Константин Карягин. Пустота в Тишине (сборник рассказов)

Сквозь защитное стекло

Мокрый асфальт стучит под моими ногами. Кажется, что этот мир собирается провалиться в тартарары за все наши глупости, ошибки и грехи. Крики толпы напротив нас напоминают трубы ангелов из «Откровения», да и сама толпа, как бездна, чернотой приближается к нам, поглощая всё на своём пути. Кто-то подумал, что мы сможем её остановить.

Я вижу всю эту картину сквозь защитное стекло моего шлема. Я чувствую плечом строй таких же, как я. Щит и дубинка безвольно сжаты в руках, и сил мне хватает только на то, чтобы прикрыться от летящих камней. Сил или воли? Кажется, что булыжники, пущенные в нас, заслоняют серое и пасмурное осеннее небо. На его полотнище греческим огнём мгновенно пронеслась бутылка с зажигательной смесью. Скоро запахнет жареным.

Я вижу мельком, краем глаза сквозь защитное стекло, как рядом мой сослуживец улыбается во всё лицо приближающейся тёмной бездне. То ли он глуп и думает, что мы сможем остановить эту лавину, предвкушая свой первый удар дубинкой по мягкому телу, то ли доведён до полного отчаяния, и, улыбка – всего лишь необратимая реакция, перед тем, как погрузится в неизвестную пучину. Что там? Что к нам несётся? Великий потоп, или просто люди, рабочий класс, студенты и менеджеры, доведённые до отчаяния безвыходной ситуацией и попустительством правительства? Почему они должны стать нашими врагами? Ярость пышет огнивом кузни Вулкана. За кого мы? Мой сослуживец улыбается, не зная ответа на этот вопрос, как и многие, стоящие плечом к плечу, связанные не идеей, но инструкцией, мой сослуживец улыбается и поэтому будет сметён первый толпой.

Уже стали различимы первые лица, прояснились из тьмы краски одежды. Были видны и сжатые кулаки с палками, камнями и бутылками. Глаза горят ненавистью и злобой ко всему, что лежит на пути. Особенно у первых рядов. Раздалось несколько выстрелов. Резиновые пули впились в бездну и там исчезли бесследно, не нанеся ей никакого вреда. Даже миллионы пуль здесь не справились. Я слишком чётко вижу сквозь защитное стекло природу этой стихии. Они в гневе, они в ярости на тех, кто довёл страну до пропасти. Их цель – не мы, но то, что находится за нашей спиной – резиденция правительства. Какой ад и бездна? Я ошибаюсь – всё это во сто крат хуже. Стоит лишь только отойти… Справедлив ли самосуд? В этой стране уже давно нет справедливости.

Дома столицы беззвучно созерцали, затаив дыхание, ожидая неизбежного. Может, это мы — толпа, а они – единое целое?

Дом. Мне всегда казалось, что это слово означает что-то хорошее, правильное. Но сейчас, глядя сквозь защитное стекло шлема, – мир меняется, преломляется и искажается. Мир становится царством кривых зеркал, где каждый — пародия на человека и на самого себя. А, может, он всегда был таким?

К чёрту! Перед мгновением до столкновения с бездной мои руки, забыв о безопасности, уронили щит и дубинку. Делаю один неловкий, но такой значимый шаг из строя. Я снимаю шлем с защитным стеклом, и сам удивляюсь последствию своих действий. Толпа замедляется, а потом останавливается перед нами. Они поражены не меньше, они считали нас лютыми врагами , которые готовы стоять до последнего. Ошибаетесь, нам не за что здесь стоять! Я бросил быстрый взгляд на своих сослуживцев. Я не поверил своим глазам – они, все до единого, повторили за мной, как по приказу. Асфальт содрогнулся от звука падающих дубинок и щитов, а за ними полетели шлемы. Гневные трубы ангелов смолкли, на их место пришло ликование и крики: «Братья!»

Мокрый асфальт больше не стучал, а запрыгал от облегчения. Столичные дома заулыбались, глядя на счастливый исход. Я же, наконец, посмотрел без защитного стекла на лавину, что неслась на нас – просто люди, никакого тебе ада, бездны и прочего.

Новая жизнь

Упали первые тяжёлые капли дождя, а за ними вся водяная рать высадилась из облаков бесконечным ливнем. Воздух стремительно остывал от дневной жары. Впереди, не обращая ни на кого внимание, за непроглядной водяной стеной устало закатывалось солнце, делая последнюю попытку раскинуть свои вялые лучи.

Степан стоял на открытом балконе высокоэтажного здания и придавался думам. Окружающая картина всячески благоволила мыслям. Завтра последний день старой жизни Степана, и, вот, в такой торжественный момент в преддверии нови и перемен, тело молодого человека пронзала дрожь трепета и удовольствия. Дождь оплакивал былое.

Отныне всё по-другому, другая жизнь и сам Степан станет другим. Этот мир слишком величественный и прекрасный, чтобы тратить свою молодость непонятно на что. Никто не имеет право пускать свою жизнь на самотёк, ибо неизвестное и манящие впереди не терпит неаккуратности.

