Была на земле счастливая страна. Ну, если не счастливая, то, во всяком случае, благополучная. Все было в стране хорошо: и добрый король, и работящий народ, и умная природа, именно умная, потому что дождь в ней шел только тогда, когда его требовали сады и нивы, а солнце светило тогда, когда оно нужно было земле и людям. И так было бы, наверное, всегда, даже по сей день. Но ничто, как известно, не может длиться вечно, и поэтому однажды в обычный и, как полагается в подобных случаях, ничем не примечательный день все жители счастливой страны были оглушены страшным грохотом, а земля стала вдруг содрогаться под их ногами.

С воплями выскочили они на улицы и увидели, что в самом сердце их королевства, а именно на площади перед дворцом, почти полностью заслоняя его, лежит огромный камень, а в небе напротив зияет огромная дыра, так что весьма справедливо было бы заметить, что и камень и дыра имеют друг к другу далеко не косвенное отношение. Люди так и сообразили, но долго еще стояли молча с открытыми ртами, то поднимая головы к небу, то обращая их в сторону гигантского камня. А, может быть, они молчали еще потому, что на балконе дворца все еще никак не появлялся монарх и, следовательно, не высказывал еще своего суждения по поводу случившегося.

Чем бы это все закончилось теперь не известно, потому что Король все-таки появился и стал разглядывать то камень, то дыру в небе в свою особую подзорную трубу, которая, как утверждали некоторые – разумеется, по большому секрету – способна была «видеть» не только то, что снаружи, но и то, что внутри.

– Это – камень, – после долгого разглядывания произнес Король, а толпа облегченно вздохнула. – Величина его, – продолжал монарх, – говорит нам о том, как велик и могуч наш Творец, который, подкидывая его сегодня утром на своей ладони, заслушался пения птиц в Райском Саду и упустил нечаянно вниз.

«Как умен наш Король!» – подумали все как один люди. И, ведь, правда, трудно не согласиться с этим…

 

Скоро к камню все привыкли, а Король решил, что это даже очень удобно, когда на площади перед дворцом лежит огромный валун и почти заслоняет ему весь вид на любимую и благополучную державу. Но если бы все закончилось только этим! Так нет же: из дыры в небе вдруг стал лить дождь и, причем, в самое неурочное, самое неподходящее время, когда дождя никому не хотелось и не требовалось, а, наоборот, нужно было солнце и только солнце.

Люди растерялись. Они попрятались в свои дома. А больше всех растерялся Король, да и спрятался он дальше всех, но это, наверное, потому что было ему куда спрятаться. Хотя, надо отдать ему должное: прежде чем спрятаться, Король все-таки успел отдать распоряжение выстроить высокий каменный мост от дворца и до самой границы королевства, чтобы ни одна из двадцати восьми великолепных карет его не смела пылиться во мраке конюшенного двора и Его Величество мог беспрепятственно – разумеется, тщательно зашторив окна! – выезжать в соседние государства, несмотря даже на потоп в своем собственном.

А дождь не прекращался ни на минуту, но и, казалось, припускал все сильнее и сильнее. «Что-то надо делать…» – подумали люди и… стали мастерить лодки. Вскоре там, где раньше были улицы и росли сады, образовались реки и озера, по ним сновали туда-сюда всевозможные лодочки, лодки и даже целые, если так можно выразиться, лодища – словом, кто что смог себе, как это водится, сколотить. На них ездили за покупками на базары и в лавки, на них плавали дети в школы, на них нетерпеливые влюбленные, не дожидаясь благословения родителей, увозили предметы своих воздыханий. Люди привыкли к дождю и умудрялись даже выращивать под ним урожай.

 

