Алексей Светлов. Крест (повесть)

С самого начала Егор не мог поверить, что это происходит именно с ним. Как-то слишком нереальным казался ему этот миг, будто нарисованными были люди вокруг – и он сам казался себе нарисованным на холсте. Однако, к несчастью, это происходило здесь, сейчас, наяву, с ним. Марина и впрямь была на него зла. Слова, которые она выбрасывала в Егора, – тяжёлые и твёрдые, как камни, – падали куда-то на дно сознания, больно ударяясь одно об другое.

– Понимаешь? – наконец спросила Марина.

– Понимаю, – Егор счёл за лучшее ответить именно так, хотя не то чтобы не понимал – не уловил ни одного слова, настолько тяжёлыми и твёрдыми они были.

– И дальше?

Егор пожал плечами.

– Мне нужно подумать. Я зайду завтра.

Марина кивнула.

На улице шёл дождь – любимая погода Егора. В дождь ему казалось, что мысли идут легче, да и в целом дождь давал пусть и иллюзию, но зато такую ясную! – иллюзию счастья и благополучия.

«И всё-таки – что это с ней?» – думал Егор, имея в виду, конечно же, Марину и её сегодняшний разговор – даже не разговор, а крик, местами переходящий в нечто невообразимо страшное и пугающее.

Однако и дома, где Егор всегда чувствовал себя более-менее защищённым от внешнего мира и спокойным внутренне и наружно, без криков не обошлось. Едва зайдя домой, Егор услышал, как кричит его мама. И хотя кричала она явно не на него, Егору всё же стало не по себе. Проскользнув на кухню, он стал разогревать суп. Только бы это быстрее кончилось!.. Его отец и мама ругались постоянно – словно и не было у них другого занятия вот уже пять последних лет; они, как иногда казалось Егору, и поженились только для того, чтобы всласть ругаться – так как больше ничем они не занимались.

Наконец в кухню вошла мама.

– Вернулся? – спросила она; голос её при этом предательски дрожал и прерывался – словно она только что плакала или готова была вот-вот зареветь громко, на всю улицу. Именно зареветь – настолько больно ей было последнее время, так плохо, что ни плакать, ни кричать она уже не могла.

– Да, – Егор кивнул. Ничего другого сказать всё равно он не мог – да и не находил нужных слов, чтобы утешить, подбодрить. Ему и самому было очень больно и плохо; и дело даже не в сегодняшнем разговоре с Мариной – ему было просто до слёз жаль маму, было обидно, что она – лучший человек на свете! – живёт в постоянных криках, скандалах и ругани.

Хлопнула входная дверь – отец ушёл из квартиры. Это тоже было в порядке вещей – все пять лет, что они с мамой ругались, отец в конце концов уходил и пропадал где-то чуть ли не до утра.

Поев, Егор прошёл к себе в комнату и включил магнитофон. Первая же фраза, раздавшаяся из динамиков, прочитала все мысли Егора начиная с того самого момента, как Марина начала говорить. Динамики вторили:

Мама, это небыль,

Мама, это небыль,

Мама, это не со мной…

По телевизору начался «Последний герой». Не считая Марины, это было всё, что занимало и интересовало Егора больше всего на свете. Однако сейчас, сев в кресло, Егор вдруг обнаружил, что не получает прежнего удовольствия от просмотра. Такого с ним никогда раньше не было; и это состояние внутренней скованности и напряжённости было таким ярким и необычным, что Егор практически сразу после первой рекламной паузы ушёл в свою комнату и включил магнитофон.

Самое крутое впереди,

Читайте журнал «Новая Литература»

До него осталось полпути…

Зазвонил телефон. Егор, будто догадавшись, кто звонит, подошёл и нехотя, вымученно буркнул в трубку:

– Слушаю.

– Ты дома? – заворковали на том конце провода. – Я сейчас, жди.

Из трубки понеслись гудки. Егор лёг на кровать и закрыл глаза. Ну, вот… сейчас он, неизвестно по какой причине, будет краснеть и чувствовать себя рядом с Жанной маленьким мальчиком; будет бояться сказать ей что-то такое, что способно её обидеть или разозлить; но самое главное, он будет бояться – как боялся этого всегда и не мог пересилить свой страх, так как страх этот был внутри и был сильнее всех человеческих страхов вместе взятых – посмотреть ей в глаза. Егору всегда казалось, что в глазах Жанны плещется бездна – зелёная, тёмная, манящая, – и сидит паучок, который плетёт и плетёт свою невидимую сеть. А сеть эта затягивает вниз, в глубину, из которой нет возврата.

Ещё более странным было то, что не появлявшаяся уже довольно давно Жанна появилась именно сейчас – словно почувствовала, что этот момент для её появления будет наиболее подходящим. Егор даже внутренне содрогнулся, представив на секунду, будто это Жанна приложила руку к сегодняшнему происшествию. Мысль об этом вкралась в сознание медленно и была омерзительной, как таракан; отогнать её не получалось – липкая, склизкая, она заполонила собой сознание, словно хотела остаться в нём навсегда. Егору стало противно от самого осознания этой мысли.

Раздался звонок в дверь, и Егор пошёл открывать. Вошла Жанна. Она как-то натянуто улыбнулась, едва оказавшись в квартире.

– Как дела? – спросила Жанна тем самым своим вкрадчивым мягким голосом, который Егор любил больше всего – и которого так же сильно, с необъяснимой дрожью в груди, боялся.

– Нормально, – только и смог он из себя выдавить. Жанна улыбнулась. Улыбка получилась соблазняющей, немного торжествующей и вместе с тем будто даже виноватой.

– Я хотела просто сказать… –  начала было Жанна, но Егор остановил её нетерпеливым кивком головы.

– Не надо. Пока ничего не говори.

Жанна просто пожала плечами – Егор готов был поклясться, что в этом жесте было некое смирение, была даже определённая готовность и к этому ответу, и также к тому, что может последовать далее.

– Как хочешь, – она вышла, успев уже из дверей послать Егору воздушный поцелуй. Как только дверь за Жанной закрылась, Егор почувствовал себя так, будто только что закончил многочасовой рабочий день в каменоломне.

Ночью, сопровождаемый стуком и матом, пришёл отец. Конечно, он мог прийти тихо, но – согласно заведённому неизвестно с какой целью порядку – предпочёл оповестить о своём появлении весь подъезд. Вначале громко и безнадёжно хлопнула входная дверь; затем по ступенькам пронёсся тяжёлый томный топот – настолько обречённый, будто человек по ту сторону двери шёл на казнь; потом так же громко, издав множество звуков и стонов неотвратимой гибели, открылась и закрылась следом за отцом дверь квартиры. Тотчас же вся прихожая – а вслед за нею и квартира, так как голос у отца постепенно набирал силу – огласилась громами нецензурной брани. Впрочем, поток сей был временно прекращён появлением мамы. Она увела матерящегося уже чуть тише отца на кухню. Там, закрыв за собой плотно дверь, отец с мамой ещё какое-то время ругались в полголоса, быстро успокоившись. После чего, погасив свет везде в квартире, ушли спать. Однако Егор, разбуженный отцовской руганью, уснуть уже не мог. Он сел за стол, на ощупь нашёл кнопку включения магнитофона и нажал её – предварительно, конечно, сделав звук как можно тише, чтобы не разбудить отца с мамой.

