Андрей Дорош

Молитва перед боем

«Се, гряду скоро; держи, что имеешь,
дабы кто не восхитил венца твоего».
Откровение Святого Иоанна Богослова
Глава 3; Стих 11.

Июльским жарким днем, таким душным, как это обыкновенно бывает перед надвигающейся грозой, в то время когда Солнце еще в зените, но уже неумолимо склоняется к закату, на крохотной полянке, где чрез кроны деревьев и плотную листву с трудом пробивались лучи света, среди зарослей орешника и высоких вековых дубов, стоял человек.
Человек тот был воином. Об этом, ясно говорил не только его камуфляж с отличительными знаками, и разгрузка с воинским снаряжением, но и, что-то еще… Что-то такое было во взгляде его серых и холодных как сталь глаз, в его выражении породистого лица. В них было, что-то такое, неуловимое, не совсем человеческое, то, что обычно заставляет неискушенного обывателя при встрече с подобными людьми быстро переводить свой взор в пол, и предпочитать любование собственными ботинками, нежели глазами и лицом воина.
Головного убора на его коротко стриженой голове не было. Сосредоточенное, строгое лицо его украшала аккуратная темно-русая борода. Взор его был обращен к прямому как свеча, большому в обхвате и высокому дубу.
На этом дереве висел закрепленный посредством кожаной тесемки и воткнутого в толстую дубовую кору штык-ножа походный, передающийся от отца к сыну уже многие поколения, отлитый из потемневшего от времени медного сплава трехстворчатый походный воинский складень. С ним по преданию еще далекий пращур стоящего воина – дед Федор «на турку ходил». На складне было изображение Святой Троицы, Божией Матери и Архангела Михаила восседающего на коне, с оружием и трубящим в трубу, тем самым созывая на Страшный суд Божий живых и мертвых.
Внизу, под складнем, стволом, направленным в синее небо, прислоненный к дереву, стоял его АКМ. Рядом с ним лежал защитный шлем, облаченный в матерчатый камуфлированный чехол.
Сначала воин стоял неподвижно. Потом подняв правую руку, медленно сотворил крестное знамение и тихо, но четко проговорил:
-Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь.
Человек сосредоточенно разговаривал с Богом. Сначала молился он как все, повторяя известные православному люду молитвы. Прозвучали и «Отче Наш» и молитва «Святому Духу» и «90 Псалом»… а потом, человек стал с одухотворением и с каким то нарастающим возбуждением произносить следующие:
«О, автомат мой сущий на ремне, покоящийся на плече моем!
Буде мне опорой в брани от супостатов моих и врагов Бога моего.
Несокрушима мощь твоя, и стальные силы твои неиссякаемы.
Воздаю хвалу Всевышнему, давшему разум твоему создателя.
Равны все и свободные и рабы пред яростью и мощью твоей.
Блажен всякий кто взял тебя в руки свои,
для свершения Воли Божией и дела правого.
Да не устоит враг пред мощью твоею
и супротивные да сокрушаться.
Надежен затвор твой и крепка сталь твоя.
Вместим магазин твой и полны патронов,
беспощадно разящих всех супротивных подсумки мои.
Огнем и серой дышишь ты,
и несущий смерть свинец извергаешь из ствола своего.
Удобно цевье твое для длани моей и крепок приклад твой.
Точен прицел твой, сквозь которой, Мир порочный и грешный созерцаю я.
Слепящим лазером и светом ярким фонаря своего освящаешь ты путь праведнику, владеющему тобой в ночи,
и ослепляешь взор супротивных.
Речь твоя понятна избранным,
и повергает в ужас недостойных и малодушных.
Молю тебя: не подведи мя на поле брани жестокой и лютой.
Да не заклинит затвор твой,
И да не перекосится патрон в тебе.
Не откажи в час решающий и страшный
Помоги не зная пощады разить врагов народа моего.
И да поможет мне Бог!
Пресвятая Троица помилуй мя!
Святый Егорий Храбрый даруй смелость и победу мне.
Иван Воин защити от враг моих, ищущих душу мою.
Ангел Грозный забери душу мою, когда настанет час смерти моей.
Матерь Божия накрой меня Покровом твоим – помилуй мя!
Аминь.

