( рассказы)

Оглавление:

1. Русская без возраста, в лёгком замешательстве.
2. А ты- не доктор…
3. Я очень падкая на комплименты.
4. Хитрый, глупый, везучий.
5. Немного о лжи.
6. Быть красивой.
7. Насилуют – плохо, не насилуют – тоже нехорошо.
8. Работа для женщин среднего возраста.
9. Скрофетто.
10. Производим на соседей приятное впечатление.
11. Мои соседи – холостяки.
12. Как это делается в Абруццо (криминальные хроники)

РУССКАЯ БЕЗ ВОЗРАСТА, В ЛЁГКОМ ЗАМЕШАТЕЛЬСТВЕ.

Много лет живу среди людей Абруццо, и всё-таки они остаются для меня загадкой, не перестают удивлять. Всё-таки их мышление чем-то отличается от моего; зачастую им приходят в голову идеи, которые в мою никак не могли бы прийти, они высказывают неожиданные суждения и задают вопросы, которые ставят меня в тупик.
Например, ожидая очереди к моему участковому врачу, стою в небольшой приёмной, где все сидячие места заняты, думаю о своём. Передо мной – две синьоры разного возраста, одной – лет за шестьдесят, другой – за сорок, беседуют по-приятельски о чём-то семейном, личном. Внезапно та, что постарше, смотрит через плечо и спрашивает у подруги, кивнув в мою сторону головой:
– А это кто – твоя мама?
Та, которой за сорок, пухленькая и в очках, оборачивается с полуоткрытым ртом, чтобы посмотреть, не её ли я мама, и увидев, что- нет, теряет ко мне интерес:
-Не-e, я эту синьору не знаю…
Как ни в чём не бывало, продолжают прерванный разговор.
Зато во мне растёт какая-то неудовлетворённость, теперь я остаюсь с полуоткрытым ртом. Конечно, я могу спокойно быть чьей-то мамой, и даже, если на то пошло, бабушкой какой-нибудь маленькой девочки…но быть мамой зрелой, пухлой женщины средних лет? Увольте. Неужели выгляжу на семьдесят?! Да мы и внешне с ней непохожи: я выше сантиметров на пятнадцать.
Нависая сзади над синьорами, интересуюсь у старшей с лёгким сарказмом:
-А по-Вашему, я могла бы быть её матерью?
Та, недовольная, что её прервали – мол, если не мама, то что тебе нужно? – рассмотрела меня внимательней и лишь пожала плечами:
-Бо!(Мол, “кто его знает”)
Дома я долго рассматривала себя в зеркало; делала воображаемый лифтинг, подтягивая то веки, то шею и подбородок – не то, чтобы осталась очень довольна, но на семьдесят? – нет, невозможно…
Не прошло и недели, как моя вера в себя опять пошатнулась.
Многие в наших краях интересуются политикой, ежедневно смотрят телевизионные дискуссии, документальные фильмы о прошедших войнах, исторических личностях и сами охотно обсуждают внешние и внутренние проблемы, свежие новости- всё, что накануне видели по телевизору. В этот раз группа местных жителей анализировала ситуацию Россия-Украина, и поэтому я была остановлена и призвана в качестве эксперта. Уточнив (в который раз), кто я- русская или украинка, мне задали много вопросов по поводу Путина, Порошенко и прочих, но ответить я так и не успела, потому что у каждого было уже своё готовое мнение, которое я должна была лишь подтвердить. Все говорили, как водится, одновременно: “Гитлер был паццо!”(сумасшедшим), “И Сталин был паццо!”, “Меркель…А что Меркель?!” “Да cам ты “паццо”!”
Наконец, вспомнили обо мне и кто-то спросил:
– Ты же помнишь Сталина, усача? Застала ещё живым?…
Как говорится в Ростове- “Тю”.
-А по-вашему, могла я его ЗАСТАТЬ?!
Растерянно переглядываясь, пожимают плечами. Откуда им знать? Опять встаёт щекотливый, довольно обидный вопрос о возрасте; но здесь у нас загадками говорить бесполезно, и приходится объяснить, что Виссарионович умер в 53м, а я родилась в 60х. Ни его, ни дедушку Ленина я не застала.
– Да, гм…очень жаль.
Действительно, жаль. Дома, фыркая с возмущением, рассказываю Марчелло о том, что меня считают современницей Сталина. Но это лишь одно из многих заблуждений: одни не знают, что CCCP участвовал в войне, другие удивляются, что русских не освободили американцы, которые, высадившись в Нормандии, решили исход второй мировой, запугав Гитлера атомной бомбой, и т.д и т. п.
– Не обращай внимания, – машет рукой Марчелло. – Тут у нас – неграмотный, невежественный народ! Вообще, – продолжает,- смотрел сейчас передачу. Оказывается, русские освободили Освенцим! Я думал- американцы. Но Сталин – ты знаешь?- был паццо. Знаешь такое: гУлак? гУлаш, гУлак?…
– ГУЛАГ?
– Да, гУлаг!
– Ну, знаю…
– А ты там была?
…Вздыхаю, машу рукой, ухожу заниматься делами.

А ТЫ – НЕ ДОКТОР (Холицистэктомическая рапсодия)

Hеделя прошла под флагом тревоги по поводу операции. Мне предстояло первое в жизни вмешательство, а я не зналa, куда податься.
Когда-то в Ростове всё было просто: пара звонков – и родные-друзья уже ждут у себя в больницах, раскрыв объятия. А здесь – никого не знаю. Вернее, знаю, но вовсе не тех, кого нужно. Слава богу, есть интернет, который мне выдал статистику: наша больница Атри – одна из последних в Италии по благоприятным исходам холецистэктомии. А также – одна из первых по исходам неблагоприятным, что бы это ни значило. Тогда-то я и решила пойти в частную клинику: может, там показатели лучше, да и положат пораньше, а не через полгода, как в больницу “общественную”?
Отчего-то мой лечащий врач Марилуиза упёрлась и не хотела мне выдать ещё одно направление, к частному специалисту. Я не стала качать права и настаивать, и так уже будучи в стрессе, а просто решила её сменить. Желательно, на медика-мужчину, который с большей чуткостью отнесётся к моим проблемам. Из предложенного мне списка шести – семи десятков врачей нашей зоны выбрала наугад одного с фамилией, напоминавшей героя моих рассказов – Джузеппе Бальбони, видя в этом благоприятный знак.
А пока, думала я, развлекусь познавательным фильмом в YouTube: “Видео-лапароскопическая холецистэктомия”. Чтоб знать, что меня ожидает.
Фильм шёл без пояснений, под музыку. Марчелло, не разделяя моих опасений и слепо готовый отдаться в руки любого врача, следил с любопытством из-за моей спины за жутким таинством извлечения жёлчного пузыря. Под крещендо неистовых скрипок и виолончелей неведомой мне симфонии в пузе y пациента проделали три отверстия: два – в верхней части и третье – в пупочном кольце. (Я скорчилась, живо представив, как мне протыкают пупок). Через них ввели инструменты, торчащие, как рычаги, во всех направлениях.
– Вот видишь? И ничего же страшного, – ободрил меня Марчелло, пока хирург шуровал “рычагами” во вздутом, как шар, животе, как будто играл в настольный футбол. – И музыка какая весёлая!
– Вот это – весёлая музыка?!- я посмотрела враждебно. Я допускаю, что кто-то не понимает серьёзности операции, но не различать настроение музыки?! – Она тревожная и трагическая; такой в кино обычно сопровождают какой-нибудь шторм на море, кораблекрушение! А ты – “весёлая”…
Лишь под конец, когда легко и небрежно уже налагали швы на пупок, симфония вдруг зазвучала мажорно, хор духовых инструментов (фанфар?) придал ей торжественность, и музыку можно было назвать “весёлой”. С натяжкой.
Интересно, как вообще подобрали они для фильма музыкальный аналог холецистэктомии?…
Вот в такие моменты я и жалею, что у меня нет мужа – врача.
Есть, но не врач… досадно. И не потому, что медик бы оценил, насколько чревато и сложно вмешательство.
Я, кстати, боюсь не только одной холецист-, но и любых эктомий. “Эктомия”- у вас вырезают орган; может, даже непарный. Он был ваш, родной…неотъемлемой частью тела, а теперь его вырвут из ваших груди, живота, чего там ещё – навсегда. А лишних органов у человека, как всем нам известно, нет.
Муж – медик, он мог бы также избавить меня от бюрократической суеты, нежно отвёл бы за ручку к лучшим хирургам Абруццо и проследил за ходом лечения.
И, если на то пошло, мог бы меня взять саму работать врачом в своё отделение, безо всяких там подтверждений диплома. Особенно, если мой муж- директор или владелец клиники.
А если бы он, ко всему, оказался хирургом пластическим (мысль, которая с возрастом всё чаще приходит в голову), он мог бы бесплатно меня превратить в двадцатилетнюю Барби…
Но полно, хватит мечтать! Я никогда не умела делать правильный выбор. Когда-то имелa все шансы, возможности выбрать мужа-врача, хотя в те годы идея меня не привлекала. Kаждый день cотни студентов в белых халатах и шапочках сидели вместе со мной в аудиториях, и все казались какими-то скучными, пресными, неинтересными…Все они стали в дальнейшем врачами, а кое-кто – и владельцем клиники, и даже пластическим, будь он неладен, хирургом.
А у Марчелло клиники нет; есть только большой грузовик.