Наша красота, подлая судьба,

Нас ещё погубит навсегда…

В дверь Марины Егор звонил, чувствуя смертельную усталость – криков и неприятных мыслей ему вполне хватило за вчерашний день и ночь, и их повторения сейчас он совершенно не хотел.

Дверь открылась не сразу – Егор уже решил зайти позже, когда услышал так любимый собой тихий щелчок замка. Марина улыбнулась, но не так, как улыбалась до этого – сейчас её улыбка была скорее вынужденной, словно исполнением обязательного при встрече ритуала.

– Извини, если я не вовремя, – прошептал Егор, уже готовясь услышать отпор или другое негативное слово в свой адрес – он даже будто напрягся внутренне, словно ожидая страшного удара.

– Проходи, – Марина пропустила Егора в квартиру и сразу после того, как он поставил в углу свои любимые чёрные кроссовки и повесил на крючок возле двери кожаную куртку, проводила на кухню. Здесь она с почти неуловимой глазу скоростью налила себе и Егору  чай и села за стол напротив Егора.

– Я чувствую, что должна извиниться, – начала Марина, чтобы не тянуть дальше это томительное и ненужное молчание. Егор промолчал – он весь обратился в слух, готовый внимать каждому слову Марины.

– На меня будто что-то нашло. Это как наваждение. – Марина помолчала секунд пять, словно подбирая нужные слова. – И, главное, я и сама объяснить не могу. Если сможешь, прости, пожалуйста, – она посмотрела Егору прямо в глаза, казалось, прожигая взглядом всю душу насквозь. Егор увидел в её глазах какую-то необъяснимую с точки зрения человеческих чувств тоску и… страх, что после вчерашнего, надо признать, довольно-таки неприятного инцидента ничего уже не будет таким, каким было до того. Этот страх словно пронизывал Марину и её взгляд, он трепетал в каждой реснице, прятался на самом дне её полного любви – с этим самым страхом пополам – взора.

Егор положил свою руку на руку Марины.

– Конечно. С кем не бывает. Я ведь тоже могу иногда вспылить без причины.

Однако в это утро что-то явно было не так. Ещё гаже становилось Егору от того, что в сознании упорно свербела вчерашняя гадкая мысль о возможной причастности Жанны к Марининому «наваждению». Даже сегодня мысль не желала уходить; она проснулась вместе с Егором и стала напоминать о себе неотвратимо, с завидным и омерзительным, как и она сама,  постоянством.

Егор подошёл к Марине и обнял её.

– Я ведь тебя очень люблю. И не могу представить себе жизни, в которой нет тебя. Но – пойми, пожалуйста – вчера мне стало действительно страшно. Я ведь боялся, что на этом – всё. – Дальше Егор говорить не мог; слова иссякли, хотя он чувствовал, что шли они скорее из сердца, нежели с уст. И, словно выговорившись полностью, сердце замолчало.

Егор легко, будто боясь спугнуть, коснулся своими губами щеки Марины и прошептал:

–Я пойду, ладно? Зайду вечером.

По дороге домой Егор думал. А что, если и правда Жанна каким-то образом причастна к вчерашней истории? Хотя, конечно, допустить такое можно было только в кошмаре или бреду. Жанна и Марина никогда не встречались – более того, они и не знали о существовании друг друга. Поэтому Жанна и не могла рассказать Марине ничего такого, что стало бы причиной внезапного, неожиданного и тем страшного взрыва, последствия которого Егор вчера ощутил в полной мере.

Из раздумий Егора вывел Коля; он подошёл откуда-то сбоку и похлопал по плечу, так что Егор, погружённый в свои мысли, чуть не умер от страха. Коля был человеком, с которым Егор познакомился совсем недавно – на какой-то вечеринке, посещать которые, впрочем, не любил, а пришёл просто из вежливости и чтобы отвлечься от опостылевшей, как казалось Егору, ежедневной суеты. И каждый раз, встречаясь с Колей после той вечеринки, Егор отмечал про себя, что они удивительным образом схожи. Настолько близкими оказались их интересы, и настолько одинаково они порой думали, что, казалось, в прошлой жизни были они с Колей одним целым – и по какому-то недоразумению в этой жизни оказались двумя людьми, живущими в разных частях города.

– Привет. Как дела? – спросил Коля, с лица которого никогда не сходила жизнерадостная улыбка – он, казалось, настолько любил и этот мир, и людей вокруг, что не существовало причины, способной это его жизнелюбие поколебать либо разрушить.

– Да так. По чуть-чуть, – в отличие от Коли, Егор таким жизнерадостным не был – правда, и у него особых причин быть чем-либо недовольным не имелось. Хотя именно в этот момент он был всерьёз обеспокоен вчерашним монологом Марины и, само собой, возможными негативными его последствиями для их отношений.

– Ясно. А то я тебя пригласить хочу. В воскресенье у меня собраться. Часам к четырём подходи.

– Хорошо, – Егор уже знал, что придёт. Ему было как воздух необходимо общение с людьми, большую часть которых он, правда, видел только на таких вот спонтанных вечеринках – но которые тем не менее говорили порой весьма умные вещи и тем самым, не сознавая того, давали Егору советы, как поступить в той или иной ситуации. – Я приду. А Марину можно с собой привести?

– Конечно.

На этом они и расстались. Коля пошёл к себе домой, а Егор – просто бродить по улицам. Почему-то со вчерашнего дня ему стало нравиться вот такое бесцельное хождение по улицам – может, потому, что помогало сосредоточиться и погрузиться в себя целиком? Погружаться в свои мысли Егор начал давно – с тех пор, как в его жизни появилась Марина. Такое общение с самим собой посредством своих мыслей настраивало на нужный Егору оптимистический лад, помогало выстроить правильную линию поведения. А сейчас Егору просто нужно было подумать. Поэтому он и пошёл куда глядят глаза.

Едва Егор пришёл домой, раздался телефонный звонок. Телефон словно ждал, когда Егор зайдёт, чтобы настойчиво и требовательно заявить о себе. Егор снял трубку и своим обычным бесцветным голосом, не дававшим собеседнику никаких шансов и возможностей угадать его настроение, сказал:

– Слушаю.

– Привет, я так давно тебя не слышала, – раздался на том конце провода такой родной, до боли знакомый голос, что сердце Егора сжалось в груди и, казалось, перестало биться – настолько Егор боготворил этот голос; и настолько же его боялся. Он даже не решился напомнить Жанне, что это самое «давно», о котором она говорит, было только вчера.

– Ты свободен? Я хочу зайти – я соскучилась.

– Лучше я к тебе, – прошептал Егор, в этот самый миг почувствовав, что привычная манера разговора его оставляет – голос предательски дрожит, переходя местами на еле слышный почти священный шёпот.

Жанна коротко рассмеялась.

– Ты же не знаешь, где я живу? А я не скажу – мне гораздо интереснее и, чего уж врать, приятнее самой к тебе приходить. Ну, так как? Я зайду попозже?

– Заходи, – обречённо сказал Егор. Он знал – если Жанна захочет зайти, она зайдёт. Кроме того, Егор поймал себя на мысли, что он хочет, чтобы Жанна зашла, что ему это нужно как воздух.

