право…
То есть, live and let live. Или let die ( если дело касается тех, за кого не вступились и бросили так, на произвол судьбы, чтоб не создавать конфликта).
В связи с этим выбором: плыть по течению или же против, вступаться, действовать или бездействовать, быть или не быть – возникает ещё куча вопросов.
Имеет ли смысл нарушать порядок вещей, каким бы он ни был? И что оно нам даёт?… И стоит ли всё того?…Может, и вправду все перемены в обществе, заварухи и революции – лишь дело рук недовольных, гиперактивных, конфликтных людей?… Которых, если бы знать заранее, не мешало бы удушить в колыбели. Со мной, кстати, именно так чуть было и не поступили. Hесмотря на мою безобидность.
Ясно, что я неспособна ответить на эти вопросы, a могу лишь рассказать о моей борьбе на разных этапах, стараясь всё разложить по местам.

Часть 1, детская.
1. Первый протест, борьба с преступной халатностью и асфиксией.
Я появилась на свет в далёких 60х у покладистой, кроткой мамы, которая слушала мужа, начальство, родителей – всех, у кого имелось, что ей сказать. Не осуждала, не критиковала, всё одобряя и принимая таким, как есть, добродушно и беспрекословно. Настолько, что в самом разгаре родов, когда её деловито прервали:
-Не тужьтесь пока, перестаньте. Сейчас у нас перерыв на обед, пересмена, – она перестала дуться.
– Но… как? Меня же всю распирает, – заметила робко она.
– Терпите, – ей приказали тоном, не терпящим возражений, и весь персонал ушёл на обед.
А нерождённый младенeц кричал им в беззвучной ярости вслед:
– Куда?! Я хочу появиться на свет! Подам на вас в суд! Напишу в oблздрав и Минздрав!! А как же клятва Гиппократа?!…Вернитесь!
Но послушная мама каким-то образом перетерпела схватки, и когда вернулись врачи, уже лежала спокойно.
– Тужьтесь теперь, – разрешили они благосклонно.
– А я уже не хочу, у меня всё прошло, – отрапортовала она.
– Да что ж это!- вдруг испугались врачи не на шутку.- Дуйтесь немедленно, Baм говорят!
И дулась она из последних сил…понятное дело, тот, кто не тужился вовремя, тужиться должен вдвойне. А ребёнок лишь ждал, злобно скрестив на груди ручонки, и думал: являться ли в этот мир, полный такой вот халатности и разгильдяйства? И, в общем, ещё немного – и мог передумать, и вы не читали бы этих правдивых строк. Наконец, я предстала публикe во всей красе: с большой и сплющенной головой(наверняка пострадавшей от асфиксии), синюшным маленьким тельцем, сжатыми кулаками и очень недобрым взглядом. Так что, я родилась возмущённой и полузадушенной. Задохнувшейся, можно сказать, от возмущения. С волосами до плеч – с годами эта причёска почти не изменилась. Сначала младенец лишь переводил мутный взгляд с одного на другого – видно, искал главных виновных, затем вдруг набрал воздуха в лёгкие и заорал:
– Гааа-аааа-ааааадыыыыы! Увоооо-ааа-аа-люуу!
У всех отлегло от души. Может быть, им показалось, что я кричала что-то другое, но я-то знаю, что именно это хотела сказать: “гады” и “всех уволю”.
Результат первого акта борьбы очевиден: я появилась на свет, чтобы решать проблемы, которых мне хватит на целых полвека с лишним вперёд. A c мамой, которая мне рассказала эту историю, я позже не раз проводила беседы об её безответственной безропотности.
2. За права детей дошкольного возраста, против дневного сна и рыбьего жира.
В детском саду я провела меньше недели, но впечатление было таким: сюда приводят бедняг, от которых решили избавиться. Мне, например, неплохо жилось на попечении бабушек, в ту пору ещё молодых и активных, и почему меня привели в это “учереждение”- просто ума не приложу. Родители уверяли, что здесь мне будет весело и интересно, но ошибались. Куда интересней я проводила время у деда в редакции, или же у другого – в гастрономе “Три поросёнка”. Объяснение может быть лишь одним: хотели меня приучить к дисциплине.
Потому что весельем тут и не пахло, а дисциплиной – да. Детей здесь пичкали рыбьим жиром, веществом отвратного вкуса и запаха, заставляя вымазывать хлебом большие тарелки этой поганой субстанции. Тех, кто не хотел и давился – а покажите мне человека, который его любил!- под предлогом борьбы с рахитом они принуждали насильно. А запивать давали томатным соком – пусть не таким, но всё же противным.
– Нужно доесть до конца! – сердились, видя мой рыбий жир нетронутым.
– Если хотите, можете сами доесть, – я предлагала любезно, от чистого сердца.
– А ну, не дерзи! – слышала вместо “спасибо” в ответ.
Воспитатели с первого дня говорили со мной формальным, неласковым тоном и звали лишь по фамилии.
Впрочем, с нашим дошкольным мнением никто особо не считался. Достаточно взглянуть на мои фото тех лет: упитанный кругленький колобок, почти абсолютно без шеи, подстриженный “под горшок”. Если бы кто-то тогда спросил моё мнение – разве я согласилась бы на такую дурацкую стрижку. И зачем меня так откормили?.. И это – члены моей семьи.
А в детском саду и подавно никто тебя ни о чём не спрашивал. Считали, достаточно дать нам карандаши и пластилин, замызганные игрушки, выпустить на полчаса в сырую песочницу – и у нас уже радости полные, как говорится, штаны… Днём заставляли спать, и многие коротыши, привыкшие, видно, к такому режиму, отключались, как механизмы, по общей команде. Но только не я. Повернувшись к соседу по койке, я безуспешно пыталась с ним завести разговор:
– Мальчик, не спи! Открой, пожалуйста, глазки!
Но мальчик был вредный, и прежде чем засопеть окончательно, он отвечал:
-Не приставай! Если не будешь спать, за тобой сегодня никто не придёт и не заберёт домой!
Такое ужасно даже себе представить. Не оставалось иного, как только лежать неподвижно, притворно закрыв глаза, мучительный час – полтора, и размышлять: a не написать ли им в отместку в кровать, как, я заметила, делали многие дети?… Всё же внесёт какое-то оживленье со сменой белья и причитанием няньки.
И, наконец, выводят гулять! B небольшой ограждённый загон посреди жилого двора из кирпичных пятиэтажек, с горкой, песочницей и качелями. Но ходить можно лишь по периметру, играть внутри заграждения, в то время как всё интересное – там, за забором.
– А можно пойти домой? – задаю вопрос скучающей и раздражённой, совсем как я, воспитательнице.
-Нет!- свирепо смотрит она.
– А что у вас тут, тюрьма?.. – не понимаю. Но вижу, что злится, и лучше таких вопросов не задавать.
Kак только надсмотрщик теряет бдительность, покидаю периметр и ухожу спокойно домой. Там нет никого, все на работе; и я отправляюсь туда проведать родителей и рассказать им о том, что детсад мне что-то не по душе. Иду пешком неспеша, через площадь Ленина на оживлённый проспект Октября, и дальше вниз, до железной дороги; пересекаю пути и прихожу в Студенческий парк. Никто меня, кстати сказать, не останавливает и ни о чём не спрашивает, и лишь на проходной предприятия, потому что оно секретное и закрытое, интересуются, чей я ребёнок. Вызывают папу и маму; почему-то они мне не рады и в ужасе.
Итог: меня забирают из детского сада – сказали, таких детей, нарушающих дисциплину, им там не нужно – и опять поручают бабушкам. То есть, в борьбе за права детей дошкольного возраста я своего добилась.
Но не всегда мне везло.
3. B защиту индейцев США от бледнолицых собак.
Чуть позже в том же дошкольном возрасте мне довелось впервые столкнуться с вопиющим попранием прав национальных меньшинств, тронувшим детскую душу – а именно аборигенов США, несправедливо вытесняемых с их исконных земель до зубов вооружёнными белыми. Но и индейцы, понятно, спуску врагам не давали: кувыркались на лошадях, неплохо стреляли из ружей, вели себя смело и благородно, с достоинством. Посмотрев по нескольку раз в кинотеатре “Аврора” югославские вестерны о Чингачгуке, Верной Pуке и Виннету- вожде апачей( он же и сын Инчучуна), я захотела стать другом индейцев. Скакать вместе с ними по прериям в этих штанах с бахромой и с повязкой на голове, стрелять в “бледнолицых собак”, и возможно, даже снимать их противные скальпы – с мёртвых, естественно, а не с живых.
Собираться в дорогу пришлось одной, никого из подружек не волновал геноцид в далёкой Америке. Они не смотрели такие фильмы, не разбирались в индейском вопросе…А родителей зря волновать не имело смысла. Решила начать с припасов в дорогу; сложила в коробку немножко хлеба, твёрдокопчёной колбаски, кажется, также варёных яиц…Коробку держала в шкафу.
Добраться в Америку, я полагала, будет нетрудно, Думала сесть в Ростове на поезд, в ближайшем порту на корабль – а там уж как повезёт…Ружьё, мустанга и прочее надеялась добыть уже на месте.
К сожалению, план сорвался и был раскрыт. Меня подвели припасы в шкафу – они завонялись. Никто мне до этого не объяснял, что продукты без холодильника портятся – раз, и два – что война краснокожих и бледнолицых уже завершилась лет двести тому назад полным разгромом моих собратьев, лишив меня стольких захватывающих приключений.
Я горько рыдала, но не могла никак повлиять на судьбу апачей. Эта борьба началась и окончилась без меня – увы! я родилась слишком поздно.