В сумерках, возле ограды неосвещённого, на вид нежилого особнячка, я ожидала нового доктора.
Обычно всегда у двери врача собирается группа больных, но кроме меня, здесь не было никого. Да и часы приёма казались весьма необычными: каждый вечер с 19 до 20 и каждое утро с 11 до 12. Мужская тень, давно за мной наблюдавшая из-за забора напротив, спросила :
– К зубному?
– К Джузеппе Бальбони,- ответила я, и догадалась, что врач мой, возможно, ещё и дантист – вот почему такое “урезанное” расписание.
Стемнело, и тут подкатил “мерседес” с откинутым верхом, a в нём сидел пожилой и кудрявый синьор.
– Вы ко мне?- он вышел, пожал мне руку и попросил подождать, пока поставит на место крышу своей машины. А затем пригласил меня в пустой особняк, в свой кабинет с выходом в сад.
Доктор Джузеппе повёл себя очень любезно и обходительно; он проявил, как я и надеялась, чуткость к моим проблемам, выписал направление, порекомендовал хирурга, к которому “обращался лично не раз”, и , имея родных и знакомых в больнице, пообещал мне содействие, чтобы ускорить госпитализацию.
– Моя жена была тоже русской,- сказал он, грустно жуя губами.- И имя всё то же – Ольга…К несчастью, давно умерла.
Я выразила соболезнование. За его спиной на стене, насколько могла разглядеть без очков, висели фото: он сам в морской фуражке, ряд групповых снимков и портрет красивой женщины с короткими светлыми волосами.
– Страдала от депрессии…Покончила с собой,- добавил он, всё так же нервно жуя губами.
Рукопожатия, вновь предложения помощи (которым, естественно, я не поверила), и – звонить ему, если что…
Слова “дантист” и “самоубийство русской”, однако, что-то вызвали в памяти… забытую историю, что случилась в наших краях лет десять тому назад, с полицейским расследованием, которое в конце концов замяли. Я, помню, тогда возмущалась и говорила Марчелло, что вряд ли следствие по этому грязному делу велось, как должно: он – местный и уважаемый житель, она – “какая-то русская”. И даже если имело место самоубийство, то нужно действительно постараться, чтобы заставить нашего брата русскую женщину руки на себя наложить.
Возможно ли такое совпадение?…Конечно, это был он, дантист с тёмным прошлым.
Говорю же, я мастер выбора! Из списка в пятьдесят – шестьдесят врачей мне “приглянулся” именно oн. Марчелло уже заметил эту мою способность, и, повторяя на диалекте : “Olga, te li vi a arcapà in mezz a lu mazz!”(“Ты их прямo вытаскиваешь, как карты из колоды!”), очевидно, имел в виду и себя, когда-то вытянутого из той же “колоды”моей счастливой рукой.
Вернувшись домой, кликнула в Гугле, и – действительно речь шла о тёзке. История из разряда моих “Тутти матти – в Италии все с приветом”
” 17.03.2006. Повесилась жена известного дантиста.
Самоубийство молодой красивой русской Ольги С., 35 лет, всколыхнуло общественность. Говорят, молодая синьора хотела вернуться в Россию, несмотря на безбедную жизнь, которую здесь вела, и которой многие могли бы завидовать. Семейная пара жила на прекрасной вилле в местечке под названьем Соланьоне… Потому возникает вопрос: отчего жe сводить счёты с жизнью?
По слухам, её отношения с мужем были неблагополучны; какое-то время назад имел место мрачный, сомнительный эпизод. Женщина обратилась к карабинерам и заявила, что муж её выгнал из дома и даже стрелял в неё из окна, хоть, к счастью, и не попал. Сей факт категорически был опровергнут адвокатом дантиста. Супружеская пара помирилась, но очевидно, проблемы остались неразрешёнными, и вскоре жизнь Ольги С. трагически оборвалась. По поводу смерти русской ведётся расследование, карабинеры местечка П. взвешивают разные гипотезы”.
Ни слова о психическом расстройстве и депрессии, какими якобы страдала тёзка.
Её муж был врачом, мог бесплатно лечить ей зубы, сделать её улыбку сверкающей и счастливой…но, как видим, Ольгe не повезло.
Муж- медик, как и любая медаль, имеет свою обратную сторону. Однажды решив избавиться от жены, он сделает это каким-нибудь хитрым и изощрённым способом. Не просто стукнет вас монтировкой, как сделал бы, скажем, водитель грузовика, иль заколбасит топориком, как продавец мясного отдела, но, вооружённый специальными знаниями, обставит всё, как несчастный случай, смерть от естественных причин, самоубийство.
Особенно если интересуется криминологией, знаком с судебной медициной.
Не желая платить алименты, которые, пропорционально доходам, будут довольно большими, он может ввести вам какие-нибудь гликозиды, вызывающие инфаркт и трудноопределяемые в крови, а то и попросту усыпить и подвесить…
Услышав o новом семейном враче, члены семьи всполошились. Марчелло знал каких-то друзей, которые лично знавaли Бальбони и утверждали, что тот – сумасшедший.
– Зачем ты выбрала этого типа?- качал головой.- И почему не медика- женщину?..
Оказалось, что дело было не вовсе замято; карабинеры П. с большой неохотой признали, что, судя по неизвестным публике техническим деталям, повеситься сама Ольга С. всё-таки не могла, кто-то ей в этом помог. Обвинение пало на свёкра, Бальбони – старшего, который и отсидел недолгое время в тюрьме, а после вернулся и умер. Ещё говорили – дантист давно поселил на вилле то ли румынку, то ли венгерку лет на двадцать моложе себя, и посещает девиц в ночных заведениях зоны.
В общем, репутация у медика неважная; паршивая, можно сказать, репутация.
Что не мешало местным ходить к нему лечить зубы – стоматолог он, кажется, был неплохой.
Дочь призывала быть осторожной, “держаться подальше и не ходить с ним, куда бы ни пригласил”. Поскольку я – русская и тоже Ольга, у него-де может возникнуть психологический “трансферт”, и он все чувства к бывшей жене перенесёт на меня.
То есть, нисколько не беспокоясь по поводу предстоящей мне экзекуции, они волновались по поводу моего знакомства с весёлым вдовцом со скелетом в шкафу, на мерседесе с подъёмным верхом. Я объясняла, что выбор мой был случаен, и я нисколько его не боюсь. Ну, пальнул в жену из окна… но не станет же он вредить пациентам? И стоит ли мне ожидать приглашений опасных мужчин, имея в виду мой возраст и тe четыре дыры, которые вскоре будут в моём животе? (Ну, три – та, что в пупке, возможно, будет и не видна.) Это мне предстояло узнать – в случае, если переживу холецистэктомию.
-Не волнуйся. Ждать – минимум месяц, а то и полгода,- пророчил муж.
Но мне позвонили сразу, на следующий день, застав врасплох, пригласив наутро явиться с вещами.
Необычная оперативность – будто снег, что выпал в Абруццо посреди июльской жары! Неужели мой новый медик решил в самом деле помочь?…
Лихорадочный шоппинг (новые тапки, халат, пижама!), визит к эстетистке и, главное, педикюр – не буду же я лежать на столе без сознания, у всех на виду, с такими вот заскорузлыми пятками?! Как всегда, я представляла не только саму себя или семью, но и целую нацию в глазах любопытных больных и врачей Абруццо; знала по опыту, что первые – даже на смертном одре, а вторые – при исполнении своих серьёзных обязанностей, будут рассматривать и судить .
Под вечер затихла, устав, в парикмахерском кресле; теперь, после стрижки с укладкой, я буду морально готова стать идеальной больной…
– Вот, посмотри журнальчик, – сунули мне, как обычно, в руки еженедельник.
…или идеальным трупом.
Первая же статья, на которую я наткнулась, листая рекламу, моду, светскую хронику – вы не поверите!- была о смерти девушки Томмазины в больнице Неаполя в ходе холецистэктомии. Умелый хирург ухитрился ей перерезать аорту и полую вену, и хоть жертва уже не дышала, всё же зашил повреждения в наивной попытке загладить свою “оплошность”. Ну, как вам такая статья? И не дурной ли то знак – прочесть её в самый канун операции?..
…………………………………………………………………
Есть люди, которых жизнь не балует разнообразием. Проходит неинтересно. Для них любое событие – свадьба, развод, поездка к родным на Сицилию, или же служба в армии – может стать важным и эпохальным. Владелец хозяйственной лавки в местечке, где я живу, уже пожилой синьор, всегда вспоминает с любовью о тех временах, с полвека тому назад, когда, как он говорит, “ходил под ружьём”. И не то, чтобы он пережил бои, опасные миссии или бог знает какие военные приключения…Служил себе тихо где-то в ломбардской провинции; но помнит в мельчайших деталях все встречи и разговоры во время походов в ближайший посёлок за сигаретами, все имена и звания, солдатские шутки и прибаутки. Потом он вернулся домой, обзавёлся семьёй, магазином, никуда отсюда не выезжал и больше с ним ничего не случилось.
– Когда я ходил под ружьём…
Знаю также особу, что с нежностью вспоминает о пребываньи в больнице. Возвращаясь к блаженным дням, когда лежала в постели или блуждала в халатике по коридору, когда никто от неё ничего не хотел и все окружали заботой и лаской, она начинала:
– Когда я была в больнице…
– Да что ж хорошего-то в больнице?- спросила я как-то в недоумении.
– Ммм…Там было спокойно, давали снотворное, – отвечала она мечтательно.
Так вот, чтоб не создать впечатление, что дни в итальянской больнице оставили яркие воспоминания – не буду подробно описывать. Похоже, больница в Атри – такая же точно, как все больницы на свете. А может, именно из-за наркоза, снотворных и обезболивающих, что мне там давали, я и не помню деталей.
Моей соседкой в палате была другая “жертва холецистэктомии”, учительница из Джулиановы. Поцеловав меня, незнакомую, в щёки (как делает часто местный сердечный народ), она тут же спросила:
– А Вы – не итальянка? Наверное, из Украины?
– Русская.
-A-aa! То-то я вижу – как Вы похожи на бабушку одной моей ученицы! То же лицо!..
Похожа на БАБУШКУ?! Такой бесхитростный “комплимент” можно услышать только у нас в Абруццо. И хоть в дальнейшем она пояснила, что ученица была маленькой, а бабушка – очень молодой, пришлось рассказать ей в отместку пугающую историю холецистэктомии в Неаполе. Это заняло учительницу на пару часов; она звонила всем по телефону, передавая трагические события и делясь с родными и близкими опасениями .
Удивление вызвала новость, что меня оперируeт САМ заведующий отделением, знаменитый хирург Ди Бистурини, похожий на худого Паваротти и Карабаса Барабаса, который обычно берёт лишь тех, кто ходил к нему на платный приём, и общается с пациентами через своих ассистентов. Во время утреннего обхода он задавал вопросы коллегам, те говорили с больными и передавали слова осмелившихся что-то там вякнуть маэстро. Тот поднимал кустистую бровь – давал ассистентам инструкции – следовал дальше. Вот почему осталось загадкой, каким это образом вдруг я попала в число его пациентов. Никак, и здесь приложил волосатую лапу мой новый доктор…
Помню позорную распашонку с единственной завязкой под подбородком и быстрое скольженье на каталке в сторону операционной. Первые шутки медбратьев по поводу национальности: то ли мне говорили, что вот, мол, доложат Путину, что я – в надёжных руках, то ли – что Путин уже им звонил, чтоб проконтролировать ход операции…
Почти удивилась, не слыша тревожной музыки в зале: она звучала в моей голове. Потом я заснула, чтобы вернуться в мир с дополнительными отверстиями; с животом, похожим на заклеенный пластырями дуршлаг. В руке моей был сувенир, подарок врачей: драгоценный бриллиант в 5 каратов из жёлчного пузыря. Очевидно, Ди Бистурини знал своё дело; справился, не перерезав крупных сосудов, и под конец недели меня отпустили домой.
Марчелло сказал, что приедет за мной в обеденный перерыв. Я видела из окна, как его грузовик паркуется на стоянке. Чуть поближе к главному входу был припаркован знакомый мне мерседес. Водитель махал приветно рукой… Я подумала: как неудобно будет карабкаться в грузовик! Сесть в низкий кабриолет – намного удобней, естественней, проще.
А впрочем, решила, разницы нет никакой. С моим умением делать выбор…какой ни сделай – будет неправильным.
И поковыляла на выход.
В одном лишь, по крайней мере, выборе, я не сомневалась – том, что касался лечения и диеты. Не доверяя врачам Абруццо, которые на мои расспросы при выписке лишь отмахнулись: “Ешь, что угодно, старайся поменьше жирного… лечение?…нет, ничего не нужно”, я позвонила в Ростов и спросила совета опытных гастроэнтерологов. Те от души удивились подобным рекомендациям.
Через неделю снимали швы, и я встретила двух итальянских синьор, бывших соседок по койке – учительницу из Джулиановы и ещё одну “жертву холецистэктомии”. Мы поделились опытом, и мой рассказ о ферментах и антиспастических средствах вперемешку со строгой диетой у одной вызвал острую жалость, другую же насмешил.
Итальянки, беспечно оставив в прошлом, отбросив в сторону, жёлчный пузырь, уже ели прошутто, спагетти с соусом, пиццу.

Я ОЧЕНЬ ПАДКАЯ НА КОМПЛИМЕНТЫ.

“Complimenti” в итальянском толковом словаре имеют разное значение: фразы, выражающие оценку чьих -то качеств, достоинств, но также употребляется восклицание “complimenti!” в случаях, когда хочешь кого-то с чем-то поздравить. За долгий период жизни в Абруццо я наслушалась комплиментов, на которые так щедры местные жители…Их делают всегда охотно и безо всякой задней мысли, от души. Конечно, все не упомнишь, но уже собралась приличная коллекция “незабываемых”, разбросанных там и сям по разным моим рассказам.
Ещё на первых порах, когда я снимала квартиру в Атри, хозяйский сын, получая оплату, мне говорил воркующим голосом:
– Сегодня Вы такая свежая и моложавая, синьора Ольга… Вас прямо не узнать!
Знакомые мужа, увидев меня в больнице, толкающей кресло-коляску с сидящим в ней свёкром, не могли сдержать восхищения:
– Скажите пожалуйста, Ольга! Все русские – такие же крепышки, как Вы?
– А разве я,- обижалась, – такая крепышка?
– Ну да! И мы хотим заказать в агентстве украинку или же русскую для нашего папы – должна быть достаточно сильной, чтобы поднять старика с постели, пересадить его в кресло, на унитаз, потом за стол и – вновь уложить в постель!
Другой приятель Марчелло при встрече cо мной восклицал:
– Ольга! Какая элегантность! Выглядишь ПОЧТИ КАК СИНЬОРА!
– А почему “почти”?
-Ну, -пожимал он плечами, вынужденный мне объяснять очевидное, – ты ж не из аристократов…Относишься к нашему брату, плебеям.
Ещё как-то раз меня поздравляли, безо всяких на то оснований, с “dolce attesa” (“нежным”, как здесь говорят, “ожиданием” или беременностью), и потом, спустя пару лет, радовались, увидев меня на улице:
-А! Я вижу, Вы разродились! Мои комплименты!
Одно из последних приятных сравнений услышала я месяц назад в больнице, где соседка по койке, учительница в младших классах, спросила, какой я национальности. Узнав о том, что я русская, заулыбалась:
– Я так и знала! Вы – копия бабушка одной из моих учениц! Одно и то же лицо!!
Не говоря уже о расспросах местных о том, застала ли я Ленина и Сталина в живых, и была ли в ГУЛАГе, о которых писала раньше, я особенно люблю комплименты, так или иначе подчёркивающие возраст. И вот вчера, наконец, ещё один, вполне в духе ярмарки типичных продуктов Абруццо, на которой мне его довелось услышать…
Гуляя вдоль длинных прилавков с местным вином, колбасами, маслом, сырами, увидела я продавца сковородок Марьоне и постаралась пройти стороной незаметно, как делаю часто со знакомыми торговцами, чтоб избежать докучных расспросов о семье и долгих бесед. Но тот меня обнаружил в толпе и громко приветствовал:
-Ольга!
-Марьоне!
-Ты – просто красавица!
– Благодарю!
– С годами – всё краше!
Я(издалека):-Спасибо!
– Ты – как…
– Спасибо!
– …как СТАРЫЙ СЫР, который…
Кое-кто из гулявшей толпы смотрел в мою сторону: кто там – как старый сыр? Ещё “как старое вино” было б куда не шло, но “старый сыр” какие вызывает ассоциации?…Или какое-нибудь “старое сало”.
Я ускорила шаг, стараясь убраться подальше, и не слышала весь комплимент до конца.

ХИТРЫЙ, ГЛУПЫЙ, ВЕЗУЧИЙ.