Однако звонок в дверь – требовательный и решительный – раздался почти сразу же после того, как Егор положил телефонную трубку и прошёл в кухню. Удивившись скорости, с которой Жанна успела примчаться, – а Егор решил, что это именно она – Егор открыл дверь. На пороге стоял Лёша.

Лёша – один из тех случайных людей, знакомство с которыми не означает ровным счётом ничего, – но которые тем не менее с завидным постоянством появляются в жизни, и в целом оказываются довольно необременительными (не принося, впрочем, при этом ни ощутимой пользы, ни сколько-нибудь заметного вреда). Сейчас Егор и сам не мог вспомнить, когда и зачем они с Лёшей познакомились. Точно знал он только одно: Лёша позволял посмотреть на, казалось, давно изученную и известную жизнь под каким-то другим углом. Нельзя было сказать определённо, хорошо это или плохо – Егор просто получил такую возможность и пользовался ею всякий раз, когда случайно (а изредка и преднамеренно) встречался с Лёшей на какой-либо вечеринке.

Помимо страсти к всевозможным развлечениям и вечеринкам, Лёша питал особую, граничащую порой с одержимостью, любовь к автомобилям. Днями и ночами напролёт в те моменты, когда не посещал ту или иную вечеринку, он просиживал над автомобильными журналами, чертил мало кому (кроме себя самого) понятные схемы. Всё это обычно сопровождалось демонстрацией при всяком удобном случае твёрдой уверенности, что рано или поздно у него будет именно такой автомобиль, который сам Лёша себе нарисует. И – надо отдать ему должное – рисовал он довольно хорошо, так что «автомобилей мечты» у него на чертежах было великое множество.

Егор автомобильного энтузиазма Лёши не разделял: всё, на что хватало его знаний – умение отличить «ниву» от «запорожца», а «запорожец» от «жигулей». Различать же бесконечные «семёрки», «шестёрки» и «девятки» – это было выше его сил.

Егор, следуя правилам гостеприимства, проводил гостя на кухню и налил ему чаю.

– У Витали день рожденья в субботу, – сказал Лёша, едва сев за стол и положив сахар в чай. – Ты пойдёшь?

Егор криво улыбнулся; это должно было означать отсутствие желания присутствовать на дне рождения Витали, которого Егор первый и последний раз видел полгода назад.

– Да я его не знаю толком. Какого я туда попрусь?

– Ну и ладно. Денис же будет. Виталя, кстати, и тебя пригласил.

– Я в воскресенье к Коле иду, – сказал Егор.

Лёша пожал плечами и с шумом отхлебнул чай.

– А у Витали, говорят, Наташа будет.

– Какая Наташа? – Егор уже понял, что ответ ему будет известен.

Глаза Лёши вспыхнули – так было всегда, когда речь заходила о готовящихся вечеринках.

– Ну как какая? Та самая – Светлова.

Имя Наташи Светловой было известно каждому подростку в городе – особенно представителям мужского пола, – а из последних большей частью тем, кто был старше шестнадцати. Наташа Светлова для каждого из них была героиней самых светлых и ясных грёз – ведь она была настолько красива, что невольно привлекала к себе внимание, заставляла восхищённо и вместе с тем обречённо и тоскливо смотреть вслед. Сама же она ни к кому не проявляла никаких чувств, во всяком случае открыто этого не демонстрировала. Впрочем, стоит отметить, что и намёков на симпатию или подобие оной она никому не давала. Несмотря на это, очутиться в одной компании с Наташей Светловой было сродни крупному выигрышу в лотерею – большего счастья никто и представить себе не мог! Характерно было, что Наташа, часто получая приглашения появиться на той или ином вечеринке (по большей части, естественно, проходили эти вечеринки в тесном кругу и сопровождались непременно алкоголем разной крепости), появлялась далеко не на всех – некоторые она игнорировала как всегда гордо и независимо, даже не считая при этом нужным объяснить причину; некоторые же отказывалась посещать, мотивируя это тем, что ей «неинтересно», и вообще у неё «нет времени на подобные глупости». Тем более неожиданным было то, что иногда она всё же появлялась – ближе к концу, когда уже иссякли все основные темы для бесед и оставалось только скупо перебрасываться ничего не значащими словами про общих знакомых, давних приятелей и просто людей, которых, может быть, участники беседы видели всего раз в жизни, – но о которых всё же, по собственному глубокому убеждению, имели полное право судить.

– А с чего ты взял, что она там будет? – спросил Егор, который, само собой, не мог не знать о Наташе Светловой и её манере приходить или не приходить по приглашению.

– А она, говорят, к Витале неравнодушна, – понизив голос почти до шёпота, сказал Лёша. – Только про это лучше не трепаться. Пацаны рассказывали, что она в прошлый раз – ну, у Соньки-то, помнишь? – так вот, она к нему чуть ли не на колени садилась…

– Я постараюсь прийти, – выдавил из себя Егор. Он уже решил, что на день рождения Витали идти явно следует – хотя бы ради того, чтобы ещё раз увидеть легендарную Наташу Светлову. Неизвестно, когда он увидит её в следующий раз?

Выпроводив Лёшу,  Егор с тоской подумал, что сегодняшний день будет днём визитов. Скоро должна прийти Жанна… Егор внезапно вновь с обречённостью понял, что без визита Жанны не сможет обойтись. Он был готов поклясться, что любит её. В то же время Егор был уверен, что любит Марину – и уверенность эта особенно укрепилась в нём после вчерашнего недоразумения, которое вполне могло стать финалом их с Мариной отношений – до того нежных, трогательных и доверительных.

Позвонили в дверь. Егор уже почти уверился, что Жанна не придёт – почему-то вдруг решила не приходить, – и эта мысль нагнала на него такую тоску, что Егор готов был лезть на стену и выть от безысходности и ненависти к самому себе. Неудивительно, что, едва услышав звонок в дверь – мелодичный и просительный – побежал открывать так быстро, как если бы от этого зависела его жизнь.

Жанна вошла в коридор неслышно, словно влетела по воздуху. Егор понял, что у него в этот миг перехватило дыхание, и всё, что мог он видеть – только её улыбку, озаряющую, казалось, полмира, её бездонные зелёные глаза и её стан – завораживающий, изящный.

– Привет, – раздалось откуда-то сбоку таким мягким голосом, будто это произнёс добрый дух.

– Привет. Проходи, пожалуйста, – пробормотал Егор, вновь подивившись бесцветности и неестественной хрипоте своего голоса.

– Нет, я ненадолго, – Жанна улыбнулась – в прихожей будто вспыхнули сотни тысяч маленьких солнц – и приблизилась к Егору, а затем молниеносно прикоснулась губами к его губам. Ослепительная вспышка заполнила собой весь окружающий мир, и Егор был готов купаться в ней бесконечно. Он тонул в зелёной бездне, разлившейся вокруг, всплывал, делал неуклюжие взмахи руками и снова тонул, опускаясь на самое дно. Хлопок входной двери потонул в многообразии звуков, которыми, казалось, заполнилась вся жизнь Егора – до этого бессмысленная и жалкая.

Люби меня, как я тебя,

Как любит ангела змея…

Утро для Егора началось с сюрприза – отец был дома. Неизвестно почему, но вчера он пришёл молча и не стал превращать своё возвращение в шоу с яркими шумовыми эффектами. Отец курил на кухне, смотря неподвижным – и, как показалось Егору, даже со следами тоски – взглядом куда-то в окно.