Но в одно прекрасное утро Король, видимо вспомнив о бедственном положении своего народа, а, может быть, даже пожелав чем-нибудь облегчить его участь, после долгого  перерыва решил по традиции торжественно появиться перед ним на своем балконе. Но так как камень все еще продолжал заслонять ему почти весь вид на страну, он решил с помощью придворных перебраться на него, благо это было совсем не трудно, так как этот самый «камешек», которым играл, по мнению Короля, Господь Бог в то неладное утро, доставал до самого балкона и был даже чуть выше. Королю стоило лишь перелезть через перила, чтобы очутиться на его крепкой почти гладкой поверхности. И тут он ахнул: везде вода, люди плавают на лодках и вовсе не бедствуют, а смеются, подставив лица дождю, обходясь без зонтиков, привыкнув к нему, как к родному. Король даже обиделся немного. «Безобразие!..» – подумал он, потому что и сам он забыл захватить зонтик. Ощутив, как две прохладные капельки закатились за шиворот его великолепного воротника, он поспешил обратно в свои покои, а через час в стране был объявлен новый королевский указ. По всем  площадям, ставшим теперь уже озерами, в изящных гондолах разъезжали глашатаи и читали его всем, кто попадался на их пути: «Его Величество Король (далее шло имя Короля, сопровождаемое длиннющим перечислением всех его титулов и регалий) своим Высочайшим повелением в виду облегчения страданий своего возлюбленного народа от разгулявшейся стихии постановляет: 1) небо зашить; 2) отдать полкоролевства и дочь-Принцессу тому, кто отважится это сделать».

Люди слушали, пожимали плечами и недоумевали, одни по поводу того, как это можно зашить небо, другие – почему это Король не ограничился полкоролевством, а присовокупил сюда еще и свою дочь, истинную красавицу, которая сама по себе была богатством гораздо бóльшим не только чем полкоролевства, но и чем все королевство вместе взятое. Хотя, наверное, именно поэтому несколько юношей все-таки задумались над указом. Они готовы были испытать судьбу и зашить небо. Да беда была лишь в том, что никто из них не знал, как туда забраться…

 

Небо так и оставалось незашитым, Принцесса незамужней, Король неспокойным, дождь неутомимым, юноши безнадежно влюбленными, а народ безразличным, пока в стране не появился новый человек.

Это был Рыцарь, которого однажды позвало в путь его же собственное сердце, жаждущее счастья и покоя. У Рыцаря были печальные глаза и тонкие пальцы, которыми он перебирал струны своей гитары – и странная волшебная музыка, льющаяся из-под них, как нельзя шла к этим глазам, к этим пальцам и к этому бесконечному дождю. Она повествовала о том, что очень долго Рыцарь бродил по свету, так долго, что с тех пор, когда он впервые отправился в путь, прошла целая вечность, но нигде, нигде еще сердце его не находило счастья и покоя; она повествовала о боли, для которой в этом сердце не было уже места, а еще она повествовала о Предчувствии, свидетельствующем о том, что все скоро кончится покоем вечным и, может быть, вечным счастьем.

Рыцарь шел ко дворцу прямо по каменному мосту, специально выстроенному для двадцати восьми королевских карет, а люди слушали его песню и плакали. Заплакала в своей одинокой спаленке и Принцесса. Она выбежала на балкон, чтобы посмотреть на того, кто нарушил ее покой, но камень загородил ей певца. И тогда девушка перелезла через перила и ступила на него, но, сделав всего лишь два шага, поскользнулась и упала, увы, не в воду, а на твердую поверхность моста, выстроенного ее отцом исключительно для своих двадцати восьми великолепных карет. В это же мгновенье Рыцарь вскрикнул, и гитара, выпав из его рук, об этот же мост со звоном разбилась. Он подбежал к Принцессе, понимая, что Предчувствие вот-вот сбудется. Но оно уже сбылось. Девушка была мертва, а у него не было даже гитары под рукой, чтобы выплакать свою боль, как он это делал раньше. И тогда он поцеловал Принцессу в мокрые от неутешного дождя губы, взлетел в небо, потому что теперь знал  как это делается, зашил его алмазной иглой с золотой ниткой, зашил крепко, так, чтобы никогда уже в эту дыру не попадало никаких камней, а потом взял свою возлюбленную на руки и, как потом утверждали очевидцы, исчез, будто растворился в воздухе, насовсем.

Дождь прекратился. Теперь он снова стал идти только тогда, когда в нем была необходимость. В другие же дни, как и требовалось, светило солнце. Люди позабыли про свои лодки и опять вспомнили про сады и нивы. Они по-прежнему с удовольствием работали и с удовольствием отдыхали, не обращая внимания на своего Короля, который к тому времени уже снял траур по дочери и, как и весь народ в королевстве, забыл про камень, так и оставшийся лежать перед дворцом, загораживая монарху почти весь вид на его богатую, благополучную, как и раньше, счастливую страну.