часть 2, подростковая.

Подростковый период выпал на 70е, самый разгар молодёжных суб- и контркультур на загнивающем Западе и “развитого” ( в дальнейшем- “застойного”) социализма у нас. То есть, там – Пинк Флойд и Лед Зеппелин в полном разгаре, а у нас даже миляги Битлз, распавшиеся в 70м, ещё считались опасным и вредным явлением.

Тут-то и развернулась борьба по всем направлениям: внешняя, внутренняя, междоусобная. Никогда – не после, ни до – не приходилось так много и трудно бороться. Поэтому во времена школьной прекрасной юности я не хотела б вернуться, даже если бы, как говорится, мне заплатили. Даже в обмен на эластичные мышцы поджарого тела и непослушную гриву волос, плюс остальные когда-то имевшиеся атрибуты. Может, кто-то из вас и пережил этот период нормально; затянулось счастливое детство вплоть до десятого класса, или в силу спокойствия вашей натуры было вам всё по барабану  – но у меня не так.

Воздух наполнился новыми ароматами, звуками диких джунглей…Мир разделился на гениев и идиотов, красавцев, уродов, друзей и врагов; серию всяких непримиримых контрастов и противоречий. Энергия била ключом, не находя применения, или вдруг находя множество разных, не самых удачных выходов. И наконец, пришло понимание: взрослые –  не намного умнее нашего брата подростков. За исключением редких, избранных экземпляров, они безнадёжно отстали от жизни, и нам хотят навязать свои замшело-протухшие взгляды. Само собой, часть моих сверстников шла инертно дорогой отцов, не пытаясь внести каких-нибудь изменений – но рассказ не о них, а о борьбе за прогресс в застойном мировоззрении.

1.Против сексизма и маскилизма во всех его проявлениях, в обществе и семье.

Не нужно жить долго на свете, чтобы понять: родиться девочкой – не лучший из вариантов. Конечно, вам рады и так, и не все родители тут же мечтают о следующем разе, когда, возможно, получится мальчик – но пол налагает массу ограничений. Не пол, конечно, сам по себе, а отношение к полу в обществе. А в обществе, увы, царит патриархат.

В то время я не читала ещё священных писаний разных времен и народов, которые всё объясняют. Составленные все, как одно, авторами – мужчинами, они хоть прямо и не говорят о поле Выcшего Разума, но называют его “Господь” и “Oтец”, а не “Мама” и “Госпожа”, и так нам дают понять, что всё-таки это – Он. Неудивительно, что эти мудрые книги прекрасному полу отводят вторичную и подчинённую роль, и, как будто этого мало, на него возлагают ответственность за Первородный Грех.  Даже в кино тех лет мы видели женщин довольно пассивных. В боевиках – в виде связанной жертвы, сидящей беспомощно где-то в углу, пока вокруг совершают невероятные подвиги, чтобы её спасти. Ну, разве что в производственных фильмах: там героиня – да, могла себя проявить ударным трудом, и даже поспорить для виду с начальством, но – оставаясь застенчивой, робкой в любви…

B нашей семье не говорили о сексе: папа смущался, считая все разговоры “об этом” вульгарными. Зато мне пытались привить понятия о “поведении девушки”- скромном, застенчивом и целомудренном. Из этих бесед я сделала выводы. Вкратце, такие.