Несколько капель дождя шаловливый ветер кинул в голову Степана, и молодой человек натянул капюшон. Вдалеке резко сверкнула молния, а затем, словно догоняя, раздался взрыв грома.

Как можно было быть таким слепым? Беспробудное пьянство, вписочные оргии, лёгкие наркотики – их туман слишком заполняет истинное зрение на природу вещей. Всё пусто и никчёмно, особенно перед лицом Вселенной!

Степан невольно задрал голову наверх, на звёзды, что горели неведомыми огнями, но гордая пелена туч не позволила увидеть ничего. Даже близкая Луна как будто бы не существовала. Но они всё же были там: близко и далеко. Солнце скрылось за горизонт окончательно. Молния рассекла небо уже где-то неподалёку от родного посёлка Степана.

Выбор – вот, что главное в жизни человека. Нельзя идти постоянно по одной дороге спотыкаясь и падая – нужно искать лучший путь! Да, конечно, нужно ошибаться, ибо все люди ошибаются, но человеком может считаться тот, кто признаёт в конечном итоге свои ошибки и всячески их исправляет. Закат солнца ознаменует новый путь, путь работы над ошибками и исправления! Раскаты грома протрубят знамением, а молния…

Но Степан не успел подумать у себя в голове про молнию. Молния решила и сделала всё за него. Резкая вспышка, будто бы сам Зевс кинул своё смертоносное оружие, и разряд попал прямо в Степана. Точно и наверняка. Лишь странный, слегка удивлённый взгляд перемешался с гримасой боли, прежде чем он ушёл в вечную пустоту. Какой-то предмет из прошлой жизни притянул молнию и накликал беду.

Ливень шёл, как из ведра, видимо, планируя затопить следы преступления своей подруги грозы. День ушёл безвозвратно, наверное, ознаменовав для каких-нибудь людей начало нового пути.

Удачи всем в любом успехе и крахе.

Обыватель

Я с ненавистью смотрю на обывателя. На его малодушие, отношение к жизни, тревоги и заботы. Всё так стыдно и паршиво! Их жалкое, маленькое счастье, которое зыблется на материи; всё мерзко и низко, хочется растоптать ногой! Да, в этой ненависти припрятана какая-то доля зависти, ибо они вообще могут испытывать хоть какое-то счастье в отличие от меня. Но, что это за счастье!

Раздражает меня обыватель ещё и отсутствием простых добродетелей, своим безразличием. Этот типаж никогда не вступится за слабого, не кинется спасать в огонь ребёнка. Обыватель бережёт свою никчёмную жизнь. Вот только для чего? Кредит не успел отдать?

Читайте журнал «Новая Литература»

Недавно произошёл случай, который лишь усилил во мне ненависть к обывателю, и я бы хотел его рассказать.

В очередной раз, передвигаясь в выходной день при помощи метрополитена, я наблюдал такую картину. На одной из остановок в вагон вошла симпатичная девушка, в длинном платьице и с чёрными, как южная ночь, волосами. Её лицо выражало обеспокоенность, даже пробегал лёгкий испуг. Девушка быстрым шагом своих длинных ног прошла через вагон и встала в углу, проигнорировав все свободные места. Вагон был почти пуст, внутри было не больше десятка человек.

Уже перед самым закрытием дверей в вагон влетел мужчина кавказкой наружности с мерзкой ухмылкой, и стал бешено шарить по вагону глазами, ища кого-то. Встретившись с испуганным взглядом черноволосой девушки, улыбка мужчины зажглась золотыми зубами, а щетина на лице радостно дрогнула. Незнакомка же, как мне показалось, сильнее вдавилась в угол, пытаясь стать с ним одним целым, слиться, лишь бы не видеть эту мерзкую ухмылку и грязного взгляда.

Кавказец вальяжной походкой прошёл сквозь вагон к девушке и без всяких церемоний прижал девушку, шепча ей что-то неведомое в ухо. Черноволосая не смела даже вскрикнуть, лишь слёзы беззвучно падали лавиной из её глаз.

Все, кто был в вагоне, вольно или невольно, оторвавшись от своих дел, посмотрели на эту сцену, лишь только для того, чтобы через мгновение погрузиться в привычные действия. Особенно было стыдно за молодого человека с книгой «Мартин Иден», крепкого телосложения, находившегося ближе всего к девушке и кавказцу. Парень не мог не видеть, что девушке требуется помощь. Но, нет, обыватель никогда не меняется, лишь холодный взгляд и дальше, дальше – погружение в чужие фантазии на белой бумаге. Я думаю, что Джеку Лондону было бы стыдно за такого читателя.

Не выдержала какая-то женщина средних лет, сидевшая неподалёку. Дух старой школы, боевой вид и неожиданность нападения заставили отступить кавказца, и, как побитый пёс, он выбежал на следующей остановке. Женщина кивнула на молодого человека с «Мартин Иден» и произнесла черноволосой девушке: «Никто тебя не спасёт, кроме самой себя. Кричи, дерись, отбивайся – никогда не проявляй покорности. А эти, этим не до тебя».

Я ненавижу обывателей за их трусость и отсутствие отзывчивости. И сейчас, держа в руках «Мартин Иден», выходя из метро, я понимаю это сильнее.

