С Ванечкой мы познакомились самым неромантичным образом. На помойке. Как выяснилось, мы оба были там довольно частыми гостями. Он рылся в грудах отходов чужой жизнедеятельности в надежде добыть хоть что-то съестное. А я эти кучи с завидной регулярностью пополняла мешочками с огрызками.
Чтобы вы понимали, в лихие сразу-после-зарплатные дни (ах, это богатое время – вы же тоже его помните, правда?) почти половину содержимого моего холодильника составляют огрызки и объедки. Может, потому что я Крыса по гороскопу. Может, потому что я крыса по жизни (мысль не моя, а, скажем так, цитата из уст некогда лучшего друга). А может, во мне погиб – или вот-вот загнется великий дегустатор, который просто не в силах рассчитать правильную дозу: сколько купить, чтобы хватило напробоваться, но не пришлось выкидывать?
Эту привычку обгрызть, не доесть, отложить и забыть, зарастить плесенью, из красного гладкого сделать зеленым бархатным я считаю своим личным смертным грехом. Именно за него – я в этом абсолютно уверена – я буду гореть в аду, если он, конечно, существует (вы, мне кажется, тоже совершенно точно знаете, за что после смерти вас отправят прямиком в преисподнюю). Меня будет терзать страшный голод, а добрые черти станут подтаскивать к моему пересохшему рту все, что я когда-то выбросила на помойку. Все самое склизкое, дурно пахнущее, наименее съедобное. Все, что я своими руками заботливо принесла в свой собственный ад.
Единственное, чего у них не найдется, так это сладкого. Потому что из всех щедрот, которые предлагает нам пищевая промышленность, я подчистую съедаю только конфетки, тортики и булочки со сгущенкой. Так что в моем аду не будет не то что кусочка рафинада или обломка шоколадки – там не будет даже бумажки, в которую когда-то заворачивали конфету, даже запаха из соседней кондитерской там не будет.
Так вот, я всегда думала, что для таких, как Ванечка, ад наступил еще при жизни. Что ад – это когда вокруг все не то, чего по-настоящему хочется. Нет нормальной чистой одежды, ежедневного душа, своего угла и стабильности, как ни приземленно это звучит. А еще свободных денег, на которые можно купить что-то, если взгрустнется, и телефона, чтобы позвонить кому-нибудь и поныть, как тебе плохо, и интернета с котиками, и еще много-много чего, что должно быть у нормального человека, – тоже нет.
Ванечка всем своим видом убеждал меня в том, как я права. Наверное, месяц не мывшийся, одетый в бесформенные грязные штаны, кислотно-розовую футболку, ставшую леопардовой от покрывших ее пятен, клетчатую рубаху без пуговиц, шарф и невероятно уродливую тощую куртку. Он рылся в мусорном баке и по запаху и цвету мало чем от него отличался. «Бедолага», – подумалось мне. Ванечка обернулся. «Бедолага», – прочитала в его глазах я – и застыла, как кандидат в депутаты, который не увидел в выборном бюллетене своей фамилии.
– Что там у тебя? – хрипло спросил Ванечка. – Что ты принесла?
Я молча подала ему свой мешочек с огрызками.
– Хлебушек. Зеленый горошек, – он понюхал вспоротую банку, – еще ничего, есть можно. Сало, шкурки. Косточка с мясом. Спасибо! – внезапно сказал он. Меня от этих слов чуть паралич не разбил.
– За что? – только и смогла произнести я.
– Как за что? За еду спасибо!
– Ааа… – паралич, похоже, все-таки случился, по крайней мере, паралич речевого аппарата. – Ааа… А вот еще возьмите! – я залезла в сумку и достала свой обед. – Я на работу хотела взять, аааа… Не возьму. Нате.
– Так, – Ванечка с интересом взял протянутый контейнер и пакет. – Еще хлеб. А это что? – он приподнял крышку и осторожно принюхался. – Курица в сметане с грибами? Вот это подарочек Ванечке!
– Какому Ванечке? – не поняла я. – У вас сын есть?
– Сын есть. Степа. А Ванечка – это я. Меня так мама в детстве называла.
На следующий день – слава Богу, это был выходной и мне удалось подкараулить Ванечку там же, у мусорки (а раньше жаловалась, что окна выходят на помойку) – я узнала про моего нового друга все. Что ему сорок восемь лет, и за тридцать из них он успел сменить множество профессий. Научным сотрудником, правда, не был, но библиотеку со школой сторожил, машины мыл и заправлял, на стройке батрачил. Однако даже в нижней трети социальной лестницы не удержался: стал попивать, запиленный женой, потом и вовсе был выгнан из дома. Шатался по друзьям и сомнительным духовным приютам, попадал в больницу с обморожениями, отравлениями, побоями. Пытался красть, просить милостыню, стоять под окнами первой семьи. А потом просто ушел. Как он сам сказал – «ушел из жизни».