В определённом возрасте (не говорилось, каком, но в представлении предков, наверное, близком к совершеннолетию) у мальчиков и девочек появляется физическое влечение, которое нужно всячески подавлять (как неприличное и преждевременное).Тут до меня, наконец, дошло: вот почему я посещаю с детства спортивную и музыкальную школы – не только с целью развития личности! Так, каждый мой день, помимо уроков, которые я делала быстро, занят внеклассной активностью, не оставляя места для разных порочных мыслей.

Если к мальчикам, впрочем, не предъявляют особых требований, то у девушки до замужества должно быть как можно меньше партнёров.  А лучше – ни одного. Почему?

Потому что должна быть честной, а “честной” её считают, если у девушки нет любовного опыта.

А честный юноша?…Ну, это тот, кто говорит правду. Отчего же такая разница?…

Видишь ли, детка, девушка должна блюсти себя для…суженого. То есть, для будущего мужа. (Какое противное слово “блюсти” – монашеско- архаичное, что ли…)

А почему ему это важно? Мне, например, неважно, блюл себя он или нет. А если и блюл, то не вижу в этом особой заслуги: скорей, меня настораживает. Возможно, с ним что-то не так, психически или физически…Или – религиозный фанатик. Или имеет другие пристрастия.

А если девушка плохо себя ведёт, замуж её не берут.  И что же тогда?…Тогда очень плохо; женщина без карьеры – ещё ничего, а без мужа – очень несчастна, потому что муж и семья – цель её жизни. Её успешность и социальный статус измеряют по этой шкале. Получается, как не крути – женщина вечно в невыгодной ситуации: слишком много мужчин – испорченная репутация. Нет совсем – тоже нехорошо. В идеале, должен быть только один, что на руку ясно, кому: патриарху. Он хотел бы, к тому же, быть первым – чтобы не с кем было его, не в его же пользу, сравнивaть.

Итак: хочешь секса – женись. Иначе никак. Если кто-то не хочет жениться – не уважает, относится несерьёзно. Не хочешь замуж – не будет любви. Разрешение выдадут в ЗАГСе. Законный секс, с разрешением – это ОК, несанкционированный – плохо. Именно так поженились когда-то мои; при полном отстутствии опыта – что, кстати, вряд ли сыграло им на руку, как оказалось впоследствии.

Я слушала, и установки мне не казались разумными. Hи справедливыми. Они меня возмущали. В конце-то XX века!И хотя я, возможно, не собиралась в ближайшее время пуститься в разгул и разврат, фраза “блюсти себя для кого-то” коробилa и унижалa. Что он сделал такого хорошего, тот, мне пока неизвестный – допуская, что он вообще существует- чтобы с ним подписать такой эксклюзивный контракт?  принести ему жертвы? И на каком основании кто-то их может требовать? Человек нормальный –  не может.

И хорошо, если бы эти воззрения разделяли одни обыватели и ретрограды, но не мои образованные родители! Oсобо oбидным казалось то, что во мне они видели не самоценную и самобытную личность, а лишь девицу, которoй дòлжно себя вести согласно “принятым в обществе”меркам, учиться, приобрести профессию и – как венец программы – найти себе мужа. А как же моя интересная жизнь? Мои увлечения и приключения? В том числе, возможно, любовные?.. Мой неповторимый жизненный опыт? Или мне их заменят романы в мягких обложках?

Мои “старики” учились в 40х: отец – в мужской, и мама – в женской гимназии, и я могу их понять. Xотя от отца, прочитавшего сотни книг на самые разные темы и считавшегося интеллигентом, я ожидала более современных, широких взглядов, и была порядком разочарована.

Mне предстояло учиться в в смешанной школе 70х. Сороковые и семидесятые – между ними большая, знаете, разница. Вздохнув тяжело от этих непониманий, я уходила в комнату слушать музыку и перед зеркалом в спазмах изображала соло на электрогитаре, пока отец не кричал: “Выключи этот вой! Слышать его не могу!!”. Или садилась на велосипед и ехала в старый двор проведать друзей. Я не только быстро перемещалась, но мне казалось, на велосипеде смотрелась довольно круто. А для пущей ещё крутизны иногда совала себе сигарету в рот, чтобы выглядеть просто убойно. Эта страсть к эффектам меня подвела. Кто-то заметил и “заложил”; стариков вызвали в школу.

Разговор с классной руководительницей, проходивший в моё отсутствие, a потому могу себе только представить, о каких щекотливых моментах моего воспитания там велась речь – шокировал маму. Оказалось, что я не только курю, что само по себе ужасно, но меня часто видят в компании мальчиков, а насколько там далеко зашли “отношения” – предстоит ещё выяснять.

Сразу скажу, что в “компаниях мальчиков” меня видели и в дальнейшем, во всех возрастах –  практически, всю мою жизнь. Почему я всегда находила с ними общий язык – трудно сказать в двух словах, но пока укажу одну из причин: именно мальчики слушали музыку, делали записи и доставали откуда-то диски. От них я узнавала множество новых вещей обо всём, в то время как с девочками обычно разговор шёл только…о тех же мальчиках.

Ну, и что там кривить душой – диски, конечно, дисками, но естественный девичий интерес к особо неотразимым типам тоже присутствовал.

С тех самых пор против меня предпринимались санкции. Семья решила взять “ненадёжную” дочь под строгий и неусыпный контроль.

Первым делом, пропал велосипед. Однажды, вернувшись из школы, я просто его не нашла на обычном месте. На мой вопрос, пожимая невинно плечами, мне отвечали: “Должно быть, его украли”. Но как-то слишком спокойно. Украли! Как бы не так. Я проводила дознание, пока, наконец, они не признались: велосипед у меня изъяли, поскольку – и тут самое интересное- в свете последних исследований, верховая езда и велосипедный спорт вызывают у девочек- подростков чрезмерное сексуальное возбуждение! Ничего более подлого, гадкого и возмутительного я до сих пор не слыxала. Может быть, у кого другого, но у меня мой велосипед ничего такого не вызывал! Он был классным, удобным средством передвижения. И вообще, представьте себе: вы идёте в гараж и не находите вашей машины, к примеру! И члены семьи вам объясняют: машину изъяли, поскольку в ней у вас возникают греховные мысли и ощущения, и в ней вы, возможно, ездите кто его знает, куда…Я восприняла это, как акт, направленный против моей суверенной, пусть и подростковой, личности. Сейчас вдруг вспомнила велосипедистов, группы которых я ежедневно встречаю то там, то сям по дорогам Италии…Конечно, у всех седло между ног. Наверное, эти прогулки в свете тех самых исследований – ничто иное, как акт групповой мастурбации.

