Грязный ботинок врезается в лицо с чавкающим звуком. Рот мгновенно наполняется чем-то солёным, как разочарование в первой любви.

Чтобы не захлебнуться сплёвываю на землю тёмную вязкую жидкость вперемешку с костяным крошевом.

— Мерзкий урод, — слышу, — Проклятый извращенец.

Удар в печень заставляет забыть о тонком стиле Набокова. Некто из толпы обрушивает тяжёлую подошву мне на плечо, заставляя понять, насколько бесполезна изящная словесность Серебрянного Века.

Пока град ударов выбивает из меня моральную дилемму Достоевского, проклинаю того идиота, который составлял программу культурно-исторической подготовки. Закрываю голову локтями, притягиваю колени поближе к груди и жду пока меня надоест избивать.

Ну что стоило включить хотя бы немного боевой подготовки? Тварь я дрожащая, или право имею? Музыка, литература, живопись, гигабайты данных, и все они бессильны перед группой неизвестных лиц. Знать бы хотя бы за что.

Здесь вам не светлое будущее продвинутой цивилизации, а зловонная подворотня. Я могу разметать всю улицу движением пальца, мгновенно уйти, превратить нападающих в горстку серого пепла, вместе с окружающими домами и деревьями. Но вместо этого жду, пока удары наконец закончатся.

На меня плюют, дают ещё несколько ленивых тычков по ноющим рёбрам, и оставляют в одиночестве.

Десятки анестетиков впрыскиваются в кровь, в голове проясняется. Высокотехнологичный плащ весь покрыт пятнами то ли экскрементов, то ли налипшей грязи, а вернее всего — смесью обоих этих субстанций.

Лужа, в которую я упал в самом начале, пахнет тухлыми яйцами и моей кровью.

Когда я выхожу из переулка, лишь человек в костюме гигантского кота смотрит на меня состадающе. В его руках — табличка в виде стрелки, с разноцветными буквами.

“Пиццерия у дяди Джо”.

Растираю виски кончиками пальцев, отчаянно достаю из одурманенной головы нужные сведения. Пицца — это такое блюдо из теста, сыра и пары дополнительных ингридиентов, верно? Пиццерия — место, где готовят пиццу.

Каждое новое воспоминание заставляет меня лучше ощущать реальность.

Бреду, шатаясь из стороны в сторону.

Молодая особь человека, вступившая в период полового созревания, зовётся подростком. В данный промежуток времени их когнитивные и физиологические функции сильно искажаются так называемым гормональным взрывом.

А это странное транспортное средство у них под ногами — это скейтборд, от английских “skate” и “board”, “ролик” и “доска”.

Проезжая мимо, эти особи отвешивают мне ещё тумаков, сильно ударяя по почкам, локтям и коленям. Как ни в чём не бывало они едут дальше, пока человек в костюме кота облегчённо вздыхает и зачем-то проводит тыльной стороной ладони по лохматому, наполненному ватой лбу.

Когда я захожу в пиццерию, люди в очереди косятся на меня и перешептываются между собой. Двое тычут в мою сторону тонкими, как радиоантенны, пальцами. Больше всех внимаие уделяет охранник, то и дело поправляя висящую на поясе резиновую дубинку.

Дойдя до кассы, я протягиваю горсть скомканных местных денег. Валюта здесь бумажная, очень ненадёжная, легко измять, к тому же ещё и грязная, но продавца это не смущает. Я говорю положить мне все добавки, какие у них только есть.

Как только я сажусь за столик, мне на плечо кладёт руку охранник. Говорит, что я могу покупать здесь, но есть придётся где-то в другом месте. Что я пугаю других посетителей.

Пока я иду по улице, откусывая от ароматного куска пиццы, люди шарахаются в стороны. Кто-то кидает в меня камнем, и я слышу:

— Отличный костюм, чудила.

Куда бы я ни шёл, ко мне постоянно прилипают чужие взгляды, я чувствую как они стекают по полам плаща. Взгляды больнее, чем камень.