Затем он, окончив молитву, некоторое время постояв неподвижно, явно о чем то размышляя, перекрестился и подойдя к дереву снял с него свой складень, поцеловав его, осторожно, бережно завернул святыню в белый платок и спрятал в свой нагрудный карман, тот что с левой стороны- поближе к сердцу. После чего, извлек из потрескавшейся коры свой штык-нож и поднял АКМ, повесив его ремень себе на плечо, и не спеша направился в сторону своего расположения, разбитого в лесу полевого лагеря.
Он всегда уходил молиться подальше от глаз соратников. Молились в их отряде почти все, но в основном собравшись вместе. Старший или присутствовавший священник обычно читал молитву, а остальные крестились и кланялись. Но это было как-то буднично, обыденно и почти, что обязательно. Он так не любил. Ему нужно было уединение. Молитва его успокаивала, придавала мужества в минуты внезапно приходящих чувств отчаяния и страха. Иногда во время молитвы приходили в голову ответы на многие мучавшие его вопросы. Странно, но в мирной жизни он, лишь изредка бывая в храме, ничего такого не испытывал. Может оттого, что молитва его тогда была не искренняя? Может душа была еще не очищена утратами и выпавшими на его долю многочисленными сборбями? А может просто не о том просил он Всевышнего и поэтому не удостаивался ответа? Причина так осталась ему неизвестна.
Сейчас же все было по-другому. Молясь, он ощущал связь времен, незримую, духовную связь со всеми теми, кто молился подобным образом Христу, и будет молиться уже после него. После его смерти. Невидимое дыхание прошедших и грядущих веков… Так же, с тем же чувством молились бойцы Евпатия Коловрата, опричники Ивана Грозного и его, воина, предки – казаки. Он явственно чувствовал то, что кто-то очень Могущественный слышит его заключительную и немного необычную молитву, которую он теперь читал всякий раз перед боем. Да и не только перед боем, но и каждый раз, когда молился, а молился он последнее время часто. Так уж душа его просила.

*****

Этой зимой их отряд расквартировали в одном отдаленном селе. В котором некогда крупном, и по-моему даже бывшим когда то при царях волостным, осталось не более чем человек двести жителей, да и то преимущественно дедов да бабок. Кругом в радиусе нескольких десятков километров, ни каких населенных пунктов с живыми жителями не осталось. В общем, еще та глухомань, покрытая снегом, где лишь лисы да волки, которых последнее время стало как то уж очень много, чувствуют себя полноправными хозяевами.
На отряд возлагались милицейские функции, а именно борьба с многочисленными, но небольшими по своей численности группами вооруженных мародеров, дезертиров и прочего, никому не подчиняющегося сброда, который водился в этих краях в изобилии и терроризировал по возможности оставшееся беззащитное мирное население. Ну и, конечно же, осуществление пропускного режима на проходившей рядом с селом трассе местного значения, на тот случай если кому то взбредет в голову ехать по заметенной снегом дороге, впрочем такие путешественники были большой редкостью.
Однообразно и скучно теперь в этих краях. Особенно зимой. Белая, холодная тоска, а когда метет метель – тогда все совсем белое. Даже небо. И непонятным становится – где там за «блоком» село, а где кажущаяся бескрайней лесостепь. Одним словом время Мары. (Ох и не зря у славян ад был ледяным!) Лишь только редкие проверки проезжающего транспорта днем, тявканье перекликающихся между собой лисиц, да одиночные, ночные завывания волков. Хозяйственные наряды, рейды, патрули да дежурства делали тыловую жизнь немного более разнообразной.
Еще спасали книги. Книг было много в помещении заброшенной школы, в которой они оборудовали свое расположение. Тут и казармы и штаб и даже столовая. Здание добротное, тут и батальон можно бы было разместить при желании, не то, что их отряд из двух взводов…. И он читал. Читал запоем русских классиков, наверстывая потраченное впустую и неоцененное им по достоинству время, тогда еще мирной и почти что беззаботной жизни. Вернуть бы его сейчас. … Эх, всю молодость бы прожил по-другому… не так как жил раньше, а совсем иначе, со смыслом… но ничего нельзя уж вернуть из прошлого, можно только попробовать исправить настоящее.
А еще в селе была старая кирпичная, побеленная снаружи церковь, но без священника. Местный батюшка в самом начале случившейся произошедшей смуты, исчез в неизвестном направлении, со всеми пожитками. И с тех пор не появлялся. Нового священника, понятное дело, никто в село и не прислал. Да и не кому было уже присылать…
И вот где то за пару недель до Рождества Христова, в село пришел старенький священник, да-да именно пришел на лыжах через кажущееся бескрайним, изрезанное оврагами – словно лицо древней старухи, зимнее поле.

