(Эпизод начинается с описания жизни семьи, в которую попал сын рыбака Саша.)

Ч т е ц. За год до недорода Мавра Фетисовна забеременела семнадцатый раз. Ее мужик, Прохор Абрамович Дванов, обрадовался меньше, чем полагается. Созерцая ежедневно поля, звезды, огромный текущий воздух, он говорил себе.

П р о х о р  О б р а м о в и ч. На всех хватит!
Читать далее →

(сюжет возвращается к Захар Палычу)

Ч т е ц. Захар Павлович жил, ни в ком не нуждаясь: он мог часами сидеть перед дверцей паровозной топки, в которой горел огонь.

З а х а р  П а л ы ч. Это заменяло ему великое удовольствие дружбы и беседы с людьми.
Читать далее →

Ч т е ц. Когда Саша поступил на вечерние курсы, то Захар Павлович про себя обрадовался. Он всю жизнь прожил своими силами, без всякой помощи, никто ему ничего не подсказывал – раньше собственного чувства, а Саше книги чужим умом говорят.

З а х а р  П а л ы ч. Я мучился, а он читает – только и всего!
Читать далее →

Ч т е ц. Соня Мандрова приехала на подводе в деревню Волошино и стала жить в школе учительницей. Ее звали так же принимать рождающихся детей, сидеть на посиделках, лечить раны, и она делала это, как умела, не обижая никого. В ней все нуждались в этой небольшой приовражной деревне, а Соня чувствовала себя важной и счастливой от утешения горя и болезней населения. Но по ночам она оставалась и ждала письмо от Дванова. Она дала свой адрес Захару Павловичу и всем знакомым, чтобы те не забыли написать Саше, где она живет. Захар Павлович обещал так сделать и подарил ей фотографию Дванова.
Читать далее →

(сюжет переносится к Дванову)

Ч т е ц. Дванову городские дома показались слишком большими: его глазомер привык к хатам и степям.

Д в а н о в. Над городом сияло лето, и птицы, умевшие размножиться, пели среди строений и на телефонных столбах.
Читать далее →

Ч т е ц. Чевенгур просыпался поздно; его жители отдыхали от веков угнетения и не могли отдохнуть. Революция завоевала Чевенгурскому уезду сны и главной профессией сделала душу.
Читать далее →

Ч т е ц. Одни сутки Копенкин прожил в Чевенгуре обнадеженным, а потом устал от постоя в этом городе, не чувствуя в нем коммунизма.

К о п е н к и н. Оказывается, Чепурный нисколько не знал вначале, после погребения буржуазии, как жить для счастья, и он уходил для сосредоточенности в дальние луга, чтобы там, в живой траве и одиночестве, предчувствовать коммунизм.
Читать далее →

Ч т е ц. Худой старик лежал на вымытом полу в бывшем доме Щапова, а около него сидел другой человек, которому можно дать от 20-ти до 60-ти лет, и распускал нитки на каких-то детских штанах, чтобы потом самому в них влезть.
Читать далее →

Ч т е ц. Александр Дванов шел по улице и ничего еще не понимал – видел только, что в Чевенгуре хорошо. Солнце сияло над городом и степью, как единственный цвет среди бесплодного неба, и с раздраженным давлением перезревшей силы нагнетало в землю светлую жару своего цветения. Чепурный сопровождал Дванова, пытаясь ему объяснить коммунизм, и не мог. Заметив наконец солнце, он указал на него Дванову.
Читать далее →

(Сюжет меняется на московский, двумя словами: московский сюжет)

Ч т е ц. Симон Сербинов ехал в трамвае по Москве. Он был усталый, несчастный человек, с податливым быстрым сердцем и циническим умом. Сербинов не взял билета на проезд и почти не желал существовать, очевидно, он действительно и глубоко разлагался и не мог чувствовать себя счастливым сыном эпохи, возбуждающим сплошную симпатию; он чувствовал лишь энергию печали своей индивидуальности. Он любил женщин и будущее и не любил стоять на ответственных постах, уткнувшись лицом в кормушку власти. Читать далее →

Ч т е ц. Утром наступил погожий день; музыкант встал первым человеком и сыграл на гармонике предварительный марш, взволновавший всех отдохнувших прочих.

Жены сидели наготове, уже обутые и одетые Клавдюшей в то, что она нашла по закутам Чевенгура.
Читать далее →

I

«С Украины с любовью. Милый дедушка, как я скучаю о вас. En route? Да, конечно, зачем бы я стал вам, mon sher,  наговаривать; с баранками такая незадача вышла, едва-едва ваших нашли, тех что вы любите, но вот мы уже в пути, и скоро уж будем, у вас, как дела? Да, ну что вы, дедушка, нешто мы с вами чужие люди, нешто мы по-родственному как прежде не сочтёмся. Даже ничего и не говорите. Сейчас мы только за врачом заедем и через час будем и всё обсудим, всё обделаем, самовар настроим, баньку истопим и всё перетрём обстоятельно. Хорошо? Ну всё, скоро будем». Читать далее →

« – крыша нагрелась, всюду висела паутина,

и многие пауки уже умерли, видны были их

лёгкие трупики, которые в конце концов падали

на землю и делались неузнаваемым прахом.