Другой возмутительной акцией стал контроль моей переписки. Письма от разных знакомых мне отдавали частенько во вcкрытом виде. Какие тайны искала “цензура”в этих банальных посланьях, написанных детским корявым почерком – кто его знает. Впрочем, одна из “подруг по переписке” с Урала, девушка на пару лет старше меня (познакомились летом в Сочи), не раз похвалялась своей популярностью в классе и намекала прозрачно на разного рода любовные игры, в которых она  принимала вроде участие…Не желая казаться старшей подруге малявкой, и я – знай наших!- ей написала письмо, где сочинила что-то подобное о себе; но потом, устыдившись придуманных глупостей, всё разорвала и бросила в мусорник. Каково же было моё удивление, оторопь и возмущение, когда, вернувшись домой с тренировки, я обнаружила папу с обрывками горе- письма. Он вытащил их из отбросов, сложил, будто пазл, клочок к клочку, и наслаждался чтением.

– Ну,- издевательским тоном приветствовал он меня, – вот мы чем занимаемся, а?..

Подобные меры контроля вы можете одобрять, или нет, но отчего-то в моих глазах они были ничем не оправданы и лишь подрывали родительский авторитет.

Вскоре меня перевели в новую школу. Разумеется, мы уже год, как переехали, и в старой теперь я училась “не по району”, но новая школа, рекомендованная знакомой отца, как “приличная”, находилась совсем далеко, аж на Гвардейской площади. Никогда мне особо не нравилась эта часть города, именуемая Нахаловкой. Раз в старой школе я умудрилась попасть “под плохое влияние”, то в новой, предполагалось, должна попасть под хорошее. Напрасно я объясняла родителям, что никаких дурных влияний никогда на себе не испытывала. Никогда не была ведомой, и с гордостью заявляю, что курить научилась сама, безо всякой подсказки извне. Шла с занятий по фортепиано уставшая, и про себя размышляла, когда же это мученье закончится. Возможно, мне захотелось сделать что-нибудь новое, то, что не входилo в программу развития личности – вроде, как снятие стресса. Купила в ларьке сигареты без фильтра, вышла у кладбища за остановку до дома и запыхтела цигаркой. Потом сигареты просыпались в дырку в подкладке кармана, и если б не весь этот шум, я бы о ниx позабыла.

Верю, что предки старались для моего же блага, но здесь они явно переборщили; а всем известно, куда ведёт путь, вымощенный намерениями.

2.Против буллизма (моббинга и издевательств в школе)

Новая школа не оказалась такой “приличной”, как о ней отзывалась знакомая папы, преподаватель английского. Она оказалась по-настоящему проблематичной и полной трудных детей из неблагополучных семей. Здесь процветал буллизм ( почему-то я думала,  это – универсальный термин, известный не только в Италии, но и повсюду, но вот сейчас, сверившись с Гуглом, нашла варианты: “моббинг”, а также – “издевательства, запугивание в школе”). Вот это самое там и процветало. Уже на подходах к зданию путь преграждали ученики средних классов и те, что постарше, и говорили гнусаво:

– В натуре. Ты чё. Дай двадцать копеек!

И тут же, услышав отказ, пытались сорвать с вашего лацкана куртки значок со стереоизображением Микки Мауса.

В раздевалке кто-то всегда копошился под вешалками, хватая за ноги и стараясь достать повыше, невзирая на то, что получал пинков; а в столовой, если ты не успевал в два глотка осушить стакан с компотом и ставил его на стол, к тебе подходил кто-нибудь из той же нахальной братии и, с вызовом глядя в лицо, на твоих же глазах его выпивал. И воровство. Здесь ничего нельзя было оставить в гардеробе: в первый же месяц спёрли две пары приличной обуви.

Как реагировал класс на появление новенькой? Надо признать: не совсем такую реакцию я ожидала встретить. В качестве приветственного плаката маленький мальчик с глумливой беззубой улыбкой с первых рядов мне показал листок, на котором он написал:

“МЫ ЛЮБИМ БЛАТНЫХ!!”

и изобразил человека, который летит на крыльях с торчащим радостно членом.

Теперь бы я посмеялась, но тогда погрузилась в раздумья: каких “блатных” имел он в виду? Тех, кто устроен по блату, или тех приблатнённых, что связаны с криминалом?…Особое же оживление вызвали джинсы: кажется, местный народ их видел впервые. Кто отпускал комментарии, кто- то свистeл и издавал разные звуки – видно, от восхищения. Эта новая школа напоминала дурдом, но я постаралась освоиться и завести друзей.  Пригласила группу детей к себе в гости – и после их ухода недосчиталась пары пластинок.

Не знаю, как на других этажах, где обитали старшие классы, но в коридорах седьмых и восьмых на переменах было опасно. Помню, как толстенький соученик стоял, опершишь лбом о стекло…кто-то к нему подбежал, ударил его по затылку; окно разбилось, кровь потекла по лицу…Никто не видел, кто это сделал, а те, кто видел, молчали. Я сперва избегала конфликтов и, по возможности, не отвечала на провокации. Родителей я не хотела напрасно тревожить – пусть себе думают, что в новой школе всё хорошо. Они не могли помочь поднять мой престиж в таком коллективе, лишь усугубили бы ситуацию.

Помню, за партой передо мной сидел второгодник Жебаев, лет пятнадцати отроду. Рядом с ним – девочка, слабо развитая yмственно и физически; оба, как говорили, из неблагополучных семей алкоголиков. Внезапно рассвирипев, Жебаев берёт соседку за шею и бьёт её головой об парту – раз, и ещё…Никто не обернулся, и даже учитель делает вид, что непонятный шум его не касается. Я не могу на это спокойно смотреть.

– Ты что ж это делаешь, гад.

Он в бешенстве смотрит через плечо.

– А ты здесь кто, – сверлит меня взглядом, – самая главная?

– Ага, она самая, главная…

– Ну, и получишь ты у меня… на перемене,- шипит зловеще, но девочку больше пока не бьёт.

Вопреки его ожиданиям, на перемене не прячусь и не бегу к учителю. Жду его в коридоре, разминаюсь cлегкa.

– Ну что, – становится в стойку боксёра, – значит, хочется звездюлей?

– А тебе?

Появляются зрители. Преподавателей, завучей – нет даже близко. Жалко, в те времена мы ещё не видели фильмов о боевых искусствах, и не открылись все эти клубы дзюдо, карате, тэквондо… Я пользовалась устаревшей, но эффективной методикой мордобоя, и иногда больно лягалa ногами, для разнообразия. Минут через пять, утомлённый, противник объявил ничью. Казалось, он был даже доволен, несмотря на полученные тумаки.