*****

У местных, кстати, те места– откуда держал путь священник, расположенные к востоку от села местными считались гиблыми. И на то у них были веские основания.
Так, в одном большущем овраге, зимой 1943-го при отступлении наши разведчики положили полтысячи отступающих мадьяр, удачно установив на господствующей высоте несколько пулеметных расчетов. Венгры были небоеспособны – сказывался длительный переход, мороз и глубокие снега той суровой зимы. Не успев оказать сопротивление и развернуться из походного порядка в боевой, они стали легкой и желанной мишенью для советских пулеметчиков, и были все до единого ими перебиты.
Там же, только чуть дальше находился и печально известный среди местных Попов лог. Впрочем, не всегда тот лог был «поповым». Раньше это был заурядный, ничем не примечательный большой овраг, которых в округе, похожих друг на друга можно не один десяток найти. Поповым он стал после того, как в девятнадцатом году прошлого столетия, комиссар налетевшего на село Красноармейского отряда, зверски замучил в нем местного священника, вина которого была в том, что он отслужил молебен о даровании победы Белому воинству, когда село было занято казаками генерала Мамонтова. За такую политическую несознательность, и за то, что священник не пожелал перед смертью отречься от Христа, он был медленно разрублен на куски комиссарской шашкой. Так этот лог стал «Поповым».
Через пару десятков лет, Попов лог снова напомнил о себе, и тоже с нехорошей стороны. Так, на его глубоком дне, окруженном со всех сторон отлогими склонами, русские полицаи летом 1942-го года, загубили не меньше сотни евреев. Конечно, в этих-то местах никаких евреев от сотворения Мира не водилось, а эти были пришлые, бежавшие с Запада страны на ее Восток. Они были гонимы животным страхом, хотели обрести в этих краях спасение от наступающих солдат фюрера. Да только вермахт быстрее да проворней бежавших оказался, и настиг новый европейский порядок сынов и дочерей Авраама в русском селе…
Конвоировали их, как и положено, в концлагерь, по приказу немецкого начальства русские полицаи. Да то ли лень была им топать до концлагеря пару десятков километров, то ли разозлили их, чем-то потенциальные узники… не ясно, но до концлагеря евреев полицаи не довели…
А сами потом вернулись, как ни в чем не бывало, и, доложив что-то своему начальству, продолжали службу Рейху до самого, как говорится, капута власти потомков гордых тевтонцев в селе и в области, который неминуемо наступил уже в начале января 1943 года.
Что потом с ними стало, и понесли ли они наказание за все ими соделанное – так и осталось неизвестным. Известно точно лишь то, что в село они так больше и не вернулись…
Открылся сей неприятный факт местным жителям лишь весной 43-го, когда прогнав немцев, в село вернулась Советская власть.
Погнали сельчане свою уцелевшую в тяжкие дни оккупации, изрядно отощавшую за зиму скотину на выпас, да и наткнулись пастухи в Поповом логу на уже смердящие останки, то ли убиенных, то ли замученных, несостоявшихся узников. … Наспех их тогда зарыли. Потом конечно и памятник над бренными останками воздвигли, как полагается, и пафосные речи пред ним произносило местное и заезжее начальство, жалея убитых и проклиная подлых убийц.
Что касается мадьяр, то по весне, когда растаял снег и талая вода заполнила овраг – мертвые бойцы гонведа массово всплыли – по всей видимости, не смирившись со своей внезапной смертью, и своим посмертным плаванием выражая свой протест. Этот факт местному начальству пришелся явно не по душе и, опасаясь дальнейшего смрада и антисанитарии от разлагающихся вражеских трупов, местные власти согнали колхозников и велели овраг вместе с телами засыпать землей, что и было исполнено.
Но, со слов местных не спасли все эти меры от мести убиенных мадьяр и евреев. И вроде как чудились протяжные, нечеловеческие стоны в предутренние часы, и яркие зеленые огоньки виделись над логом, запозднившимся путникам, тем, кто осмеливался бывать в тех местах глубокой полночью.
А бабка Пелагея, что жила на самом краю села, по соседству с мертвыми мадьярами и имела неосторожность позаимствовать, той страшной зимой, сапоги у убитого венгра, без его на то воли, клялась односельчанам, что мол, приходит к ней по ночам тот босоногий венгр.
Стучится лунными ночами в окно хаты костлявой рукой и просит на ломаном русском вернуть обувку, ссылаясь на то, что замерз и без сапог его- доблестного солдата Второй Королевской армии Венгрии до раю не пускают. И вроде как видела она его. Однажды набравшись смелости, выглянула в окошко ему во след, когда уходил тот пред пением третьих петухов, прочь от ее хаты. И что увидела: в каске на голове, в грязной и истлевшей местами шинели, подпоясанный армейским ремнем, и самое главное действительно босой – без сапог! При ярком лунном свете, разглядела ясно она, что белыми, костлявыми ступнями, заканчивались его ноги, облаченные в форменные армейские штаны!
А обернулся он – и похолодело Пелагеино сердце – вместо лица череп курносый с пустыми глазницами и оскалом белых зубов! Заметив, наблюдавшую за ним бабку Пелагею он развернулся и пошел быстро обратно к ней, вытянув вперед свои длинные руки с тонкими и костлявыми пальцами. От страха перекрестила та фигуру мертвеца – и в тот же миг исчезло видение!
Да… слухи они, как говорится, и в Африке слухи, обрастали со временем легендами да подробностями. В общем хоть и атеистические времена тогда были на дворе, но у местных четко сложилось предубеждение – в сторону Попова лога или оврага с мадьярами без особой надобности, а особенно в темную пору – ни ногой!