– Вот ты же думаешь, что я совсем несчастный, немытый, побираюсь, ночую неизвестно где. Думаешь же? – спросил он у меня, прихлебывая чай из моей кружки в теплом подъезде. – А я-то еще посчастливее тебя буду! Утром встал – о всяких карьерах-начальниках у меня голова не болит, сам себе хозяин! Оделся – и пошел гулять, свежим воздухом дышать. Думаешь, я в помойке роюсь, а потом мерзость какую-нибудь жую? Не-е-ет, там же столько еды, которая даже портиться начать не успевает. Подумаешь, хлеб чуть подсох или колбаска заветрилась. Вы, неженки, сразу «не хочу-не буду», а Ванечка съест – и спасибо скажет. Конечно, когда все подряд в один мешок мешают – не очень вкусно. А вот когда кто-нибудь аккуратно с краешку пакетик с едой повесит, отдельно от остального мусора, – это вообще хорошо! Вот так каждый из нас пособирал, принес на дачу Ваське – мы там у него живем. Поели, покурили кто что нашел – и красота! Я там даже собаку завел. У меня никогда собаки не было, а теперь есть. Разве не счастье?
– Но ведь это несправедливо, Ванечка! Одни в двухсотметровых квартирах поодиночке живут, а другие – вдесятером на маленькой даче! Одни еду выбрасывают, а другим по помойкам лазить?!
– Эй, да не горячись! Я тоже раньше так думал – «несправедливо». А потом понял – просто это жизнь… Кто-то выкидывает еду на помойку, а кто-то ее там ищет… закон равновесия…
– Но какой же это закон?! Мне всегда казалось, что закон – это что-то справедливое!..
– Нет. Справедливость тут не при чем. Закон – это то, что требуется соблюдать. Или то, что соблюдается само по себе, независимо от чьих-то желаний. Закон притяжения, закон сообщающихся сосудов – ты же в школе училась? Вот мы с тобой получились сообщающиеся сосуды! От тебя чего-то прибыло ко мне в виде еды, от меня к тебе – в виде мыслей, и уже как будто равновесие. Все люди в этом мире – сообщающиеся сосуды. Только не понимают этого. В каждый момент с кем-то напротив, с какой-то ситуацией мы находимся в равновесии. На этом жизнь построена.
– Ну знаешь, Ванечка! С такой философией и маньяка любого оправдать можно!
– Нет, маньяков оправдывать, конечно, нельзя. Даже если они больные по-настоящему. Из-за них равновесие нарушается. Причем как из-за тех, кто людей по паркам режет, так и из-за тех, кто над собой издевается – маньяк-трудоголик, например, – покосился он на меня. Я прикинулась глухой. – Или из-за тех, кто дома семью тиранит. Равновесие возможно, только если чем-то хорошим делиться. Даже немного испорченная еда – это хорошо для того, кто голодный. А злое слово или жестокое дело равновесия не несут.
– Но ведь они сплошь и рядом – злые слова и дела! Телевизор включи или газету открой – одни маньяки кругом! Жить страшно!
– А ты как я – из жизни уйди. Эй! Это не то, что ты подумала! Я ж не имею в виду в окно прыгай или под электричку! Я говорю – представь, что тебя уже нет. Зачем тогда тебе о новых колготках беспокоиться? Или думать, как к тебе тот парень с работы относится? Или мысленно с отцом ругаться, который в тебя не верил и жизни тебе не давал? Ты же «мертвая»! Не трогает тебя это все – и прекрасно! Все, что у тебя есть, – это «здесь и сейчас», и маленький кусочек земли – свой – и вся земля большая, по которой ты можешь ходить. Ни времени, ни тревог, ни лживых мыслей. Какие мысли в мертвой голове? А еще ты поди думаешь, что мертвые живым только зла желают? Ошибаешься! Они очень много добра излучают. Потому что оно сильнее. Вот и ты можешь добро излучать. Если ты «мертвая», чужое зло тебя не тронет, а свое добро излучай сколько угодно. Попробуй! Спасибо за чай.
Он поднялся и пошел. Наверное, к собаке, о которой с детства мечтал. Или к другим таким же живым, как я, которых надо научить иногда быть мертвыми, чтобы помнили про здесь и сейчас, были благодарными за клочок земли, который им отвели, и за всю большую землю, по которой они могут ходить. Чтобы проверили и поверили, что добро сильнее зла и что закон сообщающихся сосудов обязательно сработает, потому что это закон.
…Ванечку я больше никогда не видела. Не знаю, что могло случиться с моим необычным другом. Но я про него все равно помню. И поэтому каждый раз, когда у меня остается еда, аккуратно собираю ее по разным мешочкам, кладу в пакет и вешаю в закутке с контейнерами – но отдельно от остального мусора. Может, Ванечка тот пакет никогда не откроет. Но кто знает, кому еще может пригодиться эта еда и заново открытый им закон сообщающихся сосудов.