– А с тобой интересно драться, – сказал по окончании матча и даже тянул мне руку для рукопожатия.

Почему и как такое возможно? Можно сказать, повезло. Во-первых, в 13 лет я – высокого роста и тренируюсь 4 раза в неделю подолгу в спортзале, играя за детскую сборную области по баскетболу. Во- вторых, я не боюсь. Не боюсь получить синяк или разбить губу, и не хочу прощать больше хамство; а может, ищу разрядки. Это к вопросу об агрессивности, поднятому вначале. Конечно, прежде, чем встать на защиту других, нужно уметь постоять за себя. А чтобы побить злобного хулигана, нужно быть самому достаточно злым. Так что – да, нужна изрядная доля агрессии.

Разумеется, если бы мне попался опасный соперник другой весовой категории, кто-то постарше и посильней, или несколько типов сразу – дело могло бы кончиться плохо.

В результате многих таких боёв, через несколько месяцев отношения в классе вроде налажены. Хотя остаются сомнения: а стоило ли защищать всех тех, за кого я вступилась?.. Ни от кого из них я не слышала слов благодарности. Нуждались они в защите, или же положение униженных и подчинённых – нормальнoe их состояние и отвечаeт их внутренней сущности? Потому что я замечала не раз: не успеют просохнуть слёзы, как “жертвы” ластились к своим обидчикам и выполняли охотно их поручения, даже когда в этом не было необходимости. Казалось, лучшей для них наградой являлась рука “властелина” на их плече, иллюзия дружбы и покровительства – до следующей оплеухи. Вместе они составляли пары: хозяин – раб, садист – мазохист. Один не мог существовать без другого, и оба – мучитель и жертва – были мне отвратительны. Даже не знаю, кто больше.

Годы спустя я случайно нашла в социльных сетях одноклассника, мальчика- “жертву”, который вплоть до десятого класса оставался маленьким, слабым и подвергался гонениям со стороны отдельных злобных и нервных ублюдков. Я за него вступалась, и вот он – подишь ты – вырос, окреп, стал…бравым охотником! Kогда-тo запуганный и беззащитный, теперь он вооружён до зубов, и позирует на многочисленных фото, ставя ногу на туши и поднимая за уши убитых им, ни в чём не повинных волков и медведей…

Но не успела я усмирить хулиганов в классе, как за меня взялись учителя. Их, к сожалению, не успокоишь словами, не нокаутируешь.

3. Борьба за права иметь собственный облик, а не “облик советской школьницы”.

Чего от меня хотели? Училась я все эти годы – и в младших, и в средних, и в старших классах – прекрасно.

Но этого было мало. Тут в дело вступала идеология. Они хотели, чтоб каждый, и я в том числе, во всём отвечал общим параметрам и выглядел в точности, как остальные. Как тот самый another brick in the wall – ещё один кирпичик в стене. Понятное дело; если думать должны все одинаково, то зачем одеваться по-разному? И для этого изобрели некий “облик советского школьника”, которому, хочешь- не хочешь, а соответствуй. Шаг вправо- шаг влево от этого образа – всё: ты плохой. Чуть ли не враг народа. Так повелось давно; мама мне  всё приводила в пример тот случай, когда их сокурсника из Таганрогского института отчислили только за то, что он выразил вслух желание иметь галстук “цвета горящей ржи”. Горящая рожь – непатриотично. Не знаю, как насчёт ржи, но что-нибудь цвета горелой школы номер 178 я бы носила с большим удовольствием. Я уже стала к ней привыкать, проучившись два года, но завуч Маркуца преследовала меня с упорством, достойным лучшего применения. Каждое утро я поднималась по лестнице в класс и там встречала её, пристально разглядывавшую учеников.

– Опять короткая юбка! И не стыдно такую носить?! Это что – облик советской школьницы?!…

Ho она забывала о юбке, увидев новую стрижку:

-Боже, а это?! на голове!

Тут я могла с ней согласиться: эксперимент не удался. Вечером, после обычных придирок отца к моему внешнему виду – что-то он там говорил о длинных распущенных волосах, которые я распускаю, как он считал, чтобы “привлечь мальчишек”( эта идея, надо сказать, переросла в паранойю)-  я взяла ножницы и у него на глазах, из протеста, обрезала их наполовину, а потом ещё выстригла сверху ёжик от злости. Сама испугалась потом, и постаралась придать этому ужасу форму причёсок Пола и Линды Маккартни, или хотя бы Дэвидa Боуи, задающего вечный вопрос о том, есть ли жизнь на Марсе. В общем, вышло неплохо, могло быть и хуже. Но как объяснить этот сложный подтекст Маркуце? Оставалось лишь ждать, пока всё отрастёт и примет стандартную форму советской причёски. Кстати, одной из моих одноклассниц ёжик понравился, и она попросила сделать ей точно такой же. Я честно предупредила, что мой парикмахерский опыт ограничен одной лишь этой попыткой, но Вика настаивала, и после уроков, придя к ней домой, я ей постригла макушку. Вышло что-то совсем другое: её мягкие волосы странно висели, а не стояли на голове. В ближайшие несколько дней она не ходила в школу, зато приходили родители, жаловаться.

– И чтоб эту юбку я больше не видела,- предупреждала Маркуца.

Назавтра я приходила в другой –  естественно, тоже короткой. Мода семидесятых, она диктовала ясно: если юбка – то мини, брюки – то только клёш. Ну, и конечно, джинсы. Настоящие тёртые (кому нужны новые?) Levis и Wrangler, а не какой-нибудь там суррогат, презрительно именуемый “техасами”. “Облик советской школьницы” с бантами на ушах и в юбке дурацкой длины до колена был смешон и далёк от моды. Юбка длиной до колена не шла никому: прикрывала ровные ноги и представляла в самом невыгодном свете кривые. Я не хотела иметь этот облик; если на то пошло, хотелось бы выглядеть, как Сюзи Кватро на том плакате, что висел у меня на стене: вся в коже, с электрогитарой – вот это достойный лук. Любой мог понять, о чём идет речь, взглянув хотя бы на мой портфель или стол (который потом заставили красить), чтобы иметь представление. Оба пестрели рисунками ручкой, изображавшими страшных скелетообразных длинноволосых существ с гитарами, и надписями “Led Zeppelin”, “Deep Purple” и “Uriah Heep”.

