Владу Дидыку

Егору через два месяца исполнится только пять лет, но он уже совсем взрослый. Не зря мама говорит: «Ты мой единственный теперь мужчина, мой защитник».

Они с мамой вдвоём живут в общежитии. Комната большая, светлая. Высокие старинные окна с видом на парк. Прямо под окном — его кабинет: маленькая деревянная кровать и такие же маленькие стол и стульчик.

Правда, туалет и душевая — этажом выше. Но мама повторяет, что это ничего, ерунда, что люди и не в таких условиях живут, а у них и вообще королевские хоромы. И ещё мама говорит, что они скоро получат квартиру. Так ей сказали после того, как папа погиб на войне — осколок попал прямо в папино сердце.

Когда это случилось, Егор был у бабушки Гали в селе. И он сначала ничего не знал. Лето прошло, мама забрала его домой, в общежитие. И он сразу увидел на стене папин портрет, которого раньше не было. На портрете папа такой молодой, красивый, в военной форме и с маленьким цветком в улыбающихся губах…

Теперь Егор не играет с мальчиками в войнушки. Он-то уже знает, как это страшно, когда был человек, живой, весёлый… Вот он подбрасывает тебя почти к потолку сильными руками, ловит и прижимает к себе нежно-нежно… Егор иногда закрывает глаза и чувствует, как его лица касаются слегка колючие папины щёки. Он и рисует всегда папу с маленькими точками на подбородке. И обязательно с цветком в губах. Так вот, был человек, а теперь его нет. Только на портрете.

Он старается во всём помогать маме. Когда она забирает его из садика, он буквально силой вырывает один из пакетов из маминых рук. Мужчина должен помогать женщине. Тем более если эта женщина — твоя мама. Егор очень любит свою маму. Больше, чем бабушку Галю. И даже больше, чем папу.

Он считает, что мама у него самая красивая. И самая добрая. Бывает, он что-нибудь сделает не так, не специально, конечно. Ну, скажем, уронит бутылку молока на пол, пытаясь помочь маме разбирать хозяйственные сумки. А мама ничего ему не скажет, как иные мамы кричат на своих детей: откуда, мол, руки у тебя растут?! Его мама сразу всё бросает и бежит за тряпкой. А он стоит и смотрит, как она на корточках одной рукой собирает тряпкой пролившееся молоко, а другой поправляет волосы — такие светлые, душистые. Ему становится очень горько, что расстроил маму, которой так хотел помочь, и изо всех сил старается не расплакаться, чтобы не огорчить её ещё больше.

Егор знает, что маме нельзя наклоняться, потому что в её животике живёт своей скрытой от всего мира жизнью его будущая сестра Настя. И от этого знания на душе становится ещё горше, плотину прорывает, и слёзы горячими ручьями падают из его глаз прямо в молочную лужицу. Мама бросает тряпку на пол и обнимает его, стараясь не прикасаться белыми от молока ладонями.

Как же чудесны такие мгновения, когда можно зарыться в тёплое мамино тело и зарычать, совсем как медвежонок в зоопарке: «Ма-а-а!..»

Егор очень любит минуты перед сном. Они сидят с мамой на его кроватке и глядят в окно. Папа улыбается с портрета, покусывая цветок. Ночные бабочки и мотыльки пытаются прорваться в комнату, с лёгким треском ударяясь о шторы. На небе вызревают первые звёзды. Мама всегда говорит, что где-то меж них летает папина душа, заглядывая к ним в окна.

Наконец, мама целует его в макушку, а он целует, чутко прислушиваясь, мамин живот.

«Спокойной ночи», — вместе говорят друг другу мать и сын. Им нужно набраться сил, чтобы встретить завтрашний день с хорошим настроением.

Мама говорит, что уныние — это грех. Егор пока не совсем во всём этом разбирается. Но он верит маме, твёрдо зная, что она никогда его не обманывает.