С союзницей

Нечего сказать, а так хочется, с меня нечего взять.

Бесконечно менять своё прошлое,

А то будущее расхохочется.

Что было небесным, то пошлое,

Табу теперь мать.

 

Ускоряется время безбожно, мне некогда спать.

“Да” и “нет” венчаются в “храме”,

А безумие так осторожно.

Наши жизни не пишутся нами,

Их творцу наплевать.

 

Ошибаюсь во всем и всегда, не хочу разгребать.

Нелогичность считать за основу,

Не мириться с ней никогда.

Отчий казус во котором новом

Низко признавать.

 

 Догму заборов убить кроткой фразой: “Запрет запрещать!

Осень – зимою, весну – жарким летом,

А тренья телес несусветной заразой…”

Наивного сына извечным сонетом

Любя распинать.

 

Поводом к столь движению ли, скуке – тут Богу решать!

Стала желанная, нервная, умная,

С горькою отрадой и сладкою мукой,

И в стенах чужих, и в доме подлунном,

Глупость все знать.

 

Союз соблаговоли, а серьёзно – позволь мне узнать:

Думаешь что о моей ты натуре –

Уж думал о ней я и сам скрупулёзно

Есть ли в тумане ответ, может сдуру

Привык я вещать?

 

“Ну что же, друг, что пепел к пеплу,

То мой ответ на твой вопрос.

Во склоках книг все мудрости неба,

Кто к ним скептично, кто – благоговейно.

Кому не до мыслей подобных, лишь к хлебу

Отчетлив близорукий спрос.

Инь и янь, ад и рай, ибо тут и покуд,

Сия суть их природы летит под откос,

Когда ненависть, страх и глупость едины,

А формации новые – для старых причуд.

Нашим душам ничтожны плевки в наши спины,

Будет мир покорён нашей капелькой слез…”

 

Право дело, души моей светило,

мир завоевать!

Уничтожить, перестроить Рим,

Не положено ль на это силы?

И на дух, чтоб он непримирим

был

Разуму под стать?

 

Снежная гора

Поиск духовный меня разрывает

Когтями жестокой, но благостной птицы.

Мысленно сам себя призываю

Жажду свою передать сытым лицам.

Опыт веков далек, как созвездье.

Достать бы его бесконечной рукою!

Меж мною и им неизвестная бездна.

Господь нас разладил во благо ль иль в горе.

Разладил, но дал ощущение вечности

И сопричастности к прошлым героям

В тоске твоих глаз, поистине греческой,

И варварской тяге моей клять былое.

Гора вдалеке с ледяной треуголкой

И пальцы-деревья змеятся вблизи.

Как будто бы я в стоге сена иголка.

Природе как будто б меня не найти.

 

 Архангельские села

Звезды вопросительным своим узором,

Светятся над снежными полями,

Деревья не качаются ветрами,

Природа дышит льдом, но без укора.

Собаки деревенские воют на луну,

А та спокойно вторит звёздам.

Весна сюда приходит поздно,

В лед обращают ее первую волну.

Дома под чёрным одеялом видят сны.

В мерцающем снегу их крыши.

Заборы под сугробами не дышат.

Лишь жизни тень на береге Двины.

 

Деталь

Здесь глушь, и грязь везде, пришла весна.

Лес дышит свежестью, надеждой и тоской.

Заборы еле держат небо над собой,

Дома пустые, лай собак, а на пути – она.

Красавица, что ж надобно тебе тут?

Приехала к тому, кто очень дорог?

Иль город, что от нас за километров сорок,

Так давит нагромождением из пут?

Ты неуместна здесь, как рыба в небосводе.

И оттого прекрасно видеть тебя здесь.

И это правда, не какая-та там лесть

Мещанке, что идёт назад к природе.

Соприкоснемся взглядами, чтоб просто разойтись.

Я – в городе очнусь, а ты – не знаю где.

Не вспомню я тебя, деталь к моей судьбе,

Настолько крохотная, что без тебя не обойтись.

 

Змея

Вы сядете со мною на скамейку.

И захотите в детство возвратиться,

Где время медленною змейкой

Несло мечты и небылицы.

Слова тоской украсят Ваши губы,

В них будет к жизни недоверье,

Как так, ускорилось все грубо,

И для чего из змеек вырастают змеи?

Я тоже вспомню детство, как и Вы,

Когда не мог поверить, что я жив.

Не понимал зелёный цвет травы

И суть плывущей в небе синевы.

Я спрашивал: «Почему все это мне,

Неужто ль чем-то я обязан?»

Я ощущал со стороны себя, как в сне,

И страхом с миром был я связан…

И мы решим, что против суеты

Есть все многообразие культуры

И главное – решим невинные листы

Не предавать людской макулатуре.

Обнявшись, со скамейки да на мост,

Чтоб зеркалу реки кричать, смеясь:

«О, время – ты, змеею во весь рост!

Пожалуйста – сожри само себя за хвост!»

 

Пуповина

Я пишу этот стих поздней ночью.

Разобраться хочу я в себе.

Разодрать ли мне кожу в клочья,

Прогоняя мечту о тебе?

Что мне делать с этой бессонницей?

В рифмы сладкие превращать желчь?:

«Как любви твоей дикая конница

Моё тело смогла пересечь?..»

Как увидеть бы утром тихим

Твой мечтательный профиль в окне

И признаньем своим в виде стиха

Обратить твои мысли ко мне.

Но то утро, а ночь пережить,

Свою в муках рожая любовь…

Верю – связана ее нить

С глубиною твоих сладких снов.

 

Признание

Не знаю, может, это верно –

Загадку оставлять открытой,

Чтоб сердцу не было бы скверно,

Если вдруг оно станет разбитым.

Но сейчас, когда слабость не мила

Организму, просящему войн,

Затыкать сердца сжатье – не сила,

А лишь страх и ненужный покой.

Та черта, между грезой и явью,

Не из камня – ее просто нет.

И поэтому просто желаю

Все сказать и услышать ответ.

Ты же умница, ты догадалась.

Из названия все очевидно.

Как бы это во мне не скрывалось,

Я уверен, что все это – видно.

Простота – либо самое лучшее,

Либо легче всего – я не знаю.

Чей-то замысел или лишь случай?

Что гадать? Только время теряю.

Человечество портит наивное,

Те три слова подобны вранью.

Но признания более сильного

Не найду.

 

Я тебя люблю.