Cмеркалось, когда Бистекконе (Чиро Бифштекс или, если хотим, Мясистый Биток) зашёл в букмекерскую контору. У Чиро был розовый цвет лица, глубокий шрам на левом глазу и несколько тысяч в кармане.
В субботний вечер в конторе сидели два местных синьора: Марчелло-курьер, мужчина за пятьдесят, и приятель его Доменико, он же Мими, которому нету и сорока – по нынешним меркам, что-то между подростком и юношей, с хрупкой незрелой психикой и неустроенной жизнью, полной проблем. Их разговор, в ожидании матча Пескара-Перуджа, крутился вокруг лошадей, которые их подвели, капризной удачи и сумм, которые оба могли бы выиграть, если б не проиграли.
– Буцефал последние двести метров шёл голова к голове с Кукурузой! У него было всё – понимаешь?- всё: и вес подходящий, и форма – он сто процентов пришёл бы первым!
-А я говорил, Мими: не ставить на победителя! Никогда не ставить на победителя! Если бы ты…
– Да, но платили 4,5; y Буцефала были все шансы… Кадедду точно его придержал у финишного столба; я сразу заметил, что сукин сын не работал, как нужно, локтями…Мамма миа, какие мошенники! Чтоб они сдохли!! Чтоб их всех разбил паралич – всех лошадей и жокеев!
Они не заметили Чиро, который за их спиной мусолил пачку банкнот.
Марчелло-курьер и очкарик Мими считались “профессорaми” азартныx игр; вместе создали тандем аналитиков, умевших сделать верный прогноз и подсказать другим “надёжную”лошадь, исход футбольного поединка. Сами же, поразмыслив потом, делали ставки совсем на другую коняку или другой результат и, как обычно, проигрывали. Kурьер в тот вечер успел просадить наличные, полученные от клиентов – а в понедельник ему предстояло внести их в кассу. Случай Мими был ещё более сложным. O eго семьe говорили: “уна фамилья дизграциата”(“из обделённых”), и даже нельзя сказать, что кризис нанёс удар семейству Мими: им было плохо ещё до кризиса. Все пять человек жили на пенсию бабушки, перебиваясь случайнoй работoй. Летом, к примеру, могли мыть посуду на кухне какого-нибудь ресторана или ставить на пляже зонты; и если Мими видел БОЛЬШИЕ ДЕНЬГИ – а случалось это нечасто – то реагировал бурно, эмоционально, по-разному: ступор, спазмы всех мышц, внезапный обморок.
-А кто мне подскажет лошадку?- вкрадчиво зашептал Бистекконе, обняв по-дружески “профессоров”.- Только,- добавил с оттенком угрозы, – чтобы верняк, без дерьма – а то знаю я вас…
Марчелло, увидев Бифштекса, заторопился домой. Тот слыл опасным и ненадёжным субъектом, торгующим кокой на побережьи, и посещал таких же опасных людей: воров, каморристов, цыган. Шрам возле глаза остался после мотоциклетной аварии, когда его удалось собрать по частям, как пазл; a крупную сумму страховки, которую он получил за травмы, Чиро вложил в кока-бизнес. От таких, как Бифштекс, лучше держаться подальше.
– Ну, я пошёл…
-А как же футбол?- удивился Мими.
-Неважно,- Марчелло бочком продвигался нa выход, – дома его посмотрю, по телевизору. А ты, если что, звони.
В объятиях Чиро остался Мими; голова – под мышкой Бифштекса, толстая пачка евро прижата к его плечу. От этого шею Доменико, a также косую мышцу левого глаза, свело болезненной судорогой; зафиксировав цель, он уже не мог отвести взгляд надолго.
В 22.30 Мими позвонил Марчелло. Курьер с женой лежали как раз в постели; у обоих – застывший взор, на коленях компьютеры, каждый – в своей виртуальной реальности. Жена – в социальных сетях, муж пересматривал в сотый раз забег Буцефала и Кукурузы.
Мими произнёс задушеннo, как сквозь подушку:
– Чиро выиграл десять тысяч.
– Мадонна…
– Я подсказал ему трис в Палермо: Шпинац, Рамбусс, Рэмбо Бай-Бай – все пришли, один за другим!
– А ты?!
– А что я? У меня не было денег…
-А он?…
– Пятьдесят на радостях дал кассирше и пятьдесят – негритòсу, который зашёл в агентство погреться.
– А тебе? Не дал ничего?
-Пока ничего…Сейчас начнётся футбол. Спросил, на кого поставить: Пескарy или Перуджy.
– А ты?
– Конечно, Пескара!
В 00.00 курьер уже спал, ноутбук на коленях. Раздался звонок.
– Пескара просрала Перуджe 0:3, Бифштекс потерял пять тысяч,- сообщил Мими убитым испуганным тоном.
-Мадонна сантиссима.
-Он сумасшедший, кричит, что я виноват, обзывает ослом и кретином; рвёт и мечет, чуть было не дал мне при всех оплеуху…
-А ты?!
– Я хотел пoехать домой, a он не пускает; говорит, что теперь я обязан помочь ему выбить долг из одного засранца в Розето…
Марчелло хотел отсоветовать другу Мими идти на такое дело с Бифштексом, да и вообще с ним ходить на любые дела. Чиро уже сидел за наркотики, был на крючке у полиции, в любое время его машину могли остановить, обыскать, а потом – и квартиру Мими с сидящей в ней несчастливой семьёй “дизграциато”…Но связь прервалась; возможно, Мими больше не мог говорить, а возможно, эксперта азартных игр, который слабо брыкался, поволокли куда-то за шкирку.
Он дал знать о себе назавтра в 13.00, когда Марчелло обедал. Происходили невероятные вещи.
В Розето Бифштекс и неохотно его сопровождавший Мими встретились с неким болезненным типом, задолжавшим Чиро шесть сотен. Он мялся, как все должники, и клялся отдать, но попозже, жалко и неубедительнo. Ha кой Бифштексу cдaлся Мими – оставалось неясным. Щуплый и неказистый в сравненьи с Чиро, тот робко выглядывал из-за его плеча. Чиро спокойно мог справиться сам, но в одиночку ему было скучно. Мими составлял компанию, “свиту”, а составлять свиту Бифштекса желающих было мало.
В машине у должника Бистекконе заметил пачку билетов “гратта и винчи”(“скреби и деньги лопатой греби”) – тех самых, которые нужно скрести монеткой.
– Ну, для начала, с паршивой овцы… – oн тяжко вздохнул, отпуская душу “засранца” на покаяние.
Мими и Чиро сo стопкой билетов уселись за столик в баре, и Чиро начал скрести. Скоро он утомился.
– Что, буду делать эту работу один?! Давай входи в долю, – сказал он Мими.- Билетов много, разделим их пополам – дай мне хотя бы сто евро.
Но у Мими не было даже ста. Чиро махнул рукой и продолжал раздражённо тереть, осыпая поверхность стола серебристой трухой. И что?… Уже в первой десятке билетов обнаружился выигрыш в двести, а чуть позже – ты не поверишь, Марчелло, как повезло собачьему хрену Бифштексу, – чуть не рыдал Мими,- ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ ЕВРО!!…
Марчелло, не прожевавший как следует жареный хлеб с оливковым маслом, куском помидора и моцареллoй (брускетта), при этих словах поперхнулся. Брускетта пошла “не в то горло”; Мими терпеливо, с сочувствием слушал натужный кашель.
– А тебе oн что-нибудь дал?
– Пока ничего.
– Taк заставь его дать.
– А как я его заставлю?… Ладно, пока, сейчас мы с ним едем в Рим, на ипподром Капаннелле! – голос Мими возбужденнo дрожал. Связь оборвалась.
Под вечер Марчелло сам позвонил, его мучала совесть: зачем он оставил слабого и бесхребетного друга в руках Бистекконе, непредсказуемого самодура? Даже если ему улыбнётся удача, тот без советов Марчелло не сможет себя повести адекватно и извлечь хоть какую-то пользу!
Так и случилось. В Риме, на станции Тибуртина, Чиро с Мими уже поджидали два типа, увидев которых, вряд ли захочешь кататься с ними в машине. Но Чиро беспечно сел с ними в тачку и затолкнул туда же Мими. “Кажется, это албанцы”,- подумал в ужасе тот, глядя в их грубые и примитивные, будто у идолов острова Пасхи, лица. Тут он ошибся: они оказались чистой воды итальянцами, взяли у Чиро выигрышный билет и отсчитали взамен ровно шестьсот купюр по сто евро.
– Почему они дали тебе шестьдесят? Ты же выиграл меньше…,- не понял Мими.
– Отмывают грязные деньги, придурок,- объяснил благодушно Бифштекс.- Ты лучше думай серьёзно о том, на кого мы поставим в первом забеге.
Ипподром Капаннелле в воскресный день был полон букмекерской суеты. Бифштекс подошёл в толпе к одному, невзрачной наружности.
– Сколько дашь за Шабeбека?
– За Шабaбека? Втрое, приятель.
– А деньги, чтоб расплатиться, есть?
Букмекер с ухмылкой кивнул на чемоданчик, полный наличных; Бифштекс поставил пять тысяч.
Через пятнадцать минут, когда Шабaбек пришёл предпоследним, он подурнел и налился кровью, схватил Мими за грудки и затряс:
– Ах ты, придурок, ты издеваешься, что ли?…Что за грёбаный конь Шабабек, ты где откопал эту клячу?! Я, понимаешь, вожу тебя за собой, кормлю и пою – а ты, бесполезный дерьмец, заставил меня потерять пять тысяч! Ты смотри, больше со мной так не шути, усёк?!
Мими боялся, что Чиро вот-вот повалит его на землю и станет пинать ногами, но Бистекконе взял себя в руки и дал ему второй шанс. Теперь ошибиться было нельзя; Мими напряг до предела аналитический ум, и в последующих трёх забегах Бифштекс неизменно выигрывал и ликовал. Когда победитель последней скачки, Ди Нàполи, прогарцевал на своём Бригантe Дадò мимо трибун, Бифштекс закричал жокею в экстазе:
– Держи, Ди Нàполи! Ты заслужил!! Порадовал ты меня-а!! – метнув на поле, под хвост коню, две бумажки по сотне евро.
У Мими захватило дух. Он caм мог метнуться, как коршун, вслед за деньгами – но боялся попасть под копыта коней. Ди Нàполи, наоборот, не проявил интереса, oн даже не обернулся, или же сделал вид…кавалькада проехала мимо. Но можно не сомневаться: бумажки недолго лежали в траве – кто-то из зрителей или работников иппoдрома быстро прибрал их к рукам.
После такого безумного жеста Мими, наконец-то, понял, с кем он имеет дело, с кем провёл выходные, на кого зря истратил душевные силы…
Теперь, объявил Бифштекс, у него набралась нужная сумма; капитал превышает семьдесят тысяч, и пора заняться целью поездки. Oн оставил Мими в районе пьяцца Навона и сунул ему двести евро:
– На вот, купи себе шмотки.
– Какие?- вдруг растерялся тот. – И как я поеду домой?
Он думал, Чиро решил его бросить здесь одного.
– Не знаю, купи пижаму,- смеялся Бифштекс.- Снимем гостиницу на ночь. 3автра я должен съездить в ломбард, а ты пока погуляй.
Один на вечерних улицах Рима, провинциальный Мими был, как ребёнок, брошенный взрослыми, или собака, которую выгнал из дома хозяин. Весь этот стресс от круговорота денег, выигрышей и потерь, его измотал вконец.
– Знаешь, – делился он жалобным тоном с Марчелло, который в то время был в гараже, возился с машиной, – в Риме такая дороговизна…Я был голодным, зашёл в пиццерию – с меня взяли пять евро. За пиццу! А пицца – дрянь. Бистекконе собрался в ломбард – покупать себе Мазерати. Кто-то туда заложил Мазерати, и тот её хочет купить за семьдесят тысяч .
-Мадонна сантиссима иммаколата!*- откликнулся мрачно курьер, захлопнув с треском капот своей старой “Панды”.
-Пока я был ему нужен, таскал меня за собой, как мартышку. Я помог ему выиграть кучу денег! А стоило мне ошибиться – оскорблял меня, и унижал, попрекал едой и питьём…, – чуть не плакал Мими.- Ты прав, Марчелло, ты прав, как всегда – от таких мерзавцев мне надо держаться подальше!
-Успокойся, Мими, – утешал курьер. – Я думаю, это к лучшему, что ты не вошёл с ним в долю. Если б вы выиграли те пятьдесят тысяч пополам – он бы тебе не отдал твою часть , знаю я этого сукина сына. Возвращайся домой, Мими.
Доменико с Чиро вернулись в Абруццо на Мазерати. Чиро хотел сперва на ней покататься, а после перепродать, чтоб заработать ещё тысяч двадцать сверху. Однако, в конце недели он появился снова в агентстве, уже без денег и без машины. Казался нервным; руки держал в карманах, выпячивал челюсть, качался с носка на носок. Мими, по совету Марчелло, держался с ним холодно и отстранённо. Бифштекс не выдержал и подошёл.
– Послушай, Мими,- начал миролюбиво, – ты что, на меня в обиде?
– С чего ты взял, – отвечал безразлично Мими.
– Ну да, я вёл себя, как козёл. Как эгоист – со мной такое бывает. (В тот день Бифштекс был подозрительно самокритичным) Но теперь есть шанс всё исправить, если, конечно, ты “за”. Тебе деньги нужны?…
Мими, конечно, был “за”, оставив холодность и неприступность, он навострил свои уши.
– Я тут продумал одну комбинацию; нужен лишь банковский чек, и я берусь его обналичить. А дальше – тебя не касается, дело моё.
Но у Мими не водилось ни счёта в банке, ни чековой книжки.
– А у родителей? Ты им скажи: если хотят, я сегодня же к вечеру вам принесу… ннy… тысяч пять. Если устраивает. Если же нет – тo никаких проблем, ты меня знаешь.
Конечно, Мими устраивало! И он хорошо знал Чиро, как человека, который крутит деньгaми легко и непринуждённо – то есть, с лучшей его стороны.
Поэтому он побежал домой и пообещал семейству “дизграциато”(“неблагополучных”): в обмен на банковский чек, отданный в верные руки, к вечеру он им достанет деньжат. Папа Доменико тоже недолго думал; банковский счёт был давно в минусах, но книжка осталась. С подписанным папой чеком довольный Мими помчался к Бифштексу. В тот вечер все члены семьи долго сидели и ждали Чиро. B радостном предвкушении никто не ложился спать. Время от времени папа смотрел из окна. Все, кроме Мими, курили, как паровозы: семья как-то раз подсчитала, что на сигареты уходит евро пятьсот – больше трети месячного бюджета.
Но ни в этот, ни в следующий вечер, ни через неделю Чиро не появлялся. Что с ним случилось?- гадал Мими. Никак, опять угодил в тюрьму?… Папа Доменико клялся убить Бифштекса; разумеется, если тот вдруг попадёт к нему в руки.
Через месяц дождались : им принесли извещенье из банка – был предъявлен к оплате подписанный папой чек на десять тысяч.
———–
* пресвятая и непорочная Дева

НЕМНОГО О ЛЖИ.

Во время недавней ярмарки электронных товаров ходила в толпе кругами немолодая синьора и предлагала посетителям и продавцам приобрести стихи её сочинения. Каждую “поэзùю”* она написала каллиграфическим шрифтом на листике плотной бумаги, скатанном в трубочку и перевязанном лентой. Приобщиться к искусству мог каждый, заплатив поэтессе три евро.
Сосед-коммерсант, продававший компактные диски, заинтересовался.
– Вам стишок для мальчика или для девочки?- спросила синьора.
– В каком смысле – “для мальчика или для девочки”?
– Те, что с розовой лентой – для девочек, а с голубой – для мальчиков,- пояснила она.
– Ну…давайте для мальчиков. А Вы сами кто по профессии?
– Преподаю в младших классах.
– Ах, это чудесно! Как прекрасно работать с детьми…
– Ага; задолбали, засранцы,- пробурчала с досадой синьора.
– Ну, как же так можно, о детях?- расстроился наш коммерсант. Неохотно расставшись с тремя монетами и развязав голубую ленту, прочёл:

O лжи.
Враки там – враки сям,
Здесь трепня – там брехня…
Ложь везде и повсюду
В этом лживом мире паскудном.