Сколько бы я не прочёл книг, не написал неплохих произведений, но часть обывательской натуры, её трусость засела во мне. Я пытаюсь, я борюсь с ней… а вы?

Две Судьбы

I

Прохладная ночь не собиралась притворяться и скрывать своих истинных намерений. Словно в противовес приятному дню она хотела, чтобы все забыли о том тепле и ярком солнце; не жалея своих сил, всячески старалась заморозить воздух, поглощая пространство в свою пустоту. Луна одобрительно показывала свои кратеры. Сегодня старушка была при параде и походила на круглую головку сыра, пробуждая своим видом людей на странные действия и поступки…

Лабиринт девятиэтажек спального района Москвы заполнился мглой. Кто-то назвал бы это свежим ночным воздухом, но запоздавшие гуляки или редкие люди, шагающие с работы, вдыхали в себя концентрированную тьму, мешая её с мелкими пакостями внутри. И склад, и лад.

Закутавшись в серое пальто, которое только выглядело тёплым, на фоне таких же серых домов промелькнул стройный силуэт девушки. Казалось, что этот цвет был выбран специально, как маскировка, лишь бы поестественнее слиться с окружающей средой. Отчасти это было правдой. Девушка быстрым шагом перемещалась по знакомым улочкам, стараясь избегать встреч с людьми; она была бы совсем незаметна, если не предательское клацанье каблуков о потрескавшийся асфальт.

Ещё пару шагов по знакомому району до метро… вроде бы незнакомые лица. Ах, чёрт! Там сосед гуляет с собакой. Запоздал он что-то сегодня! Сверну тут, сделаю небольшой крюк через дворы…лишь бы он меня не заметил, и так разные слухи ходят – надоело! Наверняка хозяйка треплется! Мол, Полина-то наша не работает нигде, а денежки у неё водятся, да и днём спит, просит не беспокоить… Какое им может быть до этого дело?! Сменить, надо сменить съёмную квартиру… а вообще, наверное, неплохо было бы вернуться обратно домой и смириться с тем, что я проиграла…

Мысли в голове у Полины вращались бешеным круговоротом, и, если бы была возможность осмотреть мозг девушки, то наверняка бедный орган предстал бы с безумным тремором; мысли вращались и медленно затягивали в свой круговорот. Впрочем, внешне девушка была холодна и спокойна, как ночь вокруг неё.

Ещё парочку бессмысленных шагов и Полина оказалась в безопасности. Приветливые двери последних поездов в московском метрополитене скрыли девушку в своих недрах. Тоскливо застучали колёса, и заухали ехидные потоки воздуха снаружи. В полупустом вагоне девушка откинулась на спинку неудобного сидения, слегка оголив из-под пальто красивые ноги в чулках. Они покоились друг на друге. Полина осталась наедине с собой, качаясь вместе с вагоном, как на волнах, и, погружаясь в собственную пучину мыслей…

Скорей всего это последний раз… Я слишком устала от всего этого. Нужно ехать домой, невыносимый город! Но, как признаться родителям в том, что моя учёба брошена, работы как таковой нет, а есть лишь блядство? Мать не переживёт. Сама себя не узнаю… вроде тоже лицо в отражении стекла, но стоит немножечко повернуть голову, посмотреть под другим углом, и оно искажается, как в кривом зеркале. Какая же я уродина! Зачем мне все врут, что я хорошенькая и милая? Даже тот урод, к которому я ездила две недели назад так говорил… Впрочем, это не помешало ему меня избить. Заслужила, определённо заслужила. Нет, сегодня точно последний раз! Я так больше не могу! Совру, совру что-нибудь родителям, они поймут, примут меня назад. Отец, конечно, расстроится. Что поделать – не всем покоряется этот город.

Главное, вовремя остановиться и понять это.

А поезд медленно бежал сквозь нутро Москвы. Линии и ветки неотличимо походили на бесконечные отверстия, что оставляют черви в спелых яблоках, на бесконечные дыры, что прогрызают сомнения в душах. Москва гнила вместе с её жителями. Тут все такие разные: по-разному одеты, разнообразие в талантах и способностях, в расе и вере, отличие в красоте внешней и внутренней… Но, все одинаково попали в ловушку, лишь у единиц хватило ума убежать как можно дальше. Москва – это ларец душ, впитывающий энергию людей, и, когда придёт время, когда наступит судный час, Москва откроет крышку, и, как ларец Пандоры, вырвется наружу, дабы уничтожить

всё вокруг.

Новые Черёмушки предстали перед Полиной. Здесь ждал её очередной клиент. Всё было, как обычно, как всегда, да до такой степени обыденности, что скрипело сердце, а нутро тошнило. Вновь отдались в ночной тишине звуки каблуков. Но Полина изменилась: она стала холодной и целеустремлённой, а о том, что менее часа назад девушка боялась больше всего на свете соседа с собакой, ей теперь даже не могло подуматься. Всё же удивительная штука, эта память! То приходит на выручку, когда не ждёшь, то предает в самый ответственный момент.

