…В старенькой русской деревне ещё не слышали петухов тем летним утром. Малая стрелка часов едва коснулась четырёх, в то время как она уже развешивала бельё во дворе, обтянутом по периметру ветхими колышками деревянного забора. Благодаря этому факту можно было с лёгкостью её рассмотреть, оставаясь незамеченным самому.
Она уже давно не была молода, однако сохраняла в себе ту благородную привлекательность, которая обычно сопровождает зрелых и уверенных в себе женщин. Руки её были тонкими, но потемневшими и явно огрубевшими от работы. Этими руками она быстро и ловко доставала бельё из корзины и раскладывала на упругих белых верёвках. Помимо рук, привлекало внимание её лицо, – когда-то – отточенный овал, – по прошествии времени оно утратило былую форму, в то время как кожа оставалась превосходной: она словно сияла изнутри живым, здоровым блеском. Тем не менее никого не щадящая Старость оставляла свой след и на этом лице. Едва уловимая, мелкая сетка морщин покрывала лоб и впалые щёки. На таком фоне отчетливо были видны носогубные складки – вечные спутники широкой улыбки – и глубокие прорези «гусиных лапок», разместившихся во внешних уголках глаз. Эти глаза хоть и не представляли собой ничего необычайно-роскошного, но всё-таки сложно было упустить их из виду: чёрные и с легким прищуром – они напоминали горсть горячих углей, сохраняющих тепло в потухшем костре и не позволяющих замерзнуть бедному путнику, потерявшемуся ночью в дремучем лесу. И подобно яркому свету пламени среди темных теней деревьев, она выделялась среди общей массы деревенских мужиков и баб – простых и грубых, как снаружи, так и внутри; вся она, всё её существо излучало какую-то непередаваемую благодать, благородство и свет…
С тех славных пор прошло 15 лет. Размеренная жизнь в деревенском быту проходила спокойно и тихо. Все эти годы она оставалась улыбчива; все эти годы неизменно горели угли её черных прищуренных глаз. Неизменно до тех пор, пока Старость, закончив оставлять следы на этом лице, не уступила своё место Смерти – единственной, сумевшей потушить её свет.
Она была моей матерью.
… В старенькой русской деревне ещё не слышали петухов тем летним утром. Малая стрелка часов едва коснулась четырех, в то время как я развешивал белье во дворе, обтянутом ветхими колышками деревянного забора…