 

Вы спросите: а правда ли, что этим «камешком» играл Бог, да и уронил его случайно на землю?.. Кто знает… Но мы обязательно узнаем об этом, как и обо всем другом, только после.

 

 

   

 

В одной красивой стране жила Девушка. У нее были синие, как небо, глаза и золотые, как пшеница, волосы. Похожих на нее девушек было в красивой стране много, и, все-таки, эта была особенной, потому что однажды весной Девушка взлетела в воздух и с этих пор, будто разучившись ходить, стала летать.

Тут все и началось.

Сначала люди удивились и не поверили своим глазам. Потом они стали думать и долго не могли придумать, что бы это могло заставить человека, существо, предназначенное отнюдь не для полетов, вдруг оторваться от земли и полететь, как летают птицы. И хотя людям не было до этого особенного дела – а, может быть, именно поэтому – решили они разгадать тайну Летающей Девушки.

Каждый день люди собирались на главной площади своей страны и наблюдали, как парит в небе маленькая Девушка, слепя всех развевающимися по ветру отливающими на солнце золотом косами – но разгадки не находили.

А Девушка забыла обо всем: о своей прошлой жизни, о том, как она ходила по земле, опустив голову, не видя этого бескрайнего неба, похожего цветом на ее глаза, этой зеленой травы на лугах и о том, как она пряталась от солнца – ведь теперь жар еще больший, чем солнечный горел у нее в груди и она не боялась сгореть в нем!

Но однажды кто-то в толпе произнес два слова, два тихих слова, которые объяснили людям сразу все.

– Она ведьма, – сказал какой-то мальчик, облизывая леденец на палочке.

– Она ведьма?! – вся толпа повторила громким шепотом.

– Она ведьма!!! – закричали все, показывая руками в небо.

А вечером того же дня королю той страны предъявили донос, в котором благонадежные граждане доводили до сведения своего монарха, что в его стране появилась злая и коварная колдунья, которая хочет посягнуть на благополучие самого Его Королевского Величества и на жизнь его добропорядочных подданных.

Ночью Девушку забрали из дома и бросили в тюрьму.

– Ты ведьма? – спрашивали на допросах у нее.

– Нет, – отвечала Девушка улыбаясь.

– А почему ты тогда летаешь? – допытывались у нее.

– Не знаю, – отвечала Девушка, – наверное, потому что умею и потому что хочется… – и синие глаза ее загорались загадочным огнем.

«Она созналась!» – доложили королю. И через три дня красавицу сожгли на главной площади. Те же самые люди, которые, задрав головы, следили за тем, как она летала высоко над землей, стояли теперь и смотрели, как поднимается к месту казни тоненькая Девушка с распущенными золотыми, как солнце, волосами и крепко связанными руками за спиной, наверное, для того, чтоб ненароком опять не взлетела. Они даже особо не радовались, что распознали ведьму и спасли этим самым свои жизни и жизнь своего короля, потому что не было им, в общем-то, до этого особого дела…

На следующий день на большой королевской охоте один из прославленных королевских стрелков  поднял лук и выпустил стрелу в затравленного медведя. На полпути к цели стрела вдруг повернула в сторону и пробила грудь молодого наследника престола, шестнадцатилетнего Принца, юноши с синими глазами и золотыми, как хлеб, локонами. Не улыбавшийся все последние дни мальчик засмеялся и упал в густую траву, смяв спрятавшиеся в ней мокрые от росы ландыши.

Странное совпадение осталось незамеченным, а, между тем, именно в нем и была разгадка тайны.

На берегу синего моря стоял замок, а в замке жила Принцесса. Не было ещё на свете женщины прекрасней, но не было и холодней.

Каждый вечер на закате дня она выходила на балкон, садилась расчесывать косы и смотреть, как тонет в море оранжевое солнце, рассыпающее по воде золотые искры точь-в-точь такого же цвета, как и ее волосы. И каждый вечер, как сама она за солнцем, неведомо для нее из-за прибрежного камня следили за Принцессой два глаза – жарких, бессонных – смежающихся только тогда, когда девушка вставала и уходила с балкона в дом.