– Доброе утро, – будто сам себе, обронил он.

– Доброе, – медленно процедил Егор, пытаясь собрать в кучу разлетающиеся в разные стороны мысли. В голове была пустота – абсолютная, звенящая и… пугающая. Егор чувствовал себя предателем, достойным самой страшной кары. Вчерашний поцелуй с Жанной разбудил в нём некие магические ощущения, которыми хотелось наслаждаться снова и снова. Этот божественный полёт в никуда по волнам зелёной страсти, который Егор совершил вчера, заставил с тупой обречённостью и безысходностью осознать, что Жанна – фея: её губы творят чудеса, и Егор без неё просто не сможет жить. Он оказался в ловушке, причём загнал себя туда сам. Как он мог? Ведь теперь его девушка, его Марина, уже не выглядит в его глазах столь божественно и сказочно. Теперь она для Егора – всего лишь девушка, и только. Егор понимал, что предал её. И также понимал, что не мог не предать. Жанна, как и Марина, нужна ему, без неё он просто не может жить, не представляет себе жизни. В одиночку разобраться в этом хитросплетении чувств и эмоций Егор не мог. Ему необходим был совет – иначе, как Егор понимал, жизнь его превратится в сплошной кошмар, точнее она просто закончится, ведь Егор даже сейчас не разобрался полностью, кого он любит сильнее – и любит ли вообще?

Егор вышел на улицу. Он шёл не видя куда, точно зная, что простым решение проблемы, каким бы оно ни было, всё равно вряд ли окажется. И тут в голове у Егора, переполняемой самыми противоречивыми мыслями и чувствами, словно зажглась лампочка. Он пошёл на остановку и дождался своего автобуса.

Денис, о котором вчера упоминал Лёша, для всех своих друзей – как, впрочем, и для многих случайных знакомых – был почти кумиром. Он единственный из всех ребят смотрел «Реальную музыку», телеканал «MTV» и слушал лучшие (по общему мнению) радиостанции. Вместе с тем Денис был чуть ли не единственным человеком, с которым можно было говорить с полной уверенностью быть понятым и услышанным.

Однако Денис был не один – у него в гостях был Лёша, а это означало только, что поговорить по делу Егору не удастся – сам не зная почему, Егор не любил разговаривать с Денисом при Лёше. Поэтому он завёл разговор о всякой ерунде, ничего общего не имевшей с конкретной целью визита к Денису.

Спустя два часа, исчерпав весь набор стандартных (казавшихся сейчас более чем глупыми и ненужными) тем для беседы, Егор поехал домой. Легче ему, правда, не стало, зато он увидел Дениса, с которым не виделся уже месяца три.

Дверь, в которую позвонил Егор, открылась почти сразу – словно ждала его звонка, – и Егор увидел улыбку. Такой волшебной, освещающей всё вокруг улыбки он не видел, наверное, никогда в жизни – и, увидев и согревшись в её живительном священном тепле, понял, что пропал. Окончательно и безвозвратно. Глаза, улыбка, губы – всё это сейчас было столь родным, милым и нужным! И в то же время столь же далёким и чужим, словно пришедшим из сна и сейчас растворявшимся в утренней дымке.

– Привет, – прошептала Марина, пропуская Егора в квартиру и разглядывая его, будто он был величайшей ценностью мира. Да, собственно, так оно и было – для Марины в целом мире не существовало ничего более ценного, дорогого и любимого, чем Егор. А шептала она потому, что не могла скрыть своего обожания, переходящего порой в фанатизм – ведь это её мальчик!

– Привет, – Егор старался не смотреть ей в глаза. Ему было стыдно, больно и плохо.

Они прошли в комнату, где Марина сразу предложила Егору сесть на кровать, а сама устроилась на стуле – отсюда ей было приятнее наблюдать за каждым его движением, каждым жестом. Осознание того, что ещё совсем недавно она могла потерять его навсегда, придавало ей сил и решимости повернуть всё назад, изменить к лучшему. И неотвратимо давило как гранитная глыба, внушало тихое скрытое беспокойство, волновавшее и тревожившее душу.

– Представляешь, – начала она, – сегодня Светка предложила сходить вечером в «Арбат». Она с Мишей будет, и мы с тобой. Пойдём?

Егор поморщился с выражением такой брезгливости на лице, что Марина поняла: этот поход для него не самое желанное мероприятие в мире. Светка, подружка Марины, была столь же беспардонна, сколь и хитра. Она проводила дни и ночи, гуляя по дискотекам, барам и кафе весьма сомнительного вида. Если прибавить к её сложному характеру её гипнотизирующую красоту, становилось понятно, что от воздыхателей отбоя у Светки точно не было. Одним из таких и был Миша. Характер у него был под стать Светке – наглость и непобедимое хамство соседствовали в нём со звериным чутьём опасности и непредсказуемой изворотливостью. Светка и Миша познакомились в одном из кафе, посещение которых стало с тех пор их любимым времяпрепровождением. Егор одинаково не хотел видеть ни Светку, ни Мишу. С другой стороны, последнее место, где они с Мариной были вдвоём, – кинотеатр. Там шла слезливо-наивная мелодрама – слезливая настолько, что ни Егор, ни Марина до конца не досидели и ушли просто гулять по городу. Правда, было это месяца два или три назад. «Арбат» – недавно построенный молодёжный центр, причём по словам очевидцев – того же Дениса, который как раз сегодня делился с Егором и Лёшей впечатлениями от похода туда – более чем приличный, так что сходить туда следовало в любом случае. Егор в «Арбате», разумеется, не был. А отказать сейчас Марине не смог бы под страхом смерти – даже перспектива провести весь вечер в компании Светки и Миши не могла испортить предполагаемое удовольствие от похода в «Арбат» с любимой девушкой.

Однако прежде чем попасть в «Арбат», Егору с Мариной пришлось пройти все круги ада. Сначала они почти час ждали, пока Светка приведёт себя в порядок – при этом она использовала столько косметики, что её вполне хватило бы на всю женскую сборную по футболу, и ещё осталось бы на женщин, работающих в  каком-нибудь крупном офисе. Затем, сидя на насквозь прокуренной, наполненной вязким спёртым воздухом кухне – форточки в квартире у Светки почему-то не открывались никогда – они довольно долго ждали Мишу. Миша пришёл ещё минут через тридцать, и не один – в компании таких же оболтусов, как и он сам. Настроение Егора упало ниже нуля, но он всё же нашёл в себе силы с улыбкой на лице, похожей больше на оскал, брести через весь город к огромному, величественному зданию молодёжного центра. Снаружи, благодаря стараниям безымянных, но весьма трудолюбивых строителей, выглядел он довольно внушительным – не здание, а самый настоящий дворец. С наступлением сумерек загорались на его крыше такие же огромные, как и само здание, красные буквы «АРБАТ».