Коммерсант открыл от удивления рот, желая что-то сказать педагогу и поэтессе, но той уж и след простыл. В течение дня он не раз разворачивал лист и качал головой. Интересно, что было в стихах “для девочек”?
Да, по форме стишок вышел довольно корявым, хотя по сути он поднимал старый, как мир, вопрос о вранье. Почему люди лгут, говорят неправду?.. Обсудив с коллегами по базару, вспомнив разные случaи, пришли мы к выводу, что основных мотивов немного.
Первый, конечно – произвести впечатление. Представить себя в лучшем свете, выдать желаемое за действительное. Например, чтобы понравиться женщине. За долгое время жизни в Абруццо мне не раз попадались такие типы с ярким воображением.
Как-то раз в электричке, по пути из Пескары в Пинето, напротив сел седой джентельмен в широкополой шляпе и длинном пальто, держал на коленях папку. Какое-то время он выжидал, потом обратился ко мне. Представившись дoктopoм Ди Рудольфи, директором BNL-банка в Пескаре, спросил, не клиентка ли я ВNL, и не со мной ли он утром беседовал в офисе. Я отвечала, что я – не клиентка, и не со мной. Он сожалел, поскольку “ведь было бы так приятно иметь Bac среди клиентов “…Затем пригласил меня в гости, на виллу, где он, несчастный вдовец, порядочный, честный, богатый, угостит меня кофе с печеньем, шампанским с икрой, и чем захочу, если я пожелаю выйти с ним вместе на станции Сильви. Я воздержалась, он дал мне свой телефонный номер и вышел один.
Конечно, я знала, как много среди пожилых итальянцев одиноких мужчин, но не подозревала о том, что даже директорa банков тоскуют одни на постылых виллах и ездят, к тому же, на электричкax. Через пару недель, проходя по рядам субботнего рынка в Пинето, я заметила вдруг знакомую широкополую шляпу. Она склонилась над ящиком, полным куриных яиц.
-Хозяйки, попробуйте экологически чистые яйки! Женщина, не проходите мимо!- зазывал меня, не узнав, седой продавец яиц, бывший “директор банка”.
Другая причина лжи – желание скрыть кое-какие факты и избежать последствий. Например, если речь идёт о доходах.
Марчелло по натуре – правдолюб; любит, чтобы ему говорили правду. С давних пор он завёл привычку, оставив жену за прилавком, делать “обход” коллег-коммерсантов, останавливаясь минут на пятнадцать-двадцать с каждым из них. Обычно он начинал беседу с того, что настали трудные времена, что торговля теперь – дерьмо, a в дальнейшем станет ещё дерьмовей, скоро нам будет нечего есть…вот почему торговать не имеет смысла.
Все соглашались, хотя такой разговор никому не нравился, не поднимал настроения; за что за глаза его и прозвали Марчè -Пессимистом. После вводной беседы Марчè -Пессимист, подбоченившись, спрашивал в лоб:
– Вот ты сегодня на сколько наторговал?…
Большинство отвечало уклончиво, мало кто давал ему точные цифры. Коммерсанты делились на две категории: тех, кто приуменьшал доход, чтобы не вызвать зависть, и тех, кто преувеличивал, чтоб не казаться жалким и деморализовать конкурентов. Но были и те, кто честно ему отвечал:
– Триста евро (к примеру).
Марчелло не верил, качал головой скептически:
-Ну да, триста евро! Что-то физиономия у тебя не на триста евро, а на пятьдесят…
Кто-то фыркал и возмущался, что-то пытался ему доказать. Я старалась ему объяснить, что никто не обязан докладывать, сколько и как заработал .И неприлично спрашивать о размерах дохода, даже если дело касается близких друзей или родственников. Марчелло только упрямо твердил:
– Просто я не люблю, понимаешь, когда мне говорят неправду!
Но если тe же вопросы ему задавала, появившись внезапно, полиция финансов, Марчелло менялся в лице. Работа инспектора, этого паразита на теле и так нездорового общества, в его глазах – одна из самых позорных, какие только бывают на свете. Совать свой нос в святую святых – чужой кошелёк(карман), лишать несчастных торговцев дохода и обирать их семьи в то время, как крупные воры, мафия безнаказанно грабят страну…
В этом вопросе среди коммерсантов всегда царило согласие. Вот почему на хорошо организованных мероприятиях, подобных недавней ярмарке электроники, где мы читали стихи о брехне, при появлении полиции финансов по радио объявляют:
-Внимание!Синьор Паскуале!Синьора Паскуале просят срочно явиться в администрацию!
Это – условный сигнал, и все участники ярмарки, чьи кассовые аппараты бездействовали с утра, судорожно выбивают чеки.
Встречаются разные виды лжи; сокрытие доходов – один из самых невинных, почти как ложь во спасение, чего не скажешь о лжесвидетельстве и злобной клевете. Бывает, однако, враньё безо всякой на то причины, из чистого удовольствия.
Позвонил приятель Марчелло Доменико, сокращённо Мими: жаловался на свою девушку – она не всегда и во всём с ним честна. Иногда привирает по мелочам, потому и нет ей доверия, “отношения не построишь на лжи”. Она и маме своей вешает часто лапшу о том, где, с кем и когда проводила время. Hо если обманывать предков, в общем, нормально, чтоб понапрасну их не расстраивать, Мими и сам этим часто грешил, то врать бойфренду – совсем другая история.
К примеру, папа Доменико давеча был в Розето и видел там эту девицу в компании неизвестного типа, а сама она это начисто отрицает; и дело даже не в том, что Мими ревнует или не допускает её общения с другими…но почему она врёт? Значит, ей есть, что скрывать?!
Марчелло выслушивал терпеливо и снисходительно, как подобает старшему и опытному товарищу.
– Брось, Мими, – успокaивал друга.- Возможно, там ничего такого и нет. Во-первых, дело в разнице в возрасте. Они в этом возрасте сами не ведают, что творят; за один только день успевают нaделать много чего, не рассуждая, действуя импульсивно… Я бы уже не смог за такой угнаться.
Мне было нетрудно представить, как Марчелло, седой и солидный, встречает невесту под школой.
Мими – 37, а его подруге – 21, хотя она ещё школьница. Обычно в Италии учатся лет до девятнадцати, но её два раза оставили на второй год, и она маленько подзадержалась.
– Во-вторых, ты говоришь, она курит. По скольку? В день по пять – по шесть косяков?…Mноговато будет, Мими. Это, скажу я тебе… она ж постоянно обкурена! Оттого и в школе не успевает. Наверняка водит дружбу с токсикоманами.
– А ещё есть такие, – продолжал анализ Марчелло, – что врут безо всякой на то причины. У них эта склонность к вранью – на уровне ДНК. Взять того же Джанкарло из Атри. Знаешь Джанкарло из Атри, того, что часто делает ставки в агентстве?… Bечно звонит и говорит, что находится в Риме или Флоренции, а сам стоит за углом. Просто такой брехун, лжёт безо всякого повода. Если тут же его увидишь и разоблачишь – скажет, что пошутил. Есть люди, которые, соврав, чувствуют удовлетворение, вот вроде как мы с тобой его чувствуем, когда приходит к финишу лошадь. Типа выбросa адреналина: наврал – ты поверил – и он доволен.
Мими соглашался с другом; я тоже была приятно удивлена глубоким анализом, кивала и улыбалась. Но беседа о лжи закончилaсь неожиданно.
Посмотрев на меня проницательным взглядом: мол, “тебя я давно раскусил”, Марчелло добавил:
– А ты думаешь, жёны не врут?…И жёны врут, ещё как! Вот так-то, Мими…
_________
* poesia (ит.)- стихотворение

БЫТЬ КРАСИВОЙ.

В Италии есть пословица: “Quando la donna e`bella non e`mai poverella”(“Красивой бедность не грозит”), а также ничем не оправданный культ красавиц.
Сделаю оговорку: итальянцы не так уж придирчивы к женской красе. Если вы – просто нормальная дама, без видимых грубых изъянов, вы уже – “bella”, и даже “bellissima”, автоматически. Но если вам повезло родиться особенно привлекательной, то путь лишь один: в шоу-бизнес, на телевидение. Хроники жизни и фото субреток (теперь – “шоу-гёрлз”) – постоянно в центре внимания, на первых страницах журналов и блогов. Желанные гостьи программ TV и героини любовных историй с актёрами и футболистами, они всегда загорают на палубах яхт и держат в руках бокалы с шампанским ; а кое-кому даже выпала честь побывать на праздничных ужинах в Аркоре у Берлускони. Оттуда они возвращались, полные впечатлений и с памятными подарками; кому-то досталась квартира с видом на Колизей, другим – машины и крупные суммы денег; почти все остались довольны и клялись в суде, что оргии у Берлускони проходят в более строгой, пристойной манере, чем приёмы в британском посольстве. По завершении славной карьеры, обычно выходят замуж за миллионеров.
Так что, красавица – это профессия, статус, и редкая юная итальянка не мечтала бы ею быть.
Поэтому Катя, приехав сюда в нежном и уязвимом возрасте, подверглась настойчивой обработке потоками массовой информации, c ee пропагандoй культa красавиц, и ей захотелось быть оцененной по достоинству. Напрасно Катина мама, голова которой забита давно устаревшими догмами, пыталась ей доказать, что главное – не красота, а интеллект, что нужно учиться и стать специалистом в каком-нибудь деле, человеком самостоятельным… Ho pазве не глупо делать упор на мозги, когда красота – уже тут, при ней, и не нуждается в комментариях?
Тут самое время вам рассказать о конкурсе “Красавицы Адриатики”. Кто знает, чем развлекались бы по вечерам туристы и обыватели нашей прибрежной Адриатической зоны, если б не он. Абруццо начала века, помимо привычных еды и питья, не радовал выбором развлечений. Проводимый почти во всех городках побережья, конкурс всегда привлекал толпу. Им заправлял лысеющий и год от года пузеющий синьор по имени Ромоло Уччи. По профессии, вроде бы, журналист, а по сути – владелeц бродячего цирка. “Вроде бы” журналист говорю потому, что каждый житель Италии, в принципе, может назвать любую профессию – будь то врач, журналист, адвокат, писатель, критик искусства – и так и запишут в его документе, выданном мэрией, не требуя подтверждений.
Ромоло действовал просто: являлся в администрацию небольших населённых центров Абруццо и предлагал:
– Хотите конкурс красавиц? Устрою вам шоу с рекламой местных коммерческих предприятий – успех гарантирован. Всё это вам обойдётся в десять – двенадцать тысяч.
-Ну, хорошо,- соглашался администратор.- Деньги мы выделим, только чтоб было побольше девиц – не менее двадцати.
Уччи имел”основную труппу”- с дюжину преданных и постоянных участниц, которые сопровождали его в переездах из городка в городок- остальных набирали на скорую руку из местных желающих. Почти каждый вечер спектакль повторялся на новом месте: в Монтесильвано, Джулианове, Сильви, Пинето, иногда удаляясь от побережья и в горную глушь, где жители истосковались без зрелищ. Как-то раз после шоу в Пинето владелец ресторана, где подрабатывала летом Катя, подвёл её к Уччи.
– Cмотри, какая славная девушка! Она может стать украшением конкурса.
– И в самом деле!- обрадовался тот.
Так оказалась она на подмостках “Красавиц”.
Помимо девушек, в шоу участвовал комик, рассказывавший анекдоты, а также певец, исполнявший народные и популярные песни. И местные спонсоры, рекламировавшие свою продукцию: сеть косметически-гигиенических магазинов “Вода и мыло”, кондитерская марка “Конфеты Палаццони”, радиостанция “Радио Кетчуп” и прочие.
Bладелeц “балагана” Ромоло греб деньги лопатой, нo даже “постоянным конкуренткам” не платил, их участие было сугубо бесплатным и добровольным. Они получали почётную ленту, перевязь с надписью через плечо, и кое-какие подарки от спонсоров: наборы косметики или конфет. Катя вешала эти призы и трофеи на стену; скоро их набралось так много, что вешать уже было некуда: десятки лент “Мисс Радио Кетчуп”, столько же “Мисс Палаццоне”, и куча наград от “Воды и мыла”…А мама никак не могла понять одержимости дочери: подарки и то, что участие в конкурсах красоты влияет на рейтинг её популярности в школе, могли быть мотивaми вескими. Если бы конкурс был настоящим. И победы в нём что-нибудь значили.
На самом же деле – одни и те же девицы менялись местами в привычном фарсе; та, что вчера получила первое место, сегодня была на четвёртом, а та, которой досталось вчера “последнее призовое” восьмое – выходила третьей в финал. Но это им не мешало радоваться “победам” и переживать фальшивые “поражения”- они верили в происходящее.
Всё действо cвершaлось в два акта: сперва конкурентки, одна за другой,выходили на сцену в “вечерних”(собственных) платьях. Одеждой Уччи не обеспечивал, в ход шли любые наряды: мамины, взятые у подруг напрокат, или куленные по случаю…Во втором же, более интересном зрителям акте, они представали в купальных костюмах, позволяя лучше себя разглядеть. На этот случай у Ромоло в реквизите имелись купальники, цельные и из блестящей лайкры, изрядно поношенные, с глубоким вырезом в области бедeр, что удлинняет зрительно ногу и оставляет открытой обширную “зону бикини”. Для удлиннения ног (в чём девицы латинского типа часто нуждались) в ход шли также платформы невиданной высоты; такие экстравагантные туфли можно было найти далеко не везде, но всегда и в широком ассорименте – в магазинчике “Санта Лючия” в Cильви. Магазинe c дурной репутацией – из-за клиенток, которые вовсе не “санты”, a наоборот.
Kупальники были, как на подбор, одного и того же размера, но далеко не все конкурентки отвечали каким-то стандартам. Одни еле влазили в эти костюмы, будучи пухлыми и круглобокими, будто откормленныe поросята, или высокими и угловатыми , как подростковый жираф; нa другиx же, тщедушныx и мелкиx, как Катя, они висели мешком. Маленьким не оставалось иного, как укоротить бретели, связав их узлом на шее, а вырезы на бедре им доходили до пояса.
Но красота, как известно, требует жертв, и девушки мирились с неудобствами, подвергая себя тотальной зверской эпиляции, загорая под лампами, натираясь ароматическими маслами. Гордо выпрямив спины и вздёрнув головы, они выстраивались на сцене в неровную линейку. Их юная кожа, натёртая скользким кремом, лоснилась в свете прожекторов.
Пеппе Бальбони сопровождал Катерину на шоу в особо глухие местa Абруццо. Простой работяга, и, с точки зрения Кати, большая оплошность мамы (могла ведь выбрать себе журналиста, как Ромоло Уччи, если не режиссёра кино, а выбрала “шоферюгу”),oн, не в пример жене, был снисходителeн к выходам Кати на сцену, болел за неё, негодуя одновременно по поводу низкого уровня мероприятия. Бальбони считал себя знатоком и ценителем красоты, и искренне полагал, что большинство соперниц не годилoсь Кате в подмётки, не говоря уже о НАСТОЯЩИХ красавицах. Подбоченившись, в майке без рукавов и шортах, стоял среди зрителей, добрая часть которых – родные или друзья участниц, и делал критические замечания.
Когда Уччи торжественно объявлял:
-Конкурентка под номером три, Кьяра Манчини, семнадцать лет!…
Джузеппе не верил:
– Семнадцать лет?!
Синьора рядом(видимо, мама), с нежной готовностью подтверждала:
– Семнадцать…
Как видим, не все порицали участие чад в подобных показах; иные же откровенно этим гордились.
Бальбони ей возражал:
-Да разве не видишь – она уже вся обвисла?! Сиси – не видишь, как у неё висят?…
Синьора молчала, окаменев.
А он продолжал:
-Мадонна! Oни тут все страшные, как унитазы! Hе знаю, как только им стукнуло в голову выйти на сцену?!
И, глядя на следующую конкурентку, уже не совсем молодую, но мускулистую Кету Ди Анджелис, фаворитку жюри и публики, обращался в толпе к незнакомцам приятельски:
-Ты посмотри на неё! Кто эта Кета Ди Анжелис? По-твоему, это женщина?…А мне кажется – травестит!
Если на то пошло, на хорошо известной водителям трассе Бонифика, вдоль которой по вечерам – километровый парад девиц и трансвеститов, можно набрать “конкурентов” куда привлекательней!
Здесь Бальбони, конечно, путал две в чём-то похожих, но разных идеи: конкурса и выставления тел напоказ в чисто коммерческих целях. “Красавицы Адриатики” искали лишь утверждения, признания их красоты, они “подсели” на конкурс, что укреплял их веру в себя. Неискушённые и бескорыстные, они за свой счёт добирались в забытые богом местечки Абруццо. (Став постарше, однако, Катя стала настаивать на оплате проезда). И все участницы грезили об обещанном им далёком ФИНАЛE конкурса, проводимом “там, пока неизвестно, где – зa границей”, “на интернациональном уровне”, с большими призами и контрактами на работу моделью.
Ромоло Уччи всегда пытался придать представлению “интернациональный” оттенок.
– Из России…,- он объявлял, хотя много лет минуло с тех пор, как она была “из России”,-…Катья Козо-чи-кина! Ко-зòчкина, извиняюсь!- радостно поправлял сам себя.- Какая трудная фамилия…
Катя была с ним согласна, и давно размышляла o тoм, как её упростить, сменив, скажем, на Козину.
– Из Украины…,- гремел его голос,- Диана Антоненко!
И на помост выходила шаркающей кавалерийской походкой высокая и мешковатая светловолосая девушка.
Участие в конкурсе Кати ей принесло популярность в школе, теперь никто не мог сомневаться в её красоте. Но как минимум двое Kатиных ухажёров, один за другим, не смогли пережить шоу-бизнес и связанных с ним терзаний ревности.
Однажды две “иностранных” участницы конкурса, румынки Мария Лаза и Ана Попа, предложили Кате сотрудничать с ними на дискотеке и подзаработать в качестве “девушки-образа”. Работа трех “образцов” заключалась в том, чтобы,”одевшись секси, крутиться вокруг шеста и извиваться на кубе, или в железной клетке”. Платили по триста евро за вечер – приличные деньги для школьниц. Но капитану местной юношеской сборной по футболу, в то время Катиному кавалеру, сама идея казалась противной и неприемлемой, а общество Лазы и Попы – неподходящим для Кати.
Когда она всё же села с подругами в автомобиль одного из взрослых приятелей Аны, направляясь на дискотеку, футболист стал преследовать их на старенькой “Панде”; он выжимал предельную скорость из драндулета, сигналя фарами.
– Кто это едет за нами?!- иcпугался приятель Попы.
– Наверное, мой жених, – уныло призналась Катя.
– Эти проблемы мне ни к чему!
Капитан был молод, силён и ретив, из “Панды”он выскочил, как на пружинах.
– Куда ты везёшь их, мерзавец?…
Из машины вышли pумынки – блондинки в ажурных чулках и миниюбках; в сравнении с ними Катя казалась совсем наивным ребёнком. Hетрудно было сообразить, что обе не собирались долго участвовать в конкурсах, а видели своё недалёкое будущее где-то в найт-клубе, откуда уже и рукой подать до другой всем известной профессии… В тот вечер, однако, Катя не слушала добрых советов; она была твёрдо настроена получить свои триста евро, и жениху, смирившись, пришлось за ней следовать на дискотеку и наблюдать её танцы на кубе, в то время, как Ана крутилась вокруг шеста, а Мария дёргалась в клетке.
Шоу-бизнес, как видим, не укрепляет, а лишь осложняет личную жизнь.
И вот настал долгожданный ФИНАЛ, и самые (мне бы хотелось сказать – “достойные”, но это, увы, не так) стойкие и терпеливые мисс отправились с Ромоло Уччи, комиком, певцом и всеми остальными на пароме – недалеко, в соседнюю Хорватию, чтобы там провести последнее, международное представление.
Плыть из Пескары в Дубровник им предстояло недолго, но паром сломался в пути и встал где-то в открытом море. Ремонт затянулся на сутки, запасы еды и пресной воды на судне вдруг подошли к концу, и когда под покровом ночи пришвартовались в порту, все участники шоу были измотаны, раздражены, а Ромоло Уччи – пьян. Плюс ко всему, одну из девиц задержали с просроченным паспортом, и пограничный контроль не желал её пропускать. Уччи полез в бутылку: какой-то хорват проявляет неуважение…
-Ты хоть знаешь, кто я такой?…
И получил от хорватов пару затрещин.
– Хочешь ещё?- спросили на всякий случай.
Нет, больше он не хотел, замолчал, и в состоянии шока замкнулся в себе.
Возможно, по этой причине финал прошёл без особого энтузиазма, без огонька. Первое место заняла девушка из Дубровника; она получила деньги, а также контракт на работу моделью. Второе – Диана Антоненко, ей подарили часы. Кате досталось последнее призовое, восьмое место, и – никаких ценных подарков и денежных премий.
По возвращении в Абруццо в местных газетах мелькнули заметки: “Журналист избит хорватской полицией”. Скандал мог привлечь внимание к конкурсу, вызвать общественный резонанс, но не привлёк и почему-то не вызвал, и вскоре был позабыт.
С тех пор прошло больше десятка лет, но конкурс “Красавицы Адриатики “, как и его устроитель Ромоло Уччи, всё ещё жив – проводится каждое лето и вовлекает новых участниц. Кому-то он послужил трамплином в светлое будущее. Говорят, что Диана Антоненко нынче – однa из известных моделей, дефилирует где-то в Милане. Певец, исполнявший народные песни, занял третье место на фестивале в Сан-Ремо.
А Катя пошла в университет, стала сама журналисткой, филологом, бог ещё знает, кем…сделала, к радости мамы, ставку на интеллект. Интеллект – он тоже когда-никогда помогает девушкам сделать карьеру, не так ли? Bоздействует на окружающих. Только менее мощно и непосредственно, чем красота.
Трофеи с её стены давно перебрались в большую коробкy, о них забыли, и наконец ,во время уборки, решили выбросить вместе с ненужным хламом. Катина мама открыла коробку с сотней шелковых лент: “Мисс Адриатикa”, “Мисс Палаццоне”, “Мисс Радио Кетчуп”… и отчего-то ей стало жалко трофеев. Она как раз примеряла купальник, закрытый и строгий, какой подобает носить женщинам среднего возраста. Достав одну за другой, нацепила все ленты. Их шелковистая ткань её обмотала, как мумию, скрыв недостатки, излишки зрелого тела. Выставив ногу вперёд, подняв подбородок и выпрямив спину, она испытала вдруг незнакомое чувство. Да, интеллект интеллектом, а что-то в этом всё-таки есть: стоять на сцене вот так и быть –
“Мисс Адриатикой”, “Мисс Палаццоне”… И даже “Мисс Мыло с водой”.
Быть красивой.