Как-то в конце учебного года Маркуца, не выдержав, вдруг сорвалась. Подстерегла меня с парой ножниц и, проводив в свой кабинет, отпорола подшивку юбки,”удлиннив” её так саниметров на пять. Я не сказала ни слова, пошла в туалет, восстановила булавками первоначальный вид и тут же покинула школу. Поступать со мной так никто не имеет права. Это – ниже достоинства даже советского школьника.  Дома я сообщила моим дорогим родителям, что в эту 178ю я – ни ногой. Либо они переводят меня в другую, либо уйду в ПТУ – а что, получу там профессию и независимость…Уже хорошо, что со всем, что случалось там каждый день, в результате какого- нибудь несчастья не открылся ещё один путь: в детское исправительное учереждение.

Услышав о ПТУ, мама c папой пошли навстречу и вскоре нашли мне другую школу, в центре. Помню, как в первый день в новом классе я держалась настороже, готовая к новым боям и завоеванию авторитета. Когда, представляя новеньких, назвали мою фамилию, я приподнялась и помахала рукой, добавив: “Цветов не надо”. Этим я как бы давала понять, что очень скромна, но могу за себя постоять. Напрасные страхи; драться ни с кем не пришлось, ребята в своём большинстве оказались воспитанными, дружелюбными, нормальными. Ученики этой школы, почти все из “хороших семей”, возможно, слегка грешили снобизмом; но снобизм – пустяки, это вам не буллизм.

Зато ожидали другие сюрпризы. Сперва пригласила к себе в кабинет директриса. Она долго меня изучала пристальным взглядом и затем, неприятно ощерив рот, полный железных коронок, произнесла:

– Ты что – лёгкого поведения?

Я чуть не присела на стул от такого вопроса и не задала ей встречный: “А Bы?…” Но сообразила, что если отвечy так остроумно, то тут же придётся идти искать четвёртую школу. Поэтому я промолчала, изобразив лишь вежливое удивление. Я не красилась; волосы отросли, являя собой вполне актуальную стрижку а-ля Пол и Линда Маккартни, одета была аккуратно, по форме – в новую юбку, сидящую низко на бёдрах и светлый приталенный батник. Что же опять не так?

– Это, по-твоему – облик советской школьницы?

В связи с её неприятной привычкой склабиться при разговоре, я тоже могла спросить: “А это что – зубы советского директора?”, но опять промолчала, всем своим видом изображая расстройство тем, что по какой-то причине не соответствую.

– Иди и подумай над этим!

И я пошла думать. В том далёком году в моду вошли также макси-, и желая понравиться директрисе, я попросила мне сшить школьную форму длиной до середины икры. Mеня похвалили? Конечно же, нет! Макси не подошло, как и мини – хороша была лишь длина до колена. Хотя в коридорах встречались девицы в коротких юбках, в цветных колготках и даже на каблуках – и никто к ним не приставал. Со мной явно что-то не так.

И вот, чтоб добить меня окончательно:

– Познакомьтесь с вашим новым учителем по немецкому! – объявили однажды, и в класс с улыбкой . вошла…Маркуца! Следом за мной перевелась в эту школу – бывают такие совпадения?! Со мной чуть не случился припадок, тело свело…Слава богу, я изучала английский.

Первый год прошёл напряжённо: от меня явно хотели избавиться. В самом конце восьмого класса директору поступила (якобы) анонимная жалоба: “лицо, заслуживающее доверия” утверждало, что я распивала коньяк из бутылки, прямо из горла(!) возле какого-то там ресторана(“Ростов”?) Нелепость подобной выдумки обличала скудость фантазии автора. Коньяк? Из горла? Да у меня должна быть лужёная глотка…Нетрудно преположить, кто стоял за подобными инсинуациями. Но исключение не удалось за недостатком улик и благодаря вмешательству добрых учителей: по английскому и физкультуре( команда школы вышла в призёры на городском турнире по баскетболу). Мне и самой уходить не хотелось: кажется, здесь я наконец завела хороших друзей.

И вот результат борьбы: победила система. К 10му классу я научилась идти на компромиссы и лицемерить, как делают взрослые люди. Cтала дипломатичной. Представать такой, какой меня хотели бы видеть и говорить то, что от меня хотели бы слышать, казалось даже забавным – будто играешь в пьесе. К тому же, дедушка с бабушкой, мудры не в пример родителям – как-никак, полвека в советской торговле – нашли, наконец, нужный подход к директрисе. Другие родители в классе давно знали этот нехитрый подход. Волшебная сила и искусства и волшебная сила подарков – и из самой плохой я вдруг стала самой хорошей! В десятом классе меня избрали комсоргом – и я спокойно приняла эту должность, хотя в комсомол в своё время меня уговорили вступить; никогда не видела смысла в том, чтобы вступaть в организацию, в которой уже состояли ВСЕ. Только чтобы не быть изгоем…Конечно, не произносила казённых речей – в классе учились неглупые люди, и все хорошо понимали, что, как и почему.

На выпускном директриса мне первой вручила медаль, сопровождая словами: ” Лучшей ученице, звезде нашей школы…” Не верите? Могу поклясться! “Звезде”. А после, в личной беседе, сверкув железнозубой улыбкой, призналась:

– Ты напоминаешь мне меня саму, в молодости…

Но не одной же борьбой наполнена жизнь подростка – случались в ней и счастливые дни, приятные ситуации. Например, помню вечер какого-то конкурса песни или концерта, когда ребята постарше впервые мне дали в руки электрогитару.  Мне предстояло аккомпанировать классу, поющему песню про БАМ и ещё какой-то там школьный сентиментальный вальс. Принесла из дома мою деревяннo- акустическую, но новый мощный звук из динамиков, и радость стоять перед залом, полным людей, с электрогитарой – казались невообразимыми. Я приделала к школьному вальсу вступление из “Spiral Architect” Black Sabbath, и хотя почти никто этого не заметил, осталась довольна собой: сумела внести в комсомольский концерт мою импровизацию. Мне не светило стать гитаристкой – не хватило упорства, а может, таланта –  но в тот вечер мой облик действительно был гармоничным и соответствовал.

Что дальше? Место занятий по музыке и баскетбола заняли уроки репетиторов по химии, физике и биологии – я готовилась в институт. И каждый мой день уплотнён,расписан, как прежде. А несколько раньше – к вопросу о лицемерии взрослых – стало известно, что у отца (контролёра, блюстителя строгой морали и прочее) всё это время рыльце было в пушку. Как и у многих блюстителей нравственности. Влюбчивый до невозможности, он постоянно за кем-то ухлёстывал. Но надо отдать ему должное: каждой даме, с которой он собирался “вступить в отношения”, он предлагал, как джентельмен, руку и сердце. На секс без брака просто не запрограммирован. Как же можно вот так, не отметившись в ЗАГСе, без справки?.. Конечно, ему предстояло для этого бросить старую послушную жену и юную непослушную дочь – но что поделаешь; важно всегда поступать по правилам.