Внутри, кстати, «Арбат» выглядел не менее величественно, чем снаружи. Огромные колонны, подпирающие потолок; рельефные изображения популярных рок- и поп-героев на стенах; приглушённый, словно бы струящийся из ниоткуда, свет – «Арбат» был настоящим центром для молодёжи. Егор, Марина, Светка и Миша быстро заняли свои места. Егор как человек, побывавший в «Арбате» впервые, с любопытством озирался по сторонам, стараясь не упустить из виду ни одной детали. Впрочем, ему было по большому счёту всё равно, где быть – лишь бы быть там вместе с Мариной.

Заиграла медленная песня – в исполнении одной из бесконечных попсовых группочек. Егор наклонился поближе к Марине и прошептал:

– Пойдём, потанцуем?

Марина встала из-за стола, и они с Егором пошли в центр зала. Егор не танцевал никогда в жизни, но сегодня твёрдо решил включить воображение на полную мощь и воплотить в жизнь все свои представления о том, как нужно танцевать красиво. Марина с Егором кружились по залу, при этом Егору казалось, будто они летят. Всё вокруг словно висело в воздухе – и люди, и стулья, и сам этот зал с причудливым призрачным светом, словно струящимся из стен. Во время одного из поворотов Егор слегка коснулся губами губ Марины. Воздух вокруг словно сжался в тугую пружину, выталкивая Егора и его девушку за пределы мироздания. Когда же Егор смог снова видеть окружающее, он с удивлением обнаружил, что стоит с Мариной в обнимку посреди зала в полной тишине. И вдруг тишина взорвалась шквалом аплодисментов…

Домой Егор попал только под утро. Перед этим он проводил Марину до дома, снова поцеловав на прощание. Дома же Егор прошёл в свою комнату, включил магнитофон. Ему хотелось думать. Снова и снова искать выход из западни, в которой Егор оказался вечером. Он понял, что Марина, равно как и Жанна – добрая фея: они обе приворожили его, запали ему в сердце и не давали покоя.

На самом деле Егор уснул. Всё также сидя за столом, он провалился в глухую бездонную тьму. Время от времени из этой тьмы выплывали дикие непонятные образы, словно пришедшие из пьесы абсурда. Просмотрев их все до единого, Егор вышел.

Марина открыла дверь так поспешно, будто ждала его прихода. В улыбке её, как только открылась дверь, сияло маленькое солнце. Оно разом осветило всю прежнюю жизнь Егора – постылую, глупую и неинтересную – и показало, какая жизнь ждёт его теперь.

– Я соскучился, – словно извиняясь, пробормотал Егор.

– Я тоже. Хоть и устала ужасно.

На кухне Егора, как и всегда, когда он приходил к Марине, ждал чай. Словно стоял тут всегда, чтобы в нужный момент оказаться горячим, с двумя ложками сахара. Маринина кухня была для Егора вторым после дома островком тишины, спокойствия и благополучия. Но сегодня… что-то фальшивое почудилось Егору в этом привычном мире. Так бывает, когда на красивый пейзаж, признанный шедевром искусства, кто-то случайно проливает краску – а потом, дабы скрыть содеянное, спешно наносит её на холст, имитируя испорченный пейзаж. Всё то же самое – но не хватает одной нотки, одного тона. Вот и сейчас Егор смотрел на Марину и её кухню словно со стороны – будто его никто сюда не звал, а он пришёл без приглашения. И вынужден теперь стоять в углу и смотреть на чужое веселье. Егор, к своему огромному ужасу, знал, в чём причина такой метаморфозы – он принёс в этот чудный оазис измену…

Домой Егор пошёл не сразу – в его голове теснилось столько мыслей, что представить себя сейчас дома Егор просто не мог.

Незаметно для себя самого Егор подошёл к музыкальному магазину. В то время, которое Егор определил для себя как «эпоха до Марины», это был его любимый магазин – при фантастически огромном ассортименте там были приемлемые цены. Сейчас же Егор зашёл внутрь просто по привычке – созерцание рядов аудиокассет и компакт-дисков было сейчас для него своего рода релаксацией.

Коля возник будто из ниоткуда – а может, ждал Егора, словно знал, что тот непременно придёт?

– Привет, – сказал он, переходя чуть правее – там стояли сборники зарубежной инструментальной музыки. – Всё следишь за новыми тенденциями?

Егор криво, вымученно улыбнулся.

– Да так… Просто пришёл… по пути было…

– Ааа, ясно, – Коля, очевидно, нашёл что искал, потому что подошёл к окошку и протянул деньги. Когда кассета с довольно замысловатой надписью на обложке попала к нему в руки, он повернулся к Егору. – Слышал, вчера по радио сказали – у «Агаты» песня новая вышла – «Ближе» называется?

– Нет, я не знал.

–  Послушай. Тебе, наверное, понравится. Честно говоря, так себе, но это уже новая «Агата».

Коля с Егором вышли из магазина и пошли по улице – как показалось Егору, в сторону дома.

– Так ты не забыл, в воскресенье я тебя жду? – спросил Коля, когда они с Егором дошли до перекрёстка – отсюда Коле нужно было в одну сторону, а Егору в другую.

– Конечно, я приду.

Егор очень хотел зайти к Жанне – ведь ему так много нужно было ей сказать! Но, к несчастью, не знал, где она живёт. Да и даже если бы знал, скорее всего, всё равно бы не пошёл – в последний момент не хватило бы смелости. Или решимости. В любом случае, в какой-то миг Егор понял бы, что не может её видеть. Не может, боится и в то же время – хочет увидеть до такой степени, что меркнет свет в глазах.

Словно прочитав его мысли, Жанна возникла прямо перед ним. Она просто, как показалось Егору, материализовалась из воздуха – каких-то две минуты назад улица была пуста, и вдруг – Егор тонет в зелёном свете, залившем всё вокруг.

– Привет. Вот и свиделись, – Жанна улыбнулась.  – Ты, наверное, домой? Нам по пути – я ведь к тебе.

– Пока не надо, – прошептал Егор, кляня себя за такой ответ, за свою неумеренную робость и за то, что в глубине души всё же хочет, чтобы Жанна сейчас была у него. – Я тебе позвоню. Ладно?

Жанна пожала плечами. Зелёная бездна её глаз сжалась до узкой горной расщелины, из которой тянуло могильным холодом.

– Ну, ладно. Только долго не томи. А то я ведь не вытерплю – и приду.

Когда Жанна ушла, Егор готов был кинуться за ней по улице. Ему было до слёз жаль её, обиженную и отвергнутую. Ему было жаль себя, предающего Марину раз от раза – и получающего от этого настоящее удовольствие. Ему было жаль Марину, виноватую только в том, что любит и верит. Капкан, в который Егор попал, увидев Жану когда-то, захлопнулся…

Дома, куда Егор всё-таки попал ещё через час бесцельного блуждания по городу, Егор узнал печальную новость – закрытая на месяц на ремонт школа завтра открывалась. Нудные, тоскливые дни, от которых Егор отвык за лето и этот вынужденный «отпуск», возвращались. С другой стороны – и это радовало и пугало одновременно – Егор будет чаще видеть Марину, ведь она учится в этой же школе.  Егор прошёл в комнату, расправил кровать и завёл будильник. После чего сел за стол и включил магнитофон. Нужно было собраться с мыслями, привести их в порядок. Завтра в школу…

Вставайте под наше серое знамя,

Пока мы ещё берём…

Егор проснулся как часы – за пять минут до звонка будильника, в 8.15. Встав с кровати, Егор включил магнитофон и пошёл собираться в школу – разогревать чай, складывать в портфель первые попадающиеся тетради.