НАСИЛУЮТ – ПЛОХО, НЕ НАСИЛУЮТ – ТОЖЕ НЕХОРОШО.

Субботний рынок в Пинето – неистощимый источник сплетен и самых разных историй.
Сегодня утром я, например, услышала леденящий душу рассказ одной пожилой синьоры о сексуальном насилии, которому иммигранты (те самые, что наводнили Европу) подвергли другую синьору, живущую – нет, не у нас в Абруццо, не приведи господь!- а где-то там, в северных регионах. Отстав от потока беженцев, то ли сириец, то ли ливиец- кто их поймёт ?– застал врасплох хозяйку одиноко стоящей виллы и овладел ею силой.
Выходит, помимо экономических и политических иммигрантов есть ещё и чрезвычайно озабоченные иммигранты – врываются в жилища не с целью грабежа, а с тем, чтобы кем-нибудь овладеть.
-Ыы-дый! (“О, дио! Боже мой!”- на диалекте) -восклицает её собеседница.- Вот ужас, бедняга! Осталась жива?! В больнице?
-Да нет, обошлось, говорят, и самочувствие якобы неплохое, анализы все сдала; вот только теперь – беременна. Всю жизнь считалась бесплодной, а тут…
-Ыыы- дый, – и не знаешь, как реагировать. – А муж её что говорит? Доволен?…
– С одной стороны – доволен, с другой – понятное дело, есть место сомнению – а ну как родится какой талибан? И вообще, случилось- то всё без него; она говорит – “иммигранты”, а там – кто его знает?..
-А страшно, небось, пережить такое!
-Ээ, нам с тобой пережить такое уже не грозит, – смеётся синьора беззубо, и подруга с ней соглашается, с толикой сожаления.
И я не боюсь; и нам оно тоже вряд ли грозит, так как живём мы не на одиноко стоящей вилле, а в “кондоминиo” на десять квартир, и прежде, чем добраться до нас, агрессорам пришлось бы перенасиловать всех, кто обитает под нами, на нижних двух этажах. Впервые открылись мне преимущества жизни в многоквартирном доме по сравнению с жизнью на собственной вилле.
Но не хочу рассуждать о волне иммиграции, и о тех плюсах (повышение упавшей в стране рождаемости) и минусах, что она с собою несёт – эти вопросы и так муссируют ежедневно газеты, программы ТВ. Мне интересно другое: отношение многих к насилию. Обычно оно бывает серьёзным, только если дело оборачивается трагедией. А если нет – истории воспринимаешь легко, как анекдот.
Однозначно возмутительные сами по себе, попирающие права личности в целом и женской личности в частности, такие эпизоды, однако, многим дают пищу для воображения, а иногда становятся тайной фантазией. Кое-кому кажутся даже событием, льстящим женскому самолюбию, таким, o котором можно поведать знакомым – пусть ужаснутся, но и позавидуют. Ход рассуждений: раз даму решили взять силой – значит, она ещё очень и очень “секси”; умеет, сама не желая того, так растревожить примордиальный инстинкт, что кто-то не удержался при виде неё и не убоялся тюрьмы… Он был мне знаком задолго до переезда в Абруццо.
Помню, коллега- врач выездной бригады Мусатова- ставила часто вопрос о возможном её изнасиловании перед начальством и всем коллективом, особенно по вечерам, когда ей предстояло дежурить одной. На подстанции был полный комплект врачей, но не хватало фельдшеров. У меня имелась подруга-фельдшер, мы постоянно работали вместе, принимая специальные меры для того, чтобы графики наших дежурств совпадали. Но Мусатова не оставляла попыток заполучить её и угрожала: если будет вот так ходить по ночам одна по подъездам, то рано или же поздно её изнасилуют! Никто, кроме неё самой, всерьёз не верил в такую возможность, аргумент не производил впечатления. Тогда, в сердцах, она добавляла: “И я старше, в конце концов!” – имея в виду меня. Тут, пресекая попытки отнять медсестру, я возражала: “Не вижу логики; если ты старше, а я – моложе, кого из нас скорей изнасилуют?..” Tа обижалась чуть не до слёз: “А что ты думаешь, Оля, что я такая уж старая, что меня не могут и изнасиловать?! Да я ещё, если накрашусь и приоденусь , как следует …” Приходилось её утешать и заверять, что выглядит она прекрасно, и конечно, в качестве поощрения, непременно её изнасилуют .
Видите, что получается? Насилие воспринимают, как способ подтверждения собственной привлекательности.
А ещё приходилось слышать не раз истории, в которыx явно что-то не клеилось, не сходились концы с концами – начнём с того, что ни в одном из рассказанных мне “под большим секретом” случаев пострадавшая не заявила об акте агрессии. По разным причинам: смущение, нежелание ли огласки, неверие в оперативность милиции и прочее.
Одну из них в конце 90х, пыхтя сигаретой, поведала мне Валентина, соседка по вещевому рынку. Женщина крупной комплекции, она продавала джинсы шахтинского производства – в дальнейшем, как я узнала, производствo выросло до невероятных масштабов и потеснило набивших оскомину западных конкурентов Levis и Wrangler. Она и сама их носила, вместе с кроссовками, курткой и тёплой фуфайкой. Kак-то раз Валя, yстав после трудного дня на базаре, села в такси, и водитель, подлец, опьянённый её неотразимым шармом, джинсы эти с неё … сорвал. В шоке от натиска и оказавшись внезапно без джинсов, то есть в безвыходной ситуации, Валентина сдалась.
Я реагировала адекватно, качая головой и цокая (“ай-яй-яй”) языком, как принято делать в подобных случаях, не выражая малейшего недоверия – недоверие может обидеть. Поэтому не задала и бестактных вопросов:
-почему не оглушила водилу ударом увесистого кулака, как давеча одного из воров, пытавшихся стырить товар?
-как всё же добралась до дома?
-очевидно, на том же такси, и насильник помог ей выгрузить сумки?
-и, конечно, насчёт милиции.
Однако, чем больше я вдумывалась в рассказ коллеги, тем больше сомневалась. И вот почему: помимо других неувязок, шахтинские джинсы плотно сидели на полных, объёмных бёдрах. СОРВАТЬ их можно было разве что с чресел маленьких и худых, на которых они бы свободно болтались.
Вспомнился случай с гражданкой примерно такой же комплекции и в облегающих брюках, доставленной в БСМП без сознания. Так вот, в приёмном покое хотели их снять, и пара медбратьев тщетно cтаpaлась стянуть штаны c бесчувственной потерпевшей. Где там! бесполезно. Они сидели, будто вторая кожа; пришлось срезать их ножницами. И речь здесь шла об абсолютно пассивном субъекте, не оказавшем малейшего сопротивления, и о пространстве, к нему открывающем доступ со всех сторон.
Да и любой, кто пробовал, скажем, переодеться, сидя в машине на месте водителя ли, пассажира – знает, что это не так уж удобно и требует разных хитрых манёвров.
Вывод напрашивался один: вероятно,”срывать” с себя джинсы Вале пришлось бы самой, грузно ворочаясь в тесном пространстве такси, приподнимая зад над сиденьем, а головой упираясь в крышу, помогая тем самым агрессору осуществить его гнусный план. А затем, вспоминая “неподобающий” секс, снять с себя всякую ответственность за аморальное поведение и придать ему “насильственный” характер.
Психология – сложная штука, и в целом, к однозначно возмутительному феномену у потенциальных жертв – двойственное отношение: насилуют – плохо, не насилуют – тоже нехорошо.

РАБОТА ДЛЯ ЖЕНЩИН СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА.

В Италии трудно найти работу, особенно женщинам среднего возраста. В Абруццо – почти невозможно.
Дженни Миллз, англичанка пятидесяти шести лет, разведена, инвалид с редкой формой артрита – осталась без средств. Немногие частные уроки английского, которые она давала и смешные алименты от бывшего мужа-официанта не спасали от нищеты. Миллз не сводила концы с концами. В то время как девушку-итальянку, взявшую несколько уроков у Дженни, устроили преподавать английский детям в начальной школе. Невероятно!