Дальше за мной следует полицейская машина. Она то ускоряется, то притормаживает, но всегда держится в стороне. Когда автомобиль едет вперёд, я облегчённо вздыхаю. Но спустя пару минут вновь появляется из-за угла дома, сделав круг.

Чтобы избежать ненужных вопросов, захожу в ближайшую открытую дверь.

Это оказывается музейная выставка. Я покупаю билет, но ещё один охранник не пускает меня внутрь.

— Я могу быть здесь вместо гида, — говорю, — Я много слышал об искусстве, дайте мне увидеть всё это вживую.

Надеюсь на то, что исторически-культурная подготовка поможет хотя бы в этот раз.

Но и здесь история повторяется. Можно купить билет, но внутрь в таком виде не пустят. Мне угрожают ударить шокером и сдать в полицию, если стану настаивать на своём.

Меня предупреждали, что представители структур власти могут вести себя агрессивно. Но машины уже не стоит на выходе.

Зато мне сигналят из других автомобилей, проезжающих мимо.

Молодой парень за рулём кабриолета, втягивает руку, сплошь покрытую узором татуировок. У него в носу огромное кольцо, и я вижу свою серую огромную голову в отражении солнечных очков.

— Сними это, долбаный фрик, — говорит он, швыряя в мою сторону окурок.

Давит на газ и уносится прочь, обрызгав мой и без того грязный плащ из лужи.

Я стою перед зеркальной витриной торгового центра, осматриваю себя с головы до ног.

Большая, намного больше человеческой голова. Серая кожа, фасеточные глаза в половину лица. Я бы понял, не посчитай меня за человека.

Но, по всей видимости, все окружающие личности принимали меня за себе подобного, просто одевшегося в странный наряд.

Я достаю сигарету, в руках появляется маленький огонёк. Вот он, представитель продвинутого общества. Употребляет ваши дешёвые, вызывающие мгновенную зависимость наркотики. И ему глубоко плевать, что вы думаете на этот счёт.

Пока в мою сторону едут одновременно полицейская и медицинская машины, я достаю записывающее устройство.

— Практическая проверка показала. Население данной области не обладает способностью к эмпатии и логическим умозаключениям.

Двое полицейских медленно идут в мою сторону. Несколько человек в медицинской робе стоят неподалёку, пока что курят и смотрят с интересом.

— Чётко выражена агрессия и ксенофобия, — говорю, — По этой же причине не удалось собрать более точные данные о влиянии культуры и искусства.

Полицейские заходят с разных сторон, зачем-то движутся по дуге, осторожничают. Два подготовленных вооружённых человека, против одного “фрика в странном костюме”.

— Рекомендации — массовая ненасильственная вазектомия с последующим вырождением в течении ближайших пятидесяти земных лет.

Вдруг снизу слышу тонкий голос:

— Ой, вы такой классный.

Миниатюрное существо, по всей видимости не до конца сформированная особь. Модулятор памяти услужливо подсказывает слово “ребёнок”. В руках держит красный кусок тонкой резины, наполненный газом до состояния неровного эллипсоида.

— А можно с вами сфотографироваться?

Говорит оно, так как познаний в определении половых признаков у молодых особей мне явно не хватает.

Ребёнок демонстрирует свои зубы, растягивая лицевые мышцы особым образом. В данной культурной среде это является жестом доброжелательности и хорошего эмоционального состояния, основной термин “улыбка”.

Улыбаюсь в отвев, присаживаюсь на корточки, чтобы быть с существом на одном уровне. Полностью игнорирую подошедших наконец вплотную полицейских.

— Конечно, можно, — говорю, — Именно за этим я здесь.

Сверху слышен грубый голос одного из сотрудников силовой структуры:

— Так вы здесь работаете. Простите.

— Да, — говорю, — Я здесь работаю. Сейчас только плащ почищу.

Пока ребёнок трогает моё лицо аккуратными движениями, пока с характерным звуком ударяет одну ладонь о другую, ни на секунду не переставая улыбаться, я вновь включаю записывающее устройство.

— Отставить вазектомию. Повторяю: отставить вазектомию.

Но моё сообщение запоздало. Улицы заполняет дымка розоватого газа без запаха. Для меня — совершенно безвредного.