«Морское Чудовище», так называли это черное бесформенное существо с выпученными глазами и огромной челюстью. Да оно и являлось настоящим чудовищем: жестоким, жадным, плотоядным! Но впервые при виде человека оно желало не нападать и рвать на части, а желало смотреть  – и только – и из этого следовало одно: Чудовище полюбило прекрасную Принцессу.

Постепенно оно перестало есть рыб и утаскивать на дно неосторожных купальщиков, а все время сидело за огромным прибрежным камнем и смотрело на высокий балкон, ожидая, когда выйдет на него златокудрая неземной красоты девушка смотреть на вечернее солнце и причесывать свои длинные волосы.

Чудовище никогда не видело себя со стороны и не ведало о собственном безобразии. Ему казалось, что у него вместо липких ядовитых щупалец такие же прекрасные, как у Принцессы, стройные руки и ноги, а вместо страшной раздутой морды – тонкое человеческое лицо. Оно следило а Принцессой и мечтало, как выйдет в один из таких золотых закатов на берег, и Принцесса, сойдя вниз, протянет к нему свои тонкие нежные руки.

И вот однажды вечером, совершенно опьяненное этой мечтой, увидав, что девушка спустилась к морю поискать на берегу перламутровых ракушек себе на ожерелье, Чудовище выползло из-за огромного камня  к ней навстречу.

– Я люблю тебя, – сказало оно нежно. И хоть слова эти были произнесены очень нежно, в его устах они прозвучали как рёв – утробный, грубый для слуха.

Принцесса подняла глаза, но не испугалась, а только удивилась – ведь она была очень холодной и, наверно, поэтому не поняла того, что сказало ей Чудовище. Она пробыла на берегу еще немного, а потом ушла в свой замок, улыбнувшись на прощанье застывшей перед ней черной массе с выпученными глазами и огромной челюстью – ведь она была девушкой не злой, а просто холодной!

А Чудовище отползло за камень, и стало ему сначала грустно, а потом невыносимо больно от того, что ему вдруг стало понятно, что никогда прекрасная Принцесса с легкими золотыми волосами не выйдет к нему навстречу и не протянет к нему свои тонкие хрупкие руки. И страшная жалость овладела им – то ли жалость к себе, то ли к почти хрустальной невесомой Принцессе, которая сидела на высоком балконе, открытая всем ветрам, и каждый вечер, дотрагиваясь гребнем до своих чудесных, будто позолоченных закатом волос, большими глазами глядела на тонущее в море солнце.

И тогда впервые за свою долгую жизнь поглядело Чудовище на небо и стало безмолвно просить его всем своим существом уберечь тонкую прекрасную Принцессу от всяческого горя и дать ей радости и счастья  независимо от того, радостно или нет будет жить ему самому, бедному, безнадежно влюбленному в нее Чудовищу. И просило оно за Принцессу долго и без устали, надеясь и веря, что небо услышит, что небо примет молитву и от такого безобразного, грешного, отвратительного существа, потому что помочь-то ему возлюбленной было больше нечем и потому что надеяться ему больше было не на что.

 

 

 

Однажды Королю в день его рождения подарили Зеркало, которое сразу же поместили в особую комнату, потому что это было необычное Зеркало: всякий, кто бы не посмотрелся в него, видел там не самого себя, а… впрочем, нельзя ведь ручаться за всякого, скажу лишь только, что Король увидел в нем… чертей. Да, да, самых обыкновенных чертей: черных, мохнатых, с горящими глазами и лаковыми копытцами на ножках. И Министры все до одного увидели в нем чертей. И даже Королева, цветущая красавица с мраморной кожей, увидела в необычном Зеркале все тех же чертей, извивающихся в непонятном танце. Да что там говорить, если маленькая Принцесса, нежная капризная девочка с золотистыми локонами, и та увидела в королевском Зеркале этих же самых чертей, таких огромных и косматых, что она страшно испугалась и с тех пор стала еще капризней. Маленькая Принцесса, едва заглянув в Зеркало, закатила такую истерику, что три дня проревела без остановки, не давая себя утешить сорока Придворным Нянькам, двадцати четырем Придворным Музыкантам и двенадцати Придворным Сказочникам всем вместе взятым.