Говорят, дети сильно переживают развод родителей…Для меня же он стал освобождением. Будто тяжесть свалилась с плеч, или крылья раскрылись вдруг за спиной: прощай, контроль, прощайте, нудные ханжеские нравоучения! Свобода! Летим!!..

Отдалённые результаты борьбы: спустя какое-то время многое всё-таки изменилось, кое-какие правила и постулаты канули в прошлое. Но лишь кое-какие. Советский Cоюз развалился; историей стали и комсомол, и “облик советского школьника”. Уже в 90х дочка ходила в школу в том же, что носит на улицу, из подполья вышли на свет “запрещённые”книги и “запрещённая”музыка.

Но утверждать, что такие, как я, одиночки и “неформалы” 70х, подтолкнули этот процесс – значит взять на себя слишком многое.

часть 3ья, взрослая

Если в детской и подростковой стадиях  вредная личность лишь вырисовывается и подаёт ещё надежды присмиреть, остепениться – со взрослой особью всё уже ясно. Вредная взрослая особь вряд ли исправится, а с возрастом может стать ещё хуже; недостатки, что в ней заложены, разовьются и обострятся с тем, чтобы к старости перерасти в гротеск. Взять хотя бы соседа нашего Мордуховича, который всю жизнь был раздражительным, а на старости лет стал кидаться камнями. Далеко не все обретают мудрость. Кто знает, что буду делать я в возрасте Мордуховича…

К тому же, во взрослой жизни бороться и сопротивляться приходится всем, даже самым послушным и миролюбивым; несправедливости и безобразия подстерегают на каждом шагу, и если не протестовать, весь мир может сесть вам на голову. Проблемы на этом этапе у всех приблизительно те же, и потому нет смысла в подробном рассказe; перечислю лишь вкратце то, за что и против чего пришлось выступать лично мне.

1.Против низкого уровня жизни советских студентов (в дальнейшем – врачей) и тотального дефицита, за права спекулянтов (а позже – частных предпринимателей) и заполненье прилавков страны товарами из зарубежья.

То, что стипендия в институте – чисто символическая, а на зарплату врача едва ли можно прожить, ни для кого не являлось секретом. Только одни с этим фактом смирились и так и влачили безропотно существование, а другие пытались что-нибудь предпринять. Этим “другим” государство ставилo палки в колёса.  Несправедливость усугублялась тем, что на стипендии и зарплаты не представлялось возможным что-то купить из-за тотального дефицита. А если вам по счастливой случайности и попадалось в руки что-то такое, что можно выгодно перепродать – опять же вам запрещали, пугая законом о спекуляции. Кого-то это устраивало; кому-то, кроме того, что давали тогда по талонам – маслa, сахарa и порошкa – ничего не было нужно. А кто-то вроде меня, недовольный, хотел дополнительных глупостей, таких, как  -говорилось тогда- джинсы, диски и подписки. И путешествовать, хоть и непонятно, куда – почти повсюду было нельзя, шлагбаум закрыт.

Помню, что пристрастилась к преступной подпольной торговле сама по себе, как и когда-то к курению. Нетрудовые доходы мне почему-то давались намного легче, чем трудовые; но платой за них был постоянный риск. Если вам, например, доводилось в 80х в Ростове, на Старом Базаре, увидеть, как из туалета вылетает вдруг пулей девица и рвётся на выход, старается скрыться, но застревает в толпе, а следом за ней бегут милиционерши в штатском в сопровожденьи дружинников, и все сообща валят её на землю, катают в пыли, и наконец, уводят куда-то, скрутив ей руки за спину – то скорей всего, то была я, и вы наблюдали арест опаснейшей спекулянтки. А если немного позже вам случалось заметить на улицах города странную скорую помощь, салон которой набит разнообразным товаром – от водки, шампанского, банок с горошком и лечо, до колготок, сапог и мохеровых свитеров – то несомненно со мной, во главе бригады нового типа, совмещавшей спасенье больных с коммерцией. И тa туристкa, что, заплатив за сомнительный ваучер, переползала потом границу на пузе, толкая сумки перед собой; тa, которую гнала полиция разных стран за торговлю в неподходящих местах  – опять тa же самая я.

Чем закончилась вся эпопея? Победой? Ну, с какой стороны посмотреть…кое-чего спекулянты всё же добились. Наводнили страну товаром, и, упразднив дефицит, канули в лету, как комсомольцы, индейцы и прочие изжившие себя категории. Им на смену пришли частные предприниматели.

A разбогатеть мне не удалось; казалось, фортуна – близко, манит перстом, но она лишь дразнила, сунув потом мне кукиш под нос. Очевидно, чтоб разбогатеть, недостаточно быть отважным и дерзким – нужно иметь мозги с особым чипом, которого в моих, увы, не оказалось.

Наступил новый этап борьбы: из совместной за право иметь доходы она превратилась в междоусобную и конкурентную, за клиентов и рынки сбыта. Вчерашние коллеги и друзья вели войнy, используя разные методы, включая самые подлые и некрасивые. Времена горьких прозрений, потери денег и дружб.

 

2. Борьба продолжается и на чужбине: за права русских женщин в Италии, против невежества, косности и предрассудков, а также ксенофобии в целом и русофобии в часности; за распространение нужных и достоверных сведений среди отсталых граждан Европы.

Наивные могут предполагать, что ты переехал, ушёл от проблем – и всё, тебя ждёт хэппи-энд. Или: вышел замуж – и всё, “жили с тех пор долго и счастливо”.

Хотя среди переехавших есть и такие, кто всем доволен и счастлив. Приятно читать их рассказы об ароматном кофе и круассанах на фоне дивных ландшафтов, тарелках, полных спагетти, посыпанных сыром; о красивых, умных и щедрых мужьях, родичах и соседях…им повезло. Дело, конечно, же, в них самих – в их восприятии жизни, разных уровнях самоценок и притязаний. Тех же, в ком зреет семя борьбы – а мы понимаем, кого я имею в виду – не успокоить ландшафтами, кофе и круассаном. Не подкупить тарелкой лапши. Как дома, так и за границей, как в предыдущем, так точно и в новом браке, их ждут очередные бои.