*****

Вот с той самой гиблой, восточной стороны и пришел новый батюшка. Не испугался видимо зловещих мертвецов. В белом армейском коротком полушубке, да черном подряснике, с небольшим рюкзачком за спиной. Командиру отряда, исполнявшему по совместительству должность коменданта села и представлявшего как гражданскую так и военную власть, он как и положено представился. Пояснив при этом, что так мол, и так, странствующий священник, величать отцом Николаем, ну или можно просто «Батюшка». А цель своего прибытия в село объяснил весьма доходчиво тем, что прослышал мол, он от добрых людей о том, что нет у вас давно на приходе попа. Вот и пришел. Дабы не оставить без духовного окормления христиан православных.
У командира к нему вопросов не возникло. Даже документы не проверил. Лишь лаконично сказал:
-Раз пришел, то и служи, отец!
И тот начал служить. Да еще как! На службы к нему в храм ходили не только почти все селяне, но и свободные от служебных обязанностей бойцы отряда. Ведь как в свое время правдиво пел непризнанный и не до конца понятый современниками русский бунтарь, и конечно же в не меньшей степени гений Егор Летов, в своей известной песне про извечного дурачка, блуждающего по лесу: что мол, «не бывает атеистов в окопе по огнем».
Да… многие пели под гитару эту песню, но мало кто знал наверняка, что сказанная им фраза – истинна! Да и не задумывался никто особо над такими тонкими материями до пары до времени, не понимая, что не всегда в песнях слова лишь для рифмы подобраны, да для красного словца…
В общем, захаживал частенько ратный люд к отцу Николаю, гораздо чаще и охотнее, нежели гражданские.
Интересный то был священник отец Николай. Среднего роста, крепкий мужик, с белой, как только что выпавший снег, но аккуратной густой бородкой и большой залысиной на лбу. Такие вот среднестатистические характеристики. Удивительное в нем было в другом. В его лице. Было в нем, что-то близкое, родное знакомое и располагающее к себе. Какая-то удивительная энергия исходила от него. А иногда и вовсе казалось, что и лицо его как бы светилось каким-то непонятным, не изученным наукой светом. Его голубые как небо глаза излучали доброту и понимающую мудрость, напоминали глаза любящей матери, но в тоже время, взгляд его пронизывал, и был чем-то подобен взгляду умудренного службой опера, от которого нельзя сокрыть ничего тайного.
Одним словом, батюшка располагал к себе с первого взгляда, но в то же время чувствовалось, что он не простой-то деревенский поп, а кто-то больший, чем просто священник.
В конце третьего дня своего пребывания с селе, батюшка под вечер попросил явиться в храм бойцов отряда. Те пришли. Отец Николай отслужил молебен «о даровании победы над супротивными», после чего став на амвон, после краткого напутствия, благословил собравшихся на ратные подвиги.
В этот момент у Игоря возникло внезапное желание исповедоваться, открыть все наболевшее этому едва знакомому старику. И он остался после того, как его товарищи покинули стены храма.
Небольшим был тот храм однокупольный. Стены и своды его были белыми, но со следами копоти от свечей. На стенах висели большие храмовые иконы и стояли две хоругви. На нескольких подсвечниках горели немногочисленные свечи. И лампады разными цветами теплились пред образами старинными, с поблекшей от времени позолотой. Пахло воском, ладаном и чем-то таким старинным, родным, тем, чем обычно пахнет раскрытый бабушкин сундук.
Тихо. Тишина почти звенящая и только слышно как изредка свечи потрескивают. Собравшись с мыслями, Игорь, подойдя к священнику, сообщил ему о своем желании. Тот нисколько не удивился его просьбе, и положив на аналое крест и Евангелие накрыл склонившуюся голову воина потертой епитрахилью из золотистой парчи, источавшей тонкий аромат церковных благовоний.
Игорь говорил долго, перечисляя не только обыденные, совершенные им грехи, но подробно перечислив все то, что так мучило его на протяжении эти многих тревожных месяцев. На протяжении всего того, нелегкого пути, по которому он шел, с самого начала внезапного окончания мирной жизни.