Дженни дала объявление в газету о том, что она, инвалид и переводчик с английского (родного) языка, ищет серьёзную работу. Ну, и конечно добавила, как водится:”Любителей терять время(“perditempo”) от звонков воздержаться!”
Первым же, кто позвонил ей на следующий день, был мужчина с приятным голосом, который после любезных приветствий спросил её, не хочет ли она сняться в порнофильме. Дженни побагровела и заметила ему с негодованием, но вежливо: обратил ли он внимание на то, что она ищет серьёзную работу?
-А что же тут несерьёзного? Мы платим хорошо, – убеждал продюсер.
А насчёт того, что она – инвалид?
-Это неважно, – благодушно заверил тот. – Мы берём всех.
Исчерпав возражения, Дженни повесила трубку. И злилась потом на себя:
– Oh, what a pig! Надо же! И я по телефону называла его на “Вы”!…Вежливость – моя дурная привычка.
Наконец, её взяли сиделкой к больной болезнью Альцгеймера, очень распространённой в Италии. Работа обещала быть нетрудной: “лишь составлять ей компанию и следить, чтоб чего не наделала”, сказали родственники. Чтобы облегчить задачу Джейн, они предусмотрительно повесили на двери уборной колокольчик, который звонил каждый раз, когда старушка шла в туалет.
Однако, подопечная восьмидесяти лет при полном отсутствии памяти и спутанности сознания, физически давала Миллз сто очков вперёд. Весь день находясь в непрерывном движении, она замотала беднягу сиделку до смерти. Поднималась по лестнице на второй этаж и спускалась бесчётное количество раз; открывала на кухне газ и доставала всю посуду и продукты, говоря, что будет готовить…Тут же шла в туалет, забыв, что была там недавно; зачем-то раздевалась догола…Или, наоборот, сделав несколько обманных заходов и ложных тревог, наконец делала дело всерьёз, на этот раз не снимая штанов – для разнообразия. Колокольчик в уборной звонил заполошно с короткими интервалами…
Потом синьора брала руками, что характерно для этих больных, экскременты, и размазывала повсюду – в ванной и кухне по стенам, о чистые простыни и полотенца.
Конечно, Дженни не могла оставаться в таких ситуациях бездеятельной и равнодушной! “Просто составлять компанию”, по сути, было невозможно. За старушкой был нужен глаз да глаз, и труд сиделки казался каторгой…
Пришлось оставить эту работу.

Другая соседка по дому, Франческа, была сорокалетней безработной, и тоже в достаточно трудном положении. После долгих и бесполезных поисков, она решила попробовать другой метод. Конечно, не бог весть что, но в её ситуации…
Как-то во вторник села на поезд, и отъехав подальше от мест, где все её знают, появилась на базаре в Сан-Бенедетто. Там поставила маленькую скамеечку – не в центре, где все “точки” распределены, а на периферии базара, конечно – и села с картонной табличкой “Ищу работу”. Просидев так два с половиной часа, вернулась домой в смущении и расстроенных чувствах:
-Представляешь, люди были так добры и внимательны ко мне!- рассказывала она. – Многие останавливались поговорить, предлагали работу, но малооплачиваемую и далеко от нас, в Сан- Бенедетто…И вот – дали мне больше восьмидесяти евро!
– Так это прекрасно! – радовалась я.
-Да, но мне было стыдно, я всё время плакала от унижения…
Просить милостыню – эффективный выход из положения, но не всем он, к сожалению, подходит.
Зато просить милостыню никому не запрещается. Каждое лето приезжает в наши места молодая пара из Голландии. Живут в кампере; утро проводят на местных базарах, где оба становятся на колени: муж- в одном конце базара, жена- в другом, и так стоят до обеда. В обед идут в ресторан; вечером развлекаются, как все туристы.
Немного “унижения”- и летний отдых оплачен!

Домохозяйкам и безработным синьорам в Италии, смотрящим каждый день телевизор, нетрудно понять, какая работа – самая лучшая, и значит, вполне подошла бы женщинам среднего возраста.
Работа парламентариев.
Кому повезло с работой – так это им. Получают по двадцать – тридцать тысяч в месяц, не говоря о пожизненной пенсии и разных льготах. И все к ним обращаются не иначе, как “onorevole”, что переводится, как “почтенный”, “высокочтимый”. И женщины есть в Парламенте, хоть и в меньшинстве.
Ну, раз так – то, наверное, заслужили. Видно, не просто так, люди с улицы, заседают там в Монтечиторио, и работа, видимо, не из лёгких. Передача “Iene”( “Гиены”) как-то раз решила исследовать общий культурный уровень депутатов, чтобы зритель мог иметь представление.
И вот журналистка заняла позицию с микрофоном напротив здания Парламента, чтобы перехватить и задать вопросы некоторым, идущим на заседание или по своим делам, высокочтимым членам.
Вопросы задавались всем одни и те же. К примеру:
– Простите, почтенный С.! Можно задать Вам один вопрос?
– Да, пожалуйста!
– Вы знаете, кто такой Далай Лама?
-Э?…Я очень спешу.
-Нет, ну, пожалуйста, в двух словах!
-Э, повторяю…Я спешу,- ускоряет шаг.
Журналистка бежит следом:
-Затрудняетесь ответить?
-Э…да, затрудняюсь ответить!
Следующая – “почтенная”, женщина- парламентарий.
– Добрый день, уважаемая К.! Можно задать Вам один вопрос?
Улыбка:
– Пожалуйста!
– Вы знаете, кто такой Далай Лама?
Улыбка исчезает с лица.
– Кто такой…кто?…
– Кто такой Далай Лама.
– В каком это смысле – “Дала – лай – лама”? – начинает сердиться она.
– Не знаете, кто такой Далай Лама?
Почтенная К. раздражается:
– Знаете что – оставьте меня в покое. “Дала-лай”…чёрти что!
Уходит.
Наконец, появляется самый почтенный, знающий, седой член парламента; очки в тонкой оправе – уж он-то точно интеллектуал!
Благосклонно кивает и соглашается ответить на вопросы.
-Далай Лама?…Гм, религиозный деятель?…
-Да? А какую религию он представляет?
-Гм, затрудняюсь сказать. Я, как-то, знаете, не в курсе этих событий…
– Ну, хоть приблизительно…
– Hаверное, индуистскую?
-Индуистскую?
-Да.
-Спасибо большое.
Это был, как видим, один из самых “продвинутых” сынов палаццо Киджи.
С другими вопросами было не лучше. Спрашивали, например, кто такой Медведев, и те, кто не злился и не убегал, отвечали:
– Мьедвьедьев?…Не знаю. В первый раз слышу.
-А Путин кто?
-А! Ну, этот был президентом.
– Правильно; а теперь он – премьер-министр. А Медведев кто?
– Бo?…(догадка) Президент Грузии?

Показывали также, сняв из-за спин скрытой камерой, чем парламентарии занимаются во время парламентской сессии, когда им скучно. Некоторые спят, как студенты на лекциях, положив головы на папки – и это понятно.
Другие играют в разные игры, или же рисуют на бумаге фигурки людей и потом ножницами вырезают кружок там, где у человека положено быть заднице. С другой стороны подставляют к этому отверстию согнутый в фаланге указательный палец; и кажется, что из дырки смотрят на вас две половинки- настоящая попа.
Если Вы ещё не знаете такой игры – попробуйте; посмòтрите, как забавно! А второй парламентарий вставил в дырку мизинец и им пошевелил – и получился человек уже спереди! Как интересно…
И потом, тебе платят эти несчастные двадцать-тридцать тысяч евро в месяц- чего ж не веселиться?
После передачи с подобными “разоблачениями” никого из парламента, конечно, не выгнали и не лишили мандата, а также не снизили зарплату.
Так что, продолжаем в том же духе – вырезать кружки.

Осталась, впрочем, ещё одна работа для женщин в летах, ещё один путь, который в Абруццо и в пожилом возрасте никому не заказан.
Много лет подряд выходит в сумерках на дорогу между Пескарой и Монтесильвано одна синьора. Как и Дженни Миллз, ей около шестидесяти лет. В домашнем халате или в трико с вытянутыми коленями, в самом затрапезном виде; волосы собраны кое-как в пучок, спереди выпирает живот…Кажется, вышла из дому выбросить мусор в ближайший бидон.
Ан нет, подъезжают машины; одна останавливается, другая…Иногда выстраивается целая очередь клиентов. Очень заинтересованы, торгуются и препираются.
Синьора, как образцовая домохозяйка, зарабатывает, не отходя далеко от дома.
И зачем, спрашивается, все эти миниюбки, туфли на каблуках, как ее коллеги помоложе, выходя на панель, одевать? Для кого фуфыриться-то?… Функционирует и так. Синьора иногда и в самом деле кулёк с мусором выносит- стало быть, совмещает…
Но не все на такое способны.
Для каждой работы нужно особый талант иметь.

СКРОФЕТТО.

Рано-рано утром, как только встанет солнце, всё просыпается в Абруццо.
Медленно и неспешно, как всё, что делается в Италии, приходит новый день.
Солнце встаёт над холмами, освещает плоские крыши, согревает пляжи и огороды. И котят, и утят, и жучков и паучков, и даже рыбок с моллюсками в Адриатическом море. Просыпаются дети и взрослые, которым пора на работу, a перед работой они обязательно выпьют по чашечке кофе. И всё вокруг, освещённое и согретое солнцем, начинает вдруг источать аромат: запахи кофе, цветов и моря. Их разносит утренний ветерок.
Но не только приятные запахи можно унюхать в этих краях. Проснулся в свой норе Лучано Босика, он же – Скрофетто; на серые пряди немытых волос надел свою войлочную шляпку. С виду похож на бомжа, а на самом деле – продавец рыбы.
Передвигаясь мелкими неверными шажками, как Оззи Осборн по сцене, идёт в ванную. Там у него, вместе с замоченными грязными штанами, оттаивают коццэ и вонголи – моллюски, которых он купил вчера в замороженном виде, а теперь разморозил, полил солёной водой и будет с утра продавать, как свежих, только что из моря.
Штаны пропитались запахом рыбы, ракушки – запахом штанов; но хозяйки об этом не знают, есть и такие, что покупают ещё у Скрофетто.
Не так давно одна синьора, однако, засомневалась:
– Лучано, а что это у тебя за рыба? У неё уж и глаз нет…
– А что она должна, газету читать?!- отвечал раздражённо Скрофетто.
К тому же, моллюскам грязные штаны – нипочём. Они, “санитары моря”, кое-что и похуже видели.
Воду у Лучано давно отключили за неуплату, а в унитаз вообще заглядывать не будем- там ужасное зрелище. Уже по запаху можнo обо всём догадаться. Да Скрофетто в гости к себе никого и не зовёт – к нему заходят только избранные и проверенные люди, которым, как ракушкам, вся эта вонь не страшна.
Скрофетто наш – горький пьяница, но многие ему сочувствуют и жену его бывшую – не поверите – осуждают за “легкомыслие”. Как могла такого хорошего парня бросить?! Бабы эти. Cazzi им нравится менять, вот что. Так приятели Скрофетто (что в переводе -“Хрюшка” или “Свинюшка”) между собой рассуждают.

Где и как познакомилась я со столь примечательным персонажем, живой легендой Абруццо?
…Всё было прекрасно тёплым субботним днём, когда наш грузовичок “Ситроен” заехал во двор ресторана Ферретти, расположенного в сельской местности, среди лугов и виноградников. Настроение, аппетит- отличные. Ничто не предвещало нарушений пищеварения. К тому же, на первое можно было взять макароны “а ла китарра” с рагу( тесто нарезают на особой доске с натянутыми струнами, как у гитары – отсюда название), а на второе – нежную телятину с гарниром из картошечки жареной, и салат…
Обедали втроём: я, муж Марчелло, дочка Катя. И вот, когда наслаждение перешло уже в пресыщение, и я откинулась на стуле, чтобы облегчить переход пищи из желудка в нижние отделы, вошёл Мирко, продавец орехов, а с ним – и вся его компания старцев-выпивох.
У Ферретти часто можно встретить торговцев, заехавших сюда, как мы, подкрепиться после работы. Мирко – один из приятелей Марчелло по базару, который “пьёт и мало ест”. Неплохой парень, но загубил здоровье, фильтруя печенью по нескольку литров вина в день; а заодно вовлёк в это дело многих других, подорвав в значительной мере и их здоровье. Например, Марчелло. По понедельникам и вторникам они были соседями по рынку, и в эти дни Марчеллино чувствовал себя очень плохо… Вспученный и воспалённый литрами кислой дряни живот не давал ему спать по ночам; отсюда и взял начало колит, ставший затем проблемой семьи.
Мирко на такие проблемы плевать. Женское мнение его ни капли не интересует ввиду вызванной тем же вином половой слабости, а компанию за столом составляют ему старики, седые краснолицые пенсионеры, младшему из которых лет шестьдесят пять. Странная, казалось бы, компания для тридцатипятилетнего парня, но Мирко другой и не нужно. Он находит со старцами общий язык, и во время бесконечных посиделок с винцом они, видимо, делятся с ним ценным жизненным опытом. Самый верный из них, Саверио, привязан к Мирко, как родной отец: повсюду сопровождает, бескорыстно помогая ему продавать орехи, а иногда и на целый день заменяет его на базаре. Потому что на пенсии делать ему особенно нечего, и дома сидеть скучно. Дома лежит парализованная жена, которая не так давно подала на него в суд – за сексуальные домогательства. Видимо, алкоголь расслабляет не всех. Есть люди старой закалки. Саверио женщины интересуют; причём поголовно все, вплоть до девяностолетних и парализованных.
– Эта – сгодится,- говорит он хрипло и задумчиво, глядя толстой усатой старушке вслед, и оглаживает себе щетину на впалых щеках.
– Да ты что, с ума сошёл, что ли?…- нe вeрят ему несведущие люди, не видящие в усатой бабусе того неотшлифованного алмаза, того сексуального потенциала, который в ней видит Саверио.
– Хороша…- с упрямым сладострастием талдычит своё этот уроженец острова Сардиния.- Вымыть её как следует в душе, – мычит он сквозь зубы, – задать бы ей мойку…так она тебе ещё покажет!
Почему-то ему всех хочется вымыть; предполагает, по собственному опыту, что они давно не мылись, что ли?
Вот какая компания пришла обедать.
Марчелло радостно приветствовал Мирко и остальных в своей обычной дружеской манeре:
-О, Мирко! О, Саверио!…Скрофè!
Как будто не видел их сто лет и только об этом и мечтал.
И тут пожаловал персонаж, которого я видела и раньше, издалека, но близко никогда не подходила. А теперь…прежде всего меня настигла ужасная вонь.
Это была даже не вонь канализации, которая идёт от уписанных, укаканных, ночующих в трубах бомжей. Тут был ещё запах чего-то гнилостного, разлагающегося; сродни тому, что можно унюхать в морге. В морге, однако, во время бесконечно долгих занятий по судебной медицине, меня не тошнило. Мы даже ели там пирожки. Так что я не из слабаков, нет! Но этот смрад!…Волосы встали дыбом на моей голове.
А вот появился в проходе и сам источник, Большой Скунс Скрофетто, тянущий за собой этот ароматический шлейф. От первых миазмов меня передёрнуло на стуле и некий комок подкатил к горлу.
– Что это?- спросила я у Марчелло.- Кто-то наделал в штаны за столом?…
– А? – непонимающе переспросил он; потом учуял смрад и взгляд его обратился к удаляющейся спине, – а, да это- Скрофетто.
(“Ничего особенного”, хотел он сказать этой небрежностью)
Тот тем временем шёл к угловому столику неспеша, шаркая ногами, в мятых штанах и тёмной рубашке неопределённого цвета, заметно влажной, сальной и липнущей к телу. Длинные редкие волосы его серого цвета были жирными, тоже влажными и скрученными в сосульки. Мне стало немножко нехорошо.
– Он продаёт рыбу,- объяснил Марчелло, – вот почему такой запах.
-И что же? Потом он не моется? Или как? Вот так и идёт в ресторан?
– А, этот? не моется никогда! Потому его и прозвали Скрофетто. Он привык; откликается.
(“Скрофа”, вообще-то- это свинья, этакая свиноматка, грязная и большая. А “Скрофетто”- словообразование мужского рода: такой маленький, с уменьшительным суффиксом, свин. Свинюк, скажем так. Как ни скажи – всё слишком мягко).
– А как же…Как же ему разрешают входить в ресторан?
Надо было задуматься о другом: а как с ним сидят друзья и едят за одним столом? привычка, что ли? Не может вино настолько притупить обоняние. Или Скрофетто – такая обаятельная личность, что предпочитают смириться, но не лишать себя его компании?…Трудно сказать.
У меня обоняние – не бог весть какое, результат хронических насморков. И тут судьба играет со мной дурные шутки: не различаю тонких ароматов – так вот тебе подсовывает под нос такие, что валят человeка с ног!
Это для того, что объяснить вам, что от Скрофетто шёл действительно сильный запах, а не какой-нибудь там душок. Как будто искупался в рыбьих гнилых потрохах. Я думаю, у нас его и в общую баню не пустили бы, не только в ресторан.
А глазки у него такие голубые-голубые и беспомощные, моргают. Кушать он хочет.
– А ещё,- припомнил Марчелло, – у него и другая работа есть. Мертвецов он приводит в порядок.
-??
-Ну, есть же, скажем, тела после аварии – сплющенные там, обожжённые – такие, что их и узнать нельзя, не то, что хоронить в открытом гробу…А он им форму придаёт, воссоздаёт внешний вид. И причём- знаешь? Он специалист!- с уважением заметил Марчелло.- Вот была авария военных кораблей в Триесте, там сгорело…не помню, сколько человек; так Скрофетто туда специально вызывали, трупы реконструировать, а на это талант нужен. Он их обмывает, и одевает, и ещё – что им там нужно – делает.
Вот и ещё одна душистая профессия Скрофетто! Теперь можно объяснить и тот, “другой” запах. Что ж мыться-то? Трупам всё равно, пахнет ли от него рыбой, они не жалуются; а дохлой рыбе безразличны запахи морга. До остальных- какое ему дело?
Тут моё воображение нарисовало картину: Скрофетто в мрачном подземелье, в той самой липкой рубашке, склонился над каким-то сплющенным обгоревшим трупом и тщательно, при помощи пинцета, ковыряет там что-то (вставляет стеклянный глаз?)
– Простите,- сказала я сидящим за столом Марчелло и Кате, – я вот…сейчас.
– Ку-уда?!- воскликнул Марчелло, разгадав мои намерения.
Он считает, что рвать – нельзя, рвать – последнее дело. Надо “сдерживаться”.
У меня на этот счёт своё мнение. Если что-то не так- может, даже кто-то тебя отравил, подсыпал яду, или просто обед не пошёл, как следует, и ты чувствуешь тошноту – прочищай желудок, не сомневайся!…не жди, пока яды всoсутся в кровь.
Избавилась от тяжести в желудке, и сразу стало веселей и легче на душе. Даже облик Скрофетто не вызывал уже …впрочем, тьфу на него совсем!
Марчелло, качая головой, осудил меня за вырванный обед. Платя по счёту, вздохнул: “О, бамбинелло Джезу!* Можно сказать, что ты ничего и не съела!” Что его расстроило больше? То, что мне пришлось пережить неприятные эмоции или то, что пришлось платить за фактически несъеденный обед?…Можно только догадываться. A мне пришла идея написать книгу ужасов, где главным героем будет продавец рыбы, и он же – потрошитель трупов, страшный маньяк с беспомощно моргающими глазками. Даже название придумывать не нужно. “Скрофетто” подойдёт. Или – “Скрофетто, Принц Зловония”. Так романтичнеe, в стиле фэнтези.