А слава о Зеркале разошлась по всему королевству, и скоро все – от Главного Королевского Постельничего до Младшего Королевского Подпаска – были не прочь порассуждать на досуге о необычном Зеркале и его не менее необычных свойствах, дивясь изобретательности и чувству юмора Мастера, сотворившего его. Само же Зеркало продолжало висеть в Особой Комнате, ключами от которой владел только Король. Каждый вечер он поднимался в нее из своей опочивальни и упорно смотрелся в необычное Зеркало, словно надеялся увидеть в нем еще что-нибудь. Но день за днем в зеркале продолжали извиваться все те же черти, исполняющие свой только одним им известный адский танец. Король подолгу стоял перед странным Зеркалом, не сводя с него внимательных глаз, но черти оставались чертями и никуда из Зеркала не исчезали. Тогда Король опускал веки и, задумавшись, уходил прочь, ловя себя на том, что становится с каждым днем злее обычного. Конечно, он понимал, что беспокоиться ему нечего, если все во дворце – и Королева, и Придворные, и даже маленькая Принцесса – видят в Зеркале то же самое, но все-таки Королю не давало покоя чувство, что что-то здесь не так, и он даже стал плохо спать ночами. А днем его основной заботой стали не дела государства, нет, а то, чтобы заставить всех людей при дворе, включая Младшего Королевского Подпаска, поглядеть в Зеркало, а потом узнать, что же они там увидели.

Каждый день Хранители Придворного Порядка выискивали среди множества челяди тех, кто еще не глядел в Зеркало. И каждый день они докладывали Королю, что кроме чертей никому ничего в нем разглядеть еще не приводилось.

Слуги развлекались, описывая друг другу виденное ими в необычном Зеркале, поражаясь точности сходства своих впечатлений, несмотря на то, что люди они были,
в общем-то, разные.

– Вот так Чертово Зеркало! – каламбурили они, вновь и вновь восхищаясь искусством неизвестного им Мастера.

А Король постепенно успокоился и повеселел. Он перестал ходить в особую комнату и глядеть в необычное Зеркало и даже подобрел немного, насколько вообще возможно было подобреть Королю…

 

Но однажды Хранители Придворного Порядка вспомнили, что в суете совсем позабыли про Главного Королевского Художника, жившего не во дворце, а в домике-
мастерской на берегу реки и появлявшегося во дворце только изредка, чтобы показать Его Величеству свои работы, увековечивающие славу Короля для потомков.

Это был молчаливый молодой человек с грустными карими глазами. На его мольберте давно уже стоял огромный неоконченный парадный портрет Короля, над которым Художник, казалось, непрестанно работал. Но наблюдательный человек мог бы заметить, что палитра перед портретом давно уже высохла, а на столе рядом лежит огромная, пухнущая день ото дня папка рисунков с изображением одной и той же прекрасной женщины с мраморной кожей – о, да, да, Королевы! Но Хранители Придворного Порядка были, к счастью Художника, не столь наблюдательны, сколь рьяны в исполнении приказов. Они не заметили всего этого. Они лишь огласили перед Главным Королевским Художником приказ Его Величества и повели его во дворец.

Художник давно не был во дворце, и сердце его бешено билось, когда он шел по бесконечным анфиладам, отражаясь в бесконечном количестве зеркал, в которых, может быть каждый день отражалась… он удивлялся своему, бесконечно размноженному в них испуганному взгляду.

Наконец, в присутствии Главного Хранителя Придворного Порядка он поглядел в то самое необычное королевское Зеркало.

– Что видишь? – фамильярным тоном, которым он привык разговаривать со всеми, кроме Короля, спросил важный Главный Хранитель Придворного Порядка. Но Художник молчал, застыв перед Зеркалом.

– Ну, так что? – усмехнувшись, повторил свой вопрос королевский вельможа.

– Ангелов… – еле слышно прошептал Художник.

– Что?! – испуганно и теперь уже совсем не важничая воскликнул Главный Хранитель Придворного Порядка.

– Ангелов… – повторил, улыбаясь, Художник, и в глазах его появились слезы.

– Покажи! – сказал Главный Хранитель Придворного Порядка и, грубо оттолкнув Художника, заглянул в Зеркало. – Ха-ха-ха! – засмеялся он через мгновение, – Хороши же ангелы: все черные, с хвостами!!! Ха-ха-ха!!! – и живот Главного Хранителя Придворного Порядка заколыхался в такт его смеху. – Ну, надо же: все нормальные люди видят чертей, а этот – ангелов! Ха-ха-ха!!! Уморил, ей-Богу!!!