Он никогда и ни с кем не был так откровенен, как с этим незнакомым, но в тоже время таким близким стариком, к которому он ни с того ни с сего проникся если не любовью, то непонятным чувством доверия. Именно в той полноте, которую он не знал никогда, ни в мирной, ни во внезапно начавшейся военной жизни. Что на него вдруг нашло – он и сам не знал.
Отец Николай слушал его внимательно, не перебивая. Затем, когда он Игорь окончил свою, пожалуй, первую в жизни настоящую исповедь, священник неторопливо начал говорить.
Он долго говорил о долге, чести и Божием промысле, по которому Игорь сейчас именно здесь, перед ним. Он объяснил ему многое, то чего он ранее не понимал. Объяснения его были просты и понятны. Размеренные, тихие слова ложились лекарством на зачерствевшую душу. Казалось, что исповедовавший знает про него все, и даже то, что Игорь не говорил ему. Кроме них и священника в старинном помещении храма никого не было.
– Не сожалей о том, что ты здесь и о том, что происходит вокруг. Чего стоил ты в мирной жизни? Ты жил беспечно и безрассудно. Какова была твоя цель? Ты и сам-то не знаешь. …
Жил как все страстям угождая и погубил бы душу свою живя так. Что толку было от тебя? Работал бы ты и дальше в своем офисе менеджером и перекладывал бы никому не нужные бумажки, отчеты об отчетах, из одной стопки в другую, или продавал бы доверчивым покупателям ненужный им товар! Что толку от всего этого? Человек, мужчина сотворен творцом по Образу и Подобию Божиему. Творить должен, а не жизнь бессмысленно прожигать день за днем. Разве за этим человек живет? Нет!
А тут и к Богу ты пришел, и жизнь твоя обрела истинный, настоящий смысл. Сейчас ты самый настоящий творец, ты новый Мир создаешь, который, как и всякий человек в муках рождается. Ты борешься со злом во имя добра и справедливости. Здесь ты исполняешь то, что Господь Иисус Христос сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Евангелие от Иоанна глава 15, стих 13.-Авт.). И ты, рискуя жизнью своею ради них выполняешь заповеданное нам. Ты есть орудие Божие. А что угоднее больше Господу – Его надежное орудие или безвольный раб Мира сего? Думаю, что ответ ты и сам знаешь.
И все происходящие, все эти бедствия нынешние и грядущие Господь попустил для очищения и вразумления народа русского. Это Воля его и Промысел, как в отношении тебя, так и в отношении всех ближних и соотечественников твоих.
Во многом ропщем мы лишь по маловерию, и потому, что скудоумные и не видим Промысла, а он в отношении каждого человека совершается. Запомни это, Игорь. Ничего просто так не бывает, ведь сказано: «Не две ли птицы продаются за ассарий? И ни одна из них не упадет без воли Отца вашего; у вас же волосы на голове сочтены» (Евангелие от Матфея глава 10, стихи 29-30.-Авт). Народ лишь войной да скорбями от греховного сна пробудить можно, поэтому все происходящее сейчас – милость Божия для народа русского!
Вот я лучше помогу тебе. Ты говоришь, что тяжело иногда молиться тебе. Не привычны для тебя слова молитв, но ведь молиться и своими словами можно. А хочешь я тебя такой молитве научу, что тебе нравиться будет? И все те кто услышит ее из твоих братьев во Христе и по оружию учить ее станут? А те же кто и не верил, из соратников твоих, уверуют после и придут к Истине?
– Хочу, отец. Научи!
– Ну тогда слушай и запоминай.
Слова молитвы отложились с первого раза в памяти и на сердце воина так, как будто выжгли их раскаленным до белого каления железом.
Уходил воин из храма с чувством небывалого покоя и уверенности на сердце. Что-то изменилось в нем, а вот что именно, что конкретно он и сам не знал.
А наутро отец Николай исчез, ни с кем не простившись и никому не сказав о том, что покинет село и куда будет держать путь. Как будто и не было его вовсе.
И снова опустел Никольский храм без священника. И лишь крест восьмиконечный победно блестел золотом на выкрашенного в зеленый цвет куполе белого храма, возвышавшегося над селом.

