С уважением, черный либертарианец
Говорил мне колдун: ты найди себе Зверя –
одного на всю смерть, и не надо других.
Чтоб звенела тихонько хрустальная сфера
В развороченной пулей широкой груди.
В мире белых людей мы случайные гости,
каждый черен, когда поскрести до кости́.
И припомнится Берег Слоновыя Кости,
и сердечко тамтамом забьет от тоски.
Будут пепел и сталь, будет скрежет зубовный,
голоса полустанков и пылающих хат.
Все пройди налегке, но Барону Субботе
ты в безлунную ночь принеси петуха.
Не молись пауку, ягуару и мамбе,
а молись самострелу в проворных руках.
Только старенькой, доброй, морщинистой маме
принеси драгоценную печень врага.
Духи предков не лгут: лишь дорогой прямою
попадешь в черный рай – так иди же по ней.
Там пируют всегда партизаны Приморья
и живые мальчишки купают коней.
Папа Легба и Шанго, и ветхий Ананси
правят путь смельчака по далекой звезде.
Говорил мне колдун, что не будет иначе,
только мне и не надо других новостей.
Вариации
Сергею Зхусу
Когда на тонком горле ночи сомкнутся руки брадобрея,
когда горят глаза чудовищ и лабух поправляет бант,
когда взойдет звезда кастрата на черном бархате дисплея,
приходит рослый мексиканец и открывает кегельбан.
Когда поет звезда кастрата, и от рассвета до заката
стоит в сем логове разврата неимоверный шум и гам,
приходит Квентин Тарантино, рисует странные картины,
затем играет пиццикато, и наступает Пополам.
Когда, как яркая заплата, горит себе звезда кастрата,
и в репродукции «Квадрата» проявлен местный колорит,
облитый золотом заката, в обнимку с дочкой Бармалея,
приходит Казимир Малевич, но ничего не говорит.
Когда гогочет пьяный Будда, бессонным третьим глазом пялясь
на то, как в луже у трактира Зло кувыркается с Добром,
когда матрос танцует джигу и на курке танцует палец,
приходит рослый мексиканец и всем прописывает бром.
Гитлер в аду
Бог знает, когда это было:
свою неземную юдоль
на вздувшейся мертвой кобыле
задумал объехать Адольф.
Проведать лихих генералов,
старинных друзей и врагов
и гвардию, что помирала
в тиши забайкальских снегов.
Он молвит: «Восстаньте из праха,
наденьте свои ордена.
Потеряны Лондон и Прага,
и Аддис-Абеба сдана.
Не зря говорили мне руны
и пел патефон за стеной:
«Что ищешь ты, робкий и юный,
что кинул в Отчизне родной?
В стране торжествующей швали,
в краю сумасшедших берез
ты славу добудешь едва ли,
а лишь геморрой да цирроз».
А я так хотел, чтоб цветами
везде устилали мой путь,
и чтобы Отчизна святая
главу мне склонила на грудь.
И чтоб целовали мне стопы
и руки от плеч до пястей,
и дети не думали чтобы,
как будто бы я Бармалей».
И выслушав эту телегу,
вождю отвечают бойцы:
«Мы смерти своей не жалели,
и ты, луноликий, не сцы.
Пойдут эшелоны-составы
на север, восток и на юг,
и новые списки составят,
и новые гимны споют.
И разве нам этого мало,
покуда в весеннем чаду
вендетту девятого мая
мы празднуем в здешнем аду?»
Но не отвечает им призрак,
лишь палец к запавшему рту,
да слезы холодные брызнут
на серый походный сюртук…
Спокойный и трезвый, как Зорро,
как Бэтмен, всегда молодой,
Аид объезжает дозором
царь мертвых, ефрейтор Адольф.
***
Е. Г.
1.
Я помню год когда так неохотно
накрылась льдом вонючая река
На тонком льду под выкрики и хохот
мы убивали черного щенка
Два ангелочка в школьных пиджаках
в ладонях потных кирпичи и палки
и чем-то сладким и знакомым пахло
а сверстники кричали Сдохни падло
с румянцем некрасивым на щеках
Мы проходили некую проверку
И кто-то важный наблюдал за нами сверху
Я помню этот взгляд и этот хруст
и как сочилась розовая пена
Никто из нас не оказался трус
Вот только кто скажи ударил первым
А говорят мол ангелы как дети
Но мнится хороши и те и эти
2.
Внутри тебя живет мальчик
14-летний тонкий в кости коротко стриженный
темно-русый а может рыжий
в анархистской маечке
Между прочим не придумщик и не обманщик
а вполне реальный пацан
строит планы воюет с ментами сплевывает сквозь зубы
с незнакомцами разговаривает голосом специальным грубым
за свои слова отвечает сам
Внутри меня живет девочка с высокими бровками
в платьице мужскими руками застегнутом неумело и бережно
В общем такая себе кисейная барышня
с трогательными переводными татуировками
Жрет шоколадки и цветочный шербет
сводит лопатки ломается и врет
крутит сетевые романчики злоупотребляет смайликами
Хочешь на время подарю ее тебе
А ты мне в обмен
этого твоего террориста маленького
ТУТ-ТО И НАЧНЕТСЯ ГЛАВНАЯ ПОТЕХА
Баллада о выборе. Tribute to Юрий Левитанский
каждый выбирает по себе
женщину/религию/гарроту
ипотеки/зимние курорты
карты-деньги/жизнь-велосипед
каждый выбирает для себя
дьявола исуса или ктулху
надувную/плюшевую куклу
чтоб не страшно было засыпать
каждый выбирает из себя
щепочками каловые массы
волоконца девочкина мяса
намертво застрявшие в зубах
дом/друзья/работа и семья
ближнее и дальнее загробье
между слов и снов/кишок и ребер
каждый выпирает из себя
***
По небу полуночи фюрер летел
и кровушки русской хотел,
и жидкую бомбу из девичьих слез
в когтях он изогнутых нес.
Он пел о блаженстве хрустальных лесов,
о щеточке черных усов,
и люди, что слышали сладкий тот зов,
во сне превращалися в сов.
Клуб знатоков всего
Сука, погладь манула, милый, ступай вразнос.
Ахтунг, пошла минута. Девочки, встаньте в ряд.
Телезритель из Ашхабада задает говно-вопрос:
в каком гей-клубе отжигает сегодня DJ Герострат?
(Я давно с этим свыкся, и ты, приятель, не трусь.
На каждого сфинкса найдется свой Александр Друзь.
На каждую хитрую жопу положен хуй с резьбой.
Слышишь электрический шепот?
Они пришли за тобой.)
Вертухай в отставке желает узнать: когда
марсианские танки войдут в наши города?
Некто из Мухосранска просит рассказать о том,
наступит ли пиздец всем сразу или для некоторых – потом.
Камрады, это измена, партайгеноссе, это война.
Только капитан Немо знает все пароли и имена.
Но пока Большая Ящерица держит эту грешную твердь,
пусть вынесут черный ящик, а в нем – Кащееву смерть.
(Стертые медальоны, шрамы от игл и торпед.
Мертвые батальоны просят еще огня.
Братья-однополчане, где же вы, бля, теперь.
Чмоки всем в этом чате.
Далее – без меня.)
Эль, 2010