Бедному холодно зимой…

Почему-то именно эта песня больше всего соответствовала настроению Егора по утрам, перед школой. Егор уже несколько лет собирался в школу с таким саундтреком. Как-то невесело было ему сейчас… И звучавшая из динамиков музыка как нельзя точно отображала это его невесёлое, минорное настроение.

Уже по пути в школу Егор увидел чуть впереди себя Васю Иванова. Вася был человеком, которого, казалось, знали все в городе – и в то же время не было ни одного человека, который мог бы сказать о нём что-нибудь существенное. Все знали, что ему 14 лет, он долго о чём-то думает и, даже когда участвует в общем разговоре, чаще молчит или отвечает односложно. Иногда, впрочем, в глазах его загорается огонёк – настоящий живой огонёк заинтересованности – но уже через пару минут исчезает бесследно, и тогда Вася снова молчит, кивая головой время от времени. Знали все, что он говорит странные, хотя и очень умные вещи – и поэтому считали его человеком «не от мира сего», по поводу чего часто посмеивались. Беззлобно, впрочем, потому что Вася был человеком, над которым нельзя было смеяться откровенно и язвительно. Но никто, – в том числе и из тех, кто считал, что знает его хорошо, – не был в курсе, что Вася каждый вечер достаёт из ящика стола сложенные вдвое плакаты Земфиры и Гребенщикова. Достав, он раскладывает их на столе и долго на них смотрит, словно ища ответы на какой-то незаданный – либо заданный, но повисший в воздухе – вопрос.

Поравнявшись с Васей, Егор окликнул его. Вася тут же повернул голову, при этом взгляд его лишь на секунду задержался на Егоре и скользнул затем  словно бы куда-то за грань.

– Привет, – поздоровался Егор, ожидая лёгкого кивка головы – обычного ответа Васи на обращённые к нему приветствия.

– Привет, – ответил Вася так весело и бодро, будто увидел хорошего друга.

– Как дела? – спросил Егор, стараясь вложить в вопрос всю искренность, с которой этот вопрос был задан. – С Леной у вас как?

Лена была девушкой, о которой Вася иногда говорил на шумных и не очень посиделках. Впрочем, говорил не очень часто, да и внимания на этом особо не заострял – словно боялся или не хотел по каким-то причинам касаться этой темы.

– Да, неплохо – это сказал уже не Вася Иванов, а та телесная оболочка, что шла сейчас рядом с Егором. Сам Вася Иванов в это время как обычно мыслями и душой блуждал в лабиринтах безграничного познания.

Нам хотя бы на излёте

Заглянуть за…

На день рождения Витали Егор пришёл довольно поздно – праздник был в самом разгаре. Собравшиеся разделились на отдельные группы, каждая из которых вела «высокоинтеллектуальные» беседы на одну тему и при этом совершенно не обращала внимания на соседние группы. Егор сел на свободное место в углу – на самый край стоявшего в комнате дивана. В какой-то миг, когда все разговоры, казалось, исчерпали себя, и повисла томная тишина, по всей квартире полились странные звуки. Даже нет, это были не звуки – отовсюду, и казалось, даже из стен, раздавался неестественный гул, недоступный человеческому восприятию и воспроизведению. Обрывки ритмов и нот сотрясали воздух, перепахивали души, вспарывали сознание. За те минуты, пока они звучали, Егор будто родился вновь – всё происходившее ранее испарилось, растоптанное безжалостным сапогом нового гимна вселенской тоски.

Я тебя ненавижу – вижу,

Но ко мне ты всё ближе, ближе…

Определённо – ради такого стоило прийти к Витале! Егор долго не мог говорить. Даже когда музыка смолкла, ему казалось, что она всё ещё носится вокруг, сотрясает воздух, рвёт пространство. В этих коротких и ёмких словах заключалась для Егора  вся суть мироздания.

***

Взгляд, ещё затуманенный дымкой не до конца растворившегося в утреннем свете сна, будто впервые прошёлся по потолку, долго изучал трещину возле стены и уже увереннее устремился вниз. Проскользнув по столу, он задержался на стилизованных под ретро часах. 8:00… Не поздно, но и не рано – скорее, в самый раз. Вася был уверен, что когда-то давно проспал всё хорошее, что могло произойти в его жизни. Поэтому проспать в школу, да и куда бы то ни было вообще, он не боялся. Уже неисчислимое количество времени Вася жил на автомате. Все его мысли, желания и чувства были подчинены единой движущей силе, которая не позволяла ни малейших отклонений от заранее заданного курса. Эта сила всякий раз поворачивала внутренний мир Васи в одной ей ведомую сторону. Впрочем, бороться с ней Вася не собирался – обитающее где-то внутри ощущение всего хорошего, умчавшегося вдаль, давило как гранитная глыба.

Вася заправил кровать и включил чайник – он находился в этой же комнате, в которой Вася проводил большую часть своей жизни, выходя из неё только в школу и иногда – чаще всего по выходным – на улицу. Дожидаясь, пока закипит чайник, Вася смотрел через окно на медленно просыпающийся город. По улицам сновали люди – туда-сюда, как гигантский муравейник. У каждого из них были свои мечты, свои желания. Все они к чему-то стремились, чего-то хотели. Каждый из них по отдельности – и все люди города вместе – были винтиками в исправно работающем механизме, обеспечивающими его бесперебойную работу. И только одна деталь в этом механизме была лишней. Она явно не принадлежала ни к одному из его многочисленных винтов и моторчиков – а следовательно, не могла быть ему ничем полезна. Ощущать себя лишней деталью было не особо приятно, но ещё неприятнее было осознавать, что рано или поздно эта лишняя деталь будет без сожаления выброшена.

Зазвонил телефон. Надрывно, натужно – так он всегда звонит, когда несёт дурные вести. Вася подошёл к нему, поднял трубку и вымученно произнёс:

– Слушаю. – Больше дрожи в голосе, больше волнения!

– Привет, красавчик! – сказала трубка. – Не соскучился?

Вася молчал. Он чувствовал, как вся свежесть утра, восхищавшая его только что, исчезает без остатка; вместо неё в комнату медленно заползает густая, липкая масса лишних ненужных слов. Слова эти вытесняли утро, удушающе обволакивая Васю с головы до ног. Их он слышал по телефону каждое утро – стоявший на столе телефон стал его зловещим проклятием. Кроме слов, были и встречи – всегда спонтанные, случайные и ненужные. Вася не хотел этих встреч – во всём мире не могло бы найтись и двух вещей, которые он искренне хотел, – но они тем не менее происходили. И всегда заканчивались одинаково – оставляли внутри липкую пустоту, подобную той, что сейчас царила в комнате, заполняя собой, казалось, весь мир.