Когда на исходе ХХ века я прибыла в Абруццо, русские тут встречались нечасто, и знали о них, в основном, понаслышке. Местные видели их в двух основных ипостасях: домработницы и проститутки –  что заставляло меня испытывать сложный букет неприятных чувств. Конечно, те передовые провинциалы, что когда-то учились в школе, читали газеты, смотрели по телеку передачи – они понимали: на это толкает “женщин с Востока” их трудное прошлое, бегство от голода или режима. Другие, попроще, несведущие в истории, географии и политике, интересовались, есть ли у нас магазины, дороги, машины, ходит народ одетый или же голый, едят ли собачье – а что ж, при голоде-то, вон, китайцы едят! – и человечье мясо.

Я проводила ликбез – беседы, стараясь при этом не растерять остатки терпения и оставаться спокойной, как лотос на водной глади, что удавалось мне не всегда. Внутри кипели, бурлили газы эмоций – совсем как в бутылке спуманте перед тем, как выстрелить пробкой. Мои рассказы слушали с открытым ртом, но также с толикой недоверия.

Слава богу, со временем русских здесь становилось всё больше; прибыли также те, кто не работал в семьях и не стоял полуголым на тротуаре, а покупал здесь виллы и оставлял в ресторанах крупные чаевые – для разнообразия. Возможно, приезд нуворишей поднял русский престиж в глазах аборигенов, но в то же время вызвал и неприязнь: бедной и скромной наша сестра была им куда милее и ближе. Необходимость работы по просвещению местных, a также борьбы с русофобией с годами отпала… или я потеряла к ней интерес. В конце концов, те, кто доволен жизнью на новой родине, в защите их прав и достоинства не нуждаются; а те, кто, как я, привык к постоянной борьбе – те постоят за себя и без посторонней помощи.

Результаты: я вам не скажу за всё Абруццо, всё Абруццо очень велико, но…В моей зоне местные точно знают, что в России есть: магазины, базары, машины и улицы, по которым жители ходят одетыми – потому что в России холодно. (Это, впрочем, единственное, о чём они знали и до меня). Знают о том, что Ленин и Сталин уже давно обрели покой, и мне, увы, не довелось познакомиться с ними лично, а также пожить в гулаге (не путать его с гуляшом). А также о том, что кроме  послушных и работящих, готовых за 600- 700 евро в месяц прислуживать 24 часа в сутки, есть русские вроде меня  – ленивые, дерзкие, вредные.

Между прочим, за безвозмездный труд по ознакомлению граждан отсталой Европы с русским менталитетом и сближению русской и итальянской культур, было бы справедливо представить меня к наградам – правительствам обеих стран, гражданкой коих являюсь.

3. Борьба за права итальянских животных.

Если при всех безобразиях и нарушениях прав человека те, чьи права попрали, всё же имеют возможность вызвать полицию, жаловаться в инстанции, подписывать петиции и обращаться в суд – y животныx такой возможности нет. При этом они, в отличие от двуногих, существа совершенно невинныe: ни один зверь сознательно, не будучи к этому вынужденным голодом или страхом, не нанёс никому никакого вреда.

А то, что творят с ними люди… не хочу придавать рассказу трагичный оттенок и превращать его в анималистскую агитацию. В ответ часто слышу: думайте сначала о людях, у которых вон сколько проблем, а вы беспокоитесь о животных! Скажу одно: в тех странах (немногих), где государство заботится о гражданах, там же заботятся и о животных; и наоборот – где хорошо животным, можно поспорить, что в тех же местах неплохо и людям.

В Абруццо, где находится один из крупнейших в Европе национальных парков с волками, медведями и прочей фауной, дела с охраной природы пока не блестящи: крестьяне, что живут близ заповедника, время от времени подтравливают медведей. Не говоря уже о преступлениях против менее редких видов, типа собак и кошек.

Итоги: медленно, постепенно, отношение местных к четвероногим всё же меняется, и в последние годы в их защиту было принято несколько важных законов. Hе могу похвастаться личными достижениями; хотя мою дочку в посёлке и спрашивали не раз: “Твоя мама – синьора, которая лечит здесь всех собак?..” “Вылечить всех собак”, увы, никак не могу, но это такое дело, где спасение даже одной даёт большое удовлетворение, а нескольких всё – таки я спасла. Посмотрите на этих псов, какой у них вид – заглядение; бегают по Казоли, все цветущие и румяные…

4. Против алкоголизма (чужого), никотинизма и сладкоежества ( изгнание собственных демонов)

Когда-то была я нормальной гражданкой, которой ничто не чуждо: любила сладости и плотскиe радости, поесть и выпить при случае. Kурила. Но с годами во мне всё больше брал верх так называемый “здравый смысл”, или “умеренность”: лет 16-17 тому назад я бросила курить и стала посещать спортивный зал. Интерес к выпивке и мужчинам постепенно пропал сам по себе, и последние годы я провела в трезвости и почти незапятнанном целомудрии. И вот он, последний шаг: отказалась… от сладкого. Такого самoотречения и умерщвления плоти я от себя не ожидала. Живу в стране, где на каждом шагу – пищевые соблазны, и c сентября 2015 не съела ни одного пирожного! Ну, варенье когда-никогда на сухарик намажу, вместо сахара в чай ложку мёда кладу…Ha Новый год решила позволить себе поблажку: выпила полбокала шампанского и съела одну (1) конфету.

Итоги: теперь у меня практически нетy пороков и вредных привычек. Если вот так, в полной аскезе, доживу до преклонных лет –  меня могут канонизировать как св. Ольгу из Казоли. Несмотря на то, что я не особенно религиозна.

Вам не кажется, что я слегка переборщила?..

А что касается войны с алкоголизмом, с которой многие из вас, уверена, знакомы – что ж, не из каждой битвы можно выйти победителем. Что русский, что абруццезский Зелёные Змии, хоть разных форм и расцветок – велики и могучи, как Чингачгук и Инчучун. И итальянская ассоциация Alcolisti Anonimi советует вот что родным и близким употребляющих: поскольку борьба с этим пороком отнимает здоровье и силы не столько у пьющего, сколько у окружающих, беспокоящихся о нём – жён, матерей, и т.д., загоняя их преждевременно в гроб – им нужно себе написать на листочке, открытке, карточке, памятку с фразой:

NON POSSO FARE NIENTE / Я НИЧЕГО НЕ МОГУ СДЕЛАТЬ

и положить её в портмоне. Тогда каждый раз, как начнёте переживать из-за дурных привычек друзей или членов семьи – достаньте листок, прочитайте и успокойтесь. У меня такая карточка есть. Я бы сказала, она подходит и для всех остальных видов борьбы за и против; если всю жизнь мы бились за то и за сё, и сделали всё, что могли – хватит уже, в самом деле!

Пришло время расслабиться, жить спокойно.