Здравствуйте, Юлий.
Вы уже четвёртый раз присылаете в редакцию нашего издания свой роман «Дубровский» и четвёртый раз в довольно резкой форме требуете объяснений.
Мы, уважаемый Юлий, неоднократно сообщали Вам, что редакция не вступает в переписку с авторами, а если автор желает получить рецензию, то, напоминаем, это услуга платная.
И всё же, учитывая Вашу настойчивость, выскажем несколько соображений о Вашем романе, пусть и на бесплатной основе.
Первое. Тема Вашего повествования, увы, не нова.
Главный герой в момент отчаяния, так сказать, крушения всего жизненного уклада рассказывает, сидя на лавочке в городском сквере, случайному встречному по фамилии Дубровский историю своей жизни. На почти пятистах страницах подробно излагается развёрнутая автобиография героя: ведомственный детсадик, позже параллельно общеобразовательная и музыкальная школы, соответственно: октябрёнок, пионер, комсомолец. Затем университет, женитьба на однокурснице Эльзе, рождение двойни (мальчик и девочка). Вступление в партию. Аспирантура в Болгарии. Развод. Женитьба на дочери замминистра. Стажировка во Франции. Выход из партии с сожжением партбилета. Потом начало успешного бизнеса. Снова рождение двойни (на сей раз обе — девочки). Вступление во вторую партию. Вскоре — в третью (всего — пять!). Уже будучи членом этой пятой, на тот момент правящей, партии, герой становится депутатом. Иная жизнь, иные возможности! И вдруг — резкая смена декораций. Разгоняют парламент. На главного героя заводится дело за финансовые махинации. Жена подаёт на развод. И всё это — накануне юбилея, как говорится, подведение итогов…
И всё это подробнейшим образом излагается первому встречному-поперечному.
А этот случайный прохожий молча, без единой реплики, слушает весь этот монолог. Лишь прослушав исповедь главного героя до конца, говорит одну-единственную фразу, которой, по сути, и заканчивается роман.
Для вящей убедительности процитируем окончание романа в авторской редакции:
«— Да идите вы все к …… матери! — вскричал Дубровский, резко вскочил с лавочки и быстрыми шагами направился вглубь сквера.
Начинал накрапывать мелкий противный дождик. Впрочем, когда всё в жизни становится противным, дождь и не может быть иным».
Позвольте спросить, а почему вот так, с бухты-барахты, мы узнаём фамилию второстепенного героя? Это что, аллюзия с «Дубровским» Пушкина, так сказать, протестное настроение народа, на шее которого сидят приспособленцы-хамелеоны вроде главного героя Вашего романа? И не слишком ли жирно, извините, фамилию человека, изрекшего на протяжении, повторимся, пятисот страниц текста одну, не Бог весть какую глубинную фразу, — эту имеющую определённую литературную ассоциацию фамилию выносить на обложку, образно говоря, романа?
Поймите нас правильно, мы отнюдь не против концовки — она по-своему где-то и оригинальна, такой себе неожиданный обобщающий аккорд в духе Сорокина. Но при чём здесь романтический герой Александра Сергеевича?
Второе. Язык… Язык мой — враг мой! Ни эпитетов, ни сравнений, ни метафор. Прямой, как телеграфный столб, слог. Конечно, что-то в этом всё же есть, эдакий немецкий, а ля Кафка, минимализм. Но не до такой же степени?!
Третье, и последнее. Христом Богом просим Вас, многоуважаемый Юлий, не присылать нам свой роман пятый раз! Мы, как могли, постарались объяснить Вам, почему отклонили Ваше произведение. Не вынуждайте нас прибегнуть к фразе Дубровского. Не пушкинского. Вашего!
С уважением,
редактор
Борис Обречённов