– Не может быть! – сказал Главный Королевский Художник и снова посмотрел в Зеркало. – Ну да, точно: кем же еще могут быть эти неземные существа, такие белые, крылатые, чистые, как снег или… любовь?! – заворожено глядя в Зеркало, тихо произнес Художник, слегка запнувшись на последнем слове.

– Ты так думаешь? – перестав вдруг смеяться, с подозрением произнес Главный Хранитель Придворного Порядка и вдруг, поглядев в его лицо, понял, что Художник говорит правду, что это так и есть на самом деле: все, действительно, в Зеркале видели чертей, а он один увидел ангелов. Да, пусть только он один, но ведь увидел же! И в этом нет никакого сомнения, стоит лишь заглянуть поглубже в его глаза: распахнутые, карие… страшные!

– Иди работать! – сказал Художнику Главный Хранитель Придворного Порядка. А сам пошел к Королю.

– Ничего страшного! – спокойным голосом сказал Король и отпустил Главного Хранителя Придворного Порядка.

«Какой ужас!» – подумал он про себя, когда остался один и вдруг почувствовал острое желание пойти и посмотреть в Зеркало, чтобы еще раз увидеть в нем… чертей или, может быть, на сей раз ангелов?! Ведь могли же свойства Зеркала измениться как раз перед тем как в него заглянул Главный Королевский Художник!..

В Зеркале были все те же черти: черные, мерзкие, извивающиеся в своем, только им одним понятном адском танце. И Король догадался, что дело, как он и подозревал, не в Зеркале, а в нем самом и в тех сотнях разных людей, которые видели в нем одно и то же, что само по себе было бы не так ужасно, если б не было на свете вот этого, единственного, кто в том же самом Зеркале увидел вместо отвратительно-грязных чертей чистых невесомых безгрешных ангелов. И Король поймал себя на том, что опять становится злым, как раньше.

– Позвать Главного Королевского Художника! – приказал он Главному Хранитель Придворного Порядка.

Грустный Художник едва успел захлопнуть папку со своими заветными рисунками и схватиться за высохшую кисть перед королевским портретом, когда Главный Хранитель Придворного Порядка без стука вошел в его мастерскую.

– К Королю! – с торжествующим сочувствием объявил Главный Хранитель Придворного Порядка, и Художник, поняв все, попросил оставить его в одиночестве хотя бы на минутку.

– Нельзя, – заученно ответил ему Главный Хранитель Придворного Порядка и с притворным сожалением пожал эполетами.

– Очень жаль… – сказал Художник и, быстро схватив папку с рисунками, даже не поглядев на нее, бросил в камин…

 

– Здравствуйте, Ваше Величество, – сказал Главный Королевский Художник, глядя в глаза своему Королю, когда они остались одни.

– Здравствуй, – ответил Король, чувствуя что, в общем-то, не имеет злобы к этому странному человеку и уже почти готов отпустить его… – А какие они, ангелы?! – вдруг спросил Король и, прежде злые, глаза его стали почти беззащитными.

– Они… святые… – сказал художник и, остановив глаза, улыбнулся, видимо вспомнив, какими они были те чистые ангелы, которых он увидел в самом чудесном в своей жизни Зеркале.

Но эта улыбка вызвала в душе у совсем, было, уже размягчившегося Короля такую неодолимую зависть, что он неожиданно для себя самого стал звонить в колокольчик.

– Что угодно Вашему Величеству? – спросил явившийся тут же, потому что все время стоял за дверью, слушая разговор, Главный Хранитель Придворного Порядка.

– Отрубить ему голову! – опять неожиданно для самого себя сказал Король и, поморщившись, потер себе переносицу.

– Будет исполнено, Ваше Величество! – равнодушно сказал Главный Хранитель Придворного Порядка и вывел ошеломленного Художника из королевских покоев…

 

Но история о Зеркале на этом не закончилась. Более того, она продолжается и, вероятно, будет продолжаться, сколько бы люди не заглядывали по очереди в одно и то же единственное на всех Зеркало Жизни. И одни из них непременно увидят в нем чертей, а другие – ангелов. Почему? Этого никто не знает, а если и знает, то так запросто не расскажет, потому что тот чаще всего и оказывается особенно нем, кто все знает.