*****

Дойти до расположения он не успел, а на встречу ему бежал запыхавшийся Сашка-вестовой. Увидев Игоря он коротко сказал:
– Пора. Была команда.
Игорь молча кивнул и направился к заранее оборудованному месту.
Место для нападения на колонну они выбрали весьма удачное. Нападавшие оборудовали огневые точки на вершине и склоне высокой меловой горы, поросшей дубовым лесом. Внизу, у подножия горы проходила узкая проселочная дорога, с другой стороны которой была заболоченная низменность, покрытая разросшимся кустарником, со вчерашнего дня щедро нашпигована не одним десятком «растяжек» и противопехотных мин.
Помимо этого, на самой дороге, на некотором расстоянии друг от друга, установлено два радиоуправляемых мощных фугаса, и как только бронетехника поравняется с ними – в голове и хвосте колонны произойдут два одновременных и мощных взрыва. После чего колонна будет надежно заблокирована на узкой дороге, техника не сможет ни развернуться, ни продвинутся ни вперед ни назад. Вот тогда и начнется самое интересное! Ударят по броне, отзываясь в округе гулким басом гранатометы, заговорят скороговоркой пулеметные расчеты, подпоют, в этом кровавом хоре, десятки автоматов …
И буквально через десяток минут после тех двух подрывов, с которых и начнется эта вакханалия смерти, в живых из тех, кто передвигается в колоне не останется ни-ко-го!
Игорь занял свое замаскированное и как следует укрепленное крупными белыми каменьями и кусками мела место. Положив перед собой несколько гранат, он взял в руки свой автомат и примкнул к нему «бубен» от пулемета, что вмещает в себе 75 патронов. Он затаился, вжавшись поплотнее в грунт, и стал ждать, вглядываясь в приближающееся облако пыли, в котором все более ясно становились различимы силуэты военной техники.
Вот они уже совсем близко. Идет колонна по пыльной дороге. Спереди нагло и уверенно ползет танк с открытыми люками. За ним два бронетранспортера и три грузовика с закрытыми кузовами– там, внутри кузовов под защитного цвета тентами, скорее всего вражеская пехота. Замыкала колонну БМПшка с десантом на броне. Игорь сквозь прицел посмотрел на технику и фигурки солдат, беспечно сидящих на броне – затем большим пальцем правой руки привычно перевел предохранитель на автоматический огонь.
Он уже готов к бою. Он выбрал для себя мишень и уже прицелился. В этих никчемных, ненавидимых им людишек, иноплеменников пришедших на чужую землю. Которые прямо сейчас, перед ним, так нагло восседали на бронетранспортере. Они шутили, весело переговаривались на своем, чужом ему языке и совсем даже не ведали того, какая участь им уготована. Совсем обнаглели от безнаказанности!
По телу пробежали мурашки. Вот она, высшая точка напряжения. Через пару секунд, сразу после подрыва фугасов он откроет огонь. Он станет убивать.
-Господи, благослови!

Андрей Дорош
Апрель 2020 года
Город Воронеж