Жила-была Правда. Своего дома у неё не было, вот и ходила она по людям в надежде что, быть может, кто-нибудь отважится и пустит её жить к себе, ведь, известно, невесело быть одной на свете, даже если ты – Правда!

Странничала Правда без устали по земле, стучалась в дома – большие и малые, богатые и бедные – но нигде не находила себе приюта. Где-то ей попросту не открывали, потому что привыкли не открывать перед чужими свои дубовые и железные двери, а где-то Правду пускали только на порог, оглядывали её с головы до ног – худую, голую, некрасивую – и, разобравшись в чем дело, выгоняли прочь. Не отчаивалась Правда и шла к другим домам, где её, случалось, жалели и даже сажали с собой за стол. Сидела Правда рядом с хозяевами – тихая, некрасивая – и ничего не ела, сидела, не проронив ни одного слова в ответ на участливые расспросы. Переглядывались тогда между собою сердобольные люди, и жалость в их сердцах неизменно сменялась сначала неловкостью за Правду, а потом раздражением на неё. «Хоть бы оделась она, что ли…» – думали, глядя на неприлично голую Правду, люди. «А вдруг соседи зайдут – что скажут?!» – начинали затем беспокоиться они. И вовсе не злые люди доставали из сундуков свои старые одежды, те, которых не было жалко, и, страшась принять её такой, какая она есть – голой и одинокой – надевали их на Правду. Только ничего у них не получалось: в один миг сгорали одежды ярким огнём на её худом некрасивом теле, и Правда оставалась, как и была всегда, голой и неприкаянной. Вот тогда-то люди не на шутку пугались трудного её характера, а, главное, пугались своей дальнейшей жизни рядом с такой Правдой, и, в конце концов, вздыхали они виновато, да и выставляли странную гостью свою за порог.

И пришло такое время, когда отчаялась Правда гулять по свету, видя, что обошла уже все дома и что остался на её пути только один домишко, самый последний. Села Правда на пригорок и подумала, глядя на его продымленную временем крышу: «Если и здесь мне не будет приюта – уйду насовсем с земли! Может и вправду лишняя я на свете, и без меня здесь, действительно, жить лучше…»

Так Правда постучалась в окошко последнего дома. Ей открыл Человек, одинокий и грустный – и сразу узнал Правду, потому что думал о ней давно и давно искал её всюду. Испугался он от неожиданности, но нашёл в себе силы улыбнуться Правде, голой и некрасивой, а потом впустил её в свой дом. Вошла Правда, села на пол, потому что лишних стульев в доме у Человека не было, так как жил он давно один и уже на то не надеялся, что когда-нибудь кто-нибудь будет жить с ним вдвоём. Ничего не спросил Человек у Правды, как это пытались всегда сделать все остальные люди на свете, не стал он и прикрывать одеждой её худое и одинокое тело, просто принял её такой, какая она есть, потому что давно уже ждал её прихода.

И всё-таки очень страшно было его человеческому сердцу оставаться впервые один на один с голой Правдой, ведь оно знало и то, что она, в конце концов, или убьёт, или отнимет последнюю надежду навсегда, и что теперь к нему, принявшему к себе Правду, не придёт побрататься уже никто, ведь, весь свет уже успел от неё отказаться! Волосы дыбом встали на его голове, но мужественный человек не отвел взгляда от дорогой гостьи, а, наоборот, заглянул поглубже своими живыми карими в бездонные вечные глаза Правды – ведь он был последним Человеком на её земном пути!

Долго они говорили с Правдой, не проронив ни одного слова – лишь глазами – и сердце человеческое сначала чуть не разорвалось от неодолимой силы этого разговора, так что ему уже стала видна смерть, стоящая в дверном проёме, но потом оно вдруг излечилось этою же силой – и Человек заплакал. Может быть, он плакал в последний раз в своей жизни, а неуверенная доселе в себе Правда, сама поверив в то, что она – Правда, плакала в первый – кто знает! Но только после этого обоим им стало легко и спокойно.

Правда свернулась клубком в уголке на полу и заснула, а Человек, чтоб получше привыкнуть, поглядел на неё ещё немного – бедную, горькую, некрасивую – и глаза его от этого взгляда погрустнели и посветлели навеки. Разжёг он огонь в очаге и сел за стол писать Сказку о Правде, чтобы хотя бы потом, после его одинокой смерти, люди нашли и прочли эту самую правдивую сказку о голой и некрасивой Правде и чтобы узнали они или хотя бы почувствовали, какая она есть на самом деле, и, может быть, захотели отыскать её и попросить у неё прощения, если к тому времени Правда будет ещё жива, конечно.