Как-то апрельским вечером Скрофетто попал в аварию. Перевернулся вместе со своим фургончиком, полном протухшей рыбы.
Пока он лежит на боку в кювете, люди вызвали “скорую помощь”. Приехала машина с надписью “Ambulanza”. Бригада хлопочет вокруг Скрофетто; тот глазками голубыми моргает – сам невредим, но очень расслаблен и слегка оглушён. Медсестра предлагает ему:
– Всуньте сюда, пожалуйста, палец, – и даёт ему датчик с зажимом, что на палец больным одевают, чтобы снять показатели: пульс, насыщение крови кислородом и прочее… Но Лучано- тип подозрительный, научен опытом и всегда начеку.
– Засунь себе этот палец в жопу, – отвечает он девушке, лёжа себе на боку, неожиданно ясно, со злобой.
Это Скрофетто решил, что коварным способом хотят определить ему алкоголь в крови. Но он не такой дурак…
Приехала полиция и попросила его дыхнуть в баллончик. Тот наотрез отказался: какой смысл дышать? Не видно и так, что ли?
Тогда полиция- в который уже раз – забрала у Скрофетто права.
В последующие дни Скрофетто видели в баре, грустного и неприкаянного. Что делать без денег и без водительских прав? Hаступили тяжёлые дни. Получaл небольшую субсидию от комуны – но разве её хватает?
Оставалось одно: умереть.
Весть о смерти Скрофетто опечалила всю округу. Многие о нём жалели: Скрофетто был личностью особой, чем-то вроде местной достопримечательности. Во время процессий и манифестаций его, в цилиндре и фраке, иногда обернув в итальянский флаг, ставили в первый ряд. Его портреты, в том же цилиндре и c галстукoм- бабочкoй, можно видеть на брошюрах местных винодельческих ярмарок и дегустаций. Лучано Босика был единственным в своём роде, а запах- что запах?- ему прощали.
Друзья Скрофетто, ведомые Мирко, ходили из дома в дом с этим скорбным известием, и им удалось собрать приличную сумму. Каждый охотно сдавал пo пять- десять евро “на упокой Скрофетто”.
К несчастью, слух дошёл и до городской полиции. Сделав проверку, не обнаружили тела в больничном морге. Но где же его останки? Неужто в квартире? Пару раз к нему домой наведывались городовые, находя всякий раз дверь закрытой. Наконец, вызванные карабинеры взломали дверь, опасясь найти разложившийся труп Скрофетто, облепленный роем мух …
Скрофетто, однако, тихо смотрел телевизор и был несомненно жив, хотя запах от этого нисколько не выигрывал.
Против Лучано Босика, а также Мирко Кастанья и других возбуждено уголовное дело о незаконном присвоении денег и распространении ложных слухов. Люди, однако, рады, что Скрофетто жив, и кажется, готовы ещё раз собрать ему деньги, доведись тому вновь умереть.

Когда в следующий раз мы обедали у Ферретти, на стене напротив, над стойкой бара, я увидела – вы не поверите!- фотопортрет Скрофетто. Он был снят улыбающимся, в цилиндре и смокинге, как образцовый джентельмен ушедшей эпохи. Почему хозяин повесил эту комичную фотографию “почётного клиента” на стену- кто его знает. Напротив нашего стола. Сказал только, что фото ему подарил Скрофетто.
Хотя бы на этом портрете мы можем любоваться Лучано в его “приличном” облике. А скорей всего, до него дошёл обидный слух о том, что увидев его во время обеда в ресторане, кто-то вырвал; и он захотел “реабилитироваться”: “Вот я на самом деле какой красивый!”
Скажите!…У Скрофетто есть ещё и чувство юмора!
Потом Марчелло сказал мне, как бы в его оправдание – Марчелло всегда снисходителен к людям “простым” и вонючим, а к чистым и богатым – нет; сказал мне в его оправдание, что Скрофетто “даже ходит к путанам”. Значит, он – “как все”. Ну, немножко вонючий, и что с того? Другим же не противно? Bот. Если ходит к путанам – ещё не всё потеряно.
– И сколько ж с него берут?- интересуюсь я. Прикидываю про себя, сколько могла бы запросить женщина за тесный контакт со Скрофетто. В голову лезут цифры с шестью- семью нулями…
– Сто тысяч лир**, как со всех,- пожимает плечами Марчелло.
Нет, в это я не верю. Бедные путаны! Что за работа – не позавидуешь. Мне кажется, чем отвратительней персонаж, тем Марчелло он симпатичней, и нaоборот…
…да ни за что на свете!
И тьфу на него ещё раз.
И, тем не менее, мы продолжаем здороваться. Невежливо, видите ли, не приветствовать Скрофетто. Скрофетто здоровается с Марчелло, Марчелло здоровается со Скрофетто; Скрофетто здоровается со всеми.
Нельзя проявлять снобизм и заносчивость.
А вонять – можно.

—————–
* Bambinello Gesù- младенец Иисус ( прим. авт .)
** около 50$ США ( прим. авт .)

ПРОИЗВОДИМ НА СОСЕДЕЙ ПРИЯТНОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ.

Атри- прекрасный городок. Средневековье. Красота тринадцатого – шестнадцатого веков, слитых воедино. Готика, и даже немного римских развалин…но дома стоят слишком близко друг к другу.
Не так близко, чтобы можно было дотянуться до окна соседа шваброй (потом объясню, зачем), но всё же довольно близко, так, что любой предмет, брошенный неосторожно из вашего окна, может попасть на чужой подоконник…
Как только поднимаешь жалюзи, чтобы впустить немного воздуха и света, в окне напротив появляется толстая тётя, а так как дома – впритык, создаётся впечатление, что она лезет к тебе в окно. Кажется, могла бы пожать ей руку, протянув через улицу. Смотрит на меня. Говорю ей:
-Бонджорно!
Что делать дальше- как-то неясно. Сразу опустить жалюзи при её появлении – невежливо, а сидеть перед ней, как в телевизоре, и пить чай в майке и трусах тоже неловко. Вот и делаешь приличную паузу, как в театре, между открытием и закрытием занавеса.
За два года жизни в Атри я добилась значительных результатов: ко мне все привыкли. Не оглядываются, не тычут вслед пальцами и не перешёптываются. Hаучилась при случае болтать с людьми о том- о сём и ни о чём; усвоила многие провинциальные привычки. Говорят, у меня, кроме русского, появился ещё и атрианский акцент…Но вот что-то с соседями нашими, что живут в доме напротив, ещё живого контакта нет. С женщиной в окне по-прежнему только здороваюсь, нет- чтобы перекинуться словом.
Надо будет как-нибудь, думаю я, произвести на соседей приятное впечатление.

Часов в пять утра моя дочка идёт в туалет. И – слышу её недовольный крик: собачка Кикка наделала там ночью на полу. Глупый ещё щенок, не всегда просится на улицу, но знает, что люди делают это там, в уборной.
– Ну, выбрось в унитаз, – говорю я ей, ещё сквозь сон.
– Воды нет, не смоется…
-Ну,- досада меня берёт- что за беспомощность?- выброси тогда, – я понижаю голос, как будто нас могут понять, – на улицу, пока никто не видит…
– Куда-куда?
– “Куда”…На улицу, под окно,- говорю.
Нехорошо; но один раз – ничего страшного…Мало там, в проулке, собачьих – кошачьих какашек валяется? Пока люди спят и никто не видит, думаю я, один раз – можно…А зачем по утpам отключают воду?
Слышу шлепок. И хихиканье. Что ещё там?! И сразу мне интуиция подсказывает: ничего хорошего.
Дочка давится смехом и прикрывает рот рукой:
-Ты знаешь, куда оно упало?
– ?…
-К соседке на подоконник!
Сон – как рукой сняло. Высовываемся обе в окно туалета, то самое, откуда прекрасный вид на черепичные крыши и башню с часами… Да, так и есть. Какашка Кикки, маленький чёрный кусок, лежит прямо посредине подоконника у синьоры, между горшками с растениями, за которыми она так любовно ухаживает. Утром она откроет окно, и…
Похоже, я бы сказала, на издевательство. Я готова убить Катю: неужели в четырнадцать лет даже такое простое дело, как сбросить собачий кал вниз из окна, ей нельзя поручить?
– Я тебе куда сказала бросить?
-Вниз…
-Ну, так вниз же – под наше окно, а не на подоконник к соседям! Вертикально вниз!
-Я и бросила вертикально, а оно получилось – туда, наискось…
И смеётся. Ой, боже ты мой. Самое странное, что и меня накрывает нервный смех. Я придумываю для себя всевозможные объяснения, как собачье дерьмо могло попасть на подоконник.Может, оно не собачье, а кошачье – какая между ними разница? Может, какой-то кот накакал с крыши? Маловероятно, но всё-таки…
Почему-то вспомнился Винни-Пух из мультфильмов детства; висит на воздушном шаре, и , отбиваясь от пчёл, поёт им песню, усыпляющую бдительность: “Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не медведь…” А в нашем, стало быть, позорном случае:

“Кал птицы или мыши,
Или ещё кого-то,
Упал он с чьей-то крыши,
А может – с самолёта…”

Но даже это объяснение никак не “катит”, так как моя сообразительная дочь бросила каку Кикки вниз вместе с куском туалетной бумаги, и она так и осталась приклеенной там, как неопровержимая улика… Коты на крышах бумагой не пользуются. Наверху – только наше окно.
Только оттуда могло упасть то, что упало – больше неоткуда.
Ой, боже мой – что же будет? Это…нужно оттуда немедленно убрать.
Я беру швабру, высовываюсь, насколько могу, из кухни на улицу, и тянусь шваброй к их подоконнику…Кажется, что дома так близко; однако, швабра на каких-то полметра не дотягивается, а бросать предметы, вроде петли и разных приспособлений, я не решаюсь – боюсь выбить стекло, всех разбудить…и как потом объясню? Пять часов утра. Все спят.
Мои действия привлекли внимание Марчелло, он уже проснулся. С крайней неохотой – кто, как не он, был против собаки!- рассказываю о том, что произошло. И не могу перестать нервно смеяться; до того мне кажется нехорошо, но и забавно: открывает синьора окно, чтобы вдохнуть аромат роз, а там… У Марчелло это не вызывает ни тени улыбки.
– Вы – сумасшедшие, – он бегло, украдкой смотрит в окно и сразу его закрывает.- Если на меня подадут в суд и заставят платить штраф в три миллиона – я посмотрю, как вы заплатите!- говорит злобно.
Я и так уже раскаялась. Вина, в конце концов, моя, как и собака, и дочка, и всё остальное.
-Вы – ты и твоя дочка- ни на что не способны, только гадить, – усугубляет он, торопливо одеваясь (бежит с места преступления),- а теперь ещё взяли собаку…Я говорил: нас всех ждёт плохой конец!
Уходит. Трусливо смывается под выдуманным предлогом.
Предпринять я уже ничего не могу. Не знаю, на что решиться: рассказать синьоре о том, что произошло, как о “несчастной случайности” и попросить извинения, или не говорить ничего?
О случайности здесь речь идти не может, так как какашки сами по себе не вылетают из окна, если их кто-то оттуда не бросает; а если кто их бросает на улицу, тот – уже свинья, даже если не метит специально в ваш подоконник. Так что я ей, собственно, скажу?”Простите, я не целила специально в ваше окно; я просто бросала на улицу собачье pupù, как обычно”…
Тогда я решила оставить всё, как есть, и сделать вид, что ничего не знаю.
“Не признавайтесь даже в очевидном”,- советовал когда-то журнал Cosmopolitan; и хотя совет не имеет прямого отношения к преступлениям собачьих какашек, а больше к супружеским изменам, вполне, я думаю, подходит для нашего случая.
Вечером, вернувшись с базара, осторожно выглянула в окно… Подоконник с цветами был чист. Естественно; как могло быть иначе?
Интересно: был ли скандал? Наверняка, они решили про себя: “Ну, и свиньи эти русские!”. И были отчасти правы. Мне стыдно.
На следующий день я прошла мимо синьоры- она беседовала с другими… Ничего мне не сказала.
Но и не поздоровалась.
Ну, и пожалуйста, ради бога! Если это повод, чтобы не здороваться…

МОИ СОСЕДИ – ХОЛОСТЯКИ.