Утро после тесной липкой комнаты казалось живительной влагой, которой Вася не мог напиться – так она нужна была ему сейчас. С таким наслаждением он вдыхал пьянящий свежий воздух настоящей утренней прохлады! Единственное, что омрачало радость Васи этим утром – неотвратимость встречи с охотницей. Самой настоящей охотницей – ведь на Васю давно уже фактически началась охота. Капканы были расставлены; осталось только подождать, пока зверь попадётся. Терпение – самый надёжный товарищ охотника. Только благодаря терпению охота завершается успехом. А охотницы тем более умеют выжидать…

По дороге в школу, на пешеходном переходе, Вася увидел Лену. Она шла мимо, но, казалось, нарочно сбавила скорость, словно почувствовав, что Вася рядом. Впрочем, она всегда ходила медленно – будто находилась в состоянии глубокой задумчивости. И всегда эта задумчивость казалась Васе внеземным даром, которым обладала только Лена – и никто больше. Наверное, такая её задумчивость, неторопливость, когда Лена даже ходила так, словно обдумывала каждый следующий шаг, и привлекла Васю. Они с Леной как будто были одним целым, связаны воедино такой неторопливостью и задумчивостью – она в равной степени была присуща им обоим.

– Привет, – сказал Вася, поравнявшись с Леной. Он говорил сейчас, тщательно подбирая и выверяя каждое слово, боясь эффекта, который оно может оказать. После недавней ссоры каждый звук мог стать роковым. Вася боялся этого, поскольку Лена была единственным островком спокойствия и тишины в бушующем море, окружавшем Васю, метущемся штормами и волнами где-то внутри.

– Привет, – прошептала Лена, бросив взгляд искоса – этот взгляд, как она знала, был Васе и приятен, и тягостен – как успокаивающий бальзам на обожжённую кожу.

– Извини, пожалуйста, что я тогда… – Вася замолчал, не находя сил говорить дальше. Произнести эти короткие слова было тяжело, они словно с корнем отрывались от израненного сердца.

– Да ладно тебе, – Лена улыбнулась, продолжая, однако, смотреть по-прежнему прямо перед собой (поглядывая тем не менее искоса в сторону Васи). – Я ведь тоже лишнего наговорила.

Остальной путь до школы Вася и Лена проделали вместе. Они говорили так, словно не виделись долгие годы – хотя на самом деле их ссора, такая нелепая и глупая, произошла не более чем неделю назад. И в школу Вася и Лена вошли вдвоём. Долго стояли на крыльце, смотрели друг другу в глаза и молчали. Хотя это молчание было красноречивее любых слов.

Этот день в школе был не похож на все остальные. Не было взглядов со стороны, не было улыбок, оставляющих тяжёлый осадок. Были только мимолётные встречи – да и те будто случайно, словно по стечению обстоятельств Вася и охотница одновременно оказывались в коридоре. Но даже во время этих спонтанных встреч не было ничего, кроме молчаливого и скупого равнодушия. Будто и не знали друг друга… Васю это пугало. Ему было бы понятно, если бы он ловил на себе бросаемые искоса взгляды, боковым зрением улавливал надменно-глумливые улыбки – они хоть и раздражали и доводили порой до внутренней дрожи, но всё же что-то означали. Царившее же сегодня равнодушие спокойствия отнюдь не привносило – только что свершившееся спонтанное примирение с Леной не было теперь для Васи столь радостным и желанным событием – он ждал нового удара. Ждал, внутренне сжавшись и постоянно готовясь в любой момент поймать на себе столь знакомый – и столь раздражавший, столь сводящий с ума! – брошенный искоса взгляд.

После школы, сразу как только прозвенел звонок, Вася вышел на крыльцо и несколько минут озирался вокруг, словно ожидая кого-то. Он и вправду ожидал – и в то же самое время не верил…

Позади послышались лёгкие, осторожные шаги. Вася обернулся – ощущения его не обманули – это была Лена. Её улыбка, её взгляд, да и вообще само то, что она стояла сию секунду напротив Васи – всё говорило, что этот день для Васи самый счастливый. Однако краем глаза – может быть, самым уголком, когда не различимы предметы, а только смутные контуры – уловил тяжёлый напряжённый взгляд из-под низко опущенных бровей; почувствовал кожей ледяной холод презрения пополам с одержимым обожанием.

Дорогой Вася и Лена говорили о том, о чём обычно принято говорить после долгой размолвки – никоим образом не задевая старую, но ещё больно ноющую рану недавней ссоры. Словно и не было никогда того разговора, который надолго раздробил их жизни и их самих, перевернул с ног на голову привычный ранее уклад. Вася с удивлением для себя обнаружил новизну и первозданность мира, в котором до сей поры жил. Словно добавил неведомый художник чуть больше краски в зелень травы и голубизну неба; искусными кружевами вплёл незримый композитор дивные ноты в щебетанье птиц, журчанье воды (неизвестно откуда появившееся), да и в саму человеческую речь. Какими новыми трелями звучало каждое слово! Сколь чудными и приятными глазу были мягкие цвета вокруг, словно бальзамом обволакивающие серую обыденность мира! И многократно приятнее, чудеснее и как-то необъяснимо легче было Васе сейчас идти в этом словно напоенном живительной влагой мире рядом с любимой девушкой – самым дорогим человеком во всей Вселенной! – и ощущать, что всё это отныне его. И её. Всё это родилось когда-то специально для них, вместе с ними сейчас ликует, цветёт и благоухает.

У дверей квартиры Лена неожиданно остановилась, будто натолкнулась на какую-то невидимую преграду, и обернулась. Сразу словно исчезла куда-то та непринуждённость, с которой Вася и Лена прошли этот путь от школы. Растаяло ощущение почти безграничного счастья, переполнявшее Васю почти весь день, с самого момента их утренней встречи. Вася понял – разговор будет нелёгким и, скорее всего, не самым приятным.

– Мне не нравится, как эта Наташа на тебя смотрит, – начала Лена сразу и без долгих предисловий. В голосе её при этом появились напряжённые нотки. – Мне не нравится даже, что она просто рядом.

– Да понимаю я всё, – Вася готов был взорваться от отчаяния. – И объяснял ей уже тысячу раз. Не говорит ничего, не понимает. Только изводит без конца…

Лена промолчала. И уже по этому её напряжённому молчанию было видно, что отношения их, только наладившиеся, вновь ступили на скользкую и опасную тропку, с которой в любой момент грозят соскользнуть – может, даже навсегда.

– Ну ладно, до завтра, – и Лена вошла в квартиру, закрыв за собой дверь. Точнее, не закрыв – как только дверь стала закрываться, Вася выбросил вперёд руку – в последней отчаянной попытке сдержать преграду, отсрочить страшный миг немого расставания. Неуклюже, торопливо он протиснулся в образовавшийся проём, увидел прямо перед собой глаза Лены – такие родные, такие усталые… и, лишь легко коснувшись губами её щеки, стремительно вышел и так же стремительно, не оборачиваясь, покинул подъезд. Закрывшаяся минуту спустя дверь стала глухой стеной между светлым, озарённым Леной будущим и мрачным бессмысленным прошлым.

На выходе из подъезда Вася увидел её. Она стояла, торжествуя свою такую лёгкую и ожидаемую победу.

– Привет, – Наташа подошла легко, по-кошачьи – так, наверное, должна хищница подходить к жертве.  Вася посмотрел на неё – и сквозь. Сухо процедил:

– Отвали. – И, развернувшись, побрёл прочь. В походке его – на слегка согнутых ногах, с нарочито гордо поднятой головой – без труда угадывалось мрачное смятение, и в этой догадке Наташа была права – смятение и впрямь одолевало Васю и отпускать не хотело.

