Без названия

Забавно.
Пожелтевшие и волнистые от пота страницы личного дневника давно исписаны с обеих сторон; скетчбук безнадежно забит навязчивыми идеями и текстами, резко потребовавшими себя записать где-нибудь в набитом вагоне метро; заметки китайской мобилы (наинадёжнейшее средство хранения информации, однако) складывают в мегабайты спонтанные рифмы и острые формулировки, обещающие вылиться во что-то многозначительное (или даже стоящее?)
Весь этот процесс неудобен, раздражительно и вообще занимает места в моей жизни, по всей видимости, больше, чем, собственно, склонность к творчеству.

И тем не менее, ладони потеют, а блокноты заполняются. Максимализмом, мейнстримом, протестом, апатией, агрессией и.. Наверное, мной. 

Перемены

2017 год стал, наверное, одной из главных перемен в моей жизни. Я закончила свой лицей и остановилась перед основным постшкольным выбором, с которым сталкивается каждый выброшенный из общего гнезда совершеннолетний (или не очень) птенец с аттестатом в руках: что, собсна, делать дальше? Куда поступать и кем видеть себя через 5 лет? (p.s. слишком уж популярный и, по правде сказать, ненавистный для “нашего брата” вопрос. “Kак можно знать этот сложный пятилетний план, не представляя даже, какие продукты купить на ближайшую неделю?”)
Вариантов с начала года было довольно много, но большинство из них как-то самостоятельно рассеялось в процессе подготовки к ЕГЭ и пучине сомнений. Два основных, оставшихся у меня в голове, долго боролись между собой за право первенства. Или может, это я за них боролась?

Так или иначе, а общими усилиями, долгими противоречиями, байкотами  и отчаянными спорами на повышенных тонах двух семейных кланов решение-таки было принято в пользу зарубежного образования.
Итак, план построен, средства найдены, и уже в сентябре, когда мои сверстники радостно топают в свои универы, я лечу в Чешскую республику – в небольшой городок Подебрады, на годовые курсы чешского языка и предметной подготовки UJOP.


Cейчас – середина марта две тысячи восемнадцатого года, и я с полной уверенностью могу сказать, что 2017/2018 у.г. на данный момент – самый быстрый в моей жизни и сложный во всех отношениях; самый изменчивый, сомнительный, ответственный и интересный. Но ведь дальше – больше?

jaro 2017

Память (сочинение)

Ноябрь, 1941 год.

На улицах свежо и сыро. Тусклый свет осеннего солнца, едва просачивающийся сквозь плотные облака, оставляет на земле причудливые тени. Утренний туман легкой дымкой окутал город, и дуновения прохладного ветра слегка покачивают редкие деревья из стороны в сторону. Кое-где еще кружит, добавляя яркие краски в серый пейзаж, последняя осенняя листва.

Однако пустуют аллеи. Никто не вышел полюбоваться утренней красотой; никто не смотрел на широкий Дон, покрывшийся тонким, чуть заметным льдом; никто не пошел в театр, музей и кино. И даже в магазин никто не пошел, ведь ничего этого у них теперь нет.

 

Люди не выходят из своих домов в надежде, что стены способны укрыть от ужаса, скрывающегося за их пределами. Но стены людей не спасут. Стены снесут, разрушат; а после разрушат жизни их близких, их детей, желая окончательно сломить дух.
В конце они добьют вас, короткой дробью в самое сердце…

…Она это знала, она видела это каждый день. Она тоже боялась, и, как многие девочки в ее возрасте, чувствовала себя слабой. Она просила о помощи, но некому было помочь.

Одинокая и беззащитная, она шла по пустынной улице, перебирая в голове события, произошедшие за последние несколько дней. Только вчера на центральной площади она видела уйму изуродованных безжизненных тел, в неестественных позах валяющихся огромной грудой на голой земле. И даже издалека там можно было услышать уже охрипший стон – это женщины плачут о потере своих мужей и детей.

Боясь увидеть в числе мертвых своих родных и близких, сегодня она пошла другой дорогой.

Жуткие картины с площади не перестают появляться у нее в голове.

Вот сосед, дедушка с очень милой улыбкой, приходит в ее дом и играет с ней в шахматы. Теперь с вывихнутой челюстью и раздробленными костями лежит в той самой груде его мертвое тело, накрытое множеством других тел.

А это Витя, мальчик со двора. Все свободное время он проводит в своей голубятне. Такой заботливый и добрый, вчера Витя был расстрелян на улице, недалеко от дома, с любимым голубем на руках.

Она продолжала идти по широкой каменистой тропе вдоль серых туманных улиц. Тонкие, все в синяках и ссадинах ноги слегка заплетались, от чего трудно было ровно идти. Голова медленно наливалась свинцом, все смешалось. Перед глазами всплывало все больше знакомых лиц, все больше окровавленных пуль, все больше свежих трупов. Громкий детский плач, ритмичный шум выстрелов, отчаянные крики женщин, хриплые стоны умирающих… Она чувствовала, что теряет контроль. Не могла больше хранить хладнокровное спокойствие.
Теплая слеза маленьким камешком катилась вниз к подбородку по бледной щеке. Грязные пальцы потряхивали. “Они должны заплатить!” – вырвалось из ее потрескавшихся губ и слабым эхом отозвалось в пустынной округе. Все существо ее было наполнено такой ненавистью, на которую только могла быть способна пятнадцатилетняя девочка. Пусть она слаба телом, это ей не помешает” – снова и снова повторялась в сознании одна и та же мысль. Дух оставался тверд.