Интересно, каков он? Голос его можно назвать приятным, да ещё и вежливо так со мной говорил, словно… словно с девушкой. Никаких лишних требований, без извращений… понятно, что получу меньше, но я, правда, больше не могу. Это точно последний раз, я чувствую это. Надеюсь, он быстро, и я смогу спокойно поспать, а завтра пораньше встать и начать собираться в дорогу, домой. Надеюсь, верно, что он быстро… даже сделаю минет бесплатно, если окажется хоть немного симпатичным. Всё, это точно последний раз.

Полина вставила наушники и сверилась с картой на телефоне. Идти недалеко, но пусть путь заполнит немного музыка в унисон, какой бы мерзкой она не была.

Звонок. Приятный голос. Подъезд. Лифт скребётся и трещит, пугая эмпирическое восприятие человека. Дверь.

Нет! Точно! Это — последний раз.

II

Лёд погружается со звоном на дно янтарной жидкости. Лёгкий аромат и жгучий вкус. Нет, определённо, такого мне будет не хватать. Так уж получилось, что этот день я для себя выбрал последним. Сейчас, в плену у дорогих вещей, мне приходится оголять свою душу. Этот день… неужели только сейчас я смогу ощутить чувство отдалённо похожее на счастье? Как гора с плеч. Или некорректно называть свою жизнь горой?

Дорогой мобильный телефон разрывался от звонков; сначала это мне не нравилось, и я порывался его отключить, но потом – всё иначе. Его звук перестал ассоциироваться с мелодией вызова… труба, определённо труба! Те самые, что когда-нибудь огласят своим криком пришествие Апокалипсиса, когда наконец-то сорвут все покровы. Но, пожалуйста, без меня: все эти ваши суетные копания, поиск смысла жизни и прочее… я устал. Уверен, что и конец света вы не оставите без всего этого, ведь по-другому просто не умеете. Просто хочу послушать трубы, и они звонят, звонят, звонят…

Янтарная жидкость в который раз выплёскивается в стекло, а затем внутрь. Незавидная участь.

Звонят, звонят. Представляю, как они переполошились! Ещё бы, сам глава компании не приехал на подпись знакового контракта. Смешно. Кто-то даже как безумный ломился в квартиру. А я здесь – им невдомёк. Я здесь – меня нет, и этого они тоже не знают, не поймут. Сколько нервов… какое желание; как хотелось! Ха-ха, какой же жалкий! Деньги, деньги, больше денег ради денег, и ещё, и ещё. Всё пустота. Я больше так не могу. Живу лишь, чтобы потакать своим страстям и служить баблу! Я – не моя душа, и даже не моё тело, а страсти и деньги. Всё.

Звонок в дверь; она, она. Звон стекла и плеск. Интересно, кто она? На сайте, конечно, девушка красивая. Но, не это важно. Кто она? Так же: не душа и не тело, а лишь похоть и жажда денег? Посмотрим. Как встала на путь этот? Путь выживания? Нет, кого я обманываю? Совсем неинтересно, уже ничего неинтересно, неинтересно давно. Все шлюхи: и те, которые якобы за так, и те, которые за деньги. Вторые даже честнее. Смешные их судьбы, с чего бы мне должно быть это интересно? Но голос у неё был приятный. Полина. Если это рабочее имя, можно было бы придумать что-нибудь оригинальное…

III

Прохладная ночь перебарщивала со своими шалостями. Она расползлась с едва заметным старушечьим скрипом, роняя слёзы непонятно от чего. Зачем ты плачешь, бабушка? Кого оплакиваешь нынче? Но ночь гордая… какая же она гордая! Сразу же её горячие слёзки превращались от холодной гордыни в пушистые снежинки, и те, танцуя грустный танец, падали наземь.

-Смотри, снег пошёл, — тихонько, с лёгким удивлением произнёс женский голос, — а ведь утром была

почти жара… я уж думала всё, весна наступила!

Парень, сидевший рядом с девушкой, лишь вздохнул в ответ и жадно схватил её руку. Он чувствовал странное тепло, оно как будто бы его обжигало: но не кожу, а что-то внутри.

Пара сидела подле раскрытого настежь окна, сбросив с себя всю одежду, и смотрели на проказы ночи, как заворожённые. Они были совершенно чужими друг другу, пользуясь лишь тем, что каждому что-то нужно было от другого. Они были чужими друг другу, но здесь и сейчас ближе всё равно никого не было.

-Зима ещё будет долгой, она вернётся, — тихо сказал парень, и прислонился губами к плечу девушки, — зима будет бесконечной.

-Я знаю, но… надежда же жива, когда-нибудь всё растает, — шепнула девушка, дрожа телом от резкого дыхания ночи, что влетело в окно, — надежда ещё живёт во мне.

Девушка мотнула головой, и её волосы лёгкими волнами заструились по плечам. Бессмысленно, как и все движения.

-Обязательно растает всё, какой бы не была зима, даже бесконечной, — кивнул в ответ парень, — но потом опять замёрзнет. Вновь замёрзнет. Я не знаю уже как дождаться этой весны, а мысль о том, что вскоре придётся пережить зиму вновь, просто убивает меня. Нет, я не могу.