Яков Титыч любил поднимать с дорог и с задних

дворов какие-нибудь частички и смотреть на них:

чем они раньше были?»

Андрей Платонов, «Чевенгур».

« Это – какое-то Пессиво…»

Из древне-детского лексикона дочери.

Шла весна не помню какого года, с ней проходила моя тогдашняя жизнь. Мы ехали с ней в плацкартном вагоне, в город, который считали родным. Посреди ночи, «что-то» нас разбудило, от чего это «что-то» – тут же само и забылось. Поезд, очевидно, стоял в степи и освещения ни из окна, ни из прохода не было никакого. В абсолютной темноте кто-то вполголоса разговаривал. Мрак, который окутывал этот разговор казался таинственным и не реальным, а звуки  казались близкими и родными.
Читать далее →

Перед вами Пётр Иваныч Деваев, мужик лет 50, может больше, по кличке Сквозняк, который идёт из клуба домой. Портрет его незамысловат: седеющая эспаньолка и зимняя шапка командира подводной лодки, нос красный, глаза карие, брови сросшиеся, карактер нордический, не женат, мужчина в полном расцвете сил. За его спиной болтается баян и полыхает вечерняя зорька. Болтается и полыхает. Ещё очень светло. Иваныч смотрит на смеющиеся от весеннего солнца окна домов и испытывает от них полноту радости космического светила на заснеженной земле. Читать далее →

1)    Муза (быль)

2)    Васечкин Сон (рассказ)

3)    Прозрение (рассказ)

________________________________________________________________

Муза (сентиментальная быль)

I

Она плыла в воздухе, когтила душу, уносила бельё, оголяла слёзы, смеялась в лицо, рыдала навзрыд, валила столбы, срывала крыши, путала телеграфные проповеди, укоряла в ничтожности и снова плыла над землёй. Минор её… Что вы! Какой минор? Ах, впрочем, пусть будет минор…
Читать далее →

НТП (рассказ сестры)

«Наш человек любит выразиться, замечает мне мой сосед Пашка. Пятнадцать минут назад он занял у меня денег на четушку и вот опять нарисовался. Мне неудобно ему отказать во внимании. Осенью у меня испортился кран, он его починил и ничего не взял за работу; хмыкнул только – свои люди… сочтёмся. Он работает на двух работах и подрабатывает в местной газете. С женой они живут, как говорит дядя Петя: по всякому; то она ко мне бегает жаловаться, что он вновь напился, то вот сейчас, он рассказывает мне причину своего стресса, а я сижу напротив, смотрю на его священнодействия и, улыбаясь ему, молчу. Не могу пить один, прочищая горло, говорит он, хоть ты тресни. Ты, пожалуста, только Нинке не говори, а то откроет опять свою абсер ваторию… а мне, понимаешь… высказаться нужно… мне не столько выпить… сколько высказаться… у меня в голове больница дурдом пузыриться. Я если не скину этот груз, то взорвусь просто-напросто… как шахид. Читать далее →

Мало кто когда-либо представлял себе свою смерть персональным божеством. Ужасная скука думать о таких вещах будучи мысленно совсем в другом месте. Слова упускают почти всё, если вообще доходят. Как бы там ни было, вся эта затея не стоит выеденного яйца, если в ней нет секрета исцеления. Так, во всяком случае, размышляем мы. Но подвизавшись увидеть, представить и выразить, можно-таки ощутить или хотя бы услышать тот вкрадчивый голос или звук, который так или иначе всех известит когда-нибудь о присутствии этого божества в нашем миропорядке вещей. И пугаться не надо.
Читать далее →

Приходит как-то Вовочка на вечер выпускников. А на носу Новый год. Уселся он на заднюю парту и начал наблюдать за товарищами по детству.

«Вон – Петечка Салогуб, он в «Ревизоре» Собакевича играл, классный был пацан, а вырос жлоб жлобом: продаст, обманет, да ещё и пообедает с вами. Вон – Анечка Оленина, в 7-ом классе что ли… влюбился в неё, а, впрочем не помню в каком, купил ей билеты в цирк, говорю, пошли сходим, экзотические медведи приехали на велосипедах. Читать далее →

Я умываю руки, – сказал профессор Бескровных своей аудитории. С антресолей скатилась его любимая мартышка Чи-Чи и подала ему полотенце. А что делать с трупом? – спросил его ассистент Ахмедов. Пока ничего, – задумчиво ответил профессор. Мало-помалу аудитория опустела. Труп Переверзева, что лежал на операционном столе широко зевнул, открыл глаза, и сказал – что, уже? Да-да отдыхайте, голубчик, покойно, – сказал Бескровных ожившему трупу. Переверзев встал со стола, прошёл к окну, открыл форточку, закурил папиросу, и, выдохнув первую затяжку, сказал – 12 лет вы меня препарируете профессор и никакого толку, что я вам, силикон бездушный? Читать далее →