Она приняла решение.

Она вступила в ряды Красной армии.

 

Январь, 2017 год.

На улицах свежо и сыро. Аккуратно выстроенные деревья укутаны в белоснежный снег, крупные хлопья которого плавно кружатся над землей благодаря легкому морозному ветру. Чистое, светло-голубое небо позволяет яркому свету зимнего солнца дружелюбно приветствовать многочисленных горожан, плотно закутанных в свои пальто и торопливо бегущих куда-то по своим важным делам. Широкий  Дон покрыт толстым слоем льда. Лед сделал реку излюбленным местом детей, которые рисуют коньками на его поверхности причудливые узоры.

Теперь в городе у каждого кипит жизнь – интересная, волнительная, со своими тревогами и заботами. Нам дана свобода, воля и чистое небо. И всему тому, что у нас есть сегодня, каждый обязан своему..нет, нашему прошлому; героям прошлого. Таким же простым людям, будь то солдаты на передовой линии фронта или труженики тыла. Перешагнув через свой страх в самые тяжелые минуты, они пошли вперед. Они самоотверженно защищали не только свой город, но и все государство. Для этих людей оно значило не сугубо территорию или политическую организацию – нет. Это Отечество, это родная земля, за каждый пуд которой они, не задумываясь, отдавали жизнь. И пятнадцатилетняя девочка, наряду с тысячами других, составляла ряды этих героев. С тех пор прошло много лет, и ее давно уже нет в живых; однако по сей день у нас есть память, бесценная и бессрочная, которая навсегда останется ее продолжением.

Она (очерк)

…В старенькой русской деревне ещё не слышали петухов тем летним утром. Малая стрелка часов едва коснулась четырёх, в то время как она уже развешивала бельё во дворе, обтянутом по периметру ветхими колышками деревянного забора. Благодаря этому факту можно было с лёгкостью её рассмотреть, оставаясь незамеченным самому.

Она уже давно не была молода, однако сохраняла в себе ту благородную привлекательность, которая обычно сопровождает зрелых и уверенных в себе женщин. Руки её были тонкими, но потемневшими и явно огрубевшими от работы. Этими руками она быстро и ловко доставала бельё из корзины и раскладывала на упругих белых верёвках. Помимо рук, привлекало внимание её лицо, – когда-то – отточенный овал, – по прошествии времени оно утратило былую форму, в то время как кожа оставалась превосходной: она словно сияла изнутри живым, здоровым блеском. Тем не менее никого не щадящая Старость оставляла свой след и на этом лице. Едва уловимая, мелкая сетка морщин покрывала лоб и впалые щёки. На таком фоне отчетливо были видны носогубные складки – вечные спутники широкой улыбки – и глубокие прорези «гусиных лапок», разместившихся во внешних уголках глаз. Эти глаза хоть и не представляли собой ничего необычайно-роскошного, но всё-таки  сложно было упустить их из виду: чёрные и с легким прищуром – они напоминали горсть горячих углей, сохраняющих тепло в потухшем костре и не позволяющих замерзнуть бедному путнику, потерявшемуся ночью в дремучем лесу. И подобно яркому свету пламени среди темных теней деревьев, она выделялась среди общей массы деревенских мужиков и баб – простых и грубых, как снаружи, так и внутри; вся она, всё её существо излучало какую-то непередаваемую благодать, благородство и свет…

С тех славных пор прошло 15 лет. Размеренная жизнь в деревенском быту проходила спокойно и тихо. Все эти годы она оставалась улыбчива; все эти годы неизменно горели угли её черных прищуренных глаз. Неизменно до тех пор, пока Старость, закончив оставлять следы на этом лице, не уступила своё место Смерти – единственной, сумевшей потушить её свет.

 

Она была моей матерью.

 

… В старенькой русской деревне ещё не слышали петухов тем летним утром. Малая стрелка часов едва коснулась четырех, в то время как я развешивал белье во дворе, обтянутом ветхими колышками деревянного забора…

Начало работы

Когда продолжительное время пишешь “в стол”, это надоедает: чувствуется собственная посредственность и никчемность, чего уж говорить об ощущении полного отсутствия “писательского таланта” (не знаю, почему, но существование этой формулировки практически необходимо в сознании каждого, кто пишет)Длительные поиски издательств, позволяющих публиковаться начинающему автору вводили в ступор, пока одним зимним вечером, пребывая в настроении полной апатии, я не наткнулась на этот блог, привлекательный для меня во всех отношениях.

NOVLIT – отличная возможность моим скудным сочинениям постепенно вылезать из своих пыльных блокнотов и папок. Не рассчитываю на блистательный успех в качестве молодого автора “с небольшой, но ухватистой силою”, однако попробовать всё же стоит.

В добрый путь!