-Но ведь почти… осталось совсем чуть-чуть.

-Да, вот только сил у меня ещё меньше.

Парень крепко обнял дрожащую от холода девушку. Он осыпал её плечи и шею бесконечными поцелуями, тратя и так увядающие силы.

Он не верил надежде. Она сомневалась, но чувствовала подвох.

Он не хотел. Она устала, но маленькое тоненькое ощущение светило где-то на глубине души. Может, всё не так плохо? Впрочем, может всё оказаться ещё хуже.

Ночь чувствовала себя ныне настоящей королевой. Ей было подвластно всё: серые многоэтажки, яркие лучи фонарей, чёрный, с редкой проседью от снега, асфальт и даже судьбы людей, что не захотели пережить бесконечную смену настроений старухи в её правоте. А смерть может многое таким рассказать.

Снег усилился, когда до рассвета оставалось несколько часов. Вскоре начнут просыпаться люди и пойдут на работу, удивляясь вовсе не неожиданной белизне. Удивятся они огороженному полицией участку возле одной из новостроек. Особо любопытные, не смотря на спешку, заглянут через ленту и спины работающей опергруппы. Страх, безразличие или отвращение пробьётся на лицах у этих людей.

Ещё одни не справились с игрой, не совладали с суетой, не обуздали город, и теперь их души навсегда добавлены в копилку Москвы. Ещё одни дезертировавшие с поля боя под названием Жизнь. Да, та девушка заслуживает сочувствия, не смотря на то, что она обезображена падением. Её глаза выражают ужас и сомнение. Да, определённо заслуживает жалости. Но не её партнёр… нет, он слишком уверен, слишком спокоен…и даже рад.

Пару статей в газете, мысли в головах свидетелей, сетование знакомых, коллег, родных и всё…

И всё. А разве что-то вообще нужно было?

Экзамен

Посвящается памяти В. Гаршина

— Не надо! – кричал я, летя куда-то в пропасть. Тёмные горизонты вращались вокруг, словно, я был осью, а окружающее меня пространство колесом.

-Не надо! – отчаянно повторил я, и мой голос перерос в крик.

Провал.

Я проснулся на кровати, продолжая свой неоконченный вопль с секунду. Его беззвучность рвала нутро мелкими иголками. Лишь только когда моё зрение состыковалось с родными стенами, чувство реальности вернулось ко мне. На моём одеяле добрые мишки пожирали аппетитно мёд, да так, что меня выворачивало наизнанку. В окно прорезалось уже по-настоящему ласковое и весеннее солнце. Страх, который остался послевкусием ото сна, тут же был выгнан из головы лучами, а на его вакантное место мгновением набежали банальные думы о бытовом.

Экзамен! Сегодня же экзамен по литературе! Эта мысль проорала в моей голове неизвестным голосом. Заторможённое после сна тело неловким движением схватило телефон, дабы узнать сколько времени. Цифры на экране обнадёжили и в то же время расстроили: до пробуждения оставалось больше часа.

-Дурацкий сон! – злобно прошипел я, адресуя негодование, то ли Морфею, то ли своему разуму, в общем, кому-то, кого можно было обвинить в этом казусе.

Вместо того, чтобы встать и начать собираться или повторить материал для экзамена, я застыл в той же позе, что и проснулся, уперев свой взгляд в потолок. Состояние между дрёмой и реальностью поглотило меня, заставляя потолочное покрытие перейти из имманентного состояния в движение, раздвинуть границы изведанного и даже повращаться вокруг своей оси. «Неплохой потолок», — подумал бы обыватель; «Да, хороший, но можно и побелить», — подумала бы обывательница; «Что это за чудовища и демоны? Зачем они скалят свои пасти?», — думал я.

До звонка будильника я то погружался в сон, наблюдая странные метаморфозы и явления в небытие, то прокидывался, вываливался наружу из поезда грёз, сталкиваясь с реальностью. Перед сигналом на подъём я перестал ощущать разницу между двумя состояниями. Всё цельно и прекрасно. Миры сливались, границы стирались, неотвратимо приближаясь с треском, дабы создать что-то новое. Демоны и прочие милые создания приветливо клокотали.

«Поднимайся, придурок!» — заорал пронзительным голосом будильник. Так ожидаемо, но при этом странно и внезапно. Сигнал этот провозгласил полное слияние миров, реального и не очень.

***

Стандартные действия, которые выполняют люди, имеющие желание куда-то выйти, были проделаны в течение получаса после мерзкого звонка. Состоялось моё вываливание на улицу. Нет, именно так и даже более корректное: «выбросить тело» не подходило. Именно вываливание.

Резко обожгло солнце, от которого все так отвыкли за вечную зиму. В воздухе пахло сырой землёй и гнилью – вот он, настоящий запах весны, запах резкий, неожиданный, какой обычно и бывает само ранее пробуждение природы. Кое-где валялись разложившиеся листья, которые умудрились пережить под белыми барханами бесконечную зиму. Их скомканные тела ещё сохранили память о былом, когда они были только-только созревшими почками на ветках. Удивительно, как эти воспоминания смогли сохраниться в склизком убожестве. Души же листочков были уже перерождены в новых созревающих почках. Ну, а я? Что я? Я безжалостно и, не задумываясь, давил их своими кроссовками, перебирая мысли вместе с ногами, идя на станцию. Благодаря заботе органов образования, мне предстоял неблизкий путь, на противоположную сторону Москвы, в неизвестную сторону. Всё ради того, чтобы я поставил парочку крючочков, буковок в бланке, ответил на несколько вопросов и якобы показал тем самым свои знания. Такова суть любого экзамена.