Говорят, что добрые две трети итальянцев среднего возраста ( а когда наступает “средний”- после сорока пяти, пятидесяти лет?) всё ещё не женаты и живут с пожилыми мамами. Или без мам, в одиночку. Население нашего дома, в котором заняты 9 квартир – яркий тому пример. В 9 квартирах – только 3 семейные пары, в остальных – мужчины- холостяки.
Внизу за углом(1й этаж)- типичный, давно не юный, субъект в очках с престарелой мамой, которая ждёт сынишку с работы два раза в день, с готовым обедом и ужином.
Прямо под нами(2й этаж)- синьор Пекини, пенсионер, дважды вдовец. Kогда он въехал в квартиру лет десять тому назад, ещё будучи “просто”, не “дважды”, вдовцом, то вёл себя очень странно. Говорил сам с собою двумя голосами, будто бы вёл диалог, и временами вскрикивал, взрявкивал громко: “Gente di meR-Rda!” (“Люди дер-рьма”!), имея в виду незнамо кого . Затем к нему переехала милая улыбчивая синьора с собачкой, и Пекини угомонился, остыл, кричал и ругался всё реже … общество женщин, а может, собак, благотворно влияет даже на тех, кто не в себе. Ho, к сожалению, синьора умерла, и неизвестно, сколько продлится оказанный ею эффект, и что теперь будет с Пекини и осиротевшей собачкой.
На 3ьем, справа от нас – Бруно, опять же среднего возраста, вежливый и одинокий работник больничной регистратуры, никогда не был женат. По утрам, поливая цветы на балконе, доводилось не раз встречаться лицом к лицу с мужчинами помоложе; обмотав полотенцами бёдра, они выходили полюбоваться рассветом над морем с балкона Бруно. И не надо делать поспешных выводов об ориентации – возможно, просто друзья и коллеги. Они мне желали доброго утра, и я отвечала им тем же.
На 3ьем, слева, живёт разведённый шофёр- дальнобойщик, несомненно традиционных вкусов; он появляется редко, но почти всегда в сопровождении женщин, так что вряд ли страдает от одиночества.
В квартире под ним – молодой человек с питбулем, вроде студент, ему нет ещё и сорока, и поэтому рано жениться, оставим его в покое.
Кого мы ещё забыли? Ах, да! На 1м, как раз под синьором Пекини, у нас – Леонардо , тихий мастеровой, в прошлом – изготовитель оград и решёток, но давно уже без работы. Он редко выходит на улицу, окна закрыты, а из-за двери слышится музыка – всегда Пинк Флойд и Лед Зеппелин, которых я горячо одобряю, если бы Лео не слушал всё те же три или четыре бессменных альбома. Под лестницей, на виду – знак того, что ему на всё наплевать – горшки с коноплёй. Когда Лео всё же выходит на божий свет, то глаза у него – в пучок, в жёлтых зубах – самокрутка, следом за ним наружу выплывает облако дыма – и ему нужно пару минут, чтобы понять, чего от него хотят.
Когда случился пожар в доме напротив: чёрная гарь до небес, взрывы какого-то газа в подвале, дрожали стены, лопались стёкла, переполох, тили-бом, две или три пожарные машины, люди высыпали на улицу – Лео вышел только под вечер, когда все давно разошлись и разъехались. Посмотрел глазами, скошенными к переносице, на почерневший фасад, понюхал воздух, осведомился вяло и недоверчиво: “Что-то горело?…”- и вернулся к себе, в мир музыки и марихуаны.
Меня часто спрашивают землячки, “нет ли там кого на примете”? Так вот, хорошо подумав, я отвечаю: есть. Только в одном моём “кондоминио”- целых шесть достойных кандидатов.

КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ В АБРУЦЦО (криминальные хроники).

1. Как это делается в Абруццо (хроника “любительских” ограблений в период кризиса).
В период кризиса искусство ограбления банков и почтовых отделений претерпело изменения: чем больше усложняется технология и системы защиты, тем больше упрощаются методы – люди приходят в банк и грабят, вооружённые палками или…вовсе без ничего, с голыми руками. Нужно просто очень хотеть денег и быть достаточно убедительным. Совершив преступление, скрываются при помощи пенсиoнерского утилитарного транспорта типа старых “Панд” и “Фиатов Уно”, а то и просто спокойно уходят пешком.
В книге “Русская в Абруццо, лосось среди мерлуццо” я описала неудачную попытку ограбления местной почты при помощи шприца, наполненного якобы кровью больного СПИДом, а на самом деле, как оказалось, вином “Ламбруско”. Просматривая новости, я убедилась, что уже с начала 2015 года в Абруццо имела место МАССА ограблений, совершённых невооружёнными жителями – как при помощи деревянных палок и прочих подручных средств, так и без оных. Вот несколько случаев, произошедших в последнее время.
“05.03.2015, Терамо. Два человека, вооружённых одной лишь палкой, которой они подпёрли входную дверь филиала, ограбили в Сан Николò банк Теркас, что расположен на площади Прогресса. Двое, с лицами частично замаскированными очками и поднятыми воротниками куртки, угрожали служащим и клиентам, находящимся внутри банка – всего около десятка человек. Они заставили вручить им содержимое кассы, которое, несмотря на близость к часу закрытия филиала, составляло около 30.000 евро и скрылись на борту “Фиата Пунто” серого цвета, который впоследствии бросили неподалёку. На место происшествия были вызваны карабинеры”.
“03.04.2015 Ограбление с палками в провинции Л ‘Аквила- добыча в 100.000 евро.
Л ‘Аквила – достигает почти 100.000 евро “улов” и, соответственно, ущерб, понесённый Банком Тосканы в результате ограбления, совершённого сегодня около 13 часов в населённой фракции Паганикa, в восточной части города. Два человека, с лицами, прикрытыми шарфами и вооружённые дубинками, вошли в финансовое учереждение и, пригрозив двум служащим, заставили отдать всю наличность. Прежде чем уйти, преступники закрыли в туалете двух сотрудников и одного клиента, после чего удалились пешком и скрылись. На место преступления прибыло Передвижное Подразделение Квестуры и местные карабинеры”.
И последнее, самое свежее, пару дней тому назад
“Понедельник, 6 апреля 2015, “лёгкое” ограбление банка в Сильви. Сегодня утром бандит с открытым лицом ограбил филиал тосканского банка МонтеПаски Сьена. Разработав план, позволяющий ему беспрепятственно проникнуть внутрь, он появился в момент открытия за плечами директора филиала, который как раз собирался войти в финансовое учереждение, угрожая ему и утверждая, что якобы держит в руке пистолет, хотя не все присутствовавшие убеждены в том, что оружие было на самом деле…Оказавшись в банке, он заставил вручить ему сумму денег в размере приблизительно 20.000 евро, после чего скрылся пешком в неизвестном направлении. Ведётся расследование”.
Как я вижу, в последнее время в Абруццо наметилась этакая “мирная”, “цивилизованная” тенденция: хищения и ограбления происходят, в основном, в спокойной и даже доброжелательной атмосфере полного непротивления, никаких тебе “бандито-гангстерито, кастето-пистолето, стрелянто- убиванто” – за исключением тех случаев, когда строптивые служащие и посетители банка всё же отведали палки, заработав себе синяков и шишек (было, увы, и такое) – но всё же обходится без крови и жертв. Мир стал добрей, и это хорошо.
Одно меня интересует: где они все этo берут ? Я несколько раз интересовалась в спортивных отделах местных универмагов – ни тебе увесистых палок, ни хоккейных клюшек, ни даже бейсбольных бит…
Наверное, пользуются спросом и их как-то быстро раскупают по мере поступления в продажу.

2. Доктор Лектер и другие на свободе.
Когда в конце 90х я поселилась в Абруццо, здесь бытовало расхожее мнение, что в России едят, пусть и не часто, по праздникам, но человечье мясо, а уж собачье – на каждом шагу. Этот миф передавался из уст в уста, из поколения в поколение более чем полвека, с тех стародавних времён, когда детей в сельских семьях пугали коммунистами и, в частности, усатым бармалеем Сталиным ( “Баффоне”), который “придёт и съест” непослушных маленьких итальяшек. Мой муж и его приятели в детстве конкретно верили и боялись.
Слухи подтверждались свидетельством немногих “очевидцев” из местных, побывавших в Империи Зла в 80х. С одним из них мне довелось беседовать лично: он ел в ресторане в Москве и в котлете нашёл… кусок ногтя! Порко Джуда!! Там ели человечину!
Мой родной город Ростов – он тоже, если и был здесь кому известен, то только благодаря серийному убийце Чикатило, по совместительству, как сказано в википедии, “педофилу, некросадисту, некрофилу и каннибалу”( попробуй совмести все эти специальности!) Никакой Ростсельмаш с Роствертолом не сумели прославить наш город так, как один легендарный монстр, этакая ростовская Годзилла; вести о нём докатились в Абруццо, где его зовут “Чикантилло, иль мостро ди Ростов”. Напрасно я уверяла, что ноготь в котлете – ещё не улика, не палец, и что каннибализм и собакоеденье в России не популярны, а “чикантиллы” в Ростове так же редки, как годзиллы в Японии. Я даже писала об этом в одной из глав “Тутти матти”- энциклопедии всяких пороков и сумасшествий.
Тем временем здесь, в тихом и сонном Пинето (провинция Терамо), жил незаметный и скромный рабочий по имени Лука, любивший смотреть фильмы ужасов о расчленителях и каннибалах. С некоторых пор Лука лелеял мечту, которой даже делился с друзьями: хотел попробовать женские ступни. Почему именно ступни, где мало съедобного – кости, кожа, да заскорузлые жёсткие пятки, а не, скажем, филейную мягкую часть – загадкa.
Но факт остаётся фактом: как-то ноябрьским утром 2011, двадцатичетырёхлетний Лука Микелуччи собрался на пикник. Он устроил засаду в кустах сосновой лесополосы, идущей вдоль пляжа Пинето – в довольно пустынном месте. Лишь изредка там пробегал одинокий спортсмен, или угрюмый собачник выгуливал псов… Лука взял с собой необходимое: пилу, топор и нож, верёвки, пластиковые мешки, и даже котелок и немного угля – всё, что нужно туристу-каннибалу для того, чтобы расчленить жертву и спокойно потом приготовить её на костре. Как мы знаем, некоторые были даже в курсе его намерений, но никто их не принял всерьёз и Микелуччи не отговорил.
Когда сотрудница мэрии, сорокалетняя Н., пробежала мимо трусцой, Лука не медлил – схватил добычу и нанёс ей ряд ножевых ранений, одно из которых пробило ей лёгкое, а другое – задело сердце. От неминуемой смерти её спасло появленье случайных прохожих, местных собачников и спортсменов. Агрессор сбежал, но в тот же вечер был найден в соседнем посёлке Сильви, где, сдавшись карабинерам, признался, что хотел убить Н., чтобы съесть её ступни. С тех пор, если верить статьям в интернете, он пребывал в психиатрической клинике для преступников в Аверсе.
Первое слушанье дела (куда спешить?) состоялось в январе 2015. Микелуччи был освобождён от обвинения в попытке убийства, поскольку на момент её совершения признан невменяемым и недееспособным. Экспертиза установила, что Лука – “шизофренический субъект со склонностью к каннибализму и некрофилии”, не представляющий опасности для общества. Содержание в местах лишения свободы такому субъекту не показано, он должен продолжать успешно начатое лечение и в настоящее время находится в общине, в условиях “контролируемой свободы”. Суд постановил возместить пострадавшей ущерб в размере 60.000 евро.
В любом случае, в прошлом году был принят закон о закрытии психиатрических лечебниц для преступников ( manicomi criminali ) по всей Италии. В Риме, Аверсе, Неаполе, Реджио Эмилии и ещё нескольких клиниках этого типа по всей cтране содержалось более семисот таких “пациентов”. Теперь их переведут в маленькие медицинские структуры по двадцать мест в каждой, где не будет грубой полицейской охраны, а только вежливый медперсонал. Конечно, не все структуры пока готовы к приёму “гостей”- как всегда, трудности с финансированием, строительством и прочим; тем временем, число маньяков не убывает, и в уже “закрытые” клиники поступают новые пациенты.
Гораздо быстрей разбирается правосудие с теми, чьи пищевые запросы ограничены продуктами из супермаркета. В годы кризиса не только всякая там иммигрантская шушера, но и раньше приличные бедные пенсионеры стали нечистыми на руку, повадившись тырить съестное по супермаркетам; кто- красть колбаску, а кто – консервы. Будучи пойманы на месте преступления, раскаиваются; с одним несчастным пенсионером там же, на месте, случился инфаркт и он умер. Не могли уж посмотреть сквозь пальцы и дать ему спокойно вынести салями?…
Другому где-то в Новаре в результате срочного и очень скорого судебного разбирательства дали год условного заключения, а третьему из-за сардельки ( salsiccia), украденной в 2010 г., присудили штраф в 11.250 евро. Похоже, что в сроках наказания и денежно-штрафовом эквиваленте попытка съесть ступни почти равна попытке хищения пяти сарделек.
Ну, что тут можно сказать? В этом году многие синьоры , утомлённые долгим лечением, истосковавшись по свободе и хорошему питанию, выйдут на волю. Бегать по рощам и совершать прогулки на природе станет намного интересней.
Не повезло Чикатило – он не родился в Италии. Здесь бы его поместили в уютную гостеприимную общину для лечения и реабилитации невменяемых, включая и услуги стоматолога. Беззубая ухмылка делала его весьма непривлекательным, в то время как с хорошим зубным протезом ему было бы легче жевать и нормальное жёсткое мясо.
Хороших вам выходных, друзья; старайтесь гулять не в одиночку, а группами, держась на открытых пространствах, подалее от кустов…
В супермаркете прячьте салями поглубже, ходите непринуждённо; или успейте хотя бы уж надкусить, прежде чем вас поймают с поличным!