Вечерний город искрился мириадами огней. Жара, наконец-то, отпустила, и с реки повеял тёплый ласковый ветерок.

— Вете’ок, ко’овки на лугу пасутся, — машинально повторял Александр Иванович фразу из культового фильма, стоя на балконе в одних трусах. — Вот тебе и вете’ок…

Он горько улыбнулся и запрокинул голову к тёмно-фиолетовому небу, на котором оставалась одинокая багряная полоска, забытая ушедшим за горизонт солнцем. Зажглась первая звезда. «Звезда вечерняя, печальная звезда…» Красота-то какая!

Александр Иванович, всё ещё симпатичный, несмотря на свои уже почти шестьдесят пять лет, по-военному подтянутый (ещё бы — полковник-инженер в отставке!), с вполне сохранившейся шевелюрой едва тронутых сединой волос, был, как говорят разведчики, на грани провала. Хотя если уже двадцатый или, чёрт побери, тридцатый раз, несмотря на все приписанные старым мудаком-урологом пилюли, свечи, таблетки, ничего не получается в интимной сфере, — это всё ещё на грани? Ха-ха-ха! Это однозначно провал.

Александр Иванович пребывал в состоянии полнейшего отчаяния. Ну, как же всё так по-идиотски получается? Казалось бы, сейчас, когда дети уже взрослые, разъехались в разные стороны, когда у тебя куча свободного времени, не нужно ежедневно ходить на эту клятую службу, когда у тебя есть ещё какие-то желания, когда ты ещё сам более-менее, по крайней мере узнают соседи (шутка!), когда, наконец-то, можно пожить для себя…

Ему всегда искренне нравилась его жена, Шурочка (полная тёзка — Александра Ивановна), миниатюрная светловолосая девочка-женщина с ямочками на щеках, проработавшая всего месяц после окончания медицинского и решившая далее плыть по жизни на плече перспективного военного инженера.

Александр Иванович годами мотался по городам и весям, меняя по ходу строительные объекты, гостиницы, любовниц, погоны… Но всегда наступал момент, когда размеренный покой шикарно обставленной трёхкомнатной квартиры прорезал длинный звонок. Шурочка на перегонки с детьми-близнецами (тоже, естественно, Александром и Александрой) выбегала в прихожую и бросалась в объятия к красавцу-мужу. И после длинных и нежных разговоров, после ужина с обязательными шампанским и тортом, после того, как маленькие Сашки, в результате настойчивых уговоров, уходили, чмокнув папу и маму и пожелав им «Спокойной ночи!», в свою комнату, словом, после-после всего наступал этот сладостный, волнующий миг, который в те времена ещё не принято было называть сексом, да и секса вроде бы вообще не существовало в природе, — но всё равно два сердца стучали так громко, что, казалось, разбудят сладко спящий город…

И так длилось целых сорок лет. Подумать только: сорок! Четыре раза по десять…

Александр Иванович вобрал в лёгкие глоток ночного воздуха и решительно направился в спальню.

Александра Ивановна при свете ночника читала (или делала вид) журнал «Теленеделя», когда на пороге появился супруг. Александр Иванович присел на большую двуспальную кровать со стороны жены и мягко опустил её руку с журналом.

— Шурочка, я хочу с тобой поговорить, — неуверенно начал он.

— Саша, какие тут могут быть разговоры, — Александра Ивановна сняла очки и ласково взглянула на мужа. Она по-прежнему была хороша, его любимая девочка. — У нас всё хорошо. Хо-ро-шо! И не нужно забивать себе голову всякой ерундой…

— Да какая же ерунда, Шурочка? Какая же ерунда, если уже почти полгода ничего не получается?! — Александр Иванович вскочил с постели и стал нервно ходить вперёд-назад вдоль хрупкого тела лежащей супруги.

— Что? Что не получается? — Александра Ивановна вдруг резко села. Её золотые кудри рассыпались по узким плечикам, взор был вдохновенным и гордым. — Что вы, мужики, вообще понимаете в женской психологии?

Александр Иванович снова робко присел на кровать в ногах жены и буквально внимал её пламенным словам.

— Саша, дорогой мой и любимый Саша. Да пойми же ты, наконец, одну простую истину. Я всю жизнь живу с любимым человеком. С любимым мужчиной! Я наизусть знаю каждую твою морщинку, каждый волосок. Я знаю твой голос. Я всегда чувствую, что ты думаешь, что ты недоговариваешь, что ты пока не говоришь, но потом всё равно скажешь, а то, что не скажешь, — я всё равно знаю…

Александра Ивановна взяла Александра Ивановича за руку и продолжала уже вкрадчивым, журчащим, как ручеёк, голосом:

— Когда ты ко мне прикасаешься, даже иногда нечаянно, во мне всё замирает. Как в первый раз! Когда я в ванной, я смотрюсь в зеркало твоими глазами. Я намыливаю своё тело твоими руками… Вот сейчас ты был на балконе, а я лежала и вся дрожала — ты так возбуждаешь меня своим желанием, прикосновениями, поцелуями, что хоть на стенку лезь!

Он нежно гладил руку жены. В его глазах стояли слёзы. Слёзы благодарности. Его не предали. И его не бросили. «Потому что он хороший…»

— Всё, дурачок мой любимый, разговор на сегодня окончен. А теперь — спать! — Александра Ивановна погасила ночник и повернулась к мужу.

Он внимательно всматривался в лицо жены. Ему казалось, что она улыбается. Тогда он сгрёб свою Шурочку в кольцо рук и замер. Снова, как в молодости, тишину взрывал стук двух сердец.

Александр Иванович почувствовал какой-то лёгкий озноб, дрожь что ли. Он вдруг явственно осознал, уверовал, что у него всё получится. Не сегодня, конечно, но получится. Обязательно!