Как только в моих руках оказался бумажный прямоугольник билета, который слегка раскачивался на ветру от порывов наглого ветра, к станции лениво и неохотно подъехал электропоезд. Людей на станции было не много, поэтому с посадкой мы справились быстро. Всем спасибо! Печальный гудок, и, не обращая ни на кого внимания, погружённый сам в себя поезд, продолжил гнуть свою линию.

Внутри уже сидели пассажиры, раскинувшись гроздьями в разных позах на едва ли удобных сидениях. Первый кинутый взгляд на попутчиков сообщил мне о том, что они все разные, и в своей разности, наверное, интересны. В дальнейшем, последовав их примеру, и раскинув своё тело подобно остальным, я понял, что ничего разного тут нет, а интересного – тем более; я сидел с ними, был таким же.

За стеклом бежала земля, не меняя обувки, истаптывая ноги в кровь. За окном мчались в обратную сторону деревья, строения, железнодорожные станции, заглядывая на секунду мне пристально в глаза и отдаваясь какой-то дикой погоне всем нутро. От чего они бегут? Почему они бегут оттуда, куда еду я? Иногда мне казалось, что и этого нет: на некоторых участках пути, уж слишком быстро и резво проносилось всё, сливаясь то в единое цветовое пятно серого цвета, то вообще в какую-то неизвестную бесконечность. Иногда же поезд делал кое-где остановки. Делал он это неохотно, еле-еле успевая затормозить в нужный момент, и так же неохотно, раскачиваясь, продолжал путь. И, правда, кому захочется останавливаться на этих серых платформах, что подобно Атланту держат на своих плечах разные полезные здания, вроде кассы, турникетов или печатного киоска? Полезно, нет слов. Может, вот оно – мироздание?

Порой на встречу попадались такие же печальные и ленивые электрички, идущие по накатанной в противоположную сторону. Какая печальная судьба – знать, что по той дороге, по которой ты едешь сейчас, придётся возвращаться в скором времени, и так до конца своего срока эксплуатации. Электропоезда печально встречали друг друга глухим грустным гудком, выражая всю скорбь, всю бесполезность этого мира. Если уж поезда так одиноки и несчастны, чего уж стоить говорить о судьбе человека? Как будто бы в подтверждение этих слов, сквозь толщину неприятного стекла электрички и через толщу пространство, в идущем на встречу поезде я увидел девочку. Она так же, как и я раскинула своё тело подле окна, и так же смотрела в него. Мы были в этом очень похожи, а, значит, могли бы быть похожими и чём-то другом. На секунду наши взгляды каким-то чудом встретились, и лица озарили улыбки. Какое бесполезное счастье, если всё равно мы бежим в наших поездах в противоположном направлении! Но это мгновение что-то да значило: что для меня, что для неё. Но нет, нет, всё без толку! Между нами лишь пространство, разные направления, стекло и что-то неведомое и ужасное, страшнее, чем неудобные сидения в вагоне.

***

Москва. Как много в этом слове собралось всякого и разного, прямо как на какой-нибудь свалке: если попытаться, что-нибудь полезное вполне можно отыскать. Не понимаю, как можно не любить этот город? Здесь столько всего свалено, столько всего есть, и тут и там! Столько всего… кроме человека.

Мой долгий путь из дома заканчивался, не смотря на то, что ещё предстояла дорога обратно; каждый знал, на что шёл, а если и не знал, то стоило бы узнать заранее.

Я вышел из метро, станцевав на мёртвом граните. Предстояла ещё одна пешая прогулка до конечной точки моего странствия. Окраина Москвы. Не сказать, чтобы эти самые окраины разных частей света города отличаются чем-то друг от друга; вообще все эти спальные районы – один сплошной лабиринт. Ариадны здесь нет, а вот минотавров – хоть отбавляй.

Солнце, как солнце, палило в небе, или, по крайне мере, так казалось мне или ему самому. Запахи предпочитали не летать в воздухе: либо им кто-то строго наказал этого не делать, либо какой-то их внутренней страх не хотел раньше времени давать информацию. Кто знает – может, их просто никогда здесь и не было. Пахло ничем; если бездна или пустота имеет хоть какой-нибудь запах, то они пахли именно этим: ничем. Прохожие вздыхали этот запах вместе со мной и шли по своим делам, так же как я шёл по своим. Ох, какое единение! В большей степени оно могло бы быть, только если бы мы все взялись за руки и стали водить хороводы. Но нас всё-таки объединяло нечто другое: безразличие, и поэтому мы были вместе.

Мы все одинаковые в своей разности! На пути к пункту сдачи экзамена я смог всецело в этом убедиться. Сначала мимо меня пролетела стайка щебечущих девушек, подгоняемых вперёд то ли молодостью, то ли глупостью. При их виде создавалось впечатление, что они парят, почти летят! Но, как известно, от природы не всем птицам дозволено наслаждаться синевой; для некоторых, каким бы ты ни был воздушным и лёгким – стой внизу, да смотри, мечтай. Я с какой-то неохотой посмотрел им вслед, хоть там и было на что посмотреть. За девушками навстречу мне попался грязный мужчина, идущий вальяжной походкой. Сей субъект успел на некоторое время разрушать запах ничего, заменив его собственным букетом ароматов. В каждом его движении чувствовалось абсолютное знание и понимание жизни, во взгляде читалась мудрость веков и поколений, а в выражении лица, в каждом грязном пятне изображалось положение хозяина не только любой ситуации, но и жизни в целом. Чего уж там спорить, но этот пьяница куда лояльнее относился к жизни: требуя от неё немногое, а поэтому, я уверен, что он знал, как жить эту жизнь. Уж точно счастливее, чем молодая пара, которую я встретил следом. Гора пакетов, попытка держаться друг от друга на расстоянии, будто бы одинаковые полюса одного магнита. Нет гармонии. Не ничего, кроме еды и рулонов туалетной бумаги, которые не в силах были спрятаться в полиэтилене. Как это называется?

Кто будет бороться со злом? Кто сможет это сделать? Кто может ухватить истину? Точно, этим не будут заниматься жители Москвы. Да, что-то мне подсказывает, что и жители других городов не смогут… Абсолютное зло. Оно не прячется в каких-то предметах и отдельных людях, о нет, оно давно смогло найти другую форму. Зло во всех. Теперь ни страны, ни объединения и союзы должны противостоять ему, а человек как личность, исключительный человек, которому не повезёт принять это самое зло в душу; и он будет один против всех. Только так есть возможность на победу – когда один против всех. Когда найдётся такой человек, который бросит вызов, и я вместе с обывателями рухну сражённый его мечом, только тогда я почувствую счастье, только тогда я смогу сказать, что моя жизнь удалась. А пока… а пока я шагаю выполнять свои функции, которые обстоятельства сделали чуть ли не обязательными. Делать, делать, лишь бы меня не заподозрили в том, что в моей голове есть какие-то мысли. Неважно, как я думаю, всё равно.

Редкие деревья то ли качали ветками, то ли грозили мне своими пальцам, а, может, реальность опять сомкнулась с грёзами. Я подходил к цели своей, и поэтому всё, что сегодня было, крутилось в моей голове, как волчок. Невольно шагая, я так же невольно вспомнил: как я с трудом вылез из своей постели на этот свет, вспомнились и обыкновенные процедуры, не конкретно, а как единое месиво, все мои верные, нелепые и ничтожные шаги. Всё друг за другом, как кадры на кинохронике, этап за этапом, эпоха за эпохой. Слеза невольно крупицей скатилась по щеке. Всё было, всё же было!

Когда я уже был на ступеньках, ведущих на мой экзамен, в голове среди прочего мелькнуло: «А не зря ли я проделал весь этот путь?» Не знаю. Ради конечной цели? Вряд ли. Но зачем всё тогда? Уж, надеюсь, не потому, что так положено, что определили меня сюда? Раз тут – надо попробовать.

***

Я и ещё несколько человек покорно ждали, пока нас пригласят на экзамен. Нас расположили у окна в коридоре, оставив в руках только паспорт, чтобы мы помнили о том, кто мы есть, да пару ручек с чёрной пастой, чтобы удобней было марать белую бумагу.

Ребята скучали и вертели в своих руках попеременно то ручки, то паспорт, открывали и закрывали его, рассматривали свои данные, словно пытаясь там обнаружить что-то новое, сбрасывали и вновь надевали колпачки с ручек. Этим же занимался и я. В голове звенела пустота и нежелание о чём-либо думать, только тоненькое сомнение, подтачивающее мою душу. Не до тебя! Впрочем, не до чего. Стены сужались, а ребята грезили о гаджетах и девайсах, которые у них отобрали на входе. Они жаждали удушья.

Нас позвали. Раздался голос милой старушки громом и молнией пригласивший к началу экзамена. Стены перестали на время сжимать, словно почувствовали клич хозяина. Нас отвели в класс, обычный класс, где было всё, как полагается: доска, парты, цветы, портреты великих, таблицы. Цветы на окне… какой-то из них был даже красным… нет-нет, не здесь. Я обвёл глазами всех людей, не в цветке, а в них.

Расселись, следуя выданным номерам, как в концлагере. Небольшой вздох, похожий на последний и циферблат указал на начало Экзамена. Выдох последний, он ознаменовал окончание чего-то незначительного, скоротечного и неважного. Столько не сделано! Не сделано ничего.

-Сегодня вы сдаёте экзамен в форме ЕГЭ, — объявил голос, читая бесполезную бумажку, — ЕГЭ – это всего лишь одно из испытаний в вашей жизни, и всякому, кто учился в школе, по силам справиться с ним…

Я резко вскочил с места и бешено вытаращился на читавшую женщину.

-По силам?! – закричал я, — по силам? Там не было ничего, не готовили к такому! – я задыхался, а мой голос то и дело срывался, с трудом находя резервы дабы восстановиться, — мы не готовы! Не было ничего. В школе не учат, как жить эту жизнь, там рассказывают о другом мире, которого не существует! По силам! Ничего нам не по силам! Мы даже со злом не можем справиться, с таким явным и неделимым врагом! Мы даже не можем достойно пройти путь, да мы и людьми не в состоянии остаться! Нет, нет, нет! Я не пойду туда! Мы даже не можем… — мой голос дал слабину, треснул, а после навсегда смолк.

Тёмные горизонты вращались, я был колесом, а окружающее – никчёмным мусором, что я нещадно давил кроссовками. «Надо», — думалось мне. Скоро поменяется…

***

Прекрасные райские врата предстали предо мной. Кто там, за ними? Лучшие люди нашего мира, что уже давно или намедни почили, оставив на земле прах свой. Но все ли там персоны, о ком принято считать, что они заслуживают рая? Соответствует ли вселенское представление праведности людскому? Может быть, этот экзамен никто не выдержал и внутри пусто, лишь свистит безлюдный ветер, да Бог со своими апостолами и ангелами играет в кости, отдаваясь печали о том, что зло нельзя спрятать в какой-нибудь предмет, например, в красный цветок. Грустят о том, что зло вездесущее, а им, абсолютам, не с руки сидеть с такими персонами. Но, может быть, это просто мои бредовые догадки…

-Здравствуй, — со мной поздоровался апостол у врат.

Я кивнул ему в ответ и сделал несколько шагов по направлению к закрытым воротам, дабы узнать наверняка.

-Нет и нет, — запротестовал Пётр, — куда это вы, молодой человек?

-Туда, — небрежно показал я рукой на золочёный вход.

-Туда? Но там нет мест, всё, извините, занято.

-Что? Совсем нет? Даже крохотного кусочка пространства?

-Нет, увы, — покачал головой Пётр, — разве что только у вас…

-Что такое? – оживился я.

-Только если по знакомству. Может, у вас, молодой человек, есть кто-нибудь там?

-Я не знаю. Наверное, кто-нибудь да есть.

-Что значит: «наверное»? – апостол строго на меня посмотрел, — в этом деле такое неприемлемо. Вы должны точно знать: либо есть, либо нет.

-Извините, — пожал я плечами, — у меня отсутствует информация, кто конкретно из моих знакомых там находится. Но, я уверен, что кто-то может за меня поручиться. Может, вы дадите мне список или спросите обо мне, там?

-А мне это зачем? – грозно ответил Пётр, — вам туда нужно. Если есть знакомство – прошу, в противном случае, молодой человек, мест нет, всё занято.

-А нужно ли мне туда? – задал вопрос скорее себе, нежели своему собеседнику.

-Если вы не знаете – откуда это знать Господу, — бросил мне через плечо апостол и скрылся за золотыми воротами, звякнув замком.

***

Ужасные, все в ржавчине и коррозии адские врата предстали предо мной. Кто же там, за ними? Худшие люди нашего мира, что уже давно или только-только покинули нашу землю, и теперь обречены на вечные скитания-страдания. Но все ли там персоны, о ком принято считать, что они заслуживают ада? Соответствует ли вселенское представление о греховности людскому? Может, с этим экзаменом все справились и внутри абсолютно пусто; теперь там воет чёрный вихрь, да Дьявол со своей свитой играет в карты и грустит о том, что зло было так хрупко спрятано, помещено в маленький красный цветок. Но, может быть, ничего такого и нет – всё это лишь очередные сказки? Может так статься, что нет вообще ничего.

-Привет, — кивнул мне старик, печально сощурив свой единственно целый глаз. Его балахон тихонько шуршал в тишине, не давая ей устояться повсюду. Я кивнул старику на приветствие, и сделал несколько шагов по направлению к ржавым воротам. Пахло серой.

-Нет, нет! – запротестовал старик, — куда это ты собрался?

-Туда, — небрежно сказал я и остановился как вкопанный. На старика я не смотрел, но жадно пожирал глазами ворота. Что-то было во всей этой коррозии.

Старик кашлянул, затем крякнул, выдавив из себя:

-Туда? Но там нет места. Всё занято.

-Да я уже догадался. Не в первой. Знакомый нужен?

-Нет-нет, никакого панибратства. Он этого не любит.

-Ну, а что мне делать? – с тревогой спросил я, наконец, оторвав свой взгляд от ворот.

-А я то откуда знаю? – пожал плечами старик, — мне то, какое до этого дело? Ищите сами другое место, а теперь попрошу…

-Да и пожалуйста! – воскликнул я, — да, и вообще, нужно мне туда? Не слишком был значимый урок – не так, видимо, и важен его экзамен.

-Попрошу покинуть это пространство, — угрожающи произнёс старик, -рассуждениями можете заняться в другом месте.

Его фигура ловким движением скрылась за ржавыми вратами.

Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Ответьте на вопрос: * Лимит времени истёк. Пожалуйста, перезагрузите CAPTCHA.