Пару шагов спустя Вася встретил Егора. Тот тоже проводил Марину и возвращался теперь домой. Вася с Егором, несмотря на то что не были близкими друзьями, общались часто, и каждый раз такое общение словно открывало для Васи некую новую, невиданную доселе грань.

– Как? – спросил Егор, имея в виду, конечно, взаимоотношения Васи и Лены.

– Нормально, – только и смог ответить Вася.

– А в среду у Ильи собираемся, – продолжил Егор, – в честь, так сказать, начала учёбы. Посидим, пообщаемся. Сказали приглашать всех друзей. Так что приходи.

– А кто ещё будет? – безнадёжно спросил Вася, уже решивший, что на эту встречу точно не придёт.

– Ну, кто… Все… Денис, Лёха, наверное, их девушки, Степан…

– Степан? – Вася произнёс это имя с таким трепетом, что Егор невольно подумал – уж не сдвинулся ли он? И в общем от истины был недалёк.

Никто не знал, когда и где Вася познакомился со Степаном, однако им обоим стало ясно – знакомство это судьбоносное. С каждым следующим разговором, которые обычно происходили на подобных тусовках, понимали они, что как нельзя лучше друг другу подходят. Оба замкнутые и нелюдимые, только друг с другом они разговаривали как настоящие друзья, словно знались всю жизнь. Только Степан был тем человеком, которого Вася мог не таясь с полным правом назвать своим другом. Только ему он мог доверить то, о чём не знал даже Денис – один из тех,  кто, собственно, и познакомил Степана и Васю.

Заурядные, в общем-то, посиделки с малознакомыми людьми приобрели для Васи особый смысл, как только стало ясно, что Степан тоже там будет.

– Тогда приду, – коротко бросил Вася. – А Лену можно с собой взять? Если, конечно, она…

– Конечно, бери, – заверил Егор. – Я тоже с Мариной приду. Чем больше народу, тем лучше.

Дома Вася, не раздеваясь, прошёл в комнату и тут же по традиции положил на стол плакат с изображением Бориса Гребенщикова и невидящим взором уставился на него. В полуулыбке БГ Вася, как казалось, видел некую тайну, известную только им двоим.

Звонок телефона Вася скорее почувствовал, чем увидел – просто щёлкнуло где-то внутри, и вслед за этим мелодично затрещал аппарат.

– Слушаю, – обречённо, как и всегда, бросил в трубку. Он, конечно, знал, кто это.

– А ты грубиян, – защебетало липкое и тягучее, – нельзя же так. Я, может, поговорить хочу.

– А, может, я не хочу? И вообще, лучше не надо.

В трубке засмеялись. Надломленно, с хрипом – Васе не к месту вспомнилось, что вот так же смеялись колдуньи в виденном не так давно фильме.

– Ну, ладно, как знаешь, – трубку положили. И в этот миг Вася словно осознал непомерную тяжесть, против воли на него свалившуюся. Он сел за стол, обхватил руками голову и… взгляд снова упал на полуулыбку и хитрый прищур глаз… «Она тебя сломает, – будто услышал он в тишине комнаты. – Но сдаваться нельзя». Вася аккуратно, как реликвию, поднял плакат со стола на уровень глаз, пристально посмотрел… и резким, быстрым движением разорвал пополам. Потом, не оглядываясь назад, вышел на улицу. Гигантский муравейник встревожено гудел.

Степан был, как всегда, на высоте, – да и где иначе мог быть он, человек, для Васи значивший едва ли не больше, чем он сам? Степан непрерывно шутил, рассказывал какие-то случаи из своей жизни и жизни общих знакомых – большей частью вымышленные, но вымышленные столь мастерски, что уличить Степана во лжи или поймать на неточностях было невозможно. Неподалёку от Степана, внимая каждому слову, сидел Егор. И хоть слушал он внимательно и даже вставлял порой вопросы или комментарии, видно было, что в целом поглощён он чем-то своим. Даже взгляд его, обращаемый к Марине, не сиял прежним чистым и ярким светом, а как бы скользил по столь любимому человеку, словно они с Мариной друг другу чужие. Степан, конечно, всё это подметил и, как только поток его магического красноречия поутих, аккуратно поманил Егора в сторону.

– Что такое? – с места в карьер спросил он, как только за ним и Егором закрылась дверь кухни.

И Егор, сбиваясь, заикаясь (чего раньше за ним никогда не водилось), рассказал. Как только он зашёл домой после встречи с Васей, его требовательно позвал к себе телефон. «Не к добру этот звон», – сразу понял Егор, поэтому взял трубку, уже предчувствуя притаившуюся в ней плохую весть.

– Привет, Егор. Я звоню прощаться.

Жанна никогда не обращалась к Егору по имени, – Егор уж начал подозревать, что она его и не помнит, – поэтому начало разговора испугало едва ли не более, чем продолжение.

– Как… прощаться… а почему? Что… – Егор и сам не заметил, как в голосе его появились просительно-плаксивые нотки. Да, он готов был разрыдаться во весь голос и ничуть этого сейчас не стеснялся.

– Я уезжаю. В областной центр. Там папа квартиру купил, уже на работу устроился. Поезд завтра. Боюсь, мы уже вряд ли увидимся… – Егору послышалось, что Жанна тоже всхлипывает, неумело пытаясь подавить готовый вырваться наружу плач. – Я, конечно, может быть, ещё приеду, но… В общем, люблю тебя. – Трубка тонко, противно запищала. Остатка дня Егор не помнил.

Даже сейчас, рассказывая об этом, он чувствовал, что вот-вот разревётся в голос. И ему было по-настоящему страшно, что это увидит Марина, и придётся долго и сбивчиво ей врать – ведь сказать, что эти слёзы из-за Жанны, Егор не мог.

– Ясно, – Степан минуту подумал о чём-то, глядя в окно. – Надо увидеть её. Напоследок. Попрощаться. Станет легче. Ненамного, правда, и не надолго, но станет. А после забудется. – Он приобнял Егора за плечи и легонько встряхнул. – Ну же, дружище! Это испытание нужно принять и пройти с честью. Любую неприятность нужно стремиться преодолеть так, чтобы не наматывать сопли, и чтобы все видели, что ты – сильный, ты выдержишь. У тебя Марина есть. Ты ради неё должен… Через себя переступить, что ли… Чтобы она не поняла, что эта Жанна так тебя волнует. И чтобы рядом с тобой всегда чувствовала себя защищённой – ты же как рыцарь, а она твоя дама.

В комнату Егор и Степан входили так, будто говорили о телевизоре – довольные, счастливые; даже Егор изо всех сил нацепил на лицо равнодушное спокойствие. Для себя же он твёрдо решил завтра же поехать на вокзал. И увидеть там Жанну. И сказать ей… А может, даже ничего не говорить, просто увидеть ещё раз, утонуть напоследок в зелёной бездне её глаз. И ещё понял он, что отныне Степан, как и Коля – родная душа. Как-либо делить их или решать, кто из них важнее, Егор не хотел. Да и ни к чему это было. Он не один, у него есть единомышленники. И более того – это люди, которые знают его, Егора, душу как свою. А втроём крест нести легче…

07.11.2009

 

 

 

 

 

Благодарю за вдохновение:

группу «Агата Кристи»;

друзей;

знакомых